ДОЛЯ СОЛДАТСКАЯ

Всем солдатам,
ценой жизни выковавшим
Великую Победу, посвящаю
свою документальную повесть
(автор).


ДОЛЯ СОЛДАТСКАЯ


ПРОЛОГ

Январь 1965-го. Совсем не за горами первая круглая дата – 20-летие Победы в Великой Отечественной войне. Предстоят, судя по всему, большие торжества. Власть начинает подготовку, о чем во всю мощь начинают трубить газеты, в том числе и молодежные. Готовится общественное мнение. Это необходимо... После стольких лет необъяснимого молчания.
И вот я включаюсь, как и другие, в поисковую работу, точнее – в создание истории жизни одного-единственного комсомольца городской организации. И на его примере захотел показать подрастающему поколению, каковы были предшественники, как они понимали патриотизм, как они умели защищать Родину.
Идея пришлась по вкусу первому секретарю Кушвинского горкома ВЛКСМ Валерию Черноголову. Он одобрил. Поддержала замысел и второй секретарь (идеолог) Людмила Белоусова. Это понятно: хочешь везти – ну, и вези на здоровье; дурака работа любит.
Вот и, упёршись, занялся еще одним дело, взваленным на собственные плечи добровольно. И папка с документами (медленно, но верно) все-таки стала пополняться. В конце концов, о своем герое я узнал многое, но не все. Возможно, сумел бы больше, но... У меня было много других повседневных забот – это, во-первых. Во-вторых, очень трудно было получить воспоминания. Приходилось обращаться, а сначала надо было еще и найти очевидцев, по десять раз.
И тем не менее... Я с благодарностью вспоминаю о тех, кто откликнулся. Их всех помню до сих пор, хотя прошло сорок пять лет. Благодаря им, я в состоянии сегодня обобщить все имеющиеся у меня данные и создать единый, целостный образ моего героя.
...Лежит на книжной полке желтая и потрепанная картонная папка с документами. Лежит столько лет... Я не могу позволить, чтобы её содержимое оказалось после меня на помойке, а это вполне возможно. Мы, Иваны, не помнящие родства, способны на все.
Мой герой – один из миллионов, сложивших головы на бескрайних полях сражений Великой Отечественной войны. Он – не маршал. Он – простой русский офицер из уральской глубинки, а потому типичен, характерен для того поколения.
Читателя сразу хочу предостеречь: особых литературных изысков не будет. Потому что в основе повествования лежат только подлинные документы, далеко от которых отойти мне не позволит совесть. Тем более, что был уже случай «приукрашивания». Сорок лет назад. И я видел, какой болью отозвалось в семье.
Я видел слезы матери... Я не хочу больше ни чьих слез. Я хочу правды, одной только правды...
Итак, приступаю...







Часть первая

ТОЛЯ-ЗОЛОТЦЕ


Верхняя Тура – город небольшой. Стоит у истоков реки Туры, заканчивающей свой бег в Западной Сибири и вливающей свои воды в одну из могучих сибирских рек. Городом стал лишь в советское время, а до того считался рабочим поселком при казенном заводе.
С изменением статуса в жизни жителей ничего, по сути, не изменилось. Их жизнь полностью была связана с единственным заводом. Раньше он был почтовым ящиком, то есть имел номер, но не имел названия, что говорило об одном, – о принадлежности к оборонному ведомству. Завод специализировался (говорят, что еще с царских времен) на производстве снарядов для пушек, в том числе и для корабельных. Завод немалый: и по занимаемой площади, и по числу работавших на нем – более пяти тысяч. Фактически, здесь трудилось все взрослое население.
Прошли века, а город по-прежнему живет своей тихой патриархальной жизнью. Вокруг города – грибные и ягодные места. С давних пор люди собирают клюкву, которой когда-то эти места давали видимо-невидимо.
Город стоит в окружении сопок, склоны которых покрыты сосняком – очень красиво! Горожане гордятся своим прудом. Рыбалка с лодки – повальное увлечение.
На окраине именно этого городка своим домом жили Гробовы. Говорят, что слыли все работящими и умелыми. Жили не богато, но справно. Как до революции, так и после нее босяками не были. Фамилия странная и никто не знает, откуда она взялась. Факт, что носители ее – не пришлые: была когда-то неподалеку от Кушвы деревенька Гробово, где и рождались, соответственно, одни Гробовы. Не исключено, что предки были гробовых дел мастерами, отсюда и пошла фамилия.
В семье - четыре сына: старший – Василий, потом – Леонид, далее – Аркадий, младший – Анатолий. До преклонных лет дожили лишь Аркадий и Леонид.
Василий и Аркадий, увлеченные революционными идеями, участвовали в установлении советской власти на Урале. Особенно Василий. Он был подпольщиком, членом РСДРП и даже участвовал в работе одного из съездов (в качестве полноправного делегата) РКП(б). Я имею в виду тот самый съезд, делегаты которого были брошены на подавление вспыхнувшего Кронштадтского мятежа. Исторически подтвержденный факт, что в подавлении мятежа активно участвовал и Василий Гробов. В тот раз судьба к нему отнеслась благосклонно: остался жив. Однако вскоре заболел и скончался.
Аркадий, второй брат, - также был не робкого десятка. И когда пришла в город армия Колчака, то он включился в борьбу с беляками, как он потом выражался. И даже, будто бы, организовал в поселке нечто, напоминающее сообщество «красных дьяволят». Они были молоды. Кровь бурлила. Энергии – хоть отбавляй.
Я встречался с Аркадием Гробовым. Как-то раз, в приватной беседе, он сказал, вспоминая гражданскую войну:
- Молоды, а потому глупы были. Не разбирались, что к чему. Думали, что красные – лучше белых... А...
Он не договорил фразу. Видимо, с возрастом многое Аркадий переосмыслил.
Аркадий мог попасть на войну с фашистами. Но не попал. Как он сам объяснял, не раз ездил в военкомат (он находился в Кушве), просился на фронт, но... Работал Аркадий на ответственном производстве оборонного завода. Здесь в нем нуждались больше, поэтому у него была «бронь» (так называлось освобождение от мобилизации).
В шестидесятые годы Аркадий сильно пил. В разговоре со мной он так объяснял:
- Не могу... Мне всё кажется, что судьба сыграла со мной злую шутку, оставив в живых... У меня такое чувство: моя вина в том, что оба брата погибли... И мать все время корит... То и дело напоминает...
Несомненно: душа у Аркадия была неспокойна. Его терзали угрызения совести.

Любопытный факт: Аркадий был комсомольцем с 1919 года, то есть одним из первых в городке, но в партию не вступил. Почему? Увы, но на этот вопрос ответа уже не получить.
Младшенького, Анатолия, появившегося на свет за год до октябрьского переворота 1917-го, в семье любили все. Особенно отец Александр Иванович. Возможно, поэтому все делал, чтобы вывести в люди, значит, дать парнишке образование. Анатолию повезло: в бурные годы революции и гражданской войны он еще, как говорится, под стол пешком ходил, поэтому сии человеческие страсти его обошли стороной.
Из собственноручно написанных воспоминаний брата Аркадия:
«Анатолий дружил с Петром Мочаловым (в конце шестидесятых он возглавлял отдел технического контроля упомянутого выше завода – прим. авт.). Росли вместе. Оба изобретали какие-то машины и механизмы... Однажды одно из их «изобретений» взорвалось. «Изобретали» получили ожоги. Потом долго ходили в бинтах. Но от увлечения не отказались».
Сразу видно, Анатолий любознательным рос. И очень живым. За клюковкой на болото или по грибы – Анатолий первый. Лес он любил. Что-то в лес его тянуло... Какой-то магнит...
А еще Анатолий с Петром любил утреннюю рыбалку в верховьях пруда. Пруд тянется с юга на север на шесть километров, если не больше. У дружка на берегу была своя лодка. Поэтому, чтобы зорьку встретить на месте, отправлялись на лодке с вечера. Греб обычно Анатолий. Сила в нем была. Приплывали к облюбованному месту, песчаному плесу, что за возвышающейся сопкой, часам к двенадцати. От комаров спасались в охотничьем домике. Были такие домики вдоль верхней части берега.
До утра лежали на нарах, слушали байки, рассказываемые стариками, также приплывшими на рыбалку. Слушали, затаив дыхания.
А утром... Только-только на востоке заалеет кромка неба, предсказывая скорый восход солнца, парнишки – в лодку и айда на середину пруда, на глубину. Приколются (местные почему-то не любили пользоваться якорными грузами, а использовали шести или даже семи метровые заранее вырубленные колья, вбивали с кормы и с носа лодки в дно пруда, привязывались). И пошла рыбалка! Говорят, Анатолию везло на рыбалке больше. Возвращался он всегда с уловом и нес домой улов непременно в руках, в связке: чтобы все видели, какой он ловкий и умелый.
Закончил Анатолий семилетку (эта школа, находившаяся в центре городка, носила его имя. Что сейчас? Я не знаю).
Встал во весь рост вопрос: куда дальше? Для начала - пошел работать на завод, в один из цехов. Но Анатолий хотел учиться. Родители особо не возражали. Александр Иванович, отец, и вовсе загордился, когда узнал, что сын его собирается поступать в лесотехнический техникум, расположенный в небольшом городе Талица Свердловской области (между прочим, этот же самый техникум заканчивал Николай Кузнецов, легендарный разведчик Великой Отечественной войны).
Поехал парень и поступил. Стал учиться. Там встретил свою первую и единственную любовь... В образе красивой и задорной девушки Зинаиды Быковой.
Из воспоминаний студентки Талицкого лесотехнического техникума Августы Чувыгиной (здесь и во всех других воспоминаниях буду как можно меньше вмешиваться в текст, оставляя, по возможности, таким, каким он вышел из-под пера автора):
«Я знала человека, о котором просите рассказать (поясню: я обратился с открытым письмом через городскую газету «Кушвинский рабочий» – прим. авт.). Он поступил в техникум в 1933 году, то есть, как и я. И мы учились на одном отделении – на отделении лесохимии. Познакомился со студенткой Зиной Быковой, а потом они поженились.
Я помню, как он выглядел: хоть и невысок ростом, но коренастый такой; лицо широкое и угристое, на нем всегда играла улыбка; голос тихий и всегда спокойный; необыкновенной доброты парнишка, за что все девчонки его называли просто – «Толя-золотце».
Так много воды утекло, а этот парень по-прежнему стоит перед моими глазами».
Не пишет Августа Чувыгина о чувствах своих, но у меня такое ощущение, что она была неравнодушна к «Толе-золотцу»... Прочитывается, знаете ли, между строк.
Мне написал и поделился своими воспоминаниями В. Ризволин (к сожалению, полного имени не знаю. Почему-то не сохранилось в моем архиве. Возможно, и в фамилии ошибка: почерк у автора очень приличный, но он не написал свою фамилию, а всего лишь расписался, поэтому окончание трудно разобрать ):
«С Гробовым Александром Ивановичем я работал вместе с 1918-го и по 1938 год, поэтому его сына, Анатолия, знал с детских лет. Рос Толя в большой семье любознательным. Он отличался скромностью. После окончания Талицкого лесотехникума был направлен на работу в Верхнетуринский леспромхоз, где я тогда работал техническим руководителем. Место работы Анатолия – Юрьевский лесопункт (замечу, что это глухомань страшенная, куда добраться можно было лишь по узкоколейке, верхом на бревнах – прим. авт.).
Перед леспромхозом в то время стояли большие задачи: во-первых, обязан был снабжать Верхнетуринский и Садкинский (в Челябинской области – прим. авт.) заводы древесным углем, соответственно, обеспечивать дровами для углежжения; во-вторых, заготовка экспортного баланса (крепежный материал для шахт – прим. авт.).
Юрьевский же участок в леспромхозе ведущий. За зиму надо было доставить лес к узкоколейке, чтобы потом отправить продукцию, как мы выражались, на большую землю. Механизации тогда на лесозаготовках не было никакой. Молодой специалист с головой окунулся в работу. Проявляя упорство и настойчивость, Анатолий добивался всегда своей цели.
Как-то в начале зимы ко мне приехал Анатолий. Приехал не с пустыми руками, а с идеей. Прошу, говорит, разрешить построить на реке Салде ледяную дорогу; будем, говорит, по льду доставлять лес с одного берега на другой.
Ценность идеи заключалась не только в самой ледяной дороге, а еще в способе спуска заготовляемых бревен с горы на лед (до этого везли на лошадях в объезд горы, а это два с половиной километра). Анатолий говорит, что надо по склону горы построить «шлюз», упирающийся в реку, а по нему своим ходом спускать бревна вниз. Внизу, подцепив, по льду транспортировать на другой берег. Это, говорит, легче и экономия времени большая. Его идею приняли и одобрили. В результате рост производительности труда.
Ко всякой работе Анатолий относился с полной ответственностью, точно и аккуратно выполняя все указания старших. Руководители его ценили за ум, рабочие уважали за доброту.
В 1938 году, в июне, меня перевели в Нижний Тагил. И больше Анатолия не пришлось видеть. Несмотря на это, он по-прежнему перед моими глазами стоит, как живой.
Он был Человек – большого ума и большого сердца».
Автор этого воспоминания расстался с Анатолием в июне, а...
Наступил август - самая любимая пора детских лет Анатолия: и клюковка уже поспела, и грибочки все еще идут и идут. Солнце радует глаз. В лесу в эту пору – рай земной, потому что комарья поменьше и воздух необыкновенно чист и свеж. Но… Не судьба, значит.
6 августа 1938 года родные, друзья и знакомые шумно, как это водится в России, провожают парня на службу. Все веселятся, и лишь мать умывается слезами: её сердце сильно-сильно щемит. Её любимец уезжает. И куда? Очень далеко: будто бы, на Дальний Восток, будто бы, в военкомате на это намекнули.
Слезы матери так и останутся до конца не выплаканными.
Позади один этап жизни моего героя. Впереди – другой. Парень сразу перешагивал из юности во взрослую жизнь, в жизнь солдата, в жизнь ему неизвестную.
Анатолию было двадцать два... Он уезжал, оставляя молодую жену, жену носившую во чреве его ребенка. Мальчика или девочку? Он этого не знал.










Часть вторая

ЕЩЕ УВИДЯТ, ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ...

Сначала, как водится, был сборный пункт, где новобранцев сортировали. Потом - поезд и местом временного обитания на весь долгий путь (поезда тогда ходили гораздо медленнее, чем сейчас, в основном, на паровозной тяге и в одну колею) до Дальнего Востока стала простенькая теплушка. Так что Дальний Восток встретил парня уже холодным ветром, осенним листопадом и первыми заморозками.
Итак, Анатолий Гробов - рядовой 32-й стрелковой дивизии, а если конкретнее, то рядовой 30-го саперного батальона этой самой дивизии.
Других документально подтвержденных данных, касающихся этого периода жизни солдата, у меня нет. Однако некоторые косвенные данные дают основания думать, что солдат нес службу исправно. Потому что уже через полгода Гробова отправили на курсы подготовки младшего командного состава, иначе говоря, в школу сержантов. В те далекие от нас времена абы кого в такую школу не направляли.
Закончив курсы, стал младшим командиром, то есть сержантом, то есть командиром саперного отделения.
Конечно, тогда на Дальнем Востоке было не слишком-то спокойно: провокации японцев следовали одна за другой (известно, что ось Берлин-Рим-Токио была сформирована не для развлечения). Случались даже серьезные конфликты. Например, сражения у озера Хасан и на Халхин-Голе.
Историческая справка.
Озеро Хасан находится на юго-востоке Приморского края, где с 29 июля и по 11 августа 1938 года красная армия разгромила японские войска, вторгшиеся внезапно на территорию СССР. Халхин-Гол – это река, протекающая по территории Монголии и Китая, впадающая двумя рукавами в озеро Буир-Нур и реку Орчун-Гол. Здесь японские войска вторглись на территорию Монголии, с которой у СССР был союзный договор. Выполняя союзнические обязательства, монголам пришла на помощь Красная армия. В результате ожесточенных боев в мае, июле и августе 1939 года японские войска были разгромлены. Хорошее умение воевать показала первая армейская группировка, которой командовал комкор Георгий Жуков.
Привожу эту историческую справку не случайно. Я хочу развеять ложь, которая содержалась в очерке Лазурина-Прохорова (напомню: очерк был опубликован летом 1965-го на страницах областной газеты «Уральский рабочий»). Автор, кстати, сам числился в списках фронтовиков), сочиняя свою легенду, красочно описал участие Анатолия Гробова в этих самых боевых событиях.
Это «участие», скажу прямо, есть ложь, высосанная автором из пальца.
В дни, когда японцы проверяли крепость наших границ у озера Хасан, мой герой находился лишь на сборном пункте, то есть примерно за десять тысяч километров от указанного места боев. Гробов в часть-то прибудет гораздо позднее. А ведь ему требовалось еще пройти курс молодого бойца и принять присягу. 32-я дивизия под командованием полковника В.И. Полосухина, в которой предстояло служить Анатолию, действительно участвовала в разгроме японцев у озера Хасан. Её солдаты проявили мужество и героизм, но моего героя в составе дивизии еще не было.
Теоретически, Анатолий Гробов мог участвовать в событиях на Халхин-Голе, поскольку к тому времени он прослужил уже десять месяцев, но всего лишь теоретически. Практически же... У меня нет никаких данных об участии молодого сержанта Гробова в тех боях. Нет даже упоминания о столь важном факте в жизни моего героя и в архиве Министерства обороны (Московская область, город Подольск).
Это все дает мне право отмести весь бред Лазурина-Прохорова. Мой герой в чужой славе не нуждается. Моему герою и своей славы – за глаза!
...Июнь 1941-го. Служба у уральского парня идет хорошо. Командиры довольны и намекают уже, чтобы тот остался на сверхсрочную: уж больно, мол, у того всё хорошо получается. Но, судя по всему, Анатолий Гробов строил другие планы: дома его ждала жена Зиночка и дочурка Галинка. Немного оставалось ему служить. Он считал каждый оставшийся день до увольнения в запас, до возвращения в родные уральские края, где его ждут с нетерпением родители, брат, жена и дочь, которая его не видела в глаза. Он хочет, он стремится взглянуть в эти детские и такие ему родные глазёнки. Он хочет обнять и прижать к себе все еще маленькое тельце такой родной ему девочки.
Оставалось (тогда три года служили) чуть больше шестидесяти дней. И...
Грянул черный день для Родины – 22 июня, когда на рассвете фашистские войска на всем протяжении западной границы одновременно вторглись на нашу землю. Началась Великая Отечественная война! Война за выживание русской нации! Война не на жизнь, а на смерть. Перед таким страшным выбором русский народ бывал и раньше, но всегда бил захватчиков, всегда отстаивал честь, свободу и независимость тысячелетней Руси. Что будет сейчас?.. Пока никто не знает.
Кто первым встанет на защиту родного Отечества, как не русский парень Анатолий Гробов? Встанет рядом, встанет плечом к плечу со своими соплеменниками, каждый из которых любил жизнь, хотел страстно жить.
Приморье. Раздольное. Государственная граница. Теплый июльский вечер. Тишина. Лишь за стенами полевой палатки шумно стрекочут кузнечики. Спокойно. Солдаты его отделения, сильно уставшие за день, угомонились и затихли. Кто-то похрапывает, а кто-то тихо и невнятно бормочет во сне.
И лишь командиру отделения не спится в этот час. Сейчас его мысли далеко-далеко, за тысячи километров отсюда. Его мысли там, где его мать, старший брат, любимая жена и вдвойне любимая дочурка Галчонок. Он спрашивает сам себя: «Интересно, какая она, моя девочка?» Подумав, сам же и отвечает: «Должно быть, хохотунья... как и я». Пишут, что вовсю уже лопочет. Понятно: скоро три года будет.
Он тихонько встает, садится за стол, грубо сколоченный из доски-сороковки, достает несколько листов заранее припасенной бумаги, ручку и начинает свой обычный разговор с близкими ему людьми.
Письмо, датированное первым июля 1941 года. Анатолий пишет:
«Здравствуйте, мои дорогие!
Простите меня за долгое молчание. Сейчас постараюсь положение исправить.
Хочу сообщить немного о себе. Живу я хорошо и спокойно. Нахожусь сейчас в лагерях. Кипит боевая учеба и работа. Приходится крепко разворачиваться, не считаясь ни со временем, ни с отдыхом. Ну, да нам теперь это привычно.
Собирался быть дома, но обстоятельства, как видите, не в мою пользу. Сейчас не знаю, когда буду дома. По всей вероятности, после окончания войны.
Обо мне не беспокойтесь: чувствую себя прекрасно. Конечно, хотелось побывать дома, но страна требует быть на страже, а мы для того и призваны.
Эта фашистская гадина хочет попробовать нашу силу. Мы готовы её показать.
Мама, знай одно: я ни на минуту не забываю, что гражданская война отняла у меня брата Васю. Война отняла молодость у Аркадия. Война отняла здоровье у тебя. Теперь снова война...
Мы глубоко возмущены этим вторжением Гитлера в нашу спокойную жизнь. Здесь, на восточной границе, мы стоим, готовые к бою. И только через наши трупы враг сможет перешагнуть границу.
Обо мне не беспокойтесь. Я вечно, всегда и везде чувствовал и мыслил о тебе, мама! Чувство близости к тебе придает силы жить. Я сумею себя защитить. И я не подведу нашу фамилию в бою. Только, мама, дай мне силу и энергию».
А вот дальше уже обращается непосредственно к любимой;
«Моя дорогая Зина!
Будем же верны друг другу, пока мы живы. Пусть мы далеко друг от друга, но наши мысли и чувства должны быть рядом и вместе. Наши стремления едины.
Береги мою драгоценность – мою дочь! Ведь все мы живем ради того, чтобы жили будущие поколения. И трудимся мы ради этого.
А когда закончим войну, мы встретимся вновь с тобою, и тогда у нас будет еще и сын-наследник, богатырь, гражданин. И мы с тобой, Зина, приложим все силы, чтобы воспитать из детей людей честных, свободных от тех недостатков, которыми страдали их родители, в частности, я.
Целую тебя! Пиши скорее, Зина, ответ. Знаю, что тебе сейчас тяжело – и на работе, и в жизни, но ничего, как-нибудь проживем. Ведь наступят же в нашей жизни светлые, счастливые дни!
Писать кончаю. Жду с нетерпением ответ. До свидания. Поцелуй Галочку! Крепко-крепко целую!
Твой – Анатолий».
Войне уже два месяца, а Анатолий Гробов все еще на Дальнем Востоке. Он, как и миллион других наших солдат, несмотря на внешне благополучную атмосферу на границе, выполняет важную миссию – миссию сдерживания японцев, союзников гитлеровской Германии, готовых в любой момент ударить с другой стороны. Пока выжидают. Но кто знает, что будет завтра? Тем более, что картина на Западе просто-таки страшная: красная армия с ожесточенными боями откатывается в глубь страны. Пал Смоленск, взята Тула. Немцы уже на подступах к Москве. Фашисты готовятся седьмого ноября, в годовщину октябрьской революции, к проведению парада на Красной площади. Заготовили даже пригласительные билеты для гостей.
Нависла смертельная опасность. Только тут с востока на запад пошли воинские эшелоны. В одном из них ехал и Анатолий Гробов: его дивизию перебрасывали. Сибиряки и уральцы ехали, чтобы грудью встать на защиту столицы.
Скорее всего, его эшелон проезжал через Свердловск. Несомненно, ему хотелось увидеть родные места и хоть бы на часок заглянуть к своим. Но кто позволит сержанту?!
Скорее всего, родные бы встретили его в Свердловске, но как им было узнать? Ведь передвижение войск по стране было предельно засекреченным и осталось тайной даже для хваленой фашистской разведки. Так что появление крепких и мужественных сибиряков и уральцев в Подмосковье оказалось для врага полной неожиданностью. Это факт, что Москва и москвичи должны всегда склонять головы перед ними.
Из официального письма полковника Симонова (не указаны, к сожалению, даже инициалы), начальника архивохранилища Министерства обороны:
«В начале октября 1941 года в составе этой же дивизии (имеется в виду 32-я стрелковая дивизия – прим. авт.) он (Анатолий Гробов – прим. авт.) принял первое боевое крещение в боях под городом Волхов, а затем и в битве под Москвой...»
Надо полагать, боевое крещение было у сержанта Гробова не из самых приятных. Время, знаете ли, было критическое. Враг наседал, а наши, погибая тысячами, как могли, сдерживали.
Подмосковье. Час назад закончился тяжелый бой. Землю окутали осенние ранние сумерки. Временное затишье на передовой. В землянке, оборудованной саперами его отделения, довольно тепло. Но за стенами землянки – студеный ветер и начинает подмораживать. Идет снег. Местные жители говорят, что снег непривычно ранний. Еще не все деревья освободились от листвы.
Время от времени земля содрогается от одиночных взрывов мин и артиллерийских снарядов. Сволочи! Не дают нашему солдату поспать.
Солдаты его отделения все-таки пользуются моментом и пытаются вздремнуть. Хоть час, но наш, - считают они. Кто-то, присев на земляной пол, надвинув на глаза шапку-ушанку и привалившись к стене, закрыл глаза. Кто-то, подложив под голову солдатский рюкзак, не снимая фуфайки, лег бочком и захрапел.
Сержант Гробов сидит возле «буржуйки», регулярно подбрасывает в нее поленья. Поленья мгновенно вспыхивают и пламенем начинают озарять землянку.
Он, озаренный пламенем, сидит. Он думает. О чем? Ну, наверное, о доме и семье, о том, что ему особенно дорого.
Поспи, сержант. Ведь вот-вот снова придется идти туда, где под градом мин и снарядов, по колено в ледяной воде придется наводить переправы через реку.
Не спится... Тревожно на сердце. Тревожно не за себя. Тревожно за близких, оставшихся в тылу. Его, по крайней мере, кормят, одевают и обувают. А они?..
У «буржуйки» светлее, поэтому он вынимает из рюкзака бумагу и принимается за письмо. Пишет прямо на колене.

Письмо, уже датировано пятым октября 1941 года. Пришло письмо с Западного фронта. Письмо написано в те дни, когда красная армия вела особенно ожесточенные оборонительные бои, изматывая противника.
Письмо любимой...
«Здравствуй, дорогая Зиночка!
Горячий поцелуй тебе и Галчонку. Спешу сообщить о своей жизни. Живу я хорошо... Приехал сюда 1 октября, то есть в третью годовщину моей службы в армии. Ведь в армию я приехал 1 октября 1938 года (Анатолий Гробов считает срок службы не со дня призыва, а со дня прибытия уже непосредственно в дивизию – прим. авт.).
Сейчас жизнь моя проходит на колесах. Как выгрузились из эшелона, так все движемся и движемся (Анатолий Гробов намекает, что их часть постоянно перебрасывают с места на место, то есть затыкают бреши – прим. авт.). В бой мы еще не вступили. Настроение у всех бодрое. И обо мне можешь не беспокоиться (знала бы жена, что творилось в тех местах, откуда письмо мужа, - ад кромешный – прим. авт.).
Ты только одно пойми, Зина: не всех и не сразу убивают. Понюхавшие пороху рассказывают, что немец старается действовать на психику: много стреляет, прет и прет. Мы к этому привычны. Кое-что видали. Нас шумом не запугать.
Написать прямо, где я нахожусь сейчас, - не могу. Обо мне прошу не беспокоиться. Я выживу! После войны будет много дел. У меня забота большая только о вас. Ведь такое трудное время, и как только вы переживете?
Как дела дома и на заводе? Письма теперь, наверное, будут ходить долго, но ты должна знать: мои мысли всегда с тобой и живу я только ради вас. Не забывай и ты меня.
Как растет моя милая дочка? Очень мне ее жаль, что не имею возможности её приласкать и приголубить. Уж хоть ты за меня пожалей её. Вырастет девчонка, а о папке знать не будет.
Теперь мой адрес такой: полевая почта, 132, 30-й особый саперный батальон. До свидания. Привет маме. Жду письмо от тебя. Крепко-крепко целую. Твой Анатолий».
Командование из-под Ленинграда 32-ю дивизию подтягивает ближе к Москве: жарко здесь.
Из исторической литературы:
«На историческом Бородинском поле в схватку с противником вступили части прославленной 32-й Краснознаменной стрелковой дивизии полковника В. И. Полосухина... Четверо суток... отбивали атаки немецко-фашистских войск. Были уничтожены тысячи вражеских солдат и офицеров, большое количество военной техники.
Советские части отошли лишь тогда, когда противнику удалось обойти их с флангов. 18 октября под натиском танков им пришлось оставить Можайск». (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.4, стр. 98).
Блицкрига у немцев не получилось. И в этом есть заслуга Анатолия Гробова. Вот что писал немецкий генерал Блюментрит:
«Надежды вывести Россию из войны в 1941 г. провалились в самую последнюю минуту.
Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя». (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.4, стр. 109-110).
Историческая литература особо подчеркивает большой вклад в оборону Москвы стратегических резервов, коими являлась и 32-я Краснознаменная стрелковая дивизия, где одним из пяти тысяч солдат был Анатолий Гробов.
«Расчеты немецко-фашистского командования на молниеносный разгром Советского Союза потерпели провал. Несмотря на то, что советская действующая армия еще не имела достаточного превосходства над противником в численности войск и боевой технике, инициатива в ведении боевых действий начала переходить к Вооруженным Силам СССР. К тому же они обладали важным преимуществом: Верховное Главнокомандование сумело в ходе ожесточенных оборонительных сражений накопить и сохранить в своем резерве крупные силы, которые могли быть использованы при переходе советских войск в контрнаступление.
К контрнаступлению привлекались войска Калининского, Западного и правого крыла Юго-Западного фронтов... Главная роль в разгроме врага под Москвой отводилась войскам Западного фронта под командованием генерала Г. К. Жукова... 30 ноября Военный совет Западного фронта представил Верховному Главнокомандующему разработанный им план, который в тот же день был утвержден... Контрнаступление предусматривалось осуществить на широком фронте: полоса действий лишь Западного фронта составляла 600 км». (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.4, стр. 281-282).
5 декабря началось контрнаступление красной армии под Москвой. На следующий день, то есть 6 декабря, двинулись вперед и войска Западного фронта, а вместе с ним начался поход на Запад и моего героя.
Снега навалило по колено. Ветер наметает сугробы. Вязнет в снегу техника и люди. Все безумно устали. Враг яростно огрызается, однако вынужден отступать.
Берег речушки. Саперы только что навели переправу, по ней пошли вперед колонны солдат и много боевой техники. Немцы беспрерывно бомбят с воздуха. С воем проносятся мины. Ухает, тяжело и надсадно, артиллерия.
Слава Богу, переправа цела. Стало быть, саперы могут чуть-чуть передохнуть, у костра обсушиться и обогреться; пообедать, благо полевая кухня прибыла, а с нею старшина, который грозится наркомовскими ста граммами облагодетельствовать. Спирт очень кстати. Побудь-ка целый день в ледяной воде и при сильном ветре. И жуткий мороз: столбик термометра опустился до тридцати.
Свою «трапезу» отделенный закончил первым. И, не мешкая, вновь берется за письмо. Его беспокоит: почему из дома нет писем, что могло там случиться? Может, заболели? Или того хуже?
Устал солдат ждать ответ на предыдущее свое письмо. Солдат далек от реальности. Ему чудится, что с того дня, как он отправил предыдущее письмо домой, прошло, по меньшей мере, месяц, а, может, даже и год. Он ведь судит со своей «колокольни». Его-то жизнь измеряется часами, а то и минутами. Вон, пули-то шальные как жужжат над головой. Чирк – и всё! Или мина залетит ненароком и жахнет. Опять же: был и не стало.
Одна радость у солдата... Нет-нет, не правда: две радости. Первая радость, что отогнали фашиста от окраин Москвы. Не только отогнали, а сильное теснение продолжается, враг, зверски рыкая, отходит. Вторая радость – весточка от родных, письмо из дома. Пусть всего несколько слов. Солдат и им бесконечно рад. Готов перечитывать на дню по десять раз. Все письма из дома не выбрасывает, а бережно складывает и носит в рюкзаке. Письма всегда с ним. Он чувствует телом тепло этих писем. И ему от этого тепла очень хорошо, очень легко. Этот груз – не груз. С этим грузом он готов топать аж до логова фашистского зверя.
Несмотря на тяжесть фронтовых будней, несмотря на разлетающиеся веером осколки от разорвавшихся где-то неподалеку мин и снарядов, Анатолий Гробов улучает минутку, чтобы написать письмо родным.
Письмо датировано двенадцатым декабря 1941 года. Напомню, что всего семь дней назад закончилась оборона и началось контрнаступление под Москвой.
«Здравствуйте, дорогие Зинушка и Галочка!
Шлю вам свой горячий, сердечный привет и пожелания всего наилучшего в вашей жизни.
При первой же возможности спешу передать пару слов о себе, о своем житье-бытье (господи, как надо любить жену и дочь, чтобы в разгар этого ужаса найти время и сесть за письмо – прим. авт.). Живу пока хорошо. Жив и здоров. А больше для нас ничего и не требуется. Фронтовая жизнь, конечно, имеет много своих особенностей. Но ведь я не первый день и, конечно, чувствую себя как рыба в воде; от каждого выстрела за пень не прячусь. Наш отпор врагу с каждым днем крепнет. Это вы должны видеть из газет (Анатолий Гробов намекает на то обстоятельство, что в эти дни газеты широко освещают начавшееся контрнаступление под Москвой – прим. авт.). Уже близок тот час, когда эта кровавая гадина найдет свой конец. Мы им покажем, почем сотня гребешков и где раки зимуют! Фашизм не пройдет. Он может рыть себе могилу на нашей земле. Этим извергам будет конец. И я горжусь тем, что уничтожению врага я тоже отдал свои силы и свои знания. Наша вера в победу непоколебима и это верный залог нашей победы над врагом.
За меня не беспокойтесь. За себя я сумею постоять. И не так-то просто меня вывести из строя. Порода наша довольно живучая. Как живете вы? С письмами у меня неблагополучно. Получаю лишь письма, отправленные на Раздольное (Анатолий Гробов имеет в виду прежнее место службы на Дальнем Востоке – прим. авт.). По новому адресу пока не получил ни одного письма.
Все! С приветом – Анатолий Гробов».
Как, должно быть, тяжко фронтовику, как мучительно долго тянется время, если он думает, что за столь малый срок можно получить ответ.
Предыдущее письмо и это отделяют всего семь дней! Для него час – это вечность... А тут целая неделя! Величина, в условиях фронта, космического масштаба. Понимают ли это там, глубоко в тылу, в предгорьях Северного Урала?
От Советского Информбюро...
«К 13 декабря в результате решительного контрнаступления героической красной армии под Москвой ударные группировки немецко-фашистских войск потерпели поражение... В результате освобождены города Тихвин, Елец и десятки других населенных пунктов...»


Часть третья

ИДЕТ ВПЕРЕД, НЕ ЗНАЯ ОТДЫХА И СНА

Наконец-то наши солдаты учатся не тому, как умело обороняться и пятиться назад, а тому, как с максимальной решительностью наступать на все еще очень и очень сильного врага. Враг-то по-прежнему превосходит по мощи, особенно в самолетах, танках и артиллерии. Идет вперед солдат. Идет, поливая обильно подмосковную землю своей кровью. Идет, оставляя за собой тысячи и тысячи погибших. Досаждают вражеские снайперы. Эти устроили настоящую охоту, особенно, за нашими офицерами, особенно, за средним комсоставом. Возникает острейший дефицит в командных кадрах, в том числе и в 30-м отдельном саперном батальоне, где служит Анатолий Гробов. Есть решение: организовать ускоренные курсы по подготовке командиров среднего звена.
Из письма начальника архивохранилища Министерства обороны полковника Симонова:
«В марте 1942 года, как один из лучших сержантов, Гробов был послан на курсы младших лейтенантов инженерных войск Западного фронта, которые дислоцировались в деревне Вороново Московской области.
Обстановка того времени не позволяла длительного пребывания на курсах: фронту нужны были офицерские кадры. Это хорошо понимал и Анатолий Александрович, который в течение нескольких месяцев успешно познал сложное саперное дело (возьму на себя смелость здесь уточнить: «сложное саперное дело», о котором пишет полковник Симонов, мой ГЕРОЙ освоил несколько раньше; как-никак, а уже три с половиной года служит, причем, прошел проверку в боях – прим. авт.), и в конце июля 1942 года с оценкой «отлично» закончил учебу».
На «отлично»? Но от уральского парня иного никто и не ждал.
И вот на плечах моего героя офицерские погоны. Младший лейтенант Анатолий Гробов едет к месту новой службы. Конечно, ему хотелось вернуться в свою родную 32-ю дивизию, ведь там он оставил многих своих друзей, тех, кто в боях под Москвой выжил. Увы... На фронте не выбирают.
Впрочем, Гробов мало что проиграл: часть, где ему предстоит служить сейчас, не менее прославленная – это первая гвардейская Краснознаменная бригада, переименованная в последствии в 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Теперь Анатолий командир взвода. На его плечи ложится непосредственный груз ответственности за жизнь и здоровье солдат.
Солдаты приняли нового командира хорошо. А иного и быть не могло. Ведь перед ними был не желторотый юнец, а, можно сказать, «дед» (ему в то время было двадцать шесть), понюхавший к тому же изрядно пороха. И офицерство батальона отнеслось с пониманием к новичку. Уже через месяц Гробова в части никто не считал чужим.
Анатолий явно счастлив, что служит в столь прославленном боевом соединении, что теперь может именовать себя гвардейцем. Он понимает, что это почетное наименование – большой для него лично аванс. Однако скоро он выплатит этот аванс и лично приумножит славу дивизии.
Сапер – это тебе, брат, не тыловая крыса. Сапер ведь не только строит блиндажи и командные пункты. Сапер еще возводит сооружения-переправы через водные преграды, коих великое множество в центральной части России. Между прочим, по мостам должны пройти первые танки, самоходки, гаубицы, автомобили, соответственно, и пехота. Подчеркиваю: они пройдут лишь после того, как здесь, на передовой, под шквальным огнем противника поработают руками и мозгами саперы. А еще (особенно важно в ходе непрерывного наступления) сапер «зачищает» освобожденную советскую территорию, то есть разминирует. Разминировать после фашистов приходится все: от городов, сел, поселков и до полей, лесов, рек. А каждое такое разминирование – это реальный риск подорваться. Не зря вошло в поговорку: сапер ошибается лишь однажды. Наконец, этого также не надо сбрасывать со счетов, сапер в любую минуту готов вступить в бой с врагом. Сапер не только готов, а и реально вступает в бой, сменив мгновенно миноискатель, саперную лопатку, молоток или топор на автомат. И сапер, как случалось не раз Гробову, автоматом пользуется также умело.
Здесь я не делаю никаких открытий. Я лишь хочу еще раз обратить внимание на «специфику» этого рода войск... Летчик? Хорошо. Моряк? Тоже хорошо. Танкист? Хорошо. А сапер? Сапер – это сапер... Не приведи Бог!
Дивизия упорно продвигается вперед, туда, где скоро предстоит крупнейшее в истории человечества сражение.
Из письма начальника архивохранилища Министерства обороны полковника Симонова:
«22 августа 1942 года комсомолец Гробов Анатолий Александрович подал заявление о приеме его в партию...»
Вот его заявление, написанное собственноручно:
«Прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б)... Находясь в рядах гвардейцев, я хочу быть также в рядах большевистской партии, чтобы еще успешнее бить врагов нашей Родины – немецких варваров.
Я в любую минуту готов выполнить любой приказ... по разгрому врага и не пожалею сил, жизни во имя этого святого дела».
Из характеристики-рекомендации коммуниста Петра Семеновича Назарова, сослуживца:
«При выполнении боевого задания по строительству переправы через реку Яуза (в районе Махотино) для пропуска танков на передовую линию под сильным минометным огнем противника т. Гробов мужественно, по-гвардейски руководил своим взводом... не отходил от подразделения до полного окончания строительства переправы».
Партийная организация батальона 31 августа 1942 года удовлетворила просьбу, приняв кандидатом в члены ВКП(б). Через три месяца (для фронтовиков, учитывая особые условия, кандидатский стаж был сокращен до трех месяцев), то есть 3 января 1943 года, он был принят в члены ВКП(б).
Фашист постреливает. Скорее, по привычке, чем по необходимости. Близится осень. Но пока солнце светит вовсю. Тепло. Приволье такое, что особенно жить хочется. Легкий ветерок чуть-чуть шелестит ивовыми листьями.
Однополчане давно заметили, что Анатолий слишком часто пишет письма. Пользуется любым благоприятным моментом. Попробовали было пошутить: мол, не много ли любовниц завел, коли без устали пишешь. Анатолий шутки не понял, а потому не принял. Он сердито и только раз посмотрел в сторону шутника, а тот и навсегда позабыл про остроты.
И все-таки он старается быть наедине, когда пишет письмо. Только что прибыла свежая почта, где была и ему весточка. И сейчас... Он отошел к реке, сел на бережку и на колене стал писать.
«Здравствуй, дорогая мама!
Шлю вам свой горячий привет и наилучшие пожелания в вашей жизни. Сегодня получил от вас письмо, на которое спешу ответить.
Живу хорошо. Наше дело по разгрому фашистской нечисти идет хорошо, а поэтому писать много некогда.
После твоего письма, мама, я написал директору леспромхоза и секретарю парткома... Раздраконил их за бездушность (очевидно, мать пожаловалась, что руководители не откликаются на ее просьбы хоть чем-то помочь семье фронтовика – прим. авт.). Надо их чаще теребить, а то они... засиделись за нашими спинами.
Высылаю по 600 рублей каждый месяц. Скоро вы деньги должны получить (откуда знать-то моему герою, что на Урале этих денег хватит разве что на булку хлеба, если покупать у спекулянтов, а так... все по норме, все по карточкам и ни за какие деньги не купишь; впрочем, это все равно подмога – прим. авт.).
Как растет моя дочь Галочка? Поцелуйте её и скажите: фрицам скоро капут; и папа приедет домой.
О наших делах, наверное, читаете в газетах. Дел много. Мы справляемся по-гвардейски...
Шлю всем по привету. До свидания. Жду ответа.
Ваш сын, муж и отец – А. Гробов».
Наши войска уж который месяц топчутся на месте: не удается выбить фашистов с занятой ими территории.
Глубокая осень. Какой-то уж больно резкий переход из тепла в стужу. Но уральцу всё нипочем: он видал и не такое. К тому же землянка в три наката (не в переносном, а прямом значении) и в ней тепло, горит коптилка. Пока нет рядом никого, Анатолий опять садится за письмо.
«Здравствуйте, мои родные!
Из газет вы, наверное, уже знаете, что части Красной армии перешли к наступательным действиям (это письмо датировано двадцать седьмым ноября 1942 года – прим. авт.). Особенно успешные операции развернулись под Сталинградом (началась Сталинградская битва, в ходе которой будет пленено 330 тысяч вражеских солдат и офицеров, в том числе и их командующий фельдмаршал Паулюс - прим. авт.). Так вот: чтобы помочь товарищам, мы также перешли к активным действиям. Кончился для нас период ожидания. И пришел тот час, когда снова можно показать наш русский размах, русскую удаль. Соответственно, изменился образ жизни. Перешли к кочевому образу жизни. На дворе метель, стужа. Ни зги не видать. Но одеты мы хорошо, а больше в наших условиях для хорошей жизни ничего не надо.
С приветом – Анатолий Гробов».
Его подразделение только что вернулось с нейтральной зоны, где саперы в кромешной темноте закончили разминирование узкого «коридора», чтобы могла безопасно пройти к фрицам наша разведгруппа. Будто бы, разведчики идут на задание, которое им определил сам командующий фронтом. Все прошло удачно. Фрицы, кажется, не заметили некоторого «шевеления» с нашей стороны. Правда, пару раз все-таки пульнули из ракетниц. Но это так... от скуки, наверное.
Спят его саперы. Устали. Днем-то разминирование не такое уж легкое дело, а ночью, когда хоть в глаз коли? На ощупь да на профессиональное чутье только и надежда.
Нет сна только их командиру. Он пишет письмо с фронта.
«Здравствуйте, дорогие родственники!
Пять лет службы в армии не прошли для меня даром. Эти годы заставили меня сильно поработать над собой и своим характером. За годы службы, особенно за время Отечественной войны, я вырос. И теперь вырос до командира среднего офицерского состава, до командира подразделения.
По письмам матери, братьев и сестер я ревниво наблюдал за твоим ростом, Зина. И с каждым разом проникался всё большим и большим к тебе уважением. Даже не могу понять, откуда моя маленькая Зинушка берет столько моральных и физических сил?
Кроме того, наша дочь, наша Галинка кровной цепью связывает нас воедино. Зина, я тебе скажу одно: едва ли я тебя любил так сильно, как сейчас, в дни нашей молодости. Моя любовь в эти суровые дни не гаснет, а крепнет и крепнет день ото дня. Я думаю, что наше счастье лежит еще впереди, мы еще до него не дошли. Близок день, когда моя маленькая Зинушка поймет, как любит и уважает её Анатолий.
Сегодня же желаю одного: не склоняй головы в эти тяжелые дни. Выше голову, мой друг! Мы выйдем победителями! Помни: я всегда и везде с твоим именем на устах; ты для меня самое дорогое в жизни.
Береги, Зина, наше сокровище, нашу дочку Галочку. Моя любовь к ней никогда не остынет, а будет, наоборот, все расти и расти.
Обо мне не беспокойся. Нет еще у Гитлера той пули, которая может покорить нас. Я уверен в себе и надеюсь, что мы заживем еще на славу.
Живу пока хорошо. Дела по службе идут успешно. Передавай, Зина, привет всем родным и близким.
До свидания. Анатолий Гробов. 20 января 1943 г.».
Да, велик наш воин, если в столь тяжких испытаниях, в суровых условиях войны, когда жизнь его каждую секунду висит на волоске, он находит в себе силы, чтобы поддержать и подбодрить своих родных, находящихся в глубоком тылу. Такого воина, в самом деле, победить невозможно.
«Привет с фронта! Здравствуй, Зина!
Сегодня праздную свой праздник – 25-ю годовщину Рабоче-крестьянской Красной Армии...
Дела идут хорошо. Об этом можете судить по сообщениям газет. Правда, мы не проводим таких крупных операций, как на юге, но мы ежедневно, ежечасно все же уничтожаем паршивых фрицев, чем также приближаем час нашей победы.
Зина, прошу тебя, вышли мне свое фото. С Галочкой, конечно. Интересно, какие вы сейчас? Я бы с удовольствием послал свою фотку, но фотографироваться негде... Даже партбилет без фото...
Действующая армия. Ваш Анатолий Гробов. 23 февраля 1943 г.».
Закончились январь и февраль. Март. Весна в разгаре. Идет наш солдат вперед. Шагает он твердо, уверенно по вязкому и противному месиву из чернозема и мокрого снега. Идет все дальше на запад.
По вечерам солнце так пригревает, что в землянку и не хочется. Он, прислонившись к борту машины, пользуясь минутой затишья, вынимает из полевой сумки бумагу и карандаш. Он снова пишет родным.
«Здравствуйте, мама, Зина, Галочка!
Шлю я вам горячий привет с пожеланиями всего наилучшего в вашей жизни. Получил ваши письма, за которые благодарю. Очень я им рад!
О себе скажу немного. Наступаем. Идем со своими орлами на запад. Я рад и горд, когда мне первым удается ворваться в населенный пункт и видеть счастливые лица освобожденных наших братьев и сестер. Трудно передать, какой кошмар пережили наши люди при власти фашистов! Слушаешь рассказы, и сердце кровью обливается. Начинаешь пылать великой ненавистью к врагу!
Погода здесь сейчас прекрасная. Природа оживает.
Как живете вы? Пишите обо всем. Передавайте привет всем нашим.
Пока. До свидания. Ваш Гробов А. А. 27 марта 1943 г.».


Часть четвертая

ДО СВИДАНЬЯ МАМА, НЕ ГОРЮЙ!

Историческая справка:
«В конце марта Ставка Верховного Главнокомандования решила прекратить дальнейшее наступление на западном направлении: по ее указанию фронты перешли к обороне на занимаемых рубежах». (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.6, стр.145).
Из письма жене:
«Спешу сообщить о своем житье-бытье, так как давно не писал. А не писал, потому что в течение двух с половиной месяцев не имел возможности ни получать, ни отправлять письма. Только сегодня получаю мартовские и апрельские письма.
Ну, о причинах поговорим после войны. Можешь понять, что причины уважительные.
Действующая армия. 5 июня 1943 г.».
Историческая справка:
«Операции советских войск на западном (там, где и ведет бои дивизия моего героя – прим. авт.) и северо-западном направлениях, проведенные в начале 1943 г., тесно связаны со стратегическим наступлением на юге. Хотя они и не достигли поставленных целей, враг был лишен возможности усиливать свои группировки на южном крыле советско-германского фронта... Это значительно облегчило Советской Армии не только успешно осуществить операции под Сталинградом, на Верхнем Дону, Харьковском и донбасском направлениях, но и отразить попытку контрнаступления врага. Ликвидация плацдарма в районе Ржева и Демянска практически сняла угрозу наступления противника на московском направлении». (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.6, стр.145).
Вспоминает, спустя годы, заместитель командира 46-го особого саперного батальона 42-й гвардейской стрелковой дивизии Северьян Федорович Панёв:
«Я хорошо помню Анатолия Александровича Гробова. Помню, потому что это был волевой, умелый, скромный и исполнительный командир. Помню и потому, что ему командование доверяло самые ответственные задания.
Перед нами одна из многих водных преград – река. Немцы, отступая, взорвали мост. Необходимо быстро соорудить переправу, чтобы пропустить танки.
Взвод Гробова, разбившись на две части, приступил к выполнению задания. Гробову достаточно было беглого взгляда, чтобы определить масштаб предстоящих работ. Он говорит: «Тут уже сухим не быть – поплавать придется». И командир первым лезет в ледяную воду, чтобы ставить столбы, забивать сваи, подгонять переводины, поперечники, делать скрепления.
Холодная вода – не единственная проблема. Враг поливает огнем, а укрыться негде. Да и прятаться в укрытия нельзя: дорога каждая минута.
И вот переправа готова. Войска пошли вперед.
Быстро соображал командир. Осенью, по бездорожью (особенно на одном из участков) возникла заминка в продвижении наших подразделений. Люди, хоть и медленно, но идут, но артиллерийские тягачи – ни в какую.
Следует приказ: сделать в низких местах из бревен настил. Причем, сделать быстро. Как решить задачу? Гробов принимает решение: настил делать не сплошным, а лишь в две колеи, по которым могли бы проехать автомобили и артиллерийские установки. Боевое задание не только выполнено, но выполнено раньше установленного срока.
Саперы, руководимые Гробовым, не только быстро и умело строили переправы и дороги, но и сооружали надежные блиндажи для солдат и командные пункты для офицеров. Гробов говорил: «Мои блиндажи и землянки – надежные!»
И это была правда.
Как-то раз в командный пункт батальона угодил снаряд. Так сказать, прямое попадание. Однако все остались целы и невредимы. Почему? Потому что саперы Гробова соорудили не в два и не в три, а в четыре наката. Причем, между рядами бревен был еще и слой земли. Так что фашистский снаряд разворотил лишь два верхних ряда.
Иногда, правда, тяжелый и опасный труд оказывался напрасным. Только саперы построят сооружения, поступает приказ: вперед! И уютные блиндажи приходится оставлять необжитыми. Гробов при этом обычно говорил: «Ничего не поделаешь: война есть война».
В это время Анатолий Гробов получает новое назначение. Теперь он командир саперной роты (до этого командовал взводом, а потом некоторое время занимал должность заместителя командира роты). Соответственно, на офицерских погонах прибавилась одна звездочка. Значит, к нему сейчас обращаются подчиненные не иначе, как гвардии старший лейтенант.
Новая должность и дополнительная ответственность. Прибавилось и забот.
Опытный глаз офицера подмечает нюансы. А именно: затишье на его фронте не случайно; командование ведет перегруппировку сил, укрепляет рубежи обороны, наращивает стратегические резервы. Значит? Будут тяжелые и снова кровопролитные бои.
В самом деле, красной армии стало известно, что летом 1943 года гитлеровские войска готовятся к решительному наступлению в районе образовавшейся дуги между Орлом и Курском. Разведка доносит о перемещении войск. Наше командование решило встретить врага достойно. И началась активная подготовка наших войск к знаменитой битве на Орловско-Курской дуге, к битве, в результате которой окончательно будут развеяны надежды Гитлера на реванш в войне, на порабощение России.
Начало июля 1943 года. Нашему командованию становится известна точная дата начала наступления группы армий «Центр». И на рассвете наша артиллерия наносит по позициям врага на большом протяжении фронта упреждающий удар. Особенно хорошо поработали гвардейские минометы «Катюша». Это внесло в ряды врага растерянность и сумятицу. Однако гитлеровское командование не стало менять планы и в назначенный срок, то есть через несколько часов после ураганного огня нашей артиллерии, враг пошел в наступление.
Наши части стояли на смерть, однако давление было настолько сильным, что на ряде направлений врагу удалось продвинуться в глубь советской обороны на несколько километров.
Историческая справка:
«За два дня боев немецко-фашистским войскам не удалось сколько-нибудь изменить положение. Танковые дивизии не прорвались ни к Прохоровке, ни к Короче. Между тем немецко-фашистское командование продолжает усиливать группировку, наступавшую на Прохоровку. Оно стянуло сюда лучшие соединения: танковые дивизии «Рейх», «Мертвая Голова», «Адольф Гитлер»... (История второй мировой войны: 1939-1945. Т.7, стр.153).
Особенно тяжело нашим войскам под Белгородом. И туда срочно перебрасывают (это всего лишь мое предположение, которому нет документального подтверждения) уже прославившую себя 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая сходу вступает в бой с отборными эсэсовскими частями.
Вспоминает, спустя многие годы, командир взвода 1 роты 46-го отдельного саперного батальона 42-й гвардейской стрелковой дивизии Степан Алексеевич Зырянов:
«В 1943 году, после ранения, я был направлен в одну из стрелковых дивизий, а оттуда в саперный батальон, в роту, которой командовал Гробов Анатолий Александрович.
Тогда, в июне, я и встретился впервые со своим командиром. Вот как он выглядел: невысокого роста, крепкий, коренастый, широкий в плечах, лицо немного в оспинках. Встреча прошла хорошо. Встретил Гробов меня внимательно. А вскоре немцы предприняли наступление под Курском и Белгородом. Нашу дивизию бросили на главное направление... Мой первый совместный бой с Гробовым я принимал под станцией Прохоровка. Отбивали от девяти до одиннадцати атак в сутки... Дивизию все время перебрасывали с места на место, перебрасывали туда, где обстановка создавалась критическая. Наша дивизия останавливала наступление врага».
Дерется с врагом рядом со всеми и гвардии старший лейтенант Гробов. Дерется не саперной лопаткой, а с автоматом в одной руке и связками гранат в другой.
Вот что пишет начальник архивохранилища Министерства обороны полковник Симонов:
«В июле 1943 г. в составе 42-й гвардейской стрелковой дивизии саперная рота под командованием гвардии старшего лейтенанта Гробова вела ожесточенные бои под Белгородом с прибывшими немецкими частями, в том числе и с дивизией СС «Адольф Гитлер».
В течение 60 часов дивизия сдерживала натиск вражеской пехоты, поддерживаемой 170 танками, а потом сама перешла в решительное наступление».
Скупое свидетельство, но зато документально подтвержденное. И очень красноречивое.
И тут считаю уместным сказать вот о чем.
Я скрупулезно перечитал все, что касается Орловско-Курского сражения (имею в виду двенадцатитомное издание «История второй мировой войны: 1939 – 1945»), но не нашел даже строчки о, судя по всему, прославленной в боях еще под Москвой, потом на Орловско-Курской дуге, на Украине 42-й гвардейской стрелковой дивизии.
Естественный вопрос: что же это за такая многотомная «история», если в ней не нашлось места даже целой дивизии? Ясно, что о героически сражавшихся полках, батальонах, ротах, взводах сведений там вообще не стоит искать. Об отдельно взятом воине-освободителе, благодаря которому и выиграна была война, – тем более.
Впрочем, что говорить о солдате, если даже легендарный Маршал, чье имя вписано золотыми буквами в анналы мировой истории, упоминается лишь несколько раз и то, походя, между прочим: не нашлось места в нашей «истории» величайшему полководцу Георгию Константиновичу Жукову.
Что скажешь? Обидно и стыдно за советских историографов. Впрочем, нынешние ничем не лучше. Прежние - замалчивали. Сегодняшние замазывают доброе имя дегтем, выискивая в долгой и трудной жизни полководца все, что может бросить тень на его честь и достоинство. Это легко делать. Ведь он уже не в силах защитить свое доброе имя.
Бог им судья...
Одно любопытное и почти мистическое совпадение. Я пишу о герое, который стоял на смерть в районе знаменитой Прохоровки. Но ведь именно там мой отец, командир танка Т-34, являющейся боевой единицей знаменитой танковой армии генерала Рыбалко, сошелся лоб в лоб с танками фашистов, непосредственно участвуя в знаменитом и самом масштабном танковом сражении второй мировой войны. Получается, что мой отец и мой герой сражались совсем рядом. Причем, оба из этого ада вышли тогда победителями.
Вспоминает, спустя много лет, командир 46-го особого гвардейского саперного батальона 42-й стрелковой дивизии Дмитрий Никифорович Лошкарев:
«11 июля 1943 года наша дивизия вступила в бой на Орловско-Курской дуге. Дивизия была хорошо укомплектована и хорошо оснащена. Командовал дивизией в то время гвардии генерал-майор Бобров Федор Александрович. Это был необыкновенный командир. Солдаты и офицеры его глубоко уважали и называли отцом.
Генерал лично знал и Анатолия Александровича. Ценил. Поэтому сразу (по моему представлению) назначил командиром первой роты.
Фронтовики знают, что зона действия дивизионных саперов находится между передовыми линиями своих войск и войск противника. Таким образом, с одной стороны прикрывают огнем свои, а с другой стороны уничтожающе ведут огонь фашисты.
При этом главная задача саперов должна быть выполнена: они соорудят перед передней линией обороны инженерные сооружения, которые станут непреодолимым препятствием для врага.
Это – в обороне. Но перед каждым наступлением они же, то есть саперы, проделывают проходы в собственных заграждениях и в заграждениях противника, чтобы войска могли безопасно пойти вперед.
Как только наступление заканчивается и войска переходят к обороне, так саперы вновь выдвигаются вперед и сооружают новые заграждения. И так всю войну.
Один из эпизодов, который стоит перед моими глазами.
Мы – под Белгородом. Обстановка потребовала, чтобы мы в дневное время произвели рекогносцировку переднего края обороны. Зачем? Затем, чтобы ночью саперы могли установить заграждения.
Вместе с товарищем Гробовым, взяв с собой двух бойцов, одевшись в цветные маскхалаты, отправились за линию обороны. Ползая на животе, мы тщательно изучали местность, нанося на карту.
Собрались возвращаться назад. И в этот момент по нам фашисты открыли минометный огонь. Осколком разорвавшейся мины меня ранило в шею, а один из бойцов сопровождения был убит. У меня не оказалось с собой индивидуального пакета. Тогда Анатолий Александрович перевязал меня своим пакетом и остановил кровотечение.
Задачу мы выполнили. Я лишний раз смог убедиться в умении товарища Гробова в сложных боевых условиях выполнить задание. А еще я понял, что он настоящий боевой друг, на плечо которого в трудную минуту всегда можно опереться».
Итак, мы знаем, что 42-я дивизия, об которую сломала себе зубы отборная эсэсовская часть, собравшись с силами, перешла в наступление и, вместе с другими частями, пошла вперед, круша и уничтожая на своем пути живую силу и технику противника.
Началось победоносное шествие на запад. Теперь уже навсегда перевес будет у наших. Наши будут господствовать на земле, в воздухе и на море.
Сломали хребет зверю. И отныне он только в силах огрызаться. Однако по-прежнему опасен. Будет добит. Но это будет стоить жизни тысячам и тысячам наших воинов.
Из письма моего героя домой:
«Ведем день и ночь упорные наступательные бои. Шаг за шагом очищаем Украину. На очереди освобождение Киева. Его так легко не взять, как Харьков...
Действующая армия. 25 августа 1943 г.».
Идет вперед наш солдат, отвоевывая у врага каждую пядь родной земли.
Полковник Андреев, ВрИО начальника отдела по присвоению воинских званий офицерам кадра и награждениям Главного управления кадров Министерства обороны, пишет:
«Сообщаю, что по учетным данным отдела Гробов Анатолий Александрович, командир саперной роты 46 саперного батальона... значится награжденным: орденом Красной Звезды (приказ по 42-й гвардейской стрелковой дивизии № 020 от 30. 08. 1943 г.)».
Смею предположить, что так был отмечен ратный труд в боях на Орловско-Курской дуге.
Осень. Дожди. Украинские черноземы превратились в вязкое месиво. Увязает солдат по колено, но идет. И уже видит гладь гордости украинского народа – гладь реки Днепр.
Правый берег Днепра, где немец укрепился, крутой. Не так-то просто подобраться и «выкурить» врага. Ясно, первыми идут саперы. В числе первых перебрались через широкий и могучий Днепр саперы, которыми командовал гвардии старший лейтенант Гробов.
Закрепившись на каменистом пятачке высокого правого берега, он и его ребята (по сути, горстка храбрецов против сотен и сотен фашистов) много часов отражали атаки врага. И удержали занятый пятачок, давая тем самым возможность другим саперам наводить мост для пропуска через водную преграду танков и артиллерии.
Он, парень из уральской глубинки, был первым. А первым, как известно, всего труднее.
И вновь я обращаюсь к письму начальника архивохранилища Министерства обороны полковника Симонова:
«Пройдя с боями более 500 км и освободив до 600 населенных пунктов, к 24 сентября 1943 г. дивизия сосредоточилась на левом берегу Днепра в районе села Гусеницы. В ночь с 25 на 26 сентября 1943 г. части дивизии, с использованием подручных средств (имеются в виду лодки местного населения и плоты, сооруженные на быструю руку, – прим. авт.) и средств переправы, установленных саперным батальоном, начали форсирование реки.
В этой обстановке, как никогда, проявился массовый героизм воинов дивизии (я верю полковнику Симонову, но не верю «Истории второй мировой войны...», где вновь нет ни слова ни о дивизии, ни о бойцах ее).
Наиболее отличившимся при форсировании реки Днепр... Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 октября 1943 г. присвоено звание Героя Советского Союза».
Вспоминает, спустя многие годы, командир взвода 1 роты 46-го отдельного саперного батальона 42-й гвардейской стрелковой дивизии Степан Алексеевич Зырянов:
«Дивизия, заняв с боями Белгород, Сумы, Ромны, Прилуки, станцию Лесная, Переяслав-Хмельницкий, вышла на левый берег Днепра.
Бой за Днепр был очень трудный. Нашей роте было дано задание: форсировав первыми Днепр, частью личного состава закрепиться на правом берегу, а другой частью обеспечить перевозку по реке пехоты.
С наступлением утра враг нас заметил. Начались непрерывные бои. Мы стояли на смерть, но плацдарм удерживали. Мы задачу выполнили. Дорогой ценой выполнили: восемь человек ранено и остальные убиты. Но мы создали возможность основным нашим силам занять правый берег Днепра и всей мощью ударить по врагу».
.Из письма моего героя:
«Здравствуйте, родные!
Простите, что давненько не писал вам. Но вот появилась возможность, и я пишу о своем житье-бытье.
Живу, должен сказать, хорошо. Последние дни пришлось здорово подраться с фрицами. И хотя я не пехота, но и мне своими руками пришлось бить... Командование представило к награде – к ордену Отечественной войны. Но не знаю, утвердят ли наверху.
Конечно, я никогда и не думал биться с врагом из корысти. Я сражаюсь за Родину, а награды... Они только показывают, что обязанности воина Красной армии выполняю честно, так же честно, как и вы там, не щадя сил, работаете на оборону.
Деремся на правом берегу Днепра, шаг за шагом освобождаем родную землю.
В каждую свободную минуту вспоминаю вас. За войну сердце стало каменным. И только воспоминания о родном доме, о родной семье согревают.
Ваш Анатолий Гробов. Действующая армия. 15 октября 1943 г.»
Полковник Андреев, ВрИО начальника отдела по присвоению воинских званий офицерам кадра и награждениям Главного управления кадров Министерства обороны, пишет:
«Сообщаю, что по учетным данным отдела Гробов Анатолий Александрович, командир саперной роты 46 саперного батальона... значится награжденным: орденом Отечественной войны 1 степени (приказ по войскам 40-й армии № 100/н от 15. 10. 1943 г.)».
И эта награда не единственная…
«ГЕРОЮ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Тов. Гробову Анатолию Александровичу
ЗА ВАШ ГЕРОЙСКИЙ ПОДВИГ, проявленный при форсировании реки Днепр, прочное закрепление плацдарма на западном берегу реки Днепр
ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР СВОИМ УКАЗОМ от 29 октября 1943 г. ПРИСВОИЛ ВАМ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
Москва. Кремль».
Мой герой пишет домой:
«Здравствуйте, мама, Зина, Галочка!
Шлю я вам свой сердечный привет. Спешу поздравить с праздником Великого Октября.
Вот уже пятую годовщину замужества, Зина, встречаем вдали друг от друга. Вот уже два с лишним года я сражаюсь с фашизмом. Как много за это время пережито! Едва ли можно все описать в письме...
У нас сейчас одна задача – скорейший разгром Гитлера, чтобы мы могли встретиться, поднять бокалы за победу. Даже в бою я всегда помню, что борюсь с фашизмом ради вашей спокойной жизни, ради вашей свободы и независимости. Родные, помните: если придется помереть, то я отдам свою жизнь во имя вашего счастья, во имя замечательного будущего моей дочери. До свидания! Ваш Гробов А. А. 4 ноября 1943 г.».
Гробов со своей ротой продолжает победное шествие на запад. Позади Днепр и сотни освобожденных населенных пунктов. Сейчас путь лежит на Житомир.
И вновь я обращаюсь к письму начальника архивохранилища Министерства обороны полковника Симонова:
«В это время дивизия, совершив 96-ти километровый марш-бросок в условиях осенней распутицы, сосредоточилась к 17 ноября для обороны магистрали Житомир – Киев».
Из письма домой:
«Здравствуй, дорогая Зиночка! Здравствуй, милая дочка Галочка!
Шлю вам свой горячий привет... Давно не получал писем. Очень скучаю без них. Скоро, наверное, сразу получу пачку...
Сегодня 1 декабря. Скоро Галчонку исполнится пять лет, и я спешу поздравить её с днем рождения. Очень жалею, что не могу выслать никакого подарка. Зина, за меня обрадуй чем-нибудь дочь.
Погода здесь стоит пока ничего. Правда, прошли дожди. С ними приходится мириться. Здешние старожилы говорят, что скоро придет и зима. Обмундированы мы по-зимнему. Но валенок не носить. Зимы здесь теплые. Я здесь всем обеспечен. А вы? Как переживаете зиму? Как насчет дров? Неужели леспромхоз и поселковый совет не обеспечат мою семью дровами? Напишите. Я их по партийной линии покрою (не знает мой герой, что в тылу всяк выживает, как может, что те, которых он собирается «покрыть», думают о себе и о своих близких, хотя на собраниях и митингах краснобайствуют о внимании и заботе о семьях бойцов красной армии – прим. авт.).
Милая Зина! Страшно скучаю по тебе. Часто стал видеть тебя во сне. Очень хочется побыть с тобой. Не могу передать того, что творится со мной: день и ночь думаю о тебе. Не знаю, чем это объяснить? Когда же придет тот долгожданный час нашей встречи?! Если со мной что-то случится, то... Мне жаль тебя... Столько лет ждешь и... Я прекрасно понимаю тебя, а потому еще больше люблю. Все мечты в том, чтобы увидеть вновь тебя.
Мой дорогой друг!
Жди и я обязательно приеду. Свои силы я черпаю в нашей любви, а это значит, что я сумею, преодолев любые преграды, прилететь к тебе.
Писать кончаю. Мой горячий сыновний привет маме. Скажи, что ее материнская любовь всегда в моем сердце. Поцелуй Галочку!
Твой Анатолий Гробов. 1 декабря 1943 г.».
Из письма к жене и дочери:
«Здравствуйте, мои дорогие Зинуша и Галочка!
Шлю привет и спешу поздравить вас с Новым годом! 1944-й год будет годом победы, а, значит, и годом нашей встречи после долгой разлуки.
Я многому научился, прежде всего тому, как успешно бить фашистов. Скоро наступит победа – она и есть единственная наша цель. К ней стремимся все, как и вы.
Живу хорошо. Здесь можно зимовать: 20 декабря, а мы все еще не видели морозов. И снега по-прежнему нет. В марте, рассказывают, уже сеют.
Как живете вы? Пишите. Ваш Анатолий Гробов. 20 декабря 1943 г.».
Из письма к матери:
«Здравствуй, мама!
Шлю привет и поздравляю с Новым годом! Желаю много сил, здоровья и нашей встречи в 1944-м.
Я живу хорошо. Наша боевая жизнь движется вперед. Мы всё ближе и ближе к цели – к победе. Работы много. Скучать не приходится. Ведь я не только советский офицер, но и Герой Советского Союза, поэтому мне надо вдвое, втрое больше работать, чтобы оправдать это высокое звание.
Пишите, как живете, что нового в жизни? До свидания! Твой сын Анатолий. 22 декабря 1943 г.».
Из письма полковника Симонова, начальника архивохранилища Министерства обороны:
«24 декабря 1943 г. в районе села Брусилов Житомирской области, прорвав оборону противника, части дивизии вновь перешли в наступление...»
Вот и настал тот самый момент истины, тот день, события которого мне придется реконструировать по одному-единственному сколько-нибудь достоверному воспоминанию одного из тех, кто в последние минуты жизни моего героя находился где-то неподалеку, может быть, даже рядом (прошу простить меня за многочисленные мои оговорки, но многое в истории гибели Гробова вызывает либо недоумение, либо удивление, либо мое возмущение). Это – Зырянов, почти земляк Гробова.
24 декабря 1943 года. Небольшая деревенька. По одну сторону – наши, по другую – враг. Их разделяет сухой и глубокий овраг. Украинские мазанки и плетни вокруг них – плохое укрытие от пуль, тем более – от мин. Начался ожесточенный бои. Не стихает уже несколько часов автоматно-пулеметный огонь. То и дело рвутся немецкие мины и над головами свистят осколки.
Рота саперов гвардии старшего лейтенанта Гробова на передовой линии, рядом с пехотой и ведет стрельбу по неприятелю. Метр за метром под шквальным огнем солдаты продвигаются вперед. Командир рядом со своими бойцами. Он старается появляться во всех взводах, чтобы своим видом поднимать боевой дух подчиненных.
Вспоминает, спустя многие годы, командир взвода 1 роты 46-го отдельного саперного батальона 42-й гвардейской стрелковой дивизии Степан Алексеевич Зырянов:
«Я находился в 150 метрах от насыпи, которую нам следовало преодолеть. Неподалеку, помню, стояли крестьянские сараи. Слышу: кто-то меня спрашивает. Обернулся. Вижу: командир роты Гробов. Он одет в синие брюки и зеленую фуфайку, по верху – офицерский ремень и на нем расстегнутая кобура. Гробов расспрашивает об обстановке. И в эту минуту почти рядом разорвалась одна из мин».
Тут командир взвода Зырянов теряет из вида командира роты Гробова.
По словам Зырянова, прошло двадцать или тридцать минут, в течение которых он пытался отыскать глазами командира роты, но его нигде не было.
Бой, тем временем, не прекращается.
Зырянов видит, что от насыпи бегут несколько солдат. Зырянов их спрашивает: «В чем дело?» Один из солдат отвечает: «Какой-то командир тяжело ранен, саперы пытаются вынести его из огня».
Вспоминает, спустя многие годы, командир взвода 1 роты 46-го отдельного саперного батальона 42-й гвардейской стрелковой дивизии Степан Алексеевич Зырянов:
«Подбегаю. Это – он, Гробов. Переносим раненого в какой-то сарай (может, это была конюшня). Ранение в ногу, выше колена. Ранение тяжелое, потому что две разрывных пули вышли насквозь. Сделали перевязку. Я выделил четырех солдат и на носилках, сооруженных из плащ-палатки, они отправили Гробова в медсанбат».
Наверное, командир взвода Зырянов в этой обстановке сделал все, что мог для своего земляка. Наверное... Но... У меня вопросы не к нему. У меня, человека, никогда не воевавшего, вопросы к другим. Почему не оказалось санитаров? Где в это время находился военфельдшер или медсестра? Где и что делала прославленная фронтовая медицина, которая, якобы, спасала тогда солдат, оказывая первую медицинскую помощь прямо на передовой?
Увы, в самую критическую минуту никого рядом с моим героем не оказалось. И он, видимо, пролежал долго, истекая кровью.
Потому что... Потому что Герою Советского Союза Гробову Анатолию Александровичу медсанбат не понадобился: он умер от большой потери крови.
Я с горечью подчеркиваю: он должен был жить! Потому что ранения получил хоть и тяжелые, но непосредственно не опасные для жизни. Не опасные для жизни, если бы ему была оказана квалифицированная первая медицинская помощь. Этого не случилось. Хотя сам мой герой десятки раз спасал жизни другим раненым.

ЭПИЛОГ

В крохотной украинской деревеньке, на границе двух областей – Киевской и Житомирской пал смертью храбрых, мой герой. Он прошагал от Москвы всю Россию и половину Украины. Прошагал с честью, не прячась за чужие спины. Погиб, не дожив до Нового, 1944 года, который он ждал с таким нетерпением, всего неделю. Погиб, когда ему было только двадцать семь. Погиб, когда ему так хотелось увидеть свою Галочку-дочь, самого дорогого ему человечка. Судьбе не угодно было дать возможность встретиться этим двум любящим друг друга сердцам. Но его Галочка, то есть Галина Анатольевна, живет! Живет и свято бережет каждую крупицу памяти о своем отце, отдавшем за честь, свободу и независимость её Родины самое дорогое, что имел, - свою жизнь. И это я говорю не ради красного словца. Это она, Галина Анатольевна, разыскала безымянную могилу своего отца, похороненного вместе с другими тридцатью шестью погибшими солдатами в украинской земле. Она приехала к отцу. Она до земли поклонилась. И долго-долго стояла молча. Она пребывала в горестных муках. Ее, дочь Героя Советского Союза, охватывала обида. Обида праведная.
Из письма начальника архивохранилища Министерства обороны полковника Симонова:
«Командованием и боевыми друзьями он похоронен на северной окраине деревни Рожев Макаровского района Киевской области».
Да, похоронен. Но как? Наспех, кое-как прикрыто землей тело героя. Потом перезахоронят, но местные власти не удосужатся на памятнике назвать фамилии захороненных, в том числе и гвардии старшего лейтенанта Гробова, Героя Советского Союза.
Таковы власти, крикливо заявлявшие, что ... «никто не забыт, ничто не забыто».
Из пронизанного горечью письма дочери моего героя:
«В 1961-м ездила в деревню Рожев, на могилу отца. Разговаривала с очевидцами, в частности, с Лищитовичем Мусием Ивановичем. Он рассказал, что декабрь 1943 года выдался холодным и бесснежным. Есть там речушка Сдвиж. Она разлилась, так как плотину взорвали. И в этой грязи хоронили погибших. Выроют неглубокую могилу, положат в карман записку с указанием фамилии погибшего и зарывают».
В письме Галины Анатольевны, на мой взгляд, есть еще одна принципиальная деталь:
«В феврале 1944 года, по поручению райвоенкомата, Мусий Иванович и еще один старичок перенесли тела погибших в братскую могилу. Похоронено в этой могиле 36 человек. В военкомате имеются фамилии похороненных, но на установленном памятнике не указано ни одной фамилии».
Она закончила письмо этими словами:
«Вот так я и встретилась со своим отцом почти через двадцать лет после его гибели».
Встреча, добавлю от себя, получилась не только грустной, а и горестной.
На этом и я считаю нужным в своем повествовании о замечательном земляке поставить жирную точку.

ВЕРХНЯЯ ТУРА – ТАЛИЦА – ЕКАТЕРИНБУРГ.