Снимаем кино. Из цикла "Поездки на Байкал".

Почти документальный рассказ.

…Был период в моей жизни, когда я вдруг стал писать сценарии для документальных фильмов, на темы об охоте и природе.
Я любил и люблю охоту на глухариных токах, да и кто ее не любит?!
Весна, оживающая природа, первое теплое солнце, розовые рассветы и яркие закаты – всё это настраивает на поэтический лад, заставляет чаще биться обрадованное, появлением новой жизни. сердце...

Однажды после тока, возвращаясь в зимовье, я попал в «розовый» березняк – белые стройные стволы берёз стояли весенним хороводом, украшенные розовым цветом восходящего солнца.
Остановившись, долго стоял разглядывая чудесную картину – символ чистоты и вечности природы!
Прошло какое-то время и я решил, все увиденное тогда, описать словами и за одну ночь написал сценарий для документального фильма, который назвал «Весна - красна"...

…Через знакомого я отдал его в редакцию, на местную телевизионную студию. Как ни странно, сценарий понравился, хотя людей понимающих и любящих природу, я что-то на студии не встретил.
Однако, меня пригласила на собеседование главная редакторша студии и после нескольких поправок и дополнений сценарий повезли в Москву.
Лена – главный редактор, очень хвалила мой сценарий, но я тщетно пытался объяснить ей, что я всего лишь привлек внимание к единичному факту из жизни природы и людей в природе, и что все будет зависеть от исполнителей, от тех людей, кто будет делать фильм.
Лена резонно возразила мне, что из плохого сценария, даже блестящие исполнители не смогут сделать хороший фильм, тогда как из хорошего сценария очень трудно сделать плохой, даже если.
Кроме того, я надеялся, что на студии запустят целую серию фильмов о природе, часть сценариев для которых я уже написал…
Вскоре после возвращения из Москвы, Лена пригласила меня в кабинет и рассказала, что там сценарий произвел фурор и сам глава ТВ и радиовещания Союза (это было так давно) взял осуществление этого «проекта» под личный контроль.
Странно – но в ее голосе слышались скептические нотки – казалось бы, она должна была радоваться – провинциальную студию заметили в Столице.
Позже я понял причины её скепсиса – она сама писала сценарии о передовиках и секретарях райкомов, а потом сама же снимала их…

На студии все меня поздравляли и в редакциях на перебой предлагали поработать над проектами, но вскоре все стало на свои места. Мои планы находили беспочвенными, ведущим меня не могли сделать, потому что у меня не было высшего образования…
Я сделал для эфира 2-3 передачи об интересных, на мой взгляд, людях. Причем, одна из них была о виндсерфингистах. Но как оказалось, в день, когда были назначены съемки на воде и выделили ПТС - передвижную телевизионную станцию, не было ветра и скользящие по воде серфинигисты оказались за кадром…
Однако, Лена верила в меня. Я предложил ей снять киноочерк о контрастах городской и таежной весны и она согласилась дать мне телеоператора Костю Попова, того самого, кто снимал «Глухарей».
Я знал его мало, но он был единственным кто хоть что-то понимал в жизни природы – он был по образованию биолог и какое-то время проработал на Большереченской звероферме.

Но машину Лена не дала, да я и не просил, Мой знакомый Миша Петров согласился довезти нас до таежного кордона в вершине Большой Речки.
В четверг утром мы загрузили в машину рюкзаки, кинокамеру и треногу к ней, а сами, снаряженные для дальнего похода, уселись в старенький, но рабочий ещё «Газик» - экспедиция началась.
Дорога в начале шла по асфальтовому шоссе, затем сворачивал нагрунтовку, а потом становилась обычной лесной дорогой.
Асфальт преодолели быстро, по грунтовке ехали медленно, но без остановок и часов около двенадцати, заехали к леснику, в бывшую, а ныне заброшенную деревню Черемшанка.
Лесник, маленький, беспокойный и явно чем-то недовольный, поговорил с нами, не предлагая войти в избу. Он говорил о плохой дороге в вершину речки, о прошедших дождях, но делал это неохотно и создавалось впечатление, что мы его или разбудили или помешали разделывать, браконьерски добытого зверя.
Его неприветливость и угрюмость насторожили и разочаровали меня. Я хотел расспросить лесника о истории деревни в последнее время - ведь с Черемшанкой, меня связывали воспоминания из юности, и мне о многом хотелось его расспросить. Но после короткого общения с ним, продолжать разговор расхотелось…

Когда отъехали, Миша Петров коротко прокомментировал: «Душный мужик!» - и мы молча согласились.
А я стал вспоминать события двадцатилетней давности. В Черемшанке жили тогда родственники моего приятеля Вальки Сытина и как-то раз, наслушавшись его рассказов о чудесных таежных местах, мы отправились туда за ягодой. Нас было четверо: я, Валька, Заступ и Серега.
От Большой речки - села на Байкальском тракте - до Черемшанки надо было идти пешком. И пока дошли, я в кровь стер себе ноги в неразношенных сапогах.
Почему-то в деревню пришли очень поздно. Валькины родственники посоветовали нам ночевать в клубе. Свету в клубе не было, и мы ночевали на лавках, составленных по две. Заснули под утро, а в восемь уже были на ногах, умылись в речке и пошли за ягодой. Но ягоды не было: то ли неурожай, то ли до нас уже выбрали.

