Дикая природа. Зарисовки. Полный вариант.

Весна священная.



… Наступила долгожданная весна…

Снег расплавляемый солнцем стал тяжёлым и плотным и в берёзовых распадках, в тени, отдавал синевой.
Березняки, на фоне ещё не стаявшего снега приобрели коричневый оттенок – почки на ветках набухли. Издали, на идеально белом, составленном из стволов вертикально поднимающихся от земли, лёгкими акварельными тёмно-коричневыми облачками парили мириады будущих зелёных листочков, по весне завёрнутые в нежно-матовые, клейкие чешуйки.
Они, лёгкие, казалось плавали в синеве разогретого воздуха поднимающегося над замороженной землёй. Высокие белые облака повисали в глубине яркого высокого неба и изредка, сыпали на землю крупяной снежок, через несколько часов стаивающий и увлажняющий проталины...

В светлых осинниках, снег в солнечные дни парил и после полудня, разморенные непривычным теплом звери, выходили на высокие берега и чистые вершины бугров погреться, подремать на благодатном солнышке.
Таёжная природа просыпалась после зимнего сна – обморока…

По утрам, с первыми синеватыми проблесками наступающего дня, на опушках, в редких березняках и на клюквенных болотах, начали бормотать и чуфыкать разгорячённые тетерева, страстно – яростные черныши – петухи.
На рассвете они демонстрировали свои вокальные способности, кичась силой и красотой блестяще – чёрного оперения и «лирами» своих хвостов.

Перед солнце восходом на тока прилетали тетёрки и тут, распалённая присутствием «невест», тетеревиная самовлюблённость принимала формы агрессии - петухи растопорщив перья кидались в яростную драку, гонялись по земле за побеждёнными соперниками, а чуть позже, улетали на край тока вместе с «девицами» и там водили любовные «хороводы».
И долго ещё над перелесками, уже под высоким тёплым солнцем раздавалось загадочное, угрожающее бормотание и яростное шипение - чуфыканье…

… В эти яркие дни, в сосняках, ещё с вечера собирались глухари и блестя черно – зеленоватым отливом лёгких перьев на длинных, толстых шеях, прохаживались по оттаявшей земле выискивая в прошлогодней ветоши жучков и личинок, разгребая серую вымороженную и подсохшую за зиму траву и папоротник, придавленный к земле стаявшим снегом…

В сумерках, перед наступлением ночи, петухи громко хлопая крыльями взлетали на деревья и повозившись там, устроившись поудобнее засыпали, чутко вслушиваясь в окружающие чащи, подмечая, где сидят их завтрашние соперники…

Назавтра, ещё в сплошной темноте, проснувшиеся петухи прохаживались по толстой ветке, слушали напряжённую тишину и вдруг главный глухарь - распорядитель, «регент» глухариного хора, нарушал предрассветную тишину и пробуя голос заводил древнюю как мир песню – угрозу. «Тэ – ке, Тэ –ке…»
Начнёт и не закончив послушает – нет ли ответа из недр ещё тёмного, настороженного леса. Затем, после паузы, вновь слышится «Тэ – ке, тэ - ке…». Потом всё громче всё быстрее, всё азартнее…

Наконец «тэканье» переходит в кастаньетный перебор и сменяется металлическим точением – шипением. И через короткую паузу, эта страшная, вовсе не птичья песня повторяется вновь…

Этой односложной песне – вызову, из глубин соснового бора вначале отвечает один, потом второй, потом третий глухарь и вскоре начинается, возбуждающее ярость, соревнование голосов. Предрассветная тишина в округе сменяется «кипением», шипением угрожающе непонятных и опасных звуков. Мы словно попадаем в далёкое прошлое земли, когда вокруг ещё не было людей, но уже жили эти странные, угольно – чёрные, «бородатые» древние птицы. Действительно, иногда на фоне светлеющего неба, можно заметить у поющих глухарей трясущуюся от ярости и раздражения бороду, растущую под угловато – костистой прямоугольной головой, увенчанной криво загнутым, белой кости, клювом…

Изредка, из лесной тьмы, доносится угрожающее уханье ночного разбойника филина: «У – у – х, У – х – х…», - разлетается страшным эхом на многие километры. А сам филин, чёрной, крупной неслышной тенью перелетая с дерева на дерево, выслеживает зазевавшихся, нерасторопных молодых глухарей и капалух - глухарок…

…В это время, на болотах просыпаются журавли - трубачи и начинают пронзительно и грустно трубить, оповещая мир о наступающем длинном, тёплом весеннем дне. Пока в одиночку, они расхаживают на длинных, тонких ногах – тростинках по болотам, по их закрайкам, важно и неторопливо оглядывают просторы мёрзлых ещё, кочковатых мочажин, а потом, словно на тренировке или репетиции, вдруг развернув широкие крылья- веера пускаются в грациозный пляс, переступая по балетному высокими ногами по кочкам и маша широкими крыльями…

Над сумеречными ещё березняками и лесными пустошами заросшими кустарником, опустив длинноклювую головку вниз, пролетают посвистывая и хоркая лесные кулички - вальдшнепы.
Заслышав хорканье, с земли взлетают вальдшнепы - курочки и коротко, пронзительно посвистывая заставляют петушков сворачивать на свист. Так парочками, а то и троечками, вальдшнепы делают облёт знакомых урочищ…

Незаметно на востоке, тонкой, длинной полоской над горизонтом проклевывается зорька и постепенно, завоёвывая пространства неба появляется дневной свет…

Тут, где-нибудь в кустах, первый раз пискнет безымянная пичуга. А потом, осмелится нарушить дробным стуком незамутнённую тишину рассвета «токующий» дятел…

И начинается концерт!
Птицы проснувшись, поют взахлёб, наперегонки, стараясь пересвистать, перестукать, перебормотать, перепеть друг друга. Поднимается невообразимый шум - стройная весенняя какофония - сложенная из задушевных, вдохновенных песен - любовных признаний, значительных обещаний, соблазнительных всхлипываний и вскрикиваний…

И как апофеоз весны и долгожданного ликующего утра, над темно - зелёными, насторожённо дремлющими лесами, всплёскивают из - за пико-образных вершин высоких деревьев - часовых ночи, первые солнечные лучи, лёгкие и разрозненные, а потом появляется алое, оплавленное ночными заморозками, солнце.

