СОСЕДИ 2

СОСЕДИ 2

- Добра, Добра! - Нина Ивановна звала свою собачку, но та не откликалась.
Сколько же времени? Ещё темно. Что ей не спится? Куда могла деться её собака, она никогда не отцепляла её на ночь. Как отравили её прежнюю собачонку, так она больше и не отцепляет. Днём собачонка бегает, а ночью всегда на цепи, вреда от неё нет. Эту собачку ей принесли какие-то мальчишки, они всем предлагали. Щенков было несколько. Она взяла у них одного, самого пушистого, оказалось, взяла девочку. Кутёночек был слабенький, может, поэтому она его и выбрала, мол, всё равно пропадёт у них, а она молочком выпоит, глядишь, и выходится. Не только молочком выпаивала, а и детскую смесь ей покупала, соседи посмеивались над ней, мол, из ума бабка выжила, собаку смесью поить.
И вырастила... ребёнка, а не собаку. Совсем не злая собачонка была: ко всем ластится, руки лижет. Маленькая, толстая, на коротеньких ножках - смешная такая собачонка. Поэтому и назвала она её Доброчкой.
- Добра! Добра!
Видно, не нашла ещё соседка свою собачку. Что там случилось? Куда могла убежать эта собачонка? Я вышла во двор. Надо сходить к соседке, а то как-то неспокойно на душе. На улице ещё тихо, да и рано ещё, спят люди. Улица у нас сама по себе тихая, последняя улица у самой реки Белой. А Нина Ивановна на самом спуске живёт. Хатка у неё старенькая, живёт одна, а из живности у неё только птица.
Иду по тропочке, стараясь не сойти на траву, а то ноги сразу станут мокрые. Впереди виднелась фигура женщины с лопатой, тихонько идёт. Она! У неё ноги болят, и быстро она не ходит.
- Куда это Вы с самого утра ходили? - Я показываю глазами на лопату...
- Доброчку свою хоронила... Вернее, то, что от неё осталось...
Она стояла передо мной, держась за лопату двумя руками. По её щекам текли слёзы. Руки вздрагивали, а вены на руках, и без того выпирающие и синие, казалось, вот-вот лопнут. Она подняла глаза, и я испугалась: глаза у неё были пустые, потухли...
Я не тороплю её. Пусть поплачет. Потом сама расскажет, что произошло. Я обняла её, а потом осторожно, поддерживая под руку, подвела к пенёчкам, что стояли у забора и заменяли лавочку. Мы присели. Она так и продолжала держаться за черенок лопаты, видно, не отпускают его её рученьки. Так бывает, рада бы разжать пальцы, а не получается. Сидит она, покачивается из стороны в сторону... А меня как будто и нет рядом. Это ничего, пусть посидит, главное, что не одна и есть кому рассказать.
Вот уже и отошла чуть... - видно, вернулась душа её, заговорила:
- Сон у меня чуткий сейчас, не спится мне, особенно в последнее время. Всё думаю, продать, что ли, дом и к сыну уехать? А всё жалко, мамкина хата рядом, как ходила к ней при жизни, так и хожу, проведываю. Уберусь там, зимой печь протоплю - это уж обязательно. Поговорю с ней... - с мамкой! А может, и с хатой. Что я берегу эту хату? И сломать её не дала. Думаю, пока жива, и она пусть живёт со мной...
Так о чём я? Шум во дворе услышала. Приподнялась я, даже в окно выглянула - никого. Слышу, собачонка моя радостно так завизжала, она всегда была рада гостям, так же, как и я. Мы с ней хорошо понимали друг друга. Только выйти хотела, приоткрыла, было, дверь, а мне этой дверью и в обратную... Услыхала крик, потом рычание собаки. И всё! Не помню ничего больше. Сильно меня дверью ударили.
Как очнулась, вышла, а Доброчки на цепи нет. Может, ещё чего нет, не смотрела я... Вижу, кровь во дворе, до калитки тянется. Думаю, если укусила кого, так крови уж больно много... Как рассвело, я её по следу и нашла, а так след в траве не видно было. Нашла у речки... то, что от неё осталось. Закопала в саду под деревом... - далеко ходить не надо, каждый день видеться будем. Не возьму больше себе собаку.
3
А недавно приезжала к ней дочка, за ней она приезжала, забрать к себе хотела, но не получилось у неё уговорить мать уехать в Германию.
Нина Ивановна последнее время часто болела, но иногда выходила за ворота. Сейчас во дворе цветут акации, и она всегда, выходя из дома, спешит сюда. Но как спешит - тихонько идёт, опираясь на палочку. Она садится под ними, вдыхает их нежный аромат и слушает, как гудят пчёлы. Эти акации выросли сами, никто их не сажал, разнесло ветром семена по земле, вот они и выросли. Она их с детства помнит, они росли вместе с ней и стали частью её самой, частью её мира. Без них она не мыслила ни своей улицы, ни своего дома. Она уже давно не уходит далеко от дома. Ноги совсем не слушаются её: то одну подвернёт, то - другую, посидит под акациями и назад - в дом.
Всё её окружение составляли утки да десятка три кур, которые сами по себе бродили по всему огороду, неслись, выводили потомство, умирали от старости. Когда-то был у неё большой огород, сейчас всё заросло травой, и только на пятачке вскопанной земли она ещё что-то сажает. Картошку в этом году посадила сама, без посторонней помощи; петрушку и укроп посеяла да небольшую грядочку морковки.
«Совсем не двигаться нельзя, - думала она, - а то сляжешь и больше не встанешь, а мне ещё дочку дождаться надо».
Вот она и шевелилась потихоньку. Дочку в гости ждала. Хоть ненадолго, а каждый год приезжала Лариса из своей Германии. И дождалась. Нина Ивановна сразу ожила, повеселела, но чем ближе подходила дата отъезда дочки, тем хуже она себя чувствовала. То ли лень на неё навалилась, то ли усталость, но совсем не хотелось ей ничего делать, так бы лежала и лежала. И мысли плохие в голову лезли, что лучше бы сейчас уйти из жизни, пока Лариса не уехала.
«Не приедет дочка на похороны, - думала она, - только раз в год она приезжает, больше не получается. А год ещё прожить надо». Сядет она на диванчик и смотрит на дочку, а глаза почти ничего не видят, как плёнкой какой их заволокло. Капает капли, да толку от них нет. Я к ним тогда пришла, с Ларисой повидаться. Лариса от матери не отходила.
- Мама, давай я тебе волосы расчешу, они уже высохли. Да садись к столу, ужинать будем. Я курочкам насыпала зерна. Ногу свою давай, ставь её на стульчик, натру какой-нибудь мазью и тёплые носочки тебе надену, мёрзнут ведь ноги, вон какие холодные. Какой мазью ты натираешься? У тебя тут целая аптека, сразу и не разберёшься. Ты хоть срок годности смотри.
- Доченька, ты не балуй меня, а то разбалуюсь, тяжело отвыкать будет. Сама я причешусь и ногу сама натру. Что выписывают, то и беру в аптеке. Не вижу я никакого срока годности. Ты на похороны ко мне приедешь?
- Мама, прекрати сейчас же! Не говори об этом, живи, - она сказала это бодрым голосом и отвернулась, чтобы мать не догадалась, что она плачет.
За эти две недели, что она жила в родном доме, мать как-то сразу сдала и всё больше лежала - не хотела вставать с постели, не ела, не разговаривала, чуть посидит у стола и засыпает на своём диване. А дочке так страшно становится, кажется, что мать уснёт и не проснётся. И она время от времени подходит к дивану и тормошит мать, а та обижается на неё за это. Вот и сейчас Лариса подошла к ней, а та похрапывает и не просыпается. Сердце больно сжалось в груди. Она наклонилась над матерью, вглядываясь в её бескровное лицо, и осторожно потрогала за плечо...
- Мама, вставай! Не спи! Что ты постоянно спишь? Поговори со мной...
- Что тебе надо, я только задремала, а ты будишь меня. Мне почти восемьдесят, а мой Иван уже слёг в этом возрасте. Не трогай меня, сил у меня нет, - сказала несколько слов и снова захрапела.
Лариса присела на стул возле матери и слушала этот булькающий храп. Раньше мать никогда не храпела. Вот она уедет, скоро уедет, и что мать будет делать без неё, совсем одна? Вчера приезжала «скорая», померили давление и уехали. Кому нужны старики? И она скоро уедет в далёкую Германию, из дома - домой. Что говорить, отвыкла она от деревенской жизни без удобств, а как мать всю жизнь так живёт? И уезжать никуда не хочет. А о ней мать подумала? С каким сердцем она оставит её здесь одну? До чего же она упрямая.
А Нине Ивановне в это время снился сон, будто она собирает дочку в школу, заплетает ей косички, повязывает красный галстук и любуется ею - какая она у неё красивая. А вот уже она взрослая, тоже у неё в гостях, держит на руках маленькую дочку. А она суетится и помогает собирать им вещи. Только уехала Лариса, а внучку оставили ей: девочка заболела, и её не взяли в самолёт. Лариса улетела, пообещав скоро вернуться, а их тогда положили в больницу...
Ей снилось то, что уже было когда-то, но она не понимала, что это только сон. Она снова ходит по длинному больничному коридору и ищет свою палату. Вот она находит её, но там только одна кровать, им дали одну кровать на двоих. Детского отделения в старой больнице тогда не было, и их с внучкой положили во взрослое. Поступили они на выходные, и никто не принёс девочке кашу, а ей всего-то восемь месяцев было. Внучка плачет, есть хочет, и она жуёт ей свои макароны. Долго жуёт, а потом суёт в ротик, кормит её и плачет... Наверно, поэтому она всхлипнула во сне...
- Мама, проснись! Что с тобой, мама? Да не спи же ты! Открой глаза! Мне страшно...
Но Нина Ивановна не слышит её. Она потерялась в своих воспоминаниях и спит, спит...