Книга рассказов о любви. Полный вариант.

Александр Пушкин

«…Чем более мы холодны, расчетливы, осмотрительны, тем менее подвергаемся нападениям насмешки. Эгоизм может быть отвратительным, но он не смешон, ибо благоразумен. Однако есть люди, которые любят себя с такой нежностью, удивляются своему гению с таким восторгом, думают о своем благосостоянии с таким умилением, о своих неудовольствиях с таким состраданием, что в них и эгоизм имеет смешную сторону энтузиазма и чувствительности…»



Самая лучшая ночь года.
Рассказ

…Свернули на загородное шоссе и помчались в сторону Тосно, разглядывая придорожные рощи и болотистые озеринки, залитые весенней водой.
Настроение у Алексея, поднялось. Он любовался пролетающими за окном пейзажами, цокал языком, и повторял: - Ты посмотри Васильев, как рощи приготовились к весне. У сосен и елей цвет стал другой, чем зимой. Сосны тогда какие-то бесцветные, а сейчас посмотри, принарядились, зеленые стоят, одна к одной - залюбуешься!
Он хлопнул себя по колену: - Ели зимой тоже другие, почти черные, а сейчас темно-зеленые, лапки подняли, отогреваются и сделав паузу добавил: - Лета ждут!
Васильев слушая болтовню Алексея поддакивал, улыбался. Сам он не умел и не любил говорить красиво, но слушая Алексея поддавался напору его оптимизма и начинал любить в природе то, что в обычное время было для него обыденностью или привычкой.
Раззадорившись, Юра иногда сам рассказывал о местах своих охот в родной деревне, под Калинином и видя, что Алексею это по настоящему интересно, припоминал детали и подробности лосиных и кабаньих охот.
…Не доезжая Тосно, свернули направо, по виадуку переехали железную дорогу и там, начались настоящие леса и Алексей во все глаза вглядывался в сосняки, всматривался в просеки и вырубки по сторонам от шоссе…
Его тянуло в эти нехоженые места, и он начинал волноваться.
- Вот мы как-нибудь с тобой Юра должны сюда, в эту сторону, двинуть с ночевкой, а то и с двумя. Этот лес идет в сторону Тылового, а там прошлой осенью ребята рубили сруб для дачника, на краю поселка и к ним под вечер, еще по свету медведь к огородам пришел.
- Они мне рассказывали, что хозяйская собачонка испугалась, заскочила в дом и под кровать залезла с визгом. А медведь в ельнике за огородом долго ходил и рычал недовольно. Так этот медведь, наверное где-то там и лег - Алексей махнул рукой в сторону густого сосняка, - на зиму. А сейчас уже встал и бродит, пропитание ищет. Вот бы нам его соследить…
- Некогда сюда ходить – не согласился Васильев. - Тебе в этом клубе
можно и отпроситься, а я кого вместо себя оставлю? – вопрошал он, въезжая в деревню Угловая.
Алексей уже рассматривал деревенские дворы и спрашивал: - Как ты думаешь, есть здесь у охотников хорошие собаки или нет?
Васильев повернул налево, проехал мимо последних изб и прибавил газу.
- Думаю, что здесь собак путевых нет,- продолжил он разговор - потому что и охотников тут немного. В основном, дачники, а они все больше на огородах копаются, или редко-редко по осени за грибами за околицу выйдут…
Васильев криво улыбнулся. - И там-то блудят…
Эх, хороший домок – не дослушав начинал восхищаться Алексей.
- Тут можно незаметно, с собачкой, задами в лес уходить и зверя добытого спокойно заносить в дом, чуть ли ни днем…
- Вот помню как в Сибири, помогал егерю - приятелю «службу править» - продолжил он и на какое-то время отвлекся, что-то разглядывая в молодом сосняке близь дорого.
- Отвяжем собак, через забор перелезем и уже в лесу, никто не видит, не любопытствует. Вот так один раз осенью, в самом начале, рано утром вышли, решили на дальний солонец сходить. С нами были две собаки: его кобель Грей, и мой молодой и бестолковый Саян. Прошли метров сто, слышим собаки кого-то рвут и тявкают, как на зверя. А туман был, как молоко. Прибежали мы, смотрим, а они лису поймали, и уже ей задние лапы перекусили: она сидит и на передние опирается. А когда собака наскочит, тут она как кинется, как клацнет зубами, ну что тебе волк. А ведь, небольшая, по сравнению с кобелями...
Юра затормозил перед дачным городком и тихонько поехал по изрытой ямами колее, внимательно слушая рассказ приятеля.
А Алексей замолчал, снова вглядываясь в стоящий стеной, подходивший прямо к дороге, густой сосново-еловый лес. Он уже готов был бежать в чащу, так ему не терпелось.
- Ну и что дальше -то? – спросил Юра.
- Мы собак натравили, - продолжил Алексей и они ее задушили: все равно она уже не могла бегать.
Алексей вздохнул: - Но она моего Саяна крепко цапнула, так что он аж завизжал от боли. Но с той поры только лишь свежий лисий след учует, сразу галопом летит, поймать хочет…
Алексей засмеялся.
Машина остановилась. Алексей выскочил, открыл ворота и «Жигули» задним ходом въехали на участок…
Юра Васильев очень любил такие рассказы Алексея и живо представлял себе бескрайнюю, сибирскую тайгу, зимовье и солонцы, медвежьи берлоги и изюбриный рев…
Алексей приехал в Ленинград лет восемь назад, а до этого жил около Байкала, и бродил по лесам с юношеских лет. Он знал множество интересных историй, которые очень нравились Васильеву. Да и рассказывал Алексей всегда воодушевлённо, с интересными деталями…
По приезду, как обычно он стал растапливать печку, а Алексей взяв флягу и поехал за водой на водокачку. Когда вернулся, печка уже гудела и в крошечной избушке, воздух нагрелся.
Поставили чай, Васильев нарезал холодной лосятины, луку, хлеба, достал припасенной заранее самогонки, разлил по пластиковым стаканчикам. Сели за стол, чокнувшись выпили, закусили, заедая крепкий первач хрустящим луком и мясом.
Через несколько минут глаза у приятелей замаслились, потеплели и Алексей размягчившись, завел свое обычное: - Эх, сейчас чайку с пряниками и как в раю будем – сыты, довольные и нос в табаке…
Васильев, подкладывая ему мяса, налил еще самогонки, а свою рюмку отставил в сторону.
Ты что не будешь? – привычно спросил Алексей и не ожидая ответа,
опрокинул стаканчик в рот…
Наевшись, убрали со стола и занялись делами. Юра стал не торопясь разгружать прицеп привезённый из города, а Алексей взял топор колун, пошел за избушку, где стояли дровяные поленницы и горой лежали напиленные чурки.
Сбросив куртку, он подступил к первой чурке. Поставил ее на березовый крепкий пень, рассмотрел трещины в древесине, и наметившись, ударил с аханьем и большим замахом – чурка легко разломилась надвое.
Разрубив оставшиеся половины надвое, он взял следующую…
Так, быстро, ловко и даже красиво, одну за другой он колол чурки, пока не образовалось приличная горка.
Разогревшись, снял свитер и остался в футболке облегающей его высокую широкогрудую грудь и мускулистые плечи. Взяв острый топор, играючи начал рубить четвертинки чурок на поленья. Дерево, словно невесомая материя летала под его руками. Тюк-тюк, тюк-тюк – мерные взмахи топора. Стук-стук, стук-стук – падали рядом поленья, одно на другое.
Васильев выйдя на минуту, залюбовался его работой.
- Хватит, хватит! – останавливал он Алексея. - Иначе на следующий раз ничего не останется...
Алексей улыбнулся, положил топор, переносил нарубленное в поленницу и с шумом и фырком, умылся под рукомойником…
- Надо бы подремать немного? – спросил Юра, поглядывая на солнышко поднявшееся высоко.
- Это можно – ответил Алексей. - Немного соснуть не мешает, потому что у костра здорово не разоспишься...
Он вошел в теплую избушку, разобрал раскладушку и лег, укрывшись с головой бараньим полушубком, и почти сразу засопел – он плохо спал ночью.
Васильев тихо убрал всё со стола и тоже лег на топчан у стены, вздыхая и кряхтя – у него болела спина после операции на позвоночнике.
Засыпая, Юра думал: «Какой здоровый этот Алексей – медведь просто. А вот не везет мужику в жизни. От жены ушел, живет как бомж, в клубе. Хотя я видел его подружку: молоденькая и красотка, хоть куда, а вот надо же влюбилась в мужика. Из-за нее он и ушел… наверное». Васильев вспомнил свою жену и дочь, заулыбался, поворочался и уснул, чуть похрапывая.

…Было тихо и пунктиром, сквозь сон, слышал Алексей приближающиеся и удаляющиеся по дороге голоса идущих с автобуса дачников, да изредка порыв ветра брякал чем-то металлическим на крыше.
Окончательно проснувшись, он стал немного думать о работе, немного о Наталье, а потом о Юрином характере…
Он знал, что многие простые люди думают и говорят о жизни совсем не так как об этом пишут в книгах и газетах. Они, эти люди, наученные горьким опытом не верят мечтателям, поэтам и вообще пишущей и читающей братии. У них свои смыслы и свои принципы, часто жестокие и несправедливые, но как не странно, вполне отвечающие той правде жизни, о которой так много говорят на ТВ и на радио и которую, Алексей тоже знал хорошо, работая с этими людьми на прежних шарашках и халтурах.
Он, Алексей, не всегда был согласен с их мнением и потому, гадал иногда, слушая злые реплики Васильева, - где и когда он стал таким циничным и недоверчивым. И вместе, он видел и знал, что Юра умеет ценить и любить красоту в природе.
Часто, без определенной цели они бродили по лесам, ночевали у костров и Васильев, пародируя Алексея называл эти походы - «соловья послушать». Это выражение появилось в обиходе между ними, когда Алексей рассказал Юре как он сходил с ума от восторга и любви, когда впервые услышал ночных соловьев, в деревне под Смоленском, на очередной халтуре…
Алексею часто под грубыми и даже циничными афоризмами Юры Васильева слышались простонародные истины о добре и зле, о счастье – несчастье. И пусть сам Алексей не разделял враждебного отношения Васильева к миру интеллигентных людей, но во многом не мог не согласиться с Васильевым, хотя бы потому, что все мы живем для народа в котором родились, и в котором после смерти растворимся без остатка, со всеми нашими достоинствами и недостатками. А интеллигенты, постоянно выделяли сами себя из человеческого окружения, отстраняясь от простых людей…
...Алексей поднялся, потягиваясь вышел во двор, глянул на солнце опускающееся к западу и заторопился. Тщательно помыл лицо и руки ледяной водой из рукомойника. Вытерся, растирая кожу щек и под глазами докрасна. Войдя в избушку дернул Юру за ногу и в ответ услышал: - Я уже не сплю…
Собирались быстро и весело. Алексей рассказывал, как в Сибири, полдня и вечер на ходу по тайге, только-только заснув в душной зимовейке, а уже приходилось вставать, жевать безвкусную корку хлеба запивая сладким, крепким чаем , а после, в кромешной, хрустально-холодной тишине ночи, спотыкаясь в черной настороженной темноте идти на ток, не зная поют ли петухи на этом месте или их разогнала неделю назад незадачливая компания молодых, городских охотников…
Вышли около четырех часов дня. Шли не торопясь - смотрели под ногами следы на влажной тропе. После нескольких поворотов, с тропы на визирку, потом на лесную дорогу, потом снова на визирку, перевалили незаметно низкий водораздел, и уже по закатному солнцу, по течению талой воды определили, что идут на запад.
Бегущей воды становилось все больше, и наконец, поперек их пути, блеща на солнце, пролег прозрачный поток, виляющий течением по низу небольшой долинки. На дне его была видна шевелящаяся прошлогодняя трава, а течение было сильным и стремительным.
Перепрыгивая самое глубокое место, Алексей набрал воды в правый сапог, но только смеялся, и повторял: - Здесь уже недалеко, и я тебя Васильев приведу на классное место, на поляну, где тепло даже ночью.
Васильев хмыкал, смеялся в ответ, но хорошее настроение Алексея передалось и ему…
Вскоре, действительно вышли на большую, чистую поляну с пробивающейся кое-где из-под прошлогодней серой, свежей зеленой травкой. Здесь, под мохнатой разлапистой елью, увидели большое кострище.
- Я здесь недавно ночевал – коротко сказал Алексей. А Васильев развил тему: - Видел, видел, как тебя с руки кормила бутербродом, длинноногая брюнетка.
Алексей улыбнулся, но промолчал. «Откуда он узнал,- мелькнуло в голове.
- Может быть, действительно видел, а может, кто из его знакомых видел, как мы с Натальей прошлый раз в город возвращались».
Ему было все равно, знает или нет Васильев о Наталье, но на всякий случай он строгим голосом сказал: - Ты, Васильев, языком мутить мути, но помалкивай. У меня и так неприятностей через край!
Васильеву хотелось послушать Алексеев рассказ о молодой, красивой девушке, но он понимал, что если не остановиться, то Алексей рассердится, а портить отношения с ним Васильеву не хотелось.
«Хоть он для меня и не понятен, но мужик он неплохой, и охотник интересный, а главное есть кому рассказать о моих добычливых или неудачных охотах, о лесных переживаниях. Хоть он и интеллигент, но лес понимает, и других слушать умеет».
Думая об этом, Васильев собирал сухие дрова для костра, поправлял лежанку из еловых лап. Алексей, в это время, развел костер, принес воды, поставил котелок на костер и потом, поудобней устроившись на лежанке, задумчиво загляделся на солнечный закат.
- А ведь пора на подслух – вдруг, словно очнувшись от дум произнес Алексей и Васильев в нетерпении произнес: - Давно пора...
Наскоро попив чайку и закусив домашней Васильевской снедью, охотники торопясь, но чутко прислушиваясь к молчаливому лесу, пошли к току.
По упавшему, полусгнившему бревну перешли очередной ручей, чуть поднялись молодым ельником в горочку и выйдя на широкую просеку – дорогу среди крупного сосняка, первый раз остановились послушать…
Здесь, Алексей, два года назад, ранней, жаркой весной проходил по просеке, возвращаясь из очередного похода. Вдруг, из кустов вылетел крупный угольно-блестящий глухарь. Алексей тогда вскинул ружье, проводил птицу стволом… и не стал стрелять. После, он долго осматривал место откуда слетел глухарь, ходил под соснами глядя на землю и наконец, у крупной сосны с шапкой хвои на вершине, увидел глухариные палочки помета, словно рассыпанные по мху и старой хвое.
Тогда, он довольно заулыбался и подумал: «Да - да, здесь может быть ток…»

Много времени с той поры прошло…

…Придя на то место, Алексей и Юра остановились на дороге, чуть отошли друг от друга и стали слушать…
Солнце садилось за лесом, острыми золотыми лучами проникая вглубь сквозь густые стволы и ветки. Сумерки были ещё далеко, но прохладные тени уже укрыли землю под ногами охотников и отчетливо стали слышны далекие и близкие звуки: шум внезапно налетевшего на сосны порыва ветра, гул машинного мотора с далекой трассу, чуть различимый лай собаки из деревни, стоящей на берегу реки, километрах в трех на юге…
Постояв, прошли немного вперед и по знаку Алексея сели далеко друг от друга, чтобы шевеление и дыхание не мешали слушать.
Запахи влажной земли, прелого перегнившего листа, молодой травы и березовых почек, смешавшись, создали запаховый коктейль так знакомый Алексею по прежним походам и охотам весной.
Большая таежная птица – глухарь, неслышно подлетев, с хлопаньем крыльев села на дерево где-то впереди, в глубине леса. Приятели переглянулись, жестами показывая направление посадки. Подождали еще…
Алексей на какое-то время казалось задремал, отключился, ушел в воспоминания...

…Сюда, на ток, они собрались быстро. Наталья набрала продуктов, сложила все в красивый рюкзак, и только по строгому настоянию Алексея, сверху положила резиновые сапоги - в городе уже давно было сухо и даже пыльно, но Алексей знал, что в лесу, до сих пор местами лежит снег...
На Московском вокзале, несмотря на ранний час народ стоял толпами, ожидая субботних электричек. Алексей, оставив Наташу возле рюкзаков, сходил в станционный буфет, купил у румяной толстой лотошницы бутылку вина и пару горячих пирогов.
Съели пироги быстро, веселясь по молодому, проглатывая почти не жуя. Потом пошли на перрон…
В электричке, несмотря на обилие пассажиров на платформе, было просторно и Наталья, заняла место у окна. Сидя друг против друга, поговорили и редко выезжавшая из города Наталья, засмотрелась в окно на проскакивающие мимо, под гулкий перестук колес, полустанки. А Алексей начал читать спортивную газету…
В Тосно, пересели на автобус и Наталья еще успела купить в привокзальном киоске ещё горячий, хрустящий батон хлеба…
Когда выехали за поселок то увидели, что в лесу полным полно снега и только на южных склонах пригорков, на солнцепеках, из замороженной земли торчала прошлогодняя сухая, серая трава...
Через полчаса езды, Алексей попросил водителя автобуса остановиться напротив лесной дороги, «впадающей» в шоссе. Вышли и автобус в мгновение исчез за горкой, а Алексей с Натальей остались одни, окунувшись в тишину весеннего, холодно-ясного утра…
… Солнце скрылось за лесом, похолодало. Васильев все чаще поглядывал в сторону сидящего Алексея, но тот молчал и не двигался. Ветер стих и прозрачная, хрупкая синеватая тишина обступила охотников. «Что он там, заснул?» – беспокоился Васильев, но терпел, понимая, что сегодня главный здесь Алексей.
«Надо ждать пока не позовет, а то подумает, что я нетерпелив – ворчал Юра про себя. - Скоро темно станет, а нам еще эти мокрые ручьи надо переходить, по чаще. Еще воды наберешь в сапоги...»
Он в сотый раз оглядел темную стену леса, поерзал, чувствуя влагу под собой и затих.
А Алексей вспоминал…

… Солнце, хрустально-чистое, светило на подмерзшую за ночь землю и было холодно так, что очень захотелось согреться и поесть. Отойдя от трассы, они сели на пластиковую подстилку, под крупной сосной на оттаявший, уже без снега островок, и позавтракали.
Наташа проворно, как опытная хозяйка знающая где, что у нее лежит, достала свежий хлеб, масло, колбасу, салат, сделала бутерброды, разлила горячий, парящий чай из термоса в ярко-красные, пластмассовые кружки.
Алексей сидел и радостно ждал. Он так привык все делать сам, для себя, что момент, когда его угощали другие казался ему праздником. И он, боявшийся высоких слов и абстрактных понятий, вдруг ощутил себя счастливым, как бывают очень редко счастливы одинокие люди.
Наташе это тоже нравилось: и молчаливое одобрение Алексея и ясное приветливое утро, и даже лес в утренней полудреме, как ей казалось, прислушивающийся, приглядывающийся к ним…
После завтрака, Наташа убрав свертки и сверточки с продуктами в рюкзак, достала сапоги, толстые шерстяные носки, обулась, поднявшись потопала ножками примеряясь к ходьбе. Потом, они, о чем то весело разговаривая, пошли по заснеженной петляющей в молодом осиннике дороге, вперед. Алексей шел первым, а Наташа, ступая в его глубокие следы, за ним…

… Алексей словно проснулся. Глубокие сумерки опустились на лес сделав его неприветливым, почти враждебным. Васильев, подошел хрустя ветками и полушёпотом, недовольно спросил. - Ну, что, пойдем?
Алексей встал, поправил одежду, взял ружье стоящее за деревом, и пошел медленно в сторону бивака, запоздало прослушивая округу...
Было тихо. Над просекой был виден кусочек потемневшего неба, и неловко заполняя возникшую паузу, он спросил: - Ну, что ты слышал?
Васильев недовольно помолчал: - Слышал, как глухарь иногда возился там, на сосне – он неопределенно махнул рукой назад. - А ты?
- Я тоже – коротко ответил Алексей, и словно оправдываясь, начал болтать: - Эх! Сейчас придем на бивак, разведем большой костер, поставим чай, но в начале выпьем водочки, закусим...
Он невольно сглотнул слюну, сделал паузу и продолжил: - А потом горячий чай, запах дыма, и звезды над поляной. Эх!!! – завершил, и осторожно ступая перешел темный, заросший ельником ручей, журчащий где-то рядом, под зарослями кустов и подушкой из мха.
Пока шли – разогрелись. Лес уже не казался таким сумрачным и выйдя на свою поляну они увидели звезды, чуть проступившие на черно-синем небе. Крупная, одинокая ель посреди поляны, настороженно ожидала их прихода, охраняя покой леса…
Развели большой костер. Взметнувшееся пламя отодвинуло настороженную тьму до границ поляны. Васильев, покопавшись в своем рюкзаке, достал бутылку с самогоном, куски лосиного мяса завернутого в промасленную бумагу, головку остро пахнущего лука, соль. Алексей, в это время, сходил с котелками к невидимому ручью, спрятавшемуся в темноте, под черными тенями деревьев, принес воды и поставил кипятить чай.
Васильев по-хозяйски порезал хлеб, лук, мясо, сдувая со дна кружек несуществующую пыль поставил их на кусок полиэтилена, заменяющий скатерть и булькая, разлил из бутылки. Алексей, поблескивая глазами отражающими пламя, улыбаясь, устроился рядом, сел поджав под себя ноги.
- Сколько таких ночей – начал он мечтательно, вглядываясь в стену деревьев под черным провалом неба - я провел в лесах!
Помолчав, взял кружку, затаив дыхание отвернулся от дыма, продышался. Посмотрел на серьезного Васильева... - Чаще один… Редко вот так вдвоем, втроем – он снова покрутил головой...
- Ну, что Васильев, выпьем за удачу и за эту лесную красоту, лучше которой нет ничего! Протянул кружку, а Васильев, чуть улыбнувшись поднес свою. Неслышно чокнулись, крякая выпили и стали торопясь закусывать.
- Один раз я догонял своих братцев в лесу — продолжил Алексей. - Они за день до меня ушли в знакомое зимовье, на берегу далекой таежной речки. Идя туда, я на подходе случайно встретил старшего брата с его собакой. Постояли, поговорили, и от него так пахло перегаром, что я чуть не задохнулся… Я спросил, что они пили, а братец удивился и говорит, что ничего, только луку еще с вечера наелись…
Алексей, дожевывая кусочек луковицы, засмеялся, а Васильев подтвердил: - Это нормально…
Алексей, уже сам разлил еще по одной и провозгласил: - За тех, кто вот так же как мы, по всей России сейчас сидят у весенних костров, в ожидании утра... Чтобы им было так же хорошо, как нам!
И опрокинув одним махом кружку в рот, выпил содержимое.
- Это так - согласился Васильев, и морщась выпил. Алексей рвал крепкими зубами вкусное мясо пахнущее чесноком, и предложил: - Ну расскажи, как ты этого лося добыл?
Васильев, сдерживая удовольствие, разлил крепко заваренный горячий чай, делая паузу подложил сушняка в костер, поудобней устроился на еловом лапнике пахнущем чащей и охотой. Алексей ждал, громко прихлебывая обжигающий чай и дожевывал мясо.
- Ты помнишь, в конце зимы я ездил к матери, дрова готовить. Дров мы напили и накололи и тогда, я, в предпоследний день все-таки выскочил в лесок с Волгой. Она засиделась на цепи, да и мне хотелось пробежаться, зверя посмотреть... Васильев пил чай не спеша и делая паузы в рассказе, заедал пряником.
- Только кончились поля – ты помнишь, где мы дрова готовили с Колькой, братом?
Алексей кивнул, припоминая заснеженный лиственный лес, молодой осинник в речной низкой пойме, поляны, чащи, болотистую дорогу, извилисто бегущую вдоль берега речки.
- Только я вышел на полянку, - после задумчивой паузы продолжил рассказ Юра - смотрю, Волга моя что-то услышала и кинулась в осинник. Я тоже насторожился. Пошел потише. Только дорога завернула с поляны в лесок, слышу Волга где-то гамкнула. Я остановился...
- Ну, ну – блестя глазами, торопил его продолжать Алексей.
- Слышу вдруг, кто-то ломится в чаще, от меня наискосок! Я побежал - думаю перехвачу его, на дороге, чтобы лучше было стрелять… Только выскочил из-за угла чащи и вижу, он черный и большой уже почти скрылся в зарослях, а за ним чуть сбоку Волга, старается, ко мне хочет заворотить. Я встал, ружье вскинул, приложился и бабахнул. А бык уже почти в чаще… - Там метров сорок было между нами - Васильев снова сделал паузу, довольно улыбаясь посмотрел на встревоженного Алексея.
…Ночь опустилась на лес. Костер потрескивал, отсветы пламени метались по поляне то приближая границу тьмы, то удаляя. Кормящийся лось, услышав треск еловых дров подошел к краю леса, увидел сквозь стволы алеющий костер, темные фигурки людей, втянул подвижными ноздрями запах дыма и рысью, задевая копытами валежник убежал в ельник… Увлечённые разговором, охотники ничего не заметили…
- Он, словно растворился, пропал после выстрела – продолжил Васильев. - Я думал промазал – счастливо вздохнул он. - Пошел туда и вдруг вижу - из кочек хвост Волги крутиться. У меня сердце екнуло. Я побежал и вижу -Волга рвет черного быка за глотку, а тот лежит не шелохнется… Васильев, отвернув голову от дыма, прислушался, вглядываясь в неподвижный молчащий лес.
- Я тогда к обеду управился, разделал бычка. Молодой был еще, года два - три. Потом вернулся в деревню и Колю нашел. Мы в тот же день его и вывезли на тракторе...
Васильев вздохнул, отхлебнул остывший чай. - Так тоже бывает. Только выйдешь, бац и готово… А бывает, целый день гоняешь и видишь несколько раз, но стрелять нельзя - далеко. И Волга устанет, к вечеру уже и бросит. А ты домой, усталый и злой идёшь, ни с чем… Васильев потер глаза. - Они ведь тоже в лесу-то не привязанные – заключил он и вздохнул.
Пока допивали чай, пока разговаривали, время подошло к полуночи. Звезды россыпью блестели на далеком небе, похолодало и казалось, что лес задремал ненадолго. Васильев встал, отошел от костра в тень ели, постоял, послушал, вглядываясь в недвижимую тьму. Возвратившись к костру, позевал, сдвинул лапник поплотнее лег на бок, укрылся суконной курткой с головой и почти тотчас же заснул.
Алексей казалось тоже задремал, но какой-то посторонний звук отвлек его внимание. Он посмотрел на спящего Юру, поднялся на ноги, отошел от костра, долго слушал, потом вернулся, поправил костер и стал вспоминать…

… Он с Натальей, тогда пришли на эту поляну к полудню. Солнце поднялось высоко, обогрело лес, размочило подмерзший за ночь снег. На оттаявших прогалинах кое-где порхали белые и ярко красные бабочки, присаживаясь на сухие былинки, настороженно поводя бархатистыми крылышками. Середина поляны уже освободилась от снега и под елью было относительно сухо, хотя земля повсюду была еще мокрой и сквозь пожухлую прошлогоднюю траву, прибитую снегом и морозами к земле, сочилась влага. Разведя костер, Алексей стал готовить лежанку для ночевки под елью, а Наташа готовила обед. Алексей, острым охотничьим ножом, срезал толстые длинные ветки ели, протянувшиеся над кострищем, и раскладывая их тут же рядом со стволом. Наложив толстый слой, он стал резать молодые веточки с яркой, зеленой хвоей, и складывал сверху.
Наташа сварила суп с картошкой, луком и тушенкой, - к тому времени лежанка под деревом была почти готова, - толстый слой хвойных веток, отделял сидящих и лежащих на подстилке от влажной, мерзлой еще земли. Попробовали есть у костра, но поднялся ветер и дым, мешая смотреть, есть, дышать. Перешли обедать почти на середину поляны, на обсохший бугорок. Расстелили большой кусок полиэтилена, подложили под себя куртки, разложили съестные припасы и сами прилегли. Наташа наделала много бутербродов с сыром и варёными яйцами.
Наконец все было готово. Алексей открыл бутылку вина, разлил по кружкам, и не смог удержаться, чтобы не сказать несколько слов. - Давай выпьем за тебя Наташа. Она тотчас возразила: - За нас - на что он решительно возразил. - Нет, нет. Вначале за тебя. Ты для меня как солнце…. Она смущенно потупилась… А он подыскивая слова, сделал паузу: - Ведь я уже начал думать, что я неудачник, никому не нужный человек. Но появилась ты и я вдруг понял, что несмотря ни на что, я тоже могу быть счастлив. Глядя на тебя, я иногда спрашиваю сам себя - почему мне так повезло - и не нахожу ответа. Однако я понимаю, что все-таки моя прежняя жизнь готовила меня к встрече с тобой. Хотя встретив тебя, я конечно, никогда не мог даже подумать, что мы когда-нибудь будем близки. В этом для меня и есть главная тайна и очарование жизни. Ведь никто не знает, когда и где мы встретим человека, который нас сделает счастливым – он помолчал и подумав, все-таки произнес – или несчастным...
- Давай выпьем за эту тайну, благодаря которой ты появилась в моей жизни... За тебя! – завершил он, закругляя словесную импровизацию. ...Выпили и стали есть. Алексей хвалил суп, хвалил бутерброды, хвалил погоду. Солнце поднялось в зенит, воздух нагрелся, деревья, трава, земля немного оттаяли и на солнцепеке зажужжали мушки и мошки. Снег шуршал, слоями опадая и уплотняясь, пропитанный влагой. Зазвенели капельки, капли и ручейки из талого снега; они постепенно стали сливаться в ручьи…
Талая вода неудержимо устремилась вниз по ложбинкам и долинкам к рекам, а те, в свою очередь, взбухая от её избытка, ломали лед, выходили из берегов, заливали поймочки, поймы и приречные луга...
Все сдвинулось, полилось наполняясь и пополняясь, в сторону низин и речных долин. В этой весенней круговерти, Алексей и Наташа оказались, словно на необитаемом острове.
Алексей через время разлил вино еще раз. И Наташа коротко, смушаясь проговорила: - За нас! - и Алексей повторил эти слова, как эхо непривычно короткое: - За нас!!!...

…Васильев заворочался и Алексей, отвлекаясь на время от воспоминаний, поправил огонь. Ночь незаметно подбиралась к рассвету. Созвездие «Большая Медведица» вращаясь вокруг Полярной звезды, «опрокинула» свой ковш. «Часа два до рассвета осталось – определил Алексей и стал подогревать чай. - Завтра высплюсь» – думал он, прилаживая котелок с чаем над огнем.
- Уже встаем? - вдруг пробормотал Васильев, заворочавшись.
- Спи еще… Я разбужу… - ответил Алексей, и Васильев тут же заснул вновь. …Кругом стеной стоял лес и небо над ним чуть потемнело, звезды стали менее яркими. Алексей сел, к стволу спиной, и подумал: «Ведь всего три недели назад мы были с Наташей здесь вместе, и тогда я был по настоящему счастлив, как бываешь счастлив в начале любви, еще не ведая будущих разочарований или сомнений».

…Обедали долго. Наташа рассказывала о своих студенческих годах, о стройотряде, о своих поклонниках, о тех, кто ей нравился. Алексей слушал с интересом, допивая сладкий чай с ее домашним малиновым вареньем…
Потом убрав остатки обеда в рюкзаки, легли рядом под слепящим полуденным солнцем, одни в округе, в лесу, во вселенной. Почти случайно, как во сне, его рука легла ей на бедро и она заметно вздрогнула. Рука медленно поднялась по бедру до талии, нашли полоску не укрытого тела между джинсами и футболкой и пальцы коснулись гладкой, прохладной кожи на девичьем втянутом животе. Алексей услышал стук своего сердца, и заметил, как она часто задышала в ответ на его прикосновения…
Поляна купалась в солнечных лучах. Осинки и березки, растущие на месте стоявшей, когда-то посередине леса заимки, обогрелись, расправили веточки, с набухшими почками. Снизу из оврага явственно доносился шум бегущей воды. Тень от высокой сосны, подобно часовой стрелке, незаметно для глаз, повернула на северо-восток, и солнце стало опускаться к горизонту…
Потом пили чай и Наташа внимательно смотрела на Алексея, который допивал чай медленно, смотрел рассеяно по сторонам и думал уже о том повезет им или нет в этот раз. Она переводила глаза с широкой выпуклой груди, на сильную мускулистую шею, на черные густые волосы, на прямой нос, серые глаза прищуренные от солнца.
Она тоже старалась запомнить и этот день, и его отсутствующий взгляд, и спокойное приятное лицо человека, прожившего уже много лет в этой дружелюбной сосредоточенности, иногда взрывающейся вспышками гнева и даже жестокости…

«Как только я его увидела в первый раз, у меня сердце упало - вспоминала она. - Я совсем девчонка была, но и тогда уже почувствовала - с таким, наверное можно всю жизнь быть счастливой, такой он сильный, спокойно решительный… А он тогда внимания на меня не обратил - поздоровался, улыбнулся дружелюбно и забыл…
А когда я узнала, что он женат, то сильно огорчилась, но потом как-то все само собой получилось. Его полунасмешливость сменилась уважительным приятельством. Помню, как он мне мороженное принес в жаркий день, на спортивном празднике, на стадионе. И сделал это так легко и привычно, будто мы с ним уже очень близки. Меня это тогда просто сразило - значит, он меня тоже отмечает?!»
Вдруг через поляну, хлопая крыльями пролетели две крупные, черные с белым подхвостьем птицы, и сели в кустах на фоне темно-зеленого сосняка. Алексей вздрогнул, сделал жест приложив палец к губам: - Тише! - и бесшумно потянулся к ружью, лежащему под рюкзаком.
- Нет, нет, не надо! – попросила Наташа и задержала руку Алексея. Он посмотрел на нее внимательно и сказал: - Хорошо, но ведь они так близко, а я ведь охотник… А потом объяснил: - Наверное, дым от костра заметили и прилетели посмотреть.
И действительно тетерева, различив движение и услышав людей, насторожились и вскоре, взлетев, через секунду исчезли из виду, скрывшись в глубине леса.
- Извини, но я не люблю, когда животных убивают - сказала Наташа и погладила руку Алексея. - Все нормально - улыбнувшись ответил он и поднявшись, подбросил дров в костер, поставил подогревать котелок с чаем. Потом, когда пили чай, Алексей стал объяснять Наташе суть и смысл охоты: - Человек рожден охотником и я думаю, что человек больше конечно хищник, поэтому ест мясо. А становясь охотником, всего лишь вспоминает в себе свою извечную страсть и первобытное занятие – охоту...
Алексей сделал паузу, потер начинающую отрастать на щеках жесткую щетину, зевнул. Наташа слушала его внимательно.
- Ведь человек еще три-четыре тысячи лет назад был охотником и если верить ученым, то занимался этим, как минимум пятьсот тысяч лет до того. У него было копье с каменным наконечником, нож из камня, а потом и стрелы с каменными наконечниками. Был и есть такой камень – флинт. Он на сколе очень острый и очень крепкий, так что можно порезаться, как бритвой. Вот его-то древние охотники и использовали, задолго до того, как появился металл… Алексей сосредоточенно вглядывался в дымку испарений поднимавшихся от нагретой солнцем земли, словно силился увидеть там прошлое.
- А последние три-четыре тысячи лет, он, человек, непрерывно воевал. Алексей улыбнулся: - Может потому воевал, что меньше стал охотиться. И вот я думаю, что нынешняя преступность, все эти страшные насилия, убийство и даже войны, происходят оттого, что в человеке сидит по-прежнему этот охотник. По-видимому, оттого, что сейчас модно стало жалеть животных и презирать человека, он, этот «внутренний демон охоты» выскакивает иногда из человека и насилие, и кровь по отношению человека к человеку, происходит именно поэтому…
Алексей огляделся, и закончил: - Христианство понимало это особенность человека и потому Иисус говорил: «Возлюби ближнего, как себя самого…» А сейчас любят собак, кошек, хомяков, крыс, - но человека, который живет рядом, эти любители животных презирают или даже ненавидят.
Он помолчал и вновь вернулся к теме охоты… - Я думаю, что охота, это сейчас средство направить зло и насилие сидящее в человеке, в приемлемое для общества русло. Человек переживает охотничью страсть, как этап своего становления. И Торо, и Толстой и Тургенев, и много, много других людей прожили, пережили эту страсть и стали вегетарианцами и даже сторонниками непротивления злу насилием…
Алексей взял сухую веточку улыбнулся и сломал ее сильными пальцами. - А сейчас люди охотятся друг на друга и это отвратительно. Если бы они были людоедами, то я бы это понял – саркастически хмыкнул он.
Солнце чуть опустилось к горизонту и Алексей улыбаясь, погладил Наташу по тёплой спине. - А нам уже пора…