... Весенний шум – приветствие животворящему солнцу, достигает в эти минуты апогея и уже после, медленно идёт на убыль…
Тока заканчиваются, тетерева перестаю драться и бормотать - выкрикивать озорные ругательства. Глухари спрыгивают, слетают на землю и возбуждаемые квохтаньем капалух – глухарок, уже при солнечном свете, сходятся в пары противоборствующих друг другу заядлых драчунов и начинают яростно клеваться, биться сильными костистыми крыльями и драться когтистыми лапами.
Капалухи сидят поодаль, наблюдают за «битвой претендентов» на их ласки, или гордо подняв пёстренькие головки, прохаживаются по земле, любуясь порозовевшими под ало - красными, с золотистым оттенком солнечными лучами, молодыми белоствольными берёзками!

На болотах, сменив драчунов чернышей – тетеревов, длинноногие журавли, с маленькими длинноклювыми головками на длинных шеях, сойдясь парами стройно и грациозно «пляшут» свои загадочно – причудливые танцы, маша, в неслышный для человеческого уха такт, широкими сильными крыльями, перебирая стройными ногами, наслаждаются своим медно- голоcистым пением…

Они самозабвенно славят наступление весеннего праздника жизни, «рассказывают» о длинном перелёте из тёплых стран навстречу весеннему брачному времени, так долго и тревожно ожидаемого, в местах добровольного изгнания на время, здешней длинной и морозной зимы…

Проходит ещё час, солнце поднимается выше и выше, и ночная, рассветная сказка заканчивается, лес пустеет и вновь наливается тишиной ожидания поднимающийся над землёй, тёплый к полудню день. Вскоре, вслед за медлительным и одиноко просторным вечером придёт новая ночь, а затем и следующее, полноцветное и громогласно – торжественное утро…

В эту пору, в полдень, нагретый солнцем снег начинает таять и замеревшие на ночь ручейки, всё громче лепечут, звенят капелью по рытвинам и оврагам, журчат переливаясь через препятствия и после полудня, уже набрав силу, потоки воды несутся, рушатся, пенятся, плывут по всей земле подгоняемые жарким солнцем, отражающемся золотыми дорожками в образовавшихся разливах и омутах талой воды, заливающих прибрежные низины и луга…

Появляются первые разноцветные, лёгкие, порхающие в зигзагообразном полёте бабочки, то и дело присаживаясь на травяные былинки, словно яркие цветочки слетающие с неба…

А в загадочно и страшно тёмных ельниках, куда даже полуденное солнце не проникает, тёмными тенями затаились лесные чудовища – лешие, спрятавшиеся, замаскировавшиеся под воздетые в ярости и мольбе переплетения корневищ упавших деревьев, прикрытых тёмно-ветвистой хвоей. Здесь холодно, сыро, полутемно и пугающе громко обрушиваются пласты подтаявшего снега, усыпанного еловыми хвоинками и лесной ветошью, которой, ложась спать укрываются мохноногие лесные разбойницы ведьмы – кикиморы…

Это кусочек другого мира, остатки умирающей, мстительной зимы надолго покидающей тайгу - её арьергард и несбывшаяся угроза.
Пройдёт ещё несколько недель и зима, сдавшись окончательно, исчезнет в прошлом, уступив место благодатному, свеже - зелёному ароматному лету…



Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/или Е-майл: russianalbion@narod.ru





... Бурого разбудили лучи солнца, проникшие в берлогу через отверстие выхода. Он долго не решался открыть глаза, прервать эту тягучую дрёму, ворочался меняя положение и наконец услышав жужжание отогревшейся под весенним светом и теплом мухи, вылез на поверхность и долго втягивал напоённый непривычными ароматами воздух, лежал перед берлогой чувствуя зуд, в начинающей линять тёплой шубе…
На ночь он забрался в берлогу, но следующим утром, пораньше, вновь выбрался на поверхность и погулял перед берлогой, кое - где проваливаясь по брюхо, в хрупкий, кристаллический снежный наст…

Через неделю, он оставил берлогу и голодный, но лёгкий, направился на юг, в места летних стоянок…
В одном месте, перейдя реку, ещё с влажными пятнами наледи, в прибрежном ельнике вышел на след лося и в развалку побежал по следу, опустив лобастую голову к земле, с шумом втягивая чёрными, влажными ноздрями свежий запах зверя…

Выбираясь из чащи, медведь выпугнул с лёжки голенастого сохатого, с большими рогами - вилами. Заметив в кустах мельканье тёмно-бурого шерстистого пятна, лось, с места перешёл в безудержный скач и через несколько минут, опередил преследователя на добрые двести метров…

На всем ходу лось вылетел на берег неширокой, но переполненной талой водой речки и длинным прыжком преодолел её, подняв фонтаны брызг - попал сильными задними ногами в ледяную закраину.

Медведь подбежал к реке, в нерешительности потоптался на берегу, попробовал перебрести, даже зашёл на полметра вглубь, но передумал и по берегу побрёл вверх по течению, недовольно поваркивая и пофыркивая, словно разговаривая сам с собой. В одном месте, заметив упавшее поперёк реки бревно он взобрался на него и печатая на белом снегу, лежащем на поверхности соснового ствола абрис крупных лап с отчётливой голой подошвой и веером кончиков отросших за зиму когтей, балансируя, перешёл на противоположный берег и направился дальше, уже забыв о преследуемом лосе…


…Лосиха - мать с лосёнком Самом, днём, когда растаяли остро – хрупкие ледяные забереги, переплыла через разлившуюся реку и поселилась на небольшом острове, заросшем тальником и ивой. Здесь, мать и лосёнок отъедались наливающимися весенними соками ветками лиственных кустарников и ложились тут же, в ивняковой чаще, видя сквозь густые тонкие ветки, как за горизонт, садится большое, дымно - золотистое солнце.

