Кто-то похоронен на Плутоне

Туман… Всё так просто. Это даже смешно… Где-то в глубине… В полнейшей тишине… Кишели красные муравьи. Насекомых было настолько много, что те из них, которым не посчастливилось оказаться под собратьями, уже были мертвы. Растоптаны! Раздавлены! Тела их стали кровавой грязью.
Пристанище муравьёв чем-то напоминало кожаную сумку, заботливо сшитую для них серебристыми нитями. Материнская утроба… Насекомые всеми силами пытались выбраться оттуда. Они кусали плотную кожу, кололи своими ножками, бодали… И раздался хлопок, будто от взрыва. Ошмётки муравьиных тел разлетелись по всей округе. Полуживые насекомые пытались дышать, но их лёгкие не справлялись с холодным туманным воздухом. Они медленно погибали… Некоторые из красных муравьёв пытались подняться с сырой земли, ещё не понимая, что это конец. Некоторым оторвало их ножки, некоторым – головы. И ещё несколько мгновений расчленённые насекомые подавали признаки жизни. А после… Было темно и очень тихо. Будто ничего и не произошло. В живых осталось лишь двое. Целые и невредимые.
Начались красно-жёлтые дни… Один за другим. Бесконечной вереницей дат. Бесчисленные жёлтые цветы к тому времени засохли. Лепестки их стали бесцветными и хрупкими, как пергамент. Синеватая трава приобрела жёлто-коричневый оттенок. Небо было абсолютно белым. Бледное, почти бесцветное солнце уже не могло прогреть землю. Воздух чист и прозрачен. Но ни звука, ни шороха не было слышно. Словно время здесь замерло.
Пронзительный женский крик нарушил тишину. Это была личинка цикады. Муравьи разорвали её пополам. Ядовито-красные твари принялись поедать нежную, светлую мякоть личинки. И так день за днём. Муравьиный аппетит – вещь нешуточная. Моя тихая обитель за считанные дни превратилась в скотобойню. Методичность, с которой они расправлялись с цикадами, – поражала.
Когда же дни перестали желтеть и краснеть, и все личинки цикад были съедены, у муравьёв наступил голод. Насекомым пришлось покинуть свой дом. Уйти в никуда… Уйти в зловещую неизвестность. Ожидать чего-либо хорошего от этого путешествия не стоило. Ведь насекомые знали лишь этот небольшой, мизерный участок поля с синеватой травой. Быть может, эти муравьи не одиноки? Быть может, там, за тем пригорком, ещё остались цикады? Что, если их даже больше, чем было в распоряжении ядовито-красных насекомых изначально? Неизвестность манила к себе. Одурманенные муравьи покорно следовали за своей призрачной мечтой – пухлыми белыми личинками. Цикады! Цикады! Цикады!
Но ни через день, ни через два, ни за тем пригорком, ни в овражке… Лучше бы они тогда погибли вместе со своими собратьями. Лучше бы… А что вообще происходит с муравьями после смерти? Осознают ли они себя живыми? Догадываются ли о своей неминуемой гибели? Шестиногие создания шли всё медленней. Паутина, расстеленная на сырой земле, мешала им двигаться быстрее. Они оказались в моей ловушке. Когда-то давно я начал оплетать свою комнату слизью и паутиной. Кто знает, сколько лет прошло с той поры. (Что-то мне подсказывает, что ровно двести сорок.) Большую часть этого времени я спал. На двести сороковой год меня разбудили. Ради чего? Наверное, ради того чтобы я избавил этот мир от последних муравьёв. Это моё единственное предназначение. Они уже совсем близко… Осталось подождать ещё немного… Около двухсот сорока секунд. Они рядом с моим жилищем. Мой дом – я собрал здесь крупицы, ненужные остатки того мира, которым когда-то являлся этот. Я знаю тех, кто сотворил это. Да… Я помню их. В зелёных одеждах. Я помню своих мучителей! Я помню тех, кто сделал меня пауком. За ними повсюду следовал запах дыма. А сейчас… Муравьи. Они пришли на запах мёртвых цикад, припасённых мной специально для них. Изголодавшиеся насекомые уже начали с жадностью поедать приманку, ещё не подозревая, что их ждёт. Тихо. Осторожно. Я схватил одного! Но второй муравей, видимо испугавшись, брызнул мне в глаза жгучей кислотой. От боли я невольно ослабил хватку, и оба муравья смогли сбежать.
Быстрее! Быстрее! Быстрее! Насекомые были так напуганы, что не останавливались ни на секунду, пока не упали без сил.
Рассвет. Бледное и бескрайнее небо. Прохладный и свежий воздух. Всё серо, всё блёкло. Начался точно такой же день, как и предыдущие. Будто ничего и не произошло. Но странное чувство тревоги не давало покоя муравьям. Вороний крик донёсся откуда-то издали. И тишина… Звенящая тишина. Ни до, ни после – ни звука. Именно птичий крик стал ознаменованием того, что этот мир ещё жив… Муравьи. Насекомые хотя и не были уже так голодны, но вскоре... Да, вскоре снова наступят голодные времена.