… Алексей проснулся внезапно, как и заснул. Было темно, костер прогорел и дым легкими струйками растекался над землей. Налетевший порыв ветра зашуршал еловой хвоей и Алексей, увидел вдруг границу леса и неба на дальнем краю поляны. «Проспали…» - вскинулся он и раздувая костер поставил котелок с вчерашними остатками чая. – Васильев, просыпайся! - громко сказал он и дернул Юру за ногу.
Васильев зевая задвигался, поднялся на ноги, потер лицо ладонями, сходил за ель в темноту, потом возвратившись, подавляя зевоту налил себе горького чаю, хлебнул несколько раз и выплеснул остатки. - Есть будешь? - спросил Алексей, но Юра покачал головой: - Потом, сейчас не хочется.
- Ну, тогда пошли - Алексей одел теплую куртку, кинул ружье на плечо и пошел первым. Васильев следовал за ним и входя в лес, оглянулся: маленькое пламя, над маленьким костерком, светило им вслед из серой тьмы рассвета…
«Надо было залить» - сожалея, подумал Васильев, и попав между кочками, на пол сапога провалился в глубокую лужу. «Не дай бог наберу в сапог, потом все утро придется хлюпать» - ворчал он про себя, поспевая за Алексеем, который шел быстро и уверенно. На перекрестке просек остановились и недолго послушали, сдерживая разгоряченное дыхание. Сквозь шепот сосен под предутренним ветерком, из чащи тонко пропела первая птичка, а где-то далеко простучал дятел. - Опаздываем - прошептал недовольно Алексей и они, уже не торопясь, оглядываясь и прислушиваясь пошли вглубь темного сосняка, хлюпая сапогами в залитом водой, мху. Алексей подумал: – «Недаром глухарей в европейской части России называли мошниками. Тут, если глухой лес, то обязательно в низине, где сыро и мох».
Пройдя шагов двести, остановились на закрайке большой лужи, блестевшей поверх мха… Стали слушать… Птицы то тут, то там, прочищая горло и пробуя голоса пищали, свистели свои первые утренние песни. Сердито протрещал дрозд-рябинник и ему издалека ответил другой. «Какой гам» - с досадой подумал Алексей и вдруг, как это всегда бывает в этом набирающем силу утреннем шуме, услышал глухаря.
… Тэ-ке, тэ-ке – донеслось из светлеющей тьмы, и вслед длинная пауза словно обвал тишины, а потом еще тэ-е, тэ-ке, и вновь пауза. Молча, Алексей показал рукой направление и Васильев утвердительно замотал головой. Чуть погодя, на месте паузы, Алексей различил точение, и так четко и понятно ему было все это, что подумал - как мы раньше его не слышали. Глухарь был далеко и Алексей не скрываясь, подошел к Васильеву, и вполголоса проговорил: - Поскакали! Он там – и указал направление. Васильев вновь качнул головой поддакивая, но непонятно было, слышит ли он глухаря или нет.
- Я первый пойду - проговорил Алексей.- Два-три прыжка под песню, а потом слушай, и снова под песню два-три раза… - и он решительно шагнул в лужу делая первые большие шаги.
Кровь заходила ходуном в теле, сердце застучало и стало жарко. Алексей почти не слышал скачущего позади Васильева. Он все внимание сосредоточил на глухариной песне. Только услышав точение, он делал первый прыжок сильно отталкиваясь, потом второй и если успевал, то третий, и замирал стоя на широко поставленных ногах, дослушивая конец точения...
А песня все ближе, все отчетливее! Вот еще два прыжка… еще… потом еще три… Васильев стал выдвигаться вправо, почти сравнявшись с Алексеем. Наконец остановились и остроглазый Васильев прошептал: - Я его вижу. Вот там… Алексей тоже различил черную птицу на вершине стройной, высокой сосны. «Как он там сидит? – удивился про себя Алексей,- ведь ветки-то на верху тонкие, а он ведь тяжелый».
Под ногами было почти сухо - незаметно они прискакали на невысокий пригорок. Уже чуть рассвело и вверху, на фоне неба хорошо были видны остроконечные вершины сосен и на одной из них, отчетливо отличаясь чернотой, сидел самозабвенно поющий глухарь.
Пахло прелой осиновой листвой и влажным мхом. То тут, то там темнели молодые ели, среди которых человеческие фигуры были почти не различимы. - Дай я, дай я! – раздался просительный шепот Васильева. - Под песню, под песню - прошептал в ответ Алексей и разрешая, махнул рукой. Он знал, что Васильев хороший стрелок и не промажет.
Васильев, приложил ружье к плечу, поводил стволами и не медля, под точение выстрелил. Гул выстрела расходился кругами эха по окрестностям, а глухарь по диагонали, снижаясь на раскрытых крыльях, пролетев мимо Алексея, упал на мягкий мох. В три прыжка Алексей настиг птицу, поднял ее за длинную шею. Глухарь, вращая черными бусинками глаз, под красными бровями, крякнул несколько раз сердито, ничего не понимая и замолк навсегда…
Подбежал Васильев, взял глухаря бережно, долго осматривал, поворачивая большую птицу во все стороны. - Хорошо – начало есть – почему-то сдавленным шепотом произнес Алексей, и отойдя на несколько шагов в сторону, стал слушать.
После выстрела, на время, в лесу наступила тишина, но чуть погодя, птичье пение возобновилось с удвоенной силой. Сквозь эту мешанину звуков, Алексей силился услышать глухаря и ему повезло. Чуть левее густого сосняка услышал уже новую песню - тэ – канье, а потом и точение. Он радостно вздрогнул и повернув голову к Васильеву, зашептал: - Слышу! Слышу его!
Васильев был опытным охотником и все понял. - Я здесь! А ты скачи… – махнул он рукой, и Алексей поскакал. Было уже почти светло, там в вышине, но на земле еще властвовали сумерки и трудно было увидеть с дерева, человека внизу, то замирающего, то скачущего, в просветах кустов, сосен и елочек.
Да глухарь и не смотрел вниз - он песню за песней посылал в небо, как непрекращающийся вызов всем соперникам в округе. Казалось, он призывал медлительное солнце поскорее взойти из-за горизонта и дать жизнь новому весеннему дню.
… Подскакав метров на тридцать, тяжело дыша, Алексей стал высматривать токующую птицу и увидел ее на прямой высокой сосне, в переплетении веток и пятен хвои - в такт тэканью, черный силуэт дергался, выделяясь этим из неподвижного окружения.
Алексей заторопился - было уже почти светло и глухарь мог окончить пение в любой момент, слетев на землю.
Охотник, приложив ружье к стволу березы за которым он прятался прицелился и нажимая на курок, уже знал, что промажет…
Заряд дроби ударил прямо под глухарем, срубил ветку под ним, но выстрел был сделан под точение и потому, ничего не услышав, но перелетев на соседнюю группу сосен, глухарь затих прислушиваясь и осматриваясь.
Алексей затаился…
Еще не все было потеряно… Но птица тоже молчала и изредка шуршала оперением, в гуще хвои.
Осторожно, стараясь не шуметь, Алексей перезарядил одностволку и достав бинокль из-под свитера, стал осматривать кроны сосен там, где сидела птица. Было неловко стоять, неловко смотреть в бинокль скривив шею и чуть наклонив голову, но вот наконец, Алексей различил глухаря.
Он спокойно сидел на ветке вытягивая длинную шею вверх и обрывал клювом молодую хвою.
«Ах, злодей – тихонько посмеивался Алексей – жрет, словно ничего не произошло. А потом уже серьезно подумал, - лишь бы Васильев не пошел сюда не понимая, что происходит: ведь выстрел уже был. Зашумит Васильев и глухарь улетит. Тогда конец охоте…»
Он быстро, но осторожно, не отрывая взгляда от глухаря, поднял ружье, прицелился и нажал на спуск.
Бам-м-м – грянуло по лесу и глухарь, уже падая раскрыл крылья и по касательной «снизился», стукнулся о землю. Алексей, заметив место куда упала птица, быстро пошел туда.
Подойдя, стал осматривать мох и коряги вокруг, когда услышал голос Васильева. - Он здесь, я вижу его...
Алексей облегченно вздохнул, пошел на голос. Васильев затрещал ветками, сдвинувшись с места, и когда Алексей приблизился, Юра уже держал большую черную птицу с распущенным крылом.
Алексей улыбался, осматривая добычу: длинный с белыми отметинами хвост, шею с зеленовато-бронзовым отливом перьев, голову с бело-зеленоватым клювом и красными, словно вытканными, большими бровями, над прикрытыми черно-серой пленкой, глазами.
- Ну, вот и с полем! - радуясь, поздравил Васильева Алексей.
…Лес вокруг, вовсю уже гремел птичьими песнями и утренней суетой; вдруг, над соснами, переговариваясь, очень низко пролетали гуси. Но охотничье утро уже закончилось и друзья, не обратили на них внимания…
Не спеша, охотники вышли на просеку, которая еще час назад в полутьме рассвета была такой мрачной и таинственной, а сейчас показалось веселой и просторной посреди мокрого леса…
Перейдя перекресток, вспугнули из зарослей орешника лося, который стуча копытами и мелькая черно-серыми ногами, убежал вглубь густого ольшаника…
…Вскоре, первые лучи солнца пробились сквозь ветви и хвою, заиграли золотыми пятнами и пятнышками на коре берез и сосен, делая первых бело розовыми, а вторых коричнево-золотистыми. Добытых птиц несли аккуратно сложенных подмышкой, спрятав озябшие пальцы в карманах курток. Сойдя в болотисто-ручьевую низину, в небольшом озерке выпотрошили птиц, и помыли лицо и руки - стало свежо и легко.
Когда вышли из тени леса, то поляна с елью и потухшим костром, была уже освещена солнцем и снизу из еловых распадков поднялся холодный ветерок.
Разворошив серый пепел на углях, заново разожгли костер, поставили кипятить чай, достали продукты из рюкзаков и без аппетита поели, позевывая и моргая сонными глазами.
Васильев не дождавшись чая, незаметно уснул и Алексей прикрыл его сверху своей курткой. Он не спеша заварил кипяток индийским чаем, в добавок положил смородиновых веточек и несколько кустиков брусники. Потом сел поудобнее и прихлебывая из кружки ароматный напиток, задумался, проваливаясь в воспоминания, как в дремоту…
… Первый раз, здесь, он побывал два года назад, оставив Васильева отдыхать у костра, на лесной просеке. Тогда, Алексей, пройдя по сенокосным лугам, с развалинами деревянных сенохранилищ поросших бурьяном, увидел дорогу, ведущую в сосновый лес, сразу за полянами. Он свернул на неё и долго шел среди густого леса осматриваясь и гадая, куда она приведёт.
Дорога, полого поднялась на холмы, и пошла верхом, прямиком на север. Солнце в полдень светило в затылок, и когда чуть слева и впереди взлетел крупный глухарь, ярко отсвечивая черно-стальным блеском широких крыльев, Алексей даже вздрогнул. Он мгновенно вскинул ружье, но стрелять не стал боясь промаха и подумал: «А вдруг тут ток? Как бы не распугать!»
После, он долго кружил вокруг этого места, тщательно осматривая покрытую хвоей землю под соснами и наконец увидел палочки глухариного помета, под одним из них.
- Тут может быть ток, тут может быть ток - бормотал он вслух. Пройдя по дороге дальше, вышел на берег ручья, шумевшего небольшим водопадом, в большой бетонной трубе уложенной вдоль течения. Немного не доходя до ручья, прямо у дороги, нашел еще одну сосну с глухариным пометом, под ветками, внизу, на земле.
- Так, так – говорил он сам с собой. - Тут можно и ночевать: вода, сухие сосны – все есть…
В тот день, Алексей вернулся к костру часа через три, когда Васильев уже собирался домой, на дачу.
- Ну, что видел? - был обычный вопрос, и Алексей рассказал про происшествие в дальних сосняках, я потом уговорил Васильева заночевать в лесу и утром проверить есть ли ток…
Заночевали в одном из распадков на границе между полями и лесом. Места было неприглядные - осинник стоял на склоне глинистого оврага и потому, травы здесь было немного и земля грязная. Но спускались сумерки и выбора не было – места ведь были тогда мало знакомые…
Посидели у костра, потом задремали под шум воды в нижнем ручье.
- Это к перемене погоды, такая отличная слышимость – предположил Алексей и как оказалось, он был прав.
В три часа ночи, только они взялись пить утренний чай перед походом на ток, вокруг застучали крупные капли дождя и пришлось срочно все собирать в один узел, запихивать в рюкзак и отправляться.
Но даже, когда уже пришли к месту предполагаемого тока, проливной дождь не кончился и в лес соваться было бессмысленно. Постояли на перекрестке, послушали – ничего кроме шума дождя не было слышно.
Алексей стал полушёпотом рассказывать какие яростные тока бывают в Сибири во влажную туманную погоду, но это уже не вдохновляло, ибо был настоящий, обложной дождь.
Посидели вместе под одним куском брезента, дожидаясь настоящего света, и пошли, не солоно хлебавши, к дачам. Тогда -то, Алексей и присмотрел эту лесную поляну, оставшуюся на месте былого лесного кордона.
…В то утро, шли заросшими визирками часа три, промокли насквозь. Их ватные телогрейки так набрали воды, что весили по полпуда, а то и больше. Когда уставшие и разочарованные добрались до дачи, дождь кончился, но настроение было испорчено на целый день! Алексей в тот год, долго ещё помнил то дождливое утро и холод от влажной одежды в метро, на эскалаторе, под сквозняком…
… Ветер усилился, на голубом небе появились стада облаков, лес зашумел… Похолодало.
… Алексей очнулся от воспоминаний. Васильев спал посапывая, костер почти потух, чай давно остыл и казался горько невкусным. Он выплеснул старый чай, сходив за водой к ручью, в очередной раз развел огонь, поставил котелок и стал будить Васильева.
- А ты чего не спал? - спросил Васильев,поёживаясь и одевая сверху, для тепла, брезентовую куртку. Алексей соврал: - Да, нет, подремал. Но время идет и надо возвращаться, вот я и подшурудил костер - надо попить чайку, да возвращаться...
Весной погода быстро меняется. Пока пили чай, пока Васильев оживленно-веселый и довольный, рассказывал как в детстве они браконьерили: спрятав ружье в штанину под куртку, ходили с друзьями в лес на тетеревов, которых тогда были сотенные стаи; как варили добытых тетеревов, в общем котелке и довольные и чумазые возвращались по домам…
Прошел ещё час…
Незаметно, облака в небе, словно растаяли. Солнце во всей красе поднялось на ярком-картинном небосводе.
То ли от крепкого чая, то ли от солнца, но настроение Алексея стало праздничным.
«Ну, что я действительно – думал он в пол уха слушая Васильева. - Ночь была чудная, охота удачная. Впереди еще целый месяц весны, но главное, я уже прожил одну лучшую ночь в лесу и снова чувствую себя свободным, беззаботным, как тогда в Сибири, в молодости, в двадцать два года. Тогда ведь тоже были какие-то проблемы… Но, главное, был праздник в душе: я был молод, здоров и силен, и все было впереди… И тогда я не боялся одиночества, и искренне радовался лесу, солнцу, воде, воздуху…»
Васильев шел впереди по гребню осушительной канавы и что-то увлеченно рассказывал…
Алексей изредка вставлял полувопросительное: Да? - да? Совсем не вникая в смысл этого рассказа.

«…Приеду в Питер, и тут же позвоню Наталье – думал он… - Скажу, что был сегодня на нашем току. Приглашу ее готовить глухаря. Она ведь чудесно готовит курицу…»
Он заулыбался, поправил лямки рюкзака и услышал конец Юриной фразы «… и вот я прикладываюсь, бац, а он стоит, и только чуть качается из стороны в сторону. А я зарадовался, думаю, попал! Хорошо попал!!!»


28 августа 2001 года. Лондон. Владимир Кабаков.




Исповедь самоубийцы.


«И всюду страсти роковые, И от судьбы защиты нет…» Пушкин А. С.


…Это было очень давно, когда одиночество накрывало с головой!
Кругом были люди, а я погружался в одиночество не веря, что это судьба, что так и будет до конца жизни…
…Встретились мы случайно, поговорили несколько раз обо всем на свете и надолго расстались…
Весной, она приехала ко мне в гости, в большой город.
Мы гуляли по городу, ходили к моему другу, пили там чай в прокуренной кухне, слушали его жалобы на бывшую жену и верили, что с нами такого никогда не случится!
Ездили на могилу моего отца, умершего так рано.
Сидели там у могилы и вороны зло каркали, пролетая над заснеженными погостами.
Потом грелись в маленькой церквушке неподалеку от кладбища. Пахло ладаном, горели свечи и старушки в теплых платках крестились и целовали иконы. В церкви было полутемно и холодно, но пламя свечей снизу освещало морщины на их лицах…
А вечером, сидя у меня жарили шашлыки и пили крепкий армянский коньяк, отдающий золотом, где то в глубине пахнущий солнцем и осенним горячим воздухом…
Потом она уехала и я долго шёл вслед поезду, стараясь удержать в себе чувство легкой влюблённости, зная, что в любви есть не только светлая, но и темная сторона, которая иногда заставляет человека пожалеть о совершенных поступках и глубоких чувствах…
Потом, она писала письма, сравнивала меня с солнцем, которое внезапно осветило её грустную одинокую жизнь. И ещё, она говорила, что любит меня, как любят солнечный свет васильки, поворачивая свои венчики вслед уходящему солнцу.
Потом родилась дочь и она держала мою фотографию рядом с кроваткой и давала дочери поцеловать её, когда вечером укладывала спать.
Потом был странный перерыв в нашей переписке, а я с надрывом рвал со своим прошлым, снова погружаясь в одиночеству и тоску, в пустоте переживая очередной трудный период жизни, иногда поддерживая себя чтением её старых писем.
Потом, она приехала вновь, но уже совсем другая: нервная, решительно самостоятельная, плохо слушающая и плохо меня понимающая, когда я пытался объяснить ей безысходность одиночества, без надежды и даже желания избавится от этой непонятной тоски среди множества приятелей и знакомых!
Мои попытки сблизиться с дочкой, которой было уже четыре года, наталкивались на нервное сопротивление с её стороны и это меня удивляло и расстраивало.
Я оправдывал её равнодушие тяжёлой одинокой жизнью с маленьким ребёнком. Но по-прежнему она говорила, что любит меня, хотя в её голосе иногда проскальзывали нотки сомнения…
Потом они уехали и через время начались мои телефонные звонки, когда её тон и короткие разговоры не нравились мне, оставляя какой-то горький осадок на душе…
Когда, уже с повзрослевшей дочкой она приехала вновь, я понял, что она совсем перестала меня понимать и старалась забыть свою восторженную любовь и свои сумасшедшие поступки…
И тогда я ушёл, надеясь забыть несбывшиеся мечты и очарования и вместе - сохранить в памяти воспоминания о первых встречах и разговорах.
Ушёл неожиданно, в очередной раз обиженный её нежеланием слушать и понимать меня, решив про себя что это уже навсегда…
Потом и они уехали, пожив некоторое время у друзей. Она пыталась до меня дозвониться, но я не отвечал на звонки…
…Прошло долгое время, когда между нами не было никакой связи. Я снова начал жалеть её, корить себя за неоправданную обидчивость, пытался дозвониться, но натыкался на молчание.
А время шло…
Потом появилась новая девушка, которая предложила мне свою невинность и расцветающую красоту и я забыл о прошлом и постарался поверить в семейное счастье. Но прошло три года и её любовь превратилась в непрочную привычку.
А я, однажды разочаровавшись, уже не верил в счастливое продолжение и ждал только плохого…
Вскоре я ушёл и от неё, потому что не хотел окончательно хоронить привязанность, превратившуюся в тяжелую обязанность!

…И настало время, когда она, моя первая любовь нашла меня и снова заговорила о бесконечной любви, словно и не было нескольких лет тяжелой разлуки…
И мне на время показалось, что не было ни тоски, ни тяжёлых сомнений, ни долгой разлуки.
И вот, я оказался в чужом для меня, большом и шумном городе - усталый, грустный, обидчивый, постаревший телом, а главное душой!
Мы поженились, потому что дочь уже выросла и называла меня папой…
А после, уже через год, в старом её альбоме, я нашёл фотографии, на которых она с дочкой и симпатичный молодой мужчина улыбаясь друг другу проводили отпуск на море.
И рядом с ними была моя маленькая дочь, доверчиво держа нового папу за руку…
Теперь все стало понятно и вновь стало очень горько.
Вечером, ничего не говоря ей я напился, скрипел зубами сидя в темной комнате и вытирал кулаком невольные слёзы, возникавшие в размякшей от алкоголя душе. И повторял, повторял вопросы которые никто не слышал: «Почему? Ну почему так?! Зачем было скрывать?!»
А в голове ворочались тяжёлые мысли: «Ведь я повесил свою судьбу на гвоздь её большой любви! Ведь она сама повторяла тогда: - Ты моё солнце и мой свет!
И начались тягостные объяснения: в начале она говорила мне: - Я тебя тогда не любила. Это была просто влюблённость от одиночества!
Потом, через время наполненное яростными ссорами, она говорила мне: - Неужели ты думаешь, что я любила только тебя одного?
А через время, уже отворачиваясь, говорила: - Ты меня раздражаешь!
Слушая её слова, я рычал про себя от бессилия и ярости. Я ничего не сделать, и не мог сделать, чтобы поменять ситуацию. Я уже полюбил свою ласковую дочь и не хотел её потерять. Меня никто нигде не ждал и потому, временами, очнувшись от переживаний понимал, что мне некуда уйти этом чужом для меня городе, разве что в подворотню и…
…Уйти в холодную ночь, в картонный ящик, в котором бездомные ночуют зимой!
У меня не было ни работы ни денег чтобы уехать. Но главное, у меня не было сил действовать - на время я превратился в раба, раба обстоятельств и это мучило меня больше всего!
Ведь я всю жизнь пытался развернуть , подстроить обстоятельства под себя и до сих пор мне это как-то удавалось.
Я начал морить себя голодом, не ел по несколько дней. У меня заболело сердце. Я начал хромать от резкой боли в суставах. Нервы стали сдавать и мне иногда казалось, что схожу с ума!
…Время шло, а мы продолжали жить вместе. Казалось, со временем все уже перекипело в душе, но где-то в глубине, осталось разочарование и пустота, вместо ожидания хорошего в будущем…
А она, измученная нашими ссорами снова говорила: - Я любила и люблю только тебя!
Но я уже не верил словам и даже её слезам.
Каждый вечер уходил, стараясь не видеть её и хотя бы эти часы, чувствовать себя свободным.
…Часто, в своих вечерних походах бродил по набережной, мысленно разговаривая сам с собой, оправдываясь и обвиняя. И каждый раз может быть случайно, приходил на мост, под которым, отражая свет фонарей, плескалась холодная, глянцево-чёрная вода большой и глубокой реки…
Стоял там и думал, что однажды, желание оказаться там, в тяжёлой ледяной речной глубине, станет непреодолимым, как судьба!..
…Наконец, когда дочка стала взрослой, я уехал на родину и постарался доживать оставшиеся годы размеренно и спокойно…
Устроился в пригородное охотхозяйство егерем, завел собак – мечта всей жизни, и жил, а точнее доживал остатки моих лет. Но наконец был свободен, хотя свобода эта мало радовала…
Недавно получил её письмо! Она писала уже в отчаянии, так как была тяжело больна:
«…Несколько раз хотелось понять, что движет людьми, в данном случае мной, глядя с высоты возраста понять, как все случилось, ведь по характеру для меня вовсе не типичное поведение было. Биологи объясняют с научной точки зрения, поэты называют это любовью.
Цветаева считала, что настоящей бывает только платоническая любовь. Не знаю как ты воспринимал мои поступки, но я не задумывалась в то время - была возможность поехать –ехала к тебе, не думая, просто не могла не ехать, физиологии никакой не было, просто увидеть…
Иногда, как у светских барышень, было обморочное состояние. Помнишь может, когда возвратились из похода договорились встретиться в ресторане. Все пришли, тебя нет, уже и не ждала.
Поворачиваю голову к входу, ты идёшь, я прямом смысле потеряла равновесие, чуть не упала с кресла, подружка Лена сидела рядом, вывел на улицу…
Аналогичный случай произошёл, только тогда я была одна. Сидела у подъезда, где жил Ленин знакомый, который тогда уезжал в Москву. Я уже не ждала тебя и всё думала, что мне делать – уехать или ждать тебя, пока ты «выйдешь из леса». Серёжа, тот твой друг с которым мы в поход ходили, сказал, что ты ушёл на охоту и пока медведя не добудет не придёт.
Мне даже в голову не могла в то время прийти мысль, что вполне естественно, что ты просто не хотел встречи, наивная я всегда была, просто не могла не ехать и все без всякой логики. Тогда, посмотрела фильм «Андрей Рублёв, отличный шёл фильм, решила у подъезда посидеть, был уже последний день.
Поверчиваю голову - вдалеке знакомый силуэт, но я сидела, пока ты подходил - голова уже просветлела.
Я понимала, что никогда не будем вместе, но не думала об этом, ехала и все, не могла не ехать…
Потом видя, что ты хочешь быть свободным, я старалась делать вид что равнодушна к тебе, пыталась расстаться с тобой, может быть обижала тебя, от своей обиды на тебя замкнутого и равнодушного. К тебе никогда никаких претензий не было, не могло быть. Единственное, почему не написал, когда женился, я бы не приехала в то время. Я видимо до дури была наивная.
Вот, как на исповеди. В жизни у каждого бывает своя история. Ни о чем не жалела и всего наилучшего…

2017 год. Лондон. Владимир Кабаков





Маленькая повесть о большой, неразделённой любви.



"Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас от того, что хороши те, кто нас любят."
Л. Толстой


…Макс шёл хмуро уткнувшись взглядом в землю, не замечая, не помня куда и зачем и все время мысленно повторял: - Такого не может быть!
Он вспоминал все встречи и разговоры с Иркой и постепенно начал понимать, что упустил ещё одну верную и безответную любовь…
«Ну а сейчас что»? - тяжело думал Макс. - Моя жена, которая уверяла меня в своё время, что без меня или застрелится или сопьется, изменила мне с мужем своей подружки и даже не особенно скрывала это…
- А я, жалея детей и конечно себя, не находил решимости порвать со всем этим мерзким бедламом и уйти из семьи!
Мало того, я готов был извинять жену за её поведение, потому что помнил свое любвеобильное прошлое и уверял себя, что за все приходится платить…»

…Это случилось, когда он в очередной раз приехал в свой город, чтобы проведать родных. Он уже давно жил в большом столичном городе, но его по-прежнему тянуло в места где он родился, вырос, окончил институт и работал несколько лет в местном университете.
Работа его не очень занимала – в какой-то момент, он понял, что идет по жизни не в ту сторону и только ждал момента, чтобы свернуть в нужную… И дождался!
Отсутствие увлеченности работой, доставляло ему достаточно свободного времени, чтобы ходить по лесам, но и не забывать о развлечениях…
В свое время он сходил в армию и возвратившись, радовался свободной жизни, по которой тосковал в аримии.
Университет он заканчивал на вечернем отделении, а работал в это время там же, учебным мастером, качая жидкий азот на немудрёной машине…
Жизнь, сразу после армии, показалась Максу чем то волшебным и удивительным!
После трех лет испытаний несвободой, он научился ценить возможность жить без постоянной опеки устава и командиров.
Иначе говоря – Макс радовался жизни и это, до времени, получалось очень хорошо!
Тогда, он у хорошего портного сшил себе вельветовый пиджак без воротника – мода такая была - пару брюк и накупил галстуков. На работу и на учебу приходил беззаботным щеголем и его фигура и улыбающееся лицо привлекало внимание не только сослуживцев, но и девушек, даже на улице!
Постепенно, у Макса завелось немыслимое количество подружек и приятелей.
И чем больше их становилось тем больше, волнами расходилась его известность как сердцееда и вообще интересного человека.
И особенно привлекало в нем не только девушек, но и особ мужского пола, начитанность, интеллектуальная уравновешенность и умение со всеми говорить на их языке.
Это умение, увидев человека с первого раза разгадать его характер, привычки и увлечения, обнаружилось у него очень скоро.
Такие способности, обычно присуще большим политикам. Но так как времена были темные и в политику шли откровенные карьеристы с комсомольскими и партийными билетами, то и карьеры общественного деятеля у Макса не получилось.
Да он об этом просто не думал. Ему казалось, что он долго на этом свете не проживет, потому что даже такая веселая беззаботная жизнь ему не очень нравилась.
Посреди весёлого застолья с друзьями и подружками, он начинал скучать, потом уходил не простившись и сидя дома читал книжки. Постепенно друзья ушли куда-то в сторону, на что макс не обратил внимания. Ему и одному было достаточно себя одного!
Не ожидая от жизни ничего хорошего, он спокойно воспринимал и удачи, и разочарования. О карьере или о деньгах он совсем не заботился - ему хватало того, что он имел!
Оправдывая своё равнодушие и тягу к одиночеству, он вспоминал рассказ матери, которая говорила, что в младенчестве, у него была нянька – глухонемая, которая приходила к ним чтобы, посидеть с ним, когда родители были заняты.
Мать смеялась и говорила: - Уже тогда ты был необычным ребёнком. Мы с отцом вернёмся домой, а вы сидите – немая гладит тебя по головке, а ты сидишь, тоже молчишь и смотришь в угол!
О каких-то жизненных свершениях Макс совсем не думал, да к этому и не стремился. Главной его страстью в это время был лес и чтение книжек. Он читал много, в том числе даосов и буддистские источники и исповедовал принцип: «Живи незаметно!»
Часто, Макс посмеиваясь говорил, что его подпольной, но главной профессией было чтение. А лес дополнял его жизнь приключениями, порой опасными!
Ещё в шестнадцать лет он увлекся буддизмом и вообще восточной философией и потому, часто цитировал Лао Цзы: «Знающий молчит, говорящий не знает»! Или буддистский принцип жизни: «Не привязываться, ни к кому и ни к чему»!
По этим философским законам он и старался жить - друзей и подружек у него было несколько десятков, но никому он не отдавал предпочтения, никем и ничем особо не дорожил и даже тяготился многолюдьем…
В отношениях с подружками Макс был ровен, всегда весел, что бы не происходило у него в душе и поэтому, пользовался у них успехом. Ведь ещё Пушкин сказал: «Чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им!»
С друзьями он тоже был ровен и общителен, но иногда исчезал на какое-то время: то уходя на долгое время в лес, то садился дома и читал книжки никуда не выходя и не испытывая от этого дискомфорта…
В какой-то момент, Макс научился довольствоваться самим собой и потому, мог совершенно спокойно и даже с радостью уходить на неделю в глухую тайгу, или затворившись дома, читал все свободное от рутины обыденной жизни время, выходя из своей «берлоги» только на работу.
…Работал он в одиночку и совершенно отдельно от коллектива аспирантов, кандидатов и даже докторов наук, составляющих его кафедру. А так как свою работу Макс делал на отлично и никогда к нему не было претензий, то зная его характер никто, даже номинальное начальство не могли и не хотели ему мешать.
Правда несколько раз, профессор Воронцевич возглавлявший кафедру, на общих собраниях упрекал его в неучастии в демонстрациях во время советских праздников. Но Максим всегда отбивал его атаки, ссылаясь на свою ненормированную работу…
У него было много просто приятелей, с которыми он иногда пересекался по тому или иному поводу. Одним из таких приятелей был Валера Олейников, который играл с ним за одну футбольную команду и учился в педагогическом институте.
В одном из праздничных застолий, куда Макс попал совершенно случайно, Валера познакомил его с однокурсницей Ириной Светлановой.
Когда вечер начался, слушая разговоры и напряженное молчания-паузы соседей, Макс заскучал и стал ругать себя за неразборчивость. У него была такая способность попадать в компании, совершенно неподходящие ни по возрасту, ни по интересам.
Так случилось и в этот раз…
Макс маялся и до того тоскливо ему стало в этой неподходящей обстановке, что решил напиться, чтобы отключиться от неловкой суеты и сбивчивых глупых разговоров за столом.
Рядом с ним, сидела его новая знакомая и он, будто зная её много лет послал Иру на соседний стол за бутылкой коньяка, которую и стал допивать, больше не обращая внимания на происходящее.
А когда он основательно набрался, то по приятельски обращаясь к заинтригованной Ире, наслышанной о его похождения и романах, стал спрашивать у неё: - Ты не думаешь, что нам пора что-нибудь отчудить в этой скучной компании?!
К тому времени Макс, один выпил почти бутылку коньяка, но не пьянел и только лицо с каждой рюмкой бледнело все больше - свое время, воспитывая характер, он научился много пить и не пьянеть…
Уже в конце вечеринки принесли чай и он, нечаянно пролил несколько капель на себя.
Когда Ира всполошилась, оМакс посмеиваясь поднял стакан и вылил его на грудь, на белую рубашку с галстуком!
С ним, иногда, бывали такие приступы безрассудства, когда ему что-либо сильно не нравилось, прежде всего в себе. Вот и в этот раз, он проклинал себя за то, что так нелепо проводит праздники в совершенно неинтересном для него окружении!
А в подобных случаях, Макс начинал беситься от раздражения на весь мир и на себя в первую очередь.
Часто, в такие моменты он, при малейшем поводе начинал вести себя неподобающим образом, задирать присутствующих, а проще говоря, лез в драку из которой не всегда выходил победителем…
Для таких случаев в рабочем столе у него лежали темные очки и он надевал их когда скрывал синяки, полученные в очередной драке…
В этот раз все обошлось и Ира с Валерой увели его домой. Родителей в квартире не было и Ира, из любопытства осталась у него, когда Валера ушёл…
Макс вскипятил чай, заварил себе крепкий, а Ире пожиже и стал рассказывать ей эпизод из повести Альбера Камю, «Одинокий»:
- Ну вот, он так и жил, один одинешинек, заводил от скуки подружек, но никого не любил, даже родную мать, хотя и себя любил не очень. А потом взял и убил незнакомого человека, который ему не понравился. И тут его приговорили к смерти, которой он тоже не боялся…
Макс смотрел на Иру, а она, слушая мрачную историю в пол-уха, немного волнуясь ждала, когда он проявит свои донжуанские способности!
Но, Ира была младше Макса на пять лет и потому, ему казалось, что он разговаривает с младшей сестрой, которой все надо было разъяснять и не обижаться, если она что-то не понимает…
А она, увидев что Макс совсем протрезвел, призналась ему: - А я ведь знаю давно тебя…
Моя мама работала в той детской больнице, в которой ты лежал тогда, когда мне было пять лет и ты казался мне тогда, уже совсем взрослым мальчиком.
Она засмеялась и ласково глянув на Макса, продолжила: - А ты помнишь, как во время обеда за общим столом, ты предлагал малышне - таким как я, устроить соревнования - кто быстрее всех съест обеденную кашу.
И тут начинались соревнования, и даже больные дети, которые не любили каши и вообще плохо ели, съедали в тот раз её всю целиком и очень быстро!
- И ещё я помню, что весь медперсонал очень любили тебя и когда тебе становилось плохо, то входя в палату где ты лежал, все говорили полушёпотом, боясь что тебе станет хуже! Мама, вспоминая об этих случаях говорила мне, что в те дни, ты мог умереть от какой-то нервной болезни, но выжил почти чудом!
Макс слушал рассказ Иры о себе с интересом. Ведь нам всем нравится, когда героем повествования выступает наша персона…
Хотя всего о чем она рассказывала, Макс совсем е помнил. Тем более приятно!
Вскоре Максим проводил Иру, а вернувшись лег спасть стараясь забыть, что с ним происходило в тот неудачный день!
…Так завязалось их знакомство, которое с перерывами продлилось много лет…
Ирка обладала общительным, «ну очень общительным характером» и вскоре, уже бывала в гостях у родителей Макса даже тогда, когда его самого не было дома.
Мать рассказывала Максу: - Опять Ирка просидела весь вечер в ожидании тебя, а нам уже надо было спать ложиться…
- Я её едва выдворила. Ну до чего привязчивая и непосредственная девчонка!
А потом после долгой паузы, закончила вытирая мытые кружки: - Она наверное влюбилась в тебя, а ты даже не замечаешь этого!
Мать немного гордилась тем, что её сын пользовался таким успехом у девушек.
Макс на это замечание не стал отвечать, промолчал и вскоре ушел в свою комнату – там его ждал томик дневников Толстого - какое –то время, Макс заинтересовало толстовство и он хотел стать адептом этого учения.
Для этого ему не надо было совершать каких-то подвигов. Он жил закрыто, много работал, ходил в трудные походы, общаясь без посредников с природой и как мог помогал друзьям и малознакомым людям. Об этом и говорил Толстой своим почитателям.
Макс был добр добротой сильной личности и потому, старался помогать окружающим, и конечно своим друзьям и приятелям: он строил гаражи, ремонтировал квартиры и даже перевозил их вещи на новые места жительства. И каждый из друзей знал, что Макс всегда поможет: «Потому что он такой широкий человек!»




…Очередной праздник Макс и Ира встречали вместе и после, проводив её до дому, Макс остался там пить чай. Ира увивалась вокруг и уговорила остаться ночевать - её мать была в отъезде.
Ира постелила ему на диване а сама ушла к себе в спальню. Но потом, когда гость ещё не спал и читал очередную книгу, Ирка в ночной рубашке пришла к нему, вначале села на край дивана, а потом, слушая рассказ Макса о прочитанной книге, призналась, что ей холодно. Макс распахнул одеяло и Ирка влезла к нему в постель.
Почувствовав близость молодого горячего тела, вздрагивающего от его нечаянного прикосновения, Макс тоже возбудился, но когда Ира не отвечая ему повернулась спиной и задрожала всем телом, Максу вдруг стало неловко и противно!
Ему стало стыдно, вот так, случайно, овладеть покорной жертвой не чувствуя ничего, кроме дружеского расположения.
И рассердившись на себя, макс встал с постели, оделся и ушел домой ничего не объясняя Ирке…
После этого случая, Ирка готова была стать его рабой и выполнять все его требования. Хотя знала, что он ничего от неё не будет хотеть или просить…
Однажды, Ирка напросилась пойти с Максом в ресторан отмечать её день рождения.
Макс был не против, но пригласил ещё одного общего знакомого, Валеру Олейникова.
Ирка готовясь к этому дню, сделала прическу, купила новые, дорогие сапоги и одела лучшее своё платье.
В ресторане было много народу, все много пили и танцевали. Ира была просто счастлива и в суете ухода, чуть не забыла переобуться в старые башмаки – на улице, после недавних дождей, было сыро и слякотно. Переобувшись, сапоги она спрятала в сумку с которой и пошла вслед за Максом и Валерой, которые, в тот вечер, успели изрядно набраться…
Потом, на остановке долго ждали автобус и почти задремали, устав разговаривать ни о чем. Сумка с сапогами лежала на краю скамейки. Когда подошёл переполненный автобус, друзья заторопились и Ирка забыла свои сапоги на лавке…
Когда приехали домой, то она с ужасом обнаружила, что забыла сапоги и даже заплакала с горя. Макс, как мог успокаивал её, и пообещал купить ей новые, лишь бы она перестала плакать – он не переносил женских слёз…
И действительно, со следующей получки он дал ей денег на новые сапоги, хотя его зарплата в те давние годы была ниже чем у водителя троллейбуса…
…К тому времени, Макс завел постоянную подружку Ляльку, которая влюбившись в него почти сразу после знакомства, потеряла голову и вместо того, чтобы идти на занятия в университет, где училась на биофаке, она день за днём приходила к Максу в уютный кабинет, в полуподвале университетского здания, где они пили чай, потом шли в кино или в кафе и таким образом проводили время довольно весело!
Через какое-то время, Ирка познакомилась с Лялькой, а так как Макс умел ладить со всеми своими почитательницами, то вскоре это знакомство двух влюблённых в него девушек переросло в дружбу!
Они стали приятельницами и Ира превратилась в наперсницу Ляльки в её непростых отношениях с Максом…
В начале лета, когда у Макса начался отпуск, они решили съездить с Лялькой на Байкал. С ними напросилась ехать и Ирка…
Плыли на теплоходе целый день, все пассажиры перезнакомились и только Макс держался чуть в стороне – он не любил и не хотел лишних необязательных знакомств.
Но Ирка познакомилась с группой ребят и полдня провела в их обществе, тактично оставляя Ляльку с Максимом одних.
После высадки на причале у турбазы, Макс повел своих подружек на знакомое место и после установки палатки, разжег костер и вскипятил чай. Лялька с Ирой, радуясь приятной поездке, мило болтали, пока он готовил дрова. В это время к костру подошли ребята, плывшие вместе с ними на теплоходе и с которыми Ирка уже близко познакомилась, зная всех по именам.
Они попросили у Макса разрешения пригласить Ирку к их костру и глядя на Ляльку, Макс разрешил, но пригрозил Ирке, что если она не вернётся к двенадцати часам, то он придёт и заберёт её сам, а потом и накажет – все смеялись.
Ирка пришла в палатку только утром, Макс поворчал на неё, но видя её оживление и многозначительную улыбку на осунувшееся лицо, не стал докучать ей «отцовской» заботой.
После завтрака, объединивши с знакомыми ребятами пошли в поход. По крутой, натоптанной туристами тропинке поднялись на прибрежный хребет.
Там, наверху, где сделали привал, Макс, в молодом кедраче, нашел под широкими листьями бадана кедровые шишки, сохранившиеся ещё с прошлой осени. В них сохранились вкусные кедровые орехи и все лакомились ими пока спускались к палаткам…
Назавтра, Ира и Лялька уплыли в город - им надо было успеть на работу, а Макс остался один…
Он жил в палатке ещё неделю, купался, загорал, ходил в походы, а ближе к вечеру на песчаных береговых дюнах, дремал под теплым ещё, заходящим солнцем и отогревался от купания в ледяной байкальской воде…
Потом, когда он вернулся в город, узнал, что Ира ездила встречаться с одним из этих байкальских ребят. При встречах с Максом она рассказывала ему подробности своих отношений с новым знакомым и даже спрашивала совета…
В это время, Макс заскучал: ему надоела жизнь только для себя, отношения с женщинами только для секса, без любви и даже привязанности. И от наступившей внезапно безысходности, он женился на общей знакомой, которая влюбилась в него и обещала, что если он её бросит, то она может с собой покончить…
…После армии, Максим несколько лет просто наслаждался свободой и возможностью делать, что сам захочешь. Было много друзей, много девушек, но главное, было время посидеть за книгой, или с любимой охотничьей лайкой сходить на несколько дней в тайгу.
А после дикой лесной жизни, как-то по особому радостно начинаешь ценить комфорт городской жизни - знакомые улицы становятся необычно широкими, а полы в комнате, первое время после возвращения, удивляют своей ровной поверхностью…
…Потом, после нескольких лет вольной жизни, незаметно, появилось чувство тоскливого нежелания жить только для себя. Наверное именно в эти годы, наступает очередная фаза жизненного взросления…
Макс, где-то прочитал, что вся жизнь делится на три периода, отличающийся один от другого.
В детстве и особенно в молодости человек живет эстетическими категориями и этот период определяется эстетическими критериями, ьо есть руководствуясь часто инстинктивным эгоизмом и желанием жить для себя.
Потом, годам к тридцати, человек переживает кризис и начинает жить, уже по этическим принципам. Слово «долг», становится во главу жизненной философии. Именно в это время, люди, особенно мужчины заводят семью и стараются оборудовать свой дом.
А годам к пятидесяти, жизненные страсти постепенно остывают и начинается, хотя конечно не у всех, этап религиозный, когда появляется нужда в добрых словах и делах для «ближних», то есть для окружающих!
…Кажется у Максима, к двадцати семи годам и начался этот возрастной кризис. Все ему как-то надоело: и девушки, как бабочки на огонь летящие в его объятия, и механический секс, который без любви напоминает спортивные тренировки.
И потом, захотелось ему иметь человека, которого бы он мог защитить от рутины жизни и ощутить себя нужным и даже необходимым, хотя бы для одного нуждающегося в этом человека.
А тут и Аня появилась и влюбилась в него самозабвенно. Говорила, что готова ради него бросить все, даже свою маленькую дочку, лишь бы он оставался рядом…