По вечерам, после заката солнца, посвистывая, над рекой проносились вверх и вниз по течению легкокрылые стайки чирков - свистунков, а иногда несколько грузных кряковых селезней и из заводи, приманивая их, раздавалось громкое кряканье серой, подвижной уточки. Возбуждённые селезни, дружно закладывали вираж и описав дугу, садились в небольшой заливчик, плавно приводнившись на мягкие брюшки, укрытые плотным непромокаемым оперением…

Уточка, при виде стольких, пылающих страстью «кавалеров», начинала возбуждённо крякать, а селезни перегоняя друг друга и делая плоскими клювами угрожающие выпады, вступали в короткие схватки, определяя кто сильней и кто станет супругом красавицы – уточки. Наконец самый сильный отгонял назойливых претендентов и пара, в сопровождении вполне любезно настроенного дружка жениха, отправлялась в тихую заводь, где селезень - фаворит заводил бесконечные ухаживания, а уточка, покорённая его любезными жестами, наконец сдавалась и победитель получал всё, к чему влекла и принуждала его природа…

… Через неделю, когда вода спала, лоси покинули приветливый остров и, перейдя обмелевшую протоку вышли на гриву возвышающуюся над речной долиной…

Тут на след лосей набежала собака, Кучум, путешествующая с хозяином по весенней тайге в поисках свободы и приключений. Хозяин, только что тронулся в новый путь после ночёвки у костра, а отдохнувшая за ночь собака, совершенно неожиданно натолкнулась на свежие следы лосей...
Не ожидавший такой встречи Кучум - чёрная крупная лайка с палевыми точками над глазами, «карамистая» как говорят местные охотники, подхватила свежий след верховым чутьём и помчалась вслед лосям, прошедшим здесь несколько минут назад...

Через километр, нагнав лосиху - матку и Сама, Кучум залаял на бегу, но из его пасти вылетели только чуть слышные хрипы. В шее у него была сквозная дырка, образовавшаяся после гнойного воспаления вызванного простудой. Он всю зиму прожил в хозяйской кладовке, и часто ночевал на заледеневших остатках капели с протекающей крыши. Там он и простудился, потом образовался сквозной свищ в горле и теперь, вместо азартного, громкого лая воздух с шипением выходил, в не зажившую ещё рану…

… Хозяин, хотел уже переходить заболоченный распадок, после морозной ночи подёрнутый хрупким ледком, когда вдруг услышал единственное громкое взлаивание своей собаки и потом, увидел на мокрой, серой весенней траве след сохатого. Он пригнулся к мочажине, рассмотрел свежий след, сопоставил в уме с услышанным голосом Кучума и бегом поспешил в сторону, откуда собака подала голос…

Потом, уже на ходу разобравшись в лосиных следах, хозяин определил, что зверей было два…

... Через какое то время он остановился и замер, внимательно прислушиваясь и поводя головой. Вскоре, взлаивание повторилось уже в другом направлении и охотник быстро зашагал по неглубоким лужам среди кочек, задевая сапогами острые осколки льда, разбитого лосями на бегу. «Бедный Кучум – вдыхал на ходу хозяин – он об эти осколки льда все лапы себе изрежет»…

... Кучум, тем временем, поравнявшись с лосями и чуть опережая, заворачивал их чуть влево, прекрасно ориентируясь на местности и постоянно держа в уме то место, где они с хозяином провели ночь у костра. Помогал ему в этом и запах кострового дыма, который наносило на чуткую собаку откуда – то спереди...

Идя по следам, человек вдруг увидел, чуть в стороне и справа, сизоватый дымок костра и с удивлением спросил сам себя: «Кто это может быть?» И только подойдя ближе, узнал собственное кострище, догорающее на мёрзлой ещё земле…
«Ага! – обрадовался охотник. – Кучум, не слыша меня, решил подогнать лосей к кострищу…
- Вот так умница! Но мне надо его отозвать. С его пробитым горлом, он не может громко лаять, а двух лосей ему просто не остановить». Охотник, подойдя к кострищу громко, призывно засвистел…

Кучум услышал далёкий свист, ещё какое- то время бежал параллельно с лосями, потом остановился, решая что делать, и наконец повинуясь команде хозяина, вернулся по своему следу к кострищу, где он его и ожидал…

А лоси, пробежав ещё с километр перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе остановились и стали кормиться в осиннике, плотной светло – зелёной стеной стоящем в вершине неширокой пади… Собаки они конечно не испугались…

…Через неделю, Бурый добрёл до знакомых мест и поднявшись на склоны таёжных холмов, стал выходить на маряны, напитываясь витаминами и белками, содержащимися в появившейся зелени травы и луковицах саранки – яркого сочно – мясистого таёжного цветка, появляющегося в начале лета из этих луковиц. Он по запаху находил луковицу, часто сидевшую в земле, в нескольких сантиметрах от поверхности и острым когтем, как лопаткой, извлекал её из земли и чавкая съедал уже на ходу, определяя местоположение следующей луковицы…

...Ночуя в вершине речного распадка, в мягком, тенисто – прохладном и ароматном пихтаче, утром, медведь спускался вдоль извилистой речки в основное русло, а там сворачивал влево и, выйдя на просторную поляну – маряну на крутом безлесном склоне, кормился до полуденных жаров и тогда уходил на время в ельник, ограничивающий маряну сверху.
За ельником, на гребне холма ещё белел снежный карниз, из которого, после полудня начинал струиться ручеёк талой воды…
Иногда, с другой стороны, на просторную маряну выходила молодая медведица с маленьким медвежонком. Они паслись на другой стороне склона и когда Бурый случайно приближался к ним, медведица, бросая кормиться сердилась, фыркала и делала угрожающие выпады, выбегая в его сторону на несколько метров. Бурый, зная силу и ярость медведиц защищающих своих медвежат, заметив гневающуюся мамашу старался не обострять ситуации и возвращался на свою половину маряны.

…Однажды, Бурый видел, как снизу, на маряну вышел молодой, некрупный медведь и медведица бросилась на него в драку и испуганный пришелец, со всех ног кинулся наутёк. Возвратившаяся к медвежонку, Барышня,- это была она, - долго ещё фыркала, сердито морща чёрный нос и обнажая клыки, торчащие из фиолетового цвета, пятнистых дёсен. Какое-то время, медведица ещё сдавленно порыкивала, озираясь и крутя головой, словно объясняя медвежонку жестами что он должен опасаться «незнакомых дядей».

А Бурый, уже забыл свои прошлогодние страсти во время гона и не узнал Барышню, да и не хотел узнавать - мало ли медведиц с медвежатами ходит по тайге…





… Было начало лета и по распадкам тут и там, особенно в жаркие солнечные дни шумели водопады, срываясь со скальных уступов и повисая на мгновения в неподвижном чистом воздухе и пролетев несколько десятков метров, с шумом и грохотом дробясь на мириады капель и капелек, ударялись о гранитные карнизы, или поднимая из глубины водных ванн водовороты и клочки пены, проваливались в глубокие омуты, выдолбленные в крепком граните текучими струями за многие годы. Недаром ведь говорят, что «вода камень точит».

В предгорьях, на пологих спинах таёжных холмов зацвёл багульника. И этих цветочков становилось так много, что они сиреневыми, легко – невесомыми облачками повисали над южными склонами хребта, завораживая и успокаивая взгляд – тайга на время становилась ярко фиолетово – зелёной…

Внизу в долинах, уже давно распустились листочки на деревьях и раскрылись яркие таёжные цветы – жарки, полыхая оранжево красным, на фоне зелёной травы. Но на высоких склонах, а тем более на гребнях гор, лиственничная поросль ещё не выпустила зелёную, мягкую хвою и стояла серо – коричневой, щетинящейся чащей, ожидая развития лета…

Северные олени кормились на мшаниках, посреди пологих и поросших карликовой берёзкой долинок, а в жары, уходили на, не тающие всё лето, снежники и отдыхали там от комаров и мошкары, всё в больших количествах появляющихся над горной тундрой…

Лоси переселились в долину реки, в район бобровых плотин создавших, на неглубокой речке, цепь небольших прудов. По вечерам, на закате солнца, мать - лосиха и быстро растущий лосёнок Сам приходили к одному из таких прудов и безбоязненно входили по воде, на середину озерца. Напившись, разойдясь на несколько метров, они кормились, погружая горбоносые головы, с длинными ушами в воду, доставая со дна и поедая сочно – мучнистые корневища болотного аира.
Лосиха, изредка переставала жевать, поднимала голову, прислушивалась и убедившись, что в округе всё спокойно, вновь погружала ушастую голову в воду…

Постепенно сумерки сменялись ночной темнотой и из насторожённой мглы лесной тишины, далеко был слышен плеск воды и фырканье лосей…
Бурый пришёл на водопой с другой стороны пруда и услышав непонятные звуки, насторожился, стал красться, аккуратно обходя препятствия, и нюхая воздух…

Лоси стояли почти посередине озерца, и выйдя к берегу Бурый затаился, вглядываясь в темноту. Но его зрение и при солнечном свете не отличающееся остротой, сейчас вовсе никуда не годилось. Другое дело лоси…

Стоило медведю неосторожно переступить с лапы на лапы, треснула веточка под его тяжёлым телом и лосиха, заметив в чаще движение, прыгнув с места, поскакала с громким шумом по воде к противоположному берегу, разбивая этими звуками тишину - она своими большими глазами, даже в темноте увидела шевеление медвежьей туши и бросилась убегать. За ней последовал Сам, тоже на больших прыжках…
Отбежав от воды с полкилометра, звери остановились и лосиха долго вслушивалась в ночную тишину и убедившись, что погони нет, лоси прошли в густой ельник и легли в знакомом месте…

Такие происшествия однако, были редкостью в их размеренной жизни. Обычно они кормились на озеринке почти до рассвета, а перед утренней зарёй уходили на лёжку, с заметно округлившимся брюхом…

Бурый слышал, как лоси с шумом убегали, выбираясь из болотного озерца, но он и не собирался на них нападать. Медведь из простого любопытства попробовал скрадывать крупных зверей, а когда это не удалось и его заметили, не очень расстраивался…
Сытый и растолстевший, он был неуклюж и неповоротлив. Времена постоянного голода и агрессивности прошли, закончились вместе с весной и сейчас, он был миролюбив и не опасен для других зверей. Корма, в это время года в тайге, хватало на всех…


… Сам, между тем, готовился к гону. Он уже превратился в крупного лося с рогами - лопатами, из которых веером росли острые отростки. У основания, рога были толщиной в крупную человеческую руку, а отростки, после того как кожица сверху сошла, были отполированы до белизны и остры, как вилы…
Большую часть лета он провёл на верхних болотах, где его никто не тревожил - там он отъелся и набрался сил.

Круглая озеринка, после летних дождей наполнилась водой и молодой лось, каждый вечер, приходя сюда заходил на середину и погружая нескладно-длинную, горбоносую голову на дно водоёма, доставал оттуда корешки и большие зелёные листья, и поедал их с задумчиво – сосредоточенным видом.
Когда подняв голову он прожёвывал поднятую со дна еду, с его морды по длинной ворсистой «серьге» висевшей на шее и состоящей из жёстких толстых волосков, в озеринку с плеском сбегали струйки воды…

… Иногда, по ночам, на тот же берег выходила медведица с медвежатами. Но она даже не пыталась погнаться за Самом. В воде, он, с его острыми копытами и сильными ногами, был в безопасности и всегда мог очень быстро переплыть озеро на другую его сторону. Да медведица и не рисковала нападать на такого крупного и сильного зверя, как Сам…

Несколько раз в отдалении, одинокий лось замечал стадо молодых маток с телятами, в котором ходила и Любопытная, уже выкормившая и вырастившая своего первого телёнка. Теперь она тоже ждала гона, хотя и сама этого ещё не осознавала…
Стадо, заметив крупного быка, не пожелало с ним встречаться и свернув в сторону, обогнуло место его кормёжки, проследовало дальше. Лето стояло влажное и корма на верхних болотах было много.

Сам, с высоты своего роста проводил взглядом мелькающие в чаще спины маток и продолжил кормиться, объедая мелкие осиновые ветки с мягкими и сочными листочками на них - пока, он был совершенно равнодушен к своим соплеменницам...

…Время гона, как всегда началось с появления, где - то внутри, беспокойства и возрастания непонятного внутреннего жара, от которого у лосей – самцов пропадал аппетит и начинала мучить постоянная жажда.
Сама, вдруг потянуло в места, где он до этого встречал стадо лосих.
Не торопясь, размерено шагая по мокрому лугу, заросшему ерником и залитому кое - где водой, лось, чавкая копытами, проваливаясь сквозь размокшую дернину, направился в ту сторону, где совсем недавно видел знакомое стадо. Горло уже набухло от прилива горячей крови и лось, неожиданно попробовал излить мучившее его беспокойство в рёве – жалобе.

«У – ох - х» - первый раз в этом году пожаловался он на своё состояние и остановившись послушал. Из дальних зарослей раздалось ответное «у – ох - х» и Сам, перейдя на рысь побежал навстречу сопернику…

... Лосиха Любопытная, услышав на рассвете стонущего быка, забеспокоилась и в предутреннем сумраке, покинув стадо молодых лосей двинулась в ту сторону, отвечая на тревожный зов коротким мычанием. Вдалеке раздался треск веток и шлёпанье шагов по воде и на быстрой рыси из - за куртины кустарника выскочил разгорячённый незнакомый самец - лось с большими рогами – сохами.

Подбежав к матке – лосихе, почти на метр, он остановился и стал, всхрапывая, обнюхивать лосиху, пытаясь зайти сзади. Любопытная поворачивалась к нему мордой, но бык каждый раз отворачивался и пытался обойти самку. Эти движения по кругу, иногда похожие на незамысловатые танцы, продолжалось долго.
Наконец, когда бык немного успокоился и привык к близости молодой самки, Любопытная не торопясь пошла в сторону высокого речного берега, виднеющегося вдалеке. И следом шёл самец - сохатый на расстоянии не больше метра. Глаза его сделались мутно влажными и по временам, из горла вырывалось яростно – просительное – «у – ох - х».
В одном месте лось остановился, потоптался на месте, принюхиваясь и начал рыть копытами влажно податливую землю. Выкопав яму, истоптав её копытами, наконец помочился пахучей жидкостью на свежевскопанную землю и едкий аромат мгновенно распространился на сотни метров вокруг.
Лосиха подошла к яме, понюхала метку и подойдя к лосю лизнула его в длинную с пористыми отвисшими губами, морду… Сохатый вновь попытался овладеть лосихой, но она уворачиваясь, избегая самца уходили всё вперёд и вперёд…

Приближался вечер…

И тут, из-за деревьев появился Сам, привлечённый этим запахом и идущий по следу гонного соперника. Его шея, за последние дни, тоже разбухла от постоянного сладостного напряжения и сделалась, толще и короче. И глаза его, так же возбуждённо и мутно смотрели на мир, как у всех самцов - лосей в эту пору…
Выскочив на поляну, он заметил своего соперника и остановился. Сам конечно помнил неудачные схватки с крупными быками, в прошлые годы и помнил все поражения и неудачи в этих схватках. Но в этом году он чувствовал себя необычайно сильным и преодолев минутную робость остановился, тряхнул тяжёлыми острыми вилами рогов и вызывающе заревел - «у – ох - х».

Любопытная равнодушно скользнула взглядом по темнеющей в сумерках фигуре Сама и продолжила кормиться, скусывая мелкий ивняк растущий густым кустом в устье неширокого распадка, поднимающегося от реки к вершине прибрежного холма.
Сохатый – соперник, рысью приблизился к Саму на двадцать шагов и стал ворочать тяжелой головой, покачивая ею из стороны в сторону, нервно переступая ногами, показывая сопернику игру могучих мышц и размеры мощных рогов. Он был намного старше Сама, и крупнее, да и рога имел побольше.

Однако и Сам был силён и раздражён поисками самки. Он был во временном состоянии гонного сумасшествия, которое не могла охладить простая демонстрация превосходства в размерах мышц и рогов. Ему хотелось драться и во чтобы то ни стало отбить самку у Соперника…

Постепенно сближаясь, быки храпели, мотали головами, и слюна липкими, толстыми нитями, тянулась из полуоткрытых пастей. Наконец Соперник первым, по праву старшего, решился и наклонив рога прянул на Сама. Удар рогов был так силён, что отбросил того почти на метр, но молодой бык удержался на ногах и упершись всеми четырьмя копытами, со вздувшимся от напряжения загорбком, противостоял неистовому напору Соперника. Лосиха не обращая внимания на дерущихся быков, продолжала объедать ивовый куст…

Соперник, чувствуя возрастающее сопротивление молодого противника, напряг шею и резко поворачивая рога вправо и чуть вверх, начал выворачивать шею Сама. Тот сопротивлялся из последних сил, но ещё бы секунда и он сдался! И тут раздался громкий треск…
Один из отростков на роге Сама сломался и потеряв равновесие, молодой лось сунулся вперёд и освободившись от противодействия рогов соперника, под углом вонзил в шею Соперника острый конец левого рога, который пропоров толстую кожу, глубоко вошёл в тело, пробив по пути дыхательное горло. Воздух из лёгких сохатого с шумом вырвался через рану, и смертельно раненный громадный лось, рухнул на колени, а Сам мгновенно отпрыгнул в сторону, чувствуя дуновение смерти, исходящее от тяжело раненного соперника. Старый лось стоял на коленях и пытаясь подняться, всё ещё разгоряченный схваткой, мотал тяжелой головой и храпел открытой пастью, хватая воздух, брызгая вокруг алой кровью из раны на шее!

Но силы уже покидали мощное тело и он, через какое - то время, окропляя траву кровью, вытекающей через глубокую рану повалился на бок и глаза его померкли, а по телу прошла крупная дрожь агонии…

Глядя на умирающего соперника и ещё не веря в свою победу над этим старым и опытным лосем, Сам мотал рогатой головой и тяжело дыша, поводил налитыми кровью глазами…
Увидев спокойно стоящую лосиху, Сам неуверенно подошёл к Любопытной и она, фыркнув, наконец сдвинулась с места, обнюхала победителя и развернувшись, не спеша, не обращая внимания на побеждённого, умирающего Сохатого, повела победителя за собой в темноту дремучего и загадочного леса...
Позади остался мёртвый лось, темнеющий шерстистым бугром в серой чаще ивняка. Голова его лежала на земле и один рог поднимался высоко вверх, похожий на корневой выворотень…

Сам шёл вослед самке и иногда остановившись, роя землю копытами, заложив рога на спину и вытянув шею, тревожно и угрожающе ревел…

Так прошло ещё два дня…

Сам неотлучно следовал за любопытной и продолжал реветь всё громче и уверенней. Наконец остановившись на одной из лесных опушек, Любопытная позволила Саму приблизиться к себе сзади. Бык дрожа от страстного желания и напряжения, вдруг взгромоздился на спину матки, обхватил её клинообразный круп передними ногами и доставая скалящейся мордой почти до её ушей, вошёл в неё со стоном и самка содрогнулась от тяжести тела, силы и страсти желания своего молодого повелителя…

Через полчаса, лоси, ещё при свете вечерней зари, перешли неглубокую речку, попили воды и продолжили свой путь дальше… Сам, изредка останавливался, прислушиваясь и трубил свою короткую, невыразительную «песню».
Тут, из ближнего, мокрого и болотистого распадка, раздался ответный рёв и пара лосей остановились. Солнце уже село, скрывшись за горизонтом, но свету было ещё достаточно, чтобы заметить лося – быка выскочившего на край широкой поляны, из дальних кустов…
Молодой лось, тоже увидел Любопытную и Сама, рысью приблизился и остановился метрах в двадцати и перебирая длинными ногами, словно танцуя, мотал рогатой головой…

Развернувшись, Сам пошёл навстречу пришельцу, всхрапывая и поводя рогами. Молодой чуть подался назад и в этот момент, уверенный в себе Сам рванулся ему навстречу и чуть приподнявшись на передних ногам, сверху вниз ударил соперника. Молодой пытался сопротивляться, но несмотря на напряжение всех сил, вспахивая траву задними копытами до земли поехал, заскользил назад и осознав превосходство Сама, вдруг прянул в сторону, развернулся и галопом убежал в чащу леса, отступая и уступая большей силе и боевой уверенности соперника…

После этого случая, Сам почувствовал себя владетелем и повелителем самки, в полной мере. Теперь уже не он, а она следовала за ним в некотором отдалении и самец, останавливаясь через какое - то время, гордо и звучно трубил на всю окрестную тайгу о своей победе, о пришествии времени его силы и могущества…

Он был победителем и потому передал в потомство грядущих поколений свои гены, особенности своего характера и сложения…

Прошло две недели и Сам покинул лосиху, в которой уже началась новая жизнь. А Любопытная, вскоре ушла в свои обычные кормовые угодья, навсегда расставшись с Самом…
Лось - бык побрёл дальше и переходя из урочища в урочище, ревел в поисках других соперников и новой матки - лосихи. Ему удалось отвоевать до конца гона ещё одну матку, и передал и в её потомство часть себя, тем самым выполняя законы вечно обновляющейся природы - только сильнейший передаёт в потомство свои особенности, позволившие ему не только выжить, но и победить всех соперников…

…Любопытная, после гона, присоединилась к знакомому стаду маток с молодняком и стала, живя как обычно, вынашивать в себе зародившуюся новую жизнь...
В ожидании морозов, лосихи с телятами держались в долине истока реки Олхи. Они были спокойны и отъедались в преддверии зимы, выходя на кормёжку ночью и возвращаясь на место лёжек уже после восхода солнца. В это время им ничто не угрожало в тайге. Взрослых медведей в округе не было, а Песочного они не боялись. Он был ещё слишком неопытен, чтобы нападать на громадных лосей…




…Молодой олень, потомок Рогача пришёл на альпийские луга в начале лета. Вокруг ещё белели снеговыми вершинами окрестные хребты, но в широких плоских долинах на высоком нагорье распускались альпийские цветы и трава поднималась вверх каждый день на несколько сантиметров. Внизу, мошка, пауты и комары не давали дышать забиваясь в ноздри и в пасть, а тут с утра до вечера веял прохладный ветерок и холодные чистые ручьи, вытекая из снежников высившихся на границе гор и неба, шумели пенной, бурливой прозрачной водой.

