Короткие рассказы из жизни святых

Дорогие мои любимые читатели, вне зависимости от того, давно ли вы знакомы со мной на просторах интернета, или столкнётесь с моей литературой в первый раз, я думаю, вас должна заинтриговать идея этого сборника, особенно, если вы верующий человек (в прочем, как и я). Мне кажется, вы должны быть знакомы с житиями святых, основных библейских героев. Однако, никто не задумывается, что эти люди тоже не Ангелы бесплодные, а именно люди из плоти и крови, которым свойственно всё, что и нам, простым людям, всё, кроме греха, в отличие от простых людей, они оберегались от греха, умели каяться, имели твёрдую веру, а ещё великое смирение: они не считали себя святыми или какими-то особенными людьми, они просто выполняли с любовью то, что велел им Господь, и эта любовь к Господу и благоговение, умение ставить промысел Божий даже выше жизни, сделала их великими людьми. А так они любили, дружили, трудились, как и все. В каждом рассказе — великий смысл, в каждой истории — живые люди, которых мы, потомки, считаем святыми. Привожу несколько работ из этого цикла, если Господу и читателям будет угодно, то могу продолжить серию коротких, но великих историй из жизни и быта известных святых…
Святой Глеб — ветеринар Божий
А вы, дорогие мои читатели, знаете, что у каждой профессии есть свой святой покровитель? Так вот, даже у ветеринаров святой покровитель есть, княжич Глеб. Да, любил святой Глеб животных, сам ещё дитя неразумное, любимое, немножко балованное, а сердце доброе, ангельское, с детства уже видно. И внешне-то Глеб, княжич, на Ангела похож: очи большие, лазурные, як твердь небесная, длинные волосы золотом отдают, а, главное, выражение лица беззлобное, будто иконописное. И нрав внешности подстать: с ребятами дружит, никогда не жадничает, не дерётся, прям, пример для всех деток, старших слушается, старшему брату в благотворительности помогает, сопровождает, учится примерно, а ещё…
А ещё святой Глеб был самым верным и надёжным другом для всех животных, ведь, как он сам ловко подмечал, «зверушка — тоже тварь Божья, тоже Господу зачем-то нужна, а ещё… зверюшка тоже живая, жить хочет…».
Да, это Глеб верно подметил. И старший брат, святой князь Борис, который занимался воспитанием младшего братушки, соколика ясного своего, был с ним согласен: животное — тоже создание Божье, с которым с умом дружить нужно. Настоящий «Божий ветеринар» получился из мальчика.
— Животное должно погибнуть только, чтобы человек был сытый и зимой не замерзал, а остальное беречь нужно! — считал мудрый князь.
Младшие сыновья достославного князя Владимира мало того, что дружили хорошо, несмотря на разницу в возрасте в десять лет, а Борис стал воспитателем и примером для княжича-ангела Глеба, так вообще мировоззрение похожее имели. Никогда не ссорились.
— Соколик, главное, чтобы душа была красивая, а остальное — дело наживное, приложится… — учил Борис младшего братика.
Вот мальчик и спасал «лесную братию». Однажды нашёл Глебушка птенчика, а гнезда нигде нет. Расселся смешно на травке желторотый малыш, жалобно пищит, будто малое дитя плачет. Осмотрел княжич всё вокруг, а нет гнезда, нет других птиц, вот ловко завернул его в ярко-голубое корзно и принёс в терем. А Борис за книгой сидит, книгочей настоящий был Борис, как только от дел государственных освободится, скорей за книги духовные брался. Глебушка робко (волнуется немножко, чтобы брат не рассердился, не ругался) заглянул к нему в горницу и спросил:
— Борис, а ты знаешь, как кормить птенчика?
Князь Борис совершенно спокойно, не поднимая головы от книги, сразу уточнил:
— Соколик мой, не хочешь ли ты сказать, что принёс птенчика?
— Ну, понимаешь, он там был совсем один, нет ни мамки с папкой, ни гнезда…
С тем же восхищающим спокойствием, не отрываясь от книги, Борис ответил:
— Вот, надо было сразу честно так, и сказать, а не вокруг да около ходить. Неси птенчика сюда, я тебя, соловушка мой, научу, как правильно кормить, ты потом сам будешь ухаживать за ним…
Обрадовался Глебка, что не заругался братик, стал учиться ухаживать за птенчиком, а потом вырос смешной птенчик в иволгу, долго радовал пасхальными весёлыми трелями по вечерам братьев. А на благовещение отпустили иволгу на волю. А в другой раз Глебушка наложил повязку на сломанное крылышко журавлю. Полетел на волю через несколько дней журавушка, курлыча благодарность Глебу.
А однажды Борис подарил Глебушке красивый кинжальчик с каменьями, как княжескому сыну носить подобает, красота невероятная. Все мальчишки-друзья Глебу завидовали, все поиграть просили, а он не даёт, ни на что не меняет, брата подарок ценил, месяц довольный, как начищенный самовар, ходил.
А потом видит, как соседский мальчишка, Вячеслав, мучает снегиря, красивого, большого, с алой грудкой. Привязал к его лапке ниточку и дёргает: только снегирь улететь хочет, он дёрнет за ниточку длинную, тот падает. Замучился уже снегирь на волю-волюшку рваться.
— Вячеслав, за что ты так со снегирём?! Отпусти снегиря! — возмутился сердобольный Глебка.
— Иж ты, чего захотел! Снегиря отпустить ему! А ты выменяй у меня снегиря на что-нибудь…, хоть на кинжальчик красивый…
Пригорюнился Глебка, жалко красивый кинжальчик с каменьями, но снегиря жальче. А Вячеслав, вредина, ещё сильней ниточку дёргает, а снегирь глазки-пуговки закрывает… чуть-чуть и конец ему…
Выменял Глебка снегиря, отвязал ниточку от лапки и отпустил на волю, полетел в лазурное акварельное небо снегирь. Сначала святой маленький княжич обрадовался, а потом вспомнил, что как-то теперь перед Борисом оправдаться нужно, сразу погрустнел, решил немножко подольше погулять. Приходит в терем с повинной головушкой, а его Борис с улыбкой встречает и достаёт выменянный кинжальчик со словами:
— Представляешь, а ко мне сегодня, когда я по благотворительным делам в лазарете был, подошёл отец Вячеслава и вернул твой кинжальчик, так что рассказывай, как дело было…
Рассказал Глебушка братику старшему всё, как было. А Борис не только не рассердился, наоборот, по-доброму посмеялся, да поведал, что, когда Вячеслав с прогулки вернулся, отец заметил у него княжескую вещь, стал расспрашивать, откуда кинжал красивый, а как тот сказал, что у княжича Глеба выменял на снегиря.
— Какой ещё снегирь?!! — крикнул отец на Вячеслава — Видно, что вещь дорогая, княжеская, не игрушка! Вернуть надо!
Отобрал у непутёвого сына кинжальчик и отдал Борису, а тот вернул его братику. Так кинжальчик вернулся к Глебу. Добро никогда поругано не бывает.
