УЗНИКИ

АРТУР ОЛЕЙНИКОВ

УЗНИКИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Поезд страшно стучал колесами и словно чудовище в своем жутком уродливом чреве нес еврейский народ в новую полную горестей жизнь.
Мария крепко сжимала руку дочери. Маленькая Сарра семи лет сидела рядом с матерью на голом грязном полу душного вагона.
Мария была на девятом месяце беременности. Ее успокаивали, что скоро поезд придет, что все будет хорошо, что немцы сказали, что их евреев просто везут на новое место жительства. Но Мария знала, что случилось страшное, что их везут на смерть, а как иначе если смерть уже пришла в ее дом, семью и жизнь. Рядом с Марией не было Марка ее мужа. Когда им предписали явиться к девяти часам утра на вокзал, прежде пунктуальный и дисциплинированный нотариус Марк сказал, что он останется у себя в доме и захлопнул дверь перед носом сержанта. А через час в дверь грозно постучали.
— Открой, — стала умолять Мария, а Сарра заплакала, когда стук из грозного превратился в страшный грохот и дверь выломали.
Марк закрыл семью собой. Его ударили в живот и выкрутили руки и поволокли из квартиры. Стройный и красивый офицер сказал:
— Так будет с каждым если вы не станете выполнять приказы. Ровно в девять утра явиться на вокзал, — и вышел.
Мария хотела сначала бежать за мужем, но потом бросилась к окну так как они жили на четвертом этаже и она попросту не успела бы в своем положении и наверно полетела с лестницы кувырком.
Марка вытащили под руки из подъезда и вдруг подставили к стене. Офицер достал пистолет и без предупреждений и объявлений выстрелил Марку в голову
Мария закричала и в ту же минуту ее словно парализовало. Ужас перехватил дыхание и сковал по рукам и ногам, а потом она упала без чувств и не видела как уже тело мертвого Марка положили в кузов машины и увезли.
Когда Мария пришла в себя ей хотелось умереть, но под сердцем бился ребенок Марка и маленькая Сарра. И Мария хотела сбежать, но куда сбежишь из гетто если везде часовые, патрули и дороги перекрыты. И боясь за детей, Мария в назначенный час пришла на вокзал. Но теперь, когда поезд их нес в страшную неизвестность Мария поняла мужа, поняла почему Марк отказался выполнять приказ немцев. Муж сразу догадался, что это станет обманом и превратиться в трагедию и смерть.
И когда поезд замедлил ход и остановился все пассажиры замерли. У них вдруг перехватило дыхание, вдруг стало ясно, что их ждет беда.
Стали открывать вагоны. Солдаты были собраны и их движения были отточены словно это был уже сотый по счету поезд. Они громко отдавали приказы. Стать здесь, это оставить. Мужчины налево, а женщины с детьми на право.
Багаж брать собой не разрешили.
— Вам выдадут все что вам требуется, — говорил офицер.
Мужчины обнимали своих жен и матерей. Дети плакали. Построив колонну из мужского пола узников стали уводить. Они оглядывались на близких и махали рукой. Когда они скрылись у женщин стали отнимать детей.
— С ними будет все хорошо! Такой порядок! — говорил офицер.
Одна из матерей не хотела расставаться с сыном и взяла на руки пятилетнего ребенка. Но один из солдат вырвал ребенка из рук матери и в назидание другим ударил женщину прикладом в голову. Он не рассчитал. Женщина упала и стала биться в конвульсиях. Солдат не долга думая выстрелил. Нет он не пожалел бедную женщину, ее судороги показались ему уродливыми и оскорбили его и его форму.
Гром выстрела пронзил всех несчастных матерей и в ужасе плача они навсегда прощались со своими детьми. Стал накрапывать дождь. И пусть даже начался страшный невиданный ливень всех дождей мира не хватило бы, чтобы превзойти слез матерей. Горьких страшных слез материнской разлуки.
Август молоденький восемнадцатилетний белокурый сержант стоял и смотрел на женщин как их лишили самого дорогого в жизни и любовался своими насыщенными сапогами. Сапоги блестели и казались превосходными на фоне обуви пассажиров страшного поезда. Их обувь в дороге запылилась и сами они были все уже не в свежей одежде в отличие от Августа у которого была отглажены каждая складочка формы. И сам Август был стройным и держал спину только прямо и никогда не сутулился и смотрел на всех сверху вниз. Каждый раз, когда он приходил на перрон лагеря и встречал новых узников Освенцима, молодой человек считал важным и значимым событием в своей жизни. И для него настоящего немца было главное показать своим видом, что он выше этих евреев во всем. Но большие удовольствие Августу доставляла когда приходила очередь подойти к этим жидовкам и вконец их раздавить, приказав им немедленно раздеваться. Это страшное унижение представала для молодого человека чуть ли вершиной его расовой победой над недочеловеками к которым он причислял всех евреев.
— Раздеться! Вы получите новые вещи! — сказал Август и внутри трепетал, но вдруг одна из девушек состроила гнев и гордо стала перед Августом в позу.
Это была молодая красивая девушка, где то даже красавица с большими глазами и изящными и тонкими чертами лица. У нее был красивый прямой подбородок и сейчас он был вздернут кверху и Августу показалось, что подбородок и вся девушка смотрит на него высокомерна.
— Ты плохо слышала? Ты не понимаешь по-немецки? — сурово спросил Август.
— Я знаю пять языков! — гордо ответила девушка.
— Ученая жидовка! — злобно сказал Август. — В Освенциме признают только один язык, язык Третьего Рейха!
— Язык плачей! — выкрикнула девушка.
— Ты станешь выполнять приказ? — выкрикнул Август и вышел из себя и достал пистолет, но вдруг остановился и внимательно стал рассматривать пальто взбунтовавшийся еврейки. Это было пальто из прекрасного кашемира и было скроено по модному фасону.
— Снимай пальто! Потом я тебя застрелю! — сказал Август.
Девушка на миг растерялась, но только на миг и выкрикнула:
— Скот!
— Оглянись проклятая жидовка и посмотри на своих матерей и сестёр. Они голые и раздавлены, вот настоящий скот! — ответил Август и выстрелил.
Девушка упала. Молодой человек спрятал оружие и подошел к жертве и стал снимать пальто.
Доктор Менгеле равнодушно смотрел как Август снимал м с мёртвой девушке одежду. Многие солдаты присваивали себе приглянувшиеся им вещи и посылали их своим близким. Это не возбранялось. Менгеле был занят другим и отведя от Августа свой взгляд стал жадно всматриваться в обнаженные тела. Его волновала не женская нагота, а то что может есть среди них какие ни будь особенные. Может быть неполноценный рост, задержки в развитие или уродство, но он не находил и злился. Каждый раз когда приходил поезд с новыми узниками он волновался. Если поезд следовал ночью то просил его разбудить. Люди с особенностями в развитии ему нужны были для исследований и медицинской практики.
