Еще раз про любовь

С детства я страшно любила читать. В этом смысле я была просто «запойная», т.е. больная. Я читала сидя, лежа, кушая, стоя и на ходу. Думаю, что эта особенность передалась от мамы по наследству. Мама любила почитать, особенно на сон грядущий. Берет, бывало, томик Чехова и приговаривает: « наконец-то понаслаждаюсь с Чеховым» или «какое блаженство прилечь с Паустовским».. Хорошо, что в нашей квартире была очень приличная библиотека. Никакой макулатуры и книжонок посредственных писателей! Только полные собрания русских, советских и зарубежных классиков, начиная от древних греков и славян до современных известных писателей. К восьмому классу я прочитала буквально все книги из домашней библиотеки. Только не смогла одолеть ни одного тома из полного собрания Ленина В.И., которое занимало много места на книжных полках. Папа, по-моему, тоже его не читал, хотя ему, как коммунисту и морскому офицеру, наверно, полагалось. Маркс и Энгельс тоже были. Из этих классиков только « Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса произвело на меня впечатление. Остальное - тягомотина без привязки к жизни. Самых любимых авторов я читала с удовольствием по нескольку раз, и каждый раз сожалела, что « роман» так быстро заканчивался. Кроме того, я брала книги из городской и областной библиотек. Дети в нашем дворе не понимали моего этого увлечения и даже подсмеивались надо мной, зачем я часами сижу на скамейке во дворе с толстой книгой без картинок и выгляжу очень довольной?!
Стихи очень любила. Иногда так заденут строки, что самой что-нибудь хотелось изобразить. Ничитаешься, бывало, Лермонтова и пошла писать, прямо в лермонтовском стиле:
« Нет, я не ангел во плоти, я генияльный оборванец.
Голодный, вечно я в пути средь обнищавших, бедных странниц.
В изнеможеньи упаду, к плите могильной припадая,
О, сниспошли ты мне покой, я лишь об этом умоляю!!
Но нет покоя-я опять бреду, мятежный, неустанный,
В изнеможеньи упаду-чу, слышу голос странный…
Тот глас покуда я внимал, иссохший весь, горя томленьем,
Прохожий вор суму украл, спугнув прекрасное виденье.
И так далее в таком же духе.
Я была натурой увлекающейся и воображение, подхлестнутое Толстым и
Тургеневым рисовало меня в образе роковой красавицы, от которой благородные кавалеры добиваются руки и сердца, а также сразу понимают мою индивидуальность и исключительность. Сверстники часто признавались мне в любви и предлагали дружить. Но мне почему-то нравились недосягаемые красавцы из старших классов, к которым страшно было подойти, а не то, что заговорить. В тринадцать лет я по уши влюбилась в такого красавца! Странное дело, я его видела только издали, но его образ взволновал меня до умопомрачения. Я была близорука, а очки носить стеснялась. Может, поэтому он мне казался необыкновенным человеком. Мне очень нравилась его походка, а лицо я толком и не разглядела. Воображение дорисовало черные брови и синие глаза. Подружка, видя, как я страдаю, предложила назначить ему свидание как Татьяна Онегину посредством письма. Так и решила: написала записку красивым почерком, смочила духами и запечатала в конверт. Там предлагалась встреча в парке на определенной скамейке. Пришли мы с подругой. Глядим - сидит, ждет. Три раза прошли мимо предмета моего обожания, пока подруга не толкнула меня прямо на него. Я просто обомлела. И пока он шел рядом, не смогла промолвить ни слова. Даже не помню, говорил ли он что-нибудь. Если говорил, я не поняла ничего, а даже толком не рассмотрела его вблизи. Мне он показался еще прекраснее и умнее, чем я предполагала. Все, пропала моя жизненка! Еле дошла до дому на ватных ногах. И решила, зачем мне такие мучения - от этой любви нет никакого толку - одни страдания и неудобства! Больше я с ним не встречалась. Обходила его, едва завидев, но, проходя мимо его дома, сердце каждый раз замирало. Потом я узнала, что он троечник и любовь сразу прошла. Не любила я троечников.