А, когда Глеб уже постарше стал, то на прогулке услышал в тине жалобный писк, без страха залез в тину и достал оттуда мешок с грязным облезлым котёнком. Недолго думая, мальчик завернул несчастное грязное создание в корзно и понёс в терем. Ох, мамки-няньки разворчались: Замарался в тине и грязи наш маленький герой, испортил дорогой княжеский наряд из кремового атласа с жемчугом, пошли Борису на княжича жаловаться, Борис же, не отрываясь от государственных бумаг, ответил:
— Раз ребёнок не умеет шелка — атлас беречь, нечего и одевать на него такие одежды, пусть одевается, как простые дети, а ругать я его не собираюсь…
Ушли мамки-няньки ни с чем.
А котёнка того выходили братья, вылечили, получилась крупная и очень пушистая красивая кошка, за густой мех назвали её Пушинкой. Несколько лет она в тереме жила питомицей братьев святых, а потом после их праведной кончины от рук Святополка несколько лет ждала у окна, не хотела ни есть, ни спать…
А в последний раз Борис с Глебом и невестой Борисовой вместе гуляли и спасли исцарапанного бельчонка. Уж не известно, где поранился ярко-рыжий милый попрыгун, но всем троим понравилась идея его выходить. Поселили в клеточке у невесты Борисовой, лечили втроём, кормили, и получилась из маленького попрыгунчика красивая рыжая пушистая белка с большим хвостом. На совете было решено отпустить белку в лес…
— Соколик ясный мой, скажи, — однажды ласково всё-таки возмутился Борис, — Как ты их находишь?
На это Глебка, уже отрок, пожал хрупкими плечиками, смущённо опустил в пол взгляд больших небесно-голубых очей и ответил:
— Не знаю, они как-то сами меня находят…
Посмеялись братики шутке удачной, да, по мне, была в шутке большая доля правды: говорят, животные чувствуют святость…
Как Варавва Господа искал
Второй мой рассказ из этого замечательного цикла посвящён…, Варавве, разбойнику, который, согласно Библии, был борцом с римской властью и был народом отпущен вместо Христа. «А почему именно он? — спросите вы, — Чему я должен научиться у разбойника?». Как чему? История Вараввы — это история покаяния и история поиска Бога. Так же это старое церковное предание о том, что человек, обретая веру, обретает счастье и спокойствие, его мир уже не будет таким пессимистичным.
Тем своим любимым читателям, что ещё не пришли к вере, желаю проделать свой «путь Вараввы» по обретению счастья, любви и подлинной свободы, чтоб ваш мир после этого рассказа обязательно изменился и стал лучше, как мир Вараввы, когда он убедился в том, что Иисус – Сын Божий. Остальным же дорогим читателям желаю только приятного прочтения. Итак, Иерусалим 1века н.э.
…Нет, Варавва вышел из камеры не со страхом, а с леденящим ужасом, внешне он старался сохранять спокойствие, но внутри кипела лава боли: его земной путь был не самый счастливый, мягко выражаясь, но и не самый заурядный. Конечно, заканчивать его такой болезненной мучительной и позорной казнью никак не хотелось. «Эх, — промелькнула грустная мысль у Вараввы — Сейчас бы напиться вина. Бутылку, а лучше две, чтобы потом уже ничего не бояться…». Однако, последняя надежда молодого разбойника была на иудейский праздник Пасхи, ведь, согласно древней традиции, одного человека можно помиловать. Нет, не подумайте, дорогие любимые мои читатели, что осуждённых было так много постоянно, конечно, казни были редко, но, к великой скорби Вараввы, в этот прескверный день, обвиняемых было… четверо. Ещё двое сейчас шли вместе с ним из камеры, один сквернословил «римских свиней» на чём свет стоял, что здорово раздражало Варавву, а другой тихо плакал и стонал:
— Как же я перед Господом с грехами предстану? Как?..
Именно этот стенающий разбойник поведал Варавве о том, что кроме них будет ещё и четвёртый, но, по словам плачущего разбойника, «Он сейчас не в камере, а на допросе у злодея Каифы, ибо именовал Себя Сыном Божьим». Варавва не особо удивился, так как все знали, что Каифа, богатый первосвященник, расправлялся с любым оппонентом быстро и жестоко, а ещё и руками римских властей, но данная интрига хоть немного отвлекала мужчину от тяжести на душе. Скоро уже трое товарищей по несчастью прибыли в шикарный, украшенный мраморными белыми колоннами античный дворец Понтия Пилата. Что-что, а жить с языческой роскошью римский суровый полководец умел, Варавва в сердцах позавидовал Понтию, но потом забыл все философствования, ибо перед ним предстало зрелище…, ну, явно не для впечатлительных натур…
… На балконе стоял Юноша. В Нём было что-то Небесное, Кроткое, необычное. Что-то неуловимое, что нельзя описать земными словами.
Стройная, но изрубцованная бичом фигура было одета в кипенную мужскую рубаху, на которой колоритно отпечатались следы крови от бичевания. Лик же был бел и юн, с ровными приятными чертами лица, с маленькой опрятной бородкой, ярко-синими, как ночное небо в ясную погоду, очами и длинными каштановыми, хоть и спутанными волосами…
…А вот лоб, в отличие от прекрасного лика, представлял отпугивающее зрелище по одной единственной причине: его предательски обвил терновый венок, оставив пару досадных кровавых ранок на лбу. Юноша стоял, опираясь на мраморную античную колонну, спокойно и кротко, словно Его не касались события, что происходили вокруг.
И смотрел при этом в Небесную Твердь таким взглядом… Милосердным, будто даже не обижался на разъярённую толпу, а смотрел на них устало, как Отец на очень капризных детей…
А испугаться было чего! Под балконом пёстрая еврейская толпа кричала:
— Тоже нашёлся Сын Давидов! Не только нас, даже Себя от распятия спасти не может!!!
—Зачем лгал?? Проучить таких людей нужно!!! А ещё открыто называл Бога своим Отцом! Так спаси нас от Римского ига!
А рядом с героически спокойным Юношей стояли Понтий Плат и Каифа. Римский начальник явно был раздосадован происходящим, а от Каифа имел очень довольный, лоснящийся и, как всегда, ехидный вид, он был весьма удовлетворён избавлением от очередного оппонента, для него не происходило ничего нового. Стенающий скромный соратник Вараввы обрадовался, заплакал чистыми, как родник, слезами и встал на колени с возгласом:
— Господи, неужели так велика милость Твоя, что дал ты мне шанс покаяться? Вот идёт, Один Безгрешный, за наши грехи! Как же мне подойти к Нему, попросить отпустить грехи мои – а потом громко воскликнул — Люди, одумайтесь, прекратите! Сие Сын Божий, Он вас накажет!
Кто-то, особо нахальные, кто стоял в первых рядах, и слышали слова Благоразумного разбойника, агрессивно крикнули:
— Что?!! Кого Он накажет, если Он себя от побоев и казни спасти не может, если опять царствуют римляне и Каифа?! Обманщик! Богохульник!!
Кто-то от разочарования сплюнул в песок, толпа снова гневно заревела, напоминая рой ос или стаю собак. Тут же к этому нехорошему жестокому «рою» присоединился третий, сквернословящий разбойник.
…А Варавва стоял молча, переполненный восторгом от стойкости Юноши. Он с подлинным смирением игнорировал жестокую толпу, посматривая лучистым взглядом на Голгофу, что-то тихо шептал бархатным баритоном… и… хрипел при этом, жадно хватая воздух.
«Лёгкие! Ему при бичевании повредили лёгкие! — сделал в мыслях ужасающий вывод Варавва — до чего же жестокие! Звери, а не люди! Это ж как бить надо, чтоб Человек хрипеть начал! А, интересно, Он всё-таки Сын Божий? А почему тогда все в Нём разочарованы? Называют богохульником? А другие называют Сыном Божьим, вопреки всеобщему мнению? Ладно, — решил пока закончить сложные умозаключения Варавва, понимая, что у властей начались разборки с Праздником Ветхозаветной Пасхи — Кто бы ни был этот Добрый Юноша, даже если и виновен в чём-то, он не заслужил такой участи, Он слишком юн и хорош, чтобы погибнуть так рано…».
— И так, — возвысил свой мрачный бас Понтий Пилат (почему-то у Вараввы в этот момент даже мурашки по коже пробежали), — Я хочу проявить уважение к древним традициям вашего народа и отпустить одного из заключённых, предлагаю помиловать Реббе по имени Иисус…
— Варавву!!! — выкрикнули негодующие израильтяне — Отпусти Варавву!!! Он хоть видно, что за наш народ думал!!!
У Вараввы аж от радости в горле пересохло: помиловали всё-таки! Самой худшей на этот день участи он избежал!
Один из разбойников от огорчения стал возмущаться ещё громче и грубее в плане слов, а стенающий благоразумный собрат Вараввы шепнул ему:
— Ну, ты что такой нерасторопный? Тебя освободили вместо Сына Божьего, подойди, поблагодари! Несправедливо, конечно, но ты ж мастер народ баламутить!
Варавва стоял, как завороженный, не зная в странном смущении, что делать дальше. С одной стороны Варавва, как и любой другой человек в данной ситуации, обрадовался, с другой стороны, он не понимал, почему его сердце так болело за Небесного Юношу, почему-то хотелось узнать, что же будет дальше…
—Я вижу, что Человек вы Праведный, Честный, — обратился Пилат к Иисусу — но чем-то серьёзно прогневили свой народ, вы Человек весьма Благоразумный, Умный, понимаете, что мне проблемы с кесарем сейчас не нужны…
— Я всё понимаю, мне просто очень жаль, что окружающие Меня так и не услышали, что люди Себя губят по собственному желанию…, всё, о чём Я прошу вас, это ускорить суд, мне уже стоять тяжело даже… — ответил бархатным тёплым баритоном Юноша со слезами в кротких очах.
Кто-то из легионеров возмутился просьбой «ускорить суд» и толкнул Его. Снова послышались хрипы. И тут Варавва вздрогнул, у него появилась странная мысль: « Не похож он на обманщика! Не похож на мошенника! Но почему-то все обвиняют его во лжи? Надо докопаться до правды…».
Но пока первое решение, которое принял молодой разбойник — это пойти в трактир и напиться. Уж больно страшно было Варавве, хотелось забыть испуг, разбойник зашёл в местный большой трактир в Иерусалиме и сел за длинный стол.
Смуглая высокая израильтянка Ева раздосадовано сдвинула брови и гневно вернула взглядом: она, работая в трактире давно, уже знала коронный трюк Вараввы и других местных бедняков: поесть и в итоге не заплатить под предолгом: «Я не знал, что так дорого…», поэтому сразу сказала:
—Сначала плати, Варавва! Или зову римскую стражу! Что, тебе не хватило ещё приключений на сегодня?
Сара, хозяйка трактира, восторженно прошептала:
— И как ты совсем их не боишься?
— А что их в городе бояться? ¬— ответила девушка хозяйке — Это на дорогах они опасны, а в Иерусалиме сами римлян пуще огня бояться. Видела казнь одного известного Реббе? Вот! У язычников сердца нет, поэтому лучшая управа на таких посетителей — легионеры…
Тут у Вараввы сам по себе вырвался волновавший его вопрос:
— Ева, как ты думаешь, Он правду говорил о том, что Он — Сын Божий или нет? Мне как-то не верится…
Смуглая Ева смягчившимся тоном ответила:
—Да, я уверена: Он говорил правду. Он — Мессия, Сын Божий…
Варавва с явным недоверием уточнил:
— Ева, но откуда такая уверенность? Почему Его тогда Распяли? Как Бог разрешил распять Его Сына? Почему никто не кричал освободить Его? И…, ну Он всё-таки человек…, а как же родители? Ведь Он Молод, родители должны быть живы…
Ева с тяжёлым вздохом пробормотала:
—А я на проповеди у Его Пречистой Матери недавно была, Она на многое мне в этой жизни своим смирением глаза открыла. Показать тебе, где Она живёт?
Варавва тяжело вздохнул, пока понимая только две вещи: пока на обед денег нет, а Ева сегодня явно не в настроении «покормить просто так», то есть в трактире ему больше делать нечего, и что его сердце не успокоится, пока правду не узнает.
— Ладно, — протянул хрипло, устало Варавва — показывай, и я послушаю, только не знаю, смогу ли поверить…
Скоро Варавва был в гостях у Марии, первое что его не просто удивило, а поразило, и было за гранью его понимания, так то, что Мать того человека, которого распяли вместо него, с великим радушием и смирением пригласила его за стол. Он не услышал ни одного упрёка или тени обиды, а лишь музыкальное, напевное, тихое:
— Присаживайся, сынок, за стол, спрашивай, что интересует…
— Благодарю, Матушка, — как-то смущённо ответил Варавва, присев на красивый массивный резной стул — Мне так неловко, что Вы встретили меня так приветливо, хотя вашего Сына распяли вместо меня. Вашего Сына именуют сыном Божьим, а мне как-то… не верится…, но Вы – его мать, Вы знаете своего сына лучше, чем кто-либо другой, отличался ли Он в детстве от других детей? Как же вы родили Сына Божьего, если Он выглядит, как… человек? И где Его земной отец, ваш муж? Он ведь ещё относительно молод…
И опять Варавву восхитило, что он не услышал от Неё ни одного слова упрёка за недоверие Её словам, а лишь печальный вздох:
—Что ж…, в это очень трудно поверить, когда архангел Гавриил сообщил мне благую весть, Я сама испугалась и не поверила, пока не случилось второе совпадение, которое предрёк Гавриил: моя бесплодная тётя Елисавета на момент нашей встречи была тяжела на шестом месяце, как и сказал Архангел. Мой муж, Иосиф, пожилой плотник, которому на тот момент было уже восемьдесят лет, тоже сначала не поверил Мне. Он женился на Мне, потому что Я дала обет девства, обучаясь при храме, но моих родителей уже не было в живых, нужно было найти кого-то, кто согласился взять Меня. Иосиф, будучи пожилым человеком, у которого были дети и внуки от первого брака, согласился на платонический брак. Надо сказать, он тоже сначала не поверил, обвинил в неверности, но потом рассказал, что ему приснился Ангел и поведал Истину, только тогда мы и помирились, а сначала хотел, чтобы Меня судили первосвященники за измену. А в детстве и отрочестве Его избранность показывали такие случаи: когда Ему было всего пять лет, то Он оживил глиняных птичек, которых хотел растоптать соседский мальчик, Иуда. А, когда Ему исполнилось двенадцать лет, мы с Иосифом взяли Его в первый раз на ярмарку в Иерусалим вместе со взрослыми, и… Он у нас потерялся. На празднике Он был вместе с нами, и мы хватились Его только на обратном пути, так как Я думала, что Он идёт с друзьями, несколькими благочестивыми мальчиками и девочками, их родителями. Я тогда серьёзно напугалась и с мысленными молитвами и с поддержкой Иосифа вдвоём вернулись в Иерусалим и три дня искали Его, Я не могла ни есть, ни спать, а бессердечные стражники не захотели помогать, посмеявшись: «Нам не платят за розыск сбежавших мальчишек», а Я-то знаю, что Он просто потерялся. Уже на третий день мы с Иосифом так устали, Я, как мама, волновалась, Иосиф тоже в почтенном возрасте, что решили просто положиться на Божью вою и пошли в храм, где нашли Его в полном здравии и благополучии. Там Он благополучно проповедовал и толковал Священное Писание книжникам и фарисеям, которые с радостью слушали Его всё это время, спорили или соглашались, некоторые даже записывали за Ним. Я с радостью бросилась к Нему, обняла и пожурила: «Чадо милое, что ж ты делаешь? Мы же волновались, со скорбью искали тебя!», а Он ответил Мне с искренним удивлением: «Матушка, а зачем вы искали Меня? Где же Мне быть, как не в доме Отца моего и что же Мне делать, как не то, что угодно Ему?». Тогда мы с Иосифом поняли, что не смотря на возраст, Он прекрасно знает о том. Что Его настоящий Отец — Бог…
…А Варавва слушал, и, казалось, отдыхал от пережитых страданий. Он не мог словами объяснить то странное чувство, когда голос, печальный, тихий, музыкальный, полный смирения, стал родным, словно… не с Матерью незнакомого Реббе он глаголил, а слушал родную матушку. То прекрасное чувство, когда не хочется волноваться, бежать, нет этого бесконечного страха перед легионерами, тщетных попыток обеспечить достаток свей большой семье и «выбиться в люди», словно… помолодел душой. Как будто с мамой говорил. Необъяснимое чувство, когда ещё не совсем веришь, но хочешь слушать.
— Единственный человек, которого Мне не хватает остро – это Иосиф. Почему-то Мне кажется, что если он сейчас был рядом, то я просто поплакала на Его плече, и было б легче принять ту мысль, которая логике не поддаётся, но с ней с не приходится только мириться: Он никогда не принадлежал только Мне и не будет. Он принадлежит Отцу Небесному, а Я… просто родила. Величайшее благословение — видеть своих детей в здравии и благополучии, что тебе и пожелаю. Как Я перенесла это событие? Лучше никому не знать…
Варавва стеснительно поблагодарил Марию, а потом спросил:
— Мне бы хотелось поговорить с кем-то из исцеленных…
Тогда, получив напутствие поговорить с Вениамином, исцелённым слепорожденным, Варавва пошёл на рынок, где Вениамин работал гончаром.
Надо сказать, что Вениамин не особо обрадовался очередному посетителю, но закрыл лавочку и начал рассказ…
Варавва сначала отнёсся к истории Вениамина со скептицизмом и решил просто прямо спросить:
— Вениамин, а может, Он просто заплатил тебе, чтобы ты слепца изобразил? Сколько? Ну, не похож ты на слепца, у тебя сейчас даже следов болезни нет…
Реакция Вениамина была очень своеобразной, он отвернулся и с расстроенным видом задумчиво протянул:
— Да,…, что-то подобное я от тебя, Варавва, и ожидал. Мне тогда фарисеи тоже не поверили, тоже говорили, что Он меня подкупил или он — чародей и грешник, а я знаю только одно — Я был слеп и прозрел. Я так легко рассказываю о пережитом, а ты не знаешь, как я настрадался. Я у родителей единственный ребёнок, и родился слепым, сразу в адрес моих родителей посыпались упрёки в том, что они ¬– грешники. А я жил только на подаяния, я не мог освоить в таком состоянии никакое ремесло, а люди, вместо того, чтобы помочь, воротили от меня нос, мол, не положено мне помогать, грешнику. А сам подумай, а как я мог успеть нагрешить, если уже был рождён слепым? Я не жил, я просто существовал, пока люди продолжали издеваться над этим природным изъяном. Как вспомню, так вздрогну. В какой-то момент я уже просто отчаялся, и в этот момент я впервые услышал о таком проповеднике, как Иисус. Многие хвалили Его, говоря, что «Он учит, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи», а ещё упоминали, что Он исцелял больных, тогда у меня появилась последняя надежда. Я не дошёл, а дополз. И Он не отвернулся, помог. Поэтому, когда Меня привели на допрос к Каифе, я уже без страха сказал: «Грешник не умеет лечить, раз смог, значит – от Бога. Нет в этом никакого чародейства». Согласись, я прав. Я…, помню, что так обрадовался сначала: ласковое Солнышко, вода блестит, птицы летают…, это прекрасно! Ну, хочешь – верь, хочешь – нет, а Он – Сын Божий!
И Вениамин рассказывал так эмоционально, по голосу даже чувствовалось, как он настрадался за годы слепоты. У Вараввы даже язык не поворачивался упрекнуть его во лжи, хотя оставалось определённое недоверие.
— Что ж, я не один, кто познал Его милосердие, я думаю, раз ты решил разные мнения выслушать, то тебе лучше послушать Лазаря, Его лучшего друга, которого Он… воскресил…
Вот теперь Варавва был искренно удивлён, если исцеление можно ещё изобразить, то воскрешение – нет.
— Что ж, я…, я не знаю, как на это реагировать, твоя история такая… необычная, но хотел бы поговорить с Лазарем…
Вениамин с тяжёлым вздохом ответил:
— Что ж, давай провожу, до Вифании далеко, заблудишься…
Скоро Вениамин привёл бывшего разбойника к небольшому чистому домику в Вифании, благо от Иерусалима можно пешком дойти.
— Лазарь,… тут,… про чудо послушать,… Варавва…
— Опять про чу-у-удо… — протянул недовольно, даже немножко разражено хозяин дома — Ладно, но чтобы это был последний посетитель, я знаю, что Он не одобрил бы эти «разговоры про чудо», Он не любил что-либо делать на показ…
Варавва не мог объяснить, как Лазарь вызвал у него такое абсолютное доверие, намного большее, чем другие собеседники, но это было ничто иное, как доверие каждому его слову. Светлая скорбь в них чувствовалась, необыкновенно минорное настроение.
— Я многое ещё из Его проповедей не понимаю до конца, часто Он говорил чисто иносказательно, ошибочно принимать всё в буквальном смысле, с другой стороны апостолы сейчас напуганы, они ждали Его воцарения на Земле, а я видел, что Он знал о своём Распятии задолго до того дня. Когда в больших городах кого-нибудь вели на казнь, Он в лице менялся! Его светлый лик озарялся… испугом что ли. …По мне так это не просто казнь, а редкое издевательство! И самое болезненное и страшное в этой истории для меня, я так и не понял: а за что?! За что? Юный, Чистый Молодой Человек, образец для подражания, вежливый…, Его учение касалось только духовной жизни! Каифа к Нему предъявил ложные обвинения, потому что паствы меньше на порядок стало, а для Каифы это большие денежные потери, римская власть выразила возмущения. Для них Его чудеса были лишь свидетельством Его силы как претендента на власть, в суть Его слов никто вникать не захотел. Ему так хотелось, чтобы люди шли за ним, не ожидая никаких чудес, просто выполняли то, что он завещал, поэтому я так не люблю рассказывать о чуде…
… Лазарь проводил Варавву в комнату, где жил Господь. Пахло ладаном. Скромная тахта, рабочие инструменты в ящике, стол со стулом, маленький дорожный сундучок. В этой бедной кельи в глаза бросался большой резной красивый узорчатый деревянный стол.
— Сам сделал Себе эту красоту…, своё плотническое ремесло знал наизусть… — тихо тоскливо прокомментировал Лазарь, указав рукой на стол, а в лучистых карих веждах застыли слёзы — Я обо одном жалею только, что меня рядом не было даже воды подать в такой момент. Тоже мне ученики, проспали арест! Я тоже не святой. Видел же, что ухудшается обстановка, всё равно в Вифанию уехал…, столько раз протягивал руку помощи: жильё, вода, еда…, а Он скромно принимал заботу и ласково журил, ставя нам с Марфой в пример нашу младшую сестру, Марию, которая так любила его проповеди. Он учил в первую очередь слушать Его, заботится о «хлебе жизни вечной», а потом уже о насущном хлебе, а я всё равно не слушал, видел, что местный народ не особо щедрый. И обидно, что в самый важный момент, когда моя помощь нужна была, я ничего не смог сделать. Он воскресил меня, а я… ничего не смог сделать в Его защиту, даже вина налить перед казнью, чтобы боль притупить. Он мне — жизнь, а я…, ну, конечно тоже пытался отблагодарить по всякому, но мне больно, я думаю, что сделал не всё, что от меня зависело. Да, я часто был свидетелем таких сцен: люди с радостью слушали Его проповеди, с восторгом следили за чудесами, исцелениями, том расходились, не запомнив ни слова, да еще ни гроша не подав, хотя в Израиле принято делать подаяния для Реббе и других духовных сановников. А Он никогда не огорчался отсутствию подаяния, когда я ворчал на жадность местных жителей, подчеркивал, что Ему важнее, чтобы его слова услышали и выполнили, один раз искренно обрадовался самой простой тарелке с рисовыми шариками. А о тех, кто имеет деньги, но принципиально не подаёт, не пускает на ночлег, а таких хватало, Он говорил: «Лазарь, как же это глупо с их стороны, ведь подаяние — это показатель совести, благодарности, как же наивно, когда человек воспринимает всё хорошее, как плод собственных трудов. Мне их больше Себя жалко, а они всё своё счастье воспринимают, как должное, всё равно не слышат Меня и любят деньги. Пока не настал Мой срок, у Меня всё будет, что нужно, но так хотелось бы, чтобы в день казни кто-то поддержал Меня: даже просто воды подал, но пока нет такого человека, скорее всего и не будет…». Совесть Он так проверял. Совесть. Я ругаю себя, что меня не было рядом в самый тяжёлый момент, даже просто крикнуть, что я не сомневаюсь в том, что Он — Сын Божий, ему легче б стало. Вот, только осталось мне, что вещи в этой комнате перебирать, да каждое слово Его вспоминать. Ещё многое не понятно, в том числе, зачем нужно Распятие, но одно я, в отличие от апостолов вижу: Он знал о Распятии всегда. Ну, и скажи так, разумно, мог ли кого-то подкупить Человек, у которого не было ни гроша за душой, а ночевал Он под отрытым небом?
… Лазарь открыл сундучок, а там лежало несколько старых поношенных мужских риз в идеально чистом состоянии, на нескольких вещах многочисленные мелкие дырочки были идеально зашиты, а самая дорогая была вышита. Почему-то Варавва испытал сейчас жуткий стыд за всю свою греховную жизнь. Он вспомнил, как в юности отец всё отчитывал его:
— Варавва, сынок, одумайся, пока не поздно, не тот счастливый человек, кто постоянно ищет новых удовольствий, а кто умеет доводить до ума то, что имеет, не тот богач, кто имеет горы злата, а тот, кто тратит правильно, экономно, только на то, что ему нужно!
— Нет! — возмущался до покраснения тогда молодой человек — Не хочу всю жизнь горбатиться за медный грош на тяжёлой работе, штопать обноски! Я хочу что-то более лёгкое, и денежное, а все посты и должности получше Каифа раздал своим людям или заняли проклятые римские свиньи!
— Сынок, — пытался вразумить отец будущего разбойника — Конечно, мы живём бедно и очень просто, но не голодаем, и то с нас хватит, одежда хоть плохая, но можно заштопать! Не ищи счастья там, где его нет…
Варавва устыдился, когда понял, что сам Сын Божий не имел постоянного жилья, носил перештопанные ризы и считал неплохим подаянием всего лишь тарелку с рисовыми шариками, понял, что многих жизненных неприятностей можно было избежать, если унять гордость.
— Я думаю, что апостолы тебе могут рассказать больше, чем я, так что, если хочешь, объясню, куда идти, послушаешь их ещё. Особенно апостола Петра…
Варавва уже настолько с живым непосредственным интересом втянулся в это расследование, что, мало того, что он поверил, так ещё теперь ему хотелось больше узнать не только о чудесах, но и о том, чему же учил Он, поэтому эту идею воспринял с энтузиазмом.
Так что через короткий промежуток времени Варавва подошёл к скромному рыбацкому дому. Очень грустный, но добрый пожилой мужчина сидел на перевёрнутой лодке и отдыхал, судя по измождённому виду, он был в море не меньше нескольких дней и ночей, а мальчик-отрок суетился вместе с женской частью семейства на кухонной части дома. Они разбирали рыбу, пойманную пожилым мужчиной.
—Эм…, апостол Пётр, так? — уточнил Варавва на всякий случай.
— Да, брат, именно так… — подтвердил пожилой мужчина, — А что ты спросить хотел?
— Ну, как что? Я думаю, вы узнали меня, я в Иерусалиме человек известный, но после того дня, когда меня отпустили вместо Иисуса я хотел познать истину, и мне Лазарь посоветовал послушать вас…, но, мне кажется, вы немножко не в настроении общаться… — заметил вежливо Варавва, подумав: «О, кажется, я уже стал меняться в лучшую сторону, научился замечать не только себя, но и окружающих…».
— Да, брат, немножко ты не вовремя, только что я из моря, несколько суток не спал, а в прочем, я привычный к такой жизни, труд мой рыбацкий такой нелёгкий…, намного мне тяжелее от мысли, что я отрёкся от Него, что я не смог предотвратить арест…, а ведь так пафосно говорил Ему: « Даже если все отрекутся от Тебя, то я не отрекусь!». А началось всё с того дня, когда мы c Иаковом рыбачили, а Андрей и Иоанн у нас пропали. Обычно мы всегда помогаем друг другу, а в тот раз мы не поймали ни рыбки, было обидно, прибыли уставшие до изнеможения под утро, а они радостные прибежали к нам на встречу с криками: «Представляете, мы Мессию нашли! Мы нашли Его! Мессию!». Я, соответственно, выжитый, как лимон, не выдержал и возмутился: «Что?! Какого ещё Мессию?! Ну, ладно Иоанн, он ещё не смышлёный, а ты, Андрей, взрослый человек, прекрати ерундой маяться и мальчика не приучай! Чтобы отработали мне прогул!». «Пётр, но ведь ты даже не дослушал до конца, посмотри, вот идёт Он — Мессия!» — пытались они доказать мне, а я всё равно сердился. А потом подошёл Он, тихо, без эмоций, спросил: «Нужна рыба, не так ли?». Я как-то смутился, но ответил: «Молодой Человек, боюсь, вы вряд ли поможете мне…», А Он позвал нас на лодку, Иоанн с Андреем побежали вместе с Ним, я ж просмотрел на Иакова, что он скажет, а тот дал самый мудрый ответ: «Что ж, мы с тобой уже так замучились, что терять нам нечего, так что либо у нас будет улов, и что-то в этой трудной жизни изменится в лучшую сторону, либо мы выбьем дурь из голов наших подопечных…». Я согласился…, Варавва, мы полжизни мечтали о таком большом улове!! Все так обрадовались, а я… мне стыдно стало, почему-то за то, что не поверил сначала, назвал «босоногим бедняком», за то, что был грешен, я ощущал себя недостойным Его милости, даже этого улова. Все остальные радостно благодарили, а я…, я подошёл и сказал то, что меня беспокоило: «Прости, Господи, но Тебе придётся отойти от меня, я — грешник…». «Я пришёл не только для праведных, но и для грешных, не здоровые, а больные нуждаются во враче…» — изрёк Он, и я до сих пор помню ту светлую радость, которую испытал после этих слов, и даже забыл про большой улов, о котором так долго мечтал, я нашёл нечто более ценное…
…Тут с кухни раздался резкий, но приятный, до боли в животе вкусный запах жареной рыбы и овощей. Варавва на минутку понял, как давно не ел хорошо и не спал крепко из-за многочисленных злоключений в последние дни. Пётр внимательно посмотрел на уставшее лицо гостя и неожиданно догадался:
—Э-э-э, брат, да ты, верно голодный? А что не спросишь? — и тут же мягким тоном обратился к мальчику, боязливо выглянувшему из дома — Иоанн, ты человека угости тоже. Да не пужайся, это так… всего лишь Варавва…
Надо сказать, бывалый разбойник был удивлён, что его, мало того, что не испугались, а ещё и отнеслись с потрясающим радушием, он привык к несколько иной реакции людей.
В ответ послышался грустный, но добрый отроческий голос:
—Ты, давай, Пётр, осторожней. Он ведь разбойник, а мы ведь просто рыбаки! Пугаюсь ужасно я этой братии разбойничьей…
Но возражения Иоанна не были приняты в расчёт, а скоромная женщина, жена апостола, пригласила за стол Варавву, скоро отдыхающий душой рядом со святыми людьми бывший разбойник познакомился со всеми домочадцами Петра, тёщей, женой, дочерьми.
— Да, Он излечил тогда мою тёщу, Он никогда не отказывал нуждающимся в нём людям, не боялся даже прокажённых, наоборот, те шли к Нему, как за последней надеждой, ведь остальные люди даже не разговаривали с ними, он прощал грешников, давал веру, подчёркивая, что никогда не поздно измениться в лучшую сторону. Его учение — это учение о любви и милосердии…
Варавва впитывал с жадностью эти слова, словно росу.
… Вдруг произошло совсем непонятное Варавве действо: к пожилому апостолу подбежала какая-то красивая женщина в скромных одеяниях и стала теребить за руку и звать за собой, приговаривая:
— Он воскрес!! Он воскрес!!! Ну, пойдёмте, увидите всё сами!!! Пётр, Иоанн, вы, что, не верите мне?!
Апостол Пётр тяжело вздохнул, устало и медленно поднялся со словами:
— Магдалена, можно немножко спокойней объяснить? Что случилось? Как это… воскрес? И не беги, я пожилой человек, мне уже не до пробежек… — Тут же Пётр пояснил со светлой грустью Варавве — А это — Мария Магдалена, одна из верных учениц, в своё время Он излечил её, когда она была бесноватой, и она из благодарности стала одной из учениц. Так как она у нас…, женщина со странностями, я ей не особо верю, я думаю, она просто от горя опять сошла с ума…, на всякий случай проверим…
Пётр и Иоанн ушли за странной женщиной, а Варавва ещё долго сидел и обдумывал случившиеся с ним перемены, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы Магдалена была права, ведь тогда он смог бы лично попросить у Иисуса Христа прощение…
А на сороковой день все были свидетелями чуда вознесения, убедились люди, что правду Мария Магдалена поведала.
В честь этого у всех была какая-то необыкновенная радость, а Лазарь тихо, с благоговением прошептал:
— А всё-таки Он был Сын Божий…
На это обрадованный и смущённый Варавва ответил:
— Как это был?!
Лазарь удивлённо уточнил:
— А…, что не так?
На это Варавва торжественно с великим благоговением подытожил:
— Мне не понравилось, что ты сказал «был», как, будто Он не с нами. Он есть Сын Божий! И только так…
Я надеюсь, что ваше настроение тоже стало более благостное и светлое, дорогие и любимые читатели.
Не трогают Рамсеса чужие слёзы
А следующий рассказ из жизни святых, дорогие мои любимые читатели, посвящён известному пророку, Моисею, и его молочному брату, Рамсесу, родному сыну фараона. Да, в Библии ничего не бывает случайно. Противостояние Моисея и Рамсеса: в первую очередь противостояние не только их, как исторических личностей (а я, как верующий человек, и при этом историк, считаю, что эта страница Библии вполне исторична), но, в первую очередь, двух взглядов на жизнь: альтруизма и эгоизма, милосердия и алчности. Жизнь для других и жизни для «себя любимого». Две жизненные философии столкнуться в тысячный раз, чтобы выяснить истину, какая философия выгоднее и сильнее…
Будущий великий пророк родился в скромной еврейской рабской семье. Именно в ту пору фараон повелел топить еврейских мальчиков, чтобы племя «презренных евреев» (как выражались бездушные язычники) не разрасталось. И в эту пору тяжёлую, жестокую, бесчеловечную, у еврейской кроткой праведницы сын родился, да прелесть, до чего милый младенец: здоровенький пухленький мальчик с розовыми щёчками, глазками большими, карими, как две оливки сочные. Как матери хотелось, чтобы ребёнок выжил! Больше всего на свете хотелось, чтоб жил этот чудесный малыш. «Будь уж, как Господь захочет, — решила праведница-еврейка — Пущу его в корзине по Нилу, выплывет корзина, значит, сбудется мечта моя, чтобы жил он, а не выплывет — всё равно варвары потопят…».
Выплыла чудная корзинка, подняла её дочь фараона, добрая женщина сама недавно матерью наследника престола стала, а тут столь милый младенчик-карапуз с глазками-оливками, вот и не выдержало женское сердце, уговорила отца и мужа. Отец, варвар, повелевший истреблять еврейских детей, против сначала был, но муж благочестивой языческой царевны уговорил и его, уж больно карапузик был на их сына, Рамсеса, внешне похож:
— А никто и не догадается, что не наш этот младенчик красивый крепенький с глазками-оливками, они ж с Рамсесом, как родные похожи, а в кормилицы и ему, и родному сыну его мать возьмём…
На том и успокоились, а назвали мальчика Моисеем, то есть на их языке это дословно означало «из воды спасённый». Я думаю, что не стоит даже пояснять, что родная мать Моисея не уставала Бога благодарить, когда её кормилицей к собственному сыну взяли, да и царевича Рамсеса она тоже полюбила. Шло время, взрослели царевичи, обучали их премудростям египетским, и чтению, и письму, и музыке, хотели, чтобы умными они выросли. Моисей с детства старанием отличался и смирением, послушно внимал старшим: родителям, жрецам и учителям, а Рамсес с детских лет уже отличался эгоизмом, учителей и жрецов не уважал, не слушал, ничего, кроме забав, гонок колесничных, не нужно ему. Единственный, к кому он хоть немножко прислушивался, это был кроткий Моисей, брат-то ему и помощник в уроках, безотказный Моисей все уроки за двоих делал, и соратник во всех играх, кроме обидных для окружающих, и в гонках колесничных скромный друг, который проигрывать достойно умел. Вот за это и ценил Рамсес непрекословного брата, даже не подозревая, что они не родными могут быть…
…Выросли мальчики во взрослых молодых людей, стройных, высоких и красивых. Из Рамсеса настоящий великан вышел, но даже отец отмечал, что себялюбие портило красавца-египтянина, не только высокий рост, но высокое самомнение имел молодой мужчина, мечтал вписать своё имя в историю Египта, даже жрецам не отдавал дань уважения…
Из Моисея получился весьма благочестивый молодой человек, простой, добрый, уважающий старших, разговорчивый, умный, начитанный, все любили младшего царевича, не было в нём той царской статности, как у Рамсеса, зато душа была и мудрость. Многие к нему за советом обращались.
…Что ж, не получится всю жизнь правду утаивать, однажды пришлось родителям рассказать Моисею, что он – приёмный, что родная его мать та женщина, которую он уважал, как кормилицу.
Первым, кто подлил масла в огонь беды Моисея, был как раз Рамсес. Узнав об отсутствии родства между ними, сразу, позабыв многолетнюю дружбу, тот стал держатся холодно и отчуждённо, и именовать не иначе как «молочный брат». Заплакал от обиды Моисей, да что Рамсесу до чувств «молочного брата»?..
Потрясённый неприятной новостью Моисей попросил разрешения уйти к своему народу, хотя царевичам было запрещено дворец покидать. Родители решили сделать для Моисея исключение. И этот день для будущего великого пророка стал знаковым, глядя на страдания своего народа в рабстве, голод и холод, непомерный труд, повзрослел, возмужал бывший царевич.
Он старался разрешить все конфликты мудростью, но не получилось, ведь египтяне уже привыкли относиться к евреям, как к своей собственности. Однажды не выдержал добрый царевич Моисей, не смог спокойно смотреть на слёзы старика иудея, которого хотел наказать розгами надсмотрщик, пожалел старца, сцепился с сильным мышечным египтянином прямо на строительных лесах, а тот в простой одежде не признал в нём царевича. Подумал, что такой же раб…
Крепок и молод был Моисей, столкнул египтянина-надзирателя вниз, полетел тот со строительных лесов…, разбился. В этот момент Моисей полностью разочаровался в себе…, понял, что больше так, как на раскалённых углях жить, пытаясь балансировать между двумя враждующими народами, не сможет. …А люди столпились внизу, глядят на этот проступок Моисея, взволнованно обсуждают случившееся, кто защищает молодого человека, мол, хороший у нас царевич, по молодости согрешил, за старика вступился, вот и оплошность. Другие ж открыто его осуждают, мол, разочаровались в нём окончательно, не мудрец он, а взбалмошный правдолюбец, к которому они больше на поклон не пойдут.
У Моисея душа в пятки ушла, когда понял, что случилось. Твёрдо решил молодой человек уходить в пустыню из города…
Догнал его Рамсес, всячески пытался уговорить остаться в Египетских землях:
— Ничего, я ж тебе всё-таки молочный брат, хоть мы и не родня, но выросли вместе, заступлюсь за тебя, скажу, что он сам виноват, и так и будет, я же будущий фараон, а ты меньше презренных евреев жалеть будешь просто…
Нет, не готов на сделку с совестью Моисей, не готов смотреть, как его народ дальше угнетать будут. Со слезами выпросил разрешения уйти…
Однако, в пустыне бывший царевич не пропал, нет, наоборот, неплохо прижился в Мадиамской земле, женился на дочери местного священника, темнокожей красавице Сепфоре, которой удалось разглядеть духовную красоту мужа и родить двоих сыновей. Всё, о чём мечтал Моисей, так это прожить земной путь простым семейным человеком, вдали от Египта, слёз и страданий.
Но Бог распорядился иначе, и после великого чуда Моисею вместе с семьёй на свой страх и риск пришлось вернуться в Египет, чтобы вывести из рабства тот народ, который много лет назад пожалел Моисей…
Рамсес встретил «молочного брата» весьма холодно, ведь за эти годы ни разу не вспомнил о нём, весьма жестоко подметил:
— О, Моисей, молочный брат, и даже звери в пустыне не съели тебя! Что забыл в Египте?
И вот встретились два противоположных полюса: милосердие и алчность, альтруизм и эгоизм, сердечность и жестокость, Моисей и Рамсес…, на стороне первого — сам Бог, хотя на стороне второго — многотысячная армия, вельможи и жрецы…
Чтобы вразумить египтян, Господь послал на Египет кары…. Но страдания людей так и не образумили Рамсеса, который видел в израильтянах способ лёгко наживы…
…А кары продолжились, люди гибли, скота меньше стало, рушится Египет, первенцев потеряли многие языческие семьи, часть благочестивых язычников собрались, пришли во дворец, упали в ножки Рамсесу, стали плакать, умолять:
— Господин наш, умоляем, отпусти странный народ сей с пророком их почитаемым, не ведаем мы, какому Богу служат они, и чьей силой Моисей чудеса творит, да нам-то и всё равно, кто он и что за бог у израильтян, но кары терпеть мочи нет…
А что до слёз простого народа Рамсесу? Фараон точно нуждаться не будет, в золото, драгоценности, шелка наряжен, слуги верные да жрецы окружают его день и ночь, чтобы угодить повелителю.
И тут уже даже Моисей не выдержал и с недоумением упрекнул Рамсеса:
— Рамсес, я мог понять, когда тебя не тронули мои слёзы, ибо я сам виноват, я мог понять, когда слёзы израильтян тебя не тронули, ибо это было для благополучия Египта, но не могу понять, почему тебя не трогают сейчас слёзы собственного народа, который страдает от кар…
Ничего Рамсес не ответил на это справедливое возмущение великого пророка, только отвернулся, скрестив на груди мощные, украшенные золотыми браслетами руки. Да, все мы не безгрешны, но любой грех можно исправить, кроме одного: когда у человека булыжник вместо сердца и его слёзы чужие не трогают.

Очень находчивый святой
Часто от тех, дорогие мои любимые читатели, кто боится начать первые шаги в церкви, я слышу один аргумент: «Христиане не от мира сего оторванные от жизни необразованные люди, которые уже только живут церковью…». Позвольте, опровергну сей глупый тезис жизнью героя этого моего рассказа, известного профессора хирургии, из-под пера которого вышло более пятидесяти пяти научных трудов, многие из которых посвящены сложнейшей гнойной хирургии, а ещё ему была присуждена первая степень Сталинской премии по медицине, жизнью святого Луки, известному миру как профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий. Он прославился, как очень находчивый умный человек.
Однажды, уже в годах, Лука шёл по улице в рясе, ровно в то время, когда большевицкая власть с церковью боролась, мимо детской площадки, детишки шумят весело, играют, галдят. Малыши большой резиновый мяч лиловый катают, постарше ребятня на скакалочках прыгают, с горки да каруселей прыгают мальчишки, девочки в резиночки и куклы играют, Солнце светит… хорошо…
Тут остановил Луку большевик - милиционер с пистолетом в кобуре на поясе, прогудел:
— Товарищ Войно-Ясенецкий, вы почему по улице рядом с детской площадкой в рясе гуляете? Какой пример вы детям подаёте?!
Находчивый Лука моментально прервал наглого милиционера:
— Молчите, товарищ, вы с кобурой ходите и не думаете, что плохой пример подаёте!
Молчит милиционер пристыжено, ведь и правда, с кобурой ходит и плохой пример подаёт, нечего в ответ сказать.
А в другой раз архиепископа Луку в рясе из-за антирелигиозной пропаганды не пустили в университет преподавать. Приходите в светской одежде, мол, будете тогда лекции читать. Пригорюнился находчивый упрямый святой, а потом нашёл решение: собрал всех студентов своих, которые обожали своего мудрого лектора и попросил:
— Ребята, сходите к декану, потребуйте, чтобы меня в рясе пропустили…
Пошли студенты к декану, устроили там знатный скандал, чтобы пропустили их любимого преподавателя. Что ж, ничего декану не осталось, как поворчать басовито, да пустить Луку в рясе преподавать.
«Вот, — подчёркивал потом в письме Лука сыну, — Даже большевики не смогли не признать меня, как преподавателя и медика! Вот что значит быть профессионалом в полезном деле. В юности я мечтал быть художником, у меня был талант, но потом я видел, как много людей страдает от болезней, мой отец работал аптекарем, и решил лучше быть художником в анатомии и хирургии. Так я Господу и людям нужнее, даже апостолы получили дар врачевания, значит, это богоугодное дело…».
И, правда, не смогли не признать. Получил Архиепископ Лука первую степень Сталинской Премии по медицине. Все деньги на благотворительность в сиротские дома пустил. За это же награду церковную получил: алмазный крест, по-детски радовался алмазному кресту, а родные поддержали его благое решение.
А вот на медаль «За участие в Великой Отечественной Войне» обиделся со словами:
— Что-о-о я, поломойка и посудомойка на гарнизоне что ли, что я ночей не спал, не доедал, людей спасал, а мне «медаль»?! Нет уж, как специалисту в хирургии, я знаю себе цену…
Не думал, что вскоре после этого получит столь долгожданную Сталинскую премию.
А ещё не боялся неунывающий святой ссылок, весело отшучивался с доброй улыбкой:
— А, куда меня не пошлют, везде Бог. Зато по России бесплатно попутешествую…
Зато работал без сна, еды и отдыха Лука во время Великой Отечественной Войны, даже карточки не затоваривал, носился с одышкой в поту между пациентами — всем Лука нужен, хоть ты лопни на части. Однажды сделал сложнейшую операцию в походных условиях с помощью перочинного ножа, конского волоса, гусиного пера, щепки и водки. А ещё Лука неплохо знал психологию, всегда с человеком перед операцией поговорит, успокоит, смешное что-то расскажет, волнение снимет.
—Не волнуйтесь, мне и не в таких тяжёлых условиях работать приходилось, я однажды такую операцию, как у вас, с перочинным ножичком делал, и, ничего, выжил человек, выздоровел…
По этому же поводу писал архиепископ Лука сыну: «Для врача не должно быть случая, а только живой страдающий человек…». И этого тезиса своего всю жизнь придерживался, за то больные и полюбили Архиепископа Луку.
А когда Луку однажды вызвали на допрос и открыто спросили:
— Товарищ поп и профессор Войно-Ясенецкий, как вы можете днём резать, а ночью молиться? И разве вы видели своего Бога, чтоб в него верить? Человек в космос летал, а Бога не видел…
На это наш находчивый святой легко, без раздумий, ответил:
— Своего Господа я не видел, но я много оперирую, были у меня операции на сердце и мозг, я там ни ума, ни совести, ни любви, ничего не видел. Даже эмоций. А ведь говорят, что они есть. Я видел Ленина в мавзолее, а ума там не видел, хотя вы, большевики, утверждаете, что он вроде умный был человек. И я, гражданин общ-щ-щественный обвинитель, не режу, а оперирую, потому что хочу сделать своих ближних здоровыми людьми, а хирургия помогает человеку быть здоровым, здоровье и жизнь – великие блага от Господа, а вы, вот, гражданин общественный обвинитель, ради чего людей «режете», а?
После этого от неловкой ситуации обвинитель стыдливо покраснел, а все посмеялись, да и отпустили Луку, «дело» с треском провалилось.
«Мне всё равно, при какой власти жить, — подчёркивал Лука, — лишь б христианином и человеком, который полезен, оставаться…».
Любил святой упрямец фотографироваться на фоне книг своих. Хотелось ему, чтобы потомки пользовались его научными достижениями.
А когда его однажды спросили:
— А как же вы да такой находчивый? Христиане же не от мира Сего…, не должны быть такими находчивыми…
На это находчивый Архиепископ возмутился:
— Как же христиане, да не находчивые? О-оч-ч-ень даже находчивые, мы только и думаем, как другим лучше сделать…
Столько лет прошло, а любят находчивого святого до сих пор.