— Август! — позвал Менгеле.
Сержант в руках с пальто быстро подошел к доктору. Август благоговел перед Менгеле потому что считал его научным светилом третьего рейха.
— Что ни будь было по моей части? Близнецы, карлики?
— Нет доктор Менгеле!
— Совсем ничего! — с грустью сказал Менгеле.
— Нет! — отвечал Август, но вдруг припомнив сказал. — Может только если одна беременная жидовка. У нее огромный живот!
Менгеле оживился.
— Такой огромный живот, что я таких беременных еще не видел. Может быть двойня!
— Это хорошо! — сказал Менгеле просияв. — Найди мне ее и приведи в больничный корпус.
— Слушаюсь! — ответил Август и быстро пошел разыскивать узницу в положение.
Мария как ошарашенная стояла и не как не могла найти силы, чтобы начать раздеться, когда многие уже стояли голыми и прикрывались руками. Дрожали на осеннем ветру и затравленными глазами смотрели по сторонам от ужаса.
— Вот ты где! — радостно сказал Август.
Мария испугалась и подумала, что ее начнут бить иза того что она еще не разделась и стала снимать пальто.
— Для тебя это лишнее! — ответил Август. — Пошли со мной тебе повезло! Тобой заинтересовался сам доктор Менгеле.
Август взял дрожащую от страха Марию под руку и повел в больничный корпус.
По дороге Августу повстречался Генрих местный фотограф. Это был уже немолодой хромой на левую ногу сержант раненый под Москвой. В молодости он увлекался фотографией и хотел открыть свое фотоателье, но началась война. Вернувшись с фронта инвалидом он решил осуществить свою мечту, только вместо обыкновенного ателье стал фотографом в Освенциме. Генрих целый день мог ходить по лагерю и бараком и делать фотографии.
— Генрих как хорошо, что я тебя встретил! — обрадовался Август. — Ты же помнишь о моей просьбе?
— Фотографию для матери? — вспомнил Генрих.
— Да!
— Помню! Приходи ко мне вечером я сделаю!
— Хорошо приду! До вечера! Спасибо, что не забыл! Не хочешь сделать снимок этой жидовки? Посмотри какой у нее огромный живот! Я веду ее для Менгеле!
— Нет Август. Ты же знаешь, что я фотографирую только детей!
— Да знаю! Я всегда удивлялся тебе Генрих, на что тебе эти жидята!
— Их больше не станет! Для истории!
— Ты философ! — рассмеялся Август. — Но мы пойдем!
— Привет Менгеле!


ГЛАВА ВТОРАЯ

Менгеле встретил Августа и Марию у себя в кабинете. Это было просторная и светлая комната с креслами и большим столом за котором сидел Менгеле и маленьким столиком на котором стояли цветы в хрустальной вазе. Были полки с книгами и картина на стене по мотивам поэта Гете явление Мефистофеля Фаусту.
В кабинете еще была уже в возрасте, но еще сильная и высокая медсестра с каменным выражением на лице. Она держала руки по швам своего белоснежного халата.
— Вот доктор, как я обещал! — сказал Август.
Когда Менгеле увидел огромный живот Марии он просиял и у него случился приступ доброты, так с ним всегда случалось, когда он находил материал для своих страшных медицинских исследований и опытов.
— Это очень хорошо! Спасибо Август! Вот возьми! — и Менгеле протянул сержанту дорогую сигару из деревянной коробки. Сам Менгеле курить не любил, но держал для особых случаев, чтобы угостить солдат, что делают для него услуги.
— Спасибо доктор!
— Множите быть свободны!
— Если что ни будь еще будет для вас я сообщу! — отвечал Август.
— Я на это рассчитываю.
Август снова поспешил на перрон к новым узникам.
Мария пугливо озиралась по сторонам.
— Присаживайтесь! — пригласил Менгеле.
Мария нерешительно села.
— Сколько вам лет? — спросил Менгеле.
— Двадцать девять!
— Это ваша первая беременность?
— Нет! У меня есть еще дочь Сарра! Она приехала со мной! — ответила Мария и вдруг вздрогнула и задрожала. — Что с ней будет?
— Все будет хорошо. Я позабочусь о ней если вы будете делать то что вам скажут! На каком вы месяце беременности?
— Уже девятый месяц.
— У вас уже были первые схватки или что-нибудь похожие на схватки?
— Да были! В поезде, но все обошлось!
— Это хорошо! Марта! — обратился Менгеле к медсестре.- Проводите пациентку и подготовьте к операции.
— Операции! — испугалась Мария.
— Все будет хорошо, не волнуйтесь! Думайте о ребенке!
Марта сильной рукой вывела Марию из кабинета и проводила в душевую и дала мыла и приказала раздеться и мыться.
Мария разделась и с мылом в руках прошла в комнату с кафелем и душем. Открыла кран. Теплая вода коснулась тела Марии и ей стало приятно, но т только на миг. Она вжала в себя плечи и выронила мыло. Стояла и плакала. Через пять минут в душевую заглянула Марта и увидев, что Мария не моется, закричала:
— Делай что тебе сказали! Тебя ждет доктор!
Мария подняла мыло и стала мылиться. Искупавшись она не нашла своих вещей.
— Это лишнее! После операции тебе выдадут вещи! Иди за мной.
Марию в голом виде повели по больничному коридору. В операционной Менгеле насвистывал мотив из Волшебной флейты Моцарта. Менгеле нравилась классика. Он вообще любил все изящное и красивое и причислял себя к таким творцам как Бетховен и Моцарт.
Марта и еще одна медсестра помогли Марии лечь на операционный стол.
— Зафиксируйте ей руки! — приказал Менгеле.
Марта с силой и ловкостью одела на запястья Марии ремни и зафиксировала ее к столу.
— Наркоз? — спросила Марта.
— Нет никакого наркоза! Это может повредить близнецам! Я надеюсь, что там близнецы, — улыбнулся Менгеле и взял в руки скальп и стал делать на животе Марии разрез.
Мария закричала. Страшная боль пронзила все ее тело.
Пошла кровь. Сначала немного, а потом сильно. Менгеле насвистывал Моцарта и делал новый разрез. Что-то брызнуло и потом по животу на стол и на пол полилась жидкость из утробы. Мария потеряла сознание.
Словно из какого сосуда Менгеле достал окровавленного младенца. Сначала младенец молчал, но вдруг закричал.
Это был крупный и здоровый мальчик.
Менгеле был разочарован, но стал себя приободрять.
— Да и ничего! По крайне мере это мое первое кесарево сечение. Ребенок живой и здоров. Теперь осталось только придумать ему имя! Но какое еще имя, если мать его зовут Марией! Стало быть Иисус! Но знай новоиспеченный Иисус, новому миру, который строит Третий Рейх не нужен новый Иисус! У нас уже есть свой Иисус и имя ему Гитлер! Так что Марта забери его с моих глаз! — и Менгеле отдал младенца медсестре.
Марта порезала мальчику пуповину и взяла на руке младенца и не выказала на лице не малейших признаков чувств словно и правда была из камня
— Что с матерью? — спросил Менгеле.
— Мертва! — ответила Марта холодно и сухо. — Что делать с ребенком?
— Что хотите! Хотите отдайте кому-нибудь из тех кто потерял при родах ребенка и есть молоко. Мне теперь все равно. Но только одно. Дочь покойницы Сарру приведите завтра ко мне. Я обещал матери о ней позаботиться, — улыбнулся Менгеле и вышел из операционной.
— Заботливый человек! — сказала Генриетта вторая медсестра страшных и бесчеловечных родов. — И детский сад для этих выродков организовал. Еще детскую площадку.
— Да, хороший человек! — ответила Марта и запеленала ребенка и понесла его прямиком в женский барак по соседству с больницей.
Рахиль потеряла при родах своего первенства и когда Марта протянула ей ребенка и сказала, чтобы кормила мальчика пока тот не умрет, она дала себе слово, что спасет малыша.
— А кто ее мать? — спросила Рахиль.
— Тебе не все равно! Она умерла!
— А как его зовут?
— Доктор Менгеле назвал его Иисус, так как мать звали Марией.
— Иисус! — воскликнула Рахиль.
Марта ушла, а Рахиль стала кормить младенца Иисуса. Женщины вставали со своих деревянных лавок и двухъярусных нар и подходили, и смотрели как посреди ужаса и смерти бьется новая жизнь.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Решив судьбу Марии и передав ее в руки Менгеле, Август снова спешил на перрон, чтобы успеть принять участие в своем излюбленном занятие. Ему всегда казалась мало ужаса и унижения от слов, когда он отдавал приказ раздеться женщинам. Более его вдохновляла брить маленьких детей наголо. Августу вдохновлялся, когда смотрел на заплаканных детишек без волос. Лысые дети казались ему маленькими уродцами из сказки, а от того что это были еврейские дети, Август радовался еще больше.
У Сарры были шикарные волнистые и длинные черные волосы.
— Эту мне! — выкрикнул Август в приступе радости и оттолкнул солдата. Август понимал, чем красивей у девочки волосы тем печальней ей их лишиться.
Специальной машинкой Август стал стричь ребенка. Машинка была тупой от сотни детских головок, делала больно и оставляла на нежной коже ребенка кровоподтеки.
Сарра горько плакала. Ее разлучили с мамой, убили отца, а теперь забирали волосы. А ведь волосы это было единственное, что у нее осталось и еще волосы помогали Сарре прежде быть хоть капельку похожей на других девочек и может даже красивой. Сама Сарра в свои семь лет выглядела только на пять. Мама говорила, что она особенная девочка, что она больше не вырастить и навсегда останется маленькой как фея из сказки. Сарра еще не понимал всего, но верила, что Бог любит всех, но теперь ребенок никак не мог понять, зачем им ее волосы, что они с ними станут делать. И когда её закончили стричь спросила:
— Зачем вам мои волосы?
— У тебя отличные волосы! — сказал Август.- Мы набьём ими подушки для смелых моряков подводников.
Сарра представила как смелые и сильные моряки засыпают на ее волосах и на волосах других несчастных детей и ей сделалось противно.
— Пусть ваши все моряки подводники потонут вместе с нашими волосами! — смело сказала Сарра.
— Замолчи, лысая уродка! — выкрикнул Август и больно пнул ногой ребенка.
Сарра упала, а Август смеялся и стал брить другого перепуганного насмерть ребенка.
Когда всех побрили детям приказали раздеться. Маленькие и замершие на ветру ручки и пальчики долго стягивали прежде бережно надетые матерями кофточки и колготки.
— Живей! Быстрее, лысые уродцы! — выкрикивал Август и смеялся.
Одних детей, что казались для солдат самыми жалкими увели. С такими детьми сразу расправлялись в газовых камерах и печах. Хотели расправиться сразу и с Саррой, но Август вдруг подумал, что вид маленькой девочке это может какое отклонение и доктор Менгеле обрадуется, что он сохранил девочку для медицинских опытов. А оставшихся детей Август стал травить большой и свирепой черной овчаркой. Август так поступал всегда с новыми маленькими узниками, чтобы окончательно их запугать, чтобы были покорными. Но и без этого дети были страшно напуганы и не понимали, что они такого сделали, за что провинились, что у них все отняли, решили родителей и теперь травят страшной псиной.
Голых и раздавленных от ужаса детей стали обсыпать какой-то плохо пахнущей белой пудрой.
Потом их детскую домашнюю одежду забрали и выдали им какие-то толи рубища, то ли фуфайки полосатые и несвежие и еще платки. Снова обманули и забрали последнее, что было ценно, что могло напомнить о доме и родителях.
Построили в колонну по пять человек и повели по лагерю и останавливали возле барака и отчитывали по десять человек и заводили вовнутрь. Во второй десятки вышла очередь Сарры.
Внутри барак оказался грязным и без кроватей и постелей, и только на голой земле была разбросана солома. Сарра села в уголке и плакала как многие дети, что пришли с ней. Другие дети все больше молчали и лежали молча совсем не по-детски не играли и не шалили. Все словно выросли в один час и превратились старичков и старушек, которые тихо ждут смерти. Скоро Сарра захотела есть и завела разговор с одной из девочек. Девочка была старше, худой и изможденной.
— Когда нас будут кормить? — спросила Сарра.
— Нас сегодня не будут кормить, — ответила девочка и горько добавила. — И завтра тоже не будут кормить!
— Почему?
— Нас готовят сдавать кровь!
Сарра не поняла.
— Доктор Менгеле говорит, чтобы кровь была хорошей надо поголодать. Так он говорит кровь становиться чистой. Когда у нас возьму кровь, нам дадут есть и сладкий чай. Но если ты только не упадешь в обморок.
— В обморок! Что такое обморок? — испугалась Сарра.
— Это когда падаешь без чувств и твой сладкий чай отдают другим, кто не потерял сознание.
