Мертвая любовь

***

Тарелка горячего куриного бульона стояла не тронутой. Артур смотрел в окно на падающий снег и его бледное лицо совсем померкло за густо поднимающимся паром. София сама с трудом осилила половину своей порции, но половина это уже лучше, чем вчера. Очередной день она тщетно надеялась, что ее сын возьмется за еду, и, как раньше, будет облизывать большую блестящую ложку, которую сам выбрал, когда-то воображая себя взрослым. Ее свободная рука покоилась на колене под столом и нещадно дрожала. София не хотела показывать Артуру своего страха, но догадывалась, что он знает.
– Поешь немного, сынок… Хоть попытайся.
София не смогла избежать его взгляда. Ей пришлось снова смотреть в эти знающие, холодные глаза.
– Я не хочу, мама, – ответил Артур, и отвернулся.
София помедлила, подбирая слова, ей не хотелось, чтобы он снова разозлился.
– Артур, милый, ты хоть попытайся.
– Я пытался, правда, пытался. Вчера ночью, но ничего не вышло. Я не стал тебя будить. – Его лицо исказила судорога боли, но он улыбнулся. – Ты заметила, я укрыл тебя своим одеялом?
– Да сынок, спасибо.
Артур кивнул, его улыбка вышла не совсем искренней. Он вновь отвернулся в окно, и стал наблюдать за снегом. Снег ложился на скелеты деревьев легким ковром, сковывая их на веки. Раскинувшийся вокруг дома лес, окаменел, под его невесомой тяжестью.
– Я больше не хочу в лес, мама,– неожиданно сказал он.
София медленно поднялась из-за стола и ушла в свою комнату. Она остановилась перед дверью и крепко зажмурила глаза. Слова Артура обжигали голову, так что она с трудом сдерживала слезы. Хлопнув дверью, София не выдержала и зарыдала в голос, тщетно пытаясь подавить свою боль.
София понимала, что ее хорошо слышно на кухне. Знала, что он ее слушает. Но она не могла ничего с собой поделать. Пусть думает, что это из-за отца. Когда закончилась война, и когда возвращались выжившие, Артур часто видел ее слезы.
Под дверью появилась тень. Наверное, Артур испугался ее горестных криков, и захотел утешить. София сидела в дальнем углу своей комнаты, зажав рот рукой. Ее широко раскрытые глаза следили за мелькавшей под дверью тенью.

***
Очередное утро началось для Софии с невыносимого кашля. Кашель продолжался уже неделю. И каждый день ей казалось, что хуже уже быть не может, но следующим утром она понимала, что ошибалась. В доме было очень холодно. Софии была противна мысль о том, чтобы затопить печь. Стоило подумать о тепле, о треске огня, ярких языках пламени и тут же становилось больно, до тошноты. Очередным испытанием было открыть дверь спальни…
– Доброе утро, мама.
Артур стоял за дверью. Казалось, он совсем не ложился спать. София вздрогнула: Артур менялся каждый день, и уже не был тем, чем был вчера.
– Доброе утро, сынок. Ты не замерз?
– Нет,– резко ответил он и убежал на кухню, ждать, когда мама придет завтракать.
Есть ей совсем не хотелось. Но она должна была делать все, что делала раньше, иначе он поймет. София медленно вошла в кухню, стараясь не смотреть на сына. Воспоминания, так живо теперь снующие в ее голове, вновь заполнили собой комнату. На миг пропал ледяной пар из ее рта, застывшая лужа чая на обеденном столе, промерзшие и покрытые инеем стены. Артур, как бывало, сидел за столом в красных шортиках и белой майке, еще не проснувшийся, блуждающий где-то в сладком, эфемерном мире грез. Его голова с золотыми кудрями покоилась на тоненькой ручке, глаза лишь слегка были приоткрыты, следя за движениями матери. Дальше София как обычно одернула бы шторы и впустила солнце в их уютную кухню. Как и раньше, она бы начала призывать сына в наш мир сладкими словами, прельщать его чудесами грядущего дня. Артур бы заулыбался. Но тайком, иначе все пропало. Потом, когда мама вскипятила бы чайник, когда начала бы нарезать свежий хлеб, когда послышался бы скрип открывающейся баночки варенья, тогда бы Артур уже проснулся окончательно. София бы открыла желтую баночку кофе и составила компанию Артуру, наполнив чудесное утро не менее чудесным кофейным запахом. Так бы они и сидели молча, наслаждаясь новым днем, новым солнцем за окном и трелью птиц, порхающих с ветки на ветку. Потом из глубины дома раздались бы шаги отца, и он, как обычно, с неунывающей жизнерадостностью дополнил бы их ощущение семейного счастья, и прекрасного солнечного утра.
Но стоило этим шагам раздаться, как София тут же избавилась от воспоминания, глубоко внутри себя моля о том, чтобы оно больше никогда не возникало. И тут же ее поразила реальность. Она с сомнением взглянула на газовый баллон, который закончился еще вчера, и решила, что останется без завтрака. Мельком она подумала, что можно растопить печь, согреть дом и себя, но стоило ей посмотреть в окно, стоило только взглянуть на эти проклятые деревья, как перед глазами возникала картина, щедро делившаяся с ней ужасом.
–Я что-то не хочу завтракать, Артур, может, поиграем?
Артур неожиданно оживился и с какой-то надеждой взглянул на мать.
– Может, ты заболела? Может, тебе плохо, мам?
София пошатнулась, но успела ухватиться за край стола. Ее поразило то, с каким жаром он это произнес, как округлились его глазки и как заиграла на лице безжалостная улыбка.
– Нет, что ты, я здорова! – Поспешила ответить София. – Я чувствую себя превосходно.
Лицо Артура вновь сделалось холодным и даже обиженным.
– У тебя больше нечего есть, – пробубнил он, отворачиваясь к окну всем телом. – Ничего нет.
Некоторое время она это переваривала, а потом внезапный порыв ярости разорвал ее грудь.
– Перестань на него смотреть, перестань на него смотреть, перестань! Иди в свою комнату, иди, ложись спать, – кричала она.
– Не могу, – спокойно ответил Артур и медленно обернулся, показав пол лица. – Знаешь, почему я смотрю в лес, мамочка?
София молчала, лишь тяжело дыша и чувствуя, как новый приступ кашля подбирается к ее горлу.
– Ты знаешь… Я ведь уже сплю.
Артур отвернулся, но София успела заметить, как его взгляд скользнул по часам висящих на стене возле окна и показывающих без пяти минут двенадцать.
Она быстро выбежала на улицу, захлопнув тяжелую входную дверь. Свежий воздух немного оживил ее, но она не смогла сдержаться дала волю слезам.
Двор давно не убирали, и теперь это была снежная пустыня, как и все вокруг. Она стояла, высоко подняв голову и стараясь смотреть только на чистое, глубокое небо, и частые облака, спешащие куда-то далеко, туда, где возможно ее муж молчаливый и бездыханный. Внезапно, острые головы спящих деревьев нависли над ней и завертелись в безумном хороводе. Эта пляска закружила ее голову, и София упала на холодный, чистый снег, чувствуя, что теряет реальность.
Скрипнули дверцы небольшого амбара, когда-то доверху набитого сухими дровами, мелькнула мысль в туманной голове. София открыла глаза, услышала звук дрожащих зубов, с трудом поднялась с ледяной постели и, падая и спотыкаясь, вошла в ненавистный дом. Артур сидел на корточках, прижавшись спиной к стене возле ее спальни. Его остекленевшие глаза следили за Софией, а губы беззвучно шептали ее имя. София прошла мимо и заперлась в своей комнате.
Машинально переодевшись, в холодную, но сухую одежду, София мельком взглянула на красное легкое платье. Она надевала его летними вечерами, собираясь с мужем в театр. София поспешила захлопнуть дверцу шкафа, опасаясь вызвать воспоминания прошлой жизни, и забралась в постель, сгребая на себя как можно больше одеял, собранных со всего дома.
Ее тело начало постепенно согреваться, мысли гудели как линии электропередач, убаюкивая ее. София накрылась с головой и прижала ладони ко рту, ощущая на коже редкое тепло. Она уснула под звук щелкающей дверной ручки.

***
Тяжелое утро обрушилось на Софию новой более сильной порцией кашля. Бывало, она думала, что в этот раз точно задохнется и все закончится, но все продолжалось. София решила не вставать с постели, пока не выйдет роковое время. Продолжать обычный спектакль было уже невозможно и ни к чему. Артур перестал задавать вопросы по поводу того, почему больше не ходит в школу. София думала, что он уже знает, и поэтому не удивляется своей бесчувственности к окружающему. Он понял… С каждым новым днем он менялся и становился злым. Но София любила своего сына и знала, что ей нужно сделать. Но она все еще боялась… Ее пугало то, с каким нетерпением он на нее смотрит. С каким недовольством он следил за тем, как она ест, какие усилия прилагал для того чтобы мешать ей спать. Артур желал ей смерти. Она была уверена, что он понемногу, каждую ночь, открывал вентиль газового баллона, чтобы тот быстрее кончился, что он замирал, прислонив ухо к двери ее спальни, наслаждаясь надрывным, болезненным кашлем матери.
За дверью раздался жуткий, животный крик. София опомнилась, вскочила, и взглянула на часы, стоящие на прикроватной тумбе. Было уже почти двенадцать, а значит началось. Это повторялось каждый день в одно и то же время. Артур менялся, превращаясь в то, чем являлся на самом деле. София не решалась выйти из комнаты и снова увидеть его в этом состоянии. Она ждала, затаив дыхание, и он возвращался, как вернулся тогда. Но это было невероятно мучительно. Ее сердце рвалось на клочки, слыша, как он страдает изо дня в день. Она буквально чувствовала его боль, но терпела, думая, что помогает ему, забирая ее часть. Больше всего на свете она любила своего сына, и это была невероятная любовь, способная вернуть, позвать. Но Артур больше не любил ее. Мама заставляла его страдать, мама заставляла его быть здесь, а он не мог уйти. София понимала это, знала, что ее любовь губительна, и что чем больше она ее отдает, тем больше разжигает ненависть в холодном сердце.
Эти мысли вросли в нее, и уже не отпускали.
София засмеялась. Смех был обрывистым и беззвучным. Он больше походил на отчаяние, вырвавшееся на свободу, и обретшее, наконец, выход.

Она встала, вытянулась и вновь коротко засмеялась. На ее лице блуждала усталая улыбка, с которой она подошла к шкафу и распахнула дверцы, любуясь своим красным платьем. Крик повторился, и дверь ее спальни заходила ходуном под тяжелыми ударами кулаков. София сбросила с себя груду теплой одежды и, немного поежившись от холода, не спеша облачилась в любимый наряд. Крик перемещался по дому и уже больше походил на рычание вперемешку с плачем. Выйдя из спальни, София нежно позвала своего сына. Крик затих. Она начала поиски, думая, где он мог спрятаться. Но найти Артура оказалось легко. Он словно Гензель и Гретель в своей истории оставил ей след. Но это были не хлебные крошки, а кровавая полоса, тянувшаяся по паркету в его комнату. В комнате Артура все окна были занавешены плотной тканью, так что здесь всегда царила ночь. София стояла посередине, на мягком ковре, давая глазам привыкнуть к темноте. Луч света, падавший из коридора, немного помог ей, София увидела кровавую полосу, забравшуюся прямо под кровать Артура. А вскоре услышала и шорох, донесшийся оттуда.
– Сынок, иди к маме… – прошептала она, опускаясь на корточки перед кроватью. – Иди ко мне, не бойся.
Но Артур не показался. Тогда она нагнулась ниже и протянула под кровать руку, шаря ею в пустоте.
Артур стоял позади матери и смотрел на ее сгорбленную фигуру. София поняла это. Она почувствовала его ненависть, его тягостную любовь. Она знала, что он не может причинить ей вреда, что это чужие мысли и боль разжигают в его груди злобу, и заставляю желать ей смерти. Как можно быстрее, как можно быстрее…
София медленно повернула голову и, увидев Артура, то, во что он превращался каждый день в 11:55, улыбнулась. Его голова представляла собой незаконченный круг. Правая сторона была вмята, образовывая глубокий кратер. Из него непрерывно текла красно-черная жидкость. Половина лица была счесана, на глазу недоставало век. Артур глубоко вдыхал сломанным носом и выдыхал воздух с характерным хрипением. София поцеловала его в левую ледяную щеку и с лаской посмотрела в обезображенное личико.
– Я скоро приду, – прошептала она и поспешила вон.

***
Снег невесомыми перьями самоубийственно падал с серого плотного неба, застилая собой свое же прошлое. София стаяла возле деревянных ворот амбара. Она пыталась заставить себя войти в него. Ее легкое, летнее платье на фоне снежной пустыни казалось нереальным кровяным пятном на безукоризненно белом ковре. София прижала продрогшие руки к груди и, не сдержавшись, выпустила горестный стон прямо в облака. Лес вокруг нее зашумел и заговорил, охваченный криком ее души, освобожденной от боли, вины и страдания.
Теперь она не боялась вспомнить, и окинула лес взглядом, в котором не было страха. Тот день был последним теплым днем в их жизни.
В то утро печь обнажила Софии остатки последних красных углей – все, что осталось от запаса дров, заготовленных на зиму. София решила, что нужно идти в лес. Снега было в этом году очень много, под ним веток не найти. Она дождалась, когда проснулся Артур, и за чашкой теплого чая предложила ему помочь ей повалить одно из этих деревьев в лесу, образовывающих плотное кольцо вокруг их маленького домика, надежно спрятанного от всех бед извне. Артур охотно согласился. Это был не только отличный повод прогулять занятие в школе, дорога до которой представлялась ему тропой в ад. Но и особое приключение, повалить такого гиганта, такому маленькому существу как он!
София отыскала в амбаре топоры и длинную пилу для двоих. Она беспокоилась, что дома скоро станет совсем холодно, и что Артур может замерзнуть и заболеть. Она торопилась оправиться в лес, чтобы мальчик не успел озябнуть в быстро остывающем доме. В одиннадцать отправились в путь. Артур совсем раскраснелся, радостно прыгая от одного дерева к другому, и с видом знатока ощупывая ствол. София забавлялась его дурачеством, и иногда подыгрывала, подтверждая, что он прав, и это дерево никуда не годится. Наконец, с выбором было покончено, и они принялись за работу. Руки Софии быстро устали от тяжелого топора, пилить оказалось совсем невозможным, так как Артуру было слишком тяжело тянуть на себя пилу. Ствол дерева был не особо широким, не смотря на его высоту. Артур предложил подменить ее, ведь он стоял без дела со своим маленьким топориком и смотрел, как лицо мамы покрывается потом и как слабеют ее руки. Она согласилась, так как уже совсем не могла работать. Не смотря на то, что она угробила на это более получаса, дерево еще не поддавалось и казалось достаточно крепким. София отошла подальше и прислонилась спиной к бело-черному дереву, устало откинув голову к солнцу и закрыв глаза. Артур принялся за работу, он без устали стучал своим топориком, искренне желая внести свой вклад и помочь маме. Раздался треск. Артур завороженно смотрел на падающего исполина, медленно отходя назад. На его личико упала тень, прошив длинную прямую по снегу.
Эхо словно стон прокатилось по лесу и еще долго, бесконечно долго блуждало в его темных уголках. София умерла тогда, но осталась жива. Она какое-то время смотрела, как опускается встревоженный снег и как качаются на горизонте длинные ветви сломленного дерева. В ее голове звучала последняя секунда. Она разливалась по телу и ударяла в мозг, заставляя поверить. Время Артура на ручных часах Софии показывало – 11:55.

София с силой дернула за железное кольцо двери и отворила створку. Внутри амбара пахло лесом. Он был пуст, олицетворяя ее ужас. После того дня она ни разу сюда не возвращалась, а стоило, наверное. Это место было запретным для нее, в дальнем углу амбара лежал этот самый запрет, холодный, под белой простыней. В дальнем углу амбара лежало то, что она возненавидела, что прокляла и прогнала из сердца, из-за того, что сама с этим сотворила.

***
Слезы текли все медленнее, постепенно застывая на холодной коже. София лежала рядом с сыном, уткнувшись в его золотые локоны. Она крепко обнимала его тело, чтобы потом, когда тьма рассеется, оказаться с ним рядом. Навсегда…