Побродив по лесу до обеда, мы пустыми вернулись к деревне, но в деревню не вошли и устроились на покосах, под высокими, покрытыми дремучим лесом сопками. Мы набрали на берегу речки спелой черной смородины, в одном из ведер под предполагаемый «урожай» ягод, сварили чай со смородиной. И почти натощак - хлеб, и продукты закончились еще в обед - пили сладкую воду. Зато сахару было много, и мы его весь высыпали в ведро кипятку. А потом пили этот «компот», утоляя голод, выпив на четверых почти все ведро. После этого стали прыгать друг другу на залитые сладкой водой животы. Было очень весело, но на этом наши приключения в тот раз не закончились…

Почему-то назад, в Большую Речку, решили идти вечером, чтобы рано утром на пароходе уплыть в город. Валька, со слов родственников утверждал, что на Большую Речку есть прямая дорога - зимник, или как ее называли деревенские – ледянка…
Я эту «ледянку» запомнил на всю жизнь!

В начале пути нас застала ночь. Перейдя, первый раз какую-то речку, впадающую в Большую еще по светлу, мы пошли тропой по правому берегу. В наступившей тьме ничего не было видно и я, идя последним, слышал звон котелка в рюкзаке у Заступа. И все. Видеть я его почти не видел - вместо приятелей, впереди двигалось нечто изредка мелькающее…

Потом начались переходы безымянных речек, почти на каждом километре пути. Мы все промокли и очень хотелось есть!
А дорога, казалось будет длиться бесконечно, но нам надо было успеть к теплоходу и потому, шли не останавливаясь…

Наконец, ближе к рассвету увидели поселковые крыши…
Промокшие и замерзшие, сбившись в кучку, беспрестанно зевая долго ждали теплоход, не решаясь развести костер. Да и не из чего было.
Когда погрузились на теплоход, то в каютах все места были заняты, и мы сидели, скрючившись, на палубе, дрожали под резким утренним встречным ветром и коротко задрёмывали…
Было мне тогда шестнадцать лет…

…Начался самый плохой участок дороги. Газик медленно полз по колее, то задирая нос, то заваливаясь вперед. Мотор нагрелся, запахло машинным маслом. Иногда лужи в колее были так глубоки, что водитель Миша, старался попасть одним колесом посредине двух ям, а другим – на обочину слева или справа. Иногда, утопая по оси, машина, трясясь как в лихорадке ревя мотором и едва выцарапывалась из грязи…
Однако вскоре, лес по сторонам кончился и перед нами открылась поляна, а может быть, даже и бывшее поле.
Сопки, по обе стороны дороги стояли высокие и крутые. Они заросли смешанным лиственно-хвойным лесом и подступали к краю поля.

- Ну, вот и кордон, - радостно проговорил Миша, когда выехали на большие поля. Остановив машину он, каким-то хитрым приспособлением, покрутив переднюю ось, отключил передний мост.
Машина сразу побежала веселее, да и погода, как оказалось, была прекрасная: светило солнце, небо было голубым и в открытые автомобильные окошки врывался теплый, пахучий ветер.
Трава на обочине была ещё коричнево-серой, деревья стояли без листьев, и я невольно вспомнил городскую зелень, фонтан, купающихся в нем детей, ярко-цветастые клумбы на центральной площади…
Миша, который тут бывал часто, словно угадав мои мысли, подтвердил: - Здесь, действительно, почти на месяц все отстает. Байкал рядом, - он махнул куда-то в сторону солнца, высоко стоявшего над таежным хребтом.
- Байкал сейчас очень холодный, и, может быть, даже льдины плавают посередине…

Подъехали к кордону – большой бревенчатой избе с хозяйственными постройками и огородом. Из дома вышел коренастый мужик в очках, потом второй.
«Здорово, Михаил!» - уважительно произнес первый мужик, разглядывая нас с любопытством и пожал Мише руку. Второй подскочил и тоже протянул руку.
- Знакомьтесь, - произнес Миша и представил нас, - ребята с телевидения. Хотят поснимать здешние места, а потом уйти на Байкал и вернуться в город через Коты.
Первый мужик с недоверием глянул на нас, потом, пожав мне руку, произнес: - Валерий Меньшин.
Второй просто отрекомендовал ся6я: - Виталий.
У Валеры была сильная, широкая ладонь и рукопожатие было крепким. Виталий как-то мельком прикоснулся и тут же отошел.
Не входя в дом, и не выгружая вещи из машины, постояли. Валера задумчиво глянул на хребет слева и проговорил: - Далековато будет, да и крутяки…» Я ответил: - А мы по долинке в вершину, а там свернем.

-У вас, что, карта подробная есть? - спросил Валера, сомневаясь.
-Да мы по солнцу, - невольно засмеялся я.
-Если так, то значит, в лесу бывали, - заключил Валера и пригласил нас в дом.
Я промолчал на замечание Валеры и все, уступая друг другу, вошли внутрь…

Дом был разделен на две половины перегородкой. В правой, стояло несколько железных кроватей. В левой, была кухня с большой печкой посредине, деревянный, сколоченный из широких досок стол, табуретки. Стоял бак с водой, и в левом дальнем углу – умывальник.
- Вещи свои занесите и поставьте сюда, - Валера показал на фанерный тамбур, сколоченный напротив дверей, в промежутке между кухней и перегородкой. Несмотря на хорошую погоду, в доме было полутемно, так как два нешироких окна выходили на северную сторону.
Началась суета выгрузки, разборки груза. Костя Попов с важным видом извлек киноаппарат, большую и тяжелую треногу, плоский, похожий на чемоданчик аккумулятор.
Он повертел головой в поисках электророзетки, но Валера, перехватив взгляд, уточнил: «Электричества нет. Только движок, по вечерам.
-А как же заряжать? – с испугом спросил Костя? –
-Зарядим! – коротко ответил Валера, - вечером.