Нельзя здесь оставаться. (Паук! Помни о пауке! Он где-то рядом…) Это нелегко, но нужно двигаться дальше. Как бы ни было холодно или больно. Смерть в паучьей пасти гораздо хуже. “Паломничество к цикадьей кладези” продолжилось.
Мерзкая, зеленовато-серая погода. Капли дождя стучали в окно. Одно-единственное окно в моей комнате. Белые стены и потолок покрывали разводы плесени. Я чувствовал себя заключённым. Хоть и дверь открыта (всегда открыта), но у меня не было ни малейшего желания покидать комнату. Я преступник, которого ждёт наказание… Суровое наказание. Боль от ударов, почти настоящая, жгучая. Крик, оглушающий и пронзительный. Помню, я всегда был в ожидании чего-то подобного. Каждый день, каждый час своей жизни. Ничего не изменится уже никогда. Никогда! Никогда! Я… Даже хотел этого. Хотел ощущать на себе удары и слышать пронзительный крик. Будильник прозвенел. Противный безжалостный звук! Я бы с большим удовольствием слушал ворон за окном. Но мне нужно собираться в школу. Честно говоря, всегда её ненавидел. Единственная в нашем городке. Каждый, абсолютно каждый ныне живущий горожанин (приезжих здесь нет) когда-то её посещал. (Городовой пристально за этим следил.) Что-то помнил из тех времён. Что-то постыдное мерзкое, навсегда врезавшееся в память… Огромное здание позапрошлого столетия хранило все их детские секреты. Итак… Я здесь. Стою у самых ворот и почему-то не решаюсь войти. Наверное, я в тот день всё-таки пересилил себя. Скорее всего, даже обошлось без опоздания. Всё как в тумане… Не помню, что это был за урок. Кажется, история. Я тогда подумал, забавным было бы сейчас выйти в окно. Упасть в красную грязь. Был третий этаж. Не так уж и высоко, чтобы умереть быстро. Я снял свои ботинки и встал на подоконник. Страшно… Но я хотел развеселить друга. Хотел, чтобы он улыбнулся. Мой друг не сразу это заметил. И тогда я решил закричать. Нечто бессвязное и бессмысленное. Наконец он посмотрел на меня. Непонимание и отвращение читались в его глазах. В прекрасных зелёных глазах. Немного помедлив, он вышел вон из класса. Идиот… Идиот! Для него же стараюсь! А я… Даже не расстроился. Мне представилась чудесная возможность ещё раз восхититься изяществом его фигуры. Боже… В такие моменты я мог думать только о сексе. Когда смотрел на его нежные губы. На длинные худые ноги. Когда заглядывал в эти зелёные глаза. Однажды у нас даже всё получилось. Он делал это со мной. Ни удовольствия, ни счастья. Я ощущал только боль. Он пообещал мне банку газировки за это. Я чувствовал себя использованным и грязным. Но мне хотелось ещё…
Наверное, я неизлечимо болен. И моя болезнь очень заразна. Этот мир начал гнить. По моей вине… Симптомы этой болезни просто ужасны. Мне трудно говорить и даже думать. Хочется спрятаться, убежать от гниющего мира! Мои руки трясутся, и гудит в висках. Я ни на что не способен… Я – живой труп. К концу моё тело уже перестало меня слушаться. Я стал похож на своего отца, в последние минуты его жизни. О… Я бы всё отдал, чтобы сдохнуть быстрее! Но чуда не произошло.
Утро было долгим. По-весеннему синее небо. Тысячи ярко-жёлтых астр. Миллионы капель росы, которые падая с таким шумом, таким грохотом разбиваются о землю. И… Голова. Прекрасная голова! Там, на пригорке, среди самых ярких цветов. Она принадлежала женщине. Огромной, но одновременно хрупкой и ослабевшей. Смуглая, с синими и красными полосами по всему телу. За её пышными ресницами, за нежными веками… Тёмно-красная плоть! Муравьи выели её глаза. Кажется, эти твари уже добрались к мозгу. Она позволила им сделать это. Она… Исполосованная огромная и хрупкая. Она… Мать этого мира. Мать… Я ненавижу это слово! Что-то казалось мне в ней странным и даже уродливым. (Я заберу твоё уродство. Я растворю тебя в себе. Ты утонешь! Ты растворишься...) Это неправильно. Неправильно! Нет! Я не должен так говорить о матери. Глупец! Я окончательно сошёл с ума… Всё из-за этих чёртовых муравьёв! То, что я видел, было так странно и омерзительно. Они заползали друг на друга. Кусали. Переворачивались. Их движения напоминали танец. Насекомые прижимались друг к другу всем телом. Казалось, это было одно существо. Да, всё из-за них!