Все как – то так сошлось, что он женился не раздумывая и надеясь, что жизнь семьей поможет ему бороться с хандрой…
Но прошло немного времени и жена стала его ревновать к Ирке и как-то даже выставила её за дверь.
Макс не стал устраивать сцену жене, но постарался объяснить ей, что между ним и Иркой ничего не было и не могло быть. На этом вопрос закрыли…
…После этого случая, Макс годами не видел Ирку и только от друзей узнал, что она вышла замуж и родила сына…
…Потом последовала эпопея с изменой жены, разводом Макса, его тоске по родившимся несколько лет назад погодкам. Он месяцами пропадал в тайге, а заработанный там деньги отдавал бывшей жене – дети росли и им нужны были средства на их нужды…
Потом, после очередной ссоры, когда бывшая жена запретила ему встречаться с детьми, макс от безысходности уехал в Питер и стал там работать в интерьерной бригаде, зарабатывая приличные деньги, половину из которых отправлял детям…
Иногда Ирка звонила ему в Москву, интересовалась как он живет и рассказывала о своей жизни.
Макс работал в бригаде шабашников – делавших интерьеры в кафе, ресторанах и домах культуры, зарабатывал приличные деньги а в перерыве между тяжёлыми работами отдыхал в Крыму или в Питере у друзей…
Потом, Макс, вспомнив свои молодые боевые годы, устроился тренером в атлетический клуб, и вскоре стал директором этого клуба. И здесь его организационные таланты проявились в полной мере и он стал заметной фигурой в спортивных кругах, благодаря своему многознанию и пониманию людей…
И вдруг, как гром среди ясного неба, пришло сообщение, что его дочь погибла, попав в автокатастрофу!
А Макс её очень любил и дочь отвечала ему тем же. Каждый приезд в родной город, они с дочерью проводили много времени, иногда ходили в ближние походы и очень привязались друг к другу.
Макс прилетел на похороны и ожидая дня погребения дочери, ходил как неприкаянный по округе и однажды забрёл к Ирке, которая к тому времени уже развелась и живя с матерью, растила сына.
Сидя за столом, Макс пил водку и под песни Высоцкого, вспоминая свою жизнь и погибшую дочь горько плакал, не скрывая своих слез от ставшей почти родной Ирки…
- Черт бы побрал эту жизнь! - прерывающимся голосом говорил он не глядя на свою подругу, вытирая тыльной стороной ладони мокрое лицо.
- Ну почему люди не могут жить, как люди, не предавая, не обманывая друг друга, заботясь не только о себе, но и о детях?! Я ведь помню, как бывшая жена, сегодня, ставшая похожей на ведьму, плакала и уверяла меня, что любит меня больше всего на свете, больше матери, и даже больше детей. Ведь я её за язык не тянул и сам никогда не говорил, что люблю её…
Он переставил пластинку с Высоцким, налил себе ещё рюмку водки и выпил её как воду, не закусывая:
- В какое-то время - продолжил Макс свой рассказ – исповедь, - я понял, что мужчине вовсе не надо говорить о любви, потому что привычка жить в семье с одной женщиной и детьми, стоит намного больше чем фальшивые женские уверения в любви!
Совсем не пьянея, он выпил ещё водки и закончил свой грустный монолог: - Такая мужская привычка приковывает к жене и к детям намного крепче, чем любовь однодневка!
И я уверен, что не будь у дочки ссор с матерью, которая все время старалась решить свои проблемы в личной жизни забывая о воспитании детей – она бы осталась жива, потому что с горя не рисковала бы своей жизнью…
Он долго молчал вспоминая милую, умную, добрую и ласковую дочь и вновь на глазах появлялись слёзы – это была истерика!
- Черт бы побрал этих лживых и эгоистичных людей, которые стараются половчее устроиться в жизни, вовсе не ценя человеческого отношения к ним…
Когда Макс, выплакав свое горе собрался уходить, Ирка уговаривала его остаться: - Я постелю тебе в гостиной а сама уйду в спальню – говорила она сама чуть не плача – настолько она была тронута неожиданными слезами, всегда сдержанного, «железного» Макса, который не стесняясь плакал при ней, тем самым показывая, что она для него родной человек.
…Чувства любви и обожания вновь всколыхнули в её простой душе и она никуда не хотела его отпускать, жалея и гордясь им.
Но Макс ушел в бывший свой дом, где пролежал всю ночь без сна, слыша в соседней комнате всхлипы подруги дочери, которая не захотела уходить домой…
Следующую ночь, он провел у гроба дочери и иногда ему казалось, что она начинает тихо и незаметно дышать…
После похорон, Макс улетел в Питер и Ирка, позвонив ему в очередной раз узнала, что он женится на учительнице, из соседней с его залом школы. Там он в качестве волонтёра-тренера иногда работал по вечерам со школьниками, где и познакомился с будущей женой.
Ирка поспешила сообщить это своей близкой подруге и приехала к в гости Ляльке, которая, по-прежнему интересовалась жизнью Макса.
Просидев до вечера Ирка засобиралась домой, хотя Лялька оставляла её ночевать…
И тут случилась очередная трагедия, без которых жизнь не обходится – Ирка поздно вечером ехавшая на такси от Ляльки домой, попала в автокатастрофу и погибла на месте. Она сидела на переднем сиденье справа и именно туда ударила машина выехавшая из-за поворота…
Максу на следующий день позвонила одна из общих знакомых и рассказала все подробности гибели Иры…
…Прошло некоторое время и Макс снова развелся и в после тяжелого для себя времени, поехал в родной город, отдохнуть и увидеться с матерью.
При встрече, посреди рассказа о новостях давних и недавних, мать вспомнила, прервалась и сказала: - Тебя очень просила зайти к ней мать Ирки. Она сейчас больна и живет в доме одна с внуком…
И вот выбрав время, Макс пришёл в знакомый дом…
Все мы меняемся, но особенно быстро это происходит после пятидесяти лет и особенно тогда, когда умирают наши близкие.
Вот и с Анастасией Петровной – Тосей, как все её звали лет двадцать-тридцать назад, произошли разительные перемены. Она поседела, а худое лицо и большие полубезумные глаза смотрели на мир с обидой. Потеряв дочь, она сильно переживала и на нервной почве у неё отнялись ноги…
Поэтому, она встретила его в коляске, очень обрадовалась и даже прослезилась!
Попросив внука сделать им чаю, она, сидя в коляске и вытирая слёзы нечистым платком, стала рассказывать об Ирке и её внезапной смерти…
И потом, остро глянув на Макса, спросила: - А ты догадываешься, почему я так хотела с тобой увидеться?!
И когда он покачал головой отрицательно, посмотрела на него внимательно и продолжила: - Я скоро умру и тебе надо обязательно об этом знать!
Она помолчала, долго смотрела отсутствующим взглядом куда-то в угол, а потом, повернувшись к Максиму продолжила:
- Ирка, уже в последние наши разговоры о тебе – Анастасия Петровна снова вытерла набежавшую слезу, но справивилась с собой – говорила мне, что она всю жизнь любила только тебя и все остальное, было в её жизни только от безысходности и оттого, что ты не замечал, а может и не хотел замечать этой любви…
Макса словно током ударило! Он мгновенно вспомнил все встречи с Иркой, от начала знакомства до той встречи, после смерти дочери!
А Анастасия Петровна, снова вытерев слёзы и закончила: - И она, вспоминая тебя, часто говорила мне, что жалеет только об одном – что не смогла родить от тебя ребенка…
После продолжительного молчания, мать продолжила рассказ о дочери:
- Она рассказывала, что полюбила тебя с первой вашей встречи и всегда помнила о тебе, что бы не происходило в её жизни!
Голос Анастасии Петровны снова задрожал и она борясь со слезами, закончила: - Ира, зная что вам не придется жить вместе, всегда хотела родить от тебя ребенка, чтобы хотя бы таким образом часть тебя была рядом с ней…
Она всегда любила тебя и восхищалась!
Через длинную паузу Анастасия Петровна продолжила:
- Однажды, она рассказывала мне со смехом, как вы ходили в ресторан и у тебя был кровоподтек на глазу. Она рассказывала, что ты этого совсем не стеснялся и только посмеивался, когда люди глядя на твое бандитское раненное лицо, с испугом отводили глаза…
Она говорила тогда, что ещё больше тебя полюбила, когда узнала, что тебе чуть глаз ножичком не вырезали в драке с хулиганами, которые матерились при женщинах. А она и из-за твоей драчливости и способности постоять не только за себя, влюбилась в тебя ещё больше. Она всегда говорила, что с тобой, как за каменной стеной!
…В это время уже взрослый внук принёс чашки с чаем на подносе.
Грустно и молча попили чаю и Макс простившись, поцеловав Анастасию Петровну в седую неприбранную голову, вышел…

…И вот теперь он шёл не разбирая дороги, снова и снова вспоминал все свои встречи и разговоры с Иркой и ему казалось, что будь он внимательней в те далекие годы, может быть его переменчивая судьба была бы более счастливой!
…Только назавтра утром, после завтрака, когда Макс по давней домашней привычке мыл посуду у матери на кухне, вспоминая вчерашний трагический разговор с Анастасией Петровной, вдруг проговорил, отражая мысль, которая все это время мелькала у него в голове: - Мы не можем изменить свою судьбу! Поэтому и говорят - лучше плохая но своя карма, чем хорошая, но чужая…
И показывая остатки своей былой начитанности, мрачно повторил ещё одну древнюю мудрость: «Тот кто судьбе покоряется – того она ведёт. А кто ей сопротивляется – того она тащит!»
Мать Макса, слыша его невнятное бормотание, насторожилась, подозрительно глянула на сына, и подумала: «Чудной он какой-то становится! А ведь раньше был парень как парень…»
Вскоре Макс уехал – ему здесь больше нечего было делать. Все его друзья или умерли или уехали в другие города. А вспоминать прошлое в одиночку ему не хотелось…
… Через какое-то время, мать в телефонном разговоре с Максом, сообщила мимолётом, что Анастасия Петровна умерла…


Август 2017 год. Лондон. Владимир Кабаков



Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal




Странности любви. Придуманные истории



Грех.

"Искренняя, сердечная связь — это пьеса театральная, в которой акты самые короткие, а антракты самые длинные".
Нинон де Аанкло


…Макс работал тогда в педагогическом институте старшим лаборантом на кафедре физики и потому, имел в институтском подвале комнату, которая и была его кабинетом.
Внутри, он сделал небольшой ремонт, поставил в просторной комнате два письменных стола – один большой и другой маленький.
В дальнем углу, под врезанным в толстую стену окном с железными решётками выходящем на уровень земли, установил старый диван и накрыл его протёртым ярким ковром.
В летние жары, он иногда приводил сюда своих университетских друзей с исторического факультета и в холодке, они с наслаждением пили пиво и закусывали перченным сыром…
Сюда же, к Максу приходили его знакомые девушки…
Люба Филиппова, приходила в этот подвал редко и только зимой…
Она робко стучалась в двери и когда Макс впускал её, долго щурилась на яркий свет дневной лампы, улыбалась чуть стеснительно потирая озябшие руки и многозначительно поглядывала, на как всегда чистенько и щеголевато одетого, Макса…
Максим разговаривая, ставил воду в стеклянной колбе из химического стекла на плитку, включал обогреватель с жужжащим вентилятором, давая Любе время осмотреться и обогреться.
Одежда на ней была явно ношенная, почему – то мала по размеру и она на улице мёрзла и её носик отогреваясь и оттаивая, краснел.
Болтая о мелочах, они пили чай заваренный прямо в колбе и ели вкусное печенье, хранившееся в ящике большого стола и оставшееся после предыдущих гостей.
Когда она, отогревшись и напившись чаю, взглядывала каким-то особо серьёзным взглядом на отвлёкшегося Макса, то в глазах её, кроме благодарности, что – то ещё мелькало, неуловимо быстрое и острое…
Макс заметив эту серьёзность, подсаживался к ней поближе, а она ласково брала его ладонь в свои руки и перебирая длинные пальцы с ухоженными ногтями, долго смотрела на него снизу вверх, чуть приоткрывая в улыбке влажные мягкие губы, а потом говорила сдавленным и хриплым от волнения голосом: - Ты бы двери-то закрыл? - чуть вопросительно, словно оставляя за Максом право решать, что им обоим делать дальше.
Макс вставал, мимоходом гладил её по светлым волосам, а она, уже разгораясь, откровенно и страстно смотрела чуть увлажнившимися глазами на его сильную фигуру и дрожащими, тонкими пальчиками робко начинала расстёгивать верхние пуговицы на кофточке…
Закрыв двери, он, щёлкнув выключателем гасил свет и возвращаясь в темноте слышал, как Люба с шуршанием, торопясь и щёлкая резинкой по голому телу снимала вязанные колготки…
Подойдя к ней почти на ощупь, Макс целовал её в голову, в то время как молодая, красивая женщина подрагивая от волнения, тяжело и напряжённо дыша помогала ему снимать одежду.
«Почему от неё иногда зимой, так явственно пахнет резиной? – почти меланхолически спрашивал он сам себя, ощущая голой кожей живота слабый сквозняк из окна, и не находя ответа, присаживался на диван обнимая её покорные плечи…

…Когда всё заканчивалось, Люба стесняясь, так же в темноте молча одевала на свои худые, стройные ноги колготки, а он ждал так же молча, пока она оденется и лишь потом включал свет.
Им в этот момент уже не о чем было говорить и Люба, от неловкости, вдруг начинала болтать вздор и откровенности: - А ты такой большой…
Ты больше чем он…
- И потом ты такой обворожительно ласковый – и смеясь хриплым смешком, оправляла смятую кофточку…
Макс понимал, кого она имела ввиду, но ему это уже было всё равно.
Он знал, что идёт у неё на поводу, но не находил в себе жестокости в один день решительно сказать ей о своём равнодушии…
Максим почему-то жалел её и даже сочувствовал - ведь он помнил какой Люба была несколько лет назад, когда казалась ему и была действительно неприступной красавицей…
Иногда, уже после близости, сидя на стуле у большого письменного стола, она посмеиваясь спрашивала: - А что мы будем делать, если сейчас зайдет Жора (её давний партнёр и любовник). – Зайдет к тебе в гости и начнёт стучаться?
В ответ, Макс смотрел на неё внимательно и серьёзно и как-то немного лениво, растягивая слова говорил: - Я открою дверь и ни слова не говоря и не впуская его в комнату – это было бы глупо и мелодраматично – нанесу ему правым крюком удар по челюсти…
А потом, пока он будет лежать, выпущу тебя…
Она в этот момент не знала, как ей реагировать на эти слова – смеяться или обидеться, а Макс начинал смотрел холодно и откровенно ждал, когда она уйдёт…
Люба, была его очевидным, но скрываемым грехом и если так можно об этом говорить – его слабостью. До неё, Макс твёрдо придерживался правила не спать с любовницами или замужними женщинами, тем более с подругами друзей.
Но однажды, «бес попутал» все-таки попутал его, а если быть точным, то сама Люба подстерегла.
Она давно хотела его соблазнить, а он умело и не оскорбительно отстранялся. Но чем больше Макс сопротивлялся, тем больше она его хотела…
Ведь ещё Пушкин сказал: «Чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им»!
И вот, как – то, когда Любин друг Жора был в отъезде, Люба неожиданно позвала его к себе поздно вечером, послав за ним свою младшую сестру.
Он пришёл встревоженный и застал около её дверей пьяненького Юру Костина. Когда они оба вошли в квартиру, Люба неловко улыбаясь и почти не глядя на Костина попросила Макса увести его, объяснив, что он к ней откровенно пристаёт, пользуясь отсутствием Жоры…
Юра, также как и Жора, был другом Макса ещё со школьных времён, а Лина, жена Юры была одноклассницей и близкой подругой Любы.
Для всех, и для Макса в том числе, Юрино приставание было недоразумением – все знали, как он любил и боготворил свою бывшую жену.
Поэтому, Макс не очень грубо вывел сопящего, пьяно упирающегося Юру на трёхступенчатое крыльцо и слегка подтолкнув, в раздражении, приказал: - А теперь проваливай!
Юра слетел с крыльца, чуть не упал, но зная крутой нрав Макса ворчал вполголоса и делал вид, что уходит….
Макс, проводив сердитым взглядом удаляющуюся фигуру, вернулся в квартиру, к Любе…
Она его попоила чаем, посмеиваясь над привязчивым Костиным, потом они поболтали о мелочах и Макс простившись, совсем уже пошёл домой, но за углом Любиного дома, вдруг вновь обнаружил прячущегося там Юру…
Макс рассердился не на шутку, но не стал трогать Юру, а пообещав, что в следующий раз, увидев его здесь поддаст ему по-настоящему… и вернулся к Любе.
Люба, увидев возвратившегося Макса, откровенно обрадовалась. Выслушав рассказ Макса, она попросила его не уходить и постелила на диване.
Он, понимая, что не должен этого делать, согласился, опасливо поглядывая в её сторону…
А дальше было уже поздно, да и глупо о чём - либо сожалеть…
Люба пришла к нему в постель под утро сама, разбудив и вызволив из мягкого сна, тёплым поглаживанием. И он, в полусонной слабости не захотел ругаться среди ночи и уходить на мороз…

Потом, Макс утешал себя тем, что - «чему быть – того уж верно не миновать»!
Часов в шесть утра, уходя и прощаясь Макс грустно посмеивался, а худенькая Люба, запахивая полы халатика, повисла на нём и целуя смеясь говорила: - Я наконец – то своего добилась. Как только я увидела тебя в первый раз после армии, подумала, что между нами обязательно что – то должно произойти…
Макс молчал, не смеялся, но и не плакал, хотя уже понимал, что ему придётся рано или поздно отвечать, заплатить за эту ночь и за эту Любину радостть, в том числе «и не на Страшном суде» – бормотал он, подходя к своему дому.
Расплату за свои грехи, он всегда предчувствовал заранее.
Когда Макс решался делать что-нибудь рискованное или безнравственное, то всегда, каким - то особым душевным чутьём знал грядущие последствия…
«Но, что сделано, то сделано – размышлял он, широко шагая и вдыхая прохладный предвесенний, рассветный воздух полной грудью.
- Авось, обойдётся!?» – безнадёжно уверял он сам себя, стараясь забыть поскорее о произошедшем…



Август 2017 года. Лондон. Владимир Кабаков




Расплата за грехи.





«Когда мы предаем своих друзей или изменяем своим близким, мы должны знать, что наша вера в друзей и близких, будет подорвана изнутри и нам, рано или поздно, придется отвечать за эти грехи».







…Зима незаметно закончилась.
Но для Максима настали тяжёлые времена. Совершенно неожиданно, Люба, в очередное отсутствие Жоры, за которого она успела выйти замуж, загуляла.
Она словно с цепи сорвалась. Стала откровенно флиртовать с встречным и поперечным.
И однажды, Макс встретил её на набережной, идущей под руку с каким - то голенастым юнцом, который смотрел на неё с обожанием, а она заметив Макса, расплылась в виноватой улыбке и захихикала, явно стесняясь своего молоденького кавалера.
Максу тоже было неловко, и потому, он ухмыльнувшись и махнув ей рукой перешёл на другую сторону, ускоряя шаги…

«Мы, друг другу ничего не должны – подумал он.
- Но зачем она меня обманывала говоря, что любит меня…»
Максу стало противно и он про себя выругался, но только в свою сторону: «Идиот! Кто тебя заставлял верить ей и жалеть её?!»
Потому, Макс в первую же следующую встречу решил объясниться с Любой и порвать с ней.
Но он не видел Любу всё лето, которое, как обычно провёл в большей части на Байкале и даже сплавал на теплоходе на север озера и пожил там в Нижнеангарске дней десять…
А между тем, время шло к очередной осени и близился сезон охоты – праздничное время для Макса...

…Изредка от знакомых он слышал о Любе удивительные вещи, но встречаться больше не случалось и потому Макс был как всегда спокоен и невозмутим…
Как - то вечером, он сидел, читал очередную книгу и вдруг услышал стук в дверь.
Отворив, он увидел на пороге Любу, которая дрожащим голосом попросилась войти.
Макс, насторожившись впустил её, показал на стул и приготовился слушать объяснения нежданного и нежелательного визитёра…
Люба глядя на Макса с грустным, потерянным взглядом, шмыгнула носом, не зная с чего начать и наконец решилась: - Жора приехал – начала она, и вдруг заплакала, вытирая глаза скомканным платком.
- Он не застал меня дома, и когда я утром приехала - дочка была с сестрой - то устроил мне скандал и я вынуждена была ему всё рассказать…
Люба вновь зашмыгала носом, вытерла слёзы и закончила: - Я ему всё рассказала о нас с тобой и хочу, чтобы ты сам ему всё подтвердил…
Макс встал со стула, начал молча ходить по комнате, тщетно стараясь спокоен.
Мысли, негодующим вихрем летели в его голове, но внешне он не выглядел встревоженным или расстроенным. Откровенно говоря, он давным-давно предчувствовал такую или подобную развязку…

- И что же ты хочешь? – почти грубо спросил он.
Люба отняла платок от глаз и продолжила: - Я хочу, чтобы ты ему всё сам рассказал. Он требует от меня полной правды и я сказала, что ты у меня был первым. А потом уже пошли все остальные…
Она снова приложила платок к глазам…
Макс недовольно выдохнул воздух и начал.
- Мне твоему мужу нечего рассказывать. Пойди и передай ему, что между нами ничего не было и ты…
Он помолчал подбирая слова: - Ты, ты просто на себя наговариваешь!
Макс зло глянул на Любу и она отвела глаза…
- Но, Макс… Я тебя умоляю, пойти и всё рассказать Жоре… Он в истерике… - Требует только правды и если ты подтвердишь мои слова, то у нас может быть всё исправиться…
Я с ума схожу! Он забрал Аську, увёз к свекрови и не разрешает мне её видеть. Для него всё происшедшее - страшный удар. Он собирается разводиться…
И она снова заплакала, вытирая влажным от слёз платком опухшие от слёз, покрасневшие глаза…
Макс уже почти успокоился, понимая, что Люба пытается всё перевалить на него. Он был зол и потому, ответил ей металлическим голосом:
- Я уже сказал, что ты на себя наговариваешь… И если у тебя был кто – то, то я совершенно не причём. Между нами ничего не было и не могло быть…
И потом после томительной паузы, закончил: - Повторяю, ты на себя наговариваешь!
Макс мстительно, криво ухмыльнулся и остановился у дверей, как бы приглашая Любу закончить разговор и уйти.
Люба, чувствуя, что Макс начинает сердиться, поднялась и тихо вышла, а Макс аккуратно прикрыл за нею двери и закрыл их на ключ…
Он ещё долго ходил по комнате из угла в угол, перебирая в памяти подробности их отношений и брезглив скривив губы, ворчал про себя…
«Она, дурочка, думала, что можно безнаказанно обманывать людей и получая удовольствие – при мысли об этом он непроизвольно фыркнул, - и получая удовольствие, не платить за него!
- Сейчас она плачет о дочке, но почему же она не думала о ней, когда гуляла с кавалерами… начисто забыв о бедном Жоре…
- И тот тоже хорош. На меня стал смотреть как на своего врага, задолго до её разоблачения…»
Макс сел на стул, пододвинул остывший чай, автоматически несколько раз отхлебнул не чувствуя вкуса и потом разочарованно вздохнул.
«Всё это не то… И не так. Ты сам виноват… И раз ты был таким дураком, что позволил себя соблазнить, а потом и продолжал эту нелепую связь, то теперь расхлёбывай…»
Он вновь поднялся, невидящим взглядом посмотрел в темноту за окном и вздохнул.
«А расхлёбывать придётся… И главное, что теперь сам перед собой не отмоешься…»

Он вспомнил воркующие смешки возбуждённой Любы, её весёлые объятия, её болтовню в такие моменты, уже после близости.
– Я ведь тебя наверное люблю, - говорила она глядя на Макса снизу вверх влажными глазами.
- Я ведь о тебе иногда в самый неподходящий момент вспоминаю и мне хочется тогда тебя увидеть, обнять тебя!

«Ну как же так, можно говорить другому человеку – я тебя люблю – если это всего лишь увлечение, не больше — думал Макс, размеренно шагая и не останавливаясь ни на минуту.
- Это ведь и себя обманывать и другого человека тоже…»
Макс, долго так ходил по комнате и произносил свой монолог почти вслух, словно кричал про себя…

« - Фу, как всё мерзко и грязно…
- И я влетел в эту грязную лужу и мне придётся от этой грязи отмываться…
А как я буду с другими теперь общаться? Ведь за любым их словом я буду видеть ложь и грязь…»

… Через день, в его институтский подвал пришёл Жора. Он похудел, помрачнел. Войдя, постоял, посмотрел на Макса и подойдя ближе, не поздоровавшись сел на стул и после долгого молчания произнёс дрожащим голосом: - Ты знаешь, зачем я пришёл. Люба мне всё рассказала… Я хочу от тебя услышать правду. Как это всё случилось?
Макс с грустью посмотрел на его сгорбленную, понурую фигуру и ответил…
- Я уже ей самой говорил, что она на себя наговаривает. Между нами ничего не было и потому, мне нечего тебе рассказывать!

…Они долго молчали и потом Макс произнёс: - Я повторяю – между нами ничего не было и Люба наверное просто «спрыгнула» после всех переживаний…
И помолчав ещё немного, закончил разговор: - А теперь извини, мне надо идти…
Жора глянул на Макса горестным взглядом и заговорил: - Я не знаю, почему она это сделала. Я Аську увёз к матери и сейчас решаю, что с ней, с Любой, дальше делать!
Он имел ввиду конечно не Аську а жену, потому что все его мысли, в эти бесконечные дни и ночи, были только о ней!
Жора вдруг понял, что без Любы, он просто не сможет жить. Несмотря на её предательство и подлость, где – то в глубине души после всех этих потрясений, он вдруг понял, что не способен уже прожить без неё, понял, что всё его будущее связано с ней и только с ней…
- Я прошу тебя,- голос Жоры задрожал и глаза его увлажнились – расскажи мне что между вами было. Мне надо знать, почему она это сделала?!

Макс молча стал одевать плащ и произнёс на прощание: - Я уже сказал тебе – между нами ничего не было. Тебе надо успокоиться. Она просто на себя наговаривает…
Затем он вышел, осторожно прикрыв за собой двери. Отерев лицо рукавом, вслед за ним вышел и Жора…

Август 2017 года. Лондон. Владимир Кабаков




Узенькая тропа ведущая в ловушку.

Рассказ только для взрослых.

«…В истинной любви воплощается всё самое лучшее и самое отвратительное, что только есть в нашей жизни. Любовь оправдывает всё, что помогает ей выстоять.
Любовь смертоносна, разрушительна. Впуская любовь в сердце, не знаешь, ангел ли поселился в твоей душе или демон. Или же тот и другой. Такова любовь. Нет в ней благородства, зато есть отвага и свобода, есть красота и преданность, есть подлость и низость…»

«Тайна древнего замка», Эрик Вальц




… Макс захандрил. Он перестал ходить в лес, сидел дома и лёжа на диване в проходной комнате и читал книжки – в его комнате поселилась младшая сестра с мужем и маленьким ребёнком.
У него началась бессонница и проворочавшись полночи на диване, к утру он засыпал беспокойным сном и видел кошмарные сны.
Мать утром подходила к дивану и с сочувствием разглядывала спящего сына - его строгое лицо, крепко сжатые зубы, видела, что мускулы всего его тела напряжены и не расслабляются…
«Бедный – думала она тихонько отходя от дивана. – С ним что-то нехорошее произошло, но он как обычно молчит и только невольно грустно вздыхает…»
Мать Макса была совсем не робким человеком, но сына своего уважала и немного побаивалась, часто думая, что за его вежливостью и улыбками скрывается характер строгий и даже жёсткий. Просто он усвоил с детских лет привычку вежливости и посмеиваясь говорил иногда: - Китайцы утверждают, что даже правда должна быть приятной.
А тут ещё осень с её холодом и мраком, с ранними сумерками и снежной крупой, разбрасываемой по земле холодными пронзительными ветрами…
Макс, может быть впервые за время после армии сильно затосковал…
Он неделями пропадал на охоте, а приходя домой, сидел в своей комнате и читал книги, изредка ложась на кровать не раздеваясь и дремал, отдыхая от лесных тягот и приключений…
Однажды, небритый и мрачный, он шёл с работы и натолкнулся на улице на Лину с Настей, идущих из детского сада.
Поздоровавшись, остановились и Макс невесело улыбаясь, пытался рассказывать о своём последнем лесном походе. Но делал это без обычного жара, а потом и вовсе замолк на полуслове.
Лина смотрела на него с грустью и вдруг, словно нечаянно погладила его по рукаву, не решившись на большее. Настя стояла рядом с ней - краснощёкая, внимательно – сосредоточенная, очень похожая на Юру.
Макс глянул на Лину вопросительно и она ответила на его немой вопрос…
- Ты Соколов - почему – то все знакомые девушки звали по фамилии – сильно-то не переживай. Любка сама виновата. Ты тут совсем сбоку…
Макс, вначале не понял о чём она говорит, а потом догадавшись смущённо улыбнулся…
Конечно Лина знала всё что происходило между ним и Любой. Они ведь были ещё и школьные подруги.
Макс молчал и глянув на Настю, автоматически нашарил в кармане плаща оставшуюся там шоколадную конфету, наклонился к девочке и протянув ей конфету серьёзно сказал: - Настя, это тебе подарок…
Настя взяла конфету развернула её положила в рот и только после этого спросила: - А от кого?
Макс серьёзно объяснил: - А я был в лесу и познакомился там с ручным медведем и он дал мне эту конфету, чтобы я передал её тебе…
Настя подумала и ответила: - А ты его в следующий раз попроси, чтобы он ещё для меня конфет передал…
И Лина и Макс рассмеялись и глянув на часы, он проговорил: - Ну я побежал. На работу опаздываю…
И быстрым шагом ушел в сторону остановки, к которой подходил автобус…

Сидя в автобусе Макс сосредоточенно вспоминал начало своего неловкого знакомства с Линой.
…Тогда, он сразу после армии, как – то зашёл к Юре и ему открыла двери совсем молоденькая девушка и спросила внимательно глядя в лицо: - Вам кого?
Макс сдержанно улыбнулся и спросил: – Могу я видеть Юру Костина?
- Юра в институт уехал – ответила девушка: - А что ему передать. Я его жена – и вновь Лина внимательно посмотрела на Макса…
Максим извинился и попросил передать, что заходил Соколов и что он будет дома вечером…
Лина неожиданно улыбнулась и проговорила: - Так вы и есть тот самый Соколов. Юра о вас много рассказывал…
Уходя, Макс думал: «Она ведь совсем девчонка. А уже ребёнка родила…»
Вскоре он надолго забыл о ней…
Началась привольная, послеармейская жизнь, когда Макс пытался забыть трёхлетнее испытания несвободой, в которую превратилась армия…

…После похода в грязный домик Юры Костина, они какое – то время не встречались.
И вот однажды, а дело было уже вначале лета, Юра зашёл к нему на работу и пригласил на день рождения Насти - Юру мучила совесть, что он незаслуженно ревновал Макса к Лине. И когда она попросила его позвать ещё кого-нибудь из друзей на день рождения Насти, он вспомнил про Макса и не откладывая сделал приглашение…
Купив шоколадку, Макс тёплым летним вечером пришёл по указанному Юрой адресу и постучался…
Открыла ему раскрасневшаяся Лина и пригласив в комнатку, представила его своей подружке, работавшей с ней в институте…
Застолье было коротким. Лина стала укладывать возбуждённую Настю спать, а Юра, Макс и подружка Лины, которая оказалась компанейской девицей, пошли на море купаться. Морем называли большой залив водохранилища, находившийся в километре от их дома…
Было уже темно и подвыпившая компания купалась в голом виде…
После того как вылезли на берег, все обтёрлись полотенцем и Подружка, стала заигрывать с Максом, а Юра, воспользовавшись этим, оставил их вдвоём и возвратился к бывшей жене…
Как обычно, Макс не прилагая никаких усилий, вызвал необычную симпатию бойкой девушки, наслышанной о его подвигах…
Ночные смешки и лёгкие разговоры закончилось тем, что Подружка задрожала от возбуждения и не скрывая удовольствия отдалась, вовсе не настаивавшему на этом, Максу…
Оба довольные и весёлые возвратились на квартиру к Лине, и та, поглядывая в их сторону с понимающей улыбкой, напоила их чаем. После чего, простившись, Макс ушёл домой, оставив довольную Подружку, рассказывать Лине подробности молниеносного романа…
Юра был хмур и вышел вместе с Максом - они с Линой вновь поссорились…

Прошло какое-то время…
Однажды, Макс, возвращаясь от своего приятеля - лесника на моторной лодке, обутый в резиновые сапоги и одетый в лесную одежду высадился на пляже, где летом обычно купались местные жители и увидев Лину, загорающую в одиночестве, поздоровался и подсел к ней.
Поговорили о Насте, а потом Макс рассказал про очередной свой поход в лес…
Солнце стояло высоко, было жарко и Лина решила выкупаться и стесняясь Макса, неловко поднялась с покрывала и пошла к воде…
У неё была красивая фигура с широкими бёдрами, узкими плечами, стройными полными ногами и хорошо прорисованными, сильными руками…
Входя в воду она смущённо улыбалась, с пол оборота глянула на Макса, а потом плавно погрузившись в воду легко и свободно поплыла…

Макс отметил про себя её смущение и у него, как у хорошей охотничьей собаки сработал инстинкт преследования…
Он уже с интересом наблюдал за Линой, а когда она вышла из воды и отирая купальник руками подошла, он, может быть впервые после знакомства с ней, оценил и её стройность, и заманчивость линий гладких коленей, и милую улыбку, и неестественную смущённость молодой женщины, уже побывавшей замужем и имеющей ребёнка...
Чтобы не усугублять её растерянность, он на время, пока Лина вытиралась полотенцем и садилась на коврик, отвернулся, а потом, как ни в чем ни бывало заговорил о книге Сартра, которую он недавно прочитал.
Лина, оправившись от смущения, с интересом подхватила разговор и слушая небрежные реплики Макса по поводу экзистенциалистов подумала, что его эрудиция показывает понимание многого из того, что для большинства не только не интересно, но и недоступно…
Макс в это время тоже разделся и пошёл купаться, но в реку не входил, а вбегал по жёлтому песчаному берегу и высоко выпрыгнув в конце разбега, плавно вошёл в воду и появился на поверхности только секунд через десять, отплыв за это время под водой метров на двадцать.
Вынырнув, он громко, зафыркал и делая мощные гребки поплыл к середине водохранилища…

С пляжа уходили вместе и расставаясь, Макс напросился в гости. Лина, перед этим зачем – то сказала, что Бабушка и Настя сейчас в Москве и должны приехать только завтра…
…Вечером купив бутылку вина, Макс одел светлые брюки и светло – синюю рубашку, зная, что это ему идёт и ранним вечером, постучался в дверь к Лине…
Она встретила его немного смущённо, одетая в недавно сшитое платье плотно облегавшее её стройную, сильную фигуру…
Макс сразу согласился помогать дожаривать котлеты и посмеиваясь стал рассказывать, как они с приятелем – лесником, ели в зимовейке отбивные из оленины, запивая эту вкуснятину красным вином…
Макс, когда хотел, бывал разговорчивым и обаятельно – галантным, почему и имел большой и окончательный успех у девушек…

Ужин накрыли в гостиной.
Между делом включив тихую музыку, Лина разложила котлеты, добавила зелени и подала на стол. Макс ловко раскупорил бутылку и налив по бокалам поднял, свой и произнёс витиеватый тост за лето, за солнце, за грядущее счастье…
Выпили и началась беседа обо всём сразу. Лина вспомнила свою школу, учительницу литературы, которая очень её любила и пророчила писательское будущее…
Макс в свою очередь вспомнил армию, тоску одиночества и несвободы, дурацкие команды старшины и скандалы, в которые он периодически попадал, измученный однообразием несвободы и вынужденного многолюдья…
За такими разговорами, время проходило незаметно…
Макс уже идя сюда, знал, что попробует соблазнить Лину и потому, уходить не собирался. Лина же, была рада видеть Макса о котором последнее время всё чаще вспоминала и сравнивая его с Юрой отлично понимала разницу, совсем не в пользу своего бывшего мужа.
Она все последние месяцы тосковала, переживая разрыв и внезапное одиночество, хотя на работе в НИИ её ценили, ухаживающих за ней мужчин становилось всё больше, но она, «обжегшись на молоке, дула на воду».
Вспоминая моменты влюблённости в Юру, она ещё помнила, в начале знакомства ощущение чего – то большого и неизвестно – заманчивого…
Но в итоге пяти лет совместной жизни – не осталось ничего кроме жалости, переходящей постепенно в презрение…
Поэтому, боясь вновь ошибиться, внешне со всеми мужчинами была приветлива, а иногда даже кокетлива, однако наученная горьким опытом помнила безысходность и разочарование охватившее её после развода…
Казалось навечно распланированная жизнь разрушилась вдруг, да так внезапно, что никакой замены не предвиделось. Это можно было сравнить со смертью близкого родственника - на месте родного человека образовалась тёмная дыра, в которую провалились и общие ожидания, и общие планы. А осталась только долгая грусть и сожаление …
Сейчас, ей хотелось с одной стороны пожить для себя, испытать новое большое чувство, а с другой, пугал и давил груз разочарований, бессмыслица постельных сцен, которые, чем старше она становилась, тем менее были похожи на большую цель и смысл жизни…
А ведь ещё Настя подрастала и за неё, и за её будущее надо было отвечать каждодневно, если не ежечасно. И вместе, маленькая дочь уже и была тем жизненным капиталом который давал право говорить об осмысленности жизни.
…После выпитого вина чуть кружилась голова. Хотелось танцевать, кокетничать и веселится. Лина поставила новую пластинку и сделала несколько танцевальных па, после чего сообразительный Макс подхватил её и увлёк за собой. Но он не пытался воспользоваться ситуацией и вёл себя как галантный кавалер.
По окончании первого танца Макс подвёл её к стулу и усевшись рядом, стал рассказывать о своём летнем путешествии на Байкал. Лина, прервав его на минуту, сходила на кухню и заварила чай…
После чая ещё танцевали и в перерывах разговаривали и Лина вспоминала счастливые школьные годы, когда всё впереди казалось светлым и безоблачным:
- Мы тогда с моим старшим братом Сергеем, летними тёплыми вечерами усаживались на подоконник, любовались просторной панорамой ангарского водохранилища и мечтали о будущей жизни.
Мы были с ним очень дружны, хотя он уже работал, а я заканчивала школу. Мне нравилось учиться, нравилось нравиться и потому, каждый день я шла в школу как на праздник, с надеждой, что вот – вот случиться какое-нибудь необыкновенное чудо…
После небольшой паузы, она закончила рассказ: - Сегодня мы с братом, к сожалению видимся редко – он живёт далеко, да и мой оптимизм поостыл - она громко вздохнула...
Лёгкая грусть охватила Лину и она всё крепче прижималась к Максу во время танца, боясь поглядеть ему в лицо. В ней постепенно, откуда то из глубин разгорячённого тела поднималась волна желания, от нестерпимости которого, молодая женщина начала переступать ногами невпопад и всё тяжелее опиралась на сильные, обнимающие её руки…
Наконец стали убирать посуду и тут Лина подумала, что она Макса не отпустит до утра: ей казалось немыслимым остаться одной после такой грустно – приятной, длинной ночи!
Макс, в этот вечер, показался ей невообразимо близким и даже красивым, красивым той красотой, которая сама себя не ощущает и потому, делается особенно соблазнительно наивной.
Его крепкие мускулы, мягкие, но сильные, уверенные руки, высокая грудь и плавные, вкрадчиво расслабленные движения, казалось увлекали в светлую даль продолжения отношений, не оставляя места заботе о будущем. И эти теплые чувства вели её, разжигали в ней страстное чувство безрассудного обожания…
«Ах, как я теперь понимаю этих бедных девушек, которые как бабочки летят на его светлую теплоту, роятся вокруг него попадая в «магнитную» ловушку здорового, красивого тела увенчанного умной, скромной по самооценке, головой!
- Он, для простодушных девушек, недаром был существом не местным и казался иностранцем своей элегантностью, своими строгими, но широкими манерами, своей спокойной самодостаточной искренностью и уверенностью…»
«Вот и я попалась в его «сети», которых он возможно на меня и не ставил!» – думала она, искоса разглядывая его спокойное лицо и блестящие, от выпитого вина, глаза…
«Просто, он, наверное увидел моё неравнодушие и решил прибавить ещё одну простушку к «стаду» своих обожательниц – воздыхательниц…»
В это время, Макс стал поглядывать на часы, а решилась и Лина усадив его рядом с собой, стала рассказывать как за нею, не настойчиво и даже робко, ухаживал вечно влюблённый в неё кавалер - Афродитов.
- Он, - рассказывала Лина - сидел у меня здесь и краснел и бледнел от смущения, не решаясь прямо признаться мне в любви, хотя и я, и все вокруг уже давно об этом чувстве знали…
Конечно мы люди разные и потому, это признание не имело никакого значения, однако мне это было бы приятно…
Она бросила быстрый взгляд на Макса, но он смотрел в сторону, и кажется начал думать о чём-то своём. Вежливо скучая, он слушал её рассказ и думал, что ему об этом знать совсем не интересно...
И все-таки, в какой – то момент Макс решил действовать, чего и ждала томящаяся от нарастающего волнения Лина.
Когда он, словно невзначай положил свою горячую руку на её колено, она, неожиданно захватила его ладонь, коротко и резко поцеловала в тыльную часть, а потом вскочила и стала уходить, убегать, от попыток Макса догнать, обнять и поцеловать.
Так продолжалось несколько минут: Лина пряталась от его настойчивых рук, обегая стол, то в одну то в другую сторону и смеялась дрожащим, переливчатым смехом.
Она, невольно следовала инстинктивной тактике всех влюблённых женщин – превратилась в «жертву» погони, а Максим стал охотником, что обязывало его настигать, вновь и вновь ускользающую «добычу».
Наконец Лина, тяжело дыша и чувствуя, как телесное томление переходит в дрожание всего тела от переизбытка неистового чувства, остановилась. Макс подошёл, крепко обняв поцеловал на всё согласную «жертву», и она шепнула ему на ухо: – Я сейчас постелю постель!
…Макс, уже лёжа в постели, ждал её дрожа от нетерпения. А она, возвратившись из ванны совершенно голая, нервно хохотнув нырнула к нему под простыню, потом, мягко вошла под него и тотчас крепко впилась влажными губами в его губы…
Лина уже не владела собой, не могла сопротивляться чувству и забыв обо всём, гладила мускулистое, сильное, загорелое тело и содрогнулась от сладострастия, когда Макс мягко и бережно вошёл в неё.
Она громко всхлипнула, отдаваясь потоку переживаний прикрыла веки – ей показалось что мир вокруг вспыхнул ярким светом неземной радости...
На мгновение Лина забыла обо всём на свете и видела только улыбку и глубокие, потемневшие от переживаемого чувства глаза Макса, склонившегося над ней…
И тут она закричала сквозь стиснутые зубы и крик, постепенно, перешёл в прерывистые стоны, а потом и всхлипывания!
Из её глаз катились крупные слёзы, которые она старалась вытирать тыльной стороной правой ладони, левой держась за шею нависшего над нею, побледневшего Максима…

...Утром, Максим, оставив разнежившуюся Лину досыпать в её постели, ушёл домой, попил чаю вспоминая длинную, искрящуюся чувством ночь и поехал на выставку охотничьих собак, которая проводилась в центральном парке – он хотел купить себе породистую лайку, точнее щенка лайки и воспитав его, начать охотиться на крупного зверя по настоящему…
Приехав в зелёный парк, Макс долго ходил вдоль рядов собачников, показывающих публике своих питомцев. Он присматривался к собакам словно выбирал себе невесту, пытаясь угадать в каждой её охотничьи способности и качества.
На выставке были несколько очень приличных западносибирских лаек и Макс подумал, что скорее всего, из под одной них и приобретёт нужную собачку для себя…

… Лину разбудил звонок в дверь, и открывая, она была уверена, что это Макс. Однако вместо него, на пороге появилась мать, вместе с Настей…
Лина, от неожиданности радостно рассмеялась, обняла дочь, поцеловала мать и стала помогать вносить в дом чемоданы…


Август 2017 года. Лондон. Владимир Кабаков.