По краям альпийского зелёного луга, с густой, высокой травой и розовыми вкраплениями ярких цветов: горных маков и желтых сочно - хрупких лилий. То тут то там благоухали медовым ароматом бело - кружевные опахала зонтичных - местные жители называют их медвежьей дудкой…
Лето в альпийских, горных долинах расцветало во всём своём благоуханном и тёплом великолепии…

Олень поселился в густом высокоствольном ельнике, обрамляющем зелёной рамой луга и заканчивающийся, высоко и круто вздымающемся к вершине, каменистым распадком, с серыми пятнами каменных осыпей на крутых склонах и полянками зелёного кедрового стланика…
Там, где склон плавно переходил в пологую долину, блестело серебристой поверхностью горное озеро, по которому ещё в начале июня, плавали полу – растаявшие белые, непрозрачные льдины…
Олень, отлежавшись днём в ельнике среди заросших зелёным плотным мхом скал, выходил на травянистую луговину уже на закате солнца. Подойдя к шумливой горной речке, шурша крупной галькой зверь осторожно спускался к берегу, оглядевшись и прислушавшись наклонял к воде грациозную голову с молодыми рогами - пантами, ещё покрытыми нежной бархатистой кожицей и долго пил, изредка поднимая голову и прислушиваясь к воркованию водных струй в речном потоке…

Напившись, олень в несколько прыжков поднимался на высокий каменистый берег и в последний раз, своими большими, блестяще - острыми глазами осмотрев окрестности, вступал в высокую луговую траву и начинал кормиться, срывая постоянно жующими челюстями, самые сочные и свежие побеги. Здесь уже включался в работу слух.
Не обращая внимания на шум реки неподалёку и громкое жужжание шмелей, олень настораживался и высоко поднимал рогатую голову, когда слышал тревожное стрекотание лесных сорок – кедровок или тревожный свист проворных маленьких горных грызунов – пищух в каменных осыпях.

Покормившись первую половину ночи, олень уходил в тёмный ельник и ложился в знакомом месте. Подходы сюда, он знал хорошо и любой незнакомый звук, мог услышать за двести шагов…

... Олень был замечательного светлого, серо – белого цвета и потому, мы будем называть его Сивым, как местные жители называют светло – серые оттенки шерсти у коров и лошадей.
Сивый дремал до рассвета, и только на небе появлялась синеватая полоска зари, на восточной стороне горизонта, он вставал из лёжки и вновь, уже по знакомой тропе спускался на луговину, темнеющую большим открытым пространством, на фоне тёмных, ещё не проснувшихся горных вершин и многометровой высоты серых скал, вздымающихся в небо и пронзающих каменными остриями пиков изломанную линию горизонта, ещё чуть заметного, на фоне тёмного неба.
С холодных снежных вершин дул приятный ароматный ветерок и олень, остановившись, долго принюхивался, а потом осторожно и важно ступая, шёл навстречу ветру, выходя на луговину...

Через несколько часов, солнце, пробившись через высокую стену окружающих долину гор, показывалось над линией скал и яркий дневной свет весёлыми брызгами, разливался над притихшей долиной. Сивый, к этому времени заканчивал кормиться и уходил в тенистые ельники на очередную днёвку…

Так продолжалось изо дня в день…

Отъевшись, откормившись питательной и сочной травкой, олень округлился, раздался вширь, казалось, даже стал выше ростом. Шерстка, покрывающая рога постепенно подсыхала, а сами рога уже окостенели и Сивый, поддевая ими снизу стройные ёлочки, чесал их о смолистые гибкие стволики, пахнущие на задирах свежестью смолы и весной…
Несколько раз на альпийском лугу, уже солнечным утром, сквозь жужжание пчёл и звон реки Сивый, вдруг слышал шуршание приминаемой тяжелым телом травы и даже негромкое чавканье. Срываясь с места в галоп, олень на махах поднимался на склон и выбрав чистое место, развернувшись, видел внизу, среди сочной зелени, тёмно – коричневого, толстого неуклюжего медведя, который тоже отъедался сочными листьями и хрустел, сламывая под корень, выросшую высотой в два метра толстую медвежью дудку...
Однажды, медведь даже погнался за вспугнутым оленем, однако уже через двести метров безнадёжной погони остановился, раздраженно рявкнул и повернув в другую сторону, продолжил пастись, набивая себе рот сочной травкой, смешно торчащей во все стороны из клыкастой пасти…

В конце осени Сивый спустился в сосновые леса предгорий - скоро должен был начаться гон. Наступили тёплые ярко раскрашенные дни бабьего лета. По ночам на зелёную ещё траву выпадал толстый слой холодного инея, закрашивая зелень травы белым цветом…
Проходя по предутреннему лесу, идя на кормёжку в болотистую долину речки Олы, Сивый слизывал иней с поникшей промороженной травы и этой замерзшей влагой в его тело входил медленный и жгучий огонь желаний…

Началась пора изюбриного рёва…

Первые яростные трубные звуки, Сивый услышал на алой заре, рано утром и рёв раздавался почти с получасовыми интервалами, перемещаясь по высокой плоской гриве заросшей ольхой, багульником и крупными редкими соснами. Находясь ниже гривы метров на двести, Сивый не раздумывая поспешил на верх, сразу перейдя с места на ходкую рысь.
За осень бык накопил силы и энергии и потому, доскакал до гривы за считанные минуты. Поднявшись на плоскотину через седловину, он, выдыхая горячий воздух превращающийся в холодном утреннем сумраке в струйки серого пара вырывающиеся из раздувающихся ноздрей, услышал где - то впереди себя, в чаще, лёгкое потрескивание под ногами стада маток, которых гнал перед собой их властелин, мощный бык с семиотростковыми рогами.

Сивый взволновался и заложив рога за спину и вытягивая раздувшуюся от напряжения шею, затрубил жёстким баритоном… «И – и – хх, И – и – аа-аа…» Песня состояла из короткого первого рёва и последующего длинного переходящего с высоких, пронзительных нот на басовито низкие…
И тотчас, из чащи ответил властелин «гарема» из семи маток… Он запел визгливым басом и закончил, вовсе каким-то свирепым рычанием. Но запах самок вскружил голову Сивому и он быстро шагая вперёд, стучал рогами, разбрасывая по сторонам ветки ольхи, и фыркая приблизился к стаду маток и их вожаку и повелителю…
Наконец Сивый появился на поляне, где его ждал Королевский рогач, - мощный, сильный, уверенный в себе олень - изюбрь.

Быки на рысях сблизились и не доходя друг до друга нескольких шагов, остановились, а потом, медленно двигаясь по кругу, начали, вытянув шеи и склонив рога к земле покачивать ими, демонстрируя их, силу и красоту. Острые отростки рогов, собранные в корону, венчали головы оленей, как венчают ониголовы королей…
Королевский бык был заметно крупнее Сивого и его рога - коричнево-серые с белеющими концами отполированных отростков - выглядели устрашающе. Он опустил голову ещё ниже и вонзив рога в землю словно плугом рассёк её, прочертил тёмные бороздки и поднял над головой пучки травы и повисшие корни кустов.
Рога Сивого были более тёмного цвета и всего о шести отростков. Он тоже боднул землю и тоже вырвал пучки травы, частью оставшиеся на поднятых рогах…
Несколько минут, быки, словно модели на подиуме демонстрировали свою красоту, величину и силу.
Наконец олени сблизились и Повелитель гарема ударил первым и напрягшись всем телом, вздыбив шерсть на загривке и распушив тёмно – коричневую гриву внизу шеи, начал толкать Сивого назад, пробуя его силу и устойчивость. И как не сопротивлялся Сивый, упираясь и взрывая землю всеми четырьмя копытами, Королевский бык был намного старше и потому сильнее.

Он, выкатив кровавые глаза, дыша горячим воздухом через раздувшиеся ноздри толкал и давил на Сивого. И тот, постепенно, метр за метром отступал и наконец отскочив назад, развернулся и рысью, сохраняя достоинство побежал прочь от быка победителя. Тот, однако, его не преследовал, а остановился, гордо поднял голову с развесистыми красиво симметричными рогами и затрубил - заревел на всю просыпающуюся, отогревающуюся под первыми благодатными лучами солнца тайгу, и от избытка яростной нерастраченной мощи, стал рыть передним копытом землю, срывая с поверхности пожухлую траву…

Вдруг, боковым зрением он заметил, что одна из молодых маток – оленух, грациозно переступая стройными ногами потянулась в сторону убегающего Сивого. Олень – властелин прыгнул с места, галопом подскочил к красивой стройной матке, заметно меньшей размерами чем он сам и перегородил ей путь, своим большим телом. При этом он легко боднул её в бок и она отступив, развернулась и последовала к остальным «наложницам», послушно щипавшим травку невдалеке…
А Сивый, отбежав и скрывшись за деревьями, остановился и тяжело дыша, отходя от пережитого напряжения стал вглядываться и вслушиваться в том направлении, где остались матки и олень - победитель…

Молодой бык решил сменить тактику… Теперь он следовал в отдалении от стада маток, которых, бык – властелин, как опытный табунщик держал всех вместе не позволяя им разбредаться в разные стороны. По временам он выбирал себе очередную жертву, вскакивал, громоздился на неё сверху и под его тяжестью у «наложницы» дрожали стройные ножки…

Насладившись коротким актом обладания, блестя глазами, возбуждённый бык на быстрой рыси обегал свой табун по кругу и казалось, пересчитывал их - все ли на месте. При этом, пока владыка гарема занимался любовью с одной из них, другие матки мирно паслись не обращая никакого внимания на происходящее рядом. Они уже и сами становились жертвами этого грубого «насильника» и потому, ничему не удивлялись…

Сивый следовал за стадом Королевского быка и днём и ночью…
И как то, улучив минуту когда грациозная молодая матка отошла чуть в сторону со своей подружкой, Сивый стараясь не попадаться на глаза владетелю гарема, приблизился к ним и погнал их прочь, поторапливая ударами рогов и острых передних копыт. Украденные «невесты» следовали впереди него и уже через пять минут, свернув в крутой затенённый распадок, три оленя скрылись из глаз…
А в это время Королевский бык боролся с очередным «соискателем» и победив его, насладившись ритуальным триумфом, вдруг обнаружил пропажу двух своих «жён». Бык рассвирепел… На галопе, он обежал стадо нюхая воздух и обнаружив следы беглецов, кинулся за ними в погоню.
Но тут с другой стороны, из короткого, крутого распадка раздался хриплый, словно простуженный рёв старого быка и Королевский бык остановившись, ответил ему и вернулся к стаду…

… Сивый гнал «украденных» маток полдня и только поднявшись по долине высоко в предгорья, остановился у речки, напился и стал обнюхивать Грациозную, которая, в этот раз, не проявляла своего строптивого характера, лизнув Сивого в чёрный нос, нервно перешагивая с ноги на ногу покорно повернулась к нему задом…
И Сивый, взвившись над её крупом, обрушил всю свою застоявшуюся силу инстинкта на оленуху, вошёл в неё неожиданно мощно и глубоко и излил семена новой жизни в её покорное лоно. После короткого, но резкого наслаждения, олень – бык, вытолкнул матку из под себя, опустился на передние ноги, тогда как матка, отскочив в сторону, сгорбилась, словно от боли и потом неуверенно отошла в сторону…

Вот так, Сивый, впервые насладился, близостью с оленухой и испытывая, прилив силы и уверенности, тяжело втягивая чёрными широкими ноздрями прохладный осенний воздух, поднял грозную рогатую голову и заревел победительно и громко, заявляя свои права на свой небольшой гарем, на эту знакомую до мельчайших подробностей тайгу, на эту прекрасную осень, ставшую началом периода его зрелости и силы…

Теперь и он стал полноправным владетелем, пусть маленького, но своего «гарема» маток…


2011 – 2019 год. Лондон. Владимир Кабаков