— А что будет с теми, кто потерял сознание?
— Они потом придут в себя, но им не достанется есть и они умрут, — ответила девочка и отвернулась и не хотела больше говорить.
— Я не умру! — тихо сказала Сарра и отчего-то стала смотреть на вход в барак представляла и считая минуты до того как их поведут сдавать кровь. Прошел час, а потом еще один, а их все ни как не звали.
Сарра уже не помнила, что ей сказала девочка о том, что их не станут сегодня кормить от того, что сильно хотела кушать и когда в барак хромая вошел мужчина в форме, поднялась и приготовилась.
Генрих с фотоаппаратом в руках пришел смотреть на новых узников, чтобы сделать фотографии если кто-то ему приглянется. Он сразу обратил внимание на Сарру, та словно по команде вскочила на ножки и смотрела на него, словно только его ждала. У Сарры были выразительные большие глаза, а сейчас вдобавок они были еще красными от слез и раздраженные казались еще больше.
— Я буду сдавать кровь! Я не упаду в обморок! — сказала Сарра.
— Ах ты по этому поднялась! — понял Генрих. — Нет, я не врач, я фотограф!
— Вы нас не покормите?
— Нет. Я же уже сказал! Я стану тебя фотографировать!
— Я не хочу фотографироваться! Я хочу есть!
— Прости! У меня только фотоаппарат!
— Тогда не стану, — Сарра закрыла лицо руками.
— Не капризничай, давай я тебя сфотографирую.
— Нет! Вы так всегда делаете!
— Что значат твои слова? — удивился Генрих.
— Вы обманываете и придаете! Я ждала, чтобы идти сдавать кровь и чтобы нас напоили сладким чаем!
— Я же сказал, что я не врач!
— Я не про это! Мой дедушка пек булочки! Очень вкусные булочки и хлеб. Все немецкие дети ходили к нему за булочками и играли со мной, а потом стали обзываться и говорить, что мой дедушка хочет всех отравить своим булочками и один мальчик меня ударил, а он мне нравился, я хотела с ним дружить.
— И что? Я совсем тебя не понимаю!
— А то, что я ждала сладкий чай, а вы пришли и хотите меня фотографировать, голодную некрасивую и без волос. Вы немцы все обманываете и придаете!
Генрих удивился.
— Ты необычная девочка! Я еще не встречал таких размышлений и выводов у детей. Как тебя звать?
— Сарра!
— Вот что Сарра! Давай я тебя сейчас сфотографирую, а в следующий раз, когда приду, я обязательно принесу тебе что-нибудь из еды.
— Нет, вы обманите! Я не стану! — ответила Сарра и закрыла лицо руками. — Фотографируйте так! Пусть на фотографии я буду с закрытыми руками, чтобы кто увидит, знали, что я вам больше не верю, не верю!
Генрих удивился еще больше, в его коллекции не было подобной фотографии и он сфотографировал Сарру вот так прямо с руками закрывающими детское лицо.
Генрих поспешил к себе. Ему как можно скорей хотелось увидеть необыкновенную фотографию с этой смелой Саррой.
У Генриха в казарме для солдат была отдельная большая комната, в ней он проявлял пленку и печатал фотографии и в этой же комнате спал на кровати и ел. Пленка в фотоаппарате была использована только наполовину, но Генрих хотел проявить пленку сейчас. Он перемотал пленку обратно в катушку и достал ее из фотокамеры. Приготовил проявочный бачок и выключил свет. В темноте на ощупь умело и ловко зарядил пленку в проявочный бачок и залил пленку проявителем. Включил свет. Засек время и стал пить холодный чай с хлебом. Чай был сладкий и Генрих вспомнил Сарру, как она хотела и просила сладкого чая.
Прошло положенное время для проявления пленки и Генрих слил проявитель и подставил бочонок с пленкой под струю холодной воды примерно на полчаса. Генрих продолжал думать, что вагоны с узниками приходили все чаще и все больше сразу отправлялись в газовые камеры и в печи, словно напоследок немцы желали как можно больше забрать жизней с собой на тот свет. Многие понимали, что война в сущности уже проиграна, но продолжали, привыкли убивать и калечить. Лишив однажды жизни они уже не могли остановиться.
Прошло полчаса и Генрих достал пленку из проявочного бачка и посмотрел на последний кадр с Саррой. Кадр получился насыщенным и четким, а значит будет хорошая фотография.
Генрих повесил проявленную и влажную пленку сушиться и стал заряжать новую пленку в фотоаппарат, чтобы сделать снимок для Августа, который не дожидаясь вечера пришел прямо со службы к фотографу.
От Августа пахло дорогим одеколоном и он был радостный, словно из оперы, где провел время в окружение прелестной дамы. Молодой человек был в приподнятом настроении.
— Генрих как тебе этот аромат? — спросил Август.
— Приятный!
— Еще бы нехороший! Франция! Наверно стоит целое состояния! Я нашел его в одном из чемоданов какого богатенького жиденка. Я и тебе принес бы, но ты знаешь, мы должно сдавать все ценные вещи.
— Но ты не упустил случая, чтобы надушиться, — улыбнулся Генрих.
— Я только раз! Ты не подумай!
— Все хорошо! Мог бы взять и весь одеколон. Так делают некоторые.
— Нет, я не такой! Должен быть порядок!
— Да я забыл, что арийцы должны быть честными и безжалостны к врагам!
— Да безжалостными!
Август стал осматриваться по сторонам. Он был первый раз у Генриха и только слышал от других, что тот жил на привилегированных условиях. Его привлек большой книжный шкаф. Вместо книг в нем были стопками фотографии. Их было сотни и сотни, а может тысячи. Фотографии все равно как книги стояли от одной стенки полки до другой.
— Можно? — спросил Август указывая на шкаф.
— Посмотри!
Август вытащил первые попавшиеся фотографии. На всех снимках были дети. Подростки и просто маленькие. Большинство смотрели в камеру, так словно уже как будто умерли и из них высосал жизнь какой-то монстр. Не как на обычных фотографиях, когда огонек и задор в глазах. Многие были измождены и видно, что голодны.
Август снова окинул взглядом все фото в шкафу.
— Сколько же их здесь? — спросил Август.
— Пять тысяч! — равнодушно ответил Генрих.
— Интересно кто из них еще жив?
— Из тех кто на фотографиях в шкафу никто! Только эти! — ответил Генрих и указал на стопку фото на столе. Эта пусть и была большая стопка, но в ней было не больше трех сотен фотографий.
— Ничего себе! — присвистнул Август. — Мы проделали хорошую работу. Слава Рейху!
— Слава Рейху, — без энтузиазма ответил Генрих.- Давай усаживайся на стул поудобней и улыбайся. Я сделаю фото.
После снимка Август интересовался, когда можно прийти за фотографией.
— Завтра после обеда! — ответил Генрих и проводил сержанта.
Август пришёл в казарму и хвастался перед сослуживцами своим новым дорогим ароматом, и пред сном заранее решил написать письмо домой.
«Здравствуй дорогая мама! У меня все хорошо. Я честно и добросовестно служу во имя победы и процветания великой германии. И как только появляется свободное время, думаю о тебе, о доме и сестренке Полине. Как у вас продуктами? Не мёрзните ли по ночам, а то стало холодать. Я откладываю половину своего жалованья и скоро вам вышлю деньги, чтобы вы запаслись дровами и всем необходимым на зиму. Берегите себя мама! Вы уже не молоды и у вас простужены легкие! Одевайтесь мама потеплей и меньше вышивайте, а то в вашем возрасте это вредно для глаз. Я высылаю для вас прекрасную ангорскую шерсть, не смотрите, что она в кофте, вы у меня рукодельница. Вы распустите шерсть и свяжите себе теплые рукавицы и шапочку, а для Полины я подобрал чудное и дорогое пальто. Правда оно немного прохудилось в одном месте, но только немного и испачкано кровью, но то ничего у вас золотые руки и вы мама все поправите, что пальто будет как новое. Передавайте Полине привет и пусть она вас бережет, для нас всех, а то если с вами что ни будь случиться я этого не переживу. На этом прощаюсь. С любовью ваш сын Август!»





ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующий день медсестра Марта по поручению доктора Менгеле пришла в детский барак, где по словам надзирателя могла оказаться Сарра.
При виде женщины в белом халате дети оживились и стали вставать. Соломинки прилипали к одежде детей и Марта скривилась, подумав, что она в царстве маленьких некрасивых огородных пугал.
— Кто из вас Сарра? — спросила Марта.
— Я! — ответила Сарра.
— Твою маму зовут Мария?
— Да!
— Идем со мной!
— Что с моей мамой? — с тревогой спросила Сарра.
— Ты все узнаешь, когда придет время! Идем, — ответила Марта и повела девочку к Менгеле.
Доктор встретил Сарру в своем кабинете, где он приветливо улыбался девочке и предложил ей садиться.
Сарра присела на стул.
— Где моя мама? — с волнением спросила Сарра.
Менгеле выдержал паузу.
— Твоя мама умерла!
Сарра вздрогнула и задрожала. Слезы с вами собой потекли из глаза ребенка.
— Перестань! Успокойся! — сказал Менгеле, а сам внимательно всматривался в девочку. Она показалось ему непростой, а именно ее фигура и рост, было видно, что она отстает в развитии и значит есть патология, которые он изучал.
Сарра плакала. Менгеле встал и стал сочувственно гладить девочку по лысой головке. Ему сделалось противно, он отвел руку, но пересилил себя и погладил еще раз.
— А хочешь, я сыграю тебе на скрипке? — предложил Менгеле и достал из шкафа музыкальный инструмент.
Сарра не ответила, а Менгеле стал играть Вагнера.
Мелодия была приятная и Менгеле играл хорошо, но Сарра закрыла уши, чтобы не слышать.
Менгеле удивился и перестал играть.
— Тебе не нравиться? — спросил Менгеле.
— Вы злодей! — ответила Сарра. — Вы убили мою маму, а теперь играете мне на скрипке!
Менгеле сделал вид, что не понял и ответил.
— А если я скажу, что твой брат жив! Что мама родила мальчика и я сохранил ему жизнь.
У Сарры перехватило дыхание.
— Мой братик!
— Да твой брат! Я назвал его Иисус, в честь того что твоя мама была Марией. Что теперь ты скажешь?
— Я хочу увидеть братика!
— Увидишь, но позже! А сейчас ты пойдешь, с медсестрой и будешь жить в новом месте.
— Где?
— В хорошем месте, с другими особенными детьми. Там тебя будут хорошо кормить и даже дадут поиграть в игрушки. И если ты будешь слушаться воспитателей то встретишься со своим братом, а теперь иди и перестань плакать, если хочешь увидеть маленького Иисуса.
— Я больше не буду плакать, — отвечала Сарра и вытирала слезы.
В кабинет постучали и дверь открылась. Это был Август с кем-то мальчиком восьми лет.
— Я к вам доктор Менгеле.
— Марта проводи девочку, -сказал Менгеле.
Марта вывела Сарру.
— Кто это? — спросил Менгеле и внимательно смотрел на мальчика не замечал в нем никаких особенностей.
— Его зовут Исаак!
— И что?
— Доктор посмотрите на его глаза! Вы просили меня, чтобы я вам нашел ребенка с разноцветными глазами для своих исследований.
Менгеле оживился, подошёл к мальчику и взял его за подбородок и внимательно всмотрелся. И вправду у Исаака были необыкновенные глаза один ярко зелёный, а другой темно карий.
— Превосходно Август, вы меня порадовали сержант!
Август обрадовался и спросил:
— Доктор Менгеле можно вас попросить об одном одолжение?
— Проси, ты сослужил мне хорошую службу.
— Я хотел бы отобедать с офицерами и с вами ведь когда — ни будь я тоже стану офицером.
Менгеле задумался, но скоро ответил.
— Я против неуставных отношений, есть правила, но я могу сделать для вас исключение ведь ваш отец герой и погиб под Сталинградом?
— Да!
— И вот я думаю, что другие офицеры будут согласны, чтобы к ним за обедом присоединился сын героя.
— Спасибо доктор Менгеле!
— Не благодарите! Собирайтесь к обеду.
Сарру привели в большую комнату зал в больничном корпусе. В нем было светло и опрятно и были чистые постели. На ковре сидели дети и играли в железную дорогу. Это были все необычные дети. У кого -то была одна ножка короче другой, у другого мальчика был большой горб на спине, одна девочка была со сросшимися пальцами на руках словно плавниками, но больше всего Сарру поразили сиамские близнецы — пара мальчиков. Они стояли, так как им было не удобно сидеть и просили горбатого мальчика дать им поиграть один из игрушечных вагонов поезда. Всего детей было не более двенадцати. Сарра боялась к ним идти и заговорить и когда привели ей знакомого мальчика, которого она встретила у доктора Менгеле, она решила с ним подружиться.
— Меня зовут Сарра! — сказала девочка.
— Меня Исаак!
— А почему ты здесь? На вид ты совсем обычный мальчик.
— У меня разного цвета глаза!
Сарра посмотрела.
— Очень красивые!
— А ты почему?
— Я больше не расту, может поэтому!
— Дети собираемся на обед! — сказала воспитательница.
Детей провели в столовую и посадили за стол и дали манную кашу на молоке и сливочном масле и хлеб с чаем.
Сарра вдруг забыла о своих всех бедах и стала жадно есть и пила сладкий чай. Она улыбалась, но когда все съела, отчего то ей сделалась печально, она подумала, о других детях, что спали на соломе и ждали когда их покормят. Сарра подумала о братике, что не голодает ли он и обо всех, кто может сейчас хочет кушать и чем будут кормить других.
О том же думал и Август, нет ни со всем про то, что кто-то голодный, а про то, что будет у офицеров на обед. Он слышал разное, но больше всего его поражало, что ходили слухи, что на десерт подавали мороженое.
Офицеры встретили Августа радушно и усадили вместе собой. Менгеле сидел напротив. Всего, не считая доктора и Августа было три человека из высшего офицерского командного состава лагеря. Один толстый и рыжий и конопатый майор, другой худой щеголеватый подполковник и еще один майор с длинными и толстыми пальцами как маленькие колбаски.
На первое подали жирный суп из свинины. Мясо было нежным и разваренным. Первое ели в гробовой тишине, и когда на второе подали жареную баранину и вино, после двух бокалов рыжий и толстый майор оживился и полез с расспросами.
— Доктор Менгеле, что у вас новенького? Какие вы сделали открытия?
— Да, расскажите! — сказал подполковник.- А то ведь знаете у нас из развлечений только газовая камера да печь!
Менгеле улыбнулся и сказал
— Если есть ад, то сам черт завидует нашему техническому прогрессу!
Офицеры рассмеялись.
— Я планирую, — стал рассказывать Менгеле.- Один интересный опыт и именно сегодня.
— Какой же?
— Я стану разъединять сиамских близнецов!
— Неужели!
— Да представьте себе! Но это полдела! Если первый этап операции пройдет успешно, я затем проведу более грандиозную операцию и попробую соединить человеческую плоть заново.
— Вы бросаете вызов самому Богу! — восхитился подполковник.
— Не знаю как Богу, но природе, врач бросает вызов ежечасно.
— Это прекрасно, а расскажите что-нибудь из того уже вами совершенного.
— Я каждый день на пороге открытий! Вот недавно сделал удачное кесарево сечение. Мать умерла, но ребенок выжил. Я назвал его Иисус!
— Иисус! — удивился подполковник. — Это что еще за предрассудки?
— Мать младенца звали Марией. Мне показалось это символично.
— Третьему Рейху теперь не нужны никакие Иисусы, у нас же есть Гитлер! — сказал подполковник.
— Я такого же мнения! — улыбнулся Менгеле.
— Иисус! — сказал майор с безобразными пальцами, он прежде молчал и внимательно слушал.- Еще в пору первой молодости, мне дали почитать знаменитого русского мыслителя Достоевского. Одно его сочинение, роман Братья Карамазовы. К слову скажу, книга дрянная, про дикую страсть и деньги, распутную девку и отцеубийце, но там есть занимательная глава. Рассказ или как сам автор называет поэма Великий инквизитор, так вот в ней, приходит на землю Иисус. Приходит во второй раз, наверно приходит, чтобы снова спасти, но инквизитор этот мудрец и знаток человеческих душ, говорит Иисусу, что он не нужен людям, что у людей есть уже они инквизиторы, что они лучше знают, как обходиться с народом и что лучше для людей. И что Иисус только отравит людей и ввергнет их в пропасть. Занятно, не правда ли? Так вот по моему рассуждению и первый раз Иисус лучше бы не приходил.
— А может Иисуса и вовсе не было? — заключил подполковник. — Но ваша мысль занятная, а вы что думаете Менгеле? Вы же человек науки!
— Если брать Достоевского — отвечал Менгеле.- Мне более по душе другой его герой и его слова, его теория, что людям особенным и необыкновенным во имя наук и великих свершений и великих походов и прочего не возбраняется переступать через кровь!
— Да, это так! — ответил подполковник. — Мы все, вся наша нация во имя великого будущего Германии не остановится не перед какой кровью! За Третий Рейх! — выкрикнул подполковник и поднял бокал.
Выпили.
— А что на эти все слова скажет наш молодой друг Август? — спросил подполковник.
— Я считаю немецкую нацию избранной и что немцы очистят от весь мир в особенности разберутся с евреями. Евреи не достойны, чтобы жить! И благодарен, что здесь в Освенциме я принимаю участие в этой работе. И спасибо благодарен, что вы позволили мне сидеть рядом с вами за обедом!
— Ну что ты Август! Твой отец героически погиб в проклятом Сталинграде! Если хочешь, можешь каждый раз с нами обедать! Сейчас на десерт подадут шоколадное мороженое!
— Я с вашего позволения воздержусь от сладкого! — сказал Менгеле. — У меня после обеда намечена операция. И я с вашего позволения удаляюсь.
— Понимаем! — ответил подполковник. Сиамские близнецы!
— Они самые! Пойду распоряжаться, чтобы мне их доставили в операционную.

ГЛАВА ПЯТАЯ

После обеда детей стали укладывать спать и Сарра лежала рядом Исаакам и тихо с ним переговаривалась.
— Они все злодеи! Зачем мы здесь? — тихо говорила Сарра.
— Тебе не все равно? — отвечал Исаак. — Здесь тепло и нас здесь кормят!
— Нет! Они спросят с нас за каждую крошку! Они даже хотят отнять наши имена и выкалывают у нас на руках свои страшные номера. Зачем мы им? А потому что мы не такие как все. Другие дети умирают просто от голода, а нас они станут пытать! Этот доктор негодяй! Он убил мою маму! Убил наверно только за то, что она была беременна! Доктору понравились твои глаза ни по тому что они красивые. И это горбатый мальчик и сросшиеся мальчики близнецы.
В комнату вошла Марта.
— Петр и Павел, собирайтесь! — обратилась медсестра к сиамским близнецам.- Доктор Менгеле прислал за вами свою машину!
Близнецы обрадовались.
— Ура! Ура, — закричал Петр.
Близнецы радовались, однажды доктор Менгеле сказал, что он разъединит братьев и они будут как другие нормальные дети и вот этот счастливый момент настал.
— Не ходите! Не ходите! — закричала Сарра. — Они вас обманут, обманут как мою маму!
— Замолчи! — грозно сказала Марта. — Не слушайте эту девочку, она глупая!
— Глупая, глупая! — стал кривляться Петр.
— Оставь ее! — сказал Павел.- Доктор Менгеле сделает нас счастливыми.
— Только Бог, может сделать счастливыми! — сказала Сарра.
— Бог сделал их такими! — ухмыльнулась Марта.- А доктор Менгеле вылечит!
— Менгеле не Бог! — рассердилась Сарра.
— Поговори мне еще! Мерзавка! Чтобы не давали ей ужина! — потребовала Марта у воспитательницы и увела сиамских близнецов.
— Они не вернуться, — тихо сказала Сарра и заплакала.
Насвистывая Волшебную флейту Моцарта, Менгеле оперировал близнецов и разъединял детей пять часов подряд. Операция получилась удачной. Менгеле был радостен и сиял от удовольствия. Петр и Павел пришли в себя после наркоза и не могли поверить, что у них теперь два разных тела, а ни как прежде одно на двоих. Но через три дня не дожидаясь пока заживут раны, Менгеле снова приказал привести детей в операционную.
Дети не могли понять в чем дело.
Менгеле улыбался.
— Это так надо! Мне надо проверить, как заживает ваша кожа! Ложитесь и ведите себя смирно. Марта наркоз!
Детям сделали укол морфия и Менгеле приступил к своим зловещим экспериментам. Он сшивал и кроил как портной детскую кожу и когда после операции дети пришли в себя после наркоза они ужаснулись. Через два дня у мальчиков началось заражение крови, и дети умирали в бреду.
Менгеле был злой, кричал и срывался на Марту, и хоть как нибудь себя успокоить, вскрыл обоих близнецов и достал их сердце и стал измерять и взвешивать. Менгеле сделалось интересным проверить не только ли у близнецов одинаковая внешность, но одинаковые ли у них ли внутренние органы.
После ему сделалась скучно, так было всегда, когда у Менгеле на операционном столе погибала очередная жертва и ему было нечем заняться. И доктор вспомнил про Исаака и его удивительных глазах. Он приказал привести ему мальчика.
Сарра плакала и не пускала Исаака. Держала его крепко за руку, но проклятая Марта вырвала у Сарры ее друга и больно ударила.
— Я сделаю твои глаза голубыми! — сказал Менгеле мальчику и держал в руках шприц с химикатами. Исаак был намертво привязан ремнями к операционному столу и Менгеле стал иглой колоть и пускать реактив в глазное яблоко ребёнка.
Глаза не стали голубыми. Сначала ребенок ослеп, а в конце операции умер от болевого шока.
Сарра перестал есть и говорить, каждый день уводили нового ребенка. Сарра выплакала все слезы и только думала, о своем братике Иисусе. Что с ним и жив ли он.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Каждый день, когда Рахиль прикладывала к своей груди маленького Иисуса, она молила только об одном, чтобы у нее не кончилось молоко. Ее подкармливали француженки из тех, кто получал посылки. Рахиль просила, чтобы её освободили от работ, но капо из их него барака так называли особенных узниц, что были бывшими уголовницами, говорила, что если Рахиль не пойдет на работу её отправят в печь вместе с её еврейским усыновленным выродком, но если все же она хочет оставаться в бараке пусть платит. Но Рахиль пока нечем было заплатить и каждое утром её вместе с младенцем заставляли идти осушать болота. Узниц строили и колонной под звуки оркестра вели на место работы. Рядом с Рахиль плелась ее подруга Иса. Она болела и у нее уже было мало сил, но она должна была работать наравне с другими, чтобы выжить.
Рахиль клала прямо на землю завернутого в тряпье Иисуса и копала землю.
— Иса! Иса, надо работать! Потерпи, осталось совсем немного, скоро, нас обратно поведут в лагерь! — говорила Рахиль, когда подруга ложилась на землю без сил.
— Я умираю Рахиль!
— Нет, ты не умрешь! Посмотри на Иисуса, он совсем еще мал, а терпит и совсем не плачет!
— Он тоже умрет, если ты завтра не перестанешь ходить на работу! Холодает и он умрет! Завтра может выпасть снег и он замерзнет на холодной заснеженной земле.
Рахиль заплакала. Она совсем перестала понимать, что начинается зима.
— Иди сюда! — сказала Иса.- Вот смотри, что у меня есть, — и Иса показала золотое кольцо.- Это я спрятала, они не смогли найти и отнять. Возьми и договорись проклятой капо, чтобы та оставила тебя в бараке.
— Спасибо, Иса, — ответила Рахиль. — А как же ты?
— Я сегодня умру! — ответила Иса.- У меня тоже был ребенок, я приехала вместе с ним в лагерь и у меня его забрали. Наверно он умер, — сказала Иса и легла на землю и скоро затихла и когда Рахиль стала её тормошить, подруга была уже мертва.
Рахиль плакала. Что мертвой Исе была она Рахиль и ее приемный сын? Почему она сама не отдала свое кольцо и не пошла сегодня на работы? Да, потому что ее ребенок погиб, и она пожертвовала своей жизнью ради другого ребенка.
Безжалостная капо — высокая и рослая полячка присвоила себе кольцо и разрешила не ходить на работу.
А на следующий день выпал снег, про который говорила Иса и ударил мороз. Все в лагере замело и сделалось белым, и только черный дым от печей валил и валил, затягивая небо страшными смогом и черными тучами от того что сотни и тысячи людей снова и снова отправляли в газовые камеры и печи.
Август уже выбивался сил и только то что, в печах горели евреи, придавало ему силы. За одним из обедов он узнал, что Менгеле уезжает из лагеря по каким то срочным делам.
От чего Августу захотелось уехать вместе с докторам и провожая его на следующий день Август спросил:
— Если можно было вы взяли бы меня с собой?
— Разумеется, Август, разумеется! Но я ненадолго! Через два дня я вернусь! — ответил Менгеле и сел в машину.
Но через два дня Менгеле не вернулся, и еще через день тоже не приехал, Менгеле бежал.
Август не верил в крах и был раздосадован, когда поступил приказ разбирать и ломать печи смерти, чтобы скрыть страшные преступления перед человечеством.
— А как же мы будем сжигать проклятых евреев? — спрашивал Август у начальства.
— Ни сегодня так завтра придут русские!
— И так что?
— Ничего! Если у тебя не хватит на них патронов они вздернут тебя на первом же суку!
— У меня хватит на русских патронов и на евреев!
— Так ходи если хочешь и расстреливай жидов прямо в барках!
— А что это идея! — приободрился Август.
На следующее утро Август встал раньше всех проверил свой пистолет и пошел в женский барак. С чего-то Август посчитал, что он начнет свою расправу с женщин, так как эти жидовки производят на свет всех других евреев.
Он вошел в барак и стал смотреть. Жалкие изможденные от голода узницы со страхом посмотрели на военного. Август разглядел какую-то женщину, у которой на руках был ребенок.
Рахиль в ужасе прижимала Иисуса к груди.
Август достал пистолет.
— Подойди! Да ты с ребенком!
— Рахиль не ходи! — сказала кая то женщина и встала и подошла в место Рахиль.
— Я звал не тебя!
— Нет не меня! Но я совсем больная! Возьми мою жизнь вместо ее жизни!
— Благородная жидовка! — ответил Август и выстрелил.
Женщина упала замертво.
— Я не передумал, иди сюда со своим выродком! — закричал в гневе Август. Убийство этой несчастной не доставило ему удовольствие.
— Она не пойдет! — вдруг раздалось со всех сторон. — И все женщины стали вставать и закрывать собой перепуганную на смерть Рахиль.
— Что это значит? — скривился Август. — Вы готовы умереть за это ничтожество?
— Мы готовы умереть за жизнь! — ответила — какая-то пожилая узница.
— Хорошо, пусть будь по-вашему! — закричал Август и стал расстреливать всех подряд.
Патроны кончились. Август ругал себя, что не взял запасной обоймы.
— Я вернусь, снова! — выкрикнул Август. — Вернусь и закончу начатое.
Август в раздражении ушел, а оставшиеся в живых узницы успокаивали Рахиль.
— Он не сможет убить нас всех! — говорили узницы.
Какое то необыкновенное чувство жизни и стойкости не смогли окончательно убить в сердцах узников человека. Их хотели превратить в нечто и животных, но сами их палачи обращались в нечто. С каждым новым днем, считающими себя сверхлюдьми, обращались в карликов и думали только чтобы бежать и еще раз бежать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

И в начале января сорок пятого они стали собирать оставшихся заключенных, чтобы оставить Освенцим. Рахиль попросила остаться так она не дойдет с ребенком и погибнет по дороге. Всем было все равно и она осталась в бараке с еще другими узниками, теми что от болезней уже не поднимались. Август вызвался защищать лагерь и ему присвоили звание офицера.
Каждое утро Август приводил на пласт несколько заключенных, выдавал им не заряженные ружья, ставил в шеренгу и уходил к приготовленному пулемету. Август представлял себе, что перед ним русские и в упор расстреливал узников.
Каждый раз после казни Август приободрился и представлял себе как он станет крушить русских, но когда русские показались, Август задохнулся от страха, его парализовал ужас и он бросил пулемёт и хотел спрятаться.
Август прибежал к Генриху в его фотолабораторию.
— Генрих, это я Август! Спрячь меня! — кричал Август и стучал в двери.
Генрих не открыл.
— Убирайся! — выкрикнул в ответ Генрих через закрытые двери. — Убирайся или иначе я сам тебя застрелю! Щенок!
Генрих послал Августу проклятье и снова взял в руки фотографию с Саррой, на которой девочка закрывала лицо руками и не хотела смотреть в камеру.
Генрих изо всех сил пытался сквозь детские ладони разглядеть лицо ребенка. Снова и снова мысленно просил Сарру убрать руки, но лицо навсегда было закрыто и теперь ничто и никогда во всем белом свете не заставит убрать руки, и посмотреть на него Генриха. Никакой силе не станет подвластно, чтобы ребенок открыл перед ним свое лицо. Пред ним и такими же убийцами как он.
Генрих не выдержал этого и взял со стола пистолет, поднёс дуло к виску и выстрелил.
Услышав выстрел Август позеленел. Он догадался, что Генрих свел с собой счеты. Август машинально потрогал кобуру своего пистолета, но в испуги отдернул руку. Мысль, что он может лишиться жизни, обожгла его черное сердце. Август хотел скрыться, но не нашел машины и спрятался в одном из гаражей. Во мраке и темноте Август дрожал в яме для ремонта автомобилей и вдруг вспомнил о Боге и просил Бога его пощадить.
Немецкие части не оказывали сильного сопротивления, только какой-то фанатик до последнего патрона стрелял с вышки из пулемета, когда патроны в пулеметной ленте кончились, он застрелился из пистолета.
Русские солдаты стали ходить в бараки и говорить узникам, что они свободны. Люди плакали и целовали солдат.
Капитан Савельев зашел в больничный корпус и в одной из комнат нашел Сарру. Она пряталась под кроватью. Сарра осталась одна, все умерли или были растерзаны на операционном столе доктора смерти Менгеле.
Савельев взял Сарру на руки и гладил по головке, на которой стали отрастать черные волосы.
У самого Савельева была дочка, которую он не видел четыре года, представив себе, что перенесла Сарра, он заплакал и отвел глаза от девочки, чтобы ее не испугать.
Но Сарра все поняла и крепко обняла своего спасителя.
— Все хорошо! Мы победили! Победили всех этих злодеев!
— Победили! — ответил Савельев по-немецки. Он знал язык, но и знал то, что война еще не закончена, но для этой девочки победа и правда настала.
— Пойдем, может найдем твоих близких!.
— У меня есть братик! Я верю он живой!
— Если веришь, то живой!
Савельев держал на руках Сарру и они ходили по баракам и лагерю и искали её братика.
На плацу стояли узники и плакали. Среди них была Рахиль с ребенком на руках которому она громко говорила:
— Иисус мы спасены!
Сарра услышала и закричала:
— Это мой брат! Мой брат!
Рахиль удивилась.
— Да! Мою маму звали Мария! Это мой брат!
Сарра спрыгнула с рук капитана и подошла к Рахиль.
— Я хочу его поддержать! — попросила Сарра.
Рахиль дала.
Мимо вели пленных среди которых был Август. Его нашли и вели на допрос, так как он был офицер.
Узнав Августа, узники стали кричать.
— Это убийца!
— Это палач!
— Он больше других убил!
— Да больше всех! Он убивал и женщин и детей!
Капитан все понял и вывел из строя пленных Августа и наставил на него пистолет.
Август задрожал от страха.
— Не стреляйте! — взмолился Август.- У меня больная мать!
— У них у всех тоже были матери! — ответил Савельев и выстрелил.
Сарра прижимала к груди братика Иисуса. Её маленькое сердце трепетало от любви и надежды от надежды, что больше никогда, и никто не посмеет поднять руку на неё, на её братика и на всех, а в небе над узниками закружилась стая голубей. Неизвестно откуда взялась та стая, но голуби поднимались все выше и выше. Голуби своим крыльями заставляли трепетать облака и небеса с голубями слали свое благословение всем узникам земли и их детям и внукам, что родятся на свет, чтобы они помнили. Чтобы помнили.

Январь 2022