Объяснение в любви.


"...Любовь бежит от тех, Кто гонится за нею,
А тем, кто прочь бежит, Кидается на шею..." Вильям Шекспир





… Свадьба была хороша. Разодетые, нарядные девушки сбивались в щебечущие стайки, а юноши облачённые в тёмные костюмы, чувствовали себя немного не в своей тарелке, много курили и разбившись на кучки, серьёзно говорили о политике…
Когда сели за свадебный стол, все с облегчением вздохнули, а после первых тостов, расслабились, заговорили о своём.
Под дружные крики: - Горь – ко! Горь – ко! -свадебная пара неловко, стесняясь целовалась, а гости долго хлопали в ладоши и дружно считали. И всё уже пошло своим чередом…
Максим сидел рядом с подружкой сестры Ниной, галантно ухаживал за ней, вовсе не замечая её напряжённого взгляда и думая о своём - стараясь не «отлетать» в своих размышлениях слишком далеко, пил и ел со всеми наравне. Его взгляд, иногда застывал на одном предмете и лицо, невольно принимало отсутствующий вид, - он вспоминал байкальский берег, солнечный песчаный пляж, холодные сине – зелёные воды озера, мягкие и послушные руки Тани…
Вдруг Нина коснулась дрожащими пальцами его руки и шёпотом попросила: - Макс! Я хочу с тобой поговорить!
- Сейчас? – не удивившись спросил он и осторожно поднявшись, повёл Нину в свободную комнату заваленную зонтиками и плащами гостей…
Все сидящие за столом, уже были в достаточном тонусе и потому, на их уход никто не обратил внимания.

Когда Макс аккуратно прикрыл двери, Нина терзая надушенный батистовый платочек тонкими пальчиками с вишнёвого цвета маникюром, опустив глаза начала:
- Я не знаю с чего начать – она очень волновалась и голос её дрожал… Но… Но, я хочу тебе сказать, что я, что я … люблю тебя - и тихо заплакала…
Макс и на сей раз не удивился, осторожно отвёл её руки от заплаканного лица и поцеловал её вполне дружески, как целуют детей взрослые, огорчённые их слезами.
А Нина всхлипывая продолжала: - Я сама не знаю, как и когда это началось, но с той поры я всё время думаю только о тебе и очень скучала, пока ты был на Байкале…
Успокоив её, он повёл Нину гулять, слушая её сбивчивый рассказ о зарождении девичьей стеснительной любви два года назад, когда она первый раз его увидела. До этого, она много о нём слышала от своей школьной подруги и не верила ей, что Макс такой волшебный, но была соответственно подготовлена к встрече…
Для Максима их знакомство было одним из многих знакомств с девушками и женщинами, а так как он довольно скептически относился к себе со стороны внешности, а если быть точным, то никак не относился и вовсе об этом не думал, то естественно и производил сильное впечатление своим здоровьем, жизнерадостным оптимизмом и конечно полнейшим равнодушием к женскому полу…
Тихо разговаривая, они прошли по дорожке через большое поле между двумя посёлками и подойдя к дому старшего брата, остановились. Макс увидев, что окно на втором этаже в квартире, в которой жил брат открыто, вошёл в подъезд, поднялся по деревянной лестнице на площадку между этажами, взобрался через окно в коридоре на небольшой бордюр, опоясывающий дом снаружи на уровне подоконника второго этажа, ступил на этот бордюр и вытянув руки, держась за оконный косяк, ступил на подоконник открытого окна квартиры. Спрыгнув вниз в комнату, он открыл двери изнутри…
Они долго сидели на диване и Макс осторожно, почти равнодушно обнимая Нину и целуя её в губы, совсем ни о чём возвышенном не думал, а девушка дрожала всем телом и неловко гладила его по голове, по мягким волнистым, выгоревшим под байкальским солнцем, волосам…
Он был немного пьян и потому, не задумываясь проделал этот опасный фокус с хождением по карнизу, но на большее его не хватило…
Почему – то он жалел Нину, как жалеют старшеклассники в школе, влюблённых в них младших школьниц…
Успокоенная и уже улыбающаяся девушка, позволяла ему себя целовать, и на первый раз, как оказалось, этого было достаточно и для него и для неё…
Уже посмеиваясь, они на кухне выпили чаю с вкусным смородинным вареньем и собираясь увидеться вечером, в сквере, неподалёку от местного Дома культуры.
Они договорились пойти ночевать к Нине на дачу…
Вечером, после непродолжительных поцелуев на лавочке, в сквере, решили не откладывая идти на дачу.
По дороге Макс весело рассказывал детали своего байкальского путешествия естественно умалчивая о своих встречах с девушками и женщинами. Для него это было обыденностью и потому, он не придавал этому большого значения…
Когда пришли в садоводство, то ещё издали заметили в Нининой даче свет, а подойдя поближе услышали внутри магнитофон…
На даче младшая сестра Нины устроила встречу со своими друзьями.
Макс чуть не расхохотался, разобравшись в ситуации и после хитрой уловки, оставив Нину в знакомой для неё компании, незаметно улизнул.
Идя через тёмную берёзовую рощу, назад к своему дому, обдумывая случившееся, он, вдруг про себя отметил: «Сама судьба нам мечет банк!» - и тихо рассмеялся...

...Лето, как всегда, было временем путешествий и заполнено новыми приключениями до отказа.
Когда Макс осенью встретил Нину на улице, то вежливо поздоровался и сделал вид, что не замечает её желания остаться с ним наедине…

Через год, он от знакомых узнал, что Нина вышла замуж...
А ещё через год, так же случайно Макс узнал, что она развелась...




Август 2017 года. Лондон. Владимир Кабаков





Уроки русского языка.


Через две недели, Андрей получил неожиданную телеграмму из Москвы. «Высылай апельсины бочках. Скучаю, Мкртычан…»
Мать, подозрительно глядя на него, спросила. – Что за Мкртычан и что за апельсины? - на что Андрей равнодушно ответил: – Это кто – то неловко шутит…
Он понял, что Лина передает ему условленный сигнал. Ещё до её отъезда, они договорились, что Чистов прилетит в Москву и попробует поступать в Московский университет, на исторический факультет...

...Назавтра, он нашёл несколько старых учебников русского языка, и начал по вечерам заниматься, готовясь к вступительным экзаменам.
Его подружка и почитательница, Оля, студентка театрального училища, узнав, что Андрей собирается лететь в Москву и поступать там в университет, приняла в этой подготовке деятельное участие и решила познакомить его с Катей, молодой преподавательницей русского языка в этом училище…

Тихим весенним вечером, Чистов зашёл после работы за Олей и они, пешком, пошли а сторону Катиной квартиры, разговаривая о недавно сделанном студентами спектакле по Горькому.
Потом, Ольга рассказала немного о добровольном «репетиторе», которую зовут Катя и которая живёт с своей тётей, недалеко от училища. По словам Оли, Катя живёт отшельницей и совсем недавно окончила педагогический институт.
- Она молодая и красивая и мне кажется, что вы будете там заниматься не только русским языком — попробовали шутить Оля.
Но Андрей сделал вид, что его, как раз эта сторона дела мало интересует и перевёл разговор на другую тему.
Однако Олю это не остановило. Она, испытующе глядя на приятеля, как бы между прочим, сообщила, что Катя сегодня и вообще несколько дней будет одна в квартире, потому что тётя, уехала на неделю к родственникам.

Чистов, не замечая подтекста, смеясь рассказывал, что и в школе у него с русским были нелады, несмотря на то, что по литературе были круглые пятёрки...
- Как-то не даётся мне этот русский, а правила орфографии и пунктуации, навевают на меня тёмную скуку. Когда мы разговариваем или читаем, то автоматически пробегаем по буквам, словам и фразам и вылавливаем из всего прочитанного - правильно или неправильно орфографически и главное, пунктуационно.
Может быть поэтому, у меня школе, на экзамене по русскому, совершенно неожиданно была тройка, чему я и сам удивился...
Он весело улыбнулся и продолжил: - Русский язык, стоит на правилах, которые надо заучивать, а я совершенно не умею это делать и предпочитаю действовать по наитию, стараясь не заморачиваться «душным» повторением, вроде: «жи-ши, пиши через и».
Оля смеялась, во все глаза смотрела на лёгкую, сильную фигуру своего друга уверенно шагавшего вперёд и вдруг, ей в голову пришла мысль которую она постаралась тут же отогнать.
«А ведь он, её, Катю, трахнет в первую же встречу... Мне кажется, что ему просто невозможно противостоять если он чего-то захочет, а его весёлые добродушные разговоры, только выявляют его природный юмор и самоиронию, которую так редко можно встретить вокруг нас.
- Но эти шуточки, очень удачно маскируют его инстинкт мужчины — хищника. Может быть, что сам он об этой своей примечательной, хищной черте характера и не подозревает...»

…Катя встретила их с насторожённой улыбкой, напоила чаем с вареньем, которое сама сварила из ягод, собранных на даче. Потом, они поговорили немножко о недавнем спектакле в котором и Оля участвовала, а когда настало время переходить к занятиям, то Оля извинилась и сказала, что зайдёт к Кате завтра — они ведь были подружки.
…Олю уже разбирало любопытство — что может получиться из этого знакомства. Она сама была немножко влюблена в Чистова, но понимала, что завлечь его в свои сети ей не удастся и потому, немножко гордясь знакомством с ним, помогала ему в его донжуанстве...

Познакомив их, она ушла, сославшись на занятость и перед тем, как затворить дверь, хитро подмигнула Андрею.
Оставшись одни, учитель и ученик сели за стол друг против друга. Андрей достал ручку и тетрадь, а Катя стала диктовать ему словесный диктант…
Потом, проверив написанное, нашла, что ученик неплохо знает русский…
После этого, они ещё раз попили чаю и вскоре Чистов ушёл. Договорились в следующий раз встретиться в четверг…
И Андрей, как всегда пришёл во время.
Катя дала ему текст, который надо было переписать вставляя пропущенные буквы и пока он занимался этим, приготовила ужин.
После занятий, Андрей поел вместе с Катей, весело болтая о постановках местного театра, где у него работали несколько знакомых ребят. Освоившись Чистов стал присматриваться и к Кате, и к квартире в которой она жила…

…Кате было лет двадцать пять. Среднего роста, хорошего сложения, девушка отличалась особой стеснительностью, а может быть и скрытной робостью, которая так тяготила её саму. С лица Кати не сходило серьёзное, может даже насторожённое выражение и улыбалась она очень редко.
Большие, серые глаза девушки смотрели на мир внимательно и чуть испуганно. Она работала в театральном училище, но актёрских манер была лишена начисто.
Поэтому, там, где надо было улыбнуться, она делалась серьёзной лицо, чувствуя постоянную робость и скованность перед незнакомыми людьми.
И это было скорее оттого, что она родилась и закончила школу в далёком таёжном посёлке, а переехав сюда так и не смогла освоится в многолюдной толчее большого, современного города.
Да и тётка, у которой она поселилась, была строгих нравов и непомерно опекала уже взрослую племянницу...
Часов в одиннадцать Андрей заторопился, наскоро простился и побежал на автобус, который уходил с центрального рынка в его далёкий пригород, уже незадолго до двенадцати ночи…
Оставшись одна, Катя тихо помыла посуду, со вздохами протёрла её и пошла спать. Она долго не могла заснуть, ворочалась и поправляя на горячем теле лёгкую шёлковую ночную рубашку, вспоминала спокойное, улыбчивое лицо Чистова...
«И вовсе он не такой весёлый и общительный, каким его описывала Оля — думала она, в очередной раз поправляя жаркое одеяло.
- А какая у него милая улыбка, и как серьёзно он относится к моим замечаниям. Совсем как школьник старших классов, которого учительница литературы заставляет готовится к диктанту...»


…Через неделю, у Кати был день её именин. Через Олю – близкую подругу Кати - пригласили и Андрея, который после очередного урока извинился и уплыл, со своими друзьями по футбольному клубу на Байкал, на несколько дней…
Получив переданное через Олю приглашение, Андрей не стал раздумывать и пообещал прийти вовремя.
В субботу вечером Чистов появился у Кати, когда все приглашённые уже собрались и казалось, ждали только его.
Сели за стол, уставленный традиционными русскими закусками и мужчины разлили: кому вино, а кому и водку.
Из присутствующих, Андрей знал Катю и Олю, которая их и познакомила недавно.
Именинница сидела во главе стола, а рядом была её тётя, у которой Катя и снимала комнату.
Все чувствовали себя неловко, потому что многие не были знакомы друг с другом. Поэтому, чтобы справиться с стеснительностью, не тратя время на разговоры быстро выпили за здоровье новорожденной раз, а потом сразу и второй…
Ну, а дальше начались тосты и довольно быстро все пришли в возбуждённое состояние.
Андрей, как обычно, был внимателен и исподволь наблюдал за всеми гостями.
А Катя, в этот вечер решившая по настоящему гульнуть расслабилась, много и отчаянно смеялась, изредка взглядывала на Андрея и пила наравне со всеми.
После того, как уже много было выпито и съедены все закуски, решили потанцевать и включили проигрыватель. Вначале, мужчины стеснялись, но ещё больше переживали девушки.
И тут Катя, чувствуя после выпитого вина небольшой пожар в груди, пригласила Андрея на медленный танец. Вслед за именинницей пошли танцевать и остальные.
Катя, не скрывая своего отчаянного настроения, с первых тактов музыки, стала прижиматься к Андрею всё ближе и всё жарче.
А он, как и обычно уверенно вёл партнёршу в танце и понимая отчаяние девушки, старался соответствовать её ожиданиям. Он уже знал, что в определённом возрасте, девушки в день рождения начинают тосковать и жалеть себя.
Поэтому, успокаивая Катю, Андрей ласково шептал ей комплименты и выдыхая воздух в розовое ушко, чувствовал руками как мелкая дрожь пробегает по упругому, сильному и молодому телу.
После нескольких танцев, Кате стало невыносимо жарко и они с Чистовым незаметно покинули увлеченных танцами гостей, вышли во двор, где рядом с детской песочницей стояла скамейка…
Сели и стали разговаривать, обмениваясь впечатлениями и рассказывая друг другу о присутствующих.
В какой-то момент, Андрей, словно случайно положил свою руку на Катино голое колено и она вздрогнув, сделал вид, что не заметила этого нескромного движения.
В его хмельной голове мелькнула мысль: «Похоже, что сегодня, она готова на всё»!
Чуть погодя, не прерывая рассказа Андрей, переложил руку повыше и чуть приобнял, затаившую дыхание Катю.
«Она сегодня, будет согласна на многое» - повторил ускользающую мысль Андрей и притянув девушку к себе, неторопливо и уверенно, крепко поцеловал её в губы... Кругом было тихо и пустынно…

Луна взошла над крышами соседних невысоких домов и её магический серебряный свет осветил и двор, и чахлые деревца высаженные вдоль невысокой металлической ограды, и видимую часть широкой улицы, застроенную двух и трёх этажными кирпичными зданиями…
Катя, в душе предчувствуя такое продолжение именин, приготовилась мягко сопротивляться, но выпитое вино возбуждало воображение и вся атмосфера близкого общения с приятным молодым человеком этой почти волшебной, лунной ночью, лишили её воли к сопротивлению.
Поэтому, она полностью отдалась переполнявшему её физическому ощущению опасного блаженства...
Но Андрею, это открытое, залитое лунным светом пространство мешало сосредоточится на любовных играх и временами, он был недостаточно отзывчив, всё время настороженно оглядываясь.
Катю уже бил озноб и она беспрестанно гладила руки Андрея и в перерывах между поцелуями, склонив голову набок, снизу, заглядывала ему в лицо.
Однако, пустой двор и улица уходящая в темноту ночи, казалось, готовы были родить неожиданно припозднившихся прохожих и потому, Чистов не мог продолжить свои ухаживания и решительно приступить к окончательному завоеванию, разомлевшей от ласк именинницы.
Катя, так часто, бессонными ночами мечтавшая в одиночестве о таких вот любовных объятиях, была неопытна и сама не могла предложить ничего нескромного, ожидая от Андрея решительных действий.
А он, сославшись на то, что хочет пить, в конце концов увёл Катю в дом, где к тому времени танцы уже закончились, все попили чаю и кто-то ушёл, а кто-то живший далеко, остался ночевать.
Стали посмеиваясь и обмениваясь шутками, стелить постели.
Катя, себе и Андрею, постелила на кушетке, на кухне, а в углу, на старых шубах, прикрытых простыней, устроилась Ольга.
Остальные, в том числе тётя и ещё парочка учителей из Катиного училища, легли в гостиной, сдвинув праздничные столы к стенке.
Наконец все затихли и Катя, накрывшись тонким одеялом, дрожа от нетерпения ждала своего соблазнителя, вошедшего в кухню последним, потом тихо разделся до трусов и посмеиваясь, мягко скользнул под одеяло.
И тут его словно обожгло!
Он вдруг понял, почувствовал под своими руками полностью обнажённое горячее тело именинницы, которая, после долгих и ничем закончившихся обниманий на улице, разгорелась неуёмной страстью и готова была отдать свою невинность прямо здесь и сейчас, в присутствии стольких гостей - свидетелей её страсти.
… Она, чуть подвинувшись когда Макс ложился, сразу впилась в него сладким неистовым поцелуем и настойчиво стала все крепче обнимать его, постепенно проникая под него и оглаживая его лицо и волосы своими дрожащими от волнения и неудержимой страсти, руками.
Кушетка скрипела, Катя шептала, как ей казалось негромко, любовные признания, но в тишине комнат разделённых только плохо закрытой кухонной дверью, этот шёпот был слышен всем, кто ещё не успел заснуть.
Ольга, которая лежала накрывшись шубой в темном углу, в двух метрах от кушетки, с нетерпением ждала заключительной стадии страстного романа. Она замерла, дышала тихо и часто, судорожно сжимая и разжимая кулачки на груди, вслушиваясь в каждый шорох доносившийся с любовного ложа.
Но Катя не помня себя, забыв обо всём льнула к Андрею!
Наконец и он, потеряв голову стал все плотнее придвигаться к страждущему ласки, сильному своей невинностью телу, и когда попробовал войти в неё, она громко застонала. Ей, одновременно было и больно, и стыдно, но и сладостно ощущать это настойчивое покачивание и медленное проникновение в самые глубины её женского естества!
Через минуту, уже не сдерживаясь она стала стонать всё громче и Ольга, в своём углу сжалась комочком и тоже задрожала от прихлынувшего возбуждения…

…Но эти Катины стоны слышали и в гостиной её подружки и тетя, которые тоже затаились и были не настолько пьяны, чтобы даже делать вид, что они заснули!
… Наконец тетя не выдержала и вскочив, только в ночной рубашке, с бранными словами ворвалась на кухню, схватила Катю за руку, вытащила её из постели и отвесила её полновесную громкую пощёчину.
Ольга тоже вскочила, стала вырывать плачущую, не помнящую себя Катю из рук разъярённой тётки.
И в это время, понимая, что его присутствие здесь, вносит определённый сумбур, Андрей быстро оделся – Ольга, в этой драматической суматохе, помогла ему найти одежду, брошенную под кушетку.
Воспользовавшись паузой, когда страсти немного утихли, Андрей, почти незамеченный выскользнул из квартиры. Однако, увидев, что он уходит, Катя тоже накинула на себя платье и вышла вместе с ним на лестничную площадку, громко плача и обиженно всхлипывая…
Ещё полчаса ушло у Андрея на то, чтобы уговорить упиравшуюся Катю вернуться домой и когда ему удалось хотя бы немного успокоить её, проводив заплаканную, разочарованную девушку до дверей, он открыл их, втолкнул туда горюющую и смущённую Катю, а сам легко сбежал вниз по лестнице…
Выйдя на воздух, он с облегчением, полной грудью вдохнул и выдохнул несколько раз, успокаивая своё раздражение случившимся...
Домой, он добирался пешком и открыл входную дверь своей квартиры, когда на улице было уже почти светло и в палисадниках, окружавших его дом, во всю пели свои весенние песни, птицы…

Прошло более полугода…
Андрей побывал в Москве, погулял там с Линой, потом уехал к родственникам в Киев и уже в августе, вернувшись домой, ещё раз побывал на Байкале.
Возвратившись, он приступил к работе и жизнь потекла обычным порядком…
…Однажды, направляясь на торговую улицу города чтобы купить себе осенний плащ, Чистов неожиданно разминулся с Катей, которую вела под руку её тётушка.
Они шествовали чинно и пройдя мимо, сделали вид, что не узнали Андрея, а он и не горел желанием продолжить это внезапное знакомство...



Январь 2014 года. Лондон. Владимир Кабаков





Короткий рассказ о несостоявшейся любви.


«…Как часто, подчинившись голосу страсти на один час, мы платим за него долгими днями страданий…»


…Жизнь моя здесь иногда напоминает ад. Я уже не рад, что приехал и что остался здесь, хотя понимаю, что детей всё равно надо воспитывать.
Я тоскую тяжело и беспросветно. Написал даже самодельные, непрофессиональные стихи, но по сути очень точно передающие мои сегодняшние настроения… То есть меня уже совсем занесло!
В этой стране мне плохо, потому что никто меня по настоящему здесь не любит – ни жена, ни дети…
До моего приезда, у них была своя самостоятельная и налаженная годами жизнь.
И вдруг появился я, чуть живой от пережитых измен и предательств, но упрямый как осел и тоже упрямо самостоятельный.
В России, последнее время я не жил, а выживал: опустился внешне и внутренне, стал неряшлив и к тому же от «кочевой», неустроенной жизни где-то подцепил грибок на ногах. А так как было совсем не до лечения, то грибок постепенно прогрессировал и ноги стали неприятно пахнуть.
Я стеснялся этого запаха, потому что заметил однажды, что при поездке в лифте дети морщат носы и вопросительно поглядывают на мать. Стыд –то какой!
После первых дней совместной жизни, дней любви и согласия, начались ссоры, иногда совсем на ровном месте.
То жене не нравилось, что я ем много соли и тем соблазняю младшего сына. А то, во время её интимного звонка кому –то из бывших знакомых, я врывался в комнату и закатывал скандал, уязвленный своим положением приживала и непониманием жены моего состояния.
Я начинал гневно, с выражением говорить, что я не такой каким иногда кажусь людям, принимающим вежливость за слабость! Что не надо меня воспринимать как очередного взрослого ребёнка и что у меня была и тем более есть своя напряженная жизнь и переживания моего теперешнего состояния!
После ссоры, я уходи из дома и долго скитался по окрестностям, проклиная свою слабость и невозможность собраться и уехать, никому не говоря и никого не предупреждая об этом.

…Когда я возвращался домой измотанный переживаниями, жена, обнимая меня, плакала и оттаяв, я начинал извиняться. Потом говорил, что это не я, а моя воображаемая брошенность и внутренний неуют заставляют выпускать «пар» недовольства, в таких истеричных ссорах!
На несколько дней наступал семейный мир, но потом все повторялось, а повод для разногласий всегда легко находился…

…И вот, я хожу на курсы английского и в тайне, даже от себя, лелею надежду встретить женщину, которой я был бы нужен!
…И кажется, я её такую, встретил!
Она смотрит на меня широко открытыми глазами и следит за каждым моим движением, хотя и делает это украдкой. Зовут эту мою сокурсницу Люба Соловьева.
Она, крупная блондинка, с волнистыми светлыми волосами и синими, внимательными глазами.
Певучий, мягкий голос.
Постоянная чуть насмешливая улыбка, приоткрывающая белые ровные зубы. Одевается со вкусом, привычно носит дорогие вещи и при первом взгляде, становится понятно, что она из хорошего круга, где не принято считать деньги.
…Идя с курсов, мы, как-то, зашли в кафе и посидели там, попивая кофе и разговаривая. Она заразительно смеётся на мои шутки и перебирая тонкими пальцами с розовыми ноготками чайную ложечку, изредка взглядывает на меня чуть снизу вверх, словно давая понять, что если я захочу, то могу рассчитывать на нечто большее, чем такие непринуждённые разговоры.
А меня, вновь волнует этот полубессознательный язык жестов, соблазнительный язык недоговорённостей и заманчивых обещаний, которые женщину ни к чему не обязывают, а только притягивают мужчин и обещают возможное сближение.
И дав волю воображению, застывая на мгновение, я вдруг представляю её в полной моей власти, трепещущей от желания и возможности его удовлетворения!
…Но уже через мгновение, беру себя в руки и посмеиваясь, продолжаю рассказывать о своих походах по лесам, живописуя встречи с медведями и испытания, выпадающие на долю одинокого путешественника.
Она, тоже с улыбкой, рассказывает о любви своего нового мужа, о страсти к азартным играм и карточных долгах своего бывшего…
И видно, что ей легко это говорить, потому что пока между нами нет никаких личных отношений, но уже есть осознание близости характеров и инстинктивного доверия, которое появляется при встрече людей со схожими судьбами...

…И все бы ничего, но когда дело доходит до финальной стадии ухаживаний, у меня вдруг, пропадает всякий интерес к продолжению!
В критический момент, на мгновение представляю, как придется изворачиваться обманывая жену и врать, врать нахально и беззастенчиво даже самому себе, отправляясь на свидание с любовницей.
Но ведь это уже не один раз со мной бывало и всегда заканчивалось внутренними разочарованиями, долгой тоской и самоедством!
Тут, все обаяние Любы рассеивается и я начинаю видеть в ней только веселого и понимающего друга.
А это происходит ещё и потому, что я знаю – она меня не любит и никогда не сможет полюбить. Просто она выбрала меня в качестве жертвы своего обаяния и собирается использовать в качестве «кавалера Де Грие», чтобы на время утолить свою физиологическую страсть!
Но я, несмотря на прелести Любы ничего не могу поделать против моего характера – не могу быть близок с женщиной, которая меня не любит…

…Её зовут Люба Соловьёва. Мы встречались несколько раз, я видел, что Люба, ожидает от меня решительных действий, но я не мог себя заставить переступить черту. Мы так и расстались.
Потом несколько месяцев, она звонила мне раз – два в месяц. Рассказывала свои трагические проблемы с новым мужем. Что он маленький ростом, некрасивый, но зато богатый. Она жаловалась мне, что он её любит и ревнует и потому, очень трудно завести достойного любовника.
Одним словом с её стороны полное доверие, к которому я уже привык в своих отношениях с женщинами, но которые мало что меняют в моей судьбе!
В этих разговорах, я вежливо и даже неравнодушно выслушивал её признания, жалел и утешал, но никак не давал повода к возобновлению отношений.
Постепенно наши отношения сошли на нет и мы перестали общаться…
Прошло некоторое время и я стал привыкать к внутреннему одиночеству. Оно ведь так знакомо по моей прежней жизни!

…Недавно, у меня в квартире раздался звонок. И я, оставив компьютер, перейдя в гостиную, взял трубку. Звонила какая – то женщина и по-русски спросила: - Это Михаил?
Я ответил утвердительно.
И голос, начал рассказывать, что она прочитала мою книгу и хотела бы увидеться и познакомиться со мной.
Я был удивлен и искренне польщён, но «бекал и мекал» в ответ, не видя продолжения беседы со своей неожиданной поклонницей.
В последующие дни, случилось ещё несколько звонков, были разговоры ни о чем и наконец, мы договорились увидеться в парке, на окраине города.
Конечно, я ничего не говорил жене о звонках поклонницы, потому что не хотел её беспокоить во время тяжёлой рабочей недели.
Конечно, в такой ситуации надо было что-то делать и я решил, что проще встретиться и увидеть ту, чье сердце было тронуто моим творчеством. Я даже стал немного посмеиваться над собой, потому что надо было как-то справляться с нелепой ситуацией. Ведь это было в первый раз, в моей писательской жизни!
Поэтому, чтобы не томиться сомнениями, в последнем телефонном разговоре, я согласился наконец увидеться и назначил встречу в определённый день…
…В этот большой, охотничий парк, я начал ездить несколько лет назад, спасаясь от тоски по прежней, напряженной и деятельной жизни.
Там, гуляя в одиночестве, я обдумывал свою жизненную ситуацию и хоть на время отвлекался от состояния постоянного недовольства собой и окружающими.
Я ныл, мысленно разговаривал сам с собой, жалел себя, сетовал что моя спокойная и счастливая жизнь осталась в прошлом, а здесь, меня удерживал долг мужа любящей жены и отца чудных деток, которым я тоже не очень-то был нужен.
Я понимал, что даже своим присутствием в качестве ролевой модели отца и мужа, делаю своих близких спокойными и иногда, даже счастливыми. Но светлее на душе, от этой милой констатации, не становилось!
Во всяком случае я так думал, обвиняя в происходящем близких, хотя может быть это была простая увертка, нежелание действовать и тем самым вновь погружать себя в атмосферу материальной неустроенности и душевных страданий…
…В назначенный день и час, приехал в парк на метро и в вестибюле, стал ждать встречи с незнакомкой, гадая какая она и внешне, и внутренне. Конечно, я был немножко горд собой, из-за того, что мои рассказы на кого то так сильно подействовали…
Какое-то время я стоял и ждал в холле станции метро, потом, решившись подошел к одной из ожидающих кого-то симпатичных женщин. Поздоровался по-русски, и в ответ на удивлённое «сори», - отошел, слегка застеснявшись.
После этого пассажа, я запереживал: - А как узнаю свою романтическую незнакомку?
Вдруг, из толпы пассажиров выходящих из очередной электрички, появилась молодая женщина и подойдя ко мне, улыбнулась, словно знала меня много лет, приподнялась на цыпочки и немножко стесняясь неловкой ситуации, поцеловала в щёку…
«Наверное от смущения» - подумал я…
Надо сказать, что с женщинами, я был дружен всю жизнь и они платили мне тем же. Так что женский поцелуй, данный незнакомому мужчине, то есть мне, не очень удивил.
Женщины инстинктом знают или чувствуют тех, кто может им понравится при дальнейшем знакомстве!
…Выйдя на улицу, не торопясь пошли в парк и я, как обычно, завел разговор о красотах Лондона, о особо остром одиночества на фоне этого всеобщего благополучия.
Моя новая знакомая слушала внимательно, изредка вежливо поддакивая и больше смотрела себе под ноги…
Через время, ещё не доходя до парка, начался сильный дождь и мы, переждали его в книжном магазине.
Просматривая книги на полках, заговорили о любимых писателях и я стал рассказывать, как первый раз прочитав «Бесы» Достоевского и как был потрясен драматизмом, а главное, характером демонического одиночки – Ставрогина.
А она, дослушав меня, стала рассказывать, что любит книги о природе, поэтому ей мои рассказы и нравятся.
Потом, стала говорить о моей последней книге, что в ней есть подлинный драматизм противостояния, а иногда и единения человека и природы…
Я довольно кивал, потому что так редко слышал хорошие слова о своем писательстве - комментарии в интернете не в счет…
Наконец, дождь чуть перестал и мы продолжили поход в парк.
Наконец, когда были уже в парке, дождь закончился и мы, не переставая разговаривать неторопливо шли по самым красивым местам…
Незнакомка, которую зовут Люба, рассказывала мне о её жизни в Англии, с новым мужем.
«Значит был и старый», - определяю я.
…Проходя мимо большого пруда долго любовались белоснежными, грациозно неповоротливыми лебедями и суетливыми, разноцветными, юркими уточками – мандаринками.
Поднявшись на холм, вошли в огороженный парк в парке – «Изабелла плантейшен», покрытый весенними, ярко-разноцветными цветущими кустами багульника. Здесь много красивых тропинок вьющихся среди густых кустов рододендрона и можжевельников, а через небольшие ручьи, журчащие в зарослях осоки и болотных цветов, переброшены деревянные мостики.
В круглом, небольшом пруду у другого выхода из этой ухоженной «плантации», плавают утки разных видов и откуда-то из зарослей камыша, вдруг выплыл грациозный черный лебедь!
А разговоры продолжались, хотя больше говорила Люба и я поддакивал, отвлекаясь на окружающие нас красоты.
- Я приехала сюда заканчивать аспирантуру, после неудачного брака и тяжелого разрыва. Детей у нас не было и потому, вместе нас больше ничто не связывало. Он был старше меня, и в какой-то момент я поняла, что сама становлюсь старухой, конечно не внешне, а душой и составом переживаний…
И вот я решила, что настоящая любовь не терпит благотворительности… И мы расстались.
…В это время подошли к кафе, расположенному на холме, перед крутым спуском к реке, заросшем старыми, сгорбленными ивами.
Отсюда, открывался замечательный вид на город и я стал рассказывать, что в древние времена, здесь было святилище кельтов и во время ритуальных церемоний, жгли большие костры, и может быть убивали очередную человеческую жертву, желательно красивую девушку, чтобы принести её в качестве благоговейного подарка, Богу окрестных мест!
Люба, в конце моего рассказа, поняла, что я нафантазировал про ритуальное убийство жертв и долго смеялась!
Потом, мы зашли в кафе и она купила мороженное, которое мы и съели одно на двоих!
После, долго сидели на лавочке высоко над рекой, любовались видом и она рассказывала, что в институте влюбилась в молодого геолога и вместе с ним, летом ездила в далекие от Москвы экспедиции в таежную Сибирь, где она и была очарована дикой природой и чувством молчаливой и опасной красоты, окружающей человека в этом прекрасном и яростном мире!
- Мне потому и нравятся твои рассказы – мы уже перешли на ты, - потому что в них отражена эта отчаянная борьба человека и природы. А иногда, я вижу в них и какие-то отблески счастья одиноких, сосредоточенных на этих красотах, героев твоих саг.
Она так и сказала – «саг». Для тех кто не знает – сага, это история о похождениях древних викингов, похожая на древнерусские былины, от которых в детстве я был просто без ума.
- Потом мы возвратились в Москву и я завела себе собаку – лайку…
Помолчав, Люба погрустнела и продолжила рассказ:
- А следующим летом, мой друг отправился в очередную экспедицию и не вернулся из тайги. Ребята-геологи, рассказали мне, что однажды, на моего любимого напал медведь. Он отстреливался, но уже раненный медведь убил его, а потом и сам умер, забравшись в яму среди корней упавшей громадной лиственницы…
Мы долго сидели и молчали, а потом, она стала вспоминать:
- Уже по окончанию лесного института, я попала на практику, на БАМ, и там познакомилась с своим будущим мужем, тогда уже доктором наук и известным в России лесоводом.
Он руководил практикой студентов старших курсов и вдохновенно рассказывал о возобновлении лесов в европейской части России.
- Мы вместе ходили в однодневные походы и я постепенно привыкла к его энтузиазму и даже временами восторженности. Он всегда был в хорошем настроении и в тайге умел делать все: мог переправиться через бурную реку, ночевать на снегу и читать следы зверей…
Люба снова замолчала, погрузившись в воспоминание давно прошедшего…
Молчал и я, старясь не мешать ей выговориться, что так необходимо порой в стране, где по-русски говорят совсем немногие, а умеющих слушать и того меньше!
- А потом, уже в Москве, мы стали встречаться – он жил один и его жена умерла от рака несколько лет назад.
Иногда мы встречались в парке и вместе выгуливали мою собаку – Саяна…
Снова последовало долгое грустное молчание…
- Так, незаметно, мы стали близки, а потом, он предложил мне выйти за него замуж…
- К несчастью, мое очарование его романтическим образом быстро закончилось, мы стали ссорится и он начал меня ревновать ко всем, с кем из мужчин я была знакома…
- И разрыв, и развод случились после одной из таких безобразных сцен…
Она снова замолчала, глядя в открывающиеся под нами речные просторы…

Люба, для меня вдруг показалась сосредоточенной и очень милой, в своей одинокой грусти. Мне захотелось её погладить по склоненной головке. В этот момент, она была особенно привлекательна своей грустью и переживанием неудачно сложившейся жизни…
- А сюда, - после длинной паузы продолжила Люба – я приехала заканчивать свою кандидатскую в университете, в Шотландии…
Там познакомилась с теперешним мужем, который жил в Лондоне и приезжал туда по делам. Завязались какие-то отношения, он стал говорить о своей любви и я, наверное от одиночества, согласилась на его предложение руки и сердца…
И вот мы живем почти в центре Лондона, в большом доме, я, по его настоянию престала работать и сижу дома, одна, но уже не жду, когда муж вернётся с работы, а читаю русские книжки одну за одной…
Вот так я и вышла на книгу твоих рассказов, которые мне напомнили о моей прошлой жизни…

…В этот момент, я извинился и сходил в туалет – у меня проблемы с простатой и я давно хочу сделать операцию. Но приходится ждать, пока дойдет моя очередь…
Потом мы пошли на станцию и Люба сосредоточенно молчала, а я рассказывал о своих походах в тайгу и о нападениях медведей, от которых иногда приходилось отстреливаться…
Наконец, мы возвратились на станцию и вместе уехали назад, в центр Лондона…
…Уже при расставании, Люба спросила меня, когда мы увидимся вновь.
И я, не стал кривить душой и напрямик сказал, что мы больше не увидимся и что отвечать на звонки я больше не буду!

Я не стал ей объяснять, что после её рассказов моё легкомысленное настроение улетучилось и вспомнив свою жену, которая была как обычно на работе, я подумал, что будет настоящей подлостью, если я пожалею себя и заведу тайную любовницу!
…Моя спутница была обижена, но держалась достойно и на прощание дала мне свою визитку, на которой стояло её имя и фамилия – Любовь Соловьева…

Февраль 2018 года. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal









На Свири.


Э П И Г Р А Ф:
- Поезд ушёл. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду?.. Стихотворение «Опять весна». Из книги «На ранних поездах». Борис Пастернак.

…Весна уже пришла в город. Невский проспект, стоит сухой и чистенький, без привычного снега, грязи и льда… Солнышко выглянуло и розовые закаты стали наплывать, опрокидывая небо где – то за «Кораблями» в море и в тишину вечера….
И так хочется выбраться из города, хотя бы ненадолго, в перемены предвесенней природы…
Тут кстати, Лёша Сергеев забежал и уходя предложил съездить на Свирь, подышать воздухом и посмотреть часовню, которую он начал рубить ещё прошлым летом - я этим делом сразу заинтересовался…
Среди недели созвонились поехать туда на субботу – воскресенье…
Лёша работает в Законодательном Собрании, помощником депутата. Мы с ним познакомились по нашим общим подростковым делам в моём районе, и всё это время я ему рассказываю при встречах о сибирской тайге, о ночёвках у костра, а он мне об Алтае, где летом, в отпускное время копается с университетскими археологами, ищет остатки древней жизни.
А тут, наконец решили побывать на природе вместе и поговорить «за жизнь». Хотелось поговорить долго, подробно обо всём на свете, со радостью настоящего сопереживания, чтобы никто не мешал.
Но меня прежде всего интересовал вопрос о том, почему он с утра до вечера в бегах и встречах, устраивает дела для других, а часто за других, а своими не занимается. Да и я сижу в своём подростковом клубе целыми днями, а по выходным провожу детские и юношеские соревнования, и доволен и даже помолодел за эти годы. Ведь правильно говорят – с кем поведёшься, а я работаю педагогом в подростковом клубе…
Проснулся рано. Поставил чайник на электроплиту и начал собирать «разбитое» за последний переживательный год «лесное хозяйство». Год для меня был действительно один из самых тяжёлых в жизни. Я развёлся, п переехал жить на снятую квартиру, сильно переживал радикальную перемену в жизни. Но об этой поре моей жизни в другой раз…
Рюкзак нашел быстро, потому что именно в нём перевозил весь мой скарб на новое место жительства. Куртку, шапочку, котелки тоже нашел, а вот сапоги «утратились», лежат где – то на антресолях в квартире бывшей жены. Но наши отношения на сегодня таковы, что я и слышать о ней без внутреннего содрогания не могу…
Чертыхнулся. Посмотрел на свои зимние башмаки купленные по случаю, на распродаже и решил, что ничего страшного не произойдёт, если разочек в лес в них схожу. Тем более у костра не ночевать - Леша говорит, что домик там цивильный – свет, печка, радио. Даже телевизор есть…
Пил чай, слушал утреннюю программу ленинградского радио. Выступали политические комментаторы, с горькой усмешкой цитировали премьер – министра, а мне вспомнилось довольное, круглое лицо: премьер ведет заседание правительства, потирает руки; «перебивка» – что – то строго и зычно повторяет (может быть свое знаменитое теперь: «Хотели как лучше – получилось как всегда…), «перебивка», льстиво улыбается Ельцину. Глядя на «шефа» снизу вверх…
Я ворчу про себя, допивая чай и дожевывая бутерброд…
Я живу один. Снимаю однокомнатную квартиру и не могу нарадоваться тишиной и одиночеством. Общением за неделю сыт по горло. Иногда, глядя на Лешу думаю - как он выдерживает. Ведь с утра до вечера в бегах и все с людьми. А люди-то обижены жизнью и злятся даже на погоду…
Под вечер, иногда, заскочит с рюкзачком, ко мне в клуб, сядет в кабинете поудобней, ноги вытянет и согревшись, начинает дремать по ходу разговора. Рассказывает, что был по работе у старичков в совете ветеранов, потом у тренера, который учит девчонок волной борьбе, потом бежит в Законодательное Собрание писать афишу и размножать её – из Хакасии приехала знакомая, которая поёт горловым пением…
Где он только энергию берёт? Ведь «дома» у него нет. Живёт за городом, на даче или ночует на работе - пристроился через знакомых где – то на окраине Питера, во дворце, сторожем...
Ещё родители старенькие. Он к ним почти каждый день заезжает, узнать как здоровье. А ведь питерские концы немаленькие… А ведь где – то ещё жена есть, тоже бывшая. Я подробности не знаю, не спрашивал…
Встретились на Ладожской. Лёша доехал со мной до Александра Невского, там пересадка. Попросил подождать и с рюкзачком за плечами, помчался наверх – у него неотложная встреча. Передать надо что – то человеку. Я стоял, ждал…
И приехали в Купчино, минута в минуту. Пока поднимались на платформу, услышали гул тронувшейся электрички. Выскочили наверх, а наша электричка только что ушла – я её и «почувствовал» где – то над головой.
Потоптались, решая что делать. Нам ведь надо было ещё пересаживаться в Волхове. Посчитали по времени… Я предложил идти на шоссе и голосовать попутку. Идею эту по зрелому размышлению отвергли: по шоссе можно и до завтра не доехать. На автобусе конечно дорого, да и расписание не знаем. Лёша предложил разойтись и встретиться в четырнадцать тридцать, то есть пол третьего – подойдёт следующая электричка, а в Волхове часа три погуляем на «просторе», и потом уедем уже на Свирь.
Сергеев ушёл по делам, а я поехал «домой»( хотя какой дом? Ведь только три месяца снимаю квартиру и бываю там по ночам. С соседями ещё не знаком.) Однако ходить по городу с рюкзаком тоже невесело…
Приехал, лёг, почитал Набокова, «Камеру обскура», встал, поел, послушал радио. Пел любимец женщин, элегантного возраста красавчик Сергей Макаров. Вспомнилась его белозубая улыбка, голос приятный, густой, весело – насмешливый. Смеётся. Благодарит поклонниц…
Поехал на Московский вокзал раньше времени, сидел на рюкзаке, ожидал около бюста Петра Первого. Милиционеры прогуливаясь поглядывали на меня. Я сидел и они, наученные последними взрывами, приглядывали за за мной, как и за всеми на вокзале. Вид у меня на сей раз был вполне цивильный. Поэтому не очень беспокоился.
Лёша, как всегда появился в последнюю минуту.
Почти бегом шли на платформу. Только сели и электричка тронулась. Лёша вздыхая, рассказал, что был в архитектурном театре, слушал историю их скандальных дрязг. Грустно улыбался комментируя: - Разваливаются! Портфели делят, а хорошее дело вот – вот рухнет…
Я вспомнил – на Играх Доброй Воли, где я случайно участвовал в качестве одного из организаторов смешного рекорда Гиннеса, (об этом в другой раз) они ехали на грузовиках, везли макеты сделанные неинтересно.
Подумал: «Если разбегутся, то никто ничего не потеряет. Меньше причудливых нахлебников…»
Погода, с утра ветреная, к вечеру выправилась. Солнце светило легко и радостно. Пока Лёша, после рассказа о архитектурном театре дремал, я смотрел в окно на проносившиеся мимо поля, чёрные на белом, дома, зелёные сосняки, грязные, по весеннему платформы станций и снова летящие мимо кустарники. Проталины, поросшие сосняками невысокие холмы, густые тёмные ельники подступающие иногда к самой железной дороге. Машинист лениво и непонятно бубнил по радио названия станций. Представил кабину тепловоза, жёлтые лица машинистов, зевающих от жёсткого встречного солнца; а тут ещё в микрофон надо болтать…
В Волхов приехали к шести часам вечера. Выгрузились, под ярким заходящим солнцем, оставили рюкзаки в камере хранения и сопровождаемые любопытными взглядами волховчанок, пошли гулять по посёлку. Рядом с вокзалом чернел разрытой землёй пополам со снегом большой пустырь, а улицы были непривычно узкие и пустые…
Прошли по центральной, повернули направо. Ходьба разогрела. Разговорились…
В одном из киосков (этого добра сегодня много) купили четвертинку – чекушку водки с иностранной этикеткой. Обсуждая этот торговый феномен, прошли дальше, до самой окраины. Где – то справа, в лесу стояли однообразные пятиэтажки. А впереди, дорога в проталинах, уходящая вдаль, среди зарослей кустарников и одиноких молодых сосенок. На полях, среди перелесков, под холодным низовым ветром лежал, синеющий тенями, снег.
На дорогах постепенно вытаивает накопившийся за зиму мусор: обрывки газет, полиэтиленовые рваные пакеты, обломки кирпичей. На обочине торчит серая, запылённая прошлогодняя трава, ломкие пересушенные трубочки медвежьей дудки, бегут ручейки талой воды «впадая» в мутные лужи посередине колеи...
Тихо. Так бывает тихо весной, накануне выходных, в небольших городках, когда работа закончена все разошлись по домам – квартирам, сидят ужинают, смотрят телик, отдыхают после безрадостной скучной недели нудной работы. Впереди блаженный вечер, а потом по нарастающей нервное ожидание – суббота… Воскресенье… И снова неделя работы… От таких мыслей, меркнет солнечный свет, становится холодно и тоскливо…
Наконец мы возвратились на станцию Волхов. Здесь многолюдно… Солнце заходя на Западе, розово светит на старое здание вокзала, на поблекшие за долгую зиму людские лица радующихся предстоящим выходным, светит и в наши задумчивые лица. Мы уже о многом успели поговорить в этой провинциальной тишине и обдумываем услышанное и сказанное…
Подошла наша электричка и небольшой толпой, пассажиры ввалились в вагон, уселись поудобнее и наконец тронулись к конечной точке нашего путешествия. Многие пассажиры вагона, хорошо знают друг друга, как часто бывает в небольших городках. Начались оживлённые разговоры. Я сидел слушал и смотрел. Лёша сосредоточившись, что – то чиркал в своей записной книжке и по сторонам не глядел…
За окном начались длинные весенние сумерки. Несколько раз, заходящее солнце прорываясь сквозь лесные чащи и заливало окна алым цветом, хотя силы в его лучах уже не было и в вагоне потемнело…
Вскоре зажглись электрические лампочки и солнце исчезло до завтра…
На подъезде к нашей станции мы заволновались, Лёша глядел в окно прикладывал руку козырьком, чтобы справиться с отражением противоположной стены, всматривался не узнавая в редкие домики, пробегающих мимо полустанков с одним – двумя электрическими фонарями под крышей…
Наконец решительно сказал: – Наша следующая…
Высаживались в ночь как в омут, тускло освещённый привокзальной лампой. Похрустывая ледком подмерзающих луж пошли куда – то вперёд и вправо.
Вскоре глаза привыкли к темноте и осторожно шагая по краешку дороги, мы начали вслух гадать - вскрылась ли Свирь, а если вскрылась, то прошёл ли ледоход.
Нас догнал какой – то мужичок с солдатским рюкзачком за плечами и мы на ходу разговорились. Он шел в деревню, которая стояла километрах в пяти от реки. Мужичок успокоил нас, что река ещё и весны не почувствовала и ледокол пройдёт только недельки через две. Выяснилось, что ледокол каждый год колол лёд на Свири перед открытием навигации…
Я стал интересоваться волками и он рассказал, что прошлой зимой видел волков, но они очень осторожны в такое время, ходят ночами, а днями отлёживаются в чаще и совсем не слышно, чтобы чью-нибудь скотину задрали или кого-нибудь напугали. (Волки - это мой «пунктик» на сегодня. Я собираю материал для книги о волках и собаках).
Разговаривая, вышли на асфальтированное шоссе и навстречу стали попадаться слепя нас фарами, большие грузовики – фургоны… Шли гуськом, по обочине - я отстал и захромал. Разговор прекратился сам собой.
Вскоре попрощались с мужичком и перейдя шоссе, свернули на заснеженную, наезженную дорогу по которой, как говорил Лёша, два раза в день, рано утром и часов в пять вечера, ходит автобус. Но сейчас было темно тихо и жутко. Чёрная ночь, мерцающие, за лёгкими облачками звёзды и испуганно злобный лай собаки, охраняющей этим лаем одинокие домики стоящие подле дороги, с тёмными окнами и раскачивающимся фонарём над крыльцом. Ветер дует откуда – то справа, с заснеженных ещё полей едва проглядывающих в черноте ночи. И только среди леса он стихает, но сдержано и угрожающе шумит вершинами придорожных елей и сосен…
Лёша худой, высокий и длинноногий - я за ним едва поспеваю - идёт и смотрит вперёд и по сторонам и рассказывает, что приехал сюда впервые лет пять назад, с приятелем, у которого здесь, в деревне, живут летом, на даче, родители. Поправляя лямки рюкзака, Лёша говорит:
- Летом здесь хорошо. Рыбалка, ягоды, тихо – народу немного, купаться можно – вода в Свири чистая.
У Алексея Петровича (видимо, отец приятеля) есть лодка…. И вот я, слушая как умерла его жена – продолжает рассказ Лёша после паузы - подумал, что хорошо было бы часовню срубить. Здесь места глухие, но православные с давних пор. Правда уже давно за Свирью нет ни одной церквушки и даже часовенки. А ведь люди живут, есть и старушки, которые хотели бы помолиться и у батюшки благословение попросить. А негде…
Лёша надолго замолчал, вспоминая:
- Ты знаешь, мы ведь начали её ещё прошлой весной. Но пока перевезли лес, пока ошкурили… А то дожди зарядили, то заболел приятель… Одному хорошо, но тяжело - брёвна тяжёлые. Да и руки топором сбил в кровь, ты сам видел…
Последовала длинная пауза, во время которой мы дошли до тупика, в который упиралась наша дорога, и где автобус разворачивался. Дальше была уже только покрытая снежными наддувами, замерзшая река.
Пошли по тропинке, набитой человеческими ногами…Ещё, видны следы лошадиных копыт и санных полозьев. Огоньки деревни на другой стороне реки светили тускло и казалось мерцали в ночной тьме…
Спустившись с высокого берега пошли напрямик к ближайшему огоньку на той стороне. Вправо и влево, смыкаясь с чернотой ночи расстилалось широкое белое пространство, посреди чернеющих лесами берегов. Ветер задул сильнее и слышно было как шуршит позёмка и скрипит смёрзшийся снег под ногами. Пошли по санному пути, петляющему то влево то вправо, по обозначенному воткнутыми в снег по бокам колеи высокими ветками – вешками. Лёша объясняя сказал: - Вешки, чтобы не сбиваться с пути в темноте и в снежный буран. Иногда санный путь ветром за полдня заносит так, что ничего не разобрать; ветры весной частые и сильные, то вверх, то вниз по течению…
Тут Лёша стал рассказывать, как кричат переправу летом, с берега на берег.
- В ветер и дождь – ничего не слышно. Я один раз встречал знакомого: договорились на десять вечера. Дело было осенью, уже стемнело. Я думал что он уже ждёт на переправе, взял в деревне лодку и поплыл. Перегрёб вон на тот мысок…
Он повернулся к берегу, с которого мы ушли и показал рукой в ночь.
- Перегрёб, а его там нет. Я давай кричать. Ветер дует, деревья шумят. Темно. Дождь льёт. Ну думаю, если приехал – или заблудился или вернулся назад. И тут же слышу издалека кто – то кричит. Вначале хотел идти туда по берегу, а потом сообразил, сел в лодку и спустился по течению…
Не прерывая разговора, поднялись на снежный бугор берега. Санная колея вывела на расчищенную трактором дорогу – улицу. Дома стояли только с одной дальней от берега стороны и были молчаливы и темны. В них жили летом. А сейчас только редкие электрические фонари обозначали жилые помещения. Вскоре подошли к дому с фонарём, во дворе которого остервенело лаяла хриплым басом, крупная собака. Мне стало неприятно – столько собачьей злости было в этом лае, и больше от страха перед неизвестным, чем от смелости. Захотелось побыстрее миновать этот дом и этот двор, и вновь окунуться в чёрную, холодную тишину…
Лёша вполголоса объяснил, что здесь живёт его знакомый, отставной водолаз, сейчас на пенсии и сторожит дом…
Наконец оставив позади злую собаку и спящего подводника, подошли к «нашему» дому. Видно, что здесь не было никого давным – давно. Сугробы с улицы намело вровень с заборчиком и мы шагая по насту, перешагнули через него - прошли «верхом». Ткнули входные двери в сени - оказалось заперто. Ключ от первых дверей висел на гвоздике, в сарае, но ворота в сарай, служивший одновременно гаражом для лодки и мотоцикла, были завалены промёрзшим и окостеневшим снегом. Попытались досками разгрести сугроб и конечно ничего не получилось. Стали думать, что делать дальше. Я пошарил рукой под крышей в тёмном закутке и нащупал лом…
Лёша позёвывая и потирая озябшие руки, решительно сказал: - Будем ломать стены, проникнем в сени, а там висят ключи от вторых дверей. Я хмыкнул в ответ, оглядел темноту вокруг и согласно кивнул головой…
Ломать было неудобно – вывернутые с гвоздями доски не выходили из пазов – снизу мешал толстый слой смёрзшегося снега.
И всё – таки, минут через пятнадцать работы, освободили пролом в две доски и протиснулись в сени. А дальше всё было просто: включили электрический рубильник, загорелась электрическая лампочка, мы нашли ключи, с замиранием сердца быстро открыли замок и вошли внутрь, откуда пахнуло на нас запахом старого влажного дерева и холодом давно Делал я покинутого человеческого жилья…
Пока Лёша разводил огонь в печке, я включил электрическую плитку, вышел во двор отворив двери сеней изнутри, а точнее, уперевшись отогнул их и пролез наружу; набрал в ведро сплавленного морозом кристаллического снега. Вернулся в дом и переложив снег из ведра в чайник, поставил кипятить воду. Делал это паривычно, совсем как в тайге, в зимове. Печка скоро разогрелась, струйки тёплого воздуха, стали растекаться по просторным комнатам…
В первом помещении – кухня. Там стоял стол, стулья, шкаф для посуды и буфет - непременная деталь интерьеров деревенских домов. Всё было старое, давнее, изношенное, однако чем теплее становилось внутри, тем уютнее смотрелись эти вещи …
Начали распаковывать рюкзаки. Переоделись в спортивные костюмы и приступили готовить еду - оба устали и проголодались.
К ужину традиционный холостяцкий набор – сыр, колбаса, хлеб, луковицы, чай, сахар, конфеты. Всё Лёша аккуратно разложил и нарезал. Делал он это привычно и умело, как это делают живущие независимо самостоятельные одинокие мужчины. Я следил за печкой. Из поленницы, принёс три охапки дров и подбросил во второй раз. Между делом вели короткие разговоры, а точнее я спрашивал Лёшу «за жизнь», а он отвечал…
Наконец чай закипел. Я достал заварку в жестяной коробке и заварил покрепче.
Пододвинули стол поближе к печке и сели на стулья покряхтывая от усталости и глотая голодную слюну. Всё выглядело чистенько и аппетитно: хрустящий лук нарезанный кружочками и залитый растительным маслом, полукопчёная колбаса, с белыми кусочками жира на срезе, пластики жёлтого сыра, пушистый белый хлеб купленный ещё тёплым в Волхове…
Заманчиво забулькала ледяная водочка, налитая в старинные гранёные стаканы…
Подняли налитое и Лёша, поправив усы и бороду левой рукой, правой держа стакан провозгласил: - За всё хорошее, что нас ожидает в жизни – сделал паузу примериваясь и поглядывая на содержимое стакана – и за тех, кому жаль, что они не с нами!
Закончив тост, он решительно опрокинул водочку в рот, одним махом проглотил, крякнул и понюхав хлеб, заел корочкой, ну совсем как мой старый дед из моего детства, сидя в деревенской избе пил самогон и благодарил Бога за прожитый день…
Плотно закусив, налили и выпили по второй. Четвертинка опустела и по телу разлилась теплота, мир сузился до размеров стола и разогревшейся до малиновых пятен, печки…
А тут и чай подоспел: горячий до обжига, коричнево – золотистый на проблеск сквозь стеклянные стенки стакана. Мы не сговариваясь вздыхали, приговаривая: - Эх, хорошо! Красота!.. Чай то, чай то каков! – поддакивали друг другу… Мы искренне радовались теплу, свету, вкусной еде, питью, приятному собеседнику…
Ночь, холод, далёкие звёзды, заснеженное поле реки под крутым берегом – всё осталось позади, всё жило теперь отдельно от нас и вместе – было частью декораций, которыми природа обставляла жизнь людей… Вспоминалось: «Жизнь – театр и люди в нём – актёры…»
Убрали со стола. После крепкого чая глаза у Лёши заблестели. Сидели у печки… Дрова потрескивали… Темнота за окнами больше не настораживала… Выпитая водка разогрела кровь, мышцы расслабились, язык развязался. Мир и жизнь обрели глубокое значение и смысл…
- Зачем ты это делаешь? – продолжил я наш нескончаемый разговор – то, ради чего мы ехали сюда, шли, проникали в мир холодной тишины, в промороженную за зиму избушку…
Лёша не спешил отвечать, открыл дверцу печки, помешал чёрной металлической кочергой пламенеющие угли, подбросил два полена, прикрыл немного обжёгшись, потёр пальцы о ладонь правой руки.
- Я не вижу здесь ничего особенного – замолчал словно ожидая наводящих вопросов.
Была моя очередь говорить.
- И всё таки, ты даже не такой как я … Нужные слова находились с трудом…
- Мне, понятно, больше делать нечего, кроме как жить для других. Я в этих других смысл жизни вижу, потому что ни карьеры, ни родных, ни семьи у меня не осталось. Но смысл – то нужен!? И тебе наверное тоже!
Помолчали… Лёша улыбался. – Ну во первых, я это делаю не специально, не задаюсь целью работать помогая другим. Ведь у меня тоже жизнь выскочила из колеи и уже давно…
Он поднялся, взял с печки эмалированный чайник с раскалённой плиты, налил, теперь уже тёмно – коричневого чаю в стакан, опустил кусочек сахару, долго мешал позванивая ложкой о стекло, потом отхлебнул большой глоток, устроился поудобней.
- Мне кажется я ничего не делал в жизни намеренно. Ещё когда учился в школе, собралась компания ребят, занимались в историческом кружке – Иван Грозный, террор, революция. Увлёкся эсерами: - Ну там Савинков, Созонов, Каляев…
Ведь всё это здесь было, в Питере… Мне это было интересно и никаких планов я не строил… Я просто жил здесь и сейчас…
Он обвёл рукой полукруг… Я сказанному не удивился.
- И совсем ещё недавно – продолжил Лёша, Савинков в пролёт лестницы бросился, в тюрьме. Каких-нибудь пятьдесят – шестьдесят лет назад…
Я террористов - эсеров понимал и сочувствовал. И потом – ведь революция продолжается! Просто надо это чувствовать. Ведь эти застойные деятели с лысинами и бровями узурпировали власть, которая с такими жертвами, кровью, страхом, голодом – он подыскивая слова жестикулировал правой рукой – лишениями, завоёвана. А сейчас ведь, многие хотят сделать, чтобы все эти жертвы были напрасными…
Он словно разговаривая с самим собой тихо повторял: – Нет, не воскресить. Нет!..
- Что, кого не воскресить? - тихо гадал я…
Разгоревшись Лёша поднялся и стал ходить из угла в угол, твёрдо ставя длинные худые ноги на скрипучие половицы…
- Уверяют, что не надо было делать Революцию, воевать с белыми, строить Союз, выполнять пятилетние планы. Договариваются до того, что винят большевиков в том, что Ленинград во время Отечественной войны не сдали немцам… Цифры приводят…
Помолчав, продолжил: - Идиоты! Думают, будто можно жизнь остановить. Глупо конечно. Но когда людям постоянно капают на мозги и день и ночь, и по телевизору, и по радио, и в газетах - то естественно, хочешь не хочешь, а поверишь…
И потому, сейчас в России кризис не финансовый, не экономический, а нравственный. Настоящий кризис общественной совести. Люди сбитые с толку политическими провокаторами вне и главное внутри страны верят только в деньги. Они и религию заводят себе как автомобиль, для того чтобы у боженьки просить помощи – большие деньги доброго начальника…
Лёша надолго замолчал. Я допил чай, и стал слушать как ветер за стенами, порывами ударяет в крышу и надавливает на оконные стёкла, чуть тренькая состыкованными посередине краями…
- Я же тебе рассказывал, что организовали мы, несколько десятков студентов и аспирантов, общество «Мемориал». И стали бороться с властями, тогда ещё советскими, чтобы они свои решения согласовывали со специалистами, с общественностью. Первые демонстрации провели…
Он остановился, сел, подбросил дров. Дождался, пока разгоревшись загудели...
Я перешёл на раскладушку, лёг поудобнее. В доме заметно потеплело. Ходики громко тикая показывали два часа ночи.
– Ну а потом, началась перестройка и в августе девяносто первого, мы все пришли на площадь к Мариинскому дворцу, хотели защищать Горбачёва, хотя верить коммунякам уже не могли, и никому не верили на слово. Кроме Ельцина…Тот был обижен властью, почти изгнан и его все жалели…

… На меня напала зевота – день и в самом деле был длинный. И эта деревенская природная тишина, славно убаюкивала… Пока Лёша молчал, я первый раз заснул лёгким сном…
Открыл глаза, когда Лёша продолжил рассказ: – Активисты «Мемориала», после Августа девяносто первого года пошли в гору. Но люди то хорошие - Саня Петров стал председателем жилищной комиссии в Законодательном, а жить - жил в подвале. И когда узнал какие дела вытворяют в Москве «молодые демократы» – загулял. Говорит: - Не могу этого видеть и слышать!..
Мы с ним иногда встречаемся, хотя он сейчас в Москве и в Питер приезжает редко…
Лёша снова замолк и я тут же уснул и проснулся, только услышав Лёшино предложение: - Ну что, спать будем?.
Конечно я стал делать вид, что не сплю, но сам с удовольствием расстелил постель, влез в холодные простыни и мгновенно «вырубился»…
Проснулся от порыва ветра, который задребезжал окном, зашуршал чем – то по чердаку…
Открыл глаза, увидел деревянный потолок, повернулся скрипя раскладушкой и укладываясь поудобней. Лёша тоже заворочался. В доме было совсем светло и потому, я спросил в пустоту: - Ну что, встаём?
Посмотрел на ходики и увидел, что уже десять часов утра. Лёша поворочался, выпростал лохматую голову из под одеяла, заморгал глазами, глянул на светлый, зашторенный квадрат окна. Ветер вновь дунул и в трубе что – то вздохнуло холодным воздухом.
- Да, надо вставать – промолвил он, рывком вылез из под одеяла, пригладил ладонями волосы, прочесал пальцами бороду…
- Во сне Законодательное видел... Опять ругались на комиссии – он не уточнил на какой, сдёрнул ноги с кровати, всунул ступни в валенки с обрезанными голенищами, неловко встал, пошатнулся, выправился и быстро вышел на улицу, скрипнув дверями... Через некоторое время вернулся, постучал полешками в дровянике, вошёл с охапкой, бухнул их к печке. Подошёл к кровати, одел суконные брюки поверх спортивных, в которых спал и начал растапливать печку. Пришлось и мне подниматься. Оделся покряхтывая. Обул свои городские башмаки, схватил вёдра, ковшик, топор от печки и пошёл на реку за водой.
На улице дул холодный ветер и светило яркое солнце. Кругом зеленели пушистой хвоей сосны и ели, блестел поверхностными кристаллами, глубокий, лежащий причудливыми волнами сугробов, снег. Слева внизу, расстилалось снежно – ледяное широкое поле Свири.
«Большая река» – отметил я про себя и стараясь не поскользнуться, ступая во вчерашние глубокие следы, пошёл к реке… Тишина стояла необыкновенная, непривычная, грустная . Остро почувствовалось заброшенность и одиночество…
Спустился под высокий берег по подобию тропинки, но воды не увидел – вчерашние проталины затянулись сероватым толстым льдом. Прошёл похрустывая снегом чуть вправо, вглядывался в открывающийся за поворотом просторы замершей реки, протянувшиеся до горизонта…
Вернулся, нарубил льду топором, сгрёб его руками и ковшиком в ведро, поспешил назад, в избу. Деревенские деревянные дома, стоявшие по берегу реки длинной улицей молчали, вглядываясь в просторы реки фасадными окнами…
В доме печка уже разгорелась и Лёша мыл в большой закопчённой кастрюле рис. Делал это тщательно и закончив, поставил варить кашу.
Я невольно порадовался, что он такой неутомимо – активный и не считающий свою и чужую работу. Сам взял веник и подмёл избу, наносил дров, разрубил пару чурок в дровянике вспоминая свои одинокие походы по зимовьям в Прибайкалье, откуда я был родом.
«Хорошо с таким умелым и трудолюбивым напарником, физически легче и поговорить можно когда захочешь» – думал я.
Чуть позже, в тёплом доме позавтракали рисовой кашей, попили чаю с мятными пряниками и к двенадцати были свободны.
Закрыв выломанный ночью в сенях пролом теми же досками, пошли погулять, посмотреть заповедник – мы, как оказалось ночевали в Свирском заповеднике, куда я давно хотел попасть…
Вначале шли по дороге расчищенной от снега трактором, потом свернули на речную гладь, на лёд и увидели свежие человеческие следы.
Лёша прокомментировал: - Рыбак пошёл, Иван – подводник, сосед у которого вчера ночью во дворе собака лаяла…
Пошли по следам. К полудню ветер стих, а золотое лёгкое солнце поднялось к зениту и снег, отблескивая под его лучами, слепил глаза. Вскоре увидели вблизи от берега, на высоком берегу, серый сруб, высотой венцов в семь, и рядом брёвна лежащие под снегом.
- Вот она, наша часовня – улыбаясь проговорил Лёша. – Конечно работы ещё много, но кто ищет – тот находит, кто работает - тот делает… Он произнёс эту цитату голосом пророка и я невольно улыбнулся. Лёша подойдя погладил верхнее бревно сруба.
А я был разочарован - думал что увижу нечто монументальное, а тут простое зимовье, да ещё в самом начале строительства.
- А почему часовня не в деревне? – спросил я, чтобы заполнить неловкую паузу.
- А здесь раньше местное кладбище было. Вот и решили поближе к вечному покою – Лёша глянул на меня и улыбаясь продолжил: – Я понимаю, что это не «Спас на крови», однако всё начинается с малого. - Но сколько времени и сил я потратил в Ладейном поле, чтобы в поселковом совете пробить все бумаги и разрешение на лес. Все заявки на бумагах Законодательного собрания писал. Вот здешние чиновники и не захотели связываться. И районного архитектора миновал... Повезло, подписал исполняющий обязанности. Сам - то в отпуск только ушёл. Я его больше всех боялся. Ну а дальше уже проще. Лес заготовили втроём с приятелями. А привезли трактором из заповедника…
- Ну я тут и дорвался до топора. В первые дни все ладони сбил в кровь и пальцы перестали сгибаться... Боль была адская. Думал, что так теперь и останется. Но отошли…
Лёша весело смеялся и глядя на руки быстро шевелил пальцами…
«Может действительно всё получится – думал я. – А крышу сделают с красивым коньком и внутри иконы поставят. Батюшка приедет из Ладейного, освятит, и будут люди приходить из округи молиться. А там, смотришь, приход сделают…»
Уверенность Алёши передалась мне.
И он, словно продолжая мои мысли добавил: - Достроим, освятим и люди будут перед иконами свечки ставить за упокой души и молиться за тех кто ещё жив, Христа поминать и размышлять о добре и зле. Мы люди православные и в бога веруем,- копируя кого – то закончил он и скрывая довольную улыбку, погладил бороду…
Во мне сидит дух противоречия, связанный каким - то образом с моим жизненным опытом. Я только что, сам об этом думал и чуть ли не этими же словами. Однако вдруг не захотел с ним так просто согласиться… Во всяком случае, хотелось Лёше возразить, поколебать его уверенность, чтобы поддакиванием не сглазить такое хорошее дело. И я нерешительно произнёс: - Видимо Лёша, сегодня времена другие начались, люди веруют всё меньше, а если верят, то эта вера отдалённо напоминает христианство. Скорее это язычество подправленное под христианство. А если верить «Повести временных лет», то князь Владимир, который был воином, но политиком прежде всего – политиком коварным и распутным. Когда крестил Киевскую Русь, то предлагал всем явиться завтра на Днепр, а тем кто не придёт – искать другую службу…
А то что в округе стали рубить и жечь деревянных идолов, так это великокняжеская «директива пришла на места»…
Времена тогда, думаю, были круче, чем в Революцию. Вот и приняли христианство по приказу начальства…
Лёша слушал даже внешне не соглашаясь и не утерпев, перебил меня: -Дмитрич! Ты, мне кажется, неправ…
Он боялся обидеть меня резкими возражениями: - Ты видимо, как и большинство неверующих, хотел бы видеть церковь чем - то идеальным. Но, как говорил мне один преподаватель духовной академии, бывший университетский биолог: «Люди в церкви, и в Академии в том числе разные. Одни умные. Другие пессимисты, третьи жизненные неудачники и даже пьющие. Но все они веруют в Бога и это их объединяет, это в них главное»
Лёша прошёл несколько шагов молча и продолжил: - Вот и здесь люди разные. Простые люди в основном верующие и им эта часовня нужна. Бог ведь нужен людям в беде, а нищета и старость это разве не беда? И потом раньше, до революции, простые неграмотные люди действительно веровали в Илью Пророка, который разъезжает на колеснице по небу и когда гремит гром – это значит гремят колёса его повозки на небесных дорогах…
Может быть не так конкретно и просто, но вера во многом была такой. Простые старушки веровали в Боженьку, сидящего в длинной белой рубахе на небе, на тёмном облаке, пишущего нескончаемые дневники человеческих грехов. Ему ведь оттуда всё видно…
Сейчас, во времена космических экспедиций, самолётов и компьютеров всё уже сложнее…
- Одно хотелось бы подчеркнуть – Лёша внимательно посмотрел на меня, проверяя слушаю ли я его… - Если сегодня церковь не сможет увеличить своё влияние, не сможет стать той силой которая будет решать в Божьем государстве дела по божески, то «кесарево», то есть государственная тирания очень скоро приведёт Россию к внутреннему краху!
Лёша замолчал…
Я об этом тоже много думал и потому сразу ответил: - Ты прав, будет плохо. Я согласен с тобой в одном, что если церкви не восстановятся, если деньги станут главной ценностью в нашей жизни – а они уже становятся если не стали, думаю тут трудно что-то возразить - Россия быстро превратится в арену кровавой борьбы за деньги, за акции, за землю наконец. Земли в России много, а людей мало и тех кто согласен на этой земле работать совсем немного. Я уж не говорю о Сибири или о Севере. Тут и думать не хочется о будущем…
Но посмотри вокруг. Ведь и здесь на Свири, надо в первую очередь делать паром, раздавать людям землю, семена, трактора и сельскохозяйственные орудия в аренду или хотя бы внаём… Как угодно, лишь бы распахивать эти умершие колхозные пустыри, получать урожай, жить в достатке со смыслом и достоинством. Об этом писал Толстой сто лет назад…
А его, за критику Победоносцева и порабощённой государством церкви изгнали из храма. Это разве не кощунство? Самого верующего, как протопопа Аввакума, - да на костёр. Самого мудрого – да вон из церкви...
И всё в угоду кесарям…
- Помнишь: «Кесарево – кесарю, а Божье – Богу». Так вот в народе, сейчас, иногда шутят перефразируя это так: «Кесарево – кесарю, а слесарево – слесарю». Как бы у нас с возрождением церкви так не получилось!..
Лёша глядел всё грустнее…
Долго шли молча…
Лёша наконец заговорил: - Вот и я Дмитрич, вижу, что надо помогать людям уверовать в какие – то христианские идеалы, а без церкви это невозможно… Всё летит, несётся с телевизионным гиканьем и фальшивыми аплодисментами, с песнями и свистом в тар – тара-ры, то есть к Чёрту, в буквальном смысле. А так как я пока не могу здесь построить церкви, то я хочу построить часовню… Начнём с себя – закончил он разговор и улыбнулся…
На ходу разогрелись. Солнце поднялось в тёмно-синем, глубоком небе почти в зенит и нагрело весенний, ароматный воздух…
Дойдя до залитой солнцем речной косы, с которой весенние ветры, сдули почти весь снег, остановились, постелили куртки на замороженную землю поросшую травой и чуть присыпанную ярко белым снегом. Под ясным, золотым солнцем, полежали с полчаса, закрыв глаза, слушая шуршание чуть веющего ветерка. Каждый вспоминал и думал о своём.
Но едва солнышко прикрыла тёмная тучка, похолодало, пришлось встать и куртки одеть.
Пошли дальше и свернув в небольшой заливчик, увидели впереди чёрную точку на белом – фигурку рыбака. Направились туда…
Подошли. На складном стульчике сидел рыбак, мужичок среднего роста в армейской шапке и стёганке, в ватных штанах и в валенках, на которые были одеты калоши. Он улыбался нам, помахал рукой узнав Лёшу и когда подошли ближе, заговорил: - Я вчера ночью слышу Барсик лает, думаю кого там чёрт носит по темноте? На тебя и не подумал Алексей…
В ответ на мой вопрос – как ловится - показал на высверленную лунку и пояснил: - Я вчера поймал здесь прилично, а сегодня, то ли ветер не с той стороны то ли что, но не клюет хоть убейся – и посмотрел на солнце. Лицо у него было уже загорелое, кожа на носу облезала, седая щетина серебрила подбородок. Маленькие зелёные глазки смотрели весело и добродушно…
- Сегодня не клюёт - подтвердил он ещё раз. – Надо наверное домой идти…
Около лунки лежало несколько маленьких рыбок с яркими красными плавниками на брюшке и блестевших мелкой чешуей…
- Ну, а вы что? – посмотрел на меня быстрыми внимательными глазами. Когда домой? – Он показал рукой куда – то на Запад.
Лёша ответил: - Да вот Иван Петрович, завтра поутру хотим отчалить. Правда не помню во сколько ранняя электричка отходит…
- Я тоже не знаю – весело откликнулся Иван Петрович. – Я ведь уже два года дальше Ладейного Поля не выезжаю. Нет нужды…
Вдруг клюнуло – кончик удочки дрогнул. Иван Петрович ловко перехватил леску, быстро перебирая руками вытянул снасть и на лёд упала, изгибаясь и подскакивая от поверхности утрамбованного снега рыбка, плоско – широкая и блестящая. Я как человек впечатлительный, заохал, завосхищался; Иван Петрович подозрительно глянул мне в лицо, не увидев насмешки успокоился, рыбку с крючка снял, бросил поодаль и проговорил: - Барсику на уху уже наловил…
Поколдовав с коробочками, он сменил наживку и опустил снасть в лунку…
Поговорили о том, что весна поздняя, что прошлый год в эту пору уже ледокол прошёл и лёд поплыл, а нынче мороз, снег едва тронут теплом. Ещё недели три будет стоять…
Когда уходили Иван Петрович пригласил к себе на уху…
Возвращались верхом, по береговой дороге и зашли по пути в гости к леснику Игорю. Жили они с женой Светланой, в большом одноэтажном доме, на пересечении лесных дорог…
Когда – то, дом был приличным и выглядел солидно. Но доски обшивки со временем покоробились, изгородь вокруг двора наполовину разобрали на дрова и внутри, стоял проржавевший грузовик без колёс и какие – то бочки, банки, бидоны из под краски.
Постучавшись вошли и навстречу нам, мяукая и испуганно озираясь, выскочила кошка, а вслед вышла молодая женщина, встретившая нас почти равнодушно, Лёшу узнала, пригласила проходить и сказала , что Игорь сейчас придёт, а она, как раз готовит обед.
Мы сняли куртки в прихожей и прошли на кухню, где топилась, потрескивая дровами, большая печка и что – то жарилось на сковороде…
- Зарезали Петьку – спокойно сказала Светлана и я понял, что это тот баран о котором мне рассказал на подходе к этому дому, Лёша. Каждое лето, Света покупала ягнёнка и держала его до весны, зимой прямо в доме, в бывшем дровянике, выкармливая на мясо.
…Посидели поговорили. Обменялись новостями. Света рассказывала, а Лёша знающе ей поддакивал: О дочке Катьке, которая зиму жила у бабушки в Питере, где – то на Васильевском острове. О своём брате, который по - прежнему пил горькую и пугал мать тем, что продаст квартиру. Мать собиралась подать на сына в суд, но терпела его жалея…
Света, помешивая мясо на сковородке говорила: – А что его жалеть - то, пропойцу. Ведь он матери - то не жалеет. Водит в дом гостей, а друзья у него такие же, как он сам…
Света надолго замолчала. Одета она была как обычно одеваются деревенские женщины находясь дома.: короткие валенки с калошами на ногах, серые чулки, юбка коричневая в клетку, свитер и сверху душегрейка из бараньего меха. Выглядела лет на тридцать, но черты лица неопределённые, стёртые. И только заметно было мне, какое – то внутреннее беспокойство, что заставляло предполагать, что она ждёт от жизни вообще, чего – то плохого, неприятно – трагического.
В просторных комнатах было мало вещей и расставлены, разбросаны они были как попало. Чувствовалось, что хозяйка не привыкла к устойчивому быту с занавесочками, картинками на стенах, яркими покрывалами и спящей на печке кошкой. Лёша наверное бывал здесь уже не один раз и на беспорядок, а точнее на безбытность не обращал внимания.
Вскоре пришёл Игорь, мужчина, тоже лет тридцати, с жидкой рыжей бородкой и русыми мягкими волосами. Поздоровались, представились и стали садиться обедать. Света поставила сковороду с мясом на стол, и попробовав я понял, что она его пережарила и даже немного подожгла местами.
Выставилась на стол и бутылка водки. Разлили по стаканам и я сказал тост за дружную семью, вполне искренне. Мне почему – то хотелось пожелать этим простым людям счастья и согласия в семейной жизни. Хозяева засмущались и в ответ на мой вопрос, Игорь, после второго тоста, стал рассказывать, что попал сюда, в егеря, лет восемь назад, молодым парнем.
- Всю жизнь хотел пожить в лесу – говорил он. - В детстве читал Майн – Рида, Фенимора Купера и заболел лесом... Вначале жил здесь в заповеднике на кордоне, а когда перевёз жену и дочь, дали этот дом… - Вот уже пятый год живём здесь…- заключил он.
- Ну как охота в здешних местах? - спросил я и Игорь с удивлением глянул на меня: - Какая охота? Здесь и стрелять то не разрешено. На той стороне правда можно – он кивнул головой куда – то мне за спину – но там уже ничего не осталось. Говорили, что раньше здесь лосей было видимо – невидимо, но всех повыбивали браконьеры…
Он, вспомнив что-то оживился: – Прошлый год осенью, лес заготавливали на той стороне – подхалтуривали, зарплата то у нас невелика – уточнил он.
- И вот как – то едем с утра на тракторе, а он стоит в дальнем конце просеки. Думали вначале, что лошадь. Но откуда она здесь в лесу…