Наскоро перекусив, мы с Костей, вышли на улицу и стали рассматривать окрестности. За домом, на цепях сидели две по-весеннему облезлые собаки.
- Работают? – спросил я, и Валера, внимательно посмотрел на меня, ответил неопределенно: - Иногда…
Я принялся объяснять ему, что мы хотели бы поснимать изюбрей и если можно, то хорошо бы из-под собак… - Попробовать можно - он помолчал, посмотрел на лес.
- Но не обещаю… Если повезет…
После ужина мы пытались снять интервью с Валерой и его напарниками: из лесу возвратился третий егерь. О нём мне рассказал Миша.
- Говорят он, раньше был запойный алкаш. Вся Большая Речка знала его, как самого грязного и забулдыжного мужичонку. И вдруг он уверовал в бога и перестал пить, а потом устроился в лес на кордон, подальше от соблазнов. А здесь он в соседней пади построил зимовье и много времени живёт там один и слушает по транзистору передачи «Голоса Ватикана». Пить почти совсем перестал, но за всё время раза два срывался в запой и потом об этом очень жалел, просил у всех прощения и долго жил один, приходя сюда только на общие работы.
И хотя жить в одиночку по инструкции не положено, но Валера смотрит на это сквозь пальцы.
Ему самому, от пьющих много пришлось пережить. Слава богу, хоть одним пьяницей в округе меньше стало…

Когда Миша закончил рассказ то я, глядя на окружающую тайгу подумал: «Пути господни неисповедимы! Может быть в этой глуши, Василий обрёл благодать и поднявшись из низин своего падения, поверил искренне и Господь помог ему одолеть порок…»
Василий оказался мужчиной средних лет, замкнутый, неулыбчивый, но с приятным лицом и внимательными глазами.
Егеря планировали рубку молодого осинника изюбрям и зайцам на подкормку и он пришёл на кордон на несколько дней…
Во время интервью мы сидели все вокруг стола и я спрашивал в основном Валеру Меньшина о работе, о жизни, о семье.
Электродвижок тарахтел в сарае за домом, но свету в избе было всё-таки мало и Костя, снимая нашу беседу скептически качал головой и в перерывах повторял: - Ой, свету мало! Ой, мало! - но снимал…
Чуть раньше, Миша ещё рассказал, что у Меньшина в Большой Речке, в новом доме срубленном Валерой прошлым летом, живёт жена и трое детей.

- Валера бывает дома очень редко, потому что жена у него пьяница… Не повезло мужику - горько вздохнул Миша. - Когда Валера в посёлке то она, бросив детей, загуливает и уходит из дома на несколько дней. Он, Валера уж и бил её и стыдил - ничего не помогает... Жалко! - подытожил Миша. - Мужик то он хороший.
Я помня этот рассказ был осторожен, о теперешней жизни не расспрашивал и потому, Валера говорил о молодости, о геологических походах после службы в армии…
- Я к лесу с детства пристрастился - рассказывал он. Когда мне было четырнадцать лет, я упросил отца купить мне одностволку. И после, мы неделями стали пропадать на охоте. С друзьями конечно. Из деревни уходили, пряча ружьё под куртку. Так же и приходили. Главное, чтобы старушки на скамейках не увидели. Иначе заложат участковому и прощай ружьё. А какая охота без ружья? - напарники Валеры закивали головами.

-И вот, как только весна приближается, мы готовимся, а потом уходим в дальние зимовья, на несколько дней и там гужуемся: стреляем на манок рябчиков, тетеревей на току скрадываем. Тогда их сотенные стаи летали на тока. Это потом их всех химией на колхозных полях потравили. Я тогда, по несколько штук находил в лесу мёртвых.
Он помолчал…
-А сегодня во всём браконьеров винят. По мне, так государство - первый браконьер. Надо и не надо, льют отраву на поля, а ведь на полях и на закрайках сколько живности кормиться.
Валера безнадежно махнул рукой и вздохнул:
- Или вот, вместо того чтобы мальчишек к охоте к рыбалке, к лесу приучать, в сельмаг водку прицепами везут…
В этом месте Василий тяжело вздохнул и протянул: - Да - а – а.
Валера выразительно глянул на него и продолжил: - А если у человека охотничья страсть ему не до водки - он норовит каждый свободный день для леса сэкономить.
Третий егерь с любопытством наблюдал за Костей, за работой киноаппарата. Тема охоты его не волновала.
- Браконьеру ведь тоже никто зверя в огород не загоняет – продолжил Валера.
- Для того чтобы добыть зверя, надо уметь это делать. Надо годы в лесу провести. И потом, дай ты возможность охотнику с ружья кормиться, так он тебе поможет на зиму веников для копытных нарезать, а для оленей и сена накосит. Если он конечно будет знать, что потом, сможет здесь на зверя поохотится. Ведь семье настоящая охота - такое подспорье…

- Довели страну до ручки. В сельмаге только бычки в томате и килька пересоленная. Жрать нечего, а зверя «жалеют». Лучше бы людей пожалели! Я ведь егерь, но охотников тоже понимаю. Это ведь страсть!
Валера замолчал, налил себе чаю, отхлебнул.
- Ой, свету мало - причитал Костя, а я с раздражением подумал: «Если ты профессионал, надо обо всем раньше думать. Не из ПТСа снимаешь.
Валера продолжил:
- Даже мы здесь сидим полуголодные - правительство все запрещает. А ведь зверя кругом много, не убудет, только лучше станет… Он помолчал и отхлебнул чаю.
- Как-то лет десять назад кабанов развелось видимо-невидимо!
Напарники закивали, а Миша с любопытством глянул на камеру и когда Костя повернулся в его сторону, застыл лицом.
-А потом, то ли эпизоотия приключилась, толи на полях чем отравились, только валялись кабанчики мертвые по всем падям и распадкам. Мы тогда их на тракторе ездили собирать, а потом сжигали…
- После этого кабаны в здешних местах считай исчезли. Только сейчас одиночки заходят из соседнего района… А ведь могли бы охотой количество зверей регулировать…

Валера еще отхлебнул из кружки.
- Или вот изюбри! Я прошлой осенью пошел на покосы, во время гона, рябины на ручки грабель нарубить. Только постучал несколько раз топориком, вдруг из-за черемухового куста бык вылетает. Я топором махнул, а он как рожищами боднет меня.
Концом рога палец располосовал, от начала до ногтя. Такие у него рога острые!
Валера показал шрам. Всем, почему-то, стало неловко.
-А ведь волки у нас появились. А для них зверь - первая пища. Я за зиму
несколько задранных изюбрей нашел. Одного быка на льду реки заели. Рога здоровенные, аж с семью отростками.
Он помолчал и потом строго спросил меня:
- Так для кого мы зверя сохраняем? Для людей или для волков?
- Лучше бы эти московские чиновники на волков награду повысили. Там, где волки появляются, там словно Мамай прошел - пусто. Ни кабанов, ни оленей, ни сохатых… Даже козу, которой раньше было очень много, нынче не часто встретишь.

Он замолчал и тут не выдержал Василий: - Я в прошлом годе, как - то ходил на местные болота. Там одно место есть, зимой чистое как футбольное поле. Так вот там я видел семь волков. Не все скопом лезут, а попарно. Вначале одна пара, потом вторая, потом третья, и последняя волчица. И до чего гады осторожные! - Василий оглядел всех победоносно. Он оказался не таким замкнутым.
-Через болото я перешел в пяту и нашел место, где они попутно козенку задрали, только клочки шерсти остались.
Он вновь осмотрел всех.
- Так эта «великолепная семерка» половину коз прибрала за зиму, и не только их. Я как - то шел под Новый год мимо дальних покосов и вдруг слышу, сойки кричат, суетятся. Ну, думаю, там кто-то прячется. На обратном пути заглянул на тот край и по следам определил, что волки здоровенную матку кабаниху с годовиком гоняли, видимо всю ночь мучили. Кабаненку видно сухожилия на задних ногах перекусили, он и бегать не мог.
-А потом нашел место, где они с маткой, которая кабаненка защищала, боролись!
Вокруг того места и кабанья и волчья шерсть рассыпана. А потом, по косточкам уже нашел, где они проглоты, годовика сьели…

- Матка потом долго одна ходила - большие следы были. А потом пропала - Толи волки все-таки одолели, толи угнали в другое место…
Василий замолчал, и снова посуровел.
Тут вмешался в разговор Костя. - Все, мужики. Кина не будет! Большой аккумулятор сел.
«Он к тому же и болтун!» – вдруг с неприязнью подумал я о нём.
«Мог бы промолчать. Ведь его работа вовремя аккумуляторы заряжать…»
Я рассердился, но виду не подал - ведь мне с ним еще на Байкал идти…
После съемок поужинали и долго сидели при керосиновой лампе, разговаривали. Валера рассказал о случае происшедшем с ним на Байкале, когда он работал геологом.

- Мы устроились, как - то спать в зимовье, но мужики так натопили печь, что я не выдержал, взял спальник и ушел на улицу спать. Устроился на тропинке подальше от избушки, на свежем воздухе и заснул…
Среди ночи проснулся оттого, что кто-то тащил меня, прямо в застегнутом спальнике по земле. Со сна я не испугался - рявкнул выругавшись - думал мужики шутят.
– Мешок и я в внутри мешка, вдруг остановились. Я еще поворчал и заснул. Утром, стал спрашивать мужиков - никто не признается. Вот тогда-то я и испугался. Понял, что это медведишко надо мной пошутил.
Рассказ подхватил Василий: - Медведи иногда ведут себя как люди.
Он немного помолчал, вспоминая подробности.
- Как-то весной, мы с приятелем пошли на глухарей. Забрались куда-то в невообразимую глушь и шли, пока темнеть не стало. Остановились, развели костер, но место было плохое, кустарник, чаща, дров мало. Мы сварили кашу, поели и тут такая тьма настала, хоть глаз выколи, а костер едва тлеет.
- Приятель говорит, пойду, поищу дровишек, и ушел куда-то в ночь, а я пытаюсь чай кипятить. Вдруг слышу из темноты страшный крик: - Вася!!! Медведь!!! Та-а-щит!!! Та – а - щит меня!!! Помоги-и -!!!
У меня от страха волосы дыбом на голове встали. Но слышу - голос удаляется. А у нас, только одна мелкашка была на двоих. Я схватил ее и не разбирая дороги, побежал на крик, а сам в воздух стреляю и тоже ору, матерюсь.
- Вдруг споткнулся, упал, мелкашка куда-то в кусты отлетела. Темно, страшно, а винтовку не найду. Шарю руками в темноте по кустам и ору что есть мочи. А приятель замолчал. Думаю, наверное зверюга съел! Вдруг слышу, он где-то рядом, шепотом говорит: - Да здесь я, здесь. Не ори…

- Я к нему на голос. Он живой, дрожит весь. Схватил меня за руку и не отпускает. Я глянул вокруг, вижу - в одном месте сквозь чащу, чуть проблеснуло - там костер. Мелкашку немного поискали, но бесполезно, и побрели к костру – завтра по светлу найдём...
Потом всю ночь рубили кусты вокруг и жгли большей костер. А приятель рассказал мне, что его, здоровенный медведище схватил в охапку и потащил от костра на задних лапах, как мешок с овсом!
Приятель был толсто одет: ватник и еще что-то, а на голове зимняя шапка. Весна все-таки, холодно. Это его и спасло. Медведь, наверное хотел его от костра подальше оттащить, а там прикончить, На ходу пытался его укусить за голову, но шапка толстая. А приятель говорит: - Я понял, что он меня кусает и голову, в шерсть на шее ему, вжал. Чтобы сверху не достал. А тут ты стал кричать…
Медведь тащит меня а сам оглядывается на крик, и потом все-таки бросил и убежал…

За окном было темно… Лампа чуть светила, и кто-то подкрутил фитиль. Все нервно засмеялись. А Валера подытожил:
- В лесу иногда бывают совершенно непредсказуемые вещи, о которых в охотничьих книжках не пишут. Я пока не знал этого, ничего в лесу не боялся. А сейчас иду и ушки на макушке…
Он посидел помолчал.
-Вдвоем конечно сподручнее и безопаснее. Я сейчас понимаю, почему по
инструкции одному работать в лесу не разрешают. Если случиться что, то напарник может выручить…
-Вот два года назад, по весне, пошел я недалеко, в осинник, нарубить слеги для забора. Одну срубил, другую, а третья, что потолще, сломалась и так неловко, что ударила меня комлем по затылку. Я даже не видел, как это произошло…
-Очнулся – голова болит и кружиться, а солнце уже высоко… Давай ползти к кордону, - идти не могу… Кое-как дополз. Хорошо Василий был здесь. Уложил меня, голову вправил…

Василий смущенно улыбнулся: - Меня бабка научила. Если голову сильно ударил, возьми шнурок, сделай узелок на нем, и померяй голову. Если сильное сотрясение, то мозги, внутри черепа на одну сторону свалились. Тогда надо тряхнуть голову умело, а то и несколько раз и снова померить…

Валера продолжил:
- Я тогда отлежался, но после, у меня большие синяки на теле выступили, но скоро прошло. А если бы один был, то, наверное, так бы и умер…
Вскоре все засуетились, стали расходиться спать. Мы с Костей легли в своих спальниках, на пустых кроватях и утомленные длинным днем, уснули.
Утром, открыв глаза, я увидел блики солнечного света, услышал, как ветер порывом прошумел над крышей. Я вылез тихонько из спальника, оделся и вышел во двор.
Перед кордоном, до самого подножия высокой горы напротив, лежало поле. Где-то там, бежала совсем еще маленькая и мелкая Большая речка. Прохладный ветер дул вдоль долины и в распадке справа, сердито каркали вороны. Я посидел на крыльце, послушал тишину, вглядываясь в безбрежный лес окружающий дом и поле…
Стуча сапогами из дома вышел Валера. Проговорил: - Чай будем пить - и стал растапливать железную печку под навесом…

Позавтракав и попив чайку, я решил взять собак и попробовать загнать или поставить изюбра на отстой. Валера не возражал, но и не рвался помогать.
- Может быть, это у вас получиться, но сейчас это трудно. Весна. Зверь бегом спасается. Но собак возьмите, попробуйте.
Костя тоже тоном старого таежника стал ворчать: - Нет. Мы зверя не снимем, только ноги набьем.
Я удивился, но снова промолчал. «Он ведь должен снимать - не я. Это его работа».
Но в слух произнес: - Ты Костя не расхолаживайся. В тайге все бывает. Но мы с тобой так далеко заехали не чай пить, а работать. Повезет - снимем. Не повезет, тут ничего не поделаешь. Но надо верить и тогда повезет!
«Какой слабый мужик – думал я. - Я же его должен уговаривать, чтобы он свою работу делал».
Только позже, вспоминая наш поход я понял, что он с самого начала ничего не хотел делать - ему казалось, что он это будет делать для меня. Я только потом понял, что на студии такая команда, в которой все друг другу завидуют и потому, никто и пальцем не пошевелит, если это не для себя, а для фильма, для дела, а значит и для всех…

Отпустили собак с цепи. Они были высокие на ногах, с черными пятнами на белом, с полустоячими ушами, какие-то невзрачные полукровки. Но я уже по своему опыту знал, что часто такие вот невидные собачки и есть самые работающие, самые азартные и умелые…
Когда мы, одев рюкзаки и взяв киноаппарат вышли на проселочную дорогу в сторону вершины пади, Пестрый и Лапка сделав круг, на галопе подскочили к нам и обнюхав, деловитой рысью тронулись вправо от кордона, в сторону леса.
- А не убегут? - спросил я и Валера серьезно ответил. - Тут некуда убегать…

Дорога, дойдя до края поляны, свернула вправо, в мелкий осинник, а мы налево, в сторону крутого распадка, заросшего молодым сосняком и той же осиной. Пестрый несколько раз мелькал впереди, то слева то справа. Костя шел лениво, нехотя и озирался. Позже я понял, что он просто боялся, помня вчерашние разговоры.
Поднимаясь в гору, мы разогрелись, задышали. Костя ворчал, что мы здесь ничего не снимем, что надо возвращаться, пока Миша не уехал.
- Поснимаем горы, воду, лес – вот и материал. Если пленка не бракованная, я проявлю и посмотрим, что можно склеить, - зудел он за спиной, а я, в который уже раз думал о том, что если на студии нет строгого начальства, то все разленившись перестают делать свое дело и начинают сплетничать или ныть.

Вот и Костя, Если бы его с самого начала научили по настоящему работать, он бы не думал о зарплате, о командировочных в первую голову, а о работе потом…
А раз на студии все идет ни шатко ни валко, снимают халтуру не выходя из машины, тогда и результаты халтурные.Еще раньше, я заметил, что на студии командуют водители и в командировках они диктуют: « Хочу - еду. Не хочу – не поеду!»
Операторы, вот как Костя, тоже начинают капризничать. Он тайги не знает, боится её, но ведь фильм наш о тайге!
Но больше снимать некому. И ведь он глухарей снял хорошо. Я и не ожидал от него…
Поднялись в вершину распадка, немного прошли по гребню. Подождали собак…
Их не было. - Убежали наверное домой - заключил Костя. - И нам пора возвращаться…

Мы спустились по тому же распадку на дорогу и вернулись на кордон. Костя заметно повеселел.
- Может сегодня и возвратимся в город, с Мишей? - спросил он.
Я, сдерживаясь, стал объяснять, что это не дело, сходить с дистанции на половине, бросать работу не завершив ее!
Костя молчал. Но не возражал. Лицо его стало скучным…

Когда подошли к кордону, то увидели, что собаки уже на цепи и что Миша уехал. Ему одному по такой дороге возвращаться было тревожно, вот он пораньше и уехал. Костя разочарованно повздыхал и лег спать, а я стал готовить ужин на всех, на печке во дворе.
Ели рисовую кашу с тушенкой и за чаем, я стал расспрашивать о перевале на Байкал.
Валера нарисовал мне схему и рассказал, что до Байкала по прямой километров десять- пятнадцать, но по долине и через перевал, будет двадцать - двадцать пять…
Вечером Василий, попрощавшись, ушел к себе в зимовье, километрах в пяти от кордона, в сосновом распадке. Он сам его и срубил там, в прошлом году…

Мы пораньше легли спать, но я долго не мог заснуть и все думал, что, судя по поведению Кости, другой раз лучше с ним в лес не ходить - характер не тот.
«И вообще, хорошего фильма на этой студии мне снять не удастся, даже если будет золотой сценарий. С такой командой можно делать кино только о секретарях райкомов, живя в райкомовских гостиницах и ужиная в «греческом зале», где-нибудь на задах единственного в поселке ресторана. (Греческим залом называли в те времена, особый ресторан для высоких гостей, которым распоряжался первый секретарь райкома)».

Утром, я разбудил ворчащего и зевающего Костю рано. Мы вскипятили чай, поели и стали собираться. В это время, недавно поднявшийся Валера, вышедший на улицу вдруг закричал нам в избу. «Ребята! Идите скорее! Изюбри сами пришли!»
Я выскочил на улицу, но ничего не увидел. - Ты туда смотри! – проворчал лесник и показал мне направление рукой. Подошедший Костя вяло произнес. - Я их вижу. Это очень далеко…
Тут и я увидел. По склону горы, что стояла напротив кордона, поднимались зигзагами, преодолевая крутизну, три изюбра. «Нет! Это далеко, - махнул рукой Костя.
Я долго рассматривал в бинокль, как первый олень, самый крупный, мощно толкаясь задними ногами, быстро поднимался, почти скакал, преодолевая подъем. Два других следовали чуть позади.
– «Эх! Жаль уходим. А то бы можно попробовать догнать с собаками» - думал я, разочарованно вздыхая. Вскоре олени исчезли в чаще леса на гребне…

Вышли через полчаса, тяжело нагруженные. Попрощались с Валерой Меньшиным, с его незаметным напарником и пошли по дороге через поле, через старые вырубки, вдоль ручья, текущего слева от нас по широкой долине.
Дорога заросла, и было видно, что ездят по ней не часто.
Костя шел позади меня и почему – то часто оглядывался. Оружия с нами не было, а места становились все глуше…
Часа через два среднего хода, увидели впереди, вначале крышу, а потом и зимовье среди редкого кедрача. С облегчением сбросили рюкзаки, вскипятили чай на костре. Зимовье было срублено недавно, может быть год назад, и еще не просохло внутри, хотя, наверное, зимой, кто-то жил в нем несколько дней.
Попили чаю, посидели, поговорили. Я объяснял Косте, что нам очень важно снять животных, а он повторял в ответ: - Трудно это. Мы наверняка не снимем их.
Я убеждал его, говорил, что надо искать, смотреть, хотеть и надеяться. Но было видно, что он мне не верит.

… После отдыха идти стало легче, но начался подьем на перевал, дорога кончилась и пошла тропа, которая тоже пропала, и мы шли по солнцу - компаса у нас не было.
На перевале остановились и поспорили куда идти. Костя почему-то сердился и показывал влево, под горку. Он говорил, что Байкал должен быть внизу, а я возражал, что Байкал сейчас справа от нас и надо идти ещё в гору, на солнце. Как мне казалось, мы не поднялись ещё на перевал, а вышли в долину, которая спускалась вниз от Байкальского гребня, в противоположную от озера сторону.
Костя подчинился мне с большой неохотой и шел далеко позади. Он даже предложил мне идти каждому в свою сторону. Это было не просто глупо, но опасно Он не понимал, что так можно заблудиться, а он, как не таежный человек может потеряться навсегда…
Я ещё раз убедился, что Костя не знает леса и к тому же упрям, что ещё хуже…

Вошли в молодой осинник, залитый полуденным солнцем, и когда вышли на его дальнюю границу увидели далеко внизу, серебристо-чешуйчатый, темно-синий Байкал. На той стороне громадной водной полосы, виднелись отроги Хамар-Дабана, на вершинах которого ещё лежал снег. Озеро было спокойно и мне даже показалось, что я заметил катер, идущий там, далеко внизу, по холодной, хрустально чистой воде.
Костя тоже взбодрился и теперь уже не сопротивлялся, когда я объяснял ему, как будем спускаться в тёмно-зелёную, узкую долину под нами. А это было далеко.
Пока стояли, разглядывая Байкал и прибрежные склоны, вдруг налетел ветерок, и пахнуло отогревшейся землей и зеленой травкой, робко пробивающейся сквозь прошлогоднюю, серо-коричневую. А ведь в городе было уже лето!

…Спустившись метров на двести по горному лугу, примыкающему к гребневым зарослям берёз и осин, вдруг заметили посреди склона блестящую струйку ключа, бьющего не в долинке, как обычно, а прямо из покатой луговины и потому, ярко блестевшего под солнцем.
Попили этой волшебно чистой, ледяной воды и словно сил прибавилось.
Резво спустились, чуть наискосок к основанию крутого распадка, и среди редко стоящих горных сосен увидели розово-фиолетовые поля цветущего багульника.
Эти цветочные поля укрывали склоны и гребни распадка легким туманом, издающим горьковато-жасминный тёплый аромат. Мы шли среди этого чуда, то спускаясь в долинки, то поднимаясь на противоположные склоны.
Я несколько раз видел свежие следы оленей, а один раз мне показалось, что я слышу топот копыт скрывшегося за бугром оленя.
Спустившись, наконец, в широкую долину, вдруг, увидели чёрные сожженные стены зимовья. Но мы торопились и потому, даже не подошли посмотреть…

Турбаза Машзавода стояла, как нам говорили на берегу, а идти было ещё далеко, хотя солнце устав светить, быстро спускалось к воде…
Вскоре солнце утонуло в озере и по потемневшей долине, от Байкала потянуло прохладной сыростью.
Найдя тропу, быстро шагая, мы через час вышли в устье пади и увидели впереди, крыши домиков стоящих на берегу…
Мы конечно очень устали…

Вдоль Байкала дул сильный холодный ветер, и сухая трава волнами гнулась под его порывами. Шум прибоя, забивал все другие звуки и казалось, что мы вошли в зону «гремящей тишины»!
Пройдя через калитку в огороженный двор вокруг рубленного из бруса домика, мы стукнули несколько раз в двери и подождали…
Открывший нам молодой паренёк, был сильно удивлен нашему присутствию здесь. Ведь до Малых Котов было около двадцати километров.
Мы, посмеиваясь над его удивлением, представились. Костя показал внушительное удостоверение кинооператора теле – студии. Парень удивился ещё больше.
Вскоре пришёл из соседнего домика второй молодой человек и даже обрадовался - очень редко здесь бывают посторонние люди.
Посидели, поболтали. Мы рассказали, что пришли из долины Большой речки, чем совершенно изумили парней. Для них, это была несусветная даль.

Позже, они объяснили нам, что сторожат турбазу и готовят её к заезду заводчан. Ребята не были охотниками, далеко в лес не выходили и время проводили здесь в домиках или на пляже, в хорошую погоду конечно…
Чай вскипел, и мы с удовольствием поели за настоящим столом при свете электричества. Где-то во дворе тарахтел электрогенератор.
Холодная ночь опустилась на песчаный берег, на склоны прибайкальского хребта, на шумящие воды озера. Устроившись на кроватях мы залезли в спальники, но было так холодно, что пришлось накрыться ещё и матрацами.
Заснули быстро, потому что устали…
Я проснулся на рассвете от странного ноющего звука, повторяющегося с равными интервалами.
- Уа – Уа – Уа - грустно глюкал этот звук. Я долго слушал, и наконец догадался, что это калитка, раскачиваемая ветром, скрипела металлической пружиной - Уа-Уа-Уа-Уа…
«Боже мой!» – подумал я. «Какая тоска слышится в этих звуках. Какая тревога бессмысленного, автоматического движения»!
Чуть позже я снова заснул на какой-то момент, а когда проснулся окончательно и открыл глаза, ветер утих.
- Уа-Уа, уже не было больше слышно, а в окно врывался солнечный свет…

Попив чайку, получив инструкции, как идти в Коты, и чего опасаться в пути, мы, загрузив рюкзаки на плечи, и попрощавшись с ребятами, медленно тронулись. Я, сверху рюкзака нёс ещё треногу от киноаппарата, давая возможность приунывшему Косте отдохнуть и смотреть по сторонам - тренога была громоздкая и тяжелая.
Солнце беззаботно светило с ярко-синего неба на прохладно – изумрудную воду, на начинающие зеленеть луговины, на серые скалы, теснящиеся высоко на гребне хребта.
Тропинка, желтая от пыли, перерезая склон вдоль, шла метрах в ста от берега.
Пройдя километров пять, преодолели опасный участок, в почти отвесном склоне большой скалы, в которой была прорублена полка шириной чуть больше метра. Идя почти по краю обрыва, я неосторожно задевал треногой стену полки. Внизу, метрах в пятидесяти плескался блестящей волной, Байкал.
Иногда, я просил Костю снять понравившийся мне вид или панораму, а он ворча что-то, нехотя снимал камеру и делал несколько кадров.

К полудню мы устали, вспотели, перегрелись под, режущим глаза ярким Байкальским солнцем. Щёки и лбы наши покраснели от загара.
В какой-то момент перехода подошли к скале стоящей прямо в воде и сбросив рюкзаки, взобрались наверх.
С высоты ста метров мы увидели перед собой всю силу и мощь Байкала, его волнующую, первозданную красоту!
Чудная панорама, но и её Костя снимал с неохотой. Похоже, он решил саботировать все мои советы и указания. Казалось, что он вообще не привык нормально работать с кем – нибудь - я ворчал про себя, но терпел…

Под вечер вошли в Малые Коты (произносится с ударением на первом слоге). Название этого посёлка пошло от названия арестантской обуви, какую носили до революции каторжане. Видимо её здесь шили и переобували каторжан, меняя старые на новые.
Перед последней войной здесь добывали золото, потом прииск забросили, а посёлок остался. Позже тут была открыты база университетских биологов. Здесь жил летом Миша Карпов, которого знал Костя. У него и решили переночевать.
Во дворе дома Карпова было много ребят и девушек, которые оказывается гостили у Миши.
Он вскоре вышел сам, поздоровался с нами, пригласил в дом, и показал, где мы будем спать, в переполненном гостями доме.

Миша занимался подводным плаванием и подводными съемками и когда узнал, что мы снимаем фильм, обрадовался и стал показывать интереснейшие подводные снимки. Он был, кроме всего ещё и главой областной федерации подводного плавания и потому, в доме было так много людей - он, здесь на Байкале, проводил сборы.
«Счастливый человек» - думал я, глядя на весёлую суету вокруг нас.

Поужинав за общим столом во дворе, мы рано легли спать, потому что очень устали за этот бесконечный, жаркий день…
Поднявшись рано утром, простившись с радушным хозяином, пошли на пристань. Через некоторое время, сели на теплоход, возвращавшийся из бухты Песчаной в город.

…Одев все тёплые вещи, я стоял на палубе и, вдыхая прохладный воздух, вглядывался в линию берега крутыми скатами спускающегося к воде.
На горизонте, где тёмно-синяя гладь воды сходилась с светло-голубым шатром неба, ещё сохранилась полоска серой туманной дымки. Яркое солнце отражалось блестящими бликами, от маслянисто тяжёлой воды за бортом.
Вид был замечательный, однако настроение было грустное. Я за эти дни увидел много нового и интересного, но это останется внутри меня, и никто не сможет вместе со мной порадоваться красоте и животворящей силе природы.
Я уже не верил, что Костя сможет помочь мне сделать такой фильм о весне на Байкале, который я задумал. Он почему-то или не захотел, или не смог этого сделать…

Через неделю, когда был на студии по делам, я встретил Костю Попова в коридоре. Он торопясь поздоровался и уже уходя сообщил мне, что плёнка на которую он снимал наш поход оказалась с браком, и он всё выбросил в мусорную корзину…

… Вскоре мои отношения со студий разладились окончательно.
Я написал сценарий об оленях, и ещё один о медвежьей берлоге, которую нашёл осенью, вовремя моих скитаний по тайге и в которую собирался ложиться на зиму, медведь. Но на студии сценарии встретили равнодушно. Главный редактор была занята в это время съемками фильма о каком-то передовике сельского хозяйства, естественно по собственному сценарию.
У меня тоже начались проблемы в семье, из-за постоянного безденежья и моих походов, в которых я деньги только тратил…
Время прошло, мои сценарии как-то загадочно потерялись и я уехал на заработки.

Надвигалось тревожное время, когда на смену привычным райкомам партии приходили рыночные отношения и каждый норовил урвать себе «кусок» побольше, в том числе и «творческие работники».

Уже живя в Ленинграде, я случайно увидел телевизионный фильм об оленях. Фильм был плохой, состоял из общих мест, но тайга была красива и операторская работа неплохой…
Автором и оператором фильма был Костя Попов…


Сентябрь 2003 года. Лондон. Владимир Кабаков



Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal