Кодекс для обезьяны

Александр Супрун

Кодекс для обезьяны
или
принудительное ознакомление
с азами капитализма

Документальная повесть в двух частях

Каково быть гастарбайтером в Москве?.. Подлинная история о том, как австрийская компания возводила высотное здание в столице России в 1990-е годы, рассказанная участником событий. Хамство, грубость, обман, презрительное отношение иностранцев к персоналу из СНГ, рабские условия труда, зависть, подсиживание, тяжелый моральный климат в коллективе… Такова, увы, реальность нашего времени… В повести раскрыты многие секреты современного "западного" строительства. Вторая часть произведения посвящена "своим" – московским "новым русским", у которых герой повести продолжил свою строительную эпопею, приводя в порядок загородные дачи и особняки, городские квартиры. И там тоже есть о чём рассказать…Начнёте чтение – не оторвётесь.. Публикуется впервые


Прозаическая увертюра

Купейный вагон оказался полупустым. Повезло. Такая удача редко случается на маршруте Ужгород – Москва. Не наблюдалось суетящихся и озабоченных; не орали дурниной пьяные компании. Проводницы – сама заботливость, вежливость и предупредительность. Прямо как в транспортной рекламной утопии. Расслабившаяся от безмятежной обстановки, бригадир поезда вяло предположила, что причиной такой идиллии стало недавнее подорожание купейных билетов. Возвращавшиеся на родину, гастарбайтеры предпочли «гудеть» в дешёвых плацкартах.
Один в четырёхместном купе, я безмятежно проспал всю ночь.
Лишь утром, ко мне подселили попутчика – невысокого лысеющего гражданина. Половину дня мы промолчали; шелестели газетами и смотрели в окно. А, после Киева, когда поняли, что нашего коллектива больше не прибудет, законтактировали, и решили пообедать вместе. Появилась бутылочка коньяка, домашняя снедь, завязался разговор. Темы разные: безнадёжно и вяло – про политику; мемуары – о личном; немножко нытья. Обычный вагонный репертуар. Но, несмотря на безэмоциональный тон изложения, одна байка попутчика меня просто поразила. Не знаю, правда ли то, что довелось мне услышать, или правдоподобная выдумка – решайте сами.
Мой новый знакомый представился ветеринарным врачом. Двадцать лет назад, его, выпускника Львовского зооветеринарного института, распределили на работу в обезьяний питомник – где-то на восточном побережье Чёрного моря. Там, неизвестно зачем, по заказам министерства обороны СССР, исследовался интеллект приматов. И делались попытки разработки языка жестов – для облегчения дрессуры обезьян. Довольно успешные. Одна способная шимпанзиха, по сообразительности, оказалась уникумом – с ней удавалось вести полноценную беседу. Интеллект обезьянки приравнивали тогда к семи – десятилетнему ребёнку. Она формулировала не только простейшие просьбы и желания – излагала даже абстрактные мысли. Экспериментаторы замирали с раскрытыми ртами – обращались к лохматой на Вы! И, хотя, подопытная уставала от суеты и приставаний, ей проходу не давали – часто возили на "смотрины" к генералам и большим начальникам. Закончилось это трагедией. Однажды, при очередной перевозке, обезьяна сбежала в горы. А через восемь дней её труп нашли в лесу. Вскрытие показало, что бедное животное отравилось буковыми семечками. Обезьяна поела их с голодухи, не подозревая, что вкусные орехи богаты ядовитыми цианидами…
Полноценной замены талантливой «говоруньи» не нашлось, и эксперимент постепенно увял. А потом: развал Союза, Большой Бардак и конец Науки. Питомник растащили до гвоздей; животные пропали. Научные сотрудники разбрелись торговать по базарам.
Мой собеседник не остался без дела. Зверья в городах наплодилось!.. Одних псов сторожевых – спасу нет! Работы для ветеринара в избытке. Но, что это, в сравнении с прежними делами, – ремесло рутинное. Творческому мозгу нужна большая задача. Сокрушался ветеринар о незавершённых экспериментах. По памяти пересказал мне содержание протокола одной из бесед между животным и человеком. Не поленился – записал. Допускаю, что перевод с языка жестов избыточно очеловечен, но содержание его удивительно! Последняя фразу протокола я вообще назвал бы диагнозом-пророчеством! А кто больной?... Поймёте по прочтении повести…
Спросили обезьяну: «Как тебе живётся?»
Она изобразила жестом: «Хорошо»...
- А почему тебе так хорошо?
- Есть еда и вода.
- Когда ты жила в лесу – было хуже?
- Было плохо.
- Почему плохо? – не унимался вопрошавший. – В лесу еды мало?
- Еды достаточно; драться нужно: боль; страх; раны.
- Но, в лесу есть свобода. Там ты вольна делать абсолютно всё?
- В лесу бьют, кого могут. Сильный слабого гоняет! – возразила обезьяна.
Экспериментатор стал обобщать:
- У людей – хорошо?
- Человек – добрый. Человек – не бьёт.
- А люди смогут жить по правилам леса?
- …Да! – после паузы ответила обезьяна: - Когда озвереют!..




Часть первая. У чужих

1.

Чтобы «въехать в тему», немножко расскажу о себе. Это необходимо для понимания мотивации моих «залётов».
Жизнь, до «перестройки», опускаю. Там было молодо, живо, интересно – но, это не про нас, современных. То были иные времена, совершенно другие люди. Плевать на них не стану, да и вам не посоветую. Хотя, в те далёкие годы, я сильно скалился на общественные порядки. Не нравилось мне государство, а особенно его начальники. Злился на мизерные зарплаты, убогость быта, дурацкие условности и мероприятия. Хотелось воли, хоть немножко Америки, побольше денег… Казалось, вот ослабит «партия» вожжи и мы рванём – доскачем за «пятьсот дней» до уровня помпезных «небоскрёбов» капитализма.
Надежду подогревала горбачёвская болтовня: «Так жить нельзя!»… Я очень соглашался с генсеком. Поверил – придурок: наконец-то позволят зарабатывать достойно. Без колебаний примкнул к вольным кооператорам.
Занялись газификацией сёл. Дело пошло удивительно гладко. Налоги тогда были маленькие; зарплата – приличная. Работали по государственным расценкам – быстро и качественно. Даже селяне, в благодарении, руки нам тискали. Бодренькие и счастливые, гоняли мы «по долинам и по взгорьям», уверенно размечая трассы и дальние перспективы. Принарядились, повеселели жены и окрепли семейные бюджеты.
Но в Беловежской Пуще уже накрывали столы. «Наследнички» запировали – вошли в «загул». Решили делиться – вместе начальникам тесно. Никого не спрашивая, порезали «одуревшую» державу, как плавленый сырок. Со страной, «ушли» колхозы – основные наши заказчики. Дела обрушились. Вдобавок, мода на «переделы» достигла «низов». Из «своих» вызрели «индивидуалы», возжелавшие «хапануть» совместно нажитое. Начался раздрай и грызня. Обманутый «костяк» поувольнялся. А без квалифицированной работоспособной команды, заверховодили проходимцы. Деградация происходила медленно, но неотвратимо...
Энергии и азарта на новую авантюру ещё хватало. Семеро недобитых оптимистов решили производить мебель. Арендовали сгоревшее здание, отремонтировали его. Установили станки и оборудование; начали работать. Отбились от инспекторов, бандитов; освоили технологию. Появились клиенты, и даже прибыль… Но, история повторилась. «Самый умный» попытался подъедать «общак» в одиночку. Не съел – подавился бедолага, но доверие убил. После мордобоя «фирма» разбрелась.
Облаяв и прокляв всё «человечество», я решил зарабатывать на жизнь самостоятельно. Слава Богу, талантами не обижен; пригодилось давнишнее увлечение живописью. Стал писать и продавать картины. «Живописал» всерьёз. Позже реализовывал работы в Москве, за немалые деньги. За границу ушло многое. Но городской вернисаж прозябал – в обнищавшем городе Львове, «массам» было не до «картинок». Там, и в добрые-то времена, местный прижимистый люд не очень спешил тратить «копийку – на цяцькы». Вырученных денег едва хватало на еду.
Вот тут меня и прижало! Доходов нет, перспективы никакой, настроение висельника! Стоял возле окна и смотрел на землисто-серое лицо женщины, выбросившейся из дома напротив.
Как с «неба», раздался звонок из Москвы. Приятель предлагал работу в австрийской фирме. Он предупреждал: работа не простая. Но я, уже не слушая, дал согласие.
Желание «сорваться» с места стимулировалось не только безденежьем. Тогда, обстановка во Львове сложилась ужасная. Предприятия остановились (стоят ободранные и сейчас). Их корпуса походили на декорацию к военным фильмам: пустые оконные проёмы, битое стекло, ободранные стены, ржавое железо… Работы нет. Там, где недограбленное производство ещё шевелилось, заработанную плату не выдавали годами. Да и подачку в тридцать долларов трудно назвать зарплатой. Осмотришься вокруг – жить не хочется: грязь, мусор, разбитые дороги. Из квартиры не выползал бы. В транспорте: одни тоскливые лица, или злобные «морды». Ночью, на улицах сплошной мрак. Дети, от незанятости и беспризора, ставшие «шпаной», сбиваются в стаи, рыщут в поисках развлечений. Вдобавок, приторно-нудная атмосфера лжи, лицемерия и трусливой ненависти, привнесенная, добравшимися до власти, нацистами. Жить в подобной среде возможно, лишь изолировав себя «коконом» из приемлемого быта. А «кокон» требует кучу денег…

2.

Но долой тоску! Пора действовать! Промозглым ноябрьским утром 93-го я «пёр» от Киевского вокзала тяжеленную сумку. Ковылял в неизвестность! А точнее – на Краснопресненскую набережную Москвы. О фирме, которая меня наняла, был наслышан. (Ранее она бралась возводить отель в центре Львова, да передумала). Считалась фирма российско-австрийской и именовалась, сокращённо, АМР. Что в ней российского, я не понял и позже – всё руководство было австрийское.
Московская стройка, где мне предстояло работать, располагалась на улице Николаева, в двух шагах от Белого Дома – прямо на берегу реки. Место живописное, но зажатое между «хрущёбами». Очами видно – строительные командиры не из «наших», - не наблюдалось привычной глазу славянской расхристанности и разбросанности. Громадина возводимого здания лезла ввысь прямо из-за забора, как доспевшее тесто из формы. В тесной щели между оградой и растущими стенами, подрядчики умудрились разместить: бетонный завод, два башенных крана, грузовой лифт, вагончики «бытовок» в два этажа, склады, проходы. Явно, кто-то, с «нерусской» мелочностью, стремился оправдать каждый цент земельной ренты.
Перед воротами – классическая картинка времён "великой депрессии": тёмно-серая толпа людей жаждущих работы, и плотные охранники с «демократизаторами». По гулким деревянным трапам меня препроводили в комнату к начальнику, громкий голос которого слышен был уже при подходе, сквозь дверь.
Шеф произвёл Впечатление! «Морской Волк», определил я про себя (очень походил на капитана Ларсена, из советской экранизации Джека Лондона). Пятьдесят шесть лет; плотный; слегка вытянутое лицо, с хищным тонким ноздрястым носом. Глаза мутные, выпученные. Разговаривал громко, медленно, лаконично, не глядя на собеседника. Скорее командовал, чем разговаривал. Без сомнения, то был Хозяин над собой и подчинёнными. Звали его Герберт Гаузер. (В просторечье, при переводе с немецкого, согласную «г» всегда меняют на «х»; поэтому рабочие обращались к герру Гаузеру: «хер Хаузер»). Помню, в голове мелькнула тревожная мысль: с этим «хером» скучно не будет!
Вначале, босс объяснялся со мной через переводчика, но, когда услышал что я отвечаю по-немецки, общаться стало проще. Правда, лишь в словесном плане. От австрийца не исходило ни капли приветливости или доброжелательности. Взгляд холодного равнодушного «таксатора», намеренного только ставить отметки и выбраковывать, без поблажек!
В первый день шеф очертил круг моих обязанностей, не познакомив ни со структурой стройки, ни с хозяйством, ни с людьми. Всё это мне пришлось «догонять» самому. Не буду повторять его «методу», нарисую вам общую картину предприятия.
По проекту предполагалось выстроить шестнадцатиэтажное здание из монолитного железобетона. Заказчиком выступал московский Токобанк. Генеральным подрядчиком, то есть главным распорядителем отпущенных на строительство денег, была (теперь «моя») австрийская фирма АМР. Гаузер уверял: это большая фирма европейского масштаба, - во что верилось с трудом. Причина сомнения: почти полное отсутствие у предприятия собственных строительных мощностей. Всё оборудование, механизмы и большая часть коллектива принадлежали подрядчикам низшего ранга, которые и выполняли основную работу. Роль АМР была руководяще-спекулятивная. Лишь небольшая бригада, в тридцать-сорок сотрудников, непосредственно подчинялась Гаузеру. При почившем социализме, такую фирму осудили бы как пиявку-эксплуататора.
А громче всех гремела механизмами швейцарская фирма «ЛЯЙ». Она рыла котлован, укладывала фундамент, возводила бетонную коробку здания. Самосвалы, подъёмные краны, бульдозер, бетонный завод – всё это «ЛЯЙ». Соответственно, на «ЛЯЙе» и коллектив был самый многолюдный. Руководила там ещё одна колоритная фигура – инженер Урс. Невысокий, рыжий, вечно, то ли поддатый, то ли обкуренный швейцарец, щеголявший массивной золотой цепью на шее. Знавшие его, говорили, что Урс толковый инженер. Вполне похоже на правду – работали «ЛЯЙевцы» быстро, и на момент моего приезда, успели соорудить коробку шестого этажа.
По мере надобности, АМР нанимала множество других подрядчиков со всей Европы, но о них расскажу позже.
Работу на фирме я начал в должности геодезиста. Смысл службы состоял в предварительном прочтении строительных чертежей и в разметке всех рабочих операций. Линиями наглядно размечались проекции мест монтажа будущих объектов: стеновых перегородок, дверных проёмов, или сантехники…. В отличие от наших строек, здесь мастер не бегал с рулеткой, чтобы определиться в «натуре». Контуры разметки наносились синими линиями заранее: на стенах, потолках и на полу. Всё, до мельчайших подробностей. Пользуясь разметкой, рабочий, не задумываясь, делал потом своё дело. Такой подход мне нравился. Он существенно повышал производительность труда. Определялись даже параметры, которые у нас вообще никогда не учитывались. Например: все окна фасада выставлялись строго в единой плоскости. Красиво, когда отражённые в стёклах облака образуют не искажённую целостную зеркальную картинку.
Понятно, что забот у геодезиста хватало – он один готовил разметку для всех. Спешка, цейтнот, большая ответственность. Любое неправильное прочтение чертежа, или ошибка в промере, могла привести к скандалу и издержкам. Пришлось сходу принять резвый темп и бегом перемещаться по зданию. Из-за того, что я постоянно маячил перед глазами, поддатый Урс обозвал меня «шпионски». И был близок к правде, всю нужную мне для работы информацию приходилось добывать с огромным трудом.
Условия труда не предполагали уюта и комфорта. Рано пришла зима; сырой бетон стен промёрз и заиндевел. Ледяные сквозняки гуляли по зданию, свободно подпитываясь от промозглых ветров с набережной. Погреться негде. Серый зимний день заканчивался быстро и в здании воцарялся тяжёлый суматошный мрак. Австрийцы жмотились на общее освещение, поэтому кромешную тьму, лишь местами, разрывали «галогенные» переноски. Темнота укрывала и настоящие опасности. Новичок, не знающий топографии здания, элементарно мог «гулькнуть» в не огражденные межэтажные проёмы. (Инспектор по технике безопасности накатал бы там тома актов о нарушениях… Но про такие должности на стройке и не слыхали).
Морально я был готов ко всему, и сильно от дискомфорта не страдал. Больше поразила отчуждённость и холод в общении. Стройка шумела и грохотала механизмами, раздавались возгласы и даже ругань, но никогда я не слышал раскатов смеха. Меня, привыкшего к труду в коллективах, к атмосфере ироничных и доброжелательных «подколок», такая обстановка настораживала. Правда, называть коллективом эту массу людей некорректно. Похоже, никто и не задавался целью сплотить работяг в команду. Даже иерархические построения не служили идее «коллективизации». Никаких бригад, бригадиров, мастеров. Производственная единица – рабочий (часто с помощником). Утром получал он задание, инструменты и участок работ, где, ни с кем не общаясь, тупо «молотил» в своём «забое». Дисциплина жёсткая. Перекуры, приседания вводили австрийцев в бешенство и грозили нарушителю немедленным увольнением. Никаких хождений в «гости», или «поболтать». Полчаса на обед – весь отдых. Опасность быть «застуканным», угнетала лишь какое-то время (наши люди обязательно нащупывали «слабину» в надзоре и умудрялись «посачковывать»).
Постепенно и я «вмерзал» в стройку. Не скажу, что гармонично. Хотя прошли первые бесконечные две недели, по-прежнему большинство мелькавших равнодушно-неприветливых лиц оставались мне незнакомыми. Это обстоятельство слабо поощряло мою самоуверенность.
Я мог рассчитывать только на поддержку профгруппки «братьев-геодезистов». Они помогли разобраться с немецкими чертежами, подсказывали в тонкостях строительной технологии. Для меня, брошенного на произвол, удовлетворение любого «что? где? когда?» стоило многого. И болезненный жилищный вопрос друзья помогли решить.
Ночевали мы с коллегами в «хрущёвке», в двух шагах от места работы, что среди «нашего брата» считалось большой удачей. Для многих проезд до места работы напоминал побег под обстрелом. Добиравшиеся на стройку из Подмосковья, каждый день несли «потери» в борьбе с милицейскими патрулями. Те безошибочно вычисляли «гастарбайтеров», выдёргивали их из людского потока в метро, в электричках, издевались и «общипывали» нещадно.
А у нас – три «королевские» раскладушки, в отдельной тринадцатиметровой комнате, трёхкомнатной квартиры. Несколько смущало постоянное присутствие хозяев. Но, отсутствие такого «довеска» означало бы немедленный рост цены за проживание до запредельных высот. Жаловаться на тесноту мы считали за грех. Собственниками квартиры оказались милые люди – чета пенсионеров. Хозяйка сутками не отводила глаз от телевизора, а больной хозяин вообще не ходил, зато, не переставая, кашлял. Понятно, что в такой обстановке, каждый стремился забиться в свой угол и поменьше шуметь. Но нашим телам требовалась ванная, кухня, туалет. Поэтому, случались и накладки.
Периодически скромными квартирантами интересовался участковый инспектор, но никак не мог нас застать. Мы уходили – он ещё спал; приходили – уже спал. Однажды – застал таки «паразит»! Ежемесячно пришлось его «убеждать», что мы «хорошие».
Понемножку всё утряслось, и моё внутреннее состояние перестало напоминать зудящий от напряжения трансформатор. На службе уже понимал, чего от меня хотят; быт устроился. Родилась иллюзия стабильности. Но покой нам только снится!

3.

От удара тяжёлой ладони дверь распахнулась настежь!.. Плавно и неумолимо, словно океанский лайнер, в «прорабскую» заплыл Гаузер. Огибая стол, ни на кого не глядя, швырнул он мне на стол тяжёлую подшивку с документами: «Так, Александр!.. Будешь главным специалистом по Кнауф-системе!» - прорычал австриец нежданный «приговор». Поскольку сказано было по-немецки, я подумал, что чего-то недопонял. Никакой Кнауф, тем более его система, не числились в моих знакомых… «Что смотришь?!» - продолжал убивать Гаузер: «С сегодняшнего дня ты прораб («Polier» по нем.) по внутренним работам, с зарплатой 2,35 доллара в час!.. Изучай!» - кивнул он на подшивку. Довольный моим обалделым видом, «хер» хмыкнул и приказал: «Пошли на обход!»
«Никакой», как туман, я последовал за ним. Шёл и считал до четырёх: «Я – четвёртый!.. И двух месяцев не протянул»! Ранее, коллеги рассказывали: шеф сменил до меня уже троих прорабов. Самый стойкий предшественник продержался три месяца. Совершенно ясно – мне конец! Этот «гад», решив человека прикончить, даже оклад в утешение не поднял. (Мой прежний был также 2,35).
«Ну и чёрт с тобою!» - вздохнул я, про себя: «Влез в ярмо – так поехали!»
Выбор отсутствовал – я уныло поплёлся в «обход».
Ох уж этот обход! Любимое мероприятие Гаузера. Почти «крестный ход»! Начинался он обычно в девять; случался каждый день. Этот обряд продержался до завершения строительства. Внешне, он уподоблялся обходу врачей в больнице. Недоставало лишь коек да белых халатов. Больных, однако, хватало – особенно после обхода…
Процессия внушала страх и трепет. «Профессор» Гаузер, в окружении понурой свиты, медленно и чинно обследовал все строящиеся этажи. Заглядывая в каждую дырку, выискивал недоделки, брак в работе; делал разносы и давал указания. Правда, все участники мероприятия и так знали о своих слабых местах. Но руководству важен сам процесс констатации их наличия.
По будням, свиту представляли три-четыре человека; а часто вообще один я. Мне и доставалось за все недочёты и упущения. Зато раз в неделю, во вторник, «голову мыли» всем. То был «царский» выход, и «государь» готовился к нему тщательно.
Начинали обход с подвалов и медленно продвигались к небу. За главным «церемониймейстером» топталась «сборная» прорабов. У всех – мрачные надутые физиономии. Кроме меня, непременно присутствовали три завсегдатая: невысокий, плотно сбитый бородач Вилли, представляющий фирму «ЛЯЙ»; поблескивающий очками, рыжий балагур Эмиль – руководитель большого коллектива польских рабочих; правая рука шефа – прораб Саша (достойный отдельного описания). По мере подключения других подрядчиков, свита могла увеличиться до двадцати человек.
Теоретически цель мероприятия – оперативный контроль хода строительных работ. Но кроме деловой составляющей, существенную роль в спектакле играли личностные отношения. Поскольку, они изначально сложились непростыми, страсти бурлили «шекспировские». Лишь не было кинжалов, да ядом не травили. Без натяжки, взаимоотношения можно было назвать конфронтацией. Всё – на в нервах! Производственные проблемы обсуждались и решались, но под «косые» и злобные взгляды, и с плотно сжатыми губами. Каких-то реверансов и подвижек навстречу друг другу не предполагалось. Каждый «субъект» исполнял обусловленные договорами обязанности и, ни на йоту больше. Такие понятия как «помогать» или «выручать» не произносились, и в делах отсутствовали напрочь. Зато, часто практиковались «подножка» и «подстава».
У вражды имелись экономические предпосылки. Фирма АМР, как «захапавшая» основной пакет заказов, стремилась лизать «сливки» где только можно. Даже такому крупному «слону», как «ЛЯЙ», навязали пункт об обязательном использовании рабочей силы генподрядчика. То есть «ЛЯЙ» не имела право свободного набора рабсилы. Рабочих принимали и увольняли исключительно через «контору» Гаузера…
Посмотрим их «арифметику». Российский заказчик платил австрийцу за каждого сметного рабочего 5 – 7 долларов в час. Гаузер нанимал под воротами двухдолларовых «рабов», и сплавлял их «ЛЯЙю». Ему оставалась «пенка» в 3 – 5 долларов с головы. «Чистоганом», ежедневно, набегало по 30 – 50 долларов прибыли с трудяги, как разница между сметной и фактической оплатой труда. По моим прикидкам, размер «навара» за бригаду – половина тысячи в день, минимум! А если учесть манипуляции с численностью, то гораздо больше. «ЛЯЙевские» прорабы, только облизывались. Им «дармовщины» не перепадало. Конечно, такие деньги – мелочь для хозяев фирмы. Я думаю, что эти «крохи» традиционно расклёвывались прорабами и считались «законной» добычей «низов». Потому «полиры» и «крысились», переживая об утраченных довесках. Но, вряд ли только денежные манипуляции возбуждали столь сильные гримасы у «европейцев». Спекуляция есть законная норма рынка и не вызывает открытых эмоциональных проявлений: сегодня повезло тебе, завтра я «на коне». Причиной «скалозубских» отношений скорее был сам Гаузер, его грубость и беспардонность в общении с людьми.
А общение, при «обходе», выглядело так. Гаузер, во главе процессии, приближался к интересующему его месту и останавливался, ожидая, когда стихнет визг «болгарок» и грохот перфораторов. На рабочего, вовремя не сообразившего «заглохнуть», он вначале тупо смотрел, а потом, нагнувшись к самому его уху, широко разевал пасть и гортанно орал, как на скотину: «Эээээээээээ!…» После его рыка, любой звук мгновенно обрывался, и воцарялась тишина… Очумелый от неожиданности, трудяга срывал с лица защитные очки и испуганно прятался в темноту.
Удовлетворённый, Гаузер обводил всех покровительственным взглядом и констатировал: «So!»… («Так!» - нем.) Затем, пользуясь лучом фонаря, как указкой, высвечивал провал в бетоне и, скривив рот в издевательской ухмылке, обращался к Вилли: «Что это?.. Когда!?.. Когда ты заделаешь эту дыру!?»… Ответное, скорострельное многословное бухтение: это, мол, технологическое отверстие, скоро будет заделано, вызывало у Гаузера ехидное кивание головой: мели Емеля... Потом начиналась словесная перепалка, в которой начальник неизменно держал тон величавого превосходства, с явным удовольствием играя роль верховного судьи. Злорадными подколками, сдобренными красноречивыми жестами и гримасами, он загонял противника в угол и, как носорог, беспощадно затаптывал его самолюбие в прах. Исполняя прокурорскую функцию, шеф всегда формально был прав и с лёгкостью побеждал ответчика в споре. Тот, обозлённый, уходил. (Аксиома стройки: производитель работ всегда неправ и виноват!)
После перемены диспозиции и участников действа, сцена повторялась, с незначительной импровизацией. Менялся лишь накал и объект террора. Некоторым Гаузер невыносимо хамил; с иными общался нормально. По моим наблюдениям, уровень нормальности в общении зависел от степени «закрепощённости» субъекта Гаузером. Случались фирмачи, демонстративно «чихавшие» на «его величество» и делавшие свою работу, вообще не встречаясь с австрийцем. А над полностью «повязанными» славянами (вначале особенно надо мной) он иногда измывался до экстаза. Как американский сержант, брызгал в лицо слюной: «Я оторву твой длинный нос!» В такие минуты я, как йог в трансе, отключал все свои эмоции, тупо безучастно смотрел на жёлтые прокуренные зубы крикуна и, про себя лишь сожалел: «Старый дурак! Чего ж так распинаешься? Разговаривай ты нормально, горы для тебя своротил бы!» Но, лающий петь не умеет. Дождаться доброго слова от «австрийца» было немыслимо – я ни разу не услышал…
Так, редея от потерь, процессия приближалась к верхним этажам. Наконец, отваливал и я, оставляя шефа осматривать «ЛЯЙевскую» стройплощадку, где вязали арматуру под заливку очередного этажа.
Теперь можно передохнуть, собраться с мыслями и спокойно обдумать ситуацию.
Изначально, она представлялась мне безысходной. Настроение было паническим: Стройки не знаю! Технологии не знаю! Людей – не знаю! Полное приехали!
Воспитанное коммунистами чувство ответственности вопило: «Бросай всё! При таких вводных ты завалишь дело!»
Но, с другой стороны, «сволочное эго» возражало: «Кто я здесь? И что я здесь?» У того же Гаузера, болит за меня голова?.. Как же!.. Выжмет, растопчет и выбросит!.. Вот и предоставим ему это сделать. А моя задача – заработать на жизнь (в буквальном смысле слова). Нечего голову сушить. Вспомним заповедь Будды: «Не бери на себя больше отпущенного тебе судьбой!» В конце концов – это не моя игра, и дом сей мне чужой…
Примерно с подобными мыслями, пришло успокоение и простое решение: терпеть. Делать, что в состоянии, и терпеть до конца. Терять мне нечего. Дома полный «голяк».
От таких рассуждений стало даже весело. И я пошёл считать свои денёчки, невыносимо тягучие вначале и безоглядно галопирующие позже.

4.

С чего начинать? Как простодушный советский инженер, начал знакомиться с кадрами и подсчитывать наличные в моём распоряжении ресурсы. Почти сразу столкнулся с фактами, противоречащими стереотипным представлениям об идеальном обеспечении «капиталистического» труда. В ту пору, «баек» на эту тему распространялось множество. В основном, восхищённо-хвалебных: о дармовой спецодежде, «кока-коле» – залейся, о бесплатном питании, сказочной зарплате… Может, где и случался рабочий рай, с заботливыми и праведными отцами-командирами, – на нашей стройке правил «Его Величество Жмот»!...
Подчинённые мне двадцать шесть человек выглядели как оборванцы. Носили они собственные старые «лахи», которые изорвать и испачкать уже невозможно (давно дырявое и не отстирать). Посему эстетика внешнего вида отдыхала, и «труппа» имела колорит банды анархистов времён гражданской войны. Кто в «камуфляже», кто в фуфайке, кто в валенках, кто в клетчатых домашних тапочках. Лишь один имел, когда-то белый латаный комбинезон, украденный с предыдущего места работы. Национально–державная идентификация личного состава пёстрая: три москвича, один питерец, три молдавца, два белоруса, один «вологодский», и остальные – «хохлы». Оснащённость орудиями труда страдала «красноармейским» синдромом сорок первого года: на одну винтовку – два бойца. Дрались между собой за самое необходимое: за «стремянки», фонари, электроудлиннители… Но такие обстоятельства для эсэнговского люда не в диковинку.
Сильнее шокировали непривычные для нас производственные порядки и отношения. К примеру, резкая реакция Гаузера на мою попытку завести книгу учёта стройматериалов. «Не твоё дело!» - рявкнул тот. Я недоумённо уставился на него: «Прорабу не знать о движении материалов?!»
Значительно позже, стала ясна причина непонятной грубости. Шеф элементарно воровал, и не желал иметь документального контроля…
За период адаптации, подобные «недоумения» случались со мною довольно часто. Однако Гаузер и не помышлял облегчать мою «нескучную» жизнь советами и наставлениями. В обучении надменный европейский учитель явно отдавал предпочтение методу «плыви – если выплывешь», холодными глазами наблюдая за моей способностью выкарабкаться из затруднений. Думаю, он получал удовольствие, следя за потугами новичка. Возможно, повторял методику «школы», пройденной когда-то им самим, считая такой жесткий подход единственно правильным. Но, это уже мои гипотезы.
Так, или иначе, и я помаленьку постигал его науку. Натерпевшись «обломов», сообразил, чего хочет и чего терпеть не может мой патрон.
Хотел он от меня «не так уж много». Утром, принять людей, раздать им инструменты, определить объёмы работ и расставить всех по рабочим местам. Следить за производственной и технологической дисциплиной. Контролировать качество работ и расход материалов. Оперативно управлять процессами. Организовать взаимодействие с другими подразделениями и фирмами. Вести учёт и отчётность. Вдобавок, я делал разметку конструкций, так как должность геодезиста Гаузер «зажилил» и нового «разметчика» не нанял.
А не мог «шефуня» терпеть инициатив. Никаких! Все начинания должны исходить только от «бога». (Кто «бог» – понятно). Лишь увольнять рабочих мог я самовольно.
Мой обычный день состоял из беготни по текущим нуждам: то помочь разобраться с чертежами; то переставить бригаду на другое место; то шурупы закончились; то немцы зачем-то зовут. Секунды свободной не имел. Даже вечер не приносил послабления – приём инструментов на склад, возня с бумагами.
Ежедневную рутину разнообразили «авралы» по случаю прибытия транспорта с материалами. Разгрузка «фуры» – наипротивнейшее дело! Не для рабочих, для меня. Те были рады выбраться на свежий воздух, на небо взглянуть. А мне, в цейтноте, нужно «выбить» кран; в жуткой теснине выкроить места для промежуточного складирования, и безошибочно распределить очерёдность подъёма разнообразных грузов по этажам. При этом расставить людей и организовать хоть подобие безопасносного ведения работ. Вот где нервы горели!
Требовалось быть вездесущим, на ходу решая возникающие сложности. Помощи, не дождёшься. Скорее – наоборот. Практически все европейские прорабы имели «зуб» на Гаузера; соответственно, этот «зуб» кусал и меня – гаузеровского «адъютанта»…
Однажды «фура» встала под разгрузку в конце рабочего дня, когда все австрийские начальнички уже отдыхали. Мне позарез нужен был башенный кран, которым командовал «ЛЯЙевский» прораб Вилли. Узнав, что «командир» крана ещё не ушёл и сидит в «кают-компании» (месте сбора всех немцев), я, бегом, взмокший, ворвался в зал…
Там… витала блаженная расслабленность. Клубы сигаретного дыма; янтарное пиво на столах; развалившиеся в креслах вялые тела… Разом, все уставились на моё явление и молча, холодно, даже враждебно глазели. Я ощутил себя негром, попавшим в салун «для белых».
Оплывший, на мягкой коже, бородатый Вили из-под полуприкрытых век жевал меня недобрым взглядом. Вытащить «расплавленного» пивом немца, можно было только с креслом. Понял, что просить тут не у кого. Хмыкнув, я побежал дальше…
В тот вечер выручили братья-поляки, непосредственно обслуживавшие кран. Помогло знание языка. Услыхав от меня польскую речь, – полезли обниматься; ещё и сто грамм «выборовой» налили…

5.

Недели три осваивался, и шеф особо на меня не давил, только спрашивал каждый день: «Нравится Александру на стройке?» Врать я не собирался, и только пожимал плечами: «Что здесь может нравиться?». Кажется, такими ответами я сильно его разочаровывал. Полезнее было блеять от восторга. Но, у раба нет восторгов. Удовольствие получают от творческой работы. А все мои попытки ввести хоть какую-то систему (сколотить из сброда коллектив, сделать что-то по-своему), мгновенно ревниво пресекались. От меня требовалось лишь неукоснительно выполнять чужую волю.
Смешно, но саму суть этой воли часто понять было весьма непросто. Поражала австрийская манера ставить задачу. Предположим, нам нужно изготовить решётку на проём в вентиляционной шахте. Любой славянин, строя пояснения, идёт в рассуждениях: от общего к частному. Примерно так: нужна решётка, с такими-то размерами, собранная из уголкового алюминия, из таких-то деталей, способ крепления такой-то… Задача предельно ясна…
Привожу пояснения Гаузера: «Берёшь уголки, соединяешь их так-то; а затем, (показывая руками), вдавливаешь в шахту». На моё недоумение: а что, собственно, должно получиться? Следует раздражённый повтор предыдущего; слово – в слово?!… И так, раза три-четыре, как обезьяне! Хорошо, если речь идёт о простой решётке. Уразумев наконец, чего от тебя хотят, сплюнешь, рассмеёшься, и в двух словах пояснишь всё рабочему. (Они у нас сообразительные, и всё понимают уже после слова «решётка».)
А если предмет обсуждения более сложен? Тогда, при бессистемном изложении, в конце сумбурных пояснений забываешь, что же было в начале?
Однажды, перед группой рабочих, шеф объяснял мне, как следует сопрягать элементы разноуровенных крыш. Пояснял в своей манере, с жестикуляцией в «натуре». Я уловил смысл, нашёл аналогичное сочленение на соседней крыше и спросил, указывая на сходный узел: «Так же… как там?..»
«Слушай сюда!» - зарычал австриец, даже не глянув, куда я показываю. И – пошёл на второй круг. Лихорадочно соображая, я пришёл к выводу, что иначе как на соседней крыше, вообще не получится!.. А этот… крутит свою шарманку в третий раз; но уже закатывая к небу глаза… У меня – самоощущение полного идиота! Хочется соврать, что всё понял, но совесть не позволяет!.. А «фашист» талдычит заученно в шестой раз!..
Когда прояснилось, что всё же я прав, доказывать правоту было некому. Ликующий Гаузер удалялся обсудить с немцами безнадёжную тупость русского…
Конечно, свою роль в создании недоразумений играл мой неуверенный немецкий. Но сейчас я убеждён, что австриец специально разыгрывал «дурочку» – своеобразный спектакль-развлечение, необходимый для подкормки его непомерно раздутого самомнения. А может, ему казалось, что униженным и «задолбаным» подчинённым легче управлять. Но он ошибался. Подобные «штучки» рождали в душе тихую злобу, нерастворимой мутью оседавшую на дне сознания. Доверие и уважение к австрийцу постепенно таяло. Но приходилось терпеть и играть отведенную мне роль. Далеко не всегда это получалось. Хотя многим «приёмчикам», способным облегчить жизнь, можно было поучиться у ближайших коллег. Там было много «лицедеев». Про одного не могу не вспомнить.
Звали его Саша Крамаренко. Происхождения львовского; образование – инженер-строитель. Работал с Гаузером давно, и тот доверял ему полностью. С моим приходом Сашу «продали» фирме «ЛЯЙ», где тот курировал бригады бетонщиков, возводящих коробку здания. Но с АМР он не порывал. Вёл денежные дела Гаузера и, на первых порах, приглядывал за мной. Внешне, Крамаренко не производил внятного впечатления. Женоподобное тельце; вялые, сонные движения; носик – птичий клювик; очки с большим увеличением, делающие из глаз куриные яйца. Но… какой актёр!..
К примеру: идёт обсуждение вопроса по проблеме отвода грунтовых вод из подтапливаемого подвала. Присутствующие высказывают свои предложения. Один Саша молчит, умиротворив белы ручки на столе, а голову – на ладошках. Кажется: кроткий котёнок, насосавшись молочка, спит, прикрыв веки. Гаузер нервничает, резко критикуя предлагаемые варианты. Наконец, он переводит взгляд на любимца и спрашивает на ломаном русско-украинском: «Саша – твой думка?..» В ответ, густой домашней сметаной медленно разливается тишина… Саша не реагирует… Саша молчит… Они думают… Его клюв воткнулся в мягкие пальчики… Гаузер напряжённо безотрывно смотрит на хохлацкую макушку… Идёт четвёртая минута молчания (без преувеличения )!.. Мухи отменили дальние перелёты, пошли на посадку; перестали сучить лапками – замерли в ожидании. Мне становится не по себе! Начинаю ёрзать, тревожно поглядывая на обоих: «Заклинило?!»… Чувствую себя пассажиром самолёта, с заглохшими в полёте моторами… Состояние тихой паники!.. Хочется дать по башке: «Ну, давай!.. Рожай!.. Заводись!..» И когда стало ясно, что из этого пике нам не выйти никогда, вдруг, выстрелом вскидывается веко! Сашин глаз, увеличенный линзой до размеров дыни, вылупляется на Гаузера. Глаз излучает такой УМ, такое хитрое лукавство, что всем присутствующим становится совершенно неважно, какое конкретное решение выдаст мягкий ротик. Понятно главное – такой глаз знает Истину!… Гаузер в полном восторге! Притом, что Сашино предложение наибанальнейшее, (прорыть по периметру дренажную канаву), оно принимается сходу.
Меня от этого «индийского кино» просто передёрнуло. Никак не предполагал, что такие «примитивы» могут работать.
Способностями лицедейства я не пользовался и, скорее всего, выглядел задёрганным и мрачным типом. На приставания начальника: «Александр! Почему ты невесёлый?» - отвечал: «У меня морда такая».
Ему после обязательного послеобеденного пива легко впасть в игривое настроение. А я постоянно находился в состоянии напряжения. Да и позже, то, что называется нормальной стабильной работой, ко мне так и не пришло. Вначале я считал причиной дерганины собственную некомпетентность и неосведомлённость. Но теперь, оглядываясь назад, ясно вижу – был бессовестно перегружен.

6.

Время летело. Я осваивался, приобретал опыт и многое стал понимать. На фоне ежедневной суеты обрисовались и главные проблемы. Первой, как мне тогда казалось, была проблема рабочих.
Упоминал ранее, что два десятка человек уже было под моей опекой. Но, Гаузер предупредил: скоро их станет шестьдесят! Эта новость меня беспокоила. Я не видел в команде костяка будущего коллектива. Люди были разобщены и ходили на работу как на каторгу. Запуганные, они чуждались даже друг друга. Приходили утром, холодно здоровались, и скреблись весь день по рабочим углам. Очень все разные, но одинаково угнетённые.
Одни, хлебнувшие горя, пахали, как затравленные. Например, бывший белорусский народный депутат «демократического созыва» Юра Бейзаров. Попал человек в переделку: прокатили на выборах; лишился работы – единственного источника доходов; серьёзно заболела маленькая дочурка. Девочке требовалась дорогая операция. Жена впала в истерику. Что называется, пришла беда – отворяй ворота. И дошёл Юра до состояния «богомола». Кто не знает, есть такое худющее, как палка, насекомое – глаза навыкате…
Другая категория работников, к счастью малочисленная, легко мыслящие субъекты. Для них немецкая дисциплина – непреодолимое препятствие. Их характерная черта – патологическая страсть к опозданиям. Хоть минуточку, но украдут. Стиль поведения заискивающее-нахальный; цинизм в высказываниях; приблатнённые повадки – в манерах. Их «задницы» пребывали в непрерывном режиме поиска – где бы присесть? А то ещё припрутся с «бодуна», да втихаря опохмелятся. Этих не жаль, и я таких особо не задерживал. Троих алкашей пришлось выгнать сразу.
Оставшиеся, были нормальными людьми и хорошими специалистами. Мне казалось, они понимали слова. Требовалось лишь завязать контакты, выделить самодостаточные натуры, на которые можно опереться, и наладить человеческие отношения. «Нутро» моё не принимало «гаузеровских» методов запугивания. Страха вокруг и так витало в избытке. Обстановка давила на психику: серый мрачный холод; в темноте, невидимый, затаился надзиратель – буравит недобрым глазом. Прервёшь работу – раздаётся раздражённый «окрик», после которого летишь на улицу «белым лебедем», искать себе новый «хомут»…
Подобные взгляды на отношения рабочих с начальством укоренились. Приходилось признать, такой стереотип поведения был максимально близок к реальным обстоятельствам. Согласно устоявшимся понятиям, любой представитель администрации, в том числе и я, вызывал неприязнь и даже ненависть. Как враг.
Мой жизненный опыт подсказывал, что снизить вероятность получения пакостей от деструктивно настроенных подчинённых можно одним способом – снять конфронтацию и заслужить доверие. У нормальных людей только взаимная симпатия вытесняет вражду и цементирует сообщество. Страх – для «быдла». А для «быдла» я пастух плохой. Нет во мне куражу и желания гонять себе подобных. Наоборот, хотелось вспомнить простые созидательные стимулы: энтузиазм, дружбу, поощрения. Конечная цель – избавиться от австрийского тюремного надзора; перейти на бригадное самоуправление. Упор на привычный нам коллективизм. Эта утопия могла стать реальностью, если конечным её продуктом была бы высокопроизводительная и качественная работа.
Чуть позже наш коллектив доказал, что прекрасно работает без внешней опеки. Но это было позже. А в тот момент мои предложения, изложенные на сходке с рабочими, вызвали споры. Публика разделилась на три группы. Одни с энтузиазмом меня поддержали. Другие подозревали, что нововведения приведут лишь к большей эксплуатации. Третьи, вообще кисло отмалчивались, желая лишь отмотать свой срок и смыться. Стало очевидно – сильно недоверие. Правда, я иного и не ждал. Лиха беда начало.
Но был ещё Гаузер. Он видел, что происходит какая-то возня, и я вынужден был изложить ему суть моих планов. Технически просил немного: 1. Отдать право формирования коллектива мне (до этого, даже Крамаренко самовольно приживлял нам уволенных из своей «бетонной» бригады бездельников); 2. При успешной работе разрешить премировать отличников.
По сути я просил нормальные рычаги управления.
Гаузер долго смотрел на меня своими красными выпученными «буркалами», а потом вытянул руку и согнутым пальцем постучал у меня по макушке: «Александр! Они насрут тебе на голову!» Затем, решительным тоном продиктовал мне основной принцип решения кадровой проблемы: «Так! Слушай сюда!.. Идёшь за ворота! Выбираешь из толпы десяток соискателей! Через неделю, шестерых изгоняешь и набираешь «свеженины»! Так – до полного комплекта!.. Понял»!?..
Такая рецептура! Просто, дешево и без тени сомнения. Дальше – больше! Пару раз он всерьёз рекомендовал бить рабочих, демонстрируя свой кулак. Бедный австриец. Он жаждал простоты. У тех же немцев есть хорошая пословица: «Просто – в голове у дурака». Будущее показало: стучать по башке следовало не у меня!..
Занятно, однажды на тему отношения к личности начальник даже вступил со мною в «философскую» дискуссию. Гаузера рассмешило цитирование мною пословицы из «Корана»: «Потеря одной жизни – равна утрате целой вселенной». Свой взгляд на проблему он озвучил тоном многоопытного мужа, поучающего недоросля: «Представь себе, плывёт корабль!.. Кто-то свалился за борт!.. Что изменится?.. Плыл корабль, и плывёт себе далее!»
И возразить нечего. Разве только поменять акценты. Допустим, герр Гаузер за бортом. Что тогда изменится?.. Не на корабле – для самого «философа»?.. И для его вселенной?.. Где и чем он тогда станет «лепить» и оглашать свои примитивы?.. Но, видимо, личный его опыт не позволял допустить и мысли, что Гаузер может оказаться за бортом. Герберт Гаузер непревзойдённый, непотопляемый «капитан»!.. Immer!..

7.

А опыт у «хера» действительно имелся. Он сам рассказывал, что долго работал в Африке и на Ближнем Востоке. Узнав про это обстоятельство, я понял, откуда проистекает (у него, и у его австрийских коллег) предвзятое отношение к «чёрным».
В фирме «ЛЯЙ», за доллар в час, работал огромный двухметровый чёрнокожий Али. Кажется, он происходил из Судана, но давно ассимилировал в Москве. Женился на русской, завёл детей, защитил кандидатскую по экономике. Жена служила на телевидении, а он, от безденежья, подрабатывал на стройке. По десять часов кряду, безостановочно сбивал плоским ломом бетонные наплывы. Другой работы австрийцы ему не поручали. Мне нравился этот добродушный гигант и его добросовестная работа. Мы подружились, и я задумал переманить его к нам. Но Гаузер даже слышать о неграх не желал. Похоже, в его представлении, все этносы и расы имели свою цену. «Чёрные» там стоили вполовину дешевле «хохлов». Возрадуемся, братья-славяне, что не сильно загорели!.. Любопытно, возвышался ли по этой иерархической шкале кто-то выше австрийцев?.. Впрочем, ответ предсказуем. Национализм есть некритическое отношение субъекта к себе и своему этно-культурному пространству.
Если быть объективным, не все иностранные фирмы, работавшие тогда в столице, руководствовались принципами, подобными «гаузеровским». Строившие недалеко от нас шведы понимали важность атмосферы стабильности и предсказуемости в коллективах. У них имелась целая система поощрений и стимулов. Годами использовались неизменные рабочие команды, которые время не разлагало, а цементировало в монолит. Цементом служил постоянный рост квалификации, заработной платы и доверия.
Восточные европейцы, работавшие в Москве по договорной системе, также ощущали себя увереннее. Поляки, словаки, югославы… У них в контрактах заранее оговаривались условия труда и быта. Наши «братья по соцлагерю» получали: пять долларов в час; стабильный выходной; горячий завтрак и обед; оплаченный отель, двухнедельный отпуск; бесплатный самолёт – домой и обратно. Можно не сомневаться, что подобная забота окупалась сторицей.
Но подобное не про нас. Все наши льготы: вкалывать за доллар семьдесят пять в час… Остальное – за свои кровные. Желаешь сберечь заработанное, экономь. Экономь на всём. Во-первых, на жилье. Я слышал про логово, где на двадцати квадратах ночевали двенадцать «рабов»… Про отдых можно не упоминать. За восемь месяцев службы, я имел четыре дня выходных и две недели отпуска, за свой счёт. Даже медицинской аптечки на работе не было. Тайно удалось упросить приятеля-снабженца приобрести минимум перевязочных материалов и медикаментов. (Гаузер был сильно недоволен, но, посопев, промолчал).
Совсем туго росла зарплата. Я в конце карьеры дослужился до 2.75 в час. Потолок рабочих – 2.35 (не ранее, чем через год безупречной работы).
Прикинем, сколько выходило им «чистыми»? При двух долларах в час за тридцать десятичасовых рабочих дня счастливый «земеля» получал шесть сотен «зелёных». На еду и жильё улетало по сотне. Двадцатку – на транспорт. Остаётся триста восемьдесят. Скажите, москвичи, это много?!..
А если спросить у «белых» людей? (Так мы называли рабочих из Западной Европы.) Эти имели немыслимые для нас деньги. Жестянщик из Германии получал 22 – 24 доллара в час.
Я задавал себе вопрос: почему такая разница?! Неужели «наши» настолько хуже работают? Со всей ответственностью заявляю: нет! Не хуже!.. И если не набирать случайных людей с улицы, то мы дадим «фору» многим.
Как-то отважился я спросить и у Гаузера: «Почему такая дискриминация? Ведь за наших нелегалов не «отстёгивают» государству ни налогов, ни страховки?!»
Не знаю, сам ли он придумал ответ, или где-то подслушал, но выразился ясно цинично и хлёстко: «Каждый имеет ту цену, за которую готов продаться!» Впечатляет!?.. После таких откровений, иллюзии о добрых учителях-миссионерах, просветителях-демократах тают быстро. И, рано или поздно, от осознания, что тебя держат за дурачка, приходит ожесточение. Пропадает желание работать. С этого момента агитпроп бесполезен. Стена отчуждения отражает любые «праведные» слова. Начинается «сачкование». Рабочими разрабатывается хитроумная система оповещения о приближении «капо». Начальник становится врагом подчинённому. Вот тогда учение Гаузера остаётся единственно верным методом. Только результат такого правления непредсказуем… Впрочем, в конечном итоге – предсказуем…
Но я, как всякая двуногая тварь, желал жить и чего-нибудь натворить. Поэтому тихо и помаленьку гнул свою линию. За полтора месяца основательно вычистил бригаду от пьяни и бездельников. От тридцати пяти осталось двадцать шесть отборных бойцов. Интересно, что производительность бригадного труда сохранилась прежняя. Похоже, наша лодка освободилась от балласта. Легче планировалась работа; ликвидировали дефицит инструментов; меньше стало суеты и проколов.
Но пошли дела непонятные!..
Шеф как-то притих; ходил задумчивый. Ко мне не лез. Казалось, он что-то решает… Вдруг, стал резко набирать людей… Причём набирал сам! Да такой «непотреб», в сравнении с которым, ранее уволенные казались просто безгрешными ангелочками! Например, шеф приволок лично, за руку, двоих питерцев. Представил их знакомыми своей жены. Один – маленький, щупленький, чёрненький, с серьгой в ухе и с золотым черепом на шейной цепочке. Оказался «сатанист». Другой – «афганец», с разрушенной психикой; органически обиженный «правдоискатель», с лёгкостью переходящий от нытья и слёз, к угрозам. Несмотря на спортивное телосложение, «афганец» по работоспособности равнялся «сатанисту». Один городил бредни о своём «рогатом» духовном патроне; другой – безостановочно доказывал всем свою правоту и повторял любимое слово: «Обидно!».. Жаль их – больные люди. Но я был в отчаянии! Из одиннадцати приведенных Гаузером, лишь шестеро, более-менее, умели работать.
Я – недоумевал… Зачем это?!.. Не мне же назло?
Те коллеги, что были ближе к администрации, утверждали, что понимают мотивацию подобных действий, намекали на «раздувание» сметы и другие бухгалтерские штучки. Может, и так. Но сейчас, логика сих «реформ» мне представляется проще. Гаузер всегда предпочитал любые проблемы решать прямым нахрапом.
Такая инъекция «свежих» сил не осталась без последствий. В работе снова присутствовала толкотня, нехватка инструментов, свары. Случились даже стычки между «стариками» и «салагами». Лучшие специалисты, не боявшиеся остаться без работы, открыто поговаривали об увольнении. На «раздрай» и «брожение», Гаузер прореагировал привычным методом: стал «крутить гайки». И «пружина» лопнула!
Однажды, делая внеочередной обход, шеф застукал за досужей болтовнёй двоих «мастеров»: Сашу – харьковчанина, и Дмитрия – бывшего офицера из Белоруссии. Вердикт был жёсткий: Дмитрия – за ворота; Сашу, как заслуженного специалиста, оставить, но предупредить.
Харьковчанин поступил ещё хуже – прибег к помощи русского национального «лекарства». Явился утром навеселе и поднял «бузу». Искра попала на горючий материал. Устроили митинг. Бригада забастовала.
Мне пришлось выслушивать всё, что у них накипело. Главные требования: прекратить обращаться с людьми, как со скотом, и вернуть назад «офицера»!
Я понимал, что дело не в Дмитрии. Просто, всем всё осточертело. А подспудное желание покончить с унизительным положением, созрело давно. Предсказуем был и исход бунта. В душе парни это понимали. Но уже понесло! Им захотелось, сбросив постылое иго, громко хлопнуть дверью. Попытки вернуть рабочих к разуму оказались тщетными. Эмоции сорвались с цепи. Кричали, что их «с ногами-руками» возьмут другие фирмы; требовали австрийца для разговора!
«Уволить!» - приказал шеф, после моего доклада о митинге. Видя недоумение, он зыркнул своими белёсыми буркалами: «Да! Да!.. Всех!..»
Похоже, подобная ситуация в его практике не являлась уникальной, и стереотип поведения был отработан. Меня взяла досада и злость: «Что я, челнок тебе!?.. Иди, и объясняйся сам!» Не поднимая головы, произнёс: «Я должен им это сказать?»
Решив, что я струсил, Гаузер порывисто встал: «Пошли!..»
Пробравшись сквозь толпу, он обвёл всех насмешливым взглядом:
- Что господа имеют мне сообщить?!
Выслушав требования, велел мне переводить: «Кто не хочет работать, пусть уходит!»
Братва загалдела: «Давай выясним!.. Давай поговорим!..»
Ответ прозвучал короткий и на русском языке: «Зачем?!..»
Митинговальники и сами не знали зачем. На этом дебаты закончились и стороны разошлись. Наши – заметно удручённые…
Если не брать в расчёт конечный результат конфликта, шеф выглядел орлом! Не поддался шантажу. Но результатом побоища была потеря лучшей и квалифицированной части «войска». С кем теперь «воевать»?..
Сей вопрос, всплыл уже в день погрома. Я предложил, на подмену, вызвать знакомых мне и проверенных рабочих со Львова. Но придется отыскать сразу много жилья. Это хлопотно и дорого. Как всегда, начальник предпочёл простоту. Часть «бойцов» рекрутировали с улицы, а другую часть «оторвал от сердца» Крамаренко. Боекомплект набрали быстро, но не все «патроны» стреляли. «Уличных» требовалось обучить ремёслам, и Гаузер принял в этом деятельное участие.
«Оторванные от сердца», показались работящими и толковыми ребятами. Почти все, они были обывателями украинского города Шостки; призывного и допризывного возраста, скрывавшиеся от военкоматов. Меня беспокоило, что в поведении молодых людей присутствовал сильный налёт «приблатнённости». Оказалось, что он не случаен и, не единожды с этим возникали проблемы. Как молодые волчата, хлопцы быстро двигались, схватывали суть дела мгновенно. Но были себе на уме, и взгляд их выражал всё что угодно, кроме приветливости. Держались отчуждённо и недоверчиво. Впрочем, с некоторыми удалось наладить отношения, и они раскрыли мне истоки такого поведения.
Из рассказов следовало, что причиной блатных тенденций были нравы, царившие в их родном городишке.

8.

Ещё с пятидесятых годов течение жизни в Шостке определял гигантский химический комплекс, выпускавший взрывчатку, порох и фотоматериалы. Почти всё население города так или иначе связывало свою жизнь с комбинатом. А, по существовавшей ранее практике, именно в небольшие промышленные населённые пункты, на перевоспитание рабочим классом, направлялся уголовный элемент: «зеки» – после отсидки; ссыльные – на поселение; так называемые «химики», которым срок заменяли вредными работами. Криминал в такой степени заполонил город, что тот стал похож на «зону».
«Бытие определяет сознание» – учили нас когда-то. И сознание, особенно молодое, приспособилось к реалиям. Творцами ментальной среды города стали «урки». Наглые, не знающие преград и тормозов, – чем не «герои»? Они определяли мировоззрение, вкусы, повадки, законы поведения молодых; и даже их походку. Законы эти просты. Жизнь – собачья свалка, где сила определяет всё. Беззубому – конец! Сочувствие – слабость! Искренность – для идиотов! В банде – сила: «Заяц с шоблой – хрен ложил на льва!»… Взращенные на таких принципах юнцы, неминуемо сбивались в уличные стаи, враждующие между собой. Начались «разборки», «войны», «шутки»… «Шутки» незатейливые. Например: угнать в лес бочку с пивом и неделю упиваться всей шпаной. Можно ещё избить до полусмерти «чужака», неосторожно забредшего на подконтрольную банде улицу. Самые «отмороженные», в своих фантазиях предела не имели. Рассказывали про такое развлечение: покупается рыболовная блесна с тройным крючком; к ней крепят тротиловую шашку с запалом, поджигают шнур и бросают в толпу «врагов» (пацанов с соседней улицы). Зацепится блесна за куртку – половины спины у человека нет…
Печально, что скрыться молодым от подобных порядков было некуда; как рыбёшке в протухшем пруду. Ни одна душа не оставалась без блатной опеки.
Работал у нас из шосткинских девятнадцатилетний Саша. (Простите, так повезло, в бригаде половина сотрудников звались Александрами). Интеллигентный, эрудированный, симпатичный парень – из семьи школьных учителей. Толковый работник, легко справлявшийся с любым заданием. Попросил он у меня однажды отпуск на десять дней. Причина: у любимой бабушки курей украли!.. «Не в курах дело!» - пояснил Саша: «Если я не соберу свою банду, и не затею поиск-разборку, мой статус в квартале понизят… Причём, разборку непременно следует завершить наказанием воров. Не обязательно истинных. Просто кого-то нужно побить. Иначе, меня начнут «опускать». А «опущенному», и в магазин спокойно не выйти…». Хочешь, не хочешь – кати к бабушке! Тем, кто пытается жить вне законов улицы, хуже всего. Им прохода не дают!
Такие нравы. Они, конечно же, оставили след в формирующихся мозгах. На всю их последующую жизнь, во взгляде молодцов будет читаться жесткая печать: «Сделано в Шостке!»
Но, что удивительно, вырвавшись в Москву, всё шосткинское землячество держалось дружной компанией. Бывшие заклятые враги из соперничающих банд, обнимались как братья. Туалеты измарали дурацкими надписями: «Шостка – Сила!» Врагами для них теперь стало все московское окружение. Я спросил: будет ли продолжаться дружба дома? «Неее!..» - хором оскалились граждане Шостки... Надеюсь, с тех пор они поумнели. О том, что подобрели, даже не заикаюсь…

9.

Вернёмся к нашим делам. Обучение принесло свои плоды, и производство зашевелилось. Спустя две недели после бунта нам удалось достичь сносных темпов работы. Мне здорово помогли некоторые «самородки», такие как Александр Камаев из Донецка. Умный и обаятельный мужик (очень похож на Шевчука, из ДДТ). Парень работал как заведённый, быстро и качественно. Его помощник жаловался, что Саша и во сне орёт про работу. К сожалению, Александр имел пристрастие к «стакану». Позже, Гаузер выжил Сашу со стройки (за дерзкие высказывания).
Между тем, "ЛЯЙевцы" возвели уже двенадцатый этаж. Фронт внутренних работ расширился, и к работе подключилось множество фирм, подрядившихся начинить домину трубопроводами, вентиляцией, подвесными потолками, полами, дверьми, сантехникой… Всем тем, что превращает пустые стены в жильё. Зачастили «фуры» со стройматериалами. Иногда, по три на день. Начались погрузо-разгрузочные «авралы», в гонке и сутолоке которых про безопасность труда мало кто вспоминал… И, что должно было случиться, случилось…
По приказу Гаузера, я сформировал команду из восьмерых рабочих и откомандировал их в распоряжение фирмы OTIS. Шеф продал «откомандированных» для использования при разгрузке транспорта. «Фуры» доставили из Европы огромные пачки стальных дверей к пассажирским лифтам. В каждой пачке, по пять двухметровых дверей. Требовалось: башенным краном снять их с машины, поставить на землю, распаковать и поднять каждую дверь на нужный этаж.
…Случилось несчастье! Раскрепляемая на площадке пачка, вдруг, веером стала рассыпаться. Четыре двери нашли себе опору, а пятая, как книга на полке, стала валиться на людей. Зрелые мужи, мгновенно «врубившись», воробьями вспорхнули врассыпную. А самый «зелёный», восемнадцатилетний, кинулся ловить падающие тонны. Его и прихлопнуло…
Но, в этом мире неудачи живут вперемешку с удачами. Полотно двери, на счастье, оказалось в раскрытом положении, и парень, поскользнувшись, головой и плечами проскочил в дверной проём. Кроме того, одним из верхних углов, падающая дверь попала на брошенную пустую металлическую бочку, которая, смявшись, не дала зубам смерти сомкнуться до конца. Лишь дверной порог догнал пацана – раздробил кости таза, сломал бедро, порвал мочевой пузырь. Хвала тем неряхам что поленились прибрать за собой пустую тару! Благодаря разгильдяйству человека не разрубило пополам!…
Топот ног, крики!.. О случившемся я узнал, остановив бегущих рабочих. Впервые видел овал испуга в глазах твёрдокаменного шефа.
Скорую помощь ждали полчаса. Парнишка был бледен, но в сознании. Чтобы тот не замёрз, ребята накидали на него свои фуфайки. Глядя на гору лохмотьев, я уговаривал парня терпеть и не бояться. Сам же думал: ему конец!.. Подошли австрийцы; качали головами и цокали языками…
Но мальчишка выжил, и через год вновь приехал в Москву вкалывать. Гаузер не бросил мальца в беде. Заплатил среднюю зарплату за время в больнице и дал денег на лекарства. Прогресс! Обычно, все «наши» болели за свой счёт.
Я ожидал комиссии, расследования, санкций за нарушение техники безопасности. Тишина… Составленный мною акт о происшествии остался не востребован. Кому мы нужны?!..
Жизнь работника на стройке бесценна. То есть ничего не стоила. (Речь не идёт о немцах или швейцарцах). При найме на работу всех новеньких предупреждали, что охрана труда личное дело каждого. Инструктаж и обучение правилам безопасной работы сводились к грубым советам: «Не лезь, куда не просят! Никто твоих похорон оплачивать не собирается!» Вспоминая восемь месяцев, проведенных мною на стройке, я благодарю провидение, не допустившее смертельных травм среди доверенных мне сотрудников. При той экономии на жизни и здоровье людей, несчастья казались неизбежными. Судите сами: на большой высоте работали иногда по два десятка человек, а страховочный пояс монтажника имелся в количестве: один штука! В каске щеголял только начальник. Полгода, рядовому сотруднику голову прикрыть было нечем, пока упавший сверху камень чуть не прибил случайного парня.
Всегда опасной считалась работа с краном. Вспоминаю нервное напряжение, с каким поднимали мы тротуарную плитку на крышу здания. Башенный кран тащил гружёные поддоны над самыми головами снующих рабочих; над столовой и бытовкой; на пятидесятиметровую высоту! Гнилая древесина поддонов трещала и часто надламывалась, грозя превратить бетонные стопки в кассетные авиабомбы. Предупредить прохожих я мог лишь отчаянной трелью милицейского свистка и улюлюканьем расставленных сигнальщиков. Оградить опасную зону не имел права; никто не позволил бы приостановить работу других подразделений. Даже рации на кране не было. Охрана близкого «Белого Дома» запретила радиообмен. С крановщиком держали связь языком «там-там», стуча железом по мачте крана.
От таких порядков, я делал круглые глаза, но скоро привык. Так работали все.
Сутки напролёт, кран регулярно поднимал на верхние этажи пятитонную бадью со щебнем, либо с жидким бетоном. Сколько раз, попавший в замок бадьи камешек, не позволял плотно закрыться её створкам. Тогда, с небес, стаей летела каменная шрапнель, насквозь пробивая защитный деревянный настил. Но, слава богу, не головы. Зато, в уцелевших мозгах работников надолго поселилась стойкая привычка: проходя под стеной любого здания, таращиться с опаской в небо…
Лично мне приходилось брать в расчёт и опасности иного рода. На выходе из ворот, меня несколько раз останавливали двое парней и настойчиво набивались на работу. «Гладкие», здоровые, с нагло-развязными манерами, они не понравились сразу. А когда сообщили о своём шосткинском происхождении, интерес к ним увял окончательно. Что «Шостка – сила», я уже знал. Хотелось разбавить её разумом…
Но «сила» оказалась напористой. Как-то, утром, слышу галдёж и крики в раздевалке. Захожу, и встречаю «мордастую» двойню, «качающую права» среди наших рабочих. Оказывается, дебоширов трудоустроил у себя наш новый подрядчик – фирма «Manesmann». «Молодцы» недолго изображали приятные манеры, среди аккуратных немецких и польских загривков; скоро заскучали; потянуло к землякам. Вломились в нашу раздевалку, заняли чужие шкафчики и объявили, что будут здесь жить… На моё предложение удалиться, самый краснощёкий из отпетой парочки, по фамилии Лебедев, объявил, что «видел меня в гробу». Пришлось вызвать охрану, которая явно испытывала робость к распалившемуся кретину. Охранники ходили за ним и уговаривали затихнуть. От такой нежности Лебедев впал в «раж» и прыгал у меня под носом, размахивая кулаками и осыпая угрозами. Вконец, назначил время и место куда я, как мужчина, должен был прийти за своей смертью. Подошедший на шум Гаузер, наорал на охранников и напомнил, что это их бизнес. Тем, кое-как, пришлось вывести буянов за ворота. Хулиганов рассчитали в тот же день.
Я всё же сходил за смертью, но она к назначенному часу не явилась. Тем не менее, с недельку, на службу я топал, упрятав кусок арматуры в рукаве…

10.

Однако муки наши не пропали даром. Работа наладилась. Гаузер даже позволил себе расслабиться. Решил на две недели съездить в Норвегию. Воистину, какие появились возможности! Какой прогресс! Мог ли я раньше мечтать (сидя в «эсэссере»), что мой знакомый запросто сможет слетать в Норвегию, покататься на лыжах?! А он собрался и полетел… Вот только я с чем был, с тем и остался, тихо радуясь, что теперь мы с бригадой одни. Наконец-то можно было организовать работу по-своему. Австрийцы не оставили меня без призора, и я гордился, что главным моим опекуном стал бауляйтер Функель… (Не подумайте, что я иронизирую)…
Функель, один из немногих «наших» австрийцев, вызывавший искреннюю симпатию. Возрастом – под шестьдесят; с пышными усами и ужасным диалектом, из которого угадывались лишь отдельные немецкие слова. «Босс» носил стильную шляпу с широкими полями, брюки в обтяжку, и выглядел как спортсмен. Отличался приветливым нравом, часто шутил, но в голосе ощущалась твёрдость характера. Поговаривали: вагончик, служивший ему офисом, бандиты прострелили навылет. Пугали, наверное. Функель – лишь побухтел в свои густые усы, оставаясь в добром расположении духа…
Бауляйтер командовал всем строительным бизнесом фирмы в Москве. То есть всем «аэмэровским» сущим, включая Гаузера. Последнему, он, наверное, обещал присмотреть за хозяйством, что подразумевало внимание и к моей скромной персоне. Сильно озабоченный делами управления высших сфер, Функель совершенно не понимал что творится «внизу». Его энергичная попытка заняться мною вплотную озадачила и рассмешила.
В первое утро нашей свободы, Функель призвал меня к себе и стал неистово дёргать. Дёргать в буквальном смысле! Не тратя времени на сложные объяснения, хватал за локоть и энергично тащил, показывая – что и где мне нужно делать. Не успевал решить я первую задачку, как меня волокли в другой конец. Так продолжалось полдня, до обеда. Я, было, перепугался, что этот идиотизм надолго. Но, слава Богу, бауляйтер вскоре отстал. Приходил, поглядывал – потом вообще исчез. Думаю, понял бессмысленность такой плотной опеки – или просто устал.
Но взамен стала являться иная фигура. Фигура имела фамилию Шахермайер. Почему-то по имени его никто не называл. В бригаде Шахермайеру навесили кличку «шахрай», что на украинский переводится как «жулик». (Во времена ига, такое звание носили татарские сборщики налогов). Этот молодой человек со среднетехническим образованием выполнял у Гаузера функции бухгалтера и делопроизводителя. Внешность – карикатурная. Очки; надменно задранный кверху носик – ну, вылитый мультяшный Братец Кролик. Высокомерие из него так и выпирало. Когда Кролик изъявлял намерение что-либо вещать, им можно было залюбоваться. Прямой, как палка; стоял боком к собеседнику, сложа белы ручки за спиной. В глаза не глядел; лишь медленно покачивался, переваливаясь с носков, на пятки высоких сапог. Почти «фюрер». Только ладошкой не делал…
Отношения наши не заладились. До уровня Гаузера Кролик явно не дотягивал, но неизменно держал со мною тон надменного диктатора. В конце – концов, моё самолюбие не выдержало и, показав юнцу язык, я стал его игнорировать…
Итак, на моём мрачном небосклоне пробился короткий лучик света. Я мог работать, как хотел. Людей не гнал; лишь попросил не подводить меня. Парни оказались на высоте. После первой недели отпуска стало ясно, что мы можем прекрасно работать самостоятельно. А после второй, я вообще загордился и тянул нос кверху, не меньше Кролика. Дела делались спокойно и продуманно, с производительностью выше «гаузеровской». Но всё хорошее быстро проходит…
Наш строгий «отец» и судья приехал посвежевший загорелый и весёленький. Несколько раз изобразил даже что-то похожее на улыбку.. Он придирчиво осмотрел всё, что мы сделали, и не сказал ничего. Зная про принципиальное отсутствие в лексиконе австрийца хвалебных слов, смело можно было пить шампанское. Теперь я убедился – работать с людьми умею. И не важно, что далее всё пошло по-старому. Ко мне пришла уверенность.

11.

Вернулся Гаузер не один, а с русской женой. Челюсть моя отвисла, когда пришлось присутствовать при их общении. Он почти не говорил на русском; супруга не знала немецкого. Обоих выручал «ломаный» английский. С учётом наличия трёхлетней дочери и второго ребёнка на подходе, предпочтение языку дипломатов сильно удивляло. Как можно делать детей на английском?!... Ха-ха… Впрочем, это их проблемы.
С удвоенной энергией, ухватился шеф за бразды правления и стал править, как лихой кучер. Сходу велел набрать двенадцать штукатуров и шпаклёвщиков. Улица умножила АМРовский вавилон молдаванами, гагаузами и «хохлами». С молдаванами в наши ряды проникли лжешпаклёвщики. Но новеньких ждал экзамен по профессии. Увидев халтуру на стене, «хер» скривился: «За такую работу, не я им, а они мне платить должны!» И самозванцев удалили, с позором.
Не забыл Гаузер и про меня, позволив выписать мне помощника Володю, приятеля из Львова. Теперь было кому «поплакаться в жилетку».
Ещё одним нововведением стало учреждение должности заведующего складом. Ранее склад был на мне. Но однажды утром, Гаузер, развалясь на стуле, принялся изучать процесс утреннего «развода». Зрелище не для слабонервных! Полсотни человек толкались и галдели в «мавзолейной» очереди, желая быстрее получить лучшие стремянки, фонари, кабеля, электроинструменты, ножи... Я в это время, выполнял функции робота – раздатчика, обязанного мгновенно найти и достать нужные предметы, сделать запись в книгу учёта и определить: куда кого направлять. Видя, что я весь в «мыле», Гаузер, тут же приказал передать склад Пете – «Пожарнику».
Петро происходил из Сумской области благословенной Украины. Там он служил в пожарной команде, откуда и приобрёл кличку. Внешность простецкая, до умиления… Смахивал на «Печкина» из «Простоквашино». Он даже весной носил шапку-ушанку, старый тулуп и валенки, засунутые в галоши. Физиономия – овальная родственница валенкам, с отсутствием присутствия хоть какого-то выражения. Одной фразой – переодетый «прапорщик». До склада, Петро числился механиком – «вторым номером» при старшем механике поляке Анджее. Служил честно. Сачковать не позволял большой немецкий корабельный дизель-генератор. Суровая машина была абсолютно здорова и, игнорируя манипуляции своих опекунов, самозабвенно трудилась, периодически требуя лишь горючего. Машина гнала ток на моторы башенных кранов (российские электрические стандарты немецким кранам не подходили). Все обязанности польско-украинского экипажа сводились к подливанию машинного масла в картер «немца», и личного посменного бдения. Служба шла ровно и гладко, что отражалось на внешности Петра. Тот округлился, и разгладил все свои неровности. Лишь усы выделялись на гладком румяном фейсе. Усы – антенны. Они топорщились как у фокстерьера, и имели ценнейшее свойство – предупреждать о приближении разгневанного Гаузера. (Петро хвалился, что ощущает усами токи в атмосфере и слышит голоса). Австриец, с его шумными манерами, фиксировался за километр. Усы всегда направляли валенки точно на орущего начальника.
Пожарная часть воспитала смелого бойца. Трусливый человек, узрев лютующего Гаузера, дал бы «стрекача». А Петя, как бабочка, летел на огонь! Он ничего не делал… Бесшумно пробирался на место очередного ристалища и просто стоял – как швейцар при дверях; лишь переводил пустой взгляд с разбушевавшегося Гаузера – на его жертву – и обратно. Стоял и молчал. Иногда позволял себе одобрительно хмыкнуть, морально поддерживая начальника, и неодобрительно – не одобряя неначальника. Похоже, душе австрийца, в её конфронтационном одиночестве, пришёлся кстати такой «одобрительный автомат», и Гаузер, всё чаще, бросал на Петра поощрительный взгляд. Наверное, у них получалась взаимная энергоподпитка, отчего Петя рос и надувался, как «каратист» перед боем. Щечки румянились, глазки блестели…
С новым заведующим, склад преобразился – стал похож на комнату в заводском общежитии. Появились раскладушки, варились борщи, запахло чесноком. Приходили гости, чесали языки, чем-то менялись, тащили куда-то всякое барахло…
Я поражался способностям этого человека находить «тёплые» места. Ещё недавно, карьера Петра висела на волоске. Заглушили, за ненадобностью, кормилец-дизель; сокращённый, вернулся в свой Краков механик Анджей. А «Пожарник» остался, и даже размножился. Подав шефу идею о необходимости охраны склада, пристроил к себе ещё и сына Вадима. Два «бугая», за доллары, так страшно храпели, что ночью за склад можно было не волноваться!
Гаузер насмехался: «Александр! Ты бегаешь по стройке целый день, а Питер с сыном спит на твои же деньги!.. Ха, ха, ха, ха!..» Весёлый дядя…
Вскоре мой «шефуня» показал, что и он знает «где деньги лежат».
Вызвал Крамаренко и меня, выделил каждому по листу бумаги и распорядился: «Вечером загружаем LKW (по нашему – «фуру») на С.-Петербург!.. Составляем список погружаемых материалов. Ты… пиши список для ГАИ; а ты – для охраны!» Этот приказ означал, что мне оказано большое доверие: помочь Гаузеру в краже стройматериалов для его дачи под Питером… Дослужился!..
В накладной, для ГАИ, переписали всё загруженное, до копеечки. Любая проверка на дороге констатировала бы абсолютную «гармонию» описи, с перевозимым грузом. Для охраны описали лишь четверть вывозимого, только то, что Гаузер действительно оплатил. Через охрану, «четвертушка» возвращалась в бухгалтерию, а правдивая опись существовала только до момента доставки груза к месту назначения.
Операцию начали, когда иностранцы отбыли смаковать вечернее пиво. Я пообещал добровольцам доплату, и на погрузку собралась внушительная толпа желающих приобщиться к грабежу. Гаузер вручил мне деньги для шофёра, а сам уехал опочивать. В назначенное время прибыл транспорт. Под моим воровским командованием, рабочие принялись забивать чрево кузова мешками с сыпучими материалами, листами гипсокартона, металлическим профилем, вёдрами с краской и т.п. Через два часа заполнили машину под завязку тента и подготовили всё к отправке.
Но, как назло, дежурил порядочный охранник. Сопоставив количество загруженного с предоставленной ему накладной, страж разволновался. Заметался; стал приставать ко мне; порывался куда-то звонить. На лице отразилась неуверенность: поднимешь шум – Гаузер вытурит; промолчишь – покрываешь крамолу – тоже риск? Чтобы сбить служаку с пути праведного, я обругал его: «Ты, что, не знаешь на кого работаешь!?» Мой окрик вернул сторожей на землю грешную, и «фура» беспрепятственно вывезла украденное за ворота.
Утром Функелю всё же доложили, и я наблюдал как тот шипел и фыркал на Гаузера, сквозь свои генеральские усы. В экстазе продолжительного страстного монолога, он наседал на моего любимого начальника, а тот, как невинная девушка, лишь вяло уворачивался от назойливых приставаний. Судя по тому, что меня не трогали, а «фуры» ещё не единожды снаряжались в Питер, дело спустили на тормозах. А мне больше «скользких» дел Гаузер не доверял. Видимо посчитал виновником инцидента. Не оправдал я высочайшего доверия. Не догадался ублажить охрану за свой счёт… Даже если бы счёт в банке у меня и был, долго бы ждали моего перевода…
Баба с воза – кобыле легче! И без меня ворья хватало. Крали деньги из карманов; одежду в раздевалках; инструменты – у своих же коллег. Но происходили «дела» и посерьёзнее.

12.

У фирмы «Manesmann» обчистили склад. За информацию о ворах немцы «грозились» наградой в две тысячи долларов. Однако Рассея не Германия – здесь «закладывать» тяжкий грех. Фирме пришлось оставить «сребреники» себе. Впрочем, как эта «контора» умеет благодарить, познал я на личном опыте.
В одно из майских воскресений, в одиночестве, гулял я по шестому этажу, отыскивая на свежих стенах дефекты – наши недоделки. Почти отдыхал. Начальства не было; трудились только мои люди… Редкая тишина, в здании…
Думая о своём, мысленно отметил звук топающих ног над головой. Остановился. В сознании промелькнуло тревожное подозрение: «На седьмом этаже никого не должно быть!? Весь этаж занят под склад и офис «Manesmann»?! В выходной, все двери должны быть закрыты и опечатаны!?».
Я ринулся к вентиляционной шахте – единственной не заделанной межэтажной дыре, и прямо в ней, в проёме, увидел силуэт головы смотрящего на меня человека. Голова отпрянула назад, и вверху кто-то затопал – побежало целое «стадо». Поняв, что видел силуэт вора, я мигом взлетел к дверям на седьмом этаже... Всё заперто; печати на месте… Что за чёрт?!.. Погнал на пятый – в офис к австрийцам. Застал заместителя бауляйтера Шмидта, и ещё двоих, одевавшихся уходить домой. Уразумев из моего сообщения, что «чистят» не их склад, «австрияки», с шуточками в адрес манесмановцев, подталкивая друг друга в спины, загоготали вниз по лестнице… Проводив циничных, беззаботных «жеребцов» взглядом, и вспоминая сразу всех австрийских «матерей», я снова поскакал наверх, наткнулся на сына «пожарника» и мы галопом побежали спасать чужое добро…
Вадим внезапно остановился и замер, к чему-то напряжённо прислушиваясь...
- Лифт! - воскликнул он…
- Какой лифт?! - завопил я, разгорячённый: «Лифт ещё не запущен!?»
Но ясно слышалось мягкое урчание электромотора…
- Вот это номер!..
Догнали мы кабину лифта на девятом этаже. Распахнутая настежь дверь; сияющие светом зеркала, на которых муха ещё не сидела. Зашли в кабину с опаской, как в западню, не веря своим глазам. Нажали кнопку «семь» и бесшумно провалились вниз. Без взлома и стрельбы, оказались на богатейшем складе. Огляделись… Чуть в сторонке, аккуратно составлены чемоданы с дорогим инструментом, готовые к выносу. Тысяч на сорок; не рублей.
Не повезло ворам. Такая затея пропала!.. Несомненно, крали славяне (есть основание думать – шосткинские). Наверняка, спевшись с охраной. С обстоятельствами всё понятно.
Но каковы австрийцы!. Не ожидал от них такой демонстративной «любви» к ближнему. И благодарность хозяев спасённого нами добра оказалась «безразмерной». Мне даже руку никто не пожал! Их командир, кругленький седеющий очкарик, встречая меня, отводил в сторону свои оловянные глазки…
Такие «мелочи жизни» накапливались в сознании и постепенно меняли отношение к «нашим» боссам и «патронам».
Как и у всего «советского народа», моё отношение к европейским учителям-наставникам сформировалось, как к одному знакомому мне дантисту. Рассверливая зубные дупла, тот так себя нахваливал, что притомил меня и заставил поверить в его зубоврачебную непревзойдённость. И материалы у него наилучшие; и технологии передовые; и все знаменитости – его пациенты... Очень изящно брал дантист деньги – одним взмахом. Он меня просто умилял! Лишь выпавшие через полгода пломбы распечатали мои глаза и прочистили забитые сладкими речами уши.
В Москву, к австрийцам, я ехал с твёрдым намерением учиться уму-разуму. Но, ни того – ни другого в избытке не обнаружилось. Организация производства оказалась похуже иных советских предприятий. Постоянно чего-то не хватало: то изоляционных материалов; то нужного гипсокартона; то необходимых профилей… Вынужден констатировать и факт поставки из Европы откровенного брака: волнистого, как море, гипсокартона; не желавшего ничего приклеивать клея, и пр.…
Заурядным событием стали скрытые простои, когда из-за отсутствия материалов останавливалась работа, и бригада в полном составе бросалась на уборку мусора. В таких случаях Гаузер кричал мне: «Putzung! Putzung Aleksandr!» (Чистка! Уборка, Александр!). Работяги перевели незнакомое им слово как «штопка», и попали в яблочко. Действительно, этим бесконечным «путцунгом» мы штопали чьё-то разгильдяйство.
Можно высказать ещё много нареканий: на плохое взаимодействие с подрядчиками; на экономию, доведенную до абсурда… Но достаточно.
Возникает резонный вопрос: а почему ж так хорошо, если всё так плохо? Почему здание растёт, как на дрожжах? Почему, несмотря ни на что, качество строительства удовлетворительное?
Для меня ответ очевиден. Два фактора определяют успешность западной строительной индустрии: повышенная интенсивность труда и разумные проверенные технологии. Вот чему нужно учиться у Европы. Сравнительно высокая зарплата позволяет держать людей в узде и выжимать из них максимум. Им есть что терять. А великолепные технологии обеспечивают производительность и качество труда.
Восхищала продуманность и функциональность применяемых инструментов и оборудования. Ничего не делалось из подручных материалов. Под любой монтаж имелась масса крепежа: обжимов, зажимов; и всё к месту и по назначению. Требуется сделать отверстие в бетонной стене – никаких кувалд и зубил. Алмазный бур высверлит аккуратное отверстие установленного диаметра. Нужно подтесать лист гипсокартона – не хватайся за кухонный нож, возьми специальный скребок. Для любой деятельности – специализированный исчерпывающий набор инструментов и приспособлений. Ничего не нужно искать и мараковать – только работай... Инструменты дороги. Но если в твоих руках Makita, Hilti или Bosch, будешь грызть бетон любой твёрдости. И не только делать в нём дыры.
Однажды, при заливке бетона, выдавило опалубку, и на фасадной стене выступил «живот» в тринадцать сантиметров; площадью до тридцати квадратов. «Караул!»… Я думал, что придётся крушить армированную стену. Но, за неделю, два перфоратора с насадками стесали «пузо» и разровняли фасад… С таким инструментом мы давно коммунизм бы «отбухали»…

13.

Приехал архитектор Брамбергер – автор проекта строящегося здания. Моложавый «дядечка», приятной наружности; спокойный и вежливый, чем выгодно отличался от остальной австрийской братвы. Я несколько раз натыкался на него, в одиночестве изучавшего материализованное творение своей мысли. Гаузер рассказывал, что это известный и признанный специалист. Впрочем, и у корифея, в чертежах, мы нашли с десяток «ляпсусов», типа открывающихся друг в друга дверей. Но, наверное, в таком большом проекте мелкие просчёты неизбежны. Большинство ошибок мы сами исправили. Но парочку архитектонических огрехов увековечили в «стали и бетоне».
Пригрело солнышко; загнездились птички… На подготовленный нами фронт работ стали слетаться множество новых исполнителей; и всё – «нерусские». Две польские фирмы «подписались» облицевать цоколь здания гранитом, смонтировать трубопроводы и сантехнику. Боснийские мусульмане ловко «шагали» на раскладных стремянках, монтируя подвесные потолки. Боснийские сербы клали керамическую плитку. Столяры из Германии вставляли двери, строгали парадную лестницу и прочие «деревяшки». Швейцарская фирма по периметру здания устанавливала строительные «леса».
Швейцарцы сразу привлекли к себе всеобщее внимание. Даже на общем «неслабом» фоне они выделялись чёткой и энергичной работой. Громадная система стальных «лесов» собиралась у них всего шестью монтажниками. Бригадой руководили два друга: богатырского вида спокойный швейцарец и изящный, лёгкий на подъём серб Боки (полное имя: Божидар). Работали они бегом, в буквальном смысле. Носились по «лесам», как циркачи под куполом; на сорокаметровой высоте, с охапкой труб под мышкой. Причём, никаких криков и суеты. Выглядело даже весело. Интересные ребята. С Боки мы сошлись ближе, и он рассказал немножко про себя. Родился в Швейцарии, в семье эмигрантов из Югославии. Судя по его плохому немецкому, они так и остались славянами. Тем не менее, в Швейцарии Боки вполне вписался в германоязычное сообщество и не чувствовал себя чужим (видимо, там не Америка, где признаётся лишь второе поколение пришельцев). Боки производил впечатление гармоничного, довольного жизнью человека. Всё было при нём: хорошая работа, занятия спортом, альпинизмом, путешествия по миру (даже в Москву они с другом приехали на машине). Что ещё требуется для счастья? Это в нашем представлении постоянно нужно куда-то ломиться, расти, чтобы, сияя самолюбованием, плевать потом на ближних с «высоты» своего положения. И я сдуру спросил: не хочет ли он учиться – не лазить же всю жизнь обезьяной по «лесам»? В его глазах я прочёл лишь спокойное удивление: «Зачем»?!
Не сразу понял его реакцию. Слишком разная у нас мотивация. Для него всё видится просто: тянет в науку – учись; хочешь просто жить – работай. Работа строителем в Швейцарии означает: иметь своё комфортное жильё, достаток, спокойствие. Это у нас она: линялая «фуфайка», грязь, презрение и жалкая, скрюченная профессиональными болячками старость…
Но, вернёмся к нашим «баранам». Не забыла «Австрия–матушка» и своих сынов блудных, прислав, в подмогу Гаузеру двоих прорабов: Оскара – специалиста по облицовочной плитке, и «хера» Штерната (по кличке «Змий») – прораба «без портфеля».
«Змию» было за сорок. Чёрноволосый, высокий, худой, с короткими торчащими усиками. Энергичен; быстро перемещался; постоянно находился в состоянии лихорадочного возбуждения. Малосимпатичная фигура, своим напряжённым сверлящим взглядом вызывавшая антипатию. По его поведению можно было предположить – он заранее знал, что все вокруг сволочи и ожидал от окружающих только гадостей (впрочем, ожидания его не обманули). Появившись на стройке, долго ничем не занимался, всё изучал, вынюхивал, высматривал, записывал. Фыркал носом – всё его раздражало. Например, допрашивал меня: каким это образом получилось, что у славян такие разные по звучанию имена, как Саша и Александр, есть одно и тоже?!.. Чем я мог его утешить?.. Ну… так, давным-давно, чья-то мама захотела…
Когда же он принялся за дело, стало совершенно непонятно, какие цели его бурная деятельность преследует: помогает Гаузеру? Подменяет Гаузера? Мешает Гаузеру?.. Всё это он умудрялся делать одновременно.
Оскар являл собою полную противоположность «Змию». Невысокий, белокурый и добродушный малый. Мы скоро нашли с ним общий язык, и на любую его просьбу я отвечал: «Для тебя дорогой – всегда, всё и везде!». Особенно успешно приручил Оскара наш «пожарный Педро», регулярно угощая того «огненной водой» тёщиного разлива. Оскар был в восторге от пойла и не переставал восхищаться талантливостью наших женщин, способных в домашних условиях заварить «такой чудесный бренди!»
Петя млел от похвал; делился секретами технологии самогоноварения. Но, видя, что «дегустационный зал» превращается в «стационар», запаниковал: «От гад, присосався – як теля до мамкы!» Угощаться ежедневно вошло у Оскара в привычку. Впрочем, педровская теща не дремала и оперативно пополняла запасы летучей жидкости.
Со временем, Оскар так сроднился с украинскими самодельными продуктами, что запросто закусывал «первак» салом с «цыбулыной», заедая супом, налитым в перевёрнутую крышку от чайника. Однажды он даже сознался, что его родная бабушка – славянка. Судя по краснеющему носу, то была чистая правда. Ещё немного и покойная бабуся наверняка конкретизировалась бы, в идентификации, до «щырой хохлушки»…
Однако, несмотря на лирические отступления, дело своё Оскар знал добре, и бригада сербов, которой он руководил, работала прекрасно.
А вот «заместитель» Шмидт был тёмен и загадочен. Он имел жуткую привычку пугать людей своим внезапным появлением. Нежданно возникал, молча, привидением проплывал по коридорам, одаривая встречных леденящим взглядом, и пропадал неизвестно куда. Что удивительно, все его явления оставались совершенно без последствий – ни плохих, ни хороших. Похоже, он обслуживал не наш мир. Единственный человек, зафиксировавший физический эффект от присутствия Шмидта, был Петро. Однажды, он рискнул завязать меркантильное знакомство с «заместителем», а потом божился, что от мрачного взгляда «нечистой силы», спиртовая сила из сумского первака бесследно выдохлась. Чем Шмидт занимался, осталось для меня тайной. Указаний от него почти не получал. Бывало, обращался с производственными вопросами, но только расстраивался. Ничего вразумительного, в ответ, не слышал. То ли, замбауляйтера витал на недосягаемых для меня высотах, то ли, являл собою обыкновенный «нуль». Хорошо «прикинутый» нуль!

14.

С прилётом новой «стаи» начальничков Гаузер заметно «сдал». Внешне – такой же орёл, при той же должности, он всё чаще запирался на обед в вагончике и, в одиночестве, до помутнения наливался крепким пивом – переживал за свою карьеру Я жалел «дядьку», – основной груз ответственности тащил он. Но не только у нас «стряпают одни – кушают другие».
«Змий» же, наоборот, светился энергией. Покончив с разведкой, приступил к боевым действиям. Именно так можно характеризовать его кипучую деятельность. Почти бегом, таскал он меня по этажам, засыпая вопросами и приказами. Задергал рабочих, до конвульсий. Петю – «пожарника», за бардак на складе, обещал покусать. Всё бы ничего, только результатом «боёв» стала лишь возросшая суматоха и неразбериха. Я с удивлением находил в австрийских методах управления большое сходство с худшими «большевистскими» приёмчиками. Вместо вдумчивой взвешенной планомерной политики, преобладало волюнтаристское стремление: ускорить, надавить, подогнать! К тому, ещё и склонность «Змия» к истерии, которая «достала» даже меня, холоднокровного.
«Инцидент», о котором проболтаюсь, случился в мрачных подземельях. Мне требовалось срочно расчистить гараж от хранящихся там рулонов с гидроизоляцией и минеральной ватой. Послал туда людей, но они вернулись, ничего не сделав. Объяснили: в подвалах полная темень – «Змий» свет «вырубил». Пришлось бежать вниз – искать австрийца. Тот возился с оборудованием, в соседней с гаражом кухне. Был явно не в духе. Ночью воры подчистили склад керамической плитки.
Я пояснил ему, что люди в темноте ломают ноги, и просил включить ток. Реакции не последовало. Добрых полчаса мучились мы с ребятами, пытаясь, наощупь перетаскивать рулоны. Когда стала очевидна бессмысленность наших стараний, я повторно настоятельно попросил «их сиятельство» включить нам свет!
И тут «Змия» взорвало! Сверкая чёрными глазищами и размахивая длинными волосатыми руками, он стал на меня орать: что все здесь воры, негодяи, и всем давно пора в тюрьму!
От негодования, у меня словно лопнуло что-то внутри. Перемахнув через прилавок, подскочил к обидчику вплотную и, глядя прямо в глаза, ткнул указательным пальцем ему в нос: «Ты… не будешь на меня орать!.. Ты… больше не будешь на меня орать!»
В ответ, «Змий» поднял свой кулак…
Созревший для любой развязки, я зашипел ему прямо в лицо, но уже на русском: «Ну!.. Давай!.. Начни!.. Упакую тебя в духовку!..»
…Какой он молодец, что сообразил опустить лапки.
Такие страсти... Рабочий, наблюдавший эту сцену, сказал, что таким озверевшим предстал я его очам впервые. И вправду, у меня, вследствие созерцания и глубокого философического самокопания, созрело мнение, что далеко не все, кто громко орёт, непременно правы. К тому же мне вполне доставало одного крикливого начальника. Размножать попустительством «горлодёров» совсем не перспективно.
Кстати, отношения между Гаузером и «Змием» также не выглядели слишком тёплыми. Похоже, испортились они давно. Хотя на людях недруги позволяли себе лишь кривиться и хмыкать на противника, чувствовалось, что рано или поздно, кто-то кого-то обязательно сожрёт. И Гаузер, кажется, сознавал кто – кого. Вследствие переживаний он иногда так наполнялся пивком, что перемещался в мир неэвклидовой геометрии. То есть, наблюдая прямую, передвигался по кривой. Случались и комичные сцены.
Однажды спускались мы с ним, «тёпленьким», по лестнице парадного подъезда. На встречных курсах столкнулись с украинцем, тоже обласканным «зелёным змием». «Земеля» ранее работал у Гаузера, но, своевременно поняв, что у того – пьянству бой, быстренько переметнулся в другое место, с более либеральными порядками. Гаузер, увидев знакомое нетрезвое лицо, побагровел от возмущения и заревел на «хохла»: «Du bist пьян!?”... На что, как в пин-понге, получил мгновенный бодренький ответ по-украински: «Ні!». Причём, то, «шо» он – «ні», земляк иллюстрировал безукоризненной стойкой «смирно». Лишь предательское покачивание, натянутого как струна торса, выдавало затаившуюся в утробе «зелёную рептилию».
Я, смеясь, пояснил, что этот «кадр» нам уже не подвластен – вне нашей юриспруденции. Физиономия шефа беззвучно изобразила недоумённо-возмущённое: «почему»? Медленно затухая, переводил он свирепый непонимающий взгляд то на меня, то на раскачивающегося «коброй» «земляка»: «Кто тут неподвластен Гаузеру?!»...
Наконец – дошло, и две обмякшие «пьяноты», неуверенно зашаркали своими путями-дорожками…
Так начальник мог и заспиртоваться. Хорошо, что через месяц повод для снятия стресса у Гаузера пропал. Штернат, наделав «волн», подался в Прагу. На моё удивлённое: «Чё так?» - тот с гордостью пояснил: «Я – как «пожарник», посылаем туда, где «горит»!» Даа!.. Однако, разные у нас «пожарники»…
Хоть я и не относился к «огнеборцам», в апреле смог также немножко покинуть наш вавилон. Осчастливили меня двухнедельным отпуском, за мой же счёт!

15.

…С неохотой возвращался я на стройку! Вновь надевать опостылевшее ярмо!..
Подменявший меня Саша Крамаренко успел навести свои «порядки». Форменный диверсант-подрывник! Дополнительно напринимал в бригаду шестнадцать человек: своих и чьих-то ещё родственников и земляков. Набрал не тех, без кого нельзя обойтись, а «хорошо» попросивших. Такое подозрение возбудили несколько скользких типов, пытавшихся всучить и мне взятку за трудоустройство. Такие «передачи» не возникают без «приёмника».
Столь «сбродной команды» мы ещё не набирали. Появилось несколько баламутов, в дальнейшем сильно влиявших на формирование рабочих стандартов в бригаде. Но я и не думал «вякать». Есть начальство; у него имеются глаза и уши; ведает, что творит?!
Прибавилось и иностранцев. Для монтажа стеклянных куполов здания прибыли интеллигентные, вежливые словенцы. Их руководитель был в шоке от австрийского приёма; жаловался на грубость, на отсутствие бытовок, складских помещений. Я старался помогать славянам, по возможности смягчая недобрую атмосферу.
Ещё один «новичок», немецкая фирма Б.А.Н.К., устанавливала сложнейшее электронное оборудование в комнатах-сейфах, и в холле. Эти были молодцы! Заправлял там весёлый толстяк, носивший огромную черную широкополую шляпу. Одевался весельчак всегда «с иголочки» и, несмотря на внушительные размеры тела, «летал» словно ветер, легко и быстро. Не было случая, чтобы жизнерадостный «эпикуреец», шурша мимо, не поздоровался и не откинул пару добрых шуток. Помощником у немца служил монгол, бывший переводчик из МНР, сбежавший в Германию. Коллектив Б.А.Н.К. представлял из себя небольшой «интернационал». Всего шесть человек. Все классные специалисты, работавшие больше головой, а потому, спокойно и тихо.
Однажды я наблюдал, как они грамотно используя имеющуюся технику, заволокли внутрь здания два полуторатонных контейнера. Небольшой «тельфер» (размером с электроточило), на четырёх дюбелях прикрепили к бетонному потолку и, с его помощью нежно втащили огромный неудобный груз в оконный проём, установили его на гидравлическую тележку и доставили к нужному месту. Практически, всю работу исполнил один человек.
Насколько разительно такая работа отличалось от АМРовских методов перетаскивания грузов. Помню, тот же «толстяк», буквально на том же месте, нанял нас занести с улицы парадную бронированную дверь. Не имея ничего, кроме рабочих рук, я созвал почти всю нашу «банду». Изобразив гигантскую многоножку, «сорок три бугая», с воплями и гиканьем, поволокли тяжеленную дверь внутрь. Согбенные спины, красные от напряжения лица, вздутые жилы – древний Египет эпохи фараонов!
Раньше говорили: два мира – два подхода. Одни, не жалея денег, заменяя тяжёлую работу творческой, облегчают жизнь ближним. Другие, снедаемые жадностью, превращают труд в рабскую повинность.
Общаясь с людьми, я невольно сравнивал наших рабочих с западноевропейскими. Конечно, они не схожи. И не только внешне: одеждой, ухоженностью, темпераментом, возрастом. (Рабочие Запада, чаще, зрелые профи; у нас – пацаны). Есть отличие и более существенное. Стимулы и пути, приведшие людей к труду, различны.
В общественном представлении, держава наша «кастовая». Наверху, каста «белоручек»:: управленцы, чиновники, те, кто занимается умственным трудом и искусством. Внизу – кто в силу обстоятельств, или собственной несостоятельности, не попал «наверх». В каждой касте есть преуспевающие и неудачники, но тенденция к двухэтажному расслоению общества явная. Создатели материальных ценностей редко, на равных, «тусуются» с продуцентами денег, власти, идей, информации, искусства. Такой стереотип в головах превалирует из-за того, что никому у нас физический труд не приносил достатка и благополучия. Ни при царях, ни в государстве «рабочих и крестьян».
В Европе иначе. Есть работа – есть всё. Немцы любят повторять: потеря работы страшнее утраты семьи. (Без зарплаты, семью не сохранишь; имея работу, можешь завести себе даже слона). Поэтому, кем стать: военным, учёным, бизнесменом или рабочим, зависит от личностных амбиций и честолюбия. Страстно желаешь попасть в «короли» и в «дамки» – учись, рискуй, борись. Достаточно тебе спокойной сытой жизни – иди работать.
Работают не от безысходности, а люди, осознавшие, чего хотят. Статус их высок, быт налажен; доходов хватает на жизнь и на старость. Поэтому, не смотрят они со злобой и с тоской на проезжающие «лимузины». Их авто – не намного хуже.
Современная ситуация ещё печальнее. С развалом советского производства, рабочие исчезают как класс. Мало кто выгодно пристроил свои «золотые руки». Основной контингент тихо спивается по базарам и автосервисам. Их сменила масса зелёных неподготовленных пролетариев, пришедших к труду вынужденно, по причине: «кушать хочется». Среди них найти хорошего специалиста не просто.
Гаузер, любитель попинать ногами чей-нибудь брак и, с торжеством, презрительно, вопрошать у меня: «Это специалисты!?». Будто я ему их продал. На Украине говорят: « Що хтів, то й маєш !». Подмывало спросить:
- Ты искал специалистов? -
- Ты платишь как специалистам? -
- Ты обеспечил всем необходимым и обращаешься с ними как со специалистами?
От грубых и несправедливых шпынаний, во мне набралось столько протеста и злости, что однажды я не выдержал.

16.

Случилась «история» уже в июне. Мне, с рабочими, предстояло разобрать и складировать двенадцать этажей строительных «лесов», во внутреннем дворике банка. Самая простая технология – выставить по человеку на этаж, друг над другом, и сформировав из них вертикальную цепочку, спускать демонтированные элементы из рук – в руки, сверху – вниз. Так и решили действовать. Но мешал дощатый настил в верхней части «лесов», который следовало предварительно разобрать и вынести по горизонтали в боковое окно. На беду, мимо, в компании с бригадиром словенцев, проходил Гаузер. Узрел наших «муравьёв» с досками в окне. Решил, что мы сносим элементы «лесов» не вниз, что разумно, а нерационально перетаскиваем их по горизонтали. Побагровел как свекла и заверещал: «Что за страна!?.. Что за люди!?.. Здесь живут одни идиоты!»
Тут уж взбесился я! Изнутри самопроизвольно вырвалось звериное рычание! Понимал, что нужно ему объяснить, но, обозвав, в лицо, шефа «придурком», резко повернулся и пошёл вниз. Изумлённо перепуганные глаза, отскочившего в сторону словенца, лучше слов иллюстрировали, как выглядел инцидент со стороны. Я спускался по лестнице и обдумывал: идти домой сразу, или сдать дела, как положено? Понятно, мне в этой фирме больше не работать…
…Посыльный отыскал меня где-то в подвале; Гаузер звал к себе.
- Что ж, пошли…
Когда я зашёл в прорабскую, шеф прохаживался по комнате. После длинной паузы, «австриец» неожиданно затеял разговор на постороннюю тему. Стало понятно – не только он мне нужен, но и без меня ему уже не обойтись. Даже возникло тёплоё чувство: достали неприятности мужика, вот он и сорвался.
А неприятности полезли ещё зимней «закваски». «Вдруг», стали массово отделяться от стен и отваливаться плиты гипсокартона, наклеенные по приказу шефа в лютые морозы. (Он знал – в холода этого нельзя делать). Клей, на основе гипса и воды, не успев «схватится», быстро замерзал; а весной, насыщенный кристаллами льда, оттаял и перестал держать. Встревоженный, Гаузер ходил по зданию, обстукивая костяшками пальцев панели. Почти везде, откликом было характерное хлопанье отвалившейся плиты. Пробовал клеить монтажной пеной – безрезультатно. Пришлось всё переделывать… То были цветочки…
Самый сокрушительный удар по престижу шефа пришёлся сверху. Потекла крыша! Плоская, она должна держать воду, как подводная лодка. Но, не желала. И виноват, конечно же, «генерал Мороз». Разогретая битумная изоляция, в зимние холода, не пристала к промёрзшему сырому бетону. Свою лепту внесла «халтура», допущенная при сварке листов изоляции. И непонятно кого винить: «сатаниста» с «афганцем», работавших на крыше; снег, забившийся под гидроизоляцию, или мороз, не позволивший проверить качество работ. Одно совершенно ясно: зимой гидроизоляцию не кладут!
Короче, вода потекла, да с такой силой, что пришлось подставлять пустые бочки. Так хлестать она не должна была, даже при полном отсутствии битумной защиты. «ЛЯЙевский» «монолитный» железобетон оказался, не совсем монолитом. Сквозь трещины он легко пропускал забортную воду.
Разразился скандал. Функель, чуть за грудки Гаузера не хватал. Ходил, забрызганный, между бочками, обхватив руками голову, шипел на всех и вся любимым немецким ругательством: «шайзе» (дерьмо)!. Некоторые австрийцы оценивали ситуацию радикальнее; кричали: «Катастрофа!», и как-то подленько ухмылялись. Ремонт усложнялся тем, что гидроизоляцию уже покрыли толстым слоем пенопласта, тридцатью сантиметрами гравия и тротуарными плитами. Нужно было всё это вскрывать, найти течь, исправить брак и, залив крышу водой, проверить её на герметичность.
...Конечно, всё исправили. Всё, кроме репутации Гаузера. Она «подмокла» вместе с крышей.



17.

Тут ещё «Змий» из Праги вернулся, и командиров стало двое. Подчинённых также поделили: Крамаренко пошёл к Гаузеру; меня отдали Штернату. Пробовали разделить и рабочих, но не вышло. Мы постоянно дёргали их друг у друга. Ей же Богу, австрийцы вели себя так, будто работали первый год и не могли предвидеть, что из этих перетасовок получится! Получилась ревность, грызня и сумятица. Наши шефы подглядывали за ходом работ у соперника, смаковали допущенные ошибки, скалили зло зубы. Эта вражда называлась здоровой конкуренцией!..
«Змий» ощущал себя «на коне». Торжествуя, жестами изображал мне свой карьерный триумф: «Гаузер – вниз; Штернат – вверх!». От такой душевной простоты, выраженной языком доисторических "сапиенсов", коробило. Вообще, мой непосредственный начальник иногда удивлял. Для человека с высшим образованием, ошеломительным открытием прозвучала оглашённая мною «географическая новость»: до 1918-го года город Львов входил в состав Австрийской империи! Я ещё могу понять, когда москвичи ищут Дубровник на карте Подмосковья, или путают Бишкек с Ашхабадом. Но ведь речь шла об истории «змиевой» родимой Родины!
Может, я зря удивляюсь? Всё идёт к тому, что лет через пятнадцать наши дети «достигнут» таких же высот эрудиции и кругозора. К тому всё идёт. Некоторые уже добились «европейского стандарта».
Из вышеизложенного понятно, что мои отношения с новым шефом не были тёплыми. Я исполнял все его поручения, но не поддерживал в наскоках на Гаузера. Первый шеф вызывал во мне гораздо больше симпатии. Хотя бы цельностью своей натуры.
А «новый» рвал и метал. Всё «пыжился» доказать, что он здесь главный «кусок закваски». Иногда затеянные им мероприятия были просто опасны.
В огромном центральном холле (двадцать метров высоты) пришла пора демонтировать строительные «леса». Ерунда – работа, если бы «Змию» не захотелось сделать её за один вечер. Не знаю, откуда блажь такая (пари заключил, или премия «горела»?), но я сам слышал, как он доказывал Шмидту, что это сделать возможно.
Пригласил в помощь швейцарцев; понагнал наших «рабов»; где-то нанял, за доллар в час, толпу настоящих африканцев; и даже сам полез наверх отрывать от настила доски. На работу накинулись как «психи». Темп задали явно неприемлемый. Рабочий не успевал передать вниз, по цепочке, одну доску – получал по макушке следующей. А дерево было тяжеленное, все в занозах. В глаза и в рот летел стряхиваемый с настила мусор. Страховка отсутствовала. Я весь напрягся в ожидании, что кто-то «загудит» вниз. Наконец-то спешка дала о себе знать. «Качёк» швейцарец повредил руку, отшвырнул монтировку и, покрывая кого-то отборным матом, сошёл со сцены. Мне пришлось карабкаться вверх, ему на замену. Через пять минут моя куртка потемнела от пота. Я не боюсь высоты; в «аэроклубе» прыгал с парашютом. Однако, «выдрючиваясь» на единственной доске, признаться, покрывался испариной не только от физической нагрузки.
К десяти вечера, «ватными» руками разобрали последние конструкции и обнаружили, что были на «волосок» от неприятностей. При сооружении лесов, кто-то забыл вставить цапфу, соединяющую нижние и верхние стойки-трубы. Соскочи одна стойка с другой, толпа демонтажников оказалась бы на каменном полу! Но пронесло.
Штернат выставил всем участникам гонки пиво. На мой вопрос: «Куда мы так гнали?» - он ответил: «А ты не верил, что успеем!». Куда «Змий» не успевал, осталось невыясненным. Таким суетливым подростком запомнился мне сей зрелый муж.

18.

Основные работы заканчивались, и я чаще стал бывать на верхних этажах; выходил иногда на крышу. Какая благодать – погреться на солнышке, ощутить ветерок, поглазеть вокруг.
Оказывается, я, чёрт побери, в Москве! Рядом Белый Дом! Внизу, по набережной, шумит поток машин; широким полотном плавно изгибается загнанная в каменные борта река. Напротив Дома Правительства закладывает виражи хулиганистый зелёный кораблик с непонятным флажком на мачте. Издали, на борту, едва можно прочесть надпись: то ли "аврал", то ли "аврора"? Слишком далеко; плохо видно – имеется ли у "аврала" «бакенное» орудие?.. Уже бы пригодилось…
С крыши можно делать даже ихтиологические открытия: в Москве-реке водится рыба огромных размеров! И не одна. Целое стадо кормилось отходами от канализационной трубы ткацкой фабрики. Оценочно, мясистые рыбины смотрелись как десятикиллограмовые. Когда я показал немцам кувыркающийся в нечистотах косяк, они зацокали языками и опечалились; стали вспоминать свой, воспетый в легендах, Рейн (Rein, переводится как «чистый»), в котором ничего, кроме мыльной пены, давно не плавает. Я ощутил прилив генетической гордости за «наших»! Стал доказывать, что способность ихтиофауны к выживанию определяется не качеством речной воды, а физической закалкой организма… Наш зачуханный карасик и в фекалиях выгребает!
Любуясь панорамой Москвы, я ощущал себя на вершине крепостной башни, окружённой миром, с которым почти не соприкасался. Иногда, этот мир брал штурмом нашу крепость. ОМОНовцы, с автоматами наперевес, облавой врывались в здание и пытались поймать незарегистрированных «хохлов». Удавалось им это редко – на стройке было, где спрятаться. «Своих» я «ховал» в прорабской. Закрывались изнутри и затихали, вслушиваясь в топот милицейских ботинок. Страдали от «ментов» больше иностранцы. У них также рабочие визы отсутствовали. Но «западенцы» не прятались в «норах», а гордо сдавались в плен. Предпочитали откупаться. «Наши» также платили, но чуть позже и поменьше: на базарах, в метро, на улице. Интересно подсчитать суммарный бюджет милицейских карманов.
Пришлось мне столкнуться и с миром московских чиновников. Однажды вечером, я позвонил на снабжавшую нас энергией электростанцию и договорился с начальником смены, чтобы на час обесточили ведущую к нам электролинию. За это время электрики переключили питание здания – с временной ветки, на новую – постоянную…
Согласно уговору, ровно через час, вновь звоню на электростанцию и сообщаю о своей готовности принять от них электроток… И получаю отказ в грубой форме! Заступивший на вахту новый начальник смены назидательным тоном взялся просвещать меня о сложной процедуре подписей и согласований, которую обязан пройти просящий о включении электричества потребитель. Получалось, согласно его циркулярам, что мне предстояла целая неделя беготни по кабинетам. Я понял, что «попался»!.. Дозвонился домой к самому главному начальнику станции и стал рассказывать про невозможность жизни без тока: у нас есть агрегаты, которые умрут без электричества за два часа… В ответ: «глухой железобетон»; только ссылки на правила и инструкции, составленные для «диверсанта», желающего спалить родное предприятие. Когда я, неприлично поздним звонком, поднял с постели спящего «бауляйтера», тот долго не мог понять – почему какая-то электростанция печётся об электробезопасности на его предприятии?
Мы решили эту проблему к первым петухам, когда Функель вышел на министерский уровень. Теперь я знал, что есть «капкан» чиновника.
Причиняли неприятности и мы москвичам, разгоняя тишину грохотом отбойных молотков и механизмов.
Случались и драматичные инциденты. Наше предприятие отделялось от реки широкой автострадой, под которой проектом предписывалось проложить ливнёвую канализацию. Для этого требовалось перекрыть движение, взломать асфальт и рыть глубокую траншею-котлован. Чтобы не останавливать поток транспорта, котлован копали по частям, единовременно оккупируя лишь треть ширины полотна дороги. Создавали островок на проезжей части, ограждённый бетонными блоками и сетчатым забором; внутри острова копали котлован, укладывали часть канализационной трубы; потом всё засыпали, и приводили в первоначальный вид. Действия повторяли, двигая островок дальше, – в сторону реки. Конечно, зону работ, как ёлку украсили дорожными знаками и световой сигнализацией. Днём, предписания знаков водителями исполнялись. А ночью, летящие сломя голову «крутые тачки», вдруг, посреди дороги, натыкались на мигающий огнями забор… Не все вовремя отворачивали. Две машины, разметав блоки, оказались на дне четырёхметровой ямы. Обошлось без смертей. Кто платил за разбитые авто – не знаю. Чаще за собственную дурь платит её владелец.
Но не всегда. Однажды Гаузер, увидев меня, закричал: «Александр! Беги на улицу! Там русский дурак, всё нам развалит! Не отходи от него ни на шаг!» Не скажу, что мне понравилось определение национальной идентификации дурака. Особенно потому, что прозвучало оно из уст австрийского шефа. Но то, что я увидел, действительно не мог учинить ни один немец. Нанятый в каком-то СМУ, экскаваторщик должен был выкопать под стенами, почти готового здания, аккуратную яму. До моего вмешательства, он, не пьяный, не обкуренный, на раскаряченном ржавом колёсном чудовище, уже успел повалить телефонный столб, снести два люка подземных коммуникаций, порвать трубу водопровода и завалить металлический забор. Приехав без уведомления, не представившись, не уточнив задание, «гегемон» самостоятельно приступил к истязанию земли там, где ему взбрело в голову. Вид у этого «созидателя» – остервенело-растерзанный, будто он весь мир готов был закопать. Вся его одежда: грязная рваная синяя майка! Сальные волосы торчали клочками; от ногтей – до шеи в наколках! Чья ещё земля могла создать такого отвратительного урода?! Жаль, но подобных отморозков у нас очень немало; во всех областях и на разных уровнях. Добыв себе рубль, они «нищат» на тысячи. Их изобилие, возможно и есть наша главная Беда. Народ зовёт таких субъектов Дураками. И правят придурки не только землеройной техникой. Сидим мы в «мармеладе» потому, что не успеваем разгребать навороченное «экскаваторщиками».
Примерно в то же время, москвичи «выбирали сердцем». Огромные плакаты с «избранником», по пьяни заблудшим в берёзах, украшали всю Москву… Идя утром на работу, нечаянно услышал часть тихой «мирной» беседы троих мужчин, выгуливавших своих собак:
- Слыхали? Лёха собрался голосовать за Зюганова! Давай ему дверь подпалим!..
Это вам пример нашей «простоты»; иллюстрация к предыдущему абзацу…

19.

В начале июня мы уже красили стены, стелили ковролин, завозили мебель. Все этажи, относящиеся к банку, сдавались «упакованными» по высшему разряду. Чтобы избежать кражи дорогой начинки, Гаузер отобрал ключи от бесчисленных дверей и взамен выдал мне один универсальный ключ. Выдал торжественно, с угрозами-предупреждениями, с заглядыванием, как сорока в кость, в «хохлиные» равнодушные зенки. Моя невозмутимая реакция повергла его в сомнение: осознаю ли я ценность железки, зажатой в руке?! Рубаху на себе я не рвал, не бухался в ноги с заверениями, и шеф отошёл с беспокойным лицом: не побежит ли хитрый «хохол» с суперключём к мексиканской границе? Смятение Гаузера было вызвано тем, что таких универсальных ключей на белом свете имелось всего два. С компьютерной разработкой индивидуальной конфигурации, они способны были открывать любую дверь в банке. Утеря ключа автоматически приводила к необходимости замены всех замков в здании, и убыткам более ста тысяч долларов!..
Доверие высокого начальства меня совсем не радовало. Чтобы утром открыть этажи, и запереть их в конце дня, приходилось вставать с московскими трамвайщиками и уползать из здания последним. Зато я стал популярен неимоверно. Весь день только и слышал: «Александр!.. Где ты дорогой!?» Всем срочно необходимо было чего-то открыть. Даже Функель охотился за мной, как папарацци за «звездой». Но и я напрыгался по лестницам. Когда, отмучившись, добрался на родной вокзал, жена меня, тощего и поджарого, не признала и хотела оставить в поезде.
Не только суперключ стал причиной интенсивного сжигания моих жировых запасов. С приходом горячего лета, вновь начались проблемы с гипсокартоном. Приклеенный к бетону в морозные дни, летом он интенсивно терял влагу и лопался. Рабочий день я начинал с поиска новых трещин, образовавшихся за ночь. Мы погрязли в сплошном ремонте. Трещины змеились быстрее, чем рабочие успевали их заделывать. А срок сдачи здания приёмной комиссии неумолимо приближался.
В подтверждение грядущего финиша, пришло распоряжение о формировании женской уборочной команды. Как на конкурс красоты, собрались «красотки» из многих регионов Евразии: из Туркмении, Татарстана, Гагаузии и конечно россиянки с украинками. Вначале, девичьим командиром назначили улыбчивого Оскара. Но, тот скоро уехал в свою Вену, оставив «бабье царство» на меня. Нельзя сказать, что я был не рад новому «приходу»; сумрачное мужичьё изрядно надоело. До этого, в фирме служила секретарём-переводчиком лишь одна девица. Москвичка так отчаянно дымила, пила водку и материлась, что я не очень воспринимал её особой слабого пола. А тут: яркие наряды, загорелые плечи, звонкие голоса… Правда, дамочки требовали забот побольше, обращения потоньше. Хлопот у меня определённо прибавилось.
Многие девушки попали к нам с московских базаров, где прошли суровую школу «боевой» подготовки. За место под солнцем они умели бороться «словом» и «делом». Пара пожилых учительниц из Камрата (Гагаузия) попытались воспитывать молодёжь, но нарвались на «языкастых» молодух из Донбасса. Борьба поколений вылилась в такой галдёж, какой ещё не звучал в свежевыкрашенных нами стенах. Язык убеждения и аргументации сменился интенсивной жестикуляцией. После демонстрации «кукишей», наступила реальная угроза применения «длинных ногтей». Известно, что «хуже бабы - зверя нет». По пламенным взорам, я понял: огонь нужно срочно гасить. «Огнетушителем» чётко сработала громкая команда: «Бабы – цыц!». Вопли, визги и проклятия задавила тишина… Конфликт погас мгновенно, даже без остаточного шипения. Не думаю, что на женщин нагнал страху какой-то незнакомый им «цыц». Они панически боялись лишь немедленного увольнения.
Никто не хотел снова на улицу. Уборщицам платили по два доллара в час. Прослышав про «мужские» заработки, каждое утро меня осаждали девицы, жаждущие попасть в наш коллектив. При желании, я мог запросто стать многожёнцем. Бедные «бабы». «Достаётся» в нашем государстве им гораздо «крепче», чем мужчинам. Наслушался я рассказов матерей-одиночек, ежедневно воюющих с нуждой; жён, убежавших от мужей-пропойцев. Были здесь и хозяйственные «наседки», взвалившие на себя обязанности «кормильцев»; даже энергичные бабушки, желающие поддержать своих великовозрастных несостоятельных внуков. Чтобы заработать, подписывались они на разные авантюры. По наивности, связывались с преступниками; обворованные, еле уносили ноги. Многих обобрали квартирные аферисты. Не жизнь – а война! За редким исключением, я имел дело с прекрасными, умными, работящими женщинами. Только две, совсем юные, но уже морщинистые от излишеств, морочили голову. Жаль было всех. Некоторые молодые мамаши засыпали от усталости, прямо на рабочем месте. Рычал я, конечно, – работу необходимо было делать!…
Поневоле приходилось принимать участие в их личной жизни, ограждать от «буйных кобелей». Особо «озабоченным» слыл кучерявый бригадир боснийских мусульман: «хитро сделанный» «гнилой» субъект, носивший имя Хари.
А так, с нашими женщинами я почти не имел проблем. Они на порядок добросовестней мужчин.
Но за месяц здание «вылизали» и мне предстояло сократить девичью бригаду, с тридцати шести – до восьми человек. Вот тут страсти разгорелись по-настоящему! Женщины, до истерик, не хотели возвращаться туда, откуда пришли. Пустили в ход: наговоры, уговоры, предложения и ненавистные мне слёзы. Кошмар! Знали бы они, каких мучений доставлял мне этот неестественный отбор! Я ощущал себя убийцей…
Решил оставить новеньких, не успевших ещё ничего заработать, и насмерть обидел многих.



20.

Строительство приближалось к финалу! На заборе уже повесили рекламный щит, призывавший арендовать офисы в нашем здании. Имел «счастье» лицезреть, клюнувших на рекламу богачей. Судя по шикарным «тачкам» и толпам охраны, к нам наведывался самый «крутой-крутяк».
Как изменились «начальники жизни»! Раньше это была замученная кабинетными страхами номенклатура, с серыми одутловатыми лицами, рыхлыми телами в мешковатой одежде. Теперь, невесть откуда взявшиеся, навитаминизированные «качки», излучающие самоуверенность и неуёмную спесь. Они, окружённые свитой, шествовали через снующих рабочих, как нож сквозь прозрачное «ничто». Не увернешься – сдуют, словно сигаретный пепел. Такое демонстративное высокомерие не столько возмущало, сколько удивляло; непонятно, от чего людей так распирало?..
Наведывались и владельцы банка – «обмывали» коньяком готовые помещения. Благо исполнить самый желанный ритуал – расстелить газетку, нарезать колбаску, присесть и выпить – уже было где. Новенькая кожаная мебель; вокруг – чистота и блеск. «Тузы» с интересом обследовали свои владения. Особенно восторгались помещениями подземных банковских хранилищ: сорокасантиметровые бронированные ворота; стены из специального бетона, замешанного на стальных шарах, в котором обломится любой бур; вокруг сейфа закольцован коридор для «прогулок» «секьюрити»; специальный лифт для доставки ценностей. Не банк, а «линия Мажино».
Появилась обслуга здания. Охрана «загнездилась» возле мониторов телеобзора, прогревая мясистыми задами удобные мягкие кресла. Директор будущего ресторана, изящная француженка, обцокивала каблучками нижние этажи.
Задолбала меня приёмная комиссия. Но о процессе приёмки рассказывать тоскливо, тем более что «комиссарами» были дотошные и въедливые отставные кагэбэшники. Бесконечные осмотры, споры и работы по устранению замечаний. Гаузер поставил мне условие: «Сдаёшь дом – едешь в отпуск!». Лучшего стимула-поганялы для меня не придумать. Несмотря на плодящиеся как мухи претензии «приёмщиков», мы с недоделками разделались.
И наступил Великий День Победы!.. Акт «капитуляции» приёмной комиссии подписан!
Гонка для меня оборвалась. Все дела я передал Крамаренко, и непривычно досужий, околачивался по двору, любуясь мягким, синим небом. По привычке, многие приставали ко мне с производственными вопросами, но получали отворот: «Я – в отпуску!».
«Подрулил» Крамаренко и предупредил, чтобы в час дня я подошёл к вагончику – шеф желают выставить мне «чарку» и попрощаться.
В назначенное время, обожаемый мною начальник действительно появился и стал ходить кругами. Подошёл, потоптался; отошёл к рабочим. Наконец, присел рядом… Долго молчал… Я брякнул что-то о скорой осени… Гаузер «чмыхнул» недовольно и побрёл себе восвояси. Недоумевая, я смотрел ему вслед. А потом, вдруг осенило: «А… Шлях бы тебе трафыв!» Это ж козни Крамаренко! Наверняка, тот направил меня к Гаузеру, а шефу наврал о мнимом моём намерении «выставить» «отпускные». Такие «штучки» в его стиле. Бедняжка ревниво переживал за свою карьеру.
- Не хвылюйтесь, Шура! Я вам не соперник!
Уже тогда, почти созрело решение: послать всё к чёртовой матери!
Хотя, давно известно, что эта «матерь» всегда недалече!

ИТОГО:
Целый месяц провёл в блаженстве: отъедался; ловил рыбу; ходил по грибы. И всё время раздумывал, как действовать дальше? Мне рассказывали, что Гаузер, несмотря на противоречивую натуру, никогда не бросал тесно связанных с ним сотрудников. И действительно, он, через Крамаренко, передал мне вызов из отпуска. Но, сославшись на семейные обстоятельства, я отказался приехать. Хотя понимал, что в материальном плане меня впереди ждут немалые трудности. На заработанные в АМР доллары я погасил свои долги и приобрёл лишь кое-какую одежду, магнитолу, фотоаппарат-«мыльницу», пылесос; ещё осталось на пять месяцев сносного существования. И всё!.. Потом пришла знакомая нищета, вынудившая меня вновь искать заработка.
Но к Гаузеру больше не поехал. Со стороны, такой поступок выглядел глупостью. Ведь я прошёл самый тяжёлый период адаптации, прижился у австрийцев, познал профессию, имел неплохой стабильный доход. Несколько моих знакомых продолжают трудиться в фирме; а один даже приобрел в Москве квартиру. Но все мы разные. Кому – плевок нипочем, а кому и ругань смертельна.
Скажете: слабак! Как вам угодно. Со стороны виднее. Но я не мог больше себя «заламывать». Хотя удалось огородиться от прямых грубостей и разнузданного хамства, их суммарная критическая масса и общая атмосфера на фирме делала невыносимой саму мысль о возврате в это «кубло». Особенно, после отпуска. Не думаю, что причина в сверхчувствительности моей натуры; и не в особых нравах австрийской «стройбратии». Корни неприязни сидят глубже.
Чтобы стало понятнее, расскажу историю про одного немца. Звали мы его папа Карло. Он и вправду был похож на знакомый из детских книжек образ отца-создателя Пиноккио-Буратино. Высокий, худощавый, с засученными рукавами рубашки, в неизменном кожаном фартуке. По профессии – столяр. «Выписали» Карлу из Западной Германии для производства «деревянных» работ внутри здания.
Вначале, как человек сдержанный, благообразный, к тому же почти «сказочный герой» он вызвал симпатию. По его просьбам, я неоднократно помогал немцу рабочими; одалживал инструменты.
Однажды, выдал ему большой промышленный пылесос – для уборки стружки. Возвращает он его, доверху забитым опилками…
- Спрашиваю: «Почему не почистил?»
Отвечает, после длинной паузы: «Думаю, это сделаешь ты»…
…Такой, ничем не спровоцированной примитивной наглости, от зрелого мужа никак не ожидал! Не о том речь, что чуть позже я его проучил, и он наверняка пожалел о своём «предложении». А о том, как сильно, буквально за живое, задело меня простодушное «Хамло». Не удивительно, если подобное выдал бы «сопляк», освоивший лишь две формы человеческого общения – когда он «наскакивает», либо когда на него «наезжают». Но, в мои глаза смотрело полувековое седеющее создание, холодно наблюдавшее, как я прореагирую на его «выходку»? Очевидно, он изначально считал меня, практически ему незнакомого, существом низшим, обязанным по природе своей «чистить ботинки». С такой откровенной «клиникой» я ещё не сталкивался! У рядового столяра, как у «ефрейтора», «европуп» рос прямо на лбу! Что это?! Инфекция, биологическая аномалия, или состояние души? Есть смысл исследовать, чтобы не заразиться. Ведь уже и в родных пределах находятся «европейцы», с энтузиазмом подпевающие подобным настроениям, вещающие о нашей безнадёжной вековой отсталости, дремучести, пьянстве и лени.
Что имеем – всё наше! Славное и скверное! Но, последнее дело поднимать на флагштоке своё нижнее бельё и позволять «пришельцам» выставлять нам оценки по «поведению»! Тем более, соглашаться с пренебрежительным отношением к себе. Утратившего достоинство сажают на цепь!
Несомненно, в «эсэнговских» условиях задранный кверху нос – всего лишь бессильная поза. «За душой» мы ничего уже не имеем. Протестующего просто уволят. На освободившееся в «резервациях» место, мгновенно набежит новая «голытьба». И будут «жопу целовать», за два доллара в час. Гордость, в паре с нищетой не ходит. «Растрынькав» защитную державную силу и «пустив по ветру» созданное отцами, мы обречены заглядывать «в глазки».
Но с меня «забугорных учителей» достаточно. Попробую прожить без них.
Одна лишь мысль не даёт покоя! Осталась ли у нас хоть теоретическая надежда подняться с колен?
Колени – ещё не всё? Ещё с локтей нужно приподняться!..
Недавно я гулял в брюховичском лесу, на окраине Львова. Смотрю, на деревьях наклеены указатели: «Курган Европы». Я заинтересовался и полез вверх, по указанному стрелкой направлению. Скоро дошёл до пояснительной записки, приклеенной к серебристому стволу бука. Отпечатанное на принтере объявление торжественно разъясняло, что в ознаменование воссоединения и освобождения Европы (естественно – от москалей), на вершине главного европейского водораздела возводится сей памятник! Я стал сканировать глазами округу, в ожидании узреть массивную пирамиду, или что-либо подобное. Напрасно… Оказалось, я уже утоптался точно на насыпанном «кургане», и частично раздавил его своими кроссовками. Малявка, даже не пискнул! Весь «колосс» содержал объём семи лопат лесного суглинка…
А кто же создатель-зодчий этого «монумента»? Всего скорее жулик, кучкой земли «отчитавшийся» за выделенные европейскими спонсорами солидные подачки. Либо экзальтированный псих, одержимый модной идеей соединиться в экстазе с Западом. Такими курганами мы пытаемся застолбить себе место в европейском сообществе?
Мы все хотим быть европейцами. Точнее, жить так же сыто, чисто и красиво. Желают этого даже те, кто ненавидит Запад. Но пора понять: «Европа» для нас не на западе. И это не приз за подхалимаж. Её нужно создавать здесь! У себя в доме; в собственной стране, трудясь как «Папа Карло»! А пока мы будем строить наше общее жилище методом, схожим с тем, каким ставит «курганы» обожравшийся малиной косолапый мишка, нас запустят в «европейский дом» лишь уборщиками и холуями.
Загнавшие сами себя в западню, бесцельно, в одиночку, мы тычемся в поисках выхода. То есть, у каждого в отдельности цель есть: подобраться поближе к кормушке… Такое поползновение провозглашают почти национальной идеей! Как поучают наши нацистские либералы: «Багатиеш ты – багатие Украина!». И гребёт каждый под себя и в сторону. А наш общий корабль, потерявший ориентацию и ход, течением несёт чёрт знает куда. До встречи с первыми камнями. И нет понимания, что «так жить нельзя»!..
- СТОП! … Кажется, это я уже слышал! Неужели ходим по кругу!?..

Конец первой части




Часть вторая. У «своих»

1.

Как накракал, так и вышло. Несколько месяцев походил «паном» туда-сюда; «поплевал на асфальт». Но денежка, как её не зажимал, разбрелась по чужим карманам, откупившись от меня немногочисленными предметами одежды и бытовой электроники. Пришлось вновь собираться в Москву. Там всё в большей цене.
Мы с напарником Володей решили, что хватит с нас «просвещённых европейцев». Продались «москалям»! Благодетелей, обещавших приподнять наше упавшее благосостояние, звали Максим и Миша. Познакомились с ними ещё на австрийской стройке, где те пытались вырастить Гаузеру травяной газон. «Озеленителям» затея не сильно удалось. На созданных ими бугристых площадках, травка проросла жиденько. Доминировала «плешь», что вызывало презрительные насмешки и гнев заказчика. Мы тоже подтрунивали над дилетантами. Но нас подкупила и ввела в заблуждение способность «фирмачей» лично браться за лопату и тачку. Мы усмотрели в этом редкую среди москвичей добродетельную черту характера: отсутствие брезгливости к физическому труду. Ошибка вышла! Оказалось, ребята просто игрались в рафинированных американских миллионеров. Известно – все они начинали свой бизнес с одного цента в дырявом кармане, ржавой тачки и щербатой лопаты (по крайней мере, так они пишут в своих мемуарах).
Но, разоблачение псевдотрудоголиков произошло несколько позже. А пока что мы с Володе, отправляясь в столицу, заранее пускали слюни энтузиазма, обсуждая перспективы новой работы. Нас предполагалось задействовать в качестве бригадиров. То есть, мы должны были не только организовать производственный процесс, но и вкалывать лично.
Увлекала нас новизна будущего «рукоделия». Предстояло благоустраивать усадьбы «новых русских». Я как художник давно мечтал заняться ландшафтным дизайном. Процесс преобразования заваленных мусором стройплощадок, в уютные зелёные уголки, горки, пригорки, казался истинным творчеством. Руки тряслись от нетерпения; предвкушал возможности раскрутить свои буйные садово-парковые фантазии. На Украине в подобных случаях говорят: «Дурень – думкою богатый».
«Обломы» начались сразу по прибытию в Москву. Работодатели клятвенно обещались забрать нас утром, прямо с поезда – а явились аж в восемнадцать часов! Я уже решил про себя, что нас «кинули». Скоро всё прояснилось – стиль работы такой.
Приехали "москали" «надутые», даже не извинились. Словно это мы опоздали. Начало «многообещающее»! Однако назад дороги нет! Молча забросили вещи в старую разбитую «девятку». Настроение – никакое. Чувствовали, что «вляпались»!…
Долго куда-то ехали. Между собой не разговаривали. Изучали пролетающую мимо незнакомую местность и стриженые затылки наших «судьбоносцев». Фигуры – не из приветливых. Чуть забегу вперёд и опишу их, так сказать, в свете будущего выяснения "ху из ху".
Вёл машину лидер парочки – Максим – сухощавый, высокий блондин. Энергичный, резкий, с авантюрным характером. Глаза узкие, с волчьим разрезом в уголках. Гнал машину ошалело-агрессивно, как "урка", напирая и подрезая встречных, попутных и поперечных. Это показное хамство нас слегка смущало. Особенно после сообщения, что у Максима водительских прав не было отродясь…
Рядом, переполнив кресло, дрожжевым тестом колыхались целлюлитные телеса его компаньона Миши. Чувствовалось, что человеку тяжело бороться с гравитацией. Он сопел и тяжело дышал, но успевал подыгрывать коллеге, раздавая скабрёзные злобные посылы всему дорожному миру.
Живописных начальничков мы себе отыскали!
«…Ну, хорошо! И куда же ты ехал, старый дурак?! - спросит «умненький» читатель: - Тебе что, восемнадцать лет?! Ведь, судя по твоим описаниям, была очевидна неизбежность последовавших неприятностей? Слез бы с машины - и точка!»
Но спрыгнуть в поле, значило остаться без ночлега и продолжения. О чём же тогда писать? Кроме того в сомнительных обстоятельствах в голове всегда препираются две антагонистические партии. И только одна из них права. Жаль, заранее неведомо какая. Поэтому, в апрельских сумерках, мы отдались судьбе и мрачные мчались по течению, в направлении подмосковного Звенигорода.
В полной темноте, заехали на невзрачную улицу с частной застройкой. Пока разгружались, успели осмотреться. Домишко, в который пригласили зайти, вверг нас в ужас! Сбитый из гнилых досок, он был чернее самой ночи; весь пропитался заплесневелой сыростью и запахами затхлости. Нам сообщили, что в этой хате давно померла одинокая бабуся, и больше, кроме ежей, там никто не обитал. С шелушащимися стенами, обклеенными страницами сталинских «Огоньков»; заставленная продавленными засаленными лежанками; с проваленным полом и разваливающейся печью посредине, халупа вызывала отвращение. Не хотелось ни до чего прикасаться. Один запах тлена, холодной прокуренности и гниющих тряпок, делал пребывание в доме невыносимым. Определённо, всему этому «добру» нужна была лишь коробка спичек!
Я съязвил: «У почившей бабуси – сняли дом два «гуся»!» Поселив нас в это тараканье гнездо, работодатели без слов «пояснили» за кого они нас держат. Глядя на мою брезгливую рожу, Володя взвыл: «Ну, не злись! Найдём другую работу и смоемся отсюда!» Он чувствовал себя виноватым, так как дружба с «гусями» затеяна была им.
Не так просто: захотел – перелетел!.. Альтернативу нашим работодателям отыскать так и не удалось. Самостоятельно заниматься поиском, не было времени. Да и обстоятельства менялись быстрее, чем мы успевали что-либо предпринять.

2.

На следующее утро «бизнесмены» привезли нас осмотреть «поле» будущих трудовых баталий. Масштабы впечатляли. На плоской возвышенности разместился целый городок, состоящий из двух-трёхэтажных коттеджей. Всего в поселении насчитывалось два десятка земельных участка. Территория «полиса» ограждалась забором; круглосуточно бдила охрана с собаками. Все дома были подключены к водопроводу, канализации, имелись асфальтированные подъезды и проезды…
«Город» звался «генеральским». Принадлежал он бывшему замминобороны (по тылу) генералу Шумялову* со товарищи. (Имена и фамилии со звёздочкой слегка изменены) Геометрически весь жилмассив образовывал прямоугольник: четыреста на триста метров. В средние века площадь значительного по тем временам города Львова была всего лишь в два раза большей. На какие доходы соорудил сей град отставной «вояка», мы не спрашивали. Получили предупреждение, что все «лобовые» и праздные вопросы отправлены генералами в отставку.
Строили дома армяне (с помощью «дармовых» солдат), быстро и некачественно. Строители не сподобились сделать даже элементарную гидроизоляцию фундаментов, отчего подвалы регулярно заливались грунтовыми водами. Проекты домов типовые; фасады унылые, из неоштукатуренного красного кирпича. Всё делалось с надеждой на быструю и лёгкую распродажу. Но генералы сильно просчитались. Удалось спихнуть лишь два коттеджа. Да и те продали своим же людям. Времена дефицита пригородного жилья быстро закончились. Не одни генералы придумали закапывать «шальные» деньги в недвижимость. Дачные «новограды» росли в Подмосковье, как грибы. От изобилия предложений, покупатель стал привередливым. Цены на «фазенды» сильно упали. Пришлось генералитету заселяться и обживать часть своих творений.
«Отставники» и стали первыми заказчиками у Максима и Миши.
Наша фирма уже успела «прославиться» на всю округу. Год назад, чтобы быстро освоить авансированные деньги, Максим уговорил своих рабочих устанавливать металлические ограждения в декабре – в лютый мороз. То есть, в самую стужу приказал разгребать снег, вырубать в остекленевшей земле ямы, заливать в них бетоном стойки, навешивать на стойки пролёты.
Как всё знакомо! Алчность австрийская или русская – результат всегда схожий: жди злорадного хохота, ругани и угроз, суетливого испуга и переполоха.
Весной ледяной бетон растаял, и заборы полегли, как осенние травы. Скандал учинился знатный!.. Максим схватился за голову; предрекал, что его расстреляют, кастрируют, повесят на лампасах, затопчут генеральскими сапогами! А уж, что погонят «сраной» метлой, был уверен на все сто! Но – ничего подобного. Кроме громкой брани, никаких санкций не последовало. Армейское «луженое» нутро заборное безобразие легко переварило. Более того, заказы множились; генералы деньги платили без проволочек. Нашаливший подрядчик низко бил челом. Добрячки – отставнички покровительственно хлопали его по плечу!
Тем не менее, причину позора следовало устранить. Восстановление забора и поруганной корпоративной чести стало нашим первым производственным заданием. Впрочем, никто и не думал краснеть от стыда. Похоже, что позором «призаборный» скандал считали только мы с Володей.
Погода стояла тёплая, и восстановительные работы можно было завершить в недельный срок. Тем более, что к нам прибыло ещё пятеро новых рабочих. Но неожиданно возникла проблема. Границы участков оказались несогласованными и стали предметом территориальных претензий. Некоторые соседи за клочок «родимой землицы» упёрлись насмерть. Никто не хотел отступать. Причём бой велся бесконтактно.
Зафиксировав из-за оконной шторы нашу самостоятельную попытку разбить кордон по статус-кво, резво прибежал один из наблюдателей и требовал переместить забор на полметра, в сторону соседа. А когда мы начинали уже рыть ямы под столбы, в комнатных тапочках выскочил возмущённый сосед-оппонент и криком требовал – вернуть всё взад! Потом начался обмен аргументами. «Боевые соратники» жутко матерились командирскими басами, переполошив ковырявшихся в грядках ворон. Те испуганно метались над «полем боя» и таращили свои чёрные глазки с верхушек окрестных тополей. Мы тоже бочком ретировались, поближе к спасительному лесу.
Понемногу запасы скверных слов иссякли, и пограничный конфликт уладили по-армейски – с помощью вышестоящего начальника. Как тот, седобравый, продавил желтым ногтём межевую линию на карте, так мы и отмеряли в «натуре». Армейский диктат иногда полезнее бесконечно апеллирующей демократии...
После заборов, настал черёд земельно-благоустроительных работ. Проектов, генплана, или хотя бы простеньких эскизов, не существовало вовсе. Но никто над этим вопросом голову себе не сушил. Вкусы генералов непритязательны. Их фантазии не выходили за пределы «стандартного» набора объектов – чтобы было где пройтись, присесть, выпить и закусить. Остальное пространство просили заполнить садиком или огородиком. Мои предложения – несколько переработать эту «тоску» творчески – наши руководители встретили в штыки. Прозвучал приказ: «Не мудрить; за всё уплачено; по-быстрому «слепить», что просят, и «смыться»!» Мотивы такой поспешности самопроизвольно «взошли», когда пригрело солнышко. Ещё до нас, на нескольких участках, «устроители блага» «смастерили» газон. Не имея «зелёного» понятия об устройстве сооружения, и не утруждая себя чтением специальной литературы, они просто перекопали глинистую комковатую почву участка, подмешали к ней торфа и засеяли эту «бодягу» семенами травы. Конечно, «канада-грин» взошла. Этот сорт взойдет и в заполярье. Но, из-за неутрамбованности почвы, газон получился с проплешинами. А зимой, плохо уплотнённая земля пошла «гулять» по вертикали. Образовавшиеся кочки и впадины сделали бесполезной газонокосилку. Во время работы она плясала и подпрыгивала, как «бобик» на ухабах.
Генералы страшно затопали ногами, заставляли Максима парикмахерскими ножницами стричь траву! Но, скоро устали и остыли; а генеральские жёны нашли прекрасное решение проблемы… Завели гусей! Белые стада газонощипалок справлялись с травой намного успешнее заморской техники, дополнительно производя удобрение и потомство. Мудрые птицы, оказывается, решают проблемы не только римские. Американские газонокосилки, за ненадобностью проржавели в сараях. Правда, никто не проболтался генералам, что, со временем, накопившийся гусиный помёт спалит своей кислотой всю травку. Промолчим и мы, ведь за всё уплачено...
Шло время. Постепенно формировался наш рабочий коллективчик. В общении, в делах, разговорах, шутках, в спорах познавались люди, проявились человеческие качества наших предводителей. Максим, сразу вызывал симпатию. Активный парень – постоянно в движении; решительный, с чувством юмора. Он был мотором всех начинаний. Лишь позже мы стали подозревать, что его энергичность суетлива и неорганизованна; решительность замешана на некомпетентности, и поэтому авантюристична; юмор – злой, циничный. Главная цель, которую он открыто декларировал – разбогатеть – неважно как. Сама работа интересовала его постольку-поскольку.
Часто Максим откровенничал о себе. По собственным рассказам, он – студент-недоучка. Три года промучился на радиотехническом факультете. Практикантом пришёл на завод и узрел на стене, в кабинете начальника цеха, грязный след. Это заводской босс, просидевший жизнь за рабочим столом, своим затылком натёр большое жирное пятно на штукатурке. Оно произвёло истерическое впечатление на молодого практиканта! Сальный след на стене – всё, что увидел Максим в будущей карьере инженера. В ужасе он сбежал из ВУЗа!…
Но по мне эта история – красивая байка, сочинённая для самооправдания. Обстоятельства «побега» наверняка были не возвышенно-драматические. Просто погнали студента-«сачка» за неуспеваемость – вот и вся «лирика»! Потом – «любимый» радиозавод; работа монтажником на конвейере. «Откосил» от армии; женился – развёлся. Так бы и подошёл своим темечком к обратной стороне, всё той же засаленной заводской стены. Но пришла перестройка – время жуликов и прохвостов. И взыграли невостребованные ранее страсти: честолюбие, жадность, алчность; неуёмное желание хапануть от жизни всё и сразу.
Про все последующие свои похождения Максим помалкивал. Проговорился лишь, что торговал мороженым, но был обобран и разорён коллегой по «цеху». Тот украл из общей кассы восемьдесят тысяч долларов и бежал с ними в Канаду. Во как учились «волчата» новой жизни!
После провала в «прохладительном» бизнесе, Максим стал искать более доходное дело. Подался в «зеленстрой» – входило в моду садово-парковое строительство. Основал с Мишей фирму, под дурацким названием «Лайт Виктори». На мой вопрос: «Почему по-английски?» - Макс хихикнул, что создаст транснациональную компанию… Ну-ну!
В отличие от Максима, Миша не строил столь грандиозных планов. Вперёд не лез; был на вторых ролях. Классическая «рыба – прилипала». И прилипал крепко; не гнушался «откусывать куски» у своего товарища. Несколько раз мы замечали, как он дурил «братана». К примеру: заплатит водителю грузовика за привезенный песок одну цену, и, тут же, при нас, отчитывается по телефону на большую сумму. Странная парочка. По-моему, они люто ненавидели друг друга…




3.

Но обратимся к собственным заботам. Наша рабочая команда состояла из старых знакомых, по Токобанку. Правда, то были не лучшие представители старой гвардии. Всё больше – «помагальники». А один, по имени Жека, вообще имел «прикид» блатного. Простецкий хлопец, даже улыбчивый. Но пальчик ему в рот, я бы поостерёгся класть! Субъект – себе на уме. Поведение «пацана» мотивировалось одним словом: «хочу!» Беседовать с ним было даже интересно. Он внимательно слушал доводы и резоны. Вступал в диспут. Казалось, нормальные слова до его сознания доходили. Но, при первом эгоистическом позыве, они быстренько выбегали обратно. Любые моральные резоны мгновенно изгонялись из стриженой головы насущными желаниями.
Узрев у Максима парочку электроинструментов с «токобанковскими» метками, я понял, что Жека с Максимом давние «кореша». Один «тырил» – другой покупал краденное. На это определённо указывал элемент панибратства в их общении, и воровские намеки, проскальзывавшие в разговорах… Как много дел замешано у нас на «гнилухе»!..
Но, сотрудников мы не выбирали. Кто был, с теми и работали. И – неплохо. Генералов «удовлетворили» за месяц.
Ударный труд дал нам основание требовать нормальное жильё. Тем более, что нашу «хазу» засекли местные менты и регулярно «наезжали». Наведывались даже в генеральский городок. Подъезжал автобус и «омоновцы», рассыпавшись цепью, загоняли в салон всю попавшуюся незарегистрированную «нечисть». Смешно – ни разу меня не тронули. Наверное, брезговали бородатыми. А другим приходилось откупаться.
Максим таки нашёл нам лучшую базу. Правда, только для меня, Володи и Жеки. Остальных рабочих оставили на "доедание" генералам и ментам.
Перебазировались мы в деревню Липки, в недостроенную усадьбу. Собственно, усадьб было две, объединённых единым внешним забором и общей охраной. Принадлежали они вице-президентам нефтяной компании «ЮКОС» Кабакову* Виктору Алексеевичу и Симанопскому* Леониду Яковлевичу. В обрамлении куч строительного мусора, смотрели друг на друга два одинаковых двухэтажных строения. Володя обозвал их буквой «г»: громадные, грязно-серые, г-образные. Внешний вид домов был мрачен и неказист. Правда, внутри Кабаковы своё жилище уже отремонтировали и обставили. А дом Симанопского стоял бесхозный. В нём нам позволили временно пребывать. Мы облегчённо вздохнули – высокий забор внушал ощущение безопасности. Да и быт наладили вполне приемлемый. Теперь работалось с настроением.
Скоро, на "камбузе" запахло мамалыгой, специями и пригорелой пищей. Это куховарило набранное для нас пополнение – трое молдаван. Один, высокий жилистый, звался Денис. Другой – востроносый блондин Вася. Третий – кучерявый, ходил вялый да тоскливый – так и работал. Погрустил, потосковал и был уволен за несоответствие лопате.
Молдаване – ребята работящие, но эмоционально сложные. Шибко обидчивые и амбициозные. Денис всюду вставлял свои «пять копеек» и был навязчив до занудства. Имел привычку возражать на любое замечание. Однажды, спрятавшись от лёгкого дождичка, рассмешил. На мою просьбу пояснить причину прекращения работы, родил фразу, ставшую крылатой: «Что, я человека убиль, что ли!?» Он имел в виду, что в дождь работают только осуждённые на каторгу душегубы… Огромная ошибка!..
Напарник Дениса, Василий, имел скрытный и болезненно любопытный нрав. В домах, где мы работали, его неудержимо тянуло воткнуть свой «клюв» в любую щель – подсмотреть устройство чужой жизни. Наверное, мечтал о шике.
Жили мы изолированно. Круг общения ограничен коллегами по работе да охранниками.
Дачу посменно хранили три сторожа. Самый видный из них, Сергей, – хорошо сложенный и приятный наружностью сорокалетний мужчина. Его сменщик Анатолий, отставной «кагэбист», с соответствующими повадками (не расставался с пистолетом – всего лишь газовым). Хвалился, что Хусейна видел! Третий – заморенный алкоголем, бывший майор РВСН по имени Слава – тщедушный, губошлёпый и пучеглазый, давно пропивший ум и характер. Вряд ли он был в состоянии кого-либо охранить. Это трио служивых не блистало манерами, не отличалась доброжелательностью и гостеприимством. Но, в общем, с ними можно было поладить.
Сергей и Анатолий – воевали. Выясняли важнейший вопрос всех «недоумков»: «Кто на свете всех главнее, кто – подлее, кто – наглее?!» Как два кобеля: косились, скалились и лаялись. Поносили противника – вербовали сторонников; королям нужна свита.
Война была Славе на руку. Он охотно поддакивал оговорам коллег, поощряя сочувствием каждого жалобщика... Поглощённые бесконечной словесной дуэлью, конкуренты автоматически выполняли необходимую по хозяйству работу: рыли траншеи, тянули провода. А забытый «ракетчик», открыто сачкуя, баловался водочкой, терял контроль, сходил с «орбиты» и иногда повреждал «головную часть». Проспавшись, божился, что получил «солнечный» удар. Я смеялся: «Слава, ты что, зашиб Светило?!» В ответ – внятно звучала отрыжка… Напомню: то был, хоть и отставной, но подлинный МАЙОР РАКЕТНЫХ ВОЙСК СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ! Боже, охрани нас от подобных "стратегических назначений"!
Дела пошли неплохо. Днём мы толкали тачки, пилили камень, месили бетон; трудились по десять-одиннадцать часов. Лишь вечером перепадало немножко личной жизни. Перед сном уединялись с книгой, или сидели у костра. Никто нас сильно не беспокоил. Лишь однажды деревенская пьянота ломилась в ворота и требовала от «хохлов» вернуть Крымский полуостров. Но после нашей жалобы заказчику служба безопасности ЮКОСа навсегда отшибла у них желание предъявлять территориальные претензии.
Приезжали хозяева-гости: Кабаков с супругой и с друзьями. Мылись в бане, кушали шашлык, гуляли по лесу. Приятные, приветливые, весёлые люди. Простые – без апломба. Ещё не старые. Хозяйка выделялась пышными формами, звонким хохотом, копной белых волос на голове. Развеселившись, залегла роскошной «тыльной частью» в нашей тачке и «дурела», долго никого к себе не подпуская. Хорошо, что Володя ранее отскрёб тележку от прилипшего бетона.
Уезжая, гости оставили нам кучу шашлыка и пиво. Но «молдавцам» свежей крови захотелось. Купили старого козла и придумали изжарить его целиком над костром – на вертеле. Имея лишь дилетантские представления о столь сложном кулинарном процессе, они, припалив тушу снаружи, лишь слегка прогрели её изнутри. Шеф-повар Денис изрёк удовлетворённое: «Сойдёт!», и обильно сдобрил сырое мясо специями. Камуфляж удался – блюдо имело соблазнительный вид. Выдержав жестокое моральное давление, от пиршества отказался я один. А все, отведавшие горелого козла, потравились. Не защитило желудки даже красное молдавское вино. На следующий день участвовавшие в ристалище имели бледный вид и пугали обитателей соседнего леса нутроизрыгающим натужным рёвом. Погуляли!.. А пришлось ещё и работать! Рабочий день никто не отменял!.. Отмщённая козлиная душенька на том свете натешилась их страданиями!..

4.

Нужно отдать должное Максиму, он умел отыскать богатеньких клиентов. Сфера нашей деятельности достигла Жуковки – элитарного дачного посёлка, с самой дорогой подмосковной землёй. Посёлок, давно отданный Сталиным под дачи заслуженным людям, облюбовали «новые русские». Хорошее место. Ещё чистая, в верхнем течении, Москва-река; вековые ели; не испорченный предприятиями воздух; прекрасное шоссе.
Тогдашний глава ЮКОСа, Муровленко построил там себе дачку. Дачку нехилую. Лучше назвать её вилла – правильнее по существу и по внешнему виду. Согласно слухам, обошлась она хозяевам в два с половиной миллиона долларов. Крытое чистой медью, невысокое двухэтажное здание с колоннами, производило впечатление богатства и изыска. Цену здания повышала и отделка фасада нежным розовато-белым мраморином. Но вид портила несогласованность дорогой постройки с окрестным ландшафтом. Запроектированная итальянцами, вилла могла замечательно венчать открытый простору холм в Апеннинах, красоваться на берегу Адриатического моря. Тупо перенесённая в наш высоченный ёлко-палочный лес, окружённая со всех сторон разноценными халупами, вилла терялась; походила на нарядную невесту, зажатую компанией оборванных бомжей. Домина ещё бы смотрелась, отодвинутая вдаль от въездных ворот, на фоне ровной стены деревьев. Но какой-то «умник» решил придвинуть здание вплотную к проезжей части улицы. И оно для мимо-прохожего просто исчезло; потерянно выглядывало из-за сплошного забора лишь крышей, да окнами второго этажа. Пропали миллионы! Впрочем, в большей части, деньги были вложены в интерьеры – внутри дома всё блестело и «играло».…
Такую «жемчужину» нам предстояло осдобить оправой подобающего экстерьера. Каждое утро меня, и ещё пару-тройку ребят, доставляли на виллу, а после работы увозили обратно. Всё с большими строгостями – дом охранялся вооруженной охраной!
Земельный участок представлял собой правильный прямоугольник (пятьдесят на сто метров) с почти плоским рельефом, окружённый нехитрым дощатым забором. Внутри забора доминировала пустота; произрастало лишь несколько деревьев. Сделать из скучной равнины что-то путное можно было, лишь допустив серьёзные преобразования. Особенно – по вертикали. Но, владельцы уже имели собственное понимание образа будущего парка…
За всем строительством присматривала Нина Львовна, моложавая сорокалетняя женушка хозяина. Рабочие величали её «госпожа», или «барыня». Под вкусы госпожи подгоняли всё: по три раза перестилали плитку в помещениях; многократно перекладывали уже готовые внутренние стенки...
Продиктовала Нина Львовна и своё видение «панорамы». В задуманном ею я не смог понять ни стиля, ни логики. Приказала выдвинуть вглубь территории ничто не соединяющую, дугообразную каменную дорожку. От её середины отпочковывалась ещё одна тропа, ведущая в никуда... Вдоль забора, распорядилась посадить череду слив, груш, орехов, вишен, кизила; всего фруктового, что способно расти в Подмосковье. И в дальнем углу прибамбасила грядочку лучка, петрушки и моркови. Получилось что-то странное: сочетание газона с «фазендой» застойных времён. Но хозяин – барин…
Мы накинулись на работу. Перелопатили всю землю на участке. Завезли двенадцать КАМАЗов чёрнозёма, просеяли его и смешали со старой почвой. Работали так, что сердобольные местные вслух возмущались: «Пересцы мужик! Издохните тута! Смотреть на вас больно!»
Сам дом достраивали подмосковные рабочие, под руководством итальянских специалистов. Рисковая служба была у итальянцев. Некоторые из их подопечных не сильно переживали за перспективы российско-итальянской дружбы. Особенно – после «принятия на грудь». Один лихой работяга, щеголявший в разодранной тельняшке, поведал мне печальную историю.
Приехал на стройку новый итальянский мастер. Ходил, осматривал созданное трудами, цокал языком и восхищённо повторял: «Бене! Бене!»
Бывшему десантнику не понравилось это нерусское «бене». Он решил, что «макаронник» ругает его работу. «Защитник отечества» молча слез с лестницы, на которой пытался трудиться, чуть стабилизировался в пьяном покачивании, и провёл мастеру «прямой – в пятак».
Приключения итальянца в России этим эпизодом и завершились. Быстро собравшись, он улетел в тёплые края. Представляю, какую славу о наших манерах разнёс итальянец по миру!
А слушатели "десантного" рассказа заливались смехом и вопили от восторга: "Так их мать растакую!!!"…Потом обижаемся, что нас, таких хороших, за границей не любят...
Меня также многое коробило. Среди рабочих-подмосквичей, вошли в моду ретро-игры. Бывшие «совки» «заторчали» от патриархального «прикида». Пролетарии, вдруг, решили величать своего «пана» «барином». Себя, соответственно, причисляя к «холопам»... Только лаптей в этом «спектакле» не хватало.
С другой стороны, и «ньюбаре» «театра» не чурались. Ставили настоящие «ужастики». Имел счастие увидеть постановку: «Прибытие «их сиятельства» Муровленко в фамильное, так с-сказать, гнездо!»
Светопреставление!
Рёв моторов; скрежет тормозов; в панике бегущие собаки! К воротам подлетели два ошалело воющих и мигающих джипа, из которых на ходу выпрыгнуло с десяток охранников, люто глядевших на окрестности. Жуть!.. Замри натура!..
На «шестисотке» плавно подкатил «САМ»!.. Из мягкого утроба «мерседеса» вылез довольно мелкий «господин», в демократичных джинсах. Половину его круглого лика, как на шлеме у лётчика-истребителя, прикрывали огромные выпуклые чёрные очки. Подозрительно уставился на меня, застывшего с «болгаркой» наперевес. Решив, что ничего опасного – молча, проследовал в дом.
Отъезд кавалькады обставлялся ещё «круче». Охранники догоняли машины бегом! Вскакивали на подножки, словно боялись, что их забыли!
Медленно оседала пыль… Напуганные индюки и куры долго обсуждали пережитое; опасались покидать спасительные заборы …

5.

Так, трудясь, набираясь впечатлений и чернея от загара, мы дожили до зелёных яблок. Всё бы ничего, но наши начальники не платили заработанную нашими горбами плату. Выдавали мизер на продукты – и всё... Ссылались на невыплаты заказчиков. Это обстоятельство сильно тревожило. Случаев надувательства – сколько угодно. Ко всему идиотская «история», в которую умудрились вляпаться наши бизнесмены, катастрофически расстроила их финансы. Она достойна отдельного изложения.
Дело было в июле. Свежим утром, радостно возбуждённые, приехали наши «кормильцы» и велели мне с Володей быстро собираться в путь! Едем в Москву! На мой вопрос: «Что взять с собой – как одеваться?» - смеялись: «Одевайтесь красиво!» Скороговоркой бубнили что-то неопределённое: «в Москве будем промерять, размечать, соображать».
Ладно… Соображать нам не впервой… Мы взяли рулетку; оделись в парадно-выгребное.
Высадились прямо на Рублёвском шоссе – возле метро «Кунцевская». Здесь «секретчики» разгласили «тайну» нашей миссии.
Лужков, стремясь приукрасить город к юбилею (750-летию) столицы, решил расшевелить московских толстосумов. Бесплатно выделяя (по бортам проспектов), видные задернованные склоны, он предлагал желающим взрастить по две цветочные клумбы. Клумбы – рекламы. Первую клумбу отдавал в собственность фирмы – малюй, чего захочешь, а другую требовал украсить в тематике московского юбилея. Всем хорошо: рекламодатели поимели «халявный» участок, Москва – украшение.
Кто смел – тот первым съел!.. Максим долго не раздумывал. Решил подрядиться к богатым и успешным. Нашёл в газете адрес офиса и подкатил к небезызвестному бизнесмену Добганю*, предложив себя в качестве реализатора лужковской идеи. Добгань обожал нахалов и любил цветочки, поэтому с маху подписал договор о спонсировании прожекта. Со слов Миши – на сорок тысяч долларов!
Глядя на крутой кочковатый склон с выжженной чахлой травкой, я окончательно уяснил: с какими неисправимыми идиотами мы связались! Не имея ни малейшего опыта в цветоводстве, в июле, фактически на разогретой сковороде, «викторийцы» вознамерились устроить эллипсовидные клумбы с грандиозной цветочной надписью: «ДОБГАНЬ». Но высказывать возмущение было некому. Возбуждённые алчными предвкушениями, комбинаторы рванули добывать рассаду и закупать инструмент.
Мы с дружком растерянно смотрели друг на друга – не хотелось даже материться. Такой красивый день убили! В чём были, принялись долбить суглинок и размечать клумбу.
Три дня топтались мы на склоне. Перелопатили, вычистили, разровняли, уплотнили грунтовую основу. Склоны дорожных откосов освещались уличными фонарями, что позволяло работать до полуночи.
Ночевали поочерёдно – то у Миши, то у Максима. В должной мере оценили московское «гостеприимство». Миша жил бобылём; за триста долларов снимал меблированную квартиру. Жилище выглядело чистым и опрятным. Мебель – лишь самая необходимая: шкаф, диван, стол, компьютер на нём. На столе – стопка журналов с рекламой электронных игр. Не наигрался парень в детстве.
Нам, мечтавшим об ужине, предложен был «голый вассер» – один чай, даже без хлеба! Правда, чай хороший. Но мы не ели весь день! Голодные, как звери, прогнали прочь смущение – пока Миша мыл своё большоё тело, залезли в холодильник и в момент растерзали одинокий кусок ветчины. Мясо было тоже неплохое. Уважал Миша себя-любимого, питался качественным продуктом! И нам позволил прилечь не на старом клоповнике, а на превосходном лакированном паркете; укрывались одним полотенцем! Мы и не буркнули. Устали – сил не было «лаяться» – отключились мгновенно. Радушный хозяин сопел-мучился-ворочался на мягкой кожаной «софе». Храпел редко. И на том спасибо…
Максимовский приём отличался более шумной обстановкой (в квартире присутствовала болтливая беременная жена и воинствующая тёща), да некоторым изменением в меню. Вместо «мишиного» мяса, наш стол «изобиловал» батоном с маслом. Чай был отвратительный! Подружить мясо с хлебом нашим желудкам так и не удалось. Голодной ночью мы желали лишь одного: дожить до открытия «гастронома»!
Ей-богу! После подобных «столичных приёмов», хочется спросить: «Москвичи! А вы, вообще-то, русские!? У вас были бабушки? Они вам рассказывали про славянское хлебосольство, гостеприимство? Или одни лишь сказки!?..»
Чем дальше, тем наш фито-экспромт становился безнадёжней. Но, Максим, психуя и щуря злые глаза, не хотел этого признавать. Ломился напролом, до последнего! Для посадки в клумбу мы рекомендовали ему приобрести большие яркие цветы петунии гибридной. А он где-то урвал чахлую желтенькую мелочь, неспособную выделиться на фоне собственных листьев. По идее, цветы должны были сомкнуться в красочный ковёр. Но купленной зелени недоставало и почву прикрыть!
Солнце жарило, как в Ташкенте, и не собиралось отдыхать. Нанятые «поливалки» заливали склон водой, но жидкость быстро стекала и улетучивалась.
К ботаническим проблемам прибавилась подозрительность «топтунов», обеспечивающих безопасность «пролетавших» мимо, правительственных автостай. Перед очередным проездом VIP-караванов, чекисты регулярно сгоняли нас со склона.
Ещё плачевнее шли дела со второй клумбой, разбитой на Комсомольском проспекте. Там мы пытались высадить растения в абсолютно сухую раскалённую супесь. В таком грунте кактус бы изжарился…
На вопрос Максима: что делать? - я предложил: «Делать ноги!» Он промолчал. На что-то ещё надеялся?
Пытаясь спасти безнадёжное дело, мы поехали на «Каширский двор» и купили широкую металлизированную ленту золотистого цвета, которой оконтурили буквы цветочной надписи. «Добгань» – теперь слегка читался. Но всё это – мёртвому припарки.
Грязные, истощённые и оборванные возвращались мы в Липки; как солдаты вырвавшиеся из окружения; окружения некомпетентных самоуверенных самодуров (сокращённо: СС)...
В Липках мы отдыхали душою. Знакомая работа, которую продолжили делать, успокаивала. Но недолго. Новая проблема: горе-бизнесмены пропали!..
Прошло три, пять, десять дней – наши начальники не появлялись. На звонки не отвечали…
Только через две недели, бочком, в ворота протиснулся озабоченный Миша. Непривычно тихий, перепуганный, он поведал о причинах своего отсутствия…
Финал цветочной комедии закономерен. Конечно, – жадность подавила все сомнения! Максим отважился рапортовать об исполнении заказа.
Господин Добгань, следуя в компании с иностранными гостями, решил заехать – лично полюбоваться на своё цветочное факсимиле. О том, как он реагировал, есть несколько изложений. Но ни одно из них не имеет шансов быть завизированным цензором.
Телефонная трубка доложила Максиму кратко: «Господин ДОБГАНЬ оскорблён!» Неофициально дополнялось: «Придурки будут живьем закатаны в асфальт! И воздвигнут на месте клумбы огромный памятник! Дабы будущие поколения придурков притормаживали и помнили, что обращаться со священной фамилией следует трепетно!» Кроме того, моральную претензию оцифровали в математическом выражении, совпадающим с числом, которое Максим рассчитывал получить себе в прибыль. Как говорят в народе: «Пошёл за шерстью, вернулся стриженый!»
«Лайтвикторианцы» вдарились в бега. То есть, учинили то, что требовалось сделать до конфликта. Впрочем, вслед собак никто не посылал. Когда волны улеглись, «бегуны» связались с Пашей, племянником Добганя. Тот предложил сделку: «Хочу вашу секретаршу; вам – индульгенция, а мне – Маринка!»
Какова «доля секретарская», мне не ведомо. Однако постепенно физиономии «гусей» вернули себе прежний цвет и привычно-нагловатое выражение.
Припоминается, господин Ельцин называл подобную регенерацию умением «держать удар». Как эти деловары похожи друг на друга! «Киндерсюрприз» обанкротил всю страну и как «с гуся – вода»! Снова бодренький, при должностях, поучает: что такое хорошо, а что есть плохо. Удар выдержал! Наши предки, опозорившись, обычно стрелялись. «Дохляки!» Не смогли держать «удара». Наверное, лепили их из другого теста.

6.

Пока мы сажали цветочки, к нам приехали эстонцы. Вообще-то – русские, но обитающие в «незалежной» Эстонии. Помощник Симанопского, некто Люксембур*, нанял их перестраивать дом своего вице-президента. Заправляли делами у эстонцев два человека: владелец фирмы Аркадий, и прораб Саша. Внешне, этот дуэт командиров выглядел противоречиво. Аркаша – низенький, толстый, большеголовый – с лысой макушкой и кучерявыми баками; шея отсутствовала. Саша – высокий, малость поизящнее, с торчащим густым «ёжиком» на голове. Но имелись и роднящие земляков черты. Оба – огненно-рыжие, красномордые и злобно-нахальные! Впервые я встретил Аркадия, когда тот распинался перед кем-то о своих грандиозных планах. Размахивая непропорционально большими волосатыми лапами, кричал на весь двор, показывая – где и что он возведёт-построит! Так разогнался, что залетел на нашу территорию. Но продолжал орать: «Здесь развалю всё к чёртовой матери… всё переделаю!..» Увидев мой пристальный взгляд, не моргнув и глазом, перескочил на другую тему.
Эстонцев прибыло человек пятнадцать. Мы с Володей, по традиции, сразу попытались наладить контакты с соседями. Но что-то было не так – взаимности не наблюдалось. В разговорах, эстонцы отвечали односложно, держались замкнуто, будто опасались проболтаться. И не только с нами. Между собой общались ещё осторожнее – лишь скупо обменивались информацией. Неприятно поразило их отношение к Москве, коренным русским, и вообще – к России: ехидство, насмешки и откровенная желчь! Замечу, в этой команде практически не было лиц родившихся и выросших в Эстонии. Одних прибило к Балтийскому берегу с Камчатки, других занесло из Рязани, третьих – с вологодщины. Больше всех поносил Большую Землю Александр «Рыжий». Если русские в Эстонии все такие, то зря им препятствуют с «натурализацией». Эти, может, и пятая колона, но явно не пророссийская. Их демонстративная отчуждённость вызывала отвращение! Наверное, подобную неприязнь к «родственным» сербам имеют окатоличенные хорваты, или ополяченные украинцы к «москалям». Мне непонятен мотив зарождения такой вражды. Есть в ней что-то нездоровое.
А может, напрасны обобщения? Просто, у «рыжих» и приход собрался «рыжий»?
«Эстонцы» долго раскачивались, веселились водочкой. К работе не приступали. Их начальство что-то считало, делило, ругалось меж собою. Наконец, развили бурную деятельность. Внутри дома покромсали планировку; надстроили мансарду; занялись интерьерами. Среди них были неплохие мастера. Но трудовому процессу мешала постоянная текучка кадров. Многих работяг обижали в деньгах. Оскорблённые, те уезжали. На их место ненадолго прибывали новые.
В конце сезона наведались пятеро натуральных эстонцев, – из тех, что плохо говорили по-русски. Злые, высокомерные, как фашисты! Зачем их принесло – загадка. Две недели они провалялись на лежанках – «банячили», как финны в Петрограде. Затем исчезли, оставив жуткое «свинство» в комнате и гору пустых бутылок.
Самым «несменяемым» эстонским кадром оказался племянник Аркадия. Родной дядя навязал родственника бригаде – как объект трудового перевоспитания. Племяш слыл профессиональным тунеядцем. Но исправляться не спешил. Обычно вспоминал про свои трудовые обязанности лишь к полудню, когда продирал глаза после ночной попойки и дебоша. Поковырявшись пару часов на подсобной работе, он снова готовился к «настоящей» жизни. А бригада вкалывала за него.
«Эстонский» этап реконструкции дачи вице-президента закончился неприлично. Ведущие «балтийские» спецы, из-за задержек зарплаты, сбежали. Строительство потеряло темп и замерло. Аркадий, получив от Люксембура предоплату в двадцать тысяч долларов, смылся. Люксембур предлагал шефу науськать на вора бандитов, но вице-президент не взял грех на душу. Удовлетворились конфискацией автомобильного крана, брошенного прибалтами.
Мы сильно опасались повторения подобного финала с нами. Но наши деляги ещё не наворовались, чтобы бегать. Мнимой дешевизной своих услуг, они привлекли нового заказчика – богатенькую девушку Юлю. Меня в качестве дизайнера-проектировщика возили к ней на встречу. С трудом отыскали Юлин особняк на Новорижском шоссе. Хозяйка встретила нас в присутствии, как она представила, мужа. Если это был муж, то более дисгармоничной пары я не встречал. Юля – чёрненькая, маленькая, щупленькая, с короткой, под мальчика, стрижкой. В куцем халатике, она походила на продавщицу универмага, выскочившую на обед. Но, попытка беседовать с «продавщицей» в лёгком жанре, сразу натыкалась на жёсткий, даже ожесточённый, взгляд крохотных чёрных глазок. Взгляд предупреждал: я знаю – все вы прохвосты – намерились меня обобрать!.. И не пытайтесь!
Юля сообщила, что близ района писательских дач, в Переделкино, она заканчивает строительство своего дома. Здание было уже почти готово. Подошла очередь вплотную приступить к благоустройству приусадебного пространства. И не простого благоустройства. Вокруг жилища, дачница возжелала получить «что-то необычайно-чудесное»! За необычно-чудесное, «толстые» фирмы запросили – «сволочи», сорок пять тысяч долларов! «Шыш им!» Столько она платить не будет. На половину – согласна.
За всё время нашей беседы, её «муж» не проронил и слова. Он стоял как «даун» – лупоглазый, круглощёкий, с косым засаленным чубчиком на лбу. Взгляд не обнаруживал присутствия хоть какой-то мысли. Обстановка в доме не бедная – доходы явно были. Но угадать чем занимался «добытчик», было невозможно. Внешний вид его не тянул даже на бандита.
А «распорядитель доходами» продолжала излагать нам свои романтические садово-парковые фантазии: «Я хочу, выйдя из дома, заблудиться в собственном саду! Долго петлять по дорожкам! Гуляя, я должна проходить через череду ландшафтных зон: лужок, лесок берёзовый, лесок дубовый, полянка, озерцо…и т.д.»… Не хило!.. Это всё должно умоститься на двенадцати сотках!? Учтём, что дом с гаражом и подъездом съедал треть всей площади усадьбы! Итого: весь среднерусский ландшафт – на восьми сотках!?..
Решили посмотреть участок. Юля, побрезговав максимовской грязной «девяткой», забрала нас в своё «Вольво». Водила она лихо, закатив халатик, под самое – «не балуйся». Как в кресле гинеколога, распахнула свои тонкие ножки. Максим изъёрзался...
Приехали – осмотрелись… Зачесались наши затылки... На месте всё выглядело ещё более тесно! Но я идеей загорелся, как почти неисполнимой.
Сделал топографическую съёмку территории и засел за чертежи и рисунки. Накрутил на плане серпантины из дорожек, запроектировал два озерца, соединил их ручьём (с замкнутым гидроциклом); нарисовал мостик, пергалы, беседку, приподнятые клумбы и кучу ботаники. Обнёс всё декоративным забором из живого камня. Спланировал новый рельеф поверхности; задал уклоны. Получалось так, что между серпантинами петляющих дорожек оставалось всего по шесть метров. Это означало, что осуществить Юлину зональность и создать иллюзию бесконечности участка можно было лишь в глухом непрозрачном лабиринте. То есть разгородить все зоны подобием высокой сплошной живой изгороди. Иначе, все леса, поля, и дороги смотрелись бы одновременно. Без постоянно работающего талантливого садовника, без нескольких лет труда и значительных расходов, Юлина затея была утопией. На этом я акцентировал в своих пояснениях. Но Максим, по обыкновению, пропустил всё мимо уха – его не интересовали далёкие угрозы. А мадам восприняла мои предупреждения как попытку «накрутить» денежку. То был плохой знак, означающий, что взаимопонимания не будет. Юля была девушкой «ХОЧУ», и желала получить всё сразу!
Тем не менее, проект понравился и был принят. К сожалению, в его реализации я не принимал участия. На Юлину дачу послали молдаван, которые смогли возвести только часть забора. Затем все рассорились и расплевались.
На тех же нотах завершился и наш трудовой сезон. С большим трудом удалось добиться расчёта и мирно распрощаться с «лайтвикторианцами». Жека? Тот выколачивал своё, гоняясь за «гусями» на длинномерной «Ниве». Машина была забита его приятелями бандюгами.
Только с Кабаковым мы разошлись по-людски. Его двор стал неузнаваем: ровненькие прессованные газоны; «дикокаменный» забор; плавные дорожки, фонари, бассейн – чистота и порядок. Виктор Алексеевич остался доволен нашей работой. Сам подошёл к нам, выдал по пять тысяч рублей добавочной премии и пригласил приезжать на следующий год – работать только на него. Конечно, мы с радостью согласились!

7.

Иметь честного заказчика – огромная удача. Следующий рабочий сезон начали с лёгким сердцем. Единственная наша проблема – жильё. В деревне квартиры не сдавались, а в усадьбе комнат для гостей ещё не было. После безрезультатных поисков квартиры, помощник Кабакова Игорь распорядился отдать нам электрощитовую – страшную тесную безоконную комнатку, с гудящим по ночам трансформатором. Но мы, люди походные, приспосабливаемся везде.
На даче за зиму случились перемены – поменялась обслуга. Выгнали Анатолия и Славу. Взамен парочки, приняли только скромного щупленького сибиряка Колю. Из старожилов, уцелел только Сергей. Избавившись от конкурентов, он чувствовал себя королём.
Увеличились владения наших заказчиков. Вице-президенты прикупили вскладчину дубово-берёзовый лес, примыкавший к усадьбе. С его расчистки мы и начали свою новую службу.
Для ограждения приобретенного леса хозяева наняли московскую бригаду рабочих. Бригаду - «УХ!» Это было что-то!.. Когда они работали, птицы замолкали. Пятеро «заборников» ругались между собой непрерывно, не уставая! Это не художественное преувеличение. Густой отборный «мат» стоял сплошной шумовой завесой, в течение десяти часов, ежедневно! Брань лилась таким потоком, что разобрать – о чём, собственно, говорят, не представлялось возможным – выражения, понятные преподавателю хороших манер, звучали крайне редко. К счастью, матерщинники поселились за воротами, в вагончике. Поэтому, пернатое население леса ночами могло отоспаться. Сначала, слушать ругань было даже забавно. Случались такие словосочетания, каких здравым умом не сконструировать. Всякий, из трудового сообщества нашей базы, делая своё дело, одним ухом вслушивался в «подзаборное» творчество. При особо удачных "коленцах", весь коллектив рассыпался дружным хохотом. Но постепенно, «фольклор» осточертел, и слушатели тихо радовались, когда из строительного вагончика раздавались глухие удары и повизгивание, будто наглухо запертая в фанерной будке собака истерически ломилась наружу! То была рукопашная кульминация дневной перепалки. Все уже знали: после обязательной предзакатной драки наступит желанная тишина. Удивительно, но забор "УХари" построили вполне приличный.
Теперь старая бетонная ограда просилась на слом. Она только портила вид из окон, бессмысленно отгораживая усадьбу от присоединённого леса. Но неожиданно мы столкнулись с жёстким консерватизмом хозяина. Он, оказывается, не любил расставаться с привычной обстановкой и вещами, пусть даже абсолютно ненужными. Но терпение прекрасный ключ для крепостей. Путём длительных осторожных намёков и подсказок, обходных манёвров – через хозяйку, нам удалось добиться разрешения и раздолбать преграду кувалдами, в пыль и крошку. Причём вице-президент сам принял в процессе долбёжки живое участие. Потом с недельку держался за спину, согбённый в букву «г».
Вообще, нужно сказать, что Кабаковы встретили нас удивительно приветливо. И это после того, как работавшие до нас «хохлы» украли и пропили дорогой котёл отопления. Однако Рейган завещал: «Доверьяй, но проверьяй»! Часто случалось ловить на себе пристальный взгляд, бесшумно приехавшего хозяина. Но мы, привыкшие работать без остановок и перекуров, никаких инспекций не боялись. Поэтому взаимное доверие и уважение крепло. Нестандартно повёл себя хозяин и в денежном вопросе. Он сразу выплачивал нам зарплату за весь сезон наперёд. После такого аванса, мы, как порядочные люди, возвращали долг сторицей. Самочинно, ежедневно продлевали свой рабочий день на час; хотя и без того пахали по десять часов в день, без выходных.
Нас допустили внутрь дома – реконструировать обширный подвал. Пришлось там помучиться. Уровень пола требовалось углубить на метр. Хоть это страшно неудобно, извлечённую землю и все стройматериалы мы левитировали в маленькое подвальное окошко. Корячились, изворачивались; не хотелось портить рабочей обувью уже положенный в комнатах паркет. В результате стараний, получился прекрасный спортзал с тёплым полом и зеркальным потолком; и ещё два обширных помещения, отделанных пластиком и керамическим гранитом. Всё устроено без «неизбежной» в подобных случаях грязи.
Самым приятным обстоятельством была полная наша автономность и свобода в принятии решений. Для закупки стройматериалов мне регулярно выделялись деньги и «СААБ» с шофёром. Хозяин не имел со строительством больших хлопот, так как доверился нашему вкусу и приезжал только оценить результат. Со своей стороны, мы старались не грузить его проблемами. Обсуждалось лишь то, что он сам желал обсудить. Обычно в конце разговора хозяин спрашивал: сколько нужно денег? Безоговорочно платил, и тема закрывалась до следующего раза.
Все были довольны. Кроме охранника Серёжи. Тот, теряя статус незаменимого, явно ревновал. Прежде он также занимался работой по хозяйству, но на фоне сделанного нами его труды поблекли. Не глупый, чтобы непосредственно «капать» на конкурентов, своеобразно давал выход своему раздражению. Например, запустит кирпичом в нашу дверь. Таким способом он «звал» меня к телефону…
Появилась в усадьбе живность. Из Западной Сибири самолётом нефтяников шефу доставили подарок: щенка лайки, чистых кровей. Хозяйка назвала пса Умкой. Я соорудил Умке «царскую» будку, но щенок долго не хотел в ней жить. Наверное, не мог поверить своему счастью. Будучи из семейства потомственных «медвежатников», с богатой родословной, Умка и впрямь оказался умницей. Соображал – будь здоров! Шеф, человек занятой, приезжал на дачу редко. Кормили и воспитывали собаку охранники. По Павлову, кто животному даёт еду – тот ему и «фюрер»… Но, фигушки! Пёс чётко понимал, кто есть истинный «босс». Только Кабаков появлялся на горизонте, Умка тотчас «имел всех в виду». Гордо, как сфинкс, ложился перед входом в дом, ожидая выхода шефа, и ни на кого другого не реагировал. Сергея такое «предательство» обижало: «И чем шеф подкупает пса?!»
Неужели батоном «докторской», который всегда привозил для любимца? Но колбаса, прощально чвякнув, пропадала в пасти пса мгновенно и бесследно, вряд ли надолго фиксируя свой вкус в собачьем мозгу. Тем более вскорости колбасные изделия покрывались осетринкой с барского стола. А потом и шашлычком. Мог и пупок белуги попасть на собачий зуб. Даже рыбная «строганинка», прилетевшая из Заполярья. Балованный пёс, напрессовав брюхо «человеческой» едой, обязан был стать хоть немного человеком. То есть – «зажраться» обнаглеть и требовать ещё. Но Умка чтил «руку дающую» и имел такт не скулить с излишними запросами. Лишь напряжённо, не мигая, смотрел в глаза начальника, безошибочно угадывая благосклонные намерения последнего. Брошенный в его сторону кусок мяса ни разу не успевал приземлиться. В общем, «сибиряк» по жизни таёжной не скучал и «при дворе» освоился вполне успешно.
Между тем, народу на базе прибыло. Сосед нанял достраивать свой дом югославов. Стало сразу многолюдно и шумно. В фирме заправляли сербы. Но было их не больше, чем изюма в булке. Основную массу трудящихся составляли вездесущие западенские хохлы. Внесли они в наш быт и свою культурную доминанту. Теперь по религиозным праздникам, под вой соседских собак, пьяный хор горланил песни про «Галю», «Иванка» и какого-то «коня». Особенно забавно было слушать на Среднерусской равнине хмельные диспуты на вечно-любимую «львовцами» тему: «про москалей проклятых – во всём виноватых». Большинству украинцев давно обрыдла эта тема. Время прояснило – кто кого кормил, и кто без кого жить не сможет. Но некоторые, хронически обиженные, с блеском горячки в глазах, продолжали дело своих отцов – цеплялись с разговорами к каждому встречному-поперечному, ища желающих хлебнуть мутной словесной антироссийской злобы. Этих ничто не способно переубедить. Даже сам факт их добровольного побега от «незалежности» к самому центру проклятой империи.
Среди нормальных работяг попались два придурка, притащивших со Львова идеологический хлам двадцатых годов позапрошлого столетия, который проповедуют сейчас на Украине нацисты. Впрочем, такие взгляды идеологией назвать трудно. Примитивный эмоциональный рудимент; оформленная в велеречивые построения, животная ненависть к соседней «стае». Один, из парочки «затятых», по имени Славко, вообще потерял чувство пространства и времени – подозревал в каждом оппоненте «жида». Заподозрил и меня в обрезании. Я смеялся над ним: «Не там щукаеш! А ты посмотри конструкцию у своего «пана»! Только – осторожно! Охранник поймает, – и тебя обрежет! Станешь безродным космополитом!»
Но даже мои грубые остроты до Славка вряд ли доходили. Беда в том, что дурак осознает свою глупость, когда поумнеет. Последнее Славку не грозило...
Под конец года мы раскрутили наших хозяев на большое дело. Я уже описывал, что их дом имел г-образную форму. Внутренний угол этого «г» сильно портил вид строения – сырой и мрачный; там лишь комары вились охотно. Я предложил встроить в «поганый угол» балкон-террасу, а получившийся под террасой сегмент – застеклить. Получался вполне приличный зимний сад. Проект одобрили. Поручили «югославам» создать для зимнего сада бетонный каркас. К морозам они успели его сделать.
А мне предстояло выполнить самую трудную работу сезона. Шеф заказал написать большую картину. Трудность была не в работе, а в условиях, где предстояло живописать. Малевать водо-разводимой темперой в сыром промораживаемом помещении, казалось немыслимым. Про освещённость лучше вообще не вспоминать. Но заказ для художника дело святое.
Володя к тому времени уехал; я в «кунст-камере» творил в одиночестве. Там же готовил еду и спал. Всё – осточертело! Невыносимо хотелось домой. Поэтому, спешил и не выползал из влажного холодного мрака сутками. Но результат оправдал все мучения. Картина получилась тонкая, имела метафизический подтекст, и, на фоне хаоса окружавшей её обстановки, казалась окном в иной мир – таинственный и бесконечный. Зашёл Сергей, долго молчал. Потом тихо удивлённо произнёс: «В дерьме – такая красота?!»
Из «дерьма», «красоту» перенесли в хоромы, повесили на стену в бильярдной. Шефу картина понравилась, и он по-царски заплатил за неё.
А я, ноги в руки, и на Киевский вокзал. Восемь месяцев полного отсутствия личной жизни нелегко выдержать! Хотя, вряд ли она ожидала меня дома? Какая жизнь зимой? Так, медведю – отоспаться…

8.

Заполнять страницы подробным описанием трудового процесса я не стану. Постороннему не интересно. Работали на совесть, иначе нас давно бы выгнали. Поэтому я рискну описать эти три года, как один. Выделю лишь некоторые события.
Монотонное течение будней разнообразилось редкими наездами хозяев. Отношения с ними крепли с каждым днём. Хозяйка называла нас «своими людьми» и уверяла, что мы стали почти родственниками. Часто откровенничала, рассказывала о себе, о своей семье. Я не сильно обольщался насчёт такой близости, так как явно угадывалось, что мадам – человек настроения, способная мигом переменить симпатию на антипатию. Нетерпимая и властная, она выгнала своего водителя Юру только за его мрачное выражение лица. Желающих занять вакансию было в избытке. "Королева" замучилась «фильтровать» и перебирать кандидатов… Наконец, избрала!.. К сожалению – дурака. Ездить приходилось много, и не раз за него краснеть. В свои шестьдесят лет «отфильтрованный» шофёр так и не научился грамотно водить. Дёргал машину – обрыгался бы и лётчик.
Плохо для нас стало то, что хозяйка взялась давать прямые указания по строительству. Часто – вопиюще некомпетентные! Возражать ей было можно, но очень осторожно. Как противопехотной мине. Вначале, я попытался подвести госпожу к очевидной мысли – «не научит жена лесоруба деревья валить».
Приказала она строить в своём новом лесу пешеходные дорожки с гравийным покрытием – где-то на Кипре она подобное встречала. Я разъяснил, что выгоднее мостить тротуарной плиткой. Конечно, будет стоить дороже, но гулять по плитке сможешь вечно. А гравий продавится, замусорится землёй, палыми листьями, сломанными ветками. Вымести мусор из гравийного полотна трудно. И ходить по нему на каблуках нельзя. После зимы дорожки вообще превратятся в «кашу»… Смотрю, в уголках рта появились упрямые складки…
…Ради Бога!.. Деньги ваши! Гравийные – так гравийные.… Пошёл рыть тротуарное ложе, делать подложку из песка, насыпать гравийную подушку. Чтобы хоть немного упрочнить покрытие, верхний слой гравия замесил с добавкой песка и цемента. Вышло красиво – почти бетон. Но – ясно, что первый мороз этот «эрзац» безжалостно порвёт. Впрочем, даже «белых мух» ждать не пришлось. Каблуки раскабаневших охранников ускорили деструктивный процесс, порушив покрытие уже через неделю. Лишь приехавший Виктор Алексеевич поставил всё «на ноги». Мгновенно оценив – что к чему, распорядился замостить поверх гравийных дорожек плитку. Почти четыреста метров лесных тротуаров стали двухэтажными.
Наталья Владимировна не успокоилась. Выдала новое указание: сделать тамбур под козырьком «чёрного» входа. Ранее мы там слепили лёгкое пластико-деревянное крыльцо. Крыша крыльца опиралась лишь на деревянные решётки, которые теперь приказано застеклить и превратить всё в подобие закрытой веранды. То, что изящная конструкция превращалась в неуместный ящик с двумя дверьми – ещё полбеды. Страшно, что решётка, подпирающая крышу, имела неглубокий фундамент. В мороз, на такой основе, деревянные опоры неминуемо станут «гулять» по высоте, деформируют и потрощат стекла. Так и случилось. В первую же зиму лопнули два дорогих стекла, и перекосило всю конструкцию. Мне до сих пор мучительно стыдно, что не увёл хозяйку от глупости. Не знал я, что эти недоразумения были лишь слабыми «раскатами» будущей грозы.
В остальном – всё прекрасно! Хозяева часто приглашали нас за стол, угощали деликатесами, старались всячески угодить. По правде – это тяготило! Мы не имели возможности ответить тем же. А быть постоянно обязанным унизительно.
В отличие от супруги, вице-президент разговаривал с нами мало, и только по делу. Хотя, был всегда приветлив и доброжелателен. Его простота и стопроцентная обязательность вызывала восхищение. Но бывали и моменты демонстративной неучтивости, тормозившие мои восторги. Он мог пригласить за стол, посидеть пару минут, неожиданно молча встать и пойти по своим делам, оставив нас в недоумении.
Шеф, в свободное время, любил погонять бильярдные шары. И нужно сказать, достиг в этом деле немалого мастерства. Однажды, за неимением компаньона, призвал к сукну меня. Начали партию… Вдруг, смотрю – он весь выпрямился, прогнулся животом вперёд и напрягся! Растопырил книзу руки, задрал лицо вверх, вытянул шею и замер, как крокодил в экстазе! Так простоял секунд восемь и… как пёрнет!.. Думаю, что обыватели соседнего села Липки, как минимум, вздрогнули и переглянулись... Теперь пришёл мой черёд остолбенеть и, в смятении, соображать – как себя вести?
Что это было? Демонстрация превосходства, или рудимент «колхозной» непосредственности и простоты? Одно знал точно, лично я, скорее лопнул бы от вздутия, чем стал так смущать гостя! Но я не вице-президент нефтяной компании.
Всё же, такие мелочи больше веселили, чем омрачали. Мы считали, что нам крупно повезло с хозяевами.
И жилищные условия мы себе улучшили. Надстроили мансарду над баней – с балконом и «парадной» лестницей. Теперь жили в большой тридцатиметровой комнате, обшитой пахучей еловой «вагонкой», где у меня был даже рабочий стол с креслом. Низкий потолок заставлял горбиться, но, по сравнению с прежними неудобствами, – ерунда. С нашей верхотуры открывался прекрасный вид на всю усадьбу. Было на что посмотреть. Мы с Володей гордились своей работой.
Угадывалось, что и шеф с удовольствием посещает дачку. Однажды он даже пригласил в гости своего отца – похвастаться благосостоянием. Отец у Виктора Алексеевича незаурядная личность: заслуженный изобретатель СССР; геофизик; один из ведущих специалистов в области применения взрывчатых веществ в сейсморазведке; фронтовик. Наслушавшись о нём хозяйкиных рассказов, я предполагал увидеть эдакого «мэтра». А привезли невысокого, скромного, вежливого дедка, одетого в сизый потёртый макинтош, покроя шестидесятых годов. Правда, подвижного, с умными внимательными глазами, и для своих восьмидесяти двух лет абсолютно адекватного. Петрович, так звала деда хозяйка, сразу как-то сник и потерялся в новой обстановке. Под ручку с супругой, он тихо бродил по дачным просторам. Старички тихонько перешёптывались. На мой вопрос: нравится ли ему здесь? - пристально на меня посмотрел, развёл руками: «Не одному же всё это!»
Дед сразу стал мне симпатичен! Мы подружились, и впоследствии много о чём беседовали. Привыкший постоянно что-то делать, Петрович ощущал себя рыбой выброшенной на берег, и недоумевал: на кой чёрт его сюда притащили?!.. Отдыхать?!.. От чего?!..
Я работал, а он стоял рядом и рассказывал о войне, о сейсмологии, о своих изобретениях. Человек прожил полноценную, переполненную событиями жизнь. С ним было интересно. Да и деду приятно человеческое внимание.
По рассказам Петровича, жил он в Самаре, в двухкомнатной хрущёбе. От помощи сына принципиально отказывался: «Мне всего хватает!» Писал учебники по геофизике, занимался наукой, преподавал. Новые порядки не принимал. Чубайсов, Гайдаров, Березовских называл «нечистью». Предостерегал сына от участия в политике: «Не лезь в это дерьмо!..» В общем, мудрый и сохранивший моральное здоровье человек. Но кому нужно сейчас моральное здоровье? С его помощью богаче не станешь. Скорее, наоборот… Уезжал Петрович с радостью, как отсидевший свой срок заключённый. Жаль было с ним расставаться. Ощущалось в нём «настоящее», что почти убито современным цинизмом….

9.

Переехали жить на дачу и соседи Кабаковых – супруги Симанопские. Он – высокий грандиозный еврей – большой и грузный. Под стать своей массивной фигуре скроил вице-президент и собственную дачу. Она имела укрупнённо-прямоугольные формы. В такой громоздкой простоте было что-то антисемитское. Будто жил там не «гибкий» еврей, а косолапый Михайло Потапыч, или гоголевский Собакевич. Дорожки из литого железобетона – широкие и абсолютно прямые. Баня, с огромной русской печью посередине, способная за раз пропарить взвод солдат. Так называемая беседка, построенная из кирпича и отапливаемая, была скорее домом; её полностью заизолировали от свежего воздуха стеклопакетами. Нехилый бассейн напоминал снаружи застеклённый колхозный амбар. А в лесу, на ровном травяном поле, росли только большие дубы – всё мелкое зелье приказали вырубить.
По примеру соседей, Симанопские наняли и себе в услужение «хохла». Следить за порядком в огромном хозяйстве взялся наш земляк – Марьян. Серьёзный, с благородной сединой, Марьян имел такой важный вид, что иногда, по незнанию, принимался гостями за хозяина.
Произошли в нашем мирке и «глобальные» перемены. Охрану территории уже не доверяли только Сергею с Николаем. Хотя никаких интервенций на объект отмечено не было, за защиту благополучия вице-президентов взялись профессионалы. Теперь, несколько пар натасканных охранников, чередуясь сутками, постоянно дежурили на даче. Облачённые в «камуфляж» и броню, обвешанные наручниками, резиновым «дрыном», пистолетом Макарова и автоматом «Кедр», они сразу вызвали у соседей опаску и уважение. Староста села, Палыч, уже не мог, как раньше, поддатым, припереться к Сергею и клянчить взаймы. Последний, вначале вздохнул с облегчением, но потом заскучал без собутыльника. Попробовал совратить "секьюрити" стаканом. Но те могли делать что угодно (точнее, что угодно не делать), но только не пить. Пьянка каралась строго. Начальство – верх коварства! Не давало расслабиться. То муляж бомбы швырнут через забор (не обнаруживших «бомбу», лишали месячного заработка и "вешали" на ведомственной доске позора), то инспектор подкрадётся к калитке и стоит-сопит – молча ждёт. Если замешкался с открыванием – значит дремлешь, «сволочь», у монитора и прозевал поползновение «врага»! А спать хлопцы любили. Спали днём, предполагая ночные бдения; ночью спали потому, что спать хочется; отсыпались дома, после смены – так положено. Чтобы не застукал проверяющий, выставляли сигнальные устройства различной степени сложности – от примитивных погремушек, до электронных датчиков движения. Для сладких снов использовалась лежанка в караулке, кресло – у Сергея в дежурке, и бетонный пол в маленькой каморке. Два последних места Серёжа выделил из подхалимских чувств, как жест доброй воли и реверанс к взаиморасположению: «ты мне – я тебе…» Но, вскоре сильно пожалел об этом. Оказалось, в своём «офисе» он уже не хозяин. «Кабинет» нагло оккупировала вооружённая сила. Днём – не зайти! Туалет засцали – вонище жуткое; за столом постоянно кто-то жрёт; в кресле развалилось и храпит военизированное тело! Попробовал выкурить оккупантов – те кажут зубы и утверждают, что «всё теперь наше»! То есть – ментовское!.. Настоящий переворот, с узурпацией! Начался затяжной конфликт, с руганью и хватанием «за грудки».
Ох уж эта ментальность грубой силы! Если «мордоворот» – то повелитель Мира! Коперник – по боку! В головах наших охранников сформировалась особая эгоцентрическая модель Вселенной, где себя они рассматривали только в центре. А если точнее – исключительно себя одних они и рассматривали. Чужие интересы в расчёт не брались, по генетической причине – в хромосомах сторожей ген соучастия и сочувствия ближнему давно и напрочь был выхолощен службой… Регулярно получая приличную зарплату в шестьсот долларов, охранники непрестанно стонали. Жаловались: на «подлых» проверяющих, не дающих расслабиться; на интриги сослуживцев, стремящихся подставить ножку; на всё, что не давало им спать, смотреть телевизор, вовремя уйти в отпуск, и т.п. Слушать эти стоны бездельников – противно и нудно. Нам бы их проблемы! Лишь двое из всей команды несли свой крест безропотно и ответственно – отставной армейский майор Александр и бывший кадровый милиционер Паша Пархоменко.
Характерный случай, произошедший в Пашино дежурство, иллюстрирует настроения, царящие в «охранном отделении». Наблюдая соседнюю улицу в телемонитор, Павел увидел пьяного мужика, «выпендривавшегося» с ружьём на плече. В результате грамотных и решительных действий, «террорист» скоро сидел в наручниках. Оказывается, поддатый зять направлялся «убивать» свою тёщу. Думаете, коллеги рукоплескали Паше? Как бы ни так! Злость, с какой они обзывали его за глаза «козлом», наводила на мысль, что каждый из «вахтёров» мысленно примерял Пашин поступок на себя, и «одёжка» им не пришлась впору.
Нежданно, охранников постигло всеобщее «горе»! Пришло постановление о вливании всех охранных фирм в структуру МВД. То есть все «вольные вахтёры» должны были надеть милицейскую форму и стать «ментами». Это известие повергло охрану в шок.
- А что случится? Не пол же вам заменят!? - удивлялся я столь бурной реакции.
- Да лучше бы пол! Ты не врубаешься»! - поясняли мне. – Просыпаешься – а ты «мент»! Идёшь по улице – ты «мент поганый»!
Я с них у-ха-ха-тывался. Между тем, многие действительно взяли расчёт. Кто не осилил «Букваря» – тому и вправду горе! Там крупно писано: «Не место красит человека…!».
Но мне было не до сочувствия «ментовскому» горю. Хозяева подкинули сложную работёнку – сделать проект благоустройства новой дачи в Жуковке. Находилась она среди участков, пожалованных Сталиным создателям советского ядерного оружия – рядом с дачей академика Флёрова. Место хорошее, но закрытое, оккупированное высоченными елями, делавшими невозможной организацию приятной глазу панорамы. Куда ни глянешь, взгляд упирался в стену сплошного леса. Домины были задавлены зелёной массой. Я никак не мог привыкнуть к стремлению москвичей упрятать свои усадьбы в чащу, где темно и страшно. Мне хотелось горизонта со свежим ветром, простора синих небес. Это – наследственное. Не зря украинцы обычно селились на водоразделах.
Долго я «парился», изобретая нестандартное решение. На лесной плоскотине не хотелось тормозить глаза оградой. Поэтому я запроектировал искусственную насыпь-склон, навалившуюся на соседский забор. Таким приёмом убивалось несколько «зайцев». Во-первых, пологий склон, как трамплин, уходил вверх, создавая иллюзию бесконечности земельного участка. Во-вторых, появившийся уклон позволял скомпоновать рукотворный ручей, соединявший два озерца – напорное, в верховьях насыпи, и нижнее – основное. (Снизу вода подавалась насосом в верхний водоём, и ручьем возвращалась в нижнее озеро; гидроцикл замкнутый). В-третьих, появлялась возможность упрятать в подземелье служебные помещения: гараж, комнаты охраны, садовый домик. Экономилась большая площадь. В-четвёртых – разогнал однообразие поляны.
Земельный участок достался Кабакову задаром – от щедрот нового главы ЮКОСа М.Ходорковского. Тот купил единый «шмат» земли и разделил его среди ближайших соратников. Чтобы «братаны» тусовались в одной куче. «Крутые» подарочки у «братвы»! Как говаривал мой любимый шеф: «Кто в шубе родился – тот в шубе и помрёт!» Истинно так! Одно обстоятельство слегка смущает – на «последней таможне» шубу заставляют снять…
Симанопский водил дружбу с Кабаковым со времён «босоногого» детства. И в Жуковке дома их устроились рядышком. Но, как мне тогда показалось, Виктору Алексеевичу друг стал слегка поднадоедать. Он приказал мне отгородиться от «вечного соседа». Такой приказ отлично согласовывался с моей задумкой. На месте пограничного забора я спроектировал трёхметровую подпорную стену из «дикого» камня и, смеясь, назвал её «стеной плача». Стенка – решение идеальное, обоюдовыгодное. Верхний хозяин получал простор и перспективу, а нижний – уютное, защищённое стеной местечко, где можно организовать что угодно. Да и стена естественней неизбежных заборов, которыми огораживались от мира «новые хозяева». На Рублёвке я видел такие крепостные ограды, по сравнению с которыми мои три метра декоративного камня, увитого виноградом, подсвеченного настенными бра, были ювелирным украшением.
Но проект шеф забраковал – без объяснений. Думаю, он показался слишком вызывающим. Да и «шептуны» имелись, которым моё творение прибавило бы забот. А чуть позже Кабаков вообще прикончил все мои вздохи. Просто продал жуковскую дачу. Жаль!
Но, жаль не только объект моего творческого «разгула». С его потерей, я утратил связь с одним интересным дедком-пенсионером, служившим на даче вахтёром. Звали его, кажется, Валентином Петровичем. До пенсии, дед работал в МАПе (Министерство авиационной промышленности) и пережил многое. Ох, и нарассказывал мне «авиадед», как гайдаровская шпана способствовала разграблению и разору советской авиации! Как под прикрытием демонополизации и приватизации «давили» «Сухого» и другие авиакомплексы! Слушал, волосы дыбом вставали! Но записать ничего не успел.
Люблю я бывших «ответственных» стариков «сталинской» закалки. Они знавали, что есть настоящий труд, долг, дисциплина! Такой самоотдачи и напряжения в работе сейчас не встретишь. Уходят «деды», оплёванные «реформаторами», не оставив нам ничего из своего богатого опыта. Всё, ими созданное, пошло прахом. Материальное – растащено и уничтожено; духовное – оболгано и развращено. Не их вина, что так расправились с наследством; и уже не их беда!.. Неужели, чтобы уважать своё прошлое, надо стать китайцем!?