… Выпили ещё по одной. Жёсткое мясо хрустело на зубах, но на качество пищи в этом доме, как и в большинстве деревенских семей не обращали внимания..
- Ну а волки как? – вновь задал вопрос я, оживляя разговор и Игорь стал рассказывать, что волки в заповеднике проходные…
- Вот говорят, что волки напали на машину прошлой весной в Подпорожье, на ветеринара, который ехал в деревню, на ферму! Да какие тут волки? – Игорь презрительно махнул рукой – люди на каждом шагу. - Сейчас надо людей бояться больше чем волков – он хотел углубить эту тему, но я вновь встрял: - А медведи? Медведи то есть?
- А куда им деваться – рассудительно ответил Игорь, чувствуя мой интерес и словно удивляясь немного моей неосведомлённости. – Света! Помнишь в прошлом году медведя бабка Портнова видела?
Света вступила в разговор: - Да, конечно! Это на том краю деревни было. Там ещё наш барашек с Портновскими коровами пасся… Этот медведь, наверное хотел на барашков напасть и потому всех страшно напугал. У нас ведь тут больше пенсионеры живут…
Щёки Светы раскраснелись от выпитого и она с воодушевлением рассказала про медведя, долго ворочавшегося в кустах, про портновских коров, которые привыкли и не бояться пастись в лесу, но в тот раз сбились к домам и испуганно мычали…
Лёша сидел поддакивал, но было видно, что эти рассказы он уже не один раз слышал и что мысли его далеко от нашей беседы и вообще от этого дома.
Хозяева захмелели немного и стало понятно, что они рады гостям, потому что за зиму видели новых людей очень редко и им приятно было поговорить с посторонними, благожелательными людьми, интересующихся их простой жизнью…
Ушли мы от них часа через три и настроение моё, после наблюдения за их жизнью по их рассказам, испортилось.
Конечно они люди простые, но жить так не имея ни одной новой книжки, не хотеть знать ничего кроме сплетен и слухов о заработанных другими больших денег – совсем нелегко.
Тут, длинными зимними вечерами можно волком завыть от безысходности или запить горькую. Я с этим не один раз сталкивался в предыдущей жизни в глухих российских местах и никак не могу понять причину толкнувшую таких людей к переезду из города в деревню.
Конечно, «простому» человеку, что в городе, что в деревне жить скучно. Но зачем тогда менять «шило на мыло».
Мне вспомнилась похожая пара, встреченная мною на северном побережье Байкала, в таёжной глуши, куда они сбежали из города от пьянства. Там было всё понятно… И потом у тех, на лицах было написано, что они запойные… Хотя Света?..
Шли и молчали. Словно прочитав мои мысли Лёша сказал: - Игорь ещё корзинки плетёт. Красивые. Цветочницы там, хлебницы…Сейчас просто не сезон…
Мне показалось, что он Игоря оправдывает. И я подумал: «Каждый отвечает за свой выбор и за свою жизнь и платит свою цену за ошибки…»
Солнце опустилось в туманную дымку над горизонтом. Ветер стих и казалось немного потеплело. Шли не торопясь...
Я обдумывал увиденное и услышанное:
- И как только они здесь живут?– начал я . – Ведь одному, ещё куда ни шло, а вдвоём, да ещё днями, а то и неделями не выходя из дома – ведь рехнуться можно!
Лёша шёл, молчал. Потом проговорил: - Она пьющая – помолчал и продолжил – она летом иногда загуляет и пока всю деревню не обойдёт, домой не возвращается. Он, Игорь, её иногда на третий день домой чуть ни на себе тащит. Вся деревня знает – Светлана загуляла. Она конечно безобидная, но денег у всех уже назанимала…
Игорь её иногда поколачивает…
Подошли к дому... Лёша долго возился с замком и вдруг проговорил невпопад, хотя я уже забыл о разговоре: - Не хотел бы я такой жены…
Я понял, что он об этой паре часто думает…
Войдя в ещё тёплый дом, включили свет и поставили на электроплитку чайник. Я, продолжая прерванный разговор, спросил: - Игорь наверное её любит? - и выжидая замолчал…
- Наверное – наконец ответил Лёша. Лицо его было грустным и глаза смотрели не отрываясь в проём темнеющего окна…
- У них дочка лет восьми, хорошая девочка. Летом живёт здесь. Со мной приходила разговаривать, когда я часовню рубил… Сядет рядом и рассказывает о папе, о Свете, о бабушке… Весёлая и умная девчонка.
Чайник закипел и Лёша выключил плитку. Заварил чай. Разлил и грустно улыбаясь, продолжил «свою» тему: - Я ведь тоже влюблён и «покинут». Ты знаешь – он улыбаясь посмотрел на меня. - Детей хочу, жену нормальную, любящую…
Он помолчал, посмотрел в окно и продолжил: – Говорят седина в бороду, а бес в ребро…
Я хмыкнул. В его бороде не было ни одного седого волоска…
- Я раньше не верил, - теперь знаю… Точно, так и есть… Ты её видел. Она в пединституте учится, на последнем курсе и теннисом занимается…
Я вспомнил высокую стройную Наташу Крылову, которая на городских соревнованиях, где я был судьёй, выступала за сборную института… Красивая фигура, коротко стриженные чёрные волосы, карие глаза, улыбчивое лицо…
- Да, всё началось неожиданно – Лёша допил свой чай налил ещё. Сел поудобней и стал рассказывать не прерываясь. Ему наверное очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем – горем.
А я смотрел, молчал и слушал
- Ты же знаешь, я бываю на соревнованиях и иногда о них пишу в разные газеты. Вот там я с ней и познакомился года два назад… И в первый раз не обратил на неё внимания – у меня тогда ещё хорошие отношения были с бывшей женой. Мне тогда было уже тридцать три и я знал, что уже ничего хорошего впереди быть не может. Как я шутя напевал тогда – Всё позади и любовь и разлуки и встречи…
Лёша помолчал. Повздыхал…
- Прошёл год. И вот как-то после очередных соревнований, вечеринка случилась. Выпили вина. Танцевали. Я обычно сейчас не танцую – в двадцать лет своё оттанцевал…
Он улыбнулся: – Я ведь в молодости был щеголем, шил одежду у портных. Ходил на танцы во Дворце культуры, как на работу. Можно было сказать, что был там заметной фигурой. Девчонки сами меня приглашали на танец… Сейчас в это трудно поверить – он автоматически погладил бороду правой рукой… - Но это действительно было… Тогда в клубах, в субботу и в воскресенье были танцевальные вечера. Ходили все молодые: студенты, старшие школьники, рабочая молодёжь. Девушки с парнями знакомились и мужей себе загадывали…
Я вначале стеснялся незнакомых девушек приглашать на танец. А потом привык. Осмелел… Лёша глубоко вздохнул. - Парень я был здоровый, весёлый, танцевал, как уверяли, неплохо. Я незадолго до того, закончил танцевальные курсы, при Доме культуры… Лёша тихо засмеялся – Я тогда самообразованием занимался…
Помолчав он продолжил: – Но я отвлёкся… В тот вечер после соревнований, на вечеринке, я как обычно, когда с молодыми общаюсь сижу, смотрю на танцующих, улыбаюсь и вдруг она, Наташа, подходит и приглашает меня…
Я удивился, но виду не подал. Пошли танцевать. А она льнёт ко мне, смотрит в глаза, будто мы друг друга уже десять лет знаем…
Лёша сделал паузу: - Тут я и поверил, вдруг, что ещё ничего не потеряно, хотя конечно понимал, что просто так эти танцы не закончатся…
Я её в тот вечер проводил до дома и впервые поцеловал… Она потом смеялась и говорила: - Мне первый раз с тобой целоваться не понравилось…
...Какое – то время мы не виделись. А потом, однажды забежал в Пединститут, по делу и её встретил. Стояли, болтали почти час. Она на лекцию опоздала и когда уже совсем уходила, я осмелился и пригласил её к себе на дачу, за город, где я жил после разрыва с женой. Она почти на ходу сказала свой телефон и просила позвонить, а на приглашение не ответила ни да, ни нет…
Я позвонил на следующей неделе и подрагивая внутри, пригласил в субботу утром, поехать на электричке в Зеленогорск, где «моя» дача была…
И она согласилась.
Я ещё долго не верил, что она придет, пока не увидел её на платформе, рано утром, с рюкзаком за плечами. Сидит и ждёт меня на скамеечке. Я её сразу зауважал – так рано утром и не опаздывать – это для меня о многом говорит…
Лёша вздохнул, поглядел в окно, на холодно – розовое, закатное небо, над чёрной кромкой леса. Потом, привычным жестом огладил бороду…
- И уже в ту поездку я увидел в ней нежную покорность, веру в меня, как в человека неравнодушного и впервые за многие годы услышал, заметил слово люблю, которое не было пока произнесено, но которое прочитывалось в доверчивых улыбках, в уступчивом согласии давать мне больше чем я прошу, серьёзное отношение к моему человеческому я, которое уже потеряло надежду на взаимную теплоту отношений…
Я помню, как сейчас, её ласковые глаза, никого кроме меня не замечающие вокруг, заботу и уход почти взрослой женщины, за любимым! Она кормила меня бутербродами в электричке на обратном пути, а покормив и проследив, чтобы я всё доел, положив голову мне на плечо задремала, не обращая внимания на любопытные взгляды соседей по переполненному вагону…
А потом начались ежедневные встречи, лёгкие слёзы и обиды из-за невозможности погулять дольше, зайти на прогулке подальше… И ежевечерние звонки, и ласково - нежное слово, привет… И моя недоверчивость, боязнь отдаться искреннему чувству, таяли под напором её серьёзно – внимательного отношения к нашему будущему, вопреки неодобрению догадывающихся о чём - то родителей и её знакомых, вопреки моей давно пораненной гордости и ревности…
Лёша прервался и долго молча смотрел в одну точку… Потом вздохнув заключил: - Я до сих пор не знаю, за что она меня любила…
После этих слов, Лёша задумался и замолчал надолго. А я, не прерывая его молчания обдумывал услышанное, мыл посуду, убирал со стола…
Давно уже сумерки опустились на деревню, на заснеженные, холодные, тихие, леса, на широкую долину Свири…
Гулкий шум мотора приблизился. За окнами промелькнул яркими фарами проехавший автомобиль и звук удалившись, вскоре замолк - начинали проведывать свои домики первые городские дачники…
Лёша поднялся, подошёл к окну. Отодвинул занавеску и долго вглядывался в надвинувшуюся на дома ночную тьму…
… - Я сам этого захотел – словно прервавшись на полуслове, продолжил он свой монолог – и она рано или поздно ушла бы от меня… Так лучше будет, если это случится по моей инициативе. Мне решать, чему быть и чему не быть. Я старше её и я мужчина…
Он снова надолго замолчал, ходил по комнате, иногда останавливаясь перед окном, смотрел в темноту и вновь начинал ходить…
Я понимал его. У каждого из нас бывают в судьбе переломные моменты, когда кажется, что жизнь заканчивается, что впереди уже ничего светлого и радостного не будет…
Лёша неожиданно продолжил: - Наталья долго не могла поверить, что я её люблю. Да и для меня это было новостью – он грустно усмехнулся. – Я достаточно волевой и рассудочный человек и мне казалось…
В конце концов случилось так, что понял– без неё мне трудно прожить и день…
А она успела ко мне привыкнуть и её чувство постепенно стало обыденностью, угасало. Она уже не хотела ехать со мной в деревню, жаловалась, что я её никуда не беру с собой, хотя была занята с утра до вечера: то зачёты с экзаменами, то тренировки, то соревнования…
Наталья расцвела, обрела уверенность в своих силах, в своей привлекательности для других…
Отношения медленно, но неуклонно менялись. Чем больше я влюблялся и «тонул», тем меньше она ценила мои влюблённые жесты… Она стала необязательной - обещала после своих дел позвонить и не звонила. Обещала прийти и не приходила, ссылаясь на занятость и усталость…
И я решил, пока не поздно, взять инициативу на себя…
В один из вечеров, когда я ждал, а она не пришла…
Я позвонил ей сам и сказал, что нам лучше не видеться больше, что я завёл себе новую женщину…
И бросил трубку…
Это было месяца два назад…
Лёша надолго замолчал и потом криво улыбнувшись произнёс: - И как же я в это время мучился!..
Лёша потер глаза руками… - Началась бессонница. Я ходил днём шатаясь от усталости и нервного истощения как пьяный. Иногда готов был звонить ей и соглашаться на все унижения, лишь бы раз в неделю видеть её…
Но в последний момент что – то удерживало или мешало мне набрать её номер…
Печка разогрелась, пыхала жаром и Алексей снял свитер. Щеки его порозовели. Глаза лихорадочно поблескивали. Он вновь переживал уже прошедшее и грустил об утраченном…
- Я позвонил ей через две недели и сказал, чтобы она не мучилась ревностью и разочарованием, что у меня нет никакой женщины, что я это придумал, что я её люблю по – прежнему, но что не хочу дружбы с её стороны, а только любви...
Конечно я запинался, когда выговаривал слово любовь, потому что считаю его выражением чувства необыкновенного, почти смертельного, уверен, что любить способны единицы из сотен, а остальные, говоря «я люблю тебя» имеют ввиду, прежде всего чувство, которое испытывают к себе самим, и потому, для большинства надо бы проговаривать - «я люблю себя».
Я неистово хотел её видеть, и вместе с тем понимал, что нам лучше больше не видеться. Лучше для неё и наверное лучше для меня...
И потом была зима...
Я зверски уставал, приезжая на дачу, рубил дрова, топил печь, засыпал в два часа ночи и видел жуткие сны. Просыпаясь утром, во всём теле чувствовал усталость и ломоту в костях…
Одним словом из бодрячка, каким был совсем недавно я превратился в запущенного, страдающего приступами тоски, пожилого холостяка…
Лёша замолчал, теперь уже насовсем.
Он рассказал то, что хотел рассказать, но в конце рассказа уже, как все одинокие люди, жалел о том, что раскрылся мне, а я чувствуя его невольное недоверие, обиделся в свою очередь… Так бывает…
Я надеялся, что вечером мы сходим в гости на уху к доблестному подводнику, но просчитался – Лёша ударился в воспоминания. Конечно я ему сочувствовал, но здесь была история, в которой он сам был виноват. Ведь влюбился то он, что называется по собственному желанию. Вот и мучился. Так в жизни всегда бывает… А о том, почему он позволил себе влюбиться – он умолчал…
Вслух я говорил Лёше: - Ты ещё не старый и ты нравишься женщинам. Тебе надо переболеть Наташей. Это на год, не больше… Потом будет легче. Ты ошибся в одном. Ещё Пушкин писал: «Чем меньше девушек мы любим, тем больше нравимся мы им». Ты попросту отдался чувству… Это смело, это искренне, это благородно, но кто сейчас способен это оценить? – вопрошал я, а Лёша грустно качал головой…
Ему было плохо всё это время, последние месяцы – я это давно заметил, по его необычному равнодушию, ко всему, что было вне его переживаний, по его порой отсутствующему виду…
Я вспомнил его прежние шуточки, лукавые улыбочки, смешные каламбурчики – с ним раньше было весело…
Сейчас он сильно переменился и я понимаю почему. Однако за всё в жизни надо платить и потому…
Я ему просто искренне сочувствую, но ничем не могу помочь. Ему сейчас никто не в состоянии помочь. Даже Наташа. У них попросту всё заканчивается. Может быть ещё не кончилось, но…

… Время подходило к десяти. Мы конечно никуда не пошли. Лёша выговорившись немного оттаял и улыбаясь рассказал, что Иван Петрович, считается местным Дон – Жуаном…
- Тут осенью скандал приключился – посмеивался Лёша.. – Жена Иван Петровича уехала на курорт лечить печень, а к нему в гости, из соседней деревни зачастила Вера Петровна, их общая знакомая, одинокая дама. (Здесь все всех знают). Придёт, обед ему сварит, бельишко возьмёт постирать… А то Иван Петрович к ней в гости отправится. Да на несколько дней…
Ну, а ты сам видел, какой он шустрик и без предрассудков – Лёша засмеялся.
А тут жена раньше срока приезжает – говорит, что – то сердце по дому скучает. Приехала а Иван Петровича дома нет. Стала его искать, кто – то услужил, да всё и рассказал…
Вера Петровна, бывшая учительница - человек интеллигентный и уважаемый, но и это её не спасло. Жена Ивана Петровича скандал учинила, окна в доме «разлучницы» побила, оскорбляла плохими словами…
Я смеялся над Лёшиным рассказом от души, представляя бравого отставника в неловкой ситуации.
Лёша закончил рассказ уже из своей кровати…
- Вера Петровна в суд на жену Ивана Петровича подала, но его всё откладывают. Конечно скандал, смех на всю деревню, обида, но дело то не судебное…
Лёша зевнул и прокомментировал: - В Законодательном Собрании скандалы посмешнее бывают…
Я вскинулся и спросил – Что, тоже на почве?
- Нет – сдержанно улыбнулся Лёша. – Если бы? - и стал серьёзным. - Недавно моего шефа около дома бандюки избили - в больницу попал. Он говорит, что его запугивают, чтобы в «чужие дела» не лез. А он пытается разоблачить депутатов, которые и в Законодательном заседают и в частных фирмах подрабатывают… Голову ему пробили и рёбра сломали…
Мы ещё немного поговорили о работе Собрания, потом поставили будильник на два часа ночи и погасили свет. Утром, в шесть часов утра электричка уходила на Питер…
… В темноте зазвенел будильник. Я не спеша поднялся, и включил свет. Лёша заворочался и отвернувшись к стене продолжал спать. Включив плитку, поставил чайник. Достал продукты и разложил их на столе. Но есть не хотелось. Хотелось спать. Деревенский воздух, действует как снотворное…
Сделав бутерброды и заварив чай, я подошёл к кровати, чтобы разбудить Алексея. Он дышал тихо, с большими перерывами. Зубы и губы были плотно сжаты, мышцы тела напряжены. Я только прикоснулся к его плечу, а он уже открыл глаза и спокойно, будто и не спал вовсе, проговорил: - Да… Встаю…
Я извинился: – Мне жаль тебя будить…
Он заулыбался: - Что ты, что ты! Я уже выспался – и быстро начал одеваться… Надо отдать ему должное – что бы не происходило у него в душе, но держался он достойно.
Попив горячего, крепко заваренного чаю, вышли из избушки около трёх часов ночи. На улице была оттепель и на небе не видно ни одной звезды. Деревенская улица была хорошо освещена уличными фонарями, но спустившись с крутого берега на лёд, словно погрузились в спрятавшуюся под речным обрывом, ночь.
Шли медленно, щупая санную колею ногами Алексей шагал впереди и мне было не до разговоров. Втянувшись в ходьбу разогрелись. Остановившись на минуту, сняли из под курток тёплые свитера. Перейдя реку, задержались на высоком берегу - смотрели на оставшиеся позади, деревенские огни. Каждый в это время думал о своём. Я остался доволен поездкой: много впечатлений, много хороших разговоров и Лёша для меня стал ещё более близким и понятным человеком. Я стал его ещё больше уважать…
Выйдя на асфальт дороги, пошли не торопясь и разговор уже переключился на городские темы.
- Ты знаешь. – начал Лёша – чем больше я общаюсь с депутатами, тем больше хочется уйти с этой работы. И если бы не наша дружба с шефом, то я бы уже давно покинул «стены» Собрания - он широко улыбнулся.
- Его сейчас одного нельзя оставлять. А то, ведь он тоже живой человек, может бросить копать это «болото» и сделает вид, что его это не касается…

… Начался ветер прилетающий откуда-то из-за дальних полей и приносящий далёкие звуки собачьего лая. Лес на обочине стоял тёмной стеной и только изредка, вдалеке проглядывали серые прогалины. Помню, что пока шли сюда на Свирь, то видели на обочинах несколько домов, а сегодня тьма была непроглядная и потому дома прятались в ней как за занавесом…
Долго шли молча. А потом Лёша спросил: - А как у тебя дела на работе?
Я привычно стал перечислять чиновников районной администрации с которыми успел поругаться за последний год.
- Они работают только для себя – стал я объяснять. – Они работают на «государевой» службе, получают зарплату с наших налогов, но ведут себя как владельцы своих чиновных кресел. И если частный предприниматель, ошибётся в своём деле, он свою ошибку будет расхлёбывать рискуя личными деньгами, благополучием, а иногда, по нашим временам даже жизнью.
Сам знаешь, бандиты сейчас весь частный сектор контролируют. Государственные же чиновники ни за что не отвечают, «двигают» своих, заваливают работу и в конце концов, с них, как с гусей вода – знай себе штаты увеличивают и ещё гордятся, что за малую работу, получают большие зарплаты.
Это своеобразная «культура работы» в русских госучреждениях. При таком отношении - когда на конечный результат никто не обращает внимания, лишь бы бумаги и отчёты были в порядке - всё разваливается!
Я разгорячился. Пришла моя очередь исповедоваться:
- И вот десятки, сотни тысяч, миллионы таких горе – работников, ходят на службу, получают зарплату, выступают на совещаниях и семинарах, а дела идут всё хуже и хуже! И это ещё полбеды. Но они ведь угнетают всех несогласных, всё новое встречают презрительно – подозрительно и губят всё неординарное и направленное в будущее. И они ведь друг за друга горой стоят!
Я уже шёл по дороге первым и словно на автопилоте, разыскивал, чувствовал правильную дорогу.
- Они ведь, как плесень – скреби ножом, кипятком поливай, а ей хоть бы что. Только настырнее после этого становятся…
- Тот кто, начиная службу, сидел в общей комнате, смотришь уже обзавёлся собственным кабинетом, завёл секретаршу, повесил на двери табличку с часами приёма и всё. Его уже голой рукой не возьмёшь, даже если он дурак дураком, и взятки берёт ловко и привычно. А ничего не докажешь…
Я сделал паузу вглядываясь в тёмное пятно на обочине. А потом продолжил: - Рука руку моет. Они друг друга в районе хорошо знают. Зачем им лишние хлопоты и работа с новыми веяниями. «Неплохо живём и без инициативных людей «– как бы говорят они своим поведением…
Их завтрашний день не интересует. Они живут как философы – одним днём. Но разница в том, что они обыватели и потому глубоко о чём - то думать и не привыкли, и не научены…
Они знают одно - у них есть свои интересы, а интересы людей их совершенно не интересуют…
- Система! – заключил я, как обычно, горячась, разговаривая о чиновниках.
…На востоке появилась синеватая полоска и когда мы свернули с асфальта на станционный отворот, стало почти совсем светло. Сквозь серую плёнку ненастного утра, проглянули уже ненужные огоньки сонной станции…
Мы пришли раньше назначенного срока на полчаса. И стояли на платформе подрагивая от недосыпа и холодного ветра, дующего с востока…
Жёлтой звёздочкой, впереди мелькнула фара тепловоза и мимо с громом, скрипом и ветром пронёсся грузовой состав, оставив за собой тишину, лесное эхо и пустоту раннего утра.
Вспомнились стихи Бориса Пастернака из сборника «На ранних поездах»:

…Навстречу мне на переезде
Вставали вётлы пустыря,
Надмирно высились созвездья
В холодной дали января.

Вдруг, света хитрые морщины
Сбирались щупальцами вкруг.
Прожектор нёсся всей махиной
На оглушенный виадук…

Я читал, вспоминая слова с пятого на десятое, а Лёша слушая с восторгом говорил: - Хорошо! Как хорошо!
- Я ведь в Переделкино бывал зимой и представлял, как Пастернак не выспавшись, рано утром, стоял у переезда – там есть такое место, а мимо, с грохотом и стоном рельс, проносились металлические чудовища, пышущие горячим паром - паровозы. И страшно выл гудок…
...Незаметно вывернула из – за спины и мягко «подплыла» к платформе электричка...
Мы поднялись в натопленный вагон и заняли пустые скамейки в купе. Лёша устроился поудобнее и задремал, а я смотрел в окно, на пробегающие мимо станционные пустынные посёлки, тёмные еловые леса, широкие заледенелые реки, ещё засыпанные снегом…
Ближе к Питеру, вагон стал заполняться. Вошли и сели напротив, молодая пара. Она, в красивой, дорогой шубе, он, в замшевой куртке, без шапки. Она держала его за руку, смотрела влюблёнными глазами…
А он к этому уже привык, равнодушно поглядывал в окно и читал свою книгу. На очередной станции вошла их знакомая и он встал, поклонился и вновь сев, продолжил читать книгу, а подружки защебетали, обсуждая американское модное кино.
Тогда повсюду гремел «Титаник».
- А Леонардо Ди Каприо, ну просто душечка! – ворковала вошедшая и ей вторила её подруга. Молодой человек читал не отвлекаясь и я заметил, что это тоже американский переводной детектив…
На очередной остановке, в вагон, толпой вошли мрачные, не выспавшиеся дачники, возвращающиеся в город после выходных. Вскочил в вагон и книгоноша.
Прочистил горло и сладким баритоном, заученно заговорил: - Уважаемые пассажиры! Я приношу свои извинения, но в продажу поступила книга о новых злодействах крестных отцов мафии в Америке. Автор продолжает тему знаменитого американского фильма «Крестный отец».
Он решительно двигался по вагону, показывая обложку, с мужественно выглядевшим мужиком в шляпе и чёрным пистолетом в руке…
Книгоноша перешел в соседний вагон, так и не продав ни одного экземпляра, а я подумал: «Интересно, кто им эти зажигательные рекламные тексты пишет?»…
Электричка приближалась к Петербургу. Лёша перестал дремать и начал рассказывать, что материалы о институтском теннисе, он отправил в Москву и ждёт, когда там его напечатают. Он говоря это зевал и равнодушно поглядывал за окно…
...Мы снова становились городским жителями – болтливыми, скрытными, занятыми работой, и проблемами зарабатывания авторитета и денег…
Электричка, минуя грязную промзону, мягко вкатилась в большой вокзал и подошла к перрону.
Мы вышли вместе с суетливой, взъерошенной толпой, по переходу спустились в пыльное метро, быстро попрощались и Лёша мелькая в потоке людей длинноволосой бородатой головой, вскоре исчез в многолюдье. А я, чуть прихрамывая - болела нога от длинных непривычных переходов пешком - направился в другую сторону. Мне нужно было на правый берег Невы…
Лёша ушёл, а я поехал к себе на квартиру. Высадившись на Ладожской, обошел торговые ряды, купил себе продуктов и отправился «домой» В моей снятой на время квартире, после заброшенности деревенского дома, всё выглядело современно, чисто и ухоженно.
В своё удовольствие накупавшись в ванне, отогревшись от всех замерзаний на Свири, я приготовил себе поесть: сделал салат, поджарил лук с курочкой, заварил ароматный зелёный чай. Поел неспешно, читая что - то детективно – неправдоподобное и поэтому, не задевающее сознание…
Через время, я стал зевать и подумал, что можно пораньше лечь спать.
Засыпая долго вспоминал нашу поездку, видел грустное, умное лицо Алексея рассказывающего о своей любви…
Он для меня открылся с какой – то совершенно необычной в наше время, романтической, может быть даже трагической стороны, как человек героический, человек решительного действия и потому незабываемо, даже
как –то литературно обаятельный…
Тот, кто не видел такие лица в моменты откровенных разговоров, не ощущал исходящей от этих людей силы убеждённости, тот не поймёт, почему таких людей любят лучшие и замечательные красавицы, почему их уважают после одного взгляда на их не очень красивые, но мужественные лица, не только доброжелатели, но и враги, готовые сказать подобно китайским мудрецам, придумавшим надпись на надгробье врага: «Мы смиренно надеемся, что при вашем новом рождении, вы, когда-нибудь станете нашим другом и учителем»…
Его серьёзность, глубина внутренних чувств, оптимизм человека, верящего в добро и красоту, невольно заставляют задумываться о нашей собственной позиции в этом мире.
Лёша, несмотря на свою неухоженную внешность, невольно внушает симпатию всем окружающим и особенно женщинам. У женщин инстинкт на внутреннюю красоту, который, к сожалению почти совсем утрачен мужчинами.
Лёша своим существованием заставляет меня поверить, что пока такие люди живут на свете, не всё потеряно для этого мира…

… С той поры, прошло много времени. Я давно живу в другой стране…
У меня новые друзья, а если честно, то их нет вообще. Знакомые конечно есть, но…
Я иногда вспоминаю жизнь в России и почти каждый раз вспоминаю о Алёше Сергееве и переживаю - как он там сегодня поживает…

...Недавно, через русских приятелей, я узнал, что Алёша трагически погиб.
Вот как это было…
… Он ехал одним из последних троллейбусов со дня рождения своего приятеля…
Троллейбус был почти пуст. На переднем сиденье видна была фигурка девушки, старающейся быть незаметной. На задней площадке веселились подвыпившие молодые хулиганы. Они со вкусом матюгались и подначивали друг друга заняться девушкой.
Они были совершенно уверены, что ни водитель, ни длинноволосый бородатый мужик не помешают им. Их кожаные куртки были как униформа, показывающая , что они принадлежат к бандитам, или «косят» под бандюков…
Наконец один из трёх хулиганов пошатываясь прошёл по проходу вперёд и сел рядом с девушкой…
- Подвинься дорогая! - проговорил он решительно и дохнул ей в лицо чесночным перегаром. Девушка молчала и сжавшись в комочек, смотрела замершим взглядом перед собой…
Лёша наблюдая за этой сценой подумал. «Бандюки конечно от неё не отстанут, если их не напугать…»
Он тяжело задышал, лицо его побледнело… Решительно сжал зубы и крикнул через весь троллейбус» - Оставьте девушку в покое или я позвоню в участок!
Он пошарил правой рукой по карманам, словно ища мобильник…
Один из хулиганов дёрнулся, воспринимая реплику одинокого пассажира, как оскорбление: – Ну ты, мужик! Сидишь и сиди. Тебя не трогают и молчи!
Девушка, в этот момент вскочила и подошла к выходу…
- А мы тебя проводим – проговорил третий, до сих пор молчавший бандюк…
Лёша решительно встал и прошёл к передней двери и остановился рядом с девушкой, словно прикрывая её своим телом от разгорячившихся хулиганов…
Троллейбус затормозил, остановился на следующей остановке, девушка выпрыгнула почти на ходу и побежала через сквер к ближним домам.
Лёша собрался остаться в троллейбусе, но бандюки окружили его и хватая за полы пальто, матерясь гоготали: – И мы выходим браток. Ты в рот – компот, шибко смелый! Вот и выйдем, поговорим…
Один из хулиганов протиснулся вперёд и соскочил на асфальт, двое напирали сзади…
Лёша вынужден был сойти вслед за ним. Водитель в кабине видя всё в зеркало, молчал и делал вид, что его это не касается…
И только Лёша ступил на землю, как увидел, что первый бандюк, не поворачиваясь к нему, наотмашь взмахнул левой рукой и он получил тупой удар в груд.
Ступив по инерции ещё два шага вперёд, Лёша почувствовал, как по груди, под одеждой потекло что – то горячее и липкое. Отставшие бандюки с гоготом, вынырнули из-за его спины и почти побежали прочь, матерясь и размахивая руками…
Девушка к тому времени уже скрылась из виду, мелькнув последний раз тоненьким силуэтом, исчезла межу домами…
Лёша стоял пошатываясь и никак не мог понять, чем мог его ударить первый бандит. Он сделал несколько шатких шагов вперёд, понял, что теряет сознание и из последних сил, подойдя к тонкому деревцу, растущему рядом с остановкой, обхватил его руками и так замер, слушая всё происходящее в его раненном теле, словно со стороны…
Затем, утратив чувство реального мира, потерял сознание, зашатался и упал под дерево…
Машины, проезжавшие в этот поздний час мимо, освещали его тело светом своих фар. Некоторые водители замечали лежащего под деревом человека, но ни у кого не вызвала сочувствия, скорчившаяся фигурка, под деревцем.
Все уже привыкли и к пьяным на улицах, и к бомжам, которым негде было ночевать. Знай они, что человек лежащий под деревом умирает – они наверное бы остановились, позвонили в скорую помощь… А так…
Лёша, не приходя в сознание, умер от потери крови под утро, через несколько часов после ранения…
Бандюк, ударивший его в грудь ножом, делал это не первый раз и потому, нож был направлен точно.
Утром, пожилая женщина пришедшая на остановку, заметила тело, нерешительно подойдя поглядела на почерневшее бородатое лицо мёртвого Алексея Сергеева и стала махая руками и что – то истерично вскрикивая, останавливать проходящие мимо легковушки...
Наконец один из водителей тормознул. Выслушал сбивчивый испуганный рассказ женщины стараясь не приближаться к телу, позвонил по мобильнику и вызвал скорую…
Вскоре, с воем сирены подъехала милицейская машина.
Осмотрев труп милиционеры, опросив женщину и водителя и записав номера телефонов, отпустили их, а сами остались ждать машину скорой помощи…
...Над городом, над страной, над всем миром занималась мутно – серая, осенняя заря. На посветлевшем горизонте, проявились серые, тяжёлые тучи и на порыжевшую, спутанную траву сквера упали несколько капель начинающегося дождя…

Октябрь. 1998 год. Лондон. Владимир Кабаков




Праздники. Пьеса для чтения.

Пьеса в трёх актах


Первый акт.

Квартира в пригороде. Сергей просыпается на диване. Смотрит на часы. Садится и произносит цитату – поговорку: «Кто рано встаёт – тому бог даёт». - Каков однако великий и могучий русский язык! (Комментирует для себя)
- До чего же глубоко и по человечески – мудро… (Смеётся. Смотрит на часы)

- Ого. Уже десять часов. Опять проспал. Говорил же себе, что надо пораньше лечь спать… Опять зачитался. «Дао Де Дзин» меня затягивает как подвыпившего буддистского монаха. Казалось бы какое отношение Лао – Дзы имеет к нашему пригороду. Оказывается и здесь его афоризмы работают…
Он говорил: «Хотеть – ещё не значит делать!»
Странно, но русская поговорка, которая сегодня определяет всю нашу либеральную жизнь: «Хотеть не вредно», пожалуй и есть переложение с китайского на русский…
(Встает. Одевается и на ходу продолжает) - Однако Россия имеет свои авторитеты… Правильно говорил полковник Скалозуб у Грибоедова, о книгах: «Собрать бы их, да сжечь!»

Заправляет диван, выходит на кухню. Стук во входную дверь…

Сергей – Входите, не заперто! (Входит Ирка с подружкой Таней)
Ирка – Привет Попов!
Сергей иронично – Привет птичка. (Целует её в щеку.)
Ирка – Знакомьтесь. Это моя подруга Татьяна. Мы вместе учимся. (Тане) А это Попов. Я тебе о нём много рассказывала. Смотри, осторожнее с ним… (Смеётся… Достаёт из сумки пакет) – Позволь незабвенный Попов поздравить тебя с маленьким юбилеем. (Разворачивает пакет, вынимает пластинку и отдаёт Сергею.)

Сергей – Ого, Ириша. Это как раз то, что мне сейчас нравится. «Мотеты» Брукнера. У меня от них крыша едет. Особливо если после бессонной ночи.
- Я тебя Ириша за то и люблю, что ты умеешь подарки делать… А что касается юбилея, то он совсем не маленький. Кажется, лучшая часть жизни уже прожита…
Ирка оглядывает кухню.
– Слушай Попов. А почему ничего нет для праздничного стола?
Сергей – А я вот сейчас сажусь, и начинаю чистить картошку, а ты лапочка помогай. Скоро Лялька должна подойти. Она пораньше обещала…
Стук в дверь. Сергей открывает и входит Лялька, с букетом цветов.

Лялька. – Поздравляю тебя Серёжа. (Вручает букет, целует) – А тут ещё. (Разворачивает пакет) Пуловер!..
Сергей тут же одевает пуловер. Осматривается – Лялька! Ты просто волшебница. Ну прямо как на меня вязано… (Целует Ляльку)
– А как ты размер угадала?
Лялька – Очень просто. По памяти!.. (Все смеются)
Сергей – Девчонки! Вы уж сами решайте насчёт праздничного меню, а я картошку чищу. (Ставит пластинку и под торжественную музыку чистит картошку. Девушки подвязав передники начинают чистить лук, морковь и так далее… (Свет на сцене гаснет…)

Снова квартира Попова. Приходят гости: Репин с женой Анкой, Лопатин с женой Галкой, потом Афродитов с Линой, потом брат Сергея с приятелем и двумя девушками. Симон с гитарой. Все принимают участие в приготовлении закусок…
Симон – У тебя Попов, как обычно - самообслуживание?
Сергей – На этом стоим. После революции, как известно, господ упразднили… И нам, тоже надо барские привычки оставить…
Входит Ефимов. – Попов! Можно тебя на минутку?..
Сергей и Ефимов уходят в другую комнату.
Ефимов – С днём рождения тебя, Серёга! Я вижу у тебя настоящий праздник…
Сергей – Проходи, раздевайся и принимай участие. Хочешь хорошо закусывать, участвуй в создании праздничного стола…
Ефимов перебивает – Я принёс тебе то, что ты просил…
Сергей, прикрывая дверь – Ну ка, ну ка показывай…
Ефимов проверяет дверь, отворачивается, вынимает что то из - за пояса и отдаёт Сергею.
Сергей разворачивает бумагу и держит наган на ладони… Потом, прокручивает барабан с угрожающим металлическим щёлканьем…

Сергей. – Работает! (Любуется на пистолет) Пистолет системы «Наган». Классная вещь и как всё военное имеет хищный дизайн… (Открывает платяной шкаф ключом и кладёт наган в карман пиджака.) Ты не беспокойся! Как договаривались, отдам тебе через неделю. Патроны мне пообещали принести тоже…
(Неловкая пауза) – Ну пойдём. Я тебя со всеми познакомлю.
Вводит Ефимова в столовую.
Сергей – Внимание девушки! Виктор Ефимов. Недавний доблестный пограничник. Не женат. Рекомендую…
(В квартире по прежнему звучат «Мотеты» Брукнера…»
Ирка – Попов. У тебя сегодня музыка не та. Пойдём ко мне сходим, за пластинками. Здесь же рядом. А у меня и Джордж Майкл и Гребенщиков есть...
Сергей – Надеюсь гости без меня не успеют соскучится… Лялька! Ты старшая по батарее… Мы быстро…
(Сергей и Ирка уходят. На авансцену выходят Галя Лопатина и Лина. Закуривают).
Галя – Попов сейчас Ирку точно «трахнет».
Лина вздыхает – Он похоже никого не пропускает. (Делает паузу) А точнее его никто не пропускает… И как только Лялька терпит… Я её как - то видела у Лопатиных, когда она его полдня дожидалась. Сидит на качелях на детской площадке и мечтает о нём… Забавный характер…
Галя меняя тему – Лина, а где Юрка?
Лина. – А я не знаю. Я его прогнала… Вот попросила Афродитова привести меня сюда…
Галя с подтекстом – Понятно… Я знаю, что Афродитов в тебя со школьных времён влюблён. Ты не боишься, что он сегодняшний поход, как аванс воспримет?

Лина смеётся – Я сейчас уже ничего не боюсь… А что касается Афродитова, то я знала это ещё в школе, но когда Юрка появился, то мне не до чужих любвей было. Кстати, ты помнишь, Афродитов у меня на свадьбе был?
Галя – Помню его лицо, когда он на тебя смотрел… Я думала, что он мог и застрелиться там, если бы было из чего… Он тогда ещё напился…
- Лина вздыхает – А сейчас его чувства мне совсем не опасны. У меня, к несчастью, другое на уме…
Сергей и Ирка возвращаются…
Галя в сторону – Быстро они управились…
(Сергей ставит Майкла Джорджа, который что – то лирично напевает по-английски).
– Надеюсь это большинству понравится… (Через паузу) - Ну а теперь, господа – товарищи, за стол. Лялька докладывает, что закуска в основном готова…
(Все рассаживаются за стол.)
Сергей, иронизируя напевает. - Пить будем и гулять будем, а придёт время – умирать будем… (Смеётся) Кавалеры, ухаживайте за дамами. У всех налито? Я хочу на правах хозяина и именинника произнести тост. Можно?
Все – Можно, можно.
Сергей – Я поднимаю бокал, за вас, моих гостей, за возможность всех увидеть вместе. И конечно же за весну, которая обещает новые возможности… (Все смеются). - Вы меня не так поняли. Я имел ввиду походы в тайгу… (Все снова смеются).
Выпивают и закусывают…
Симон – Ну, закуска первый класс, как в ресторане «Ангара». (Все смеются)
Сергей – Это наши девчонки – рукодельницы… Ну почему у нас многоженство запрещено? (Все смеются)
Симон саркастически – Мне кажется тебе просто грех жаловаться. (Встаёт)
- Ну, теперь наверное и гостям слово сказать можно. (Оглядывает гостей). Мы все рады за тебя Попов и выпивая этот бокал, хочется пожелать тебе всего того, что ты сам хотел бы себе пожелать: и интересных походов, и новых книжек по китайской философии, и новых побед на футбольных полях! (Через паузу) – Но не только на полях… Смеётся и выпивает.
Сергей - Это что за намёки! Мы с Лялькой... (Снова смех)

Репин. – А я хочу алаверды… (Наливает рюмку водки.) – Я хочу рассказать одну историю. Мой знакомый, как то попал сюда в пригород, ночью девушку провожал. Ночевать его не оставили, а время двенадцать, автобусы ходят очень редко…
А наше предместье известно своими хулиганами. На улице темно и страшно, хмель прошёл. Мой знакомый, университетский преподаватель, ничего тяжелее ручки в жизни не поднимал. А к нему из темноты, вдруг подходят несколько парней угрожающего вида.
Он понял, что бить будут и тут вспомнил, как я ему про Попова рассказывал. Вот он возьми и ляпни: Мужики, а я Попова знаю! Эти ребята и пальцем его не тронули, а проводили до остановки и мелочи на билет дали…
И я хочу выпить за Попова, за его авторитет. Он ведь в жизни ничего не боится. Даосов уважает, в леса ходит, сидит дома книжки почитывает, да иногда нас защищает от хулиганов…
Ну, в общем, за тебя Серёга… (Все выпивают и стуча вилкам по тарелкам, бодро закусывают).
Лопатин встаёт. - Господа – товарищи! Позвольте мне… У меня похожая история есть… У всех налито?
- Прошлой весной, местная шпана, меня на пути из универа прихватили, и в лужу запинали… Развлекались… А потом под окнами стояли и горланили весь вечер, на драку провоцировали, дочку маленькую пугали.
Серёга, в то утро из лесу шёл, и по пути зашёл… Как узнал про это, так лицом побелел. Мы в тот же день прихватили их верховодов, и поучили их так, что после этого, самый их главный дома несколько дней не ночевал… Боялся, что Попов придёт с ним разбираться…
Вот тогда я понял, насколько, эта братва Серёгу боится и уважает… Думаю, что это не просто заслужить…

Сергей – Они меня боятся из – за моей вежливости. Я на них ни разу голос не повысил и не выругался нецензурно… (Общий смех)
Лопатин – Вот и я говорю – давайте выпьем за вежливого Попова… (Выпивает)
Анка Репина. - А можно от женской половины тост? (Все – можно, можно…)
Анка – Я хочу поздравить Серёжу и пожелать ему всего, всего…Ведь он друг женщин… (Смех, реплики: Всех женщин мира…)
Анка - Не смейтесь… Я помню, когда нас с Валерой выселяли из квартиры, он нам помогал переезжать, наши вещи на телеге по всему посёлку возил и шкафы большие один таскал… Давайте все за него поднимем и выпьем… За…за хорошего человека. (Все встают и пьют)
Ирка – Пусть он теперь нам о лесе какую-нибудь историю расскажет… (Все – просим, просим…)
Сергей – Можно я сидя… Вы конечно все знаете историю, как здесь под городом, в тайге меня рысь напугала. (Все смеются). Но у этой истории было начало. Я тогда служил на Дальнем Востоке, тоже в лесу. А там рысей было немеряно, потому что охота запрещена. И вот, сменившись с дежурства в два часа ночи, я иду из капонира в казарму, а около казармы рысь, страшным голосом кричит и кажется, что по казарменной крыше ходит… Их там на острове много было…
Я взял в руки фонарь металлический, а он на утюг немного похож да и весом килограмма полтора, застегнул шинель толстого сукна наглухо и решил с нею сразиться. Вспомнил вдруг Лермонтова и поэму «Мцыри» и подумал, а чем я хуже?!
Подошёл шагов на десять к кустам, фонарь выключил, чтобы лучше в темноте видеть, а рысь в чаще рыкает, от злобы кашляет, давится, но не уходит, ждёт пока я на неё нападу. Тут я остановился, постоял в темноте, и что - то мне не по себе стало. Думаю: «Да пущай живёт. На кой она мне?» (Смеётся)
Ефимов – Струхнул значит?
Сергей – Значит да… И тогда я понял, что я не Мцыри. Слабо мне… (Все смеются)
Афродитов вскакивает – Я хочу выпить за Попова, потому что он из нас самый естественный человек. Всегда сам по себе и собою остаётся…
Я помню, когда ему было шестнадцать лет, то ему родители купили новое пальто, модное такое, в клетку. И он сразу стал очень важным. А под пальто были какие - то шаровары и стоптанные ботинки. А он такой довольный… (Смеётся.) Ты помнишь, помнишь!..
Сергей делает строгое лицо – Не срами меня. Я этого не помню… (Все смеются и Сергей больше всех). – Эх, святые времена! Я помню, как Васька Карась, местный хулиган и двоечник, по весне, гонит рядом с девчонкой на велосипеде и она его спрашивает: А зачем вы хотите со мной познакомится?.. А он ладошкой нос утёр и так гордо отвечает: Да просто, для интриги…(смеётся) А он ведь говорить почти не умел, но в нужный момент нужное иностранное слово нашёл… (Все громко хохочут)
Сергей – Господа! А теперь танцы, до следующего захода за стол…
Выходят из за стола и танцуют. Сергей в коридоре подходит к Ефимову, который пьян и покачиваясь курит.
Ефимов – А ты Серёга почему не пьёшь?
Сергей шутливо – Управляя людьми и служа небу, лучше всего соблюдать воздержание. Так говорил Лао – Дзы…
Пьяный Ефимов Сергею. - Вот ты всё хи – хи, да ха – ха… – А ты не знаешь, что значит лежать в снегу не поднимая головы, когда пули совсем рядом свистят так противно. Кажется, что уже следующая в тебя попадёт точно. А потом слышишь, как Мишка рядом захрипел и кровь горлом забулькала…
Сергей – Давай об этом после. Это слишком серьёзно, чтобы об этом вспоминать между танцами…
Ефимов – Да, серьёзно! Думаю, что никто здесь не может понять насколько это серьёзно!
Сергей. - Ну отчего же. Я знаю одного паренька, он в Афгане служил. Его в задницу ранило, когда он из подорвавшегося БТР-а выпрыгивал. Говорит показалось, будто молотком ударило, а потом вдруг штаны намокли и в сапог натекло… Он весёлый парень…
Ефимов – Это кому как… А меня армия просто изуродовала. Я и сейчас никак не могу отойти. Не могу приспособиться к гражданской жизни…
Сергей – На меня армия тоже подействовала, только в другую сторону. Там, я как в монастыре, вдруг начал понимать насколько хорош и красив мир, в котором мы живём. Именно там, пройдя рабство личной несвободы и вернувшись домой, поклялся без клятв (смеётся), у даосов такое бывает… что я теперь буду ценить каждый день, каждый час обрушившейся на меня свободы… И с той поры я живу весело…
Ефимов – Ну тогда тебе хорошо…
Сергей – Ну пошли, пошли танцевать. Потом как-нибудь поговорим, в лесу, у костра… А здесь не то место… (Уходят)
Снова Сергей в другом конце сцены, разговаривает с Иркой и Настей.
Сергей – Я вчера читал до трёх часов. Утром проснулся и думаю – книги это зло. Столько времени отнимают. К тому же проспал.
Таня вступает в разговор – Ну это вы зря. Книги – это ведь как учитель…
Сергей – Я считаю, что книги – это опиум для народа. Отвлекают от создания материально – технической базы жизни…
Ирка – Да не верь ты ему. Он книжки читает с утра до вечера. С детских лет…
Сергей – Я же говорю, что это зло… Может быть поэтому моя личная жизнь не устроена
Ирка – Ох, Попов! И почему ты не женишься?
Сергей смеётся – Долго рассказывать… (Уходит, танцует с Лялькой)
Ирка к Тане – Я его знаю с шести лет. Он тогда лежал в больнице, в которой мамка работала медсестрой. Так он там среди детей устроил соревнования, кто быстрее свой обед съест. Доктора, его благодарили, за это, а родители просили его подольше не выписывать.
Таня – А что с ним было?
Ирка - У него какие-то осложнения были после ревматизма. Говорили, что он умереть может. Но всё как видишь обошлось…
Ирка – Давай я тебя лучше с Симоном познакомлю… Он журналист и работает где то в университетском издательстве. Он - поэтическая личность. А Сергей - это слишком, он не для тебя…
Таня – Что значит слишком?
Ирка – Ну это значит опасный… Голову можешь потерять, если он тобой займётся… (Смеётся) Я думаю здесь каждая вторая девушка по нему тайно или явно с ума сходит…
Таня – Ой, как интересно!
Ирка. – Ну пойдём Таня за стол. Я видела, что Симон на тебя глаз положил… (Уходят)
Афродитов выходит на кухню покачиваясь – Я кажется перебрал – (Пьёт воду.)
Входит Репин. – А ты чего не танцуешь. Там столько девушек сидит.
Афродитов – Да я, чегой-то запьянел. Сам не заметил, когда лишнего на «борт» взял. Попов, как обычно, всех завёл своими тостами…
Репин – Да, когда он в ударе невозможно остаться равнодушным…
Откуда в человеке столько энергии. Ведь по лесам как леший в одиночку, да по ночам ходит. Что его там притягивает? Я вот тоже с ним хочу разочек сходить…
Афродитов – Он мне объяснял, что после армейской неволи понял красоту буквальной свободы. А в лесу – говорит он – подлинная свобода и есть. Сам собой распоряжаешься… И потом, он что – то говорил о Боге, которого можно встретить на границе природы и человеческого бытия… Но для меня это малопонятно… (Снова пьёт воду)
Афродитов продолжает - Я один раз с ним ходил. Ему хоть бы что, а я уже идти не могу… (Ходит по кухне и массирует живот)
Потом правда отошёл у костра. Почти всю ночь сидели разговаривали… Но утром – едва на ноги встал… (вздыхает) Уж лучше дома, за книжками с приключениями. Можно чайку попить… И ходики так мирно тикают.
Репин – А ты ведь с родителями живёшь?
Афродитов - Да. Отец болеет. Он ведь уже старенький. Я – поздний ребёнок… Иногда приходится за ним присматривать. Он ведь тоже ночами не спит, читает, или пишет. Пишет книгу воспоминаний. Он, войну в штрафбате начинал. Один, из всех, с кем воевал и выжил…
Репин – А как же он попал в штрафники?
Афродитов – Он до войны был водителем танка, на котором маршал Блюхер ездил. Когда Блюхера арестовали, то и отца загребли. Говорят – что враг народа, что не мог не знать, о связи Блюхера с японцами, а если знал и молчал, то значит заодно. Просидел он несколько лет в лагерях, а потом на фронт попросился. Взяли в штрафбат, вину искупать. После войны демобилизовался, весь в шрамах. Восстановился в партии…
Репин – Романтическая история с хорошим концом. А я думал их всех после войны в Казахстан…
Афродитов словно не услышав продолжил – На заводе его председателем парткома выбрали. Он ведь в лагерях с большими людьми сидел. Политически подковался… Сидит читает переписку Сталина с Рузвельтом и говорит посмеиваясь: «Жизнь всё по своему выстраивает. Вот если бы не лагеря, то я бы так таёжником и остался…» Он ведь откуда то из Уссурийского края…
Входит Попов – А вы чего тут скучаете?
Репин – Да вот, наверное кому - то скоро и крепкий чаёк с солью надо будет пить.
Попов – Кто пить не умеет, тот не гусар… Однако, если плохо будет, укладывайся в спальне на постель… (Уходит назад насвистывая)
(Афродитов страдальчески морщится.)
Ефимов – Зато Попов сегодня в ударе. Со всеми сразу танцует, а девушки в очередь выстраиваются. Хорошо Лялька не ревнивая… Галя Лопатина, так просто на нём повисла…
Афродитов - Ты Ефимов много по сторонам смотришь. Иди да сам танцуй…Ты не на границе. (Смеётся). А ведь праздник большой. Попову двадцать пять стукнуло…

Поздняя ночь. Лина уходит домой. Сергей выходит её провожать…
Лина – Я тебя Попов хотела персонально поздравить, но ведь к тебе не пробиться… Поклонницы одолели…
Сергей – Ты преувеличиваешь. Я просто друг женщин… Другое дело, что я их очень понимаю. Ведь мужики всегда «сами с усами». Ничего не знают, ничего не чувствуют, а своё я впереди всех ставят… С ними неинтересно… Они, мужики всегда телом, а не душой озабочены. Норовят от девушек своего добиться, а это пошло и не эстетично, когда без большого чувства…
А я вижу во всех частичку тела Будды. В этот раз кто - то родился женщиной. В следующей жизни будет мужчиной. Для меня женщины – тем хороши, что даже если они тебя не понимают, то стараются понять, чувствуют…
Лина – Ты всё смеёшься, Попов, а на душе у тебя вижу не очень весело.
Сергей – Не надо об этом. Всё суета и томление духа. Мне кажется о подлинно серьёзном можно только с улыбкой говорить. Иначе жить очень тяжело. Кругом драматизм разлит, а люди просто этого не видят… До поры, до времени.
Лина – Я знаю, тебе жить не просто. Но хорошо, что ты есть. Это многим твоим настоящим друзьям помогает жить…
Сергей - Вот спасибо. А я и не знал, что ты такая серьёзная…
Лина загадочно – С некоторых пор стала задумываться…
Ирка появляется – А вот вы где! Там Симон собирается петь…
Лина – Ну я пошла…Ещё раз поздравляю… Афродитову не говорите, что я ушла. Мне тут рядом… И потом, за ним уже одна молоденькая девочка ухаживает…(Уходит)
Сергей – Действительно, Афродитову сейчас хорошо. Он лежит, на кровати в спальне, чуть живой, а новую знакомую за руку держит…
Ирка – Афродитов, хороший человек, но почему - то его девушки не любят… Вот и рад сочувствию…
Сергей – И для меня это загадка… (Смеётся невесело)
В переднюю выходят Лопатины. Прощаются и уходят.
Лопатин жмёт руку Сергею. - Поздравляю старик… Четверть века - это дата…
Сергей прощаясь целует Галю в щёчку. (Лопатин и Галя уходят) Потом, Галя вдруг бегом возвращается и крепко целует Сергея, а потом убегает…
Ирка – И эта готова!
Сергей – Ира! Быть злой нехорошо…
В другой комнате Симон разговаривает с Таней…
Симон – А я ведь тоже музыкальную школу закончил. Только по классу гитары…
Таня – А правда, что вы и стихи для песен пишите?
Симон – Иногда, но очень редко. Как - то стеснительно рядом с Высоцким или Визбором. И потом они уже обо всём написали. Есть ли смысл повторятся…
Входит Сергей – Афродитову плохо. Он ведь не пьёт. Вот не зная меры и перебрал…Ну что Симон, время для песен настало?!
Симон берёт гитару и налив рюмку водки выпивает…Потом настраивает гитару…
Симон - Я хочу спеть песню Высоцкого для начала. «Идёт охота на волков…», и хочу это посвятить Попову. В тебе старик, - обращается к Сергею - есть то, чего ни в ком из нас нет. Ты похож иногда на волка, а иногда на охотника…
,А в нас в большинстве только охотник сидит, да и тот любитель…
Симон начинает петь голосом Высоцкого:

Рвусь из сил и из всех сухожилий
Но сегодня – опять, как вчера,-
Обложили меня. Обложили!
Гонят весело на номера!


Из – за елей хлопочут двустволки-
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Припев - Идёт охота на волков. Идёт охота!
На серых хищников – матёрых и щенков.
Кричат загонщики и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука!
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.
Видно в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали – «Нельзя за флажки!»

…Во время песни, пьяный Попов начинает хрипло подпевать…
Симон умолк и какое - то время все молчали…
Симон – Я помню, как мы с Серёгой, на Байкале жили. Приехали на неделю, а прожили почти месяц…
С ним хорошо. Он молчит, но когда надо, говорит по делу… (Выпивает рюмку водки не закусывая.) Продолжает - Времена были хорошие. Да и туристы - народ душевный…
Сергей подхватывает тему - Там Симон был в качестве солиста и главного нашего снабженца продуктами. Вечером его приглашают на концерт, попеть, а я в качестве администратора и грузчика. Во время ночных концертов у костра, Симону от души и чарочку подносили, а иногда и мне с «барского плеча» перепадало.
Ночью, мы в нашу палатку возвращались с «добычей» – Гонорар за выступление, мы съестными припасами брали. Симон, как глава компании и солист, несёт гитару, а я - излишки продуктов, подаренные нам добросердечными туристочками.
Симон – Да… Тогда я отъелся и отдохнул на целый год вперёд. А Серёга загорел как негр. На нём, как на вороном жеребце, чернота отливала синеватым блеском…
Симон наливает рюмку выпивает и берёт гитару – Ну а теперь - все негромко вместе: (Играет и все поют)

То взлёт то посадка, то зной, то дожди.
Сырая палатка, и лучше не жди.
Идёт молчаливо в распадок рассвет.
У ходишь – счастливо. Приходишь- привет…

Все поют вполголоса… Сергей встаёт.
Обращаясь к Симону – Я чай поставлю… (Выходит на кухню. За ним Ефимов…
Ефимов – Слушай Серёга… Я о таких вечерах мечтал в армии. Здесь, у тебя все какие-то добренькие. А в армии я привык, чтобы не унижаться, самому надо унижать, чтобы тебя боялись…
Сергей – Я был в армии, и требовал от своих сослуживцев, чтобы они молодых не смели трогать. Один раз даже поддал, своим годкам, за то, что они обкурились анаши у соседей «флотов» и в казарме после отбоя, когда молодые спят без задних ног, попробовали устроить вечеринку.
Назавтра, когда оба проспались, прощения у меня просили…
Но когда я уходил на гражданку, наша «смена» за моей спиной говорила молодым: «Вот Попов уйдёт, мы с вами будем разбираться».
Но, думаю это они просто пугали молодых. Ведь всем лучше, когда люди живут как друзья или хорошие знакомые…
А уж на гражданке, жить можно припеваючи, потому что ты здесь на свободе…
А в армии меня несвобода, на всю жизнь достала. Я думал, приду домой, лягу на кровать и буду трое суток лежать не вставая, и в потолок плевать…
Ефимов – Ну и как?
Сергей – Да куда там. Только появился на пороге, прибежали все друзья… По дороге кто - то меня узнал. Я же в армейском был. Всю ночь сидели разговаривали…
Оказывается меня здесь ждали. Я только сейчас понимаю, что для меня армия, как монастырь для монаха… (Вздыхает)
Это было время испытаний… иногда очень полезных. Я сегодняшних молодых не понимаю. Они от армии увиливают, а это ведь как высшая школа жизни… Недаром в Англии аристократы своих детей до сих пор в интернаты, учиться отправляют.
- Ну пойдём чай пить, да будем укладываться, кто – где. Уже утро…
Свет гаснет. Занавес…

Наступает рассвет. Спальня в квартире Попова
Лялька спит. Сергей поднимается, проходит к закрытому шкафу, достаёт наган, Берёт патрон из стола, вставляет в барабан и прокручивает его.
Лялька ворочается в постели. Сергей выходит в смежную комнату.
Сергей говорит вслух -Ну, наконец - то я один… Все разошлись по домам, а Лялька спит. (Подходит к окну)
- Двадцать пять лет – это существенный возраст… Жизнь даёт мне много больше чем другим: любовь женщин, здоровье, свободу, которая конечно внутри нас.
Поэтому, лучше умереть сейчас, чем длить это, постепенно утрачивая всё, чем я обладаю сегодня. Как сказал, один из эсеров – террористов, когда его приговорили к смерти: «Какая разница когда умирать. Две тысячи несъеденных обеденных котлет – небольшая потеря для мира».
Однако просто покончить с собой, было бы проявлением трусости перед жизнью и сентиментальностью. Но попробовать хочется…
Как там, в «Пиковой даме»: «Сама судьба нам мечет банк…» (Прокручивает обойму, поднимает пистолет к виску и нажимает на курок. Звучит сухой щелчок и Сергей пошатываясь опускает наган) - Значит сегодня не судьба!
Он вновь прокручивает барабан и прицелившись в угол, нажимает на курок… Звучит выстрел и Сергей прячет пистолет в шкаф. Вбегает растрёпанная, испуганная Лялька.
– Серёжа! Что случилось?!.
Сергей - Ничего страшного. Я уронил утюг на кастрюлю. Оттого такой гром…
Я думал ты крепко спишь… (Обнимает её за плечи) Пойдём спать лапонька… Сегодня уже воскресенье.
(Уходят) Свет на сцене гаснет. Занавес…

Конец первого акта.

Свадьба… Зал столовой, которую сняли родители Симона для его свадьбы с Таней. Попов был свидетелем со стороны Симона и готовит зал к приезду жениха и невесты. Он поправляет букет цветов во главе стола.
Сергей – Сейчас должны подъехать… Декламирует: «Уж тройки звенят бубенцами…»
(Шум за сценой.)
Сергей – Идут. (Подходит к магнитофону и включает марш. Появляется Симон и Таня в праздничных одеждах. За ними родители, гости… Рассаживаются за столы. Отец подзывает Сергея.)
Отец Симона – Сергей! Ты за музыку отвечаешь?
Сергей – Я…
Отец – Неужели трудно было найти свадебный марш Мендельсона? Это ведь событие на всю жизнь!
Сергей – Я старался, но… И потом это тоже марш хороший. И вы же знаете Александр Александрович - чтобы событие запомнилось, надо чтобы что то было не так…
Отец – Если взялся отвечать за музыку, надо дело доводить до конца…
Сергей – Ну, вы знаете, я ведь не Ди – Джей. Я всё это по частям собирал: Магнитофон у одного друга, записи у второго…И сам всё привёз. На себе…
Я то вообще Шопена предпочитаю. Извините…
Уходит и садится за маленький стол, рядом с Линой.
Лина – А ты что Попов, не с новобрачными за столом сидишь?
Сергей – Так мне удобнее.
Лина, будь другом, принеси с того стола коньяк, а нашу водку взамен поставь. Будем пить приличную выпивку, а музыку пусть другие крутят. Я её принёс, а они пусть крутят, что им нравится…
Лина встаёт и приносит коньяк.
Сергей постепенно веселеет – У советских собственная гордость.
(Наливает себе и Лине) - Им видите ли марш Мендельсона подавай. А где я его возьму, если все кругом вдруг захотели женится? (Поднимает рюмку чокается с Линой и выпивает).
Сергей – Мне Мендельсон иногда противен. Слишком он оптимист. К тому же романтик… А романтики, с их прославлением красоты, рано или поздно к жуткому суперменству скатываются…
А там уже и до газовых камер недалеко. Но скрипичный концерт Мендельсона, если раз в два года, ещё ничего. А так, это какой-то разбавленный Чайковский. (Вдруг громко смеётся)
Лина – Ты чего Попов?
Сергей – Получился невольный каламбур в армейском стиле – Разбавленный Чайковский…
(Потом вдруг помрачнев) - Мне сегодня, что - то совсем плохо. Эта дурацкая свадьба, этот бедный Симон, который от волнения чуть в обморок не упал, когда, в зале бракосочетаний музыка заиграла. Я ведь рядом стоял. Таня, конечно очаровательна. Но её и его родители…
Лина – Ты Попов не переживай. Всё перемелется… А если не попробовать, то и знать не будешь - что хорошо, а что плохо…
Вот я была в Юрку влюблена в восемнадцать лет, думала, что он гений, а он оказался просто маменькиным сынком и во мне утешения и защиты от жизни искал…
Сергей – Это ты зря. Он мужик хороший. А то, что его мамка сломала, так это его беда, не вина. Я помню, как она мне один раз в шестнадцать лет сказала – Ты нам не ровня. Я тогда стал ёрничать и говорить, что мой старший брат техникум закончил…
Конечно, тебе с нею было наверное нелегко. Вы же у неё жили. (Наливает коньяк.) Декламирует - «Камин затоплю, стану пить; Хорошо бы собаку купить!»
Сергей – Да и вообще, я ничего. Я ведь помню, что говорил учитель Лао: «Действие не устраняет незнания, так как не противоречит ему». В начале жизни, мы как корабли, которые только что из гавани вышли в открытое море. Перед нами все направления открыты… А нас влечёт туда, где ещё для наших родителей грабли были положены…
И вместо того, чтобы посидеть подумать … мы жениться торопимся.
Лина – Какие грабли, Поляков? Ты что бредишь?
Сергей выпивает ещё рюмку – Ну это те грабли, на которые ещё наши родители в молодости наступили и по лбу получили… Мы ведь очинно своих родителей напоминаем…
Лина смеётся – Ах вот ты о чём…
С большого стола доносится крики: - Горько! Горько!.. (Молодые целуются…)
Сергей. – Ты знаешь Лина древнюю китайскую притчу, про супер коня?
Лина – Нет. Расскажи…
Сергей выпивает очередную рюмку – Бормочет - Им всё равно что пить, а я коньяк люблю - всё справедливо…
Сергей - Так вот. В Поднебесной, императорский конюх уходил на пенсию. Он нашёл и представил себе замену, императору. А тому захотелось вскоре другого парадного коня. Вызывает император нового конюха и говорит – Отыщи мне в моих бесчисленных табунах самого красивого и самого быстрого вороного жеребца и представь мне…
Конюх ушёл и через некоторое время приводит кобылу да ещё и пегую. Император как увидел так от гнева затрясся. Говорит - казню неуча. А потом вызывает бывшего конюха и говорит: - Ты кого мне подсунул, - так мол и так… - Старый конюх побежал смотреть кобылку, а потом прибегает и кричит.
- Император! Я знал, что мой преемник знаток лошадей, но здесь, он показал, что провидит сквозь время и внешние формы. Это действительно лучшая лошадь в Поднебесной…
Лина смеётся – Ну и к чему этот рассказ?
Сергей мрачно – Это я по поводу свадебного марша.
Лина – Думаю, что древние китайцы мало что смыслили в маршах.
Сергей – Они давно знали разницу во всём. Они задолго до притч Соломоновых сказали: «Всё суета сует и томление духа.» И ещё они говорили: «Нужно осуществлять не деяние, соблюдать спокойствие и вкушать безвкусное. Великое состоит из малого, а многое из немногого. Поэтому, совершенномудрый начинает не с великого, тем самым совершая великое».
Их горделивый эстетизм доходил до того, что они говорили – «Знающий молчит, говорящий не знает…» И это были не просто слова, а руководство к действию. У них было главное правило. Живи тихонечко и делай вид, что ты такой же как все. Им принадлежат слова: «Подлинно великие люди проживают жизнь незаметно…»
Невеста Симона, Таня пробегая мимо, обнимает Сергея. - Серёжа! Я так счастлива сегодня!.. (Гладит его по плечу и убегает…)
Сергей – Лина, я на минуту, выйду подышать. Мне надо с коньяком сделать паузу.
(Выходит в прихожую. Вслед за ним выходит покачиваясь Ефимов.)
Ефимов – Как тебе невеста, Попов? Хороша, не правда ли… Я видел, как она тебя оглаживала. Ты и её хочешь оприходовать?
Сергей собирался уходить в зал, но вдруг остановился - Что ты сказал?! Ты не забыл, что я свидетель жениха?
Ефимов – Ну и что? Разве это впервые для тебя?
Сергей – Ты Ефимов отнюдь не моя спящая совесть, и потому, проглоти язык, иначе…
Ефимов становится в стойку: - Что иначе?
Сергей молниеносно бьёт его снизу в живот, а потом правым крюком в подбородок. Ефимов падает, а Сергей входит в зал, видит Афродитова и говорит – Пойди, подними Ефимова. Он сегодня видимо нездоров и потому, упал в прихожей…
Афродитов выбегает и поднимает Ефимова. Тот приходит в себя…
Ефимов – Ну, погоди Попов…
Афродитов, отряхивает его, приносит ему куртку и говорит. – Витя, ты иди домой. Попов и убить может. Он почему - то сегодня не в духе…
Ефимов уходит пошатываясь, бормоча – Ну погоди герой… Сочтёмся как-нибудь…
В зале Афродитов обращаясь к Сергею: - За что ты его?
Сергей криво и зло улыбаясь. – Каждый человек должен соблюдать правила приличия. В доме повешенного не говорят о верёвке. В доме, где идёт свадьба, не говорят плохо о невесте… Я понимаю, что он твой друг. Извини меня. Но он в следующий раз будет вежливее. Кто - то ведь должен его этому научить…
Сергей возвращается к столу садится и налив коньяк выпивает…
Сергей. – Я ухожу, Лина. Ты со мной?
Лина с вызовом – Если ты меня до дома проводишь?
Сергей – Как скажешь? (Встают)
Лина – Надо ведь с женихом и с невестой проститься?!
Сергей – Не обязательно. Мы сегодня уйдём по-английски, не прощаясь. Мне почему то здесь всё разонравилось…
Уже на выходе Лина. - Моя мать сегодня забрала Настю и уехала к подруге, так что я одна.
Сергей – Вот и замечательно. Мы у тебя вечер и продолжим… (Уходят)
Свет гаснет. Занавес.

Квартира Полякова. Сергей сидит за столом и читает книжку…
Стук в дверь. Сергей – Входите, не заперто!
Входит Лопатин… Взволнован… - Я хочу с тобой поговорить!..
Сергей – Ну раздевайся. И проходи на кухню. Я как раз ужинал с вином…
Лопатин волнуется, берёт бутылку и из горлышка выпивает. Сергей смотрит на него вопросительно…
Лопатин – Ты знаешь… Я выгнал Галю из дома…
Сергей молчит…
Лопатин – Она плачет, кается. Говорит, что с ума сошла, от скуки жизни…
Я приехал с охоты, а её дома нет. Она где - то там ночевала. Дочку тёще отвезла, а сама поехала к знакомой. Там какие-то мужики были. (Лопатин ещё раз прикладывается к бутылке…)
– Она говорит, что с тебя всё началось…
Сергей встаёт и ходит по комнате, потирает ладони – Она вчера ко мне приходила и много плакала. И… Я всё знаю. Она хотела, чтобы я тебе всё рассказал. Но я сказал ей, что она на себя наговаривает. Что между нами ничего не было…
То же говорю и тебе…
Лопатин – Но она всё мне рассказала и ты у неё был первым, а потом всё пошло!
(Волнуется, ходит по кухне.) – Я тебя прошу! Расскажи, как всё было. Мне надо решить, что дальше с ней делать…
Сергей смотрит на него – Успокойся. Я её не соблазнял. Она от скуки, уже на себя наговаривает.
Лопатин плачет, вытирая глаза – Ну я прошу тебя, скажи мне правду?
Сергей - Извини… Но мне нечего тебе сказать…
Лопатин не прощаясь выходит. Дверь хлопает…
Сергей стоит и говорит сам с собой. - Черт! Какая гнусность! Она ведь говорила, что любит меня. И только потому я…
А потом, ей выходит мало стало и она нашла ещё… «любимых».
Какая грязь! Я ведь не спрашивал её, как она ко мне относится. Она сама твердила мне о своей любви. И ведь она со слезами восторга это говорила…
И я попался на комплименты, как школьник…
Бьёт кулаком по стене. – Я никого не обманываю и никому не говорю о любви. И видит бог, я всегда старался всё переводить в плоскость дружбы. Я не могу позволить себе спать с женщиной, если она не любит меня…
О гнусность! Как я теперь буду верить всем остальным? Я никому не говорил, что люблю! Чёрт! Надо выпить. Иначе…
Уходит на кухню…
Стук в двери. Входит Репин. – Привет Серж. Как там в лесах дела?
Сергей отвечает, немного помолчав и справляясь с собой - Вчера вернулся. Две ночи в зимовье на Курме ночевал. Ты не представляешь, какая там красота и чистота. Звёзды ночью, на небе, как серебряная пыль. И никого вокруг. Никто не болтает чепухи и не врёт…
Репин – Ты так о лесе рассказываешь, что мне иногда сны о тайге снятся. Возьми как-нибудь и меня с собой…
Сергей - Как только будешь готов, скажи.
Репин – Я сейчас дописываю пьесу. Вот закончу и тогда свободен. Смешная получается. Как-нибудь дам почитать.
Сергей – О чём пьеса - то…
Рейкин – Да о боксёре, которому жена изменяет.
Сергей – По поводу измен, мне что - то не очень. Я вот хочу встретить пьесу, где нет не только измен, но нет и любовной интриги. Вот это должна быть вещь…
Просто человек, и просто жизнь. Без всякого любовного сиропа.
Репин – Ну, для большинства это наверное будет совсем неинтересно.
Ну я ухожу… Вижу, ты сегодня не в настроении… Жду леса…
Сергей идёт на кухню. Наливает вина, и выпивает. Стук в дверь. Сергей бормочет.
– Похоже на приёмный день в редакции толстого журнала…
- Входите!.
Входит Лина…
Лина - Репина встретила, говорит пьесу пишет. О любви и измене…
Сергей – Мне кажется - это такая пошлость. Большинство людей говорит о любви, как о бесплатной путёвке в санаторий. А ведь это глупо…
Настоящая любовь – это боль и тоска по утраченной свободе…
А в реальности, - заученный порядок слов и действий, и всегда завершается постелью…
Глупо!
Лина – Ах, как я тебя понимаю!
Сергей продолжает не замечая её реплики - Если это любовь - тогда что же есть равнодушие? Но не для этого же человек рождён!
(Ходит по комнате) Как хочется вернуться в юность… Ты наверное думаешь, что я ловелас, но ведь я был влюбчив и всю юность почти, был влюблён в кого-нибудь и часто -заочно…
Помню девушку, с которой так и не познакомился… Страшно стеснялся...
Я тогда уже работал где - то в дальней командировке…
Для меня видеть её, было радостью, неважно с кем там она была. Для меня другие не существовали. Я увидел её и влюбился и потом по вечерам ходил и смотрел на её окна. И у меня никаких мыслей не было, как бы её в постель затащить. Я боялся её этим обидеть…
Я её сейчас вижу иногда… Усталая женщина: хозяйство, муж, ребёнок. И выходит, что не она была главная причина, а что - то внутри меня было…
То, что хотело любить другого человека, другую личность. Думаю нечто подобное чувство испытывал Адам, пока Бог ему не создал Еву…
Лина – Ну ты, Поляков, что-то расклеился. Это пройдёт. Я знаю про Галю… Она ведь моя подружка. Она конечно насвинячила и себе и другим…
Сергей – Нет, не пройдёт. Просто я жил, жил… И вдруг словно остановился на месте и огляделся. -Где я? Что со мной происходит? Неужели теперь всегда будет так?
Лина гладит его по голове, по плечам. – Ты знаешь Сергей, я давно хотела тебе сказать… Но думаю, ты такой гордый. Неправильно поймёшь…
Лина начинает плакать и вытирать слёзы ладонью. – Я ведь тебя люблю и уже давно…
Сергей молчит. Берёт платок и вытирает ей слёзы.
Лина - Я ведь в начале думала, что это пройдёт. Думала, что когда мы с тобой переспим, то это пройдёт, что я не буду так тосковать…С женщинами так бывает. (Достаёт сигарету и закуривает, ломая спички)
- А всё получилось наоборот. Я ведь сейчас если день тебя не увижу, то начинаю сильно скучать…
Я о тебе всё время думаю: где ты, что делаешь. С кем ты. И, я ведь тебя не ревную…
Иногда мне кажется, что я какая - то букашка перед тобой, перед твоей хорошо скрываемой тоской. А иногда мне жалко тебя до слёз…
Ведь женщины к тебе, как мотыльки летят, и каждая думает: - Нет, я не обожгусь! Я не такая! (Лина смеётся сквозь слёзы и вытирает глаза тыльной стороной ладони).
Лина – Вот и я так думала. Мне сейчас и плохо и хорошо. На работе, вокруг меня иногда рой поклонников, один большой начальник в любви признаётся и замуж зовёт. Обеспеченный такой и перспективный: машина, квартира, дача…
А я не могу ни о ком думать кроме тебя…
Как тебя вспомню, так плакать хочется. Воображаю, как ты стоишь, волосы на голове рукой ерошишь и молчишь…
И смотришь внимательно и снова молчишь…
(Затягивается, выпускает дым и выбрасывает сигарету).
- У меня сердце начинает болеть, когда ты несколько дней не приходишь…
Я места себе не нахожу. Я и не знала, что любовь такая мучительная бывает…
(Снова плачет) – Я ведь думала, что сильнее, чем свою дочку Настю, больше никого не смогу любить. (Подходит к умывальнику и ополаскивает лицо…)
- Я ведь от тебя уже аборт сделала, и шла домой чуть живая…
- А Настя дома одна сидела…
Я шла морщась от боли и только о тебе и думала.Думала, что если ты захочешь, то я всё брошу – мать, Настю. – и за тобой пойду. Только бы быть с тобою рядом…
Я не знаю, зачем я это тебе говорю…
Сергей молчит и вытирает ей слёзы платком…
Лина – Мне, почему то, тебя так жалко. Ты ведь один…
Лялька, Ирка, - это всё другие. Я вижу – ты улыбаешься, а тебе ведь невесело… Вокруг тебя женщины, как бабочки вокруг огня. А ты как костёр, только холодный – всем виден, всем светишь…
Думаю, может потому и липнут к тебе, что ты недоступен. А что у тебя в голове никто не знает. Книжки? Лао – Дзе?
Лина начинает плакать навзрыд…
Сергей молча подаёт стакан воды…
Немного успокоившись Лина продолжает – Я ведь дурочка помню, как первый раз тебя увидела. Думала ничего особенного. Мы тогда ещё с Юркой жили.
Он тогда повторял - Попов, Попов! А я увидела и подумала – ничего тут нет. Парень здоровый, улыбается. (Вытирает слёзы ладонью, хлюпает носом)
Лина – Я потом поняла, что ты опасный человек, когда увидела, как вокруг тебя и Лялька и Галя, и Ирка вьются и мне захотелось узнать…
(Она засмеялась сквозь слёзы) – Тут-то и попалась пташка…
Когда раньше мне говорили с широко открытыми глазами – Он такой, такой!!! - я ведь не верила…
Думала: «Видали мы таких! А сейчас когда ты рядом, я счастлива, как в детстве, в Новый Год. А когда тебя нет, то я несчастна, как приговорённая к смерти…
Лина берёт руку Сергея и страстно целует её – Ты мне веришь!?
Сергей молчит, и второй рукой гладит её по голове.
Сергей. - Я конечно верю тебе. Но я не знаю почему это мне…За что?
Лина – И я хочу, чтобы ты знал ещё, что меня любит Афродитов. Он говорит, что хотел бы женится на мне…
Сергей – А вот это может быть мне бы и знать не надо было. Но спасибо, что сказала. Я ведь, стараюсь, не вставать между моими друзьями и их жёнами или их девушками. Немножко жаль, что мир так тесен…
Лина со смехом сквозь слёзы – Надеюсь ты Попов не ревнивый?
Сергей – Нет… Пока нет… Я тебе чайку налью.
Лина успокоившись, пьёт чай и спрашивает Сергея – Я, что то Ляльки давно подле тебя не вижу?
Сергей – Я думаю, что она больше не придёт. Я решил, что незачем ей голову забивать ерундой, и сказал, что не люблю её.
Лина – И что же она…
Сергей – Она поплакала, как водится. Да всё в порядке. Она от меня уже почти отвыкла. И потом, она в университете сейчас работает и там много молодых аспирантов…
Я буду только рад, если она найдёт себе кого-нибудь подходящего. Она всё таки хорошая девушка. Кому - то счастье принесёт. Она ведь домовитая…
Лина – Я вижу, что ты какой - то грустный сегодня. У тебя на душе какой – то мрак скопился. Я ведь чувствую…
Сергей – Ну, я совсем не такой романтический юноша, каким иногда могу показаться. Мрак – это сильно сказано.
Лина – И всё – таки…
Сергей – Я действительно не доволен временем, в котором родился и живу.
Кругом, какое – то ленивое неверие в идеалы братской жизни, автоматическое поклонение инстинкту жизни…
Одна моя «романтическая» знакомая, назвала себя материалисткой, и вдруг объяснила этим, необходимость зарабатывания денег.
Меня её откровенная буржуазность поразила. А она ведь с виду красивая и добрая. Пока…
Лина – Интересно, кто это?
Сергей – Ты её не знаешь. Она родственница моего друга. Учится в университете, на филфаке. Я, в разговоре упомянул Фолкнера, а она говорит – дай фамилию запишу.
А ведь отличница была в школе и в университете одна из первых. Наверняка со временем станет кандидатом наук… И таких кругом – легион…
Лина – Ну, не всем же таким как ты быть, Попов…
Сергей – Тут другое. Многие принимают хорошую память за ум. В этом беда. Я всегда вспоминаю христианский афоризм: «Много знающих – мало понимающих».
Кажется, в этом причина упрощения жизни. А для меня жизнь – это длящаяся трагедия с пессимистическим финалом…
(Наливает вина и выпивает. Потом встаёт и говорит, шагая из угла в угол)
- Многие вокруг говорят о любви, а я вижу, что любить - то способны только женщины, да и то две – три из ста…
Остальные, говоря «я люблю тебя» подразумевают, банальную истину – «я люблю себя». По мне, так привычка к близкому человеку – сильнее любви. Сколько вокруг преданных, верных мужей и их, потаскушек – жён. И наоборот…
Здесь наверное даже не биология, а зоология сказывается…
Лина – Ах, вот ты какой!
Сергей - И ты Лина, должна быть со мною искренней. Мне эти любовные зоологические жесты опротивели! Кокетство, любовная игра…
Лина – А я и не скрываю, что тебя люблю. Ты для меня как солнце для цветка. Куда ты идёшь, туда и я поворачиваюсь…
Сергей гладит Лину по голове – Ты извини, что я на тебя свои проблемы «вывалил». Но ты спросила – я ответил. Будешь ещё чаю?
Лина – Нет, спасибо, я пошла домой. Настя чего-то приболела. Просила меня побыть с нею…
Сергей – Передай ей, что я для неё новую куклу имею…
Лина – Точно, что ли, Попов?
Сергей - Ты же знаешь. Детские подарки – это дело серьёзное. Скажи, что завтра приду и подарю. Главное, чтобы выздоровела…
Лина - Ну я пошла… Не провожай меня. (Целует его и уходит.)
Сергей ложится на диван – Сегодня был трудный день…
Занавес…

День. Квартира Попова. Застолье. Репин, Афродитов, Сергей. Афродитов отводит Сергея в сторону.
Афродитов. - Ты знаешь, что я взял дипломную работу, по Великой Американской депрессии…
Сергей – Знаю и одобряю. Думаю на сегодня это очень актуально. Думаю, что Россия стоит на пороге такого же кризиса. И уж слишком много людей вокруг чуждых добру.
Утверждать, что социализм отличается от капитализма, отсутствием кризисов, просто вздор.
Репин – Я тоже чувствую -что-то надвигается. Жизнь превращается в балаган. Лозунги, вместо реальной работы. Над домами торчит аршинными буквами «Народ и партия едины», а я ведь знаю, что этот самый народ пьёт водку и говорит: «Они делают вид, что нам платят, а мы - что работаем».
Афродитов – Я вот об этом и написал…
Ну, конечно полит корректно, как сегодня говорят.
… Я иногда думаю, что может быть я ошибаюсь. Но мой однокурсник, Игорёк, работал летом в горкоме и порассказал мне…
Говорит, что они после городских комсомольских конференций, устраивают такую гульбу – с водочкой осетриной и икоркой.
И «Старший Брат» из горкома партии, подключается. Там, секретарям всем уже под пятьдесят и они очинно любят с молоденькими комсомолочками время проводить.
Сергей – Вот же фарисеи – лицемеры! Простой народ в очередях давится за «мясными костями» и масло по талонам получают, а эти жулики…
На днях я видел страшную картину: молодой русский мужик, рано утром – дело было часов в шесть, лезет через забор во двор магазина…
Афродитов – Он что решил магазин ограбить?
Сергей – Если бы так. Я бы его сразу зауважал. Но он лез туда, чтобы очередь за
говяжьими костями занять! Но и их, сегодня по талонам продают.
А люди с ночи очередь занимают.
И тут я подумал – «Эта власть долго не продержится». И мне кажется дело тут не в глупости парт номенклатуры. Главная причина, на мой взгляд, в том, что «мурло мещанина» сегодня протиснулось в первый ряд бытия.
И это «мурло» замаскировалось потрёпанными лозунгами и наряжено в красный кафтан…
(Выпивает вино) – Но, винить одних функционеров – это всё равно, что обвинять зиму в том, что на дорогах появилась гололедица и машины скользя начинают биться одна о другую…
Тут основная причина удачной «поездки», в личном умении, в личной ответственности…
А зимы были и будут…
Просто люди постепенно стали больше думать о личной выгоде, вместо выгоды общей, общественной. А это – всегда в ущерб другим. Кто сегодня может положить жизнь «за други своя»? Высокие цели незаметно испарились, а вместо…
Продуктовые наборы в спец распределителях убили идеи свободы и братства… Увы, так всегда бывает. Так было и во времена Цезарей и Брутов…
Афродитов смеётся – Лозунги сегодня действительно немного поистёрлись... Только, когда я увижу партийных чиновников вместе с этими мужиками в магазинской очереди, я поверю, что "«народ и партия едины"».
Сергей – У этой власти нет будущего. Они обменяли героическое наследие отцов на свои спец распределители…
Я в делах такой власти не участвую…
Репин – Ты Серж, потише. Времена наступают непонятные…
Но у меня тоже есть знакомый, у которого жена комсомольский секретарь в обкоме. Так он с ней алкоголиком скоро станет. Она с работы, чуть ли не каждый день под шафе приходит и выпивку приносит, которую там уже не могут допить…
Афродитов – Вот, вот! Я и написал, немного о Соединённых штатах, в 1929 году, и немного о нашей стране уже в наше время. И пока материалы копал, то выяснил, что Рузвельт, когда страну спасал, то схватился с американскими олигархами, с разными там Дюпонами и Рокфеллерами. Они ведь хотели тогда к своим деньгам ещё и власть приобрести, прикупить так сказать, воспользовавшись безработицей…
Сергей – А когда защита? Я хочу пойти послушать. Дело твоё нужное и даже необходимое сегодня…
Афродитов – А ты знаешь, мой научный руководитель, как то странно себя ведёт. Всё тянет, всё откладывает, всё с оппонентами советуется.
Сергей – Да… Неладны дела в Датском королевстве. Всё кругом как-то незаметно начинает разваливаться!
Я был в Питере недавно. Так этот, некогда красивый город, стал немного похож на старика с «выбитыми» зубами…
Там уже давно реставрацию надо делать. Стоят дома вдоль улицы, закопчённые, грязные, а кое - где уже снесли здание и какими-то тряпками пролёты завесили. Страшновато становится…
Будто декорации к пьесе о проигранной войне…
Репин – А ведь это и в университете заметно. Ректор, такой солидный, с седенькими височками, завёл себе любовницу, секретаршу, а она забеременела…
Сергей – Я его недавно видел, у своего декана. Он мне здороваясь, «два пальца» подал и не посмотрел на меня. Я для него никто…
Я ещё тогда подумал, что он со своим высокомерием и тупостью, где-нибудь обязательно споткнётся… Даосы говорят, что чванство с глупостью рука об руку ходят…
Репин – Симон, до свадьбы с Таней, чудил. Он тогда, у замдекана, жёнку отбил…
Пока тот был где-то в Смоленске, на конференции, он у его жены ночевал. Вечером подойдёт к дому, свистнет, она ему окошко откроет и он, как Ромео, через окно и в дом. Никто не видит, никто не знает…
Ему и вправду тогда, негде ночевать было… Я бы его у себя поселил, но у меня уже живёт квартирант…
Сергей – Ничего, Симон думаю скоро остепенится. В него Таня по-настоящему влюблена…
А ей, родители квартиру на свадьбу купили…
Может быть, скоро на новоселье будем гулять. Поэтому, уже после их свадьбы, ещё раз предлагаю выпить за Симона и Таню. Может быть скоро он владельцем двухкомнатной квартиры станет…
Но мне чтой-то этот вариант очинна не нравится. Так начинать супружескую жизнь опасно. Невольно можешь оказаться в неоплатном долгу…
Чокаются выпивают. Попов ставит на проигрыватель пластинку, соло трубы с симфоническим оркестром.
Сергей – Послушайте, как труба выпевает. Это же надо так владеть инструментом…
Все сидят и слушают… Свет медленно гаснет. Занавес…

Вечеринка в квартире Тани. Все знакомые нам герои тут… Танцуют.
Сергей сидит и пьёт вино. Лина танцует с Афродитовым.
Репин подходит к Сергею. – А ты чего Серёга не танцуешь?
Попов мрачно – Похоже я своё оттанцевал. Как говорил учитель Лао – есть время танцевать, а есть время пожинать плоды.
(Смеётся) Почему-то, я всё больше становлюсь мизантропом. Все говорят, что я счастливчик, а мне кажется, что у меня кризис среднего возраста начинается.
Я начал понимать героя пьесы Толстого – «Живой труп», Федю Протасова. Он как бы сам себе не верит, что можно быть счастливым всю жизнь.
Конечно это всё толстовские идеи, но всё-таки…
Попов некоторое время молчит и выпивает вино…
Репин – ты что – то Серёга сильно заскучал. На тебя это не похоже…
Сергей – Надеюсь, что это временно. Перечитывал тут в очередной раз «Исповедь» Толстого. Он там говорит, что было время, когда он от себя шнурки и ремни на ночь прятал, чтобы во время нервной бессонницы не повеситься… Нечто похожее и у меня.
Смысл жизни понемногу уходит и остаётся одна бессмысленная суета…
Часто вспоминаю одного паренька, Сашку Грошева. Так он застрелился в семнадцать лет и никто не узнал почему он это сделал…
Меня, этот вопрос сильно последнее время интересует…
Говорит через длинную паузу – Извини меня Репин. Я это должен сам перевернуть…
У всех, всегда, есть на душе что –то невесёлое, но многие улыбаются или даже смеются…
А я не могу врать. Мне кажется, что это вовсе незачем делать…
Подходит оживлённая Лина. – А ты чего не танцуешь? Такая музыка классная!
Сергей – Я ухожу… Ты со мной или…
Лина – Попов, ну давай останемся ещё ненадолго. Мы ведь недавно пришли…
Сергей – Ты можешь остаться, а я ухожу… (Встаёт)
Лина – Ну какой же ты упрямый… Подожди меня. Я только оденусь…
Афродитов подходит и говорит огорчённо – А ты Лина уже уходишь?
Лина – Вот Попов сегодня не в духе…
Сергей – Я ведь говорил, что ты можешь остаться… (Уходит. Лина идёт за ним с видимой неохотой).
Двор перед домом Афродитова. Фонарь. Аптека напротив…
Лина догоняет Попова. – Ну подожди… Какой же ты всё-таки дурак. Ты ведь меня к Афродитову ревнуешь!
Сергей резко поворачивается – Что ты сказала?! Повтори!
Лина – Я говорю, что ты дурачок, наверное меня…
(Попов коротко бьёт её правойладошкой по щеке) – Повтори ещё раз!
Лина – Я говорю, что ты дурак … (Попов так же резко бьёт её левой ладонью по правой щеке).
Попов, холодным голосом - Повтори ещё!
Лина начинает плакать – Дурак! (Попов вновь бьёт по левой щеке)
Попов – Повтори!
Лина плачет и молчит…
Попов прячет руки в карманы – В следующий раз, ты будешь думать, когда начнёшь говорить плохие слова…
Он резко поворачивается и уходит. Лина плачет и кричит – Попов вернись! Прошу тебя!?
Попов не оглядываясь уходит и плачущая Лина остаётся одна…

(Занавес)

Квартира Лины. Она осматривает свои опухшие глаза и щёки в зеркало…
Стук в двери. Лина бегом подскакивает к дверям и открывает. Входит Попов… Какое-то время смотрит на её опухшее лицо.
Потом произносит – Ты меня прости. Я не знаю, как это получилось! Нам больше не надо встречаться… Я словно белены объелся… Ты можешь меня ненавидеть, но…
Лина – Я эти два дня как сумасшедшая. Я вчера на работу не ходила. Всё ждала, когда ты придёшь. Я ещё раз поняла, что ты можешь делать со мной, что ты захочешь!
(Плачет и вытирает слёзы прямо руками).
- Я сегодня всю ночь не спала и всё думала о тебе…
Прости меня. Я привыкла со всеми болтать, что мне угодно...
Но я без тебя жить не могу!..
Если ты уйдёшь навсегда, я просто повешусь! Мне без тебя жизни нет!
Попов – Я ухожу. Но, я подумаю о том, что ты сейчас сказала. И я приду. Но только не сейчас!
(Поворачивается и уходит)
Лина стоит и закрыв лицо руками плачет навзрыд…

Занавес!

Конец второго акта…

Третий акт…
Проходит несколько лет…
Квартира Репина. В прихожей зеркало завешанное чёрным покрывалом. Входит Попов.
Навстречу Анка Репина – Плачет – Серёжа! Горе - то какое.Как увижу кого из наших друзей, не могу удержаться, хотя, казалось, за эти дни все слёзы выплакала…
Проходи… Там в гостиной столы накрываю поминальные. (Уходит. Входит Симон. Молча жмут друг другу руки).
Симон – Ну Репин, ну удивил! Раньше всех туда…
Я понимаю, все там будем, но так неожиданно…
Сергей – Я тоже не поверил… (входит Анка)
Сергей продолжает – Увидел записку на двери, читаю «Серёжа, Валера умер» – Думаю что за чепуха. Дней десять назад видел его в бане…
Анка – Он мне говорил, что вы в лес собираетесь, я и не беспокоилась. Думаю, раз с тобой – всё будет хорошо.
Сергей – Они без меня пошли на Соболиные озёра…
Симон – Анка расскажи наконец, как это случилось. Все знают, а я нет…
Анка - После леса, когда они с озёр пришли, он сына Ваську, сводил в больницу и сделал ему укол гаммаглобулина…
Потом через день, у себя из головы клеща вынул. Ты же знаешь какие у него волосы густые. Говорит – ничего, вон Попова, десятками каждую весну кусают, а он только здоровее становится…
Потом через неделю - другую, как то прихожу домой, а он лежит в постелипод одеялом и стонет. Я глянула, а его судороги корчат – весь выгибается. И уже сознание теряет!
Я вызвала скорую, увезли в реанимацию и через двое суток, он умер там. Говорят сердце остановилось… (Плачет)
Вы ребята уж сами тут… Я пойду, мне надо о поминках беспокоиться. (Уходит)
Сергей - Я вчера могилу копал ему на кладбище и всё думал, как судьба нас испытывает. Только у Репина жизнь стала налаживаться, казалось он удачу поймал. На семинар драматургов собирался ехать через полмесяца, в Среднюю Азию… (Пауза)
Пойдём Симон, помянем Репина, выпьем по рюмочке.
Симон – Да я не могу сегодня. Слово Тане дал, что бросаю пить. Вот уже три месяца не пью…
Сергей – Ну ладно, я один… Что - то горько мне.
Симон – Я пойду, с Анкой поговорю… (Уходит)
Сергей наливает рюмку. Подходит Ирка, несёт бутерброды.
– Анкаприслала, говорит надо ребятам чем-нибудь закусить…(Смотрит на руки Сергея) – Что это у тебя?
Сергей выпивает, а потом отвечает – Да вчера могилу копал. Ломом да лопатой кровавые мозоли набил. Земля – глина с камнями. А остальные мужики с полудня выпивать начали…
Так после этого, с них и работники никакие – сама знаешь…
Вот я и не вылезал, пока не докопал сколько надо. А сейчас смотрю на мозоли и понимаю – это чтобы долго помнить…
Наливает ещё рюмку. – Ну давай пока никого нет, я один за него… Мир праху его… (Ирка подвигает ему бутерброт)
Сергей продолжает – Он мужик был с характером. Один такой среди всех. Всё с судьбой боролся, и казалось начал побеждать… Ан нет - «подстерегла злодейка»…
- Одна надежда, что душа его жива…
Ирка – Что ты там бормочешь?
Сергей – Пока с кладбища все не приехали, я его душу помяну. Я ведь сегодня его из морга забирал…
Лежит в гробу, как огурчик. Весь в спортивном, борода вперёд торчит, лицо спокойное… Но я вижу вдруг, что это не он!
Ирка всполошившись – Как не он?!
Сергей – Нет, тело то его, а души в нём нет. Тело пустое, а душа должно быть уже летит « в звёзды врезываясь»…
И мне спокойно стало! Как там в евангелии «Не заботьтесь о теле, а душу сберегайте, ибо душа попадёт в небесные чертоги…»
Ирка – Ну ты Попов, как всегда умничаешь. Ты посмотри, Симон - то не пьёт… Ему же три месяца назад операцию сделали.
Сергей – Да что ты говоришь?! Я его с полгода не видел!
И он молчит. Гордый стал.
Ирка – Он ведь с Танькой ругаться из-за выпивки начал. Она его и выгнала. Он по друзьям ходил, где пустят, там и ночевал. Ляжет на полу на свой спальник и рядом горсть таблеток кладёт…
Представляешь – днём в Университете, директор издательства, а вечером голову негде преклонить!
Вот его и прихватило как - то вечером. Кровь горлом пошла!
Пока операцию делали, половину крови потерял и треть желудка вырезали. Только минералку сейчас и пьёт. С Танькой помирился. Сидит дома…
Но пока в больнице был, из университета мужики один за другим шли. У него же друзей сотни!
Сергей – Да, он отличный мужик. Мягок только. Но потому и отличный…
(Входят гости, рассаживаются…)
Симон – Наливает себе воды. – Ну что, по первой? Я теперь распорядителем буду, потому что сам только воду… (За столом разливают водку)
Симон – Я несколько слов скажу. Я Репина уже двадцать лет знаю. Всякое бывало. Помню в Одессу уехали без денег. Голодали там. Я, один раз в обморок упал…
Так он меня в больницу увёз и пока меня не «поправили», сидел рядом…
И сколько раз он меня выручал…
Пусть земля ему будет пухом. (Кто - то тянется чокаться. Сразу несколько голосов: «Не чокаются на поминках! Не чокаются!)
Все выпивают, закусывают…
Поэт Соколов, редактор молодёжной газеты, встаёт. Все затихают.
– Я его недавно узнал. Он принёс пьесу в нашу Молодёжку. Прочитали. Видим талантливый парень. Напечатали…
Я думаю теперь, чтобы память о нём сохранить, надо бы его пьесы издать. И я полагаю, что мы в редакции будем думать, как это сделать…
Надо, чтобы память о нём осталась. (Выпивает. Все выпивают тоже. Шум за столом усиливается.)
Сергей встаёт. Шум медленно смолкает – Я Репина давно знаю. Жизнь он прожил непростую. Всё у него было – и беды и радости. Только литературных успехов не было. И вот казалось пошло…
А тут и смерть… И я думаю - у него был характер. И потому, он всегда был самим собой. Иногда это нравилось, иногда нет, но в памяти хорошее победит плохое.
Сегодня, мы схоронили тело, но душа его уже там (Показывает вверх) И потому, пусть её там примут как подобает. А мы, если понадобится, будем в свидетелях на Страшном Суде…
Все молча выпивают. Одна из знакомых подходит и несёт Сергею варенье на ложке. Он отстраняется – Спасибо. Я этого не люблю. (Девушка отходит обиженная)
За столом шум. Кто - то пьёт, кто - то закусывает. Сергей выходит из за стола
Ирка. – Ты куда Попов?
Сергей – Я подышать хочу…
Ирка - Я с тобой.
Выходят на кухню.
Сергей – У меня из головы не идёт, как это возможно в нашей современной жизни. Жил человек, не достиг ещё зенита жизни…
Сходил в лес, какая – то букашка заразная укусила, и вдруг умер, исчез. И вместо – белое пятно, «чёрная дыра».
И я чувствую себя вовлечённым в этот «факт» неправдоподобной реальности. Ведь это я его в лес приглашал. И уверен, что если бы я пошёл с ним, ничего бы не случилось. И потом, ведь он на меня ссылался, когда не стал делать укол гаммаглобулина…
Тут определённо стечение обстоятельств, которое люди называют судьбой! (Сергей долго молчит).
- Ведь казалось, Репин, после десятилетия борьбы за самореализацию, наконец схватил удачу за хвост: Союз писателей, семинары, конференции, пьеса в газете. И тут катастрофа… И я каким-то боком замешан…
Ирка. - Ты не переживай Попов. Таковы уж твои свойства. Карма - как ты раньше говорил…
Кстати, ты знаешь, что Ефимов на Север уехал, охотником стал, как ты.
Сергей – Ну, ну. Мы разные…
Ирка – Да ты что Попов?! Он же – твоя копия. Ты просто не замечаешь, как ты на людей влияешь!
Я по себе помню. Сегодня такой день, когда всё можно говорить…
Я ведь в тебя была влюблена несколько лет. Я дня прожить не могла без того, чтобы тебя не увидеть… (Гладит Сергея по рукаву)
- А у мужиков другое. Они невольно поддаются твоему давлению.
Вот Ефимов… Он даже говорить стал как ты. И усмехается тоже, как ты. Не так добродушно, но внешне похоже.
Сергей смеётся – Не обижай меня Ира…
Ирка – Он сейчас где - то в тундре, охотничий участок взял и живёт там…
Сергей грустно вздыхает – Да… Были времена… Я сейчас сильно переменился…
Сартр – французский философ такой, говорил, что мы попадаем в рабство к тем, кто нас любит…
Ирка – И даже ты Попов?!
Сергей – Я нормальный человек… (Пауза)
Недавно приезжал Костриков, ты его помнишь. Я у него, как то, тоже был свидетелем на свадьбе. А до этого он меня, возил в общежитие, где, жили бывшие зэки, просил с ними разобраться. Сдаётся мне, что он из меня тоже, былинного героя вообразил…
Ирка. - Ну и как?
Сергей – Там обошлось без мордобоя. Он показал меня своим недругам, поговорили и всё обошлось…
Ирка – Ну, так что Костриков?
Сергей -Он, как приехал откуда - то из под Питера, сразу ко мне побежал. Лины дома не было, и я с маленькой Наташкой нянчился и стиркой занимался. Он посидел посмотрел на меня и ушёл с укоризной во взгляде. Он моей новой жизни не одобряет…
Ирка – Ну и я не одобряю, Попов. Лина ведь на всех твоих друзей, а тем более подруг, чуть не лает. Со мной не здоровается. Один раз даже из дома выгнала - так ревнует тебя ко всем…
Сергей вздыхая – У неё болезнь. Она меня ревностью замучила…
Ей кажется, что на меня все женщины бросаются. А я же не буду её уверять, что я хороший и верный. Что мне женщины только как люди нравятся… Стыдно…
- Она и подлость мне сотворит, только потому, что ревности не сможет перебороть…
Сергей вдруг улыбается. – Зато когда была беременна, то за руку меня держала, боялась отпустить на пять минут. Ну да ладно…
Ирка – А ты знаешь Попов? Я недавно Галю Лопатину видела. Так они ещё одного мальчика родили и Лопатин рад до небес…
Сергей вздыхает – Может так и надо Ира. Ведь мужики хорохорятся, пока им жёны, их место не укажут.
И только после этого начинают ценить и понимают, что без женщины жить не могут… (Выпивает ещё рюмку) Знал бы – сам ни за что не женился…
Но дело сделано. Теперь это факт биографии…
Как там буддисты говорят: «Лучше карма плохая, но своя, чем хорошая, но чужая».
Да ладно!Может кривая вывезет. Я же везучий! (Надолго замолчал. Ирка ждёт продолжения рассказа).
Конечно – что сделано, то сделано! (Грустно вздыхает)А ты бы Ириша пошла Анке помогла, за столом…
Ирка – Я тоже об этом подумала. (Уходит.)
Входит поэт Соколов. Закуривает. Заметив Полякова. - Мы с вами незнакомы… (Протягивает руку – Андрей…
(Сергей называет себя…)
Соколов. – Мне понравилось, как вы говорили о Репине. Он действительно был неоднозначный человек.
Сергей. – Уж это точно! Да и кто из нас прост?
Соколов – Симон мне говорил, что вы тоже пишете.
Сергей – Ну, не так уж и пишу. Я скорее стараюсь жить. Я действительно пописываю для ТВ, для молодёжной редакции… О интересных людях. А таких я вижу вокруг очень много.
Соколов - Вот и напишите о ком-нибудь в нашу газету…
Сергей – Боюсь вам не подойдёт.
Соколов – Это почему же? Для ТВ подойдёт, а для нас нет. Мы ведь вот так и Репина нашли.
Сергей – Думаю, что это он вас нашёл! И потом, я пишу на клочках, и стараюсь, чтобы редактор на ТВ, идею уловил. Спасибо, они пока вздыхают, но терпят и берут…
А дальше - это уже их дело. Я ни одной из десяти своих программ не видел.
А что касается Репина, то вы его поздно «нашли». Вот он умер от энцефалита, а это для вас, равнозначно смерти от молнии - случайность…
А для меня нет!
Вы пишете о СПИДе взахлёб – тема модная, а о энцефалите, от которого по двести человек за весну, здесь, в Сибири умирает, вы не пишите, потому, что СПИД для вас экзотика, а энцефалит – это обыденность. Умирали и будут умирать.
Соколов – Мы не можем оставаться в стороне от проблем мира!
Попов – Извините за резкость, но вы провинциальная газета, а проблемы мира, для вас как очки, для известной героини басни Крылова…
Ещё вы пишете с придыханием о «охранителях». По сути вы их рупор. Сохранение «национальных» памятников и «старины» – это ваш конёк! (Саркастически копирует экскурсовода) – В этом доме останавливался Чехов, проездом на Сахалин. Его надо сохранить для потомства…
А то что в этом доме живые люди существуют, дети растут, с печным отоплением и туалетами и помойками на улице – это охранителей не касается.
Соколов – Ну это вы зря. Мы ведь о культурном наследии заботимся.
Сергей – Вы бы лучше писали о том, как много талантливых, красивых людей, умирает так и не найдя себя или спиваются, комично и трагично подражая Хемингуэю…
Соколов – Пьянство – это бич России.
Сергей – Когда человек знает, зачем он живёт, что его руки и мозги нужны другим людям – он тогда не пьёт. Он живёт. У него времени на пьянство нет…
Когда простые люди, после Революции и Гражданской войны начали строить новый мир, они учили грамоту не по прописям.
Им это было непонятно и неинтересно: «Маша Любит кашу» – это глупо, считали они.
Кто её не любит кашу, если она есть? Но когда учителя давали им предложение: «Рабы не мы – мы не рабы» – то они писали это сознавая, что это о них сказано…
Они учились воевать и работать, и после войны, работали не покладая рук. А потом, снова воевали насмерть. Гитлер, до этого, завоевал Францию за два месяца, словно на танковых учениях. И союзники из-за Ла Манша не помогли…
А в Союзе он забуксовал, а потом и рухнул…
Значит было что - то в советских сердцах, что перебороло то, казавшееся непобедимым, в немецких сердцах
А сейчас, всё смешали в кучу: и культ личности и великие победы. Вот и топчемся на месте, вот и говорим о СПИДе, вместо того, чтобы энцефалит победить, и своих людей спасать…
(Соколов делает попытку прервать его)
Сергей однако продолжает - Мой друг, Афродитов, тоже скоро умрёт. У него рак. Последний год, в горзеленхозе работал. Деревца в скверах высаживал. А ведь он талантливый историк. Дипломную написал о Великой Депрессии в США… У нас к этому же идёт. А ему сказали - тема ваша не актуальна - при социализме экономических кризисов не бывает. Что верно, то верно. Только у нас то сейчас не социализм, а номенклатурное бюрократическое государство! Вот он от безысходности и заболел. Не водку же пить…
Соколов - Послушайте Попов. А вы опасный человек. Вам социализм не нравится. Но ведь партия объявила перестройку. Михаил Сергеевич, пытается страну и партию от наследия прошлого избавить…
Сергей - Как же, слышал...
Прорабы перестройки, социализм с человеческим лицом.А вместо лица, у этого социализма, «мурло мещанина» вылезает…
И потом, недавно ещё Горбачёв говорил о ускорении. Но никто не объяснял, что и как ускорять. А ведь кто-то за эту бессмысленную инициативу, пересел из кресла пониже - в кресло повыше.
Помните анекдот: «Я не знаю кто такая Хунта и кто такая Чили, но если Луиса Карвалана не освободят?!
Соколов – А вы язвительный человек…
Сергей – Вот поэтому-то, я и не пишу в вашу комсомольскую газету…
Соколов – Ну знаете…(уходит.)
Входит Ирка. – Что это Соколов выскочил отсюда как ошпаренный?
Сергей – Да так, поговорили…
Ирка – Ну и что ты такой мрачный снова? Все говорят, что будут помнить, Репина, напечатают пьесы… Красиво говорят.
Сергей – Выпили они вот и говорят. Даосы говорили – кто красиво говорит, тот мало делает. А ещё они говорили – вначале делай, а потом говори о сделанном, а не наоборот…
Ирка – Ну ты как всегда, Попов, очень недоверчив.
Сергей – Ира, ты должна понять, что мой скепсис - он на почве опыта произрастает. Ведь ты посмотри на них внимательно.
Ведь они не на поминках, а на празднике… На празднике живых!
Ирка – Ну и что? Они ведь сегодня уже плакали, а сейчас улыбаются.
И это нормально…
Сергей – Плакали то, они тоже о себе. Ведь Репина нет, а они живы…
И потом Репин ведь не был благостным. Он их периодически тревожил правдой о них самих.
Но так же, когда жизнь их припирала к стенке, он им помогал, но требовал взамен поддакивания, а иногда и ответной благодарности…
Поэтому они плакали. Но поэтому они и смеются…
За это я его и уважаю. Он умер, но не сломался!
Ирка – Ты Попов иногда очень непонятно говоришь.
Сергей – Прости голубчик. Я знаю, что надо быть добрее, а точнее наивнее. Но не могу. Ты же знаешь, - Познание умножает скорбь, От многия знания – многие печали! Так что прости меня, если можешь.
Давай тихонечко уйдём… Репин бы нас понял…
Ирка – Как скажешь, Попов… (Тихонько уходят. Из Гостиной доносится громкий шум разговоров…)

Занавес…

Квартира Попова. Вечер после поминок…
Входит Попов… Лина встречая его – Ну и где же ты был?
Сергей – Ты же знаешь. Сегодня Репина хоронили…
Лина – А почему ты один пошёл, без меня?
Сергей – А кто с детьми сидеть будет?
Лина – А мне уже надоело безвылазно дома сидеть…
Сергей – Ну, надо потерпеть немного… Я просто не мог не пойти…
Лина – А эта твоя подружка Ириша, наверное тоже там была? Я тебя знаю, Попов! Ты же без подружек жить не можешь!
Сергей – Ну ты это зря.
Лина – Что зря? Что зря? Эта выдра Ира, так вокруг тебя и вьётся…
Как - то приходила, даже сюда. Я её выгнала и сказала, чтобы она больше не появлялась в моём доме…
Сергей едва сдерживая раздражение – Лина! Я тебя прошу быть повежливей с моими друзьями.
Лина – Ну, знаешь! С меня тоже достаточно. Я ухожу гулять! (Одевается и собирается уходить…) - Настя и Малышка спят. Если Наташка проснётся, покорми её из бутылочки. Я приду поздно…
Сергей – Лина! Не делай ничего на вред другим людям. Ты об этом будешь потом очень жалеть!
Лина – Ну это уже моё дело! (Уходит)
Сергей ходит из угла в угол – Идиот! Сколько раз себе говорил - нельзя верить женским слезам…
Вот теперь и расхлёбывай! (Ломая спички, закуривает сигарету).
Нет! Так дальше не может продолжаться! Завтра же начинаю действовать. (Открывает шкаф, достает бутылку водки, наливает полстакана и выпивает. Потом садится и уже успокаиваясь говорит сам себе)
– С этим надо заканчивать. Я не могу себе позволить становится жертвой истерик! Это может зайти очень далеко…
Подходит к проигрывателю и ставит пластинку – «Мотеты» Брукнера. Звучит музыка, Сергей сидит и курит…
Свет постепенно гаснет.

Занавес.

Квартира Поповых. Утро через неделю…
Сергей собирает свой охотничий рюкзак…
Лина – Ты опять в тайгу?
Сергей – Да …
Лина – Мама говорит, что тебе лучше на работу нормальную устроится.
Сергей – Будем считать, что я маму послушался. Только на работу я устроился в отъезд. И вот скоро надо прощаться…
Лина – Что ты опять задумал, Попов?
Сергей – Я устроился на лавинную станцию, в институт сейсмологии…
Буду наблюдать за сходом лавин. И сегодня туда улетаю!
Лина – Сергей! (Плачет) Куда, туда?.. А как же мы?
Сергей – Я подумал и решил, что нам надо пожить отдельно. Ты стала ко мне относится совсем не так, как это было вначале.
И я подумал, что надо нам на время расстаться. Настя уже большая, и поможет тебе за Наташкой ухаживать. А я, будем считать, уезжаю на заработки.
Я буду получать на этой лавинной станции приличные деньги, и буду тебе их отправлять…
Самому мне мало нужно. Поэтому, решится финансовая проблема. (Пауза)
- А проблему наших отношений сама жизнь разрешит…
Думаю, что так будет честнее, да и для детей лучше. Настя будет знать, что отчим в командировке, а Наташке, сейчас ещё всё равно - лишь бы мамка была рядом…
Лина плачет. - Ты меня прости, с моей глупой ревностью, но я без тебя не смогу жить…
Сергей – Ты сейчас знаешь, для кого тебе жить, а мне надо немного отойти от суеты, в которую мы погружаемся, месяц за месяцем, год за годом…
И потом, я буду приезжать…
Думаю, что так будет лучше для нас обоих. На время надо расстаться, чтобы вспомнить начало нашей совместной жизни!
Лина плачет – Серёжа прости меня… Я люблю тебя по-прежнему…
Сергей – Сейчас, я уже ничего не могу изменить. После смерти Репина, я как - то по новому взглянул на мою и твою жизнь.
Я понял, что смерть приходит неожиданно, и застаёт нас на полпути. Свой жизненный ресурс, здесь, я уже выработал. Надо побыть одному, и подумать, как жить дальше…
Да и для вас, будет лучше, если я буду хоть и далеко, но жив.
Лина – Ну, ты, хотя бы дождался Насти. Она скоро из школы придёт…
Сергей - Скажешь ей, что я уехал в командировку и скоро вернусь. И потом, это ведь не смерть, когда человека уже нет совсем. Я ведь жив. (Усмехается)
Или кажется, что жив… Прощай!
Целует Лину, одевает рюкзак и выходит…
Лина стоит посреди комнаты, вытирает слёзы – Я так и знала… Его даже детьми не удержать… Бедный Попов!!!

Свет гаснет и занавес опускается…


К О Н Е Ц





Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal