Приключения Гулепина

Он родился в большом краснокирпичном доме, в уютном городишке, где в тёплой пыли роются куры, а за домами, за выбеленными солнцем сараями и бурьяном - поганые канавы, золотистые камыши, да болото.
Там, у болота - живёт ведьма. Ну, или жила, когда на свет появился Гуля. Все обитатели коммуналки заходили посмотреть на чудного младенца, чистого ангелочка со светлыми кучерявыми волосами, чем-то похожего на маленького дедушку Ленина, нарисованного на октябрятских значках. Даже выглядевшая, как отставной водолаз, тетя Дуся, напустив вонючих беломорных кругов, подошла к кроватке, и, сделав корявыми пальцами рогатку, пробасила: "гули,гули..."
Нельзя сказать, что с появлением Гули жизнь его родителей превратилась в нирвану. Гуля приносил домой мёртвых ужей, совал шпильки в розетку, наливал в керосинку одеколон, кидал в дырочку под котельной соседских кукол. Даже если бы не изобрели унитаз, Гуля нашёл бы, в чём застрять.
Однажды дети поймали галку и понесли её ведьме, жившей за домами. Ведьма очень любила и галок, и детей. Из галок она варила суп в большом чёрном котле, что булькал в глубине прогнившей хибары. Через окошко цвета рыбьего пузыря дети не могли разглядеть, как варят галок, а ведьма, дыша перегаром, давала им истёртые в пыли копейки, или леденец, и прогоняла.
На этот раз ведьма была сонной, а может быть, приболела, и Гуля, крепко зажав галку, прошмыгнул в душное логово колдуньи. В тёмном углу пыхтел страшный керогаз со множеством краников и перекладин. Синие змеи огня ласкали большой чёрный котёл. Котёл хлюпал и немилосердно вонял.
Гуля поднял галку над паром, и задумался.
- А ты их живыми варишь, или они сами дохнут? - спросил он ведьму.
- Ка! - звонко и жалобно ответила галка, и обкакалась.
- Ах ты, гулепин! Дай галку! Не надо мне сегодня галок! - воскликнула в сердцах ведьма, и прогнала мальчика. Так он стал гулепином.
Когда Гуля подрос, и научился рисовать печатные буквы, он написал письмо главному начальнику СССР. Деда мороза тогда не было, а был дедушка Ленин, но Гуля его боялся. Гуля попросил игрушечный говновоз со шлангом и фарами, совсем такой, как ездил по улице.
"Вот гулепин!" - сказал папа, сидя на жёстком стуле под портретом главного начальника СССР. Папа накатил с хозяином кабинета четвертушку и твёрдо решил сделать из Гули почтовое отправление, пока тот не учинил что-то особенно ужасное.
"Где были твои глаза?" - кричала мама, и носилась с папой по дому. Гуля тоже испугался, что у него пропадут глаза, и спрятался в шкаф. Потом пришли усатые дяди с коробом, и побросали в него книжки, бумажки, папины очки, кота Яшку и самого Гулю.
- Кто мне в карман кисель налил!?
- Ничего, подрастет, товароведом будет!
- Нет, психиатром!
- Таких гулепинов только в каменщики берут!
Гуля почти не плакал, потому что прятаться в ящике оказалось даже удобнее, чем в шкафу. И всё-всё было видно через маленькие дырочки. Ящик ехал на поезде, падал в какие-то шахты, волочился по грязи за трактором, плыл по мутным речкам, трясся в багажнике и даже поднимался куда-то в стратосферу, где было холодно и пахло начищенными ботинками.
Гуля собирал картошку и морковку, читал вслух про юного Маркса и смотрел чужую книжку про устройство девочек. Гуля изучал тригонометрию, пил портвейн в закоулке Московского вокзала, лазил с геологами в штольню, летал в осеннем небе, наполненном стихами и запахом умирающей листвы, и даже познакомился с девочкой.
С каждым часом от ящика отлетали щепки и куски сургуча, но Гулю это уже не волновало. Её смущённый взгляд проник в мозг, и растворился в крови, как водка, как кислота. Взявшись за руки, бродили они по закоулкам Политехнического. Окунувшись в аромат её светлых волос, Гуля застыл перед витриной, за которой сиял фарами и насосами игрушечный говновоз. Часы и столетия пустого зала окутали Гулю, и поплыли под его ногами, унося прочь из столицы.
- Вот гулепин! - сказала девочка, и ушла.
Когда почтовый ящик окончательно разбился, Гуля оказался в стране московитов. На каждом углу были нарисованные медведи, а мужики имели странный обычай занюхивать настойку боярышника бородой.
Гуля научился чинить проводку и делать самогон. У него была большая жена, которую ни капли не интересовала ни герменевтика, ни устройства очистки фекальных стоков.
Они редко выходили на улицу. Там, в состоянии умеренной трезвости, косяками бродили наши, и даже ихние. Ихние говорили, что приезжих надо тупо мочить, а наши - что это острый вопрос, требующий адекватных решений.
Они сидели у калорифера и думали каждый о своём: она о пропавших куклах, которых нашли в котельной, когда ломали их дом, а он - о том, простила ли его ведьма, перед тем, как окончательно сгинуть от белой горячки?
- Эти гулепины так никогда отопление и не включат! - пробурчала жена.
Когда нибудь, он сделает новый ящик, возьмёт карманный фонарик, и полетит на Марс, туда, где золотятся камыши у болота.