Рождественская ночь Клима Ивановича. (Святочная новелла)

Рождественская ночь Клима Ивановича
            Святочная новелла

Хозяин трёхэтажного особняка не уберёг, растяпа, свой урожай от раннего мороза и всё выбросил в яму. Туда, где его сосед по участку второй год строил фундамент под типовую дачку. И Климу Ивановичу крупно повезло, что он первый наткнулся на эту огромную груду картошки и свёклы. Даже раньше тех нахальных черномазых бомжей, которые его бьют за то, что он тихий и честный. Которые продают возле магазинов украденные у дачников овощи.

А Клим не из их грязной компании. И не бомж какой-нибудь. Он, можно сказать, «среднеспециальный» интеллигент, и голова у него еще светлая. Вот и сейчас он сразу сообразил, что Рождественская ночь у него будет как у людей. И быстренько, на электричке, где с пенсионеров денег за билет не берут, в несколько ходок перевёз найденное богатство в погреб, вырытый прямо в его комнате на первом этаже сталинского дома.

Клим Иванович радовался, что совсем забыл об аппарате, ржавеющем в погребе с советских времён (а то бы он и его давно продал, как все остальные вещи в доме, в том числе дверь от туалета). Сегодня с раннего утра он разделся до нижнего белья, чтобы не испачкать свою выстиранную одежду. Поставил аппарат на плиту. Покидал в цинковую ёмкость, найденную возле бани, осклизлые картошку и свёклу, тщательно всё перемял, перемешал, и дело пошло...

Вечером настроение у Клима Ивановича было тихое, радостное. Громкая музыка в частном ресторане, которая никогда не давала ему спать по ночам, сегодня впервые была кстати. С площади сочились в комнату сквозь газеты на окне разноцветные огни буржуазных магазинов. И Клим решил поэкономить свою единственную лампочку. Да и чего её включать, если на улице вертятся яркие световые вертушки, и хорошо видны все его 16 пустых квадратных метров под высоким потолком. В такой яркости мимо стакана руку не пронесёшь!

Клим Иванович готовился к празднику с волнением. С тех пор, как он похоронил супругу, умершую пять лет тому назад, как сказали врачи, от «нехватки в пище белков», часов у него не было, но он знал, что скоро из окон ресторана за стенкой начнут пулять в небо ракетами. А пока он подошел к стене и поправил портрет президента, найденный во время выборов в куче мусора. Потом по традиции, заведённой супругой, зажег самодельную лампаду возле бумажной иконки Спасителя. Оделся, повязал себе блестящий от утюга галстук.

Две бутылки слабенькой мутной самогонки, нацеженные за весь день на аппарате, Клим Иванович поставил на тумбочку, которую он когда-то подобрал возле горбольницы и приспособил вместо проданного стола. Налил в алюминиевую миску кипятку, раздавил в нём бульонный кубик в честь праздничка. И не успел положить рядом луковицу и кусок хлеба, как увидел старого знакомого.

— А-а, Витёк! Чего-то ты один сегодня? Ну, погоди, вот сейчас на улице ракеты загрохают, и я налью... Во, слышишь? Уже пора!

Клим Иванович стоя перекрестился на иконку, выпил из одноразового пластмассового стаканчика и крякнул. Похлебал водицы с кубиком.

— Чего-то слабовата крепость немного получилась, а, Витёк? Может, дебет с кредитом не сошелся — свёклы мало положил? Давай-ка повторим...

Настроение у Клима заметно улучшалось. И так же ласково он встретил и других своих гостей:

— А вот и Миша... И Боря. А Рыжего Бандита пока не видно...

Клим Иванович подошел со стаканом к окну — отлепил с рамы верхнюю газету. Посмотрел на платную ёлку, с Нового года стоящую на площади за металлической оградой. Увидел праздничную толпу в серебристых мехах возле платного Деда-Мороза.
И тут у него как-то сами собой потекли старческие слёзы. Он вспомнил, как в юности встретил на этой самой площади девушку, как он долго, по-тогдашним правилам, ухаживал за ней, прежде чем она стала его женой, но Господь за всю их вечную жизнь так и не послал им ребёнка.

— Я в-вам так с-скажу, ребятишки! Рождество — это радость жизни. Тихая и постоянная радость. Все мы б-братья, согретые Всевышним. А з-злым и подлым людям Бог радости не даёт. Д-да! – патетически сказал Клим Иванович.


Качаясь, он вернулся к тумбочке. Снова выпил и вдруг опять заговорил, утирая слёзы:

— Вы знаете, я люблю всех, и вас, р-ребятишки, тоже люблю. И д-даже участкового! А что? И участкового! А то, что он хочет меня выселить из моей квартиры, так это с-служба у него такая. Кому-то моя комната нуж-жнее. Я з-знаю: ему в ресторане приказ-зывают!

Секунду он помолчал, склонил голову, но тут же сам себе возразил:

— А к-когда я главбухом был, ко мне все — с почётом! Да!

Поздний час и самогонка творили своё дело, — Клим положил голову на тумбочку. С минуту подремал, но ускользающим сознанием оценил: если он сейчас не разденется, то утром проснётся в измятой одежде, а он к такому не привык. С трудом заставил себя подняться.

Вдруг комната задрожала от барабанов в ресторане за стеной, и Клим Иванович как-то трезво крикнул:

— Клим никогда не станет считать у вас кровавые деньги!

Но после этих слов сразу же сник и пугливо огляделся. И тут заметил новых гостей:

— А-а, все с-сбежались на х-халяву! Ну, ладно, вы тут г-гуляйте, р-ребятишки...

Держась за стену, Клим Иванович добрался до кроватной панцирной сетки, лежащей на полу. Кое-как разделся и провалился в небытие.

А на тумбочке с хлебными крошками в ярких бликах рождественских огней остались пировать тараканы...
1995 г.
Коллаж автора.