А утро было долгим… Этот пошлый мир успел поглотить меня. Я знал, что это случится. Но никогда, нет, никогда я не смирюсь. У меня есть надежда, благодаря которой и это утро, и этот луг с астрами не кажутся мне такими уж бесконечными. Так и должно быть… Всё правильно. Я не в силах изменить этот мир, но могу облегчить себе участь. И там, в конце, за мои страдания меня ждёт награда. Моя судьба сейчас – это продолжить исчезать, тем самым открыв дорогу “свежей крови”. Они должны убить муравьёв. Этих ползучих тварей, уничтожающих всё на своём пути. Иначе муравьи опустошат этот мир. Как было сотни, тысячи и миллионы лет назад. И вот сейчас… Да-да, именно в это самое время всё должно решиться. Муравьи – яд для нашего привычного миропорядка.
Где-то в высокой пожухшей траве… Череп с рыжими волосами. Муравьи плели нити из волос. Так аккуратно. Прядь за прядью. Будто бы они наверняка знали, как нужно плести. Не один час и даже не день они плели нить. Для повешения? Для святого возмездия? Ради чего всё это? Я понял… Это ради меня. Когда они вернулись за мной, мне ничуть не было страшно или досадно. Я смиренно лёг и стал ждать, когда всё закончится. Верил ли я в их силу? – Нет. Я с лёгкостью мог бы растерзать их на части! Но так было нужно. Таков замысел Божий. Я всего лишь паук… Просто жалкий паук. Моё бессмысленное и глупое существование подходит к концу. Я умер дважды… Всё повторяется.
Насекомые так изголодались, что сами стали толщиной с ту нить, которую плетут. Ноги их не слушались. Голод – единственная причина, по которой они продолжают своё путешествие. Их блестящие чёрные глаза покрылись сероватой плёнкой. Они даже не заметили, как увязли в алой грязи. Её запах был им очень знаком. Но муравьи совсем не помнили о том происшествии. Насекомые принялись поедать грязь. Сиюминутное помешательство. Эти твари пугают меня всё больше… Мне никогда не было так страшно, так мерзко. Даже тогда, когда появились они. Они… Пришедшие поиздеваться надо мной! Я помню их… В зелёных одеждах! Неподвижно стоящих, равнодушных. Часами они изводили меня. Их молчание было просто невыносимо! Они совершенно не обращали на меня внимание. Что бы я ни делал. Бесшумные и терпеливые. Они ждут чего-то. Чего? Кто бы мне ответил… Время будто застыло. Это должно было случиться… Один шевельнулся. Я подошёл к нему ближе. Похоже ли это на человека? Дышит ли? Чувствует? Я прислонил ухо к его груди, пытаясь услышать сердцебиение существа. Тихо… Тихо… Тихо… Он схватил меня своими горячими руками. Так больно мне не было никогда. Он делал с моим телом нечто невообразимое… Вы не сможете даже представить себе этого! Я умолял его прекратить. Но он не слушал меня. Хладнокровно. Точно. Уверенно, будто бы он проделывал такое сотни, а может и тысячи раз. За что? Наверное, я слишком громко кричал…
Мир утратил цвета. Всё стало блёклым и едва различимым. Обжигающе холодный ветер только набирал силу. Красные муравьи и не думали отступать. Боль и усталость. Откуда столько упрямства в этих едва живых насекомых? Нечто серое виднелось вдалеке. Ближе… Это небольшой деревянный сарайчик. Спасение! Муравьи пролезли в щель. Внутри было пыльно и также холодно, как снаружи. Среди мусора и старых поржавевших инструментов был припрятан маленький детский скелет в красивом белом платьице с рюшами. Я помню это платье… Оно принадлежало одной девочке. Когда я нашёл её… Это худенькоё тельце лежащее на снегу. Как будто живую. Её… Хрупкую и покалеченную. Девочку, похожую на фарфоровую куклу. Ребёнка, обладавшего ангельской красотой. Я не мог в это поверить. Казалось, она просто спала. Я положил руку ей на живот. Он был тёплым и мягким. Возможно жива… Хотя нет – её ручки, лоб, тонкая шея и ноги были холодными. Нежные пальчики крепко сжаты, да так, что, казалось, они окаменели. Я всё обещал её похоронить… Даже перенёс ангела в этот сарай, чтобы дикие животные не разорвали тело до похорон. Я не сдержал своего обещания. Скрип досок. Треск. Жуткий вой ветра. Разрушенный сарай заметало снегом.
Вглядываясь в тёмное небо, я ощущал без малого вселенскую тоску. Такую, которая бывает у брошенных собак. Мучительным было моё занятие. Совершенно опустошающим. Но я не мог перестать делать это. И даже не хотел. Какая-то часть меня была утрачена навсегда. Навеки затерявшись в той темноте. Оттого я и печален. И у меня есть лишь одна надежда. Та, что поддерживала моё жалкое существование все эти годы. Я верил – кто-то похоронен на Плутоне…