Тамарка.

Тамарка открыла глаза, и в зрачках отразились звёзды, усеявшие чёрный небосклон. В голове было настолько пусто, что она долго соображала, где она и что здесь делает. Она повернула голову – рядом лежало толстое, метровое бревно, которое до своего падения она несла на спине, придерживая за комель замёрзшими, непослушными руками. И вот с этим бревном она и свалилась на землю, покрытую осенней пожухлой травой. Последнее время от недоедания у неё часто кружилась голова, и она, боясь упасть, заранее присаживалась, но вот так, с бревном, случилось первый раз. Бревно она схватила слишком тяжёлое, поскольку мелких уже не осталось, а те, что были, она уже перетаскала к своей хате, и сложила за покосившийся сарайчик, подальше от людских глаз.
Выходила она на эту работу после полуночи, когда станичники, насытившись сериалами, заваливались спать, и на улице уже не вертелась молодёжь, расходившаяся в это время по домам. Дрова привезли для клуба, отапливать помещение дискотеки в зимние холода. Лежали они огромной кучей, которую Надежда, завклубом, не торопилась приводить в порядок – самой не под силу, а нанимать мужиков не было денег, не выделили. А то, что в клубе холодно, даже хорошо, не задержится вечером пацанва, скорей по домам разбегутся и меньше в клубе драк и прочих разборок.
Тамарка вспомнила о детях, оставленных в нетопленной хате, и поднялась на ноги. Снова привычно закружилась голова. Поправив сбившийся платок, она подняла один конец бревна и потащила его волоком, поднять целиком уже не хватило сил. Благо, до хаты осталось всего десять шагов. Свалив дровиняку в нужное место, нащупала щеколду входной двери и вошла в темноту прихожей. Из комнаты доносились слабые всхлипывания маленького. Тамарка рванула дверь на себя, нащупала выключатель. Так и есть – малыш опять вывалился из старой, покосившейся коляски и лежал на полу, слабо постанывая. Тамарка схватила ребёнка на руки и прижала к себе холодное посиневшее тельце. Ребёнок узнал мать и зачмокал губами, прося пищи. Достала с верхней полки бутылочку с манной кашей, сваренной сегодня на воде – молока не было, выпил старший сын, Витька, нашёл-таки, как она только не прятала – дала ребёнку. Голодный малыш не стал кукситься, засосал. В углу, под грудой тряпья, заворочался Витька – услышал мать, проснулся.
Покормив ребёнка, Тамарка засунула бутылочку с остатками каши повыше, на верхнюю полку, от крыс, хозяйничавших ночью в хате с прогнившими, дырявыми полами, и полезла с ребёнком под тряпьё, к Витьке, втроём теплее. Не обращая внимания на рези в пустом желудке, она почти сразу провалилась в глубокий, без сновидений сон – истомлённое тело требовало отдыха.
Утро засерело промозглой сыростью последнего месяца осени. Тамарка осторожно, чтобы не разбудить согревшихся детей, вылезла из тряпичной норы. Вскоре она уже тюкала топором во дворе, разрубывая оторванную от стенки сарая доску. Украденные ею дрова в печку не влазили, их надо было ещё перепилить надвое, вот она и разбирала сарайчик, который был ей совсем не нужен. Занесла щепу от доски в хату, свалила к печке. Пригревшиеся дети тихонько посапывали, но скоро – Тамарка это знала – проснутся и будут просить есть. А в доме из съестных припасов осталось лишь несколько горстей манной крупы. Нужно срочно занять денег, алименты, которые она получала на старшего сына, будут не раньше следующей недели.
Серой тенью, выскользнув на улицу, женщина заторопилась на край станицы, к дому, в котором жила семья, недавно перебравшаяся сюда из города. Мужчина, глава семьи, работал где-то на хорошей работе, содержал жену и двоих маленьких детей. Его жена разговаривала с ней по дружески – не как станичные бабы, называвшие её за глаза лодырюгой – всегда что-нибудь выносила для её детей, хотя и сами они жили не богато. Мужа её, серьёзного мужчину с небольшими усиками над верхней губой, она уважала и слегка побаивалась. Он был не такой, как сельские мужики, не ругался матом, и никогда она не видела его пьяным или с сигаретой в руке. Когда она приходила в гости, он всегда что-нибудь мастерил под навесом или работал в огороде. Только они могли дать денег взаймы, а к другим, местным жителям, Тамарка уже не ходила просить, знала, что бесполезно, ничего не дадут. Почему-то они называли её лодырюгой, а почему – Тамарка не могла понять.
Она шла и вспоминала события последнего времени. Развод с первым мужем, с которым она прожила несколько лет, пока он не нашёл себе другую женщину, более полную и, наверное, красивую, раз её попросту выгнал на улицу с Витькой, своим же сыном. Хотя они не были расписаны, и свадьбы никакой не было, но ему всё-таки присудили выплачивать алименты, тридцать рублей в месяц, которые она теперь с таким нетерпением ждала, так как других доходов у неё сейчас не было. Через некоторое время, живя у своих родственников, которым она была явно в тягость, от безысходности и, желая завести хоть какое подобие семьи, она связалась с сорокалетним пьяницей, с которым сразу же переехала в эту станицу, подальше от людских пересудов, где её взяли работать на ферму дояркой. Жили они поначалу в какой-то развалюхе, пока от совхоза ей не выделили квартиру в половине старого дома дореволюционной постройки, из так называемых, раскулаченных, где она и жила сейчас. Её сожителя, не просыхавшего от пьянки, вскоре оформили в ЛТП на два года принудительного лечения от алкоголизма. Тамарка, беременная от него, совсем упала духом, бросилась умолять местных властей о его возвращении. Но, глава администрации, на приеме, у которого она побывала, выставив наружу немалый живот, цинично заявил в ответ на её просьбу: « Я тебе, что ли брюхо настрогал». На том всё и кончилось – живи, как хочешь, и выживай, как можешь. И она, не имея друзей и родственников, которым она была бы нужна, боролась за жизнь своих детей – родив вскоре ещё одного мальчика – как могла, сама.
Бывшие горожане были все дома. Ещё издали Тамарка увидела в огороде их усадьбы худощавую мужскую фигуру с лопатой в руках. На её зов к калитке тут же вышла Лариса, хозяйка, с маленькой дочкой на руках, приветливо улыбнулась. Тамарка, не зная, как начать разговор о деньгах, спросила сначала о здоровье детей. Потом пожаловалась, что её малыш опять вывалился ночью из коляски, в которой он спит за неимением кроватки, и потом совсем уже некстати, сбиваясь от волнения, спросила, есть ли у них бензопила, чтобы распилить ей дрова, обещая заплатить на следующей неделе, как только получит деньги.
Лариса, внимательно выслушав женщину, попросила подождать, обещая спросить у мужа, и ушла к нему в огород. О чём они говорили, Тамарка не слышала, но вскоре Лариса зашла в дом, а к ней подошёл её муж, поздоровался, спросил, много ли у неё дров, которые надо распилить, и пообещал прийти с пилой сегодня же, пока у него выходной день. « А сейчас, – продолжил он, – я отнесу тебе детскую кроватку, у нас есть лишняя». Подошла Лариса, протянула мужу деньги, которые он тут же передал Тамарке.
- Возьми, детям купишь что-нибудь, это наш подарок, отдавать не надо – строго предупредил он.
Вечером в Тамаркиной квартире весело потрескивали в печке дрова, щедро отдавая тепло остуженному дому. За столом сидел Витька и с трудом, насытившись, доедал третью миску пшённой каши, сдобренной пахучим подсолнечным маслом. В детской кроватке, придвинутой к тыльной стороне печи, раскинулся малыш, благодушно посапывая в тепле и сытости.
А в полутёмной прихожей ровной поленницей лежали распиленные и поколотые дрова.
Тамарка спала, сидя за столом и уронив голову на натруженные рабочие руки с заусеницами возле ногтей. Безмятежная улыбка бродила по её лицу, освещаемому бликами горящих дров.
И даже крысы, почуяв, что безысходность и нищета ушли из этого дома, более не появлялись в комнате, опасливо затаившись в своих тёмных норах.