10.

Моя работа отличалась исключительным разнообразием. До обеда я мог проектировать на компьютере, после – брался за лом и лопату. Следующим утром: выколупывал грязь из-под ногтей, менял «прикид» и ехал в дорогие салоны заказывать отделочные материалы. После обеда – снова в «робу» – «варил» перила, выкладывал стену, штукатурил. Между делом писал картины. Хозяин из моей живописи велел вывесить небольшую «галерею». Попало одно полотно даже к М.Ходорковскому. Кабаков подарил картину боссу в день его рождения. На полотне изображена «земля-матушка», в виде обнажённой спящей дамы, чьи «прелести» стилизованы под холмы и овраги. Пышное тело утыкано вышками, «качалками», вентилями скважин, и затоптано суетящимися нефтяниками в касках. Возле самых «женских тайн», валяются пустые бутылки и пьяные рабочие…
С чувством юмора у «нефтяных королей» всё в порядке. Картинку смаковали и громко ржали! Весела судьба миллиардерская!
Жаль, что мне скоро стало не до смеха. Как-то вернулся я из очередной поездки в столицу и принялся помогать Володе месить бетон. Неудачно согнулся и… в поясницу выстрелило парализующей болью! Всегда неожиданный радикулит! Чувство солидарности с работающим коллегой не позволило мне отползти в сторону. Упирался, глупый, до онемения конечностей. Утром упал – потерял сознание. Видимо повредил нерв… Через пару месяцев приметил за собой медлительность, скованность в движениях. Зашаркала правая нога; стало трудно писать и рисовать. Даже из машины выползал теперь с трудом – как старик... Доработался!..
Придумал спасаться «физической культурой». Каждый вечер, когда темнело, носился бегом по лесным дорожкам. Наматывал перед сном более восьми километров. Охрана развлекалась – наблюдая забег в телемониторы; делали на меня ставки?..
Однажды на бегу я заметил осторожно крадущийся силуэт. То раздвигал листву Люксембур – помощник Симанопского. Он любопытствовал: откуда топот в приватном лесу? Уяснив обстоятельства, лазутчик долго стоял во тьме, пытаясь понять, что заставляет этого придурка после трудового дня задаром носиться по кругу. Рациональный ум деликатного еврея не мог сие постичь. Наконец, при очередном сближении наших физических тел он посочувствовал моей глупости: «Такой хороший человек, и так мучается!».
Почему-то припомнилась крылатая фраза, рождённая молдаванином Денисом. Убегая, сквозь одышку, я выкрикнул: «Откуда вы знаете, что – хороший? Может, я человека убил?!»
Силуэт замер в оцепенении! На следующем кругу его уже не стало. Пришлось кончать забег в одиночестве, без единственного болельщика.
Но, к сожалению, все мои физкультурные усилия только провоцировали болезнь. Проявился тремор конечностей; стал сутулиться; правая рука не хотела больше рисовать; ухудшилось идеальное до того зрение. Поражала неожиданность и внешняя беспричинность дегенеративного процесса! Будто кто-то, неумолимый и решительный, разом сковал и гнул меня к земле: «Всё дядя – хватит! Ты своё уже отбегал!»
Наслушавшись вздохов и праздных советов от окружающих, решил разобраться. Накупив стопку книг по неврологии, сам поставил себе диагноз: болезнь Паркинсона! Вычитал – что эта болячка уже не отвяжется. После недолгого периода отчаяния смирился, внутренне успокоился. Я знал, что меня ожидает.
Иногда моим спортивным конкурентом выступал сам Симанопский. Вместе с женой, он частенько совершал вечерний пеший моцион. Узость тропинки не позволяла гулять шеренгой, поэтому пара строилась цугом. Понуро повесив головы, семейная чета медленно брёла под фонарями, эксплуатируя не только свои дорожки, но и Кабаковскую пешеходную сеть. Перебегать VIP-персонам дорогу я не решался; сидел и дожидался своей очереди размяться. Часто моя очередь стартовать приходила лишь с полуночью.
Симанопский попытался ещё радикальнее подружиться со спортом. Он купил велосипед! Велосипед дорогущий, американский – с алюминиевой рамой. Оседлав его, вице-президент проехался туда-сюда по асфальту, с километр. Рама выдержала, но сильно пострадало нежное «седало». «Ух! Устал!» - простонал Симанопский и вручил машину Марьяну, для поездок за хлебом. А чтобы не обидеть себя, вместо разочаровавшего его «американца», вице-президент прикупил немецкого «мерина». В придачу к машине, ещё и нового охранника Диму. Диму он обязал неотлучно находиться при «мерседесе». Даже на даче, где круглосуточно бдили пистолето-пулемётные «менты».
Вот и вся спортивная жизнь. У «панов» она не шла дальше мангала, бильярдной и бани.
Правда, наш «пан» – не из таковских. В нём чувствовался дух и бодрость атлета. Он имел свой спортзал, куда иногда спускался поваляться на диване и послушать Высоцкого. А вся физическая часть спортивного действа доставалась мне. В силу наглости характера, и чтобы железо не ржавело, я повадился тягать по вечерам чужую штангу и мучил немецкие тренажёры. Зря, что ли, мы с Володей всего понастроили?
Если говорить серьёзно, Виктору Алексеевичу явно было не до физкультуры. Он совсем не имел свободного времени. Сфера ответственности шефа в ЮКОСе – производство. Это – не денежки считать! Громадное хозяйство сжигало всю его энергию. Лексеич приезжал на дачу лишь отоспаться. Встанет, пройдётся по дорожкам, стукнет пару раз по шарам и – уже шофёр подаёт машину. Лететь нужно – в какой-нибудь Катар. Однажды жаловался, что за одну поездку посетил Австралию, Ближний Восток, Южную Америку и Китай. Когда я позавидовал – как много он повидал – шеф возмутился: «Ни хрена я, кроме гостиниц, не видел!»
Свой досуг начальник откладывал на потом, прекрасно осознавая, что никакого «потом» не будет. Всё же пытался отдыхать активно. Обожал быструю езду. Купил «квадроцикл», на котором накатал целых четыре километра. Чуть больший пробег был у снегохода. Я, в шутку, предложил купить дирижабль. Он всерьёз задумался и ответил, что купил бы, да негде его привязать.
Мне его личная жизнь представлялась клеткой, помещённой в райский сад. Вокруг море соблазнов, но все недостижимы. Сиди, смотри и чирикай! Сочувствую всем генералам, адмиралам, фельдмаршалам, генералиссимусам и их цивильным эквивалентам. Из всего набора радостей жизни они могут удовлетвориться лишь одной – потешить и насытить своё честолюбие.
Зато у нас с Володей удовлетворялись абсолютно все желания: устал работать – поспи; проголодался – поешь… И ещё: если по-большому… или там по-маленькому…
Жалели шефа сильно. Однажды, слегка захмелев за пиво-шашлычным столом, мы даже пообещали зачислить его в состав нашей бригады – на вакантную должность третьего вице-президента… Две первые уже не пустовали.

11.

Осенью, после первых заморозков мы сгоняли на Украину, поглядеть и потрогать жён родных, после долгой разлуки – как новых. Перезимовали и, откушав пасхи, возвратились в наш «парадиз».
Четвёртый трудовой сезон открылся с «сюрпризом»! Львовский поезд прибывал на Киевский вокзал столицы в 5.50 утра. Обычно нас встречал злой, не выспавшийся шофёр Слава и отвозил на дачу. А тут он первым заскочил в вагон и перепугано прошептал: «Хозяйка здесь!»
Мы оторопели: …Чего это?! В такую рань!?..
На перроне стояла Наталья Владимировна с помощником шефа Игорем. Даже смутно не предполагая, почему нам такая «честь», мы внутренне приготовились – будут бить! Но «пани» явно была в весёлом настроении. Её звонкий хохоток проникал сквозь вагонные стёкла. Тревога отступила. Похоже, наше избиение не входило в господские планы... пока...
Почмокались, и на двух машинах поехали на Цветной бульвар – смотреть купленную Кабаковыми новую квартиру. Собственно, никакой квартиры ещё не было. Имелась лишь коробка: внешние стены, окна, пол и перекрытия. Квартиру предстояло ещё построить; «Тебе, Сашенька! Лично!» - ехидно объявила хозяйка, рассверливая меня внимательными глазками. Мой пришибленный вид, видимо, её удовлетворил – Наталья Владимировна залилась колокольчиком!
Этот приказ означал, что я должен буду руководить работой нанятых архитекторов и строителей, искать и закупать материалы, размещать заказы и т.п. Насупленный Игорь, купивший эти пустые стены, от квартирных забот отстранялся. А Володя в одиночку должен продолжить работы на даче. Такой расклад задач.
Вся эта «перестройка» затевалась ради дочери Кабаковых – Маши и троих её детей, живших в Самаре. Задумано переселить их всех в Москву, в старую Кабаковскую квартиру на Чистых Прудах, а родителям переехать в новую – на Цветной Бульвар.
К такому раскладу, мы с Володей совершенно не готовились. Ничего подобного и не предполагали. Наоборот, знали, что отношения у дочери с предками были не идеальными. По рассказам хозяйки, Маша – девушка гордая, хотела остаться независимой и прокладывать свою стезю без нудных родительских наставлений и помощи. Вышла замуж самостоятельно, без отцовского благословления; жила отдельной семьёй. Совсем без материальной подпитки не оставалась – папино пособие шло под предлогом опеки над внучатами. Всё же пару лет молодые прозябали на своих зарплатах. Но абсолютная «самостийность» не состоялась. «Блудная дочь», познав дыхание прохладных сквозняков свободы, решила вернуться в родное гнездо. Там – теплее, сытнее и легче жить.
Вернулась – слава Богу! Дела семейные. Но мне зимой могли бы позвонить – предупредить о новом хомуте на мою голову. Я бы почитал литературу, посушил мозги над проектом, поднакопил идей по архитектуре и дизайну, по технологиям… Теперь, думать, «руками водить» и «собак кормить» предстояло одновременно.
Получив задание, мы с Володей поехали на дачу, и, какое-то время доделывали вдвоем свою старую работу. Там, в Липках, и познакомились с Кабаковыми-младшими. Они возвращались из Канады, где год проходили стажировку – изучали английский.
Для меня, знакомство с «принцессой» прошло неблагоприятно и имело далеко идущие последствия.
Маша слыла огородницей – на своей самарской даче она с удовольствием копалась в грядках. И едва появившись в подмосковных владениях, стала цаплей расхаживать по вылизанным нами газонам и рассказывать: тут посажу клубничку, а там лучок.
Я остолбенел – разинул от удивления рот! Дурь, которую несла молодка, не походила на шутку. После долгих сомнений, я на полусогнутых подобрался к хозяйке и растерянно попросил её уговорить дочь не делать глупостей – не трогать уже законченное и доведенное до кондиции..
В ответ, «царица» захохотала: «Я же говорила тебе, что ей до «фени» твоя трава стриженная! А ты её сам вразуми! С ней можно разговаривать!».
Последнее утверждение оказалось прямой провокацией, которой я сдуру поддался. Мои робкие возражения, что «огороды» уничтожат дух и стиль сада на корню, произвели на Машу неожиданно сильное впечатление. Она действительно меня выслушала! Отвела глаза в сторону и слушала, постепенно меняя цвет лица – с землисто-серого на пунцовый. Похожую реакцию однажды я уже видел. Так прореагировала волчица в зоопарке, на мою попытку погладить её сквозь сетку забора. Только та ещё скалила зубы и глухо рычала.
«Ого!.. Мы так сильно не любим возражений? - встревожился я: - Да тут сплошные комплексы! Эта «метла» «выметет» меня первого!»
Тем не менее, основные площади газона удалось отстоять. Правда, ценою грядочки с клубничкой, для которой пожертвовали часть выпестованного нами зелёного ковра.
С появлением "принцессы", управленческая политика хозяев стала феминизироваться. Женские пристрастия всё чаще кромсали наши планы и задумки. До меня стало доходить, насколько маловажна в глазах наших дам эстетическая составляющая ландшафта сада. То, над чем я больше всего сушил себе мозги. Образ парка формировался в женских головках не путём разглядывания журналов по садово-парковому искусству, а под влиянием досужей болтовни соседок и подружек. Я случайно услышал, что Наталье Владимировне не нравится тот объект в саду, которым я больше всего гордился – моя беседка! Лёгкая, идеально вписанная в теснину обступивших её деревьев, она подходила именно для бесед, уединения, небольших сабантуйчиков; гармонично сочеталась с окружением. Но для моих судий композиционные соображения были даже не мелочью. Это – ничто...
Хозяйке понравилась «беседка» Симанопских, которую я прозвал «молельным домом». То был громадный застеклённый сарай, оснащённый кухонной печью, столами и лавками, шкафами и кастрюлями. Там легко могла «беседовать» полноценная свадьба.
На потребу заказчиков, пришлось и мне уходить от «изящного штиля» и склоняться к гигантомании. «Молодые» собирались перевозить в Москву ещё и любимого старого «колли» – с претенциозным именем Маркиз. Я взялся соорудить Маркизу будку. Не имея информации о высоте псиной холки, перестраховался и «родил» собачий дом, величиной со средневековый замок; внутри будки свободно устраивался ночевать полностью «заряженный» «мент». Умка боялся к этому собачьему дому даже приблизиться. Верно, переживал: какой огромный монстр будет у него в соседях?!.. «Собачья» война неумолимо приближалась. Мы знали, что лайка свою территорию, без боя, не сдаст – она с играючи раскидала свору деревенских собак. Но длинношёрстного аристократа решили не подвергать испытанию – оставили доживать в покое, на попечении самарского дедушки. Стоит, наверное, мой «дворец» по сию пору пуст.
Мы с Володей уже столько всего понастроили, что хозяева мучились в раздумьях: чем бы нас занять?..
Маша захотела иметь погреб. У неё, на берегу Волги, был подземный «схрон», где хранились компоты, соленья, маринады. Что-то подобное, она пожелала иметь и в Москве. В Самаре погреб был малюсенький; Маша говорила, что в узкий лаз она еле протискивалась. Я учёл сей дефект – нарисовал ей подземный дом, на низведение которого у нас ушел почти строительный сезон. Зато, получилось просторное бомбоубежище. И довольно симпатичное.



12.

Но всё это были побочные ветви нашего древа творения. Главная моя забота – новая квартира! Её проект был почти готов.
Познакомился я с архитекторами. Главного архитектора проекта звали Кирилл Фёдоров. Кирилл имел репутацию вполне успешного и признанного специалиста. Но Наталья Владимировна уже составила о зодчем собственное мнение – разругалась с Кириллом насмерть! (За компанию, сцепилась с его женой Татьяной). Накачала хозяйка и меня: чтобы с архитекторами не церемонился – вплоть до разрыва! Отправляясь на встречу предварительно «наёженым», я также добавил дров в костёр конфликта.
Квартира рассчитывалась на комфортное проживание семейной четы. Планировку комнат, в основном, согласовали. Большущий холл; огромная, совмещённая в единый зал кухня, столовая и гостиная; спальня жены; кабинет–спальня мужа; просторная ванная с туалетом; гостевой туалет; прачечная, гардеробная… Суммарная жилая площадь – сто восемьдесят квадратов. Красиво, стильно, удобно и современно. Всё задумано прекрасно. Ставь подпись – начинай работы!
Но одно обстоятельство сильно смущало: за образец мне приказали иметь «старую» хозяйскую квартиру! Опишу её вам. Представьте себе длиннющий, прямой, тёмный коридор, соединяющий тесную прихожую и крохотную однооконную кухоньку. На этот «коридор-хребет» нанизано четыре комнаты и ванная. Окна комнат смотрели в замкнутый двор-колодец, темень в котором постоянная. В квартире – масса немыслимых вещей, бездарных картин, лепнина, тяжёлые шторы; старая, разношёрстная мебель! Определение сему: жилище-нора, изолированное от всего обитаемого мира. И эта «обитель» именовалась «доброй квартирой», подавалась хозяевами как эталон, объект для подражания! Как было совместить такие вкусы с задумкой архитекторов?! Залитый светом, «минимализм» нового проекта, с мрачным и захаращеным «эталоном»?!.. И уж совсем я оказался в смятении, когда «хозяйка» стала нахваливать свою гордость – их самарскую квартиру! Там, мадам умудрилась совместить старинную антикварную мебель, с гарнитуром в стиле «техно»! И утверждала, что это хорошо!..
При таких увертюрах моя встреча с архитекторами не могла быть «тёплой». И действительно, взаимопонимания не получилось. К тому же ясно угадывалось, что уязвлённый отставкой от строительных дел, Игорёк успел интенсивно поработать своим «чёрным» язычком – предубеждение против меня было заранее сформировано. Особенно срывалась в раздражительный тон обиженная Татьяна. Она ранее пыталась навязать Наталье Владимировне интерьер квартиры, скомпонованный с учётом философии «Фэн-Шуй». На что получила прямолинейный совет сторонницы ортодоксального православия: «Фэн-Хуем» свою квартиру обставляй! За мои деньги сделаешь, как я хочу!»
Бабы возненавидели друг друга! В итоге хозяйка отторгала даже очевидно-разумное. Например: приказала Татьяне изъять из ванной комнаты корыто большой семейной ванны и оставить для помывки тел только душ; само помещение душевой урезать в размерах! На резонное возражение, что в случае необходимости продать квартиру без полноценной ванны не удастся – разразилась истерикой: «Не твоё дело!.. Я ничего не собираюсь продавать!»
Теперь мне всю эту «побитую посуду» нужно было склеивать. Причём, сделать это быстро; нанятая бригада строителей уже топталась в ожидании проекта. Я забрал у архитекторов макет квартиры и вечером попытался устроить её перепланировку, с учётом всех интересов. Ничего хорошего из этого не получилось. Смешав чёрное с белым – получил серое. Квартира из элитной превратилась в заурядную. Тут и я запаниковал! Ясно осознал, что в такой обстановке ничего качественного не придумаю. Представил себе непонимающее лицо хозяйки, для которой мои терзания, как буря в стакане. У неё, всё – проще простого!
Я не знал, как мне быть? Либо, пытаться реализовать проект, следуя своим взглядам и вкусам, либо – плюнуть на всё и плодить убожество, под лозунгом: «чего изволите»!? Притом, следует понимать, что «чистого» выбора у меня не будет. Хозяйка не даст мне свободы действия. Она обязательно вмешается и искалечит любое избранное направление, как те дорожки в лесу.
На следующей встрече я извинился перед архитекторами, признал свою неправоту. Лишь попросил изменить небольшие детали планировки: убрать вторую дверь в спальню хозяина, делавшую помещение проходным и т.пр. Но тут уж раздражаться пришлось мне – встретил у надутых «мэтров» бычье неприятие даже малых компромиссов. Эх, люди!.. Им уже неважна была суть вопроса. Лишь бы «наша» взяла… Всё же я настоял на своём.
Перед Натальей Владимировной разложился как на духу, со всеми своими сомнениями. Пояснил: менять архитектора, значит отсрочить строительство на полгода. Москвы я не знаю. Найти подходящего зодчего быстро не смогу. Проект Фёдорова считаю неплохим. Решайте сами… По глазам было видно, как мучают и грызут её изнутри черти, как не любит она иксов да игреков! В женском компьютере не щёлкают реле логики, а бесятся вихри эмоций. Но фактор времени был признан определяющим, и последовала команда: пусть архитекторы завершат проект, а строить будем без Фёдорова.
Не скажу, что такая развязка упрощала мне жизнь. Фёдоров имел множество связей и проверенных исполнителей, у которых можно надёжно разместить заказы и нанять рабочую силу. Мне же в дальнейшем пришлось кучу времени потратить на изыскания и часто действовать на свой страх и риск. Я вынужден был рыскать в поисках подрядчиков по всей Москве. Бедный шофёр! Мы накручивали по четыреста километров в день. Строительные выставки, фирмы, склады, базары. Рекламные буклеты, визитки – не хватало места, где разложить этот бумажный ворох.
Потом закрутилась карусель! Множество людей, встреч, знакомств. Цейтнот, ежедневные споры, иногда грызня; всё, что мы связываем с понятием строительство. Строители оказались приличными людьми. Работали качественно. В конце года во всех комнатах уже сиял паркет, чистые стены и немецкие светильники. Квартиру обогревали тёплые полы и центральное отопление; бесшумно готовила воздух канальная система кондиционирования и вентиляции; душевая кабина – навороченная, как ракета… Да и в Липках мы сдали целый «подземный дом». Год получился плодотворный, удачный, потому неинтересный. Зато следующий – запомнился!




13.

Уже привычно, начался год с сюрприза. Нас с Володей подселили к хозяевам!.. Цель такого «уплотнения» простая: нашему дуэту доверили сделать ремонт старой Кабаковской обители. Не капитальный, а так – подмазать, перекрасить, поклеить обои; подготовить всё к приезду наследников.
Такое внедрение в чужую семью было явным перебором! Сожительству с Виктором Алексеевичем мы бы обрадовались. «Соображать на троих» – идеальный расклад. Но видели его мы теперь редко. Он ушёл в большую политику. В должности вице-губернатора, (при известном политике губернаторе Титове) Алексеич «бобылил» в Самаре. Так что «крепостными» хозяйка завладела безраздельно. А мы достаточно с ней пообщались, чтобы понять – впереди проблемы! Очень своенравна и непредсказуема наша «барыня»!
Поведаю ею же рассказанную историю. Месяцем ранее Наталья Владимировна захотела сделать своим друзьям (генералу КГБ с супругой) приятное – устроила им круиз на Кипр. Вернулась озлоблённой – пропал отдых и многолетняя дружба! Милые приятели оказались смертными врагами. Жаловалась нам: «Сволочи! Я предлагала им самое лучшее! Заказывала дорогие блюда из рыбы! А они – всё обхаяли и желали жрать только пельмени!»
Неблагодарные!!!..
Мы с Володей, переглянувшись, дружно осудили всех "кагебистов" и воздали хвалу средиземноморской рыбе! Ловить самим – нам негде. Будем давиться тем, что подадут. Попробуй откажись! Закормят пельменями до смерти! Весь наш выбор: многообразная Наталья Владимировна, с приправами климактерического возраста.
Пришлось внимать… Дама требовала общения, чтобы излить напережёванное и накопившееся. Откровенничала до «недержания». Иногда не стеснялась таких подробностей, без которых нам бы спокойнее спалось. Но обязаны были слушать, поддакивать, изображать участие и сочувствие. Последнее получалось плохо. Я слушал и не находил ни одной темы, которую хотелось бы поддержать. Сюжеты – больно скандальные. Чаще всего – роптания на неблагодарных сачков, хитрецов, лжецов и дураков с негодяями! Случались в повестях и светлые герои, носители исключительных достоинств. То были родственники и друзья, с какими не успела ещё поцапаться. Как всякая еврейка, боготворила родителей. Про мужа распространялась сдержанно, без вдохновения. Говорила, что он надёжный, и отводила глаза в сторону...
Часто днём Наталья Владимировна нас оставляла. Ходила к подругам и, как говорила, на работу – выполняла какие-то финансовые поручения по «ЮКОСу». Возвращалась взрывоопасная, как порох! Однажды мы заработались, не услышали звонок в квартиру, не сразу открыли ей дверь… Ворвалась фурия! Сколько гадостей пришлось выслушать!
Такая ситуация быстро съедала моё терпение, и я стал подумывать, как из неё выйти. Но, к счастью, Наталья Владимировна на две недели укатила в Германию, оставив нас самих. Мы слегка отдохнули, то есть хорошо потрудились. Вернувшись, хозяйка оглядела нашу работу; рассыпалась комплиментами и восторгами: «Какая я дура, что не привлекла вас к ремонту раньше!» Привезла нам подарки: целых два швейцарских перочинных ножичка. (Судя по качеству стали, купленные у ближайшего метро). За ножики мы были благодарны, но делу полезнее, если бы она съездила отдохнуть ещё куда подальше… В ту же Швейцарию. Ей это – что нам моргнуть.
Но она «обожала» общество «хохлов». Мы держали её в тонусе.
День был расписан плотно. После десяти вставала, злющая! До полудня, молча наводила «марафет». На несколько часов уходила в город, откуда возвращалась уже веселее. Теперь, вплоть до полуночи, следовало, не прекращая работу, как-то заполнять её досуг. Слушать, шутить, болтать. Был период, когда нам оставалось только это. Мы переделали всю работу в доме и мучились, не зная к чему приложить руки? Получили немыслимый для нас приказ: отдыхайте! Даже в Липках мы бы легко его выполнили. А здесь, в «тюрьме», будучи бельмом на глазу?.. Досуг стал испытанием! Не уйти, не уединиться!
Меня спасала «новая квартира». Она всё больше требовала к себе внимания и моих отлучек. Строители завершили отделку комнат и ушли. Мне следовало разместить заказы: на установку дверей, на кухню и кухонную мебель, гардероб, жалюзи, шторы и бесконечную череду больших и малых штучек, необходимых для комфортной жизни хозяев. Это оказалось не просто. «Лохануться» элементарно! Приведу один лишь пример.
Проектом предусматривалось установить пятиметровую радиальную раздвижную дверь-перегородку. Архитектор свёл меня с фирмой, которая бралась изготовить её в Италии за сорок одну тысячу долларов! У меня волос на голове стал дыбом! С великим трудом отыскал других «итальянцев», скостивших цену до шестнадцати тысяч. Наконец, дверь соорудили «питерцы», отставные атомные подводники, за шесть тысяч пятьсот… Сэкономил на пристойный джип, однако не себе…
Я долго не мог свыкнуться с тем масштабом цен, которым оперировали богатенькие москвичи. Оцените сами.
Кухню я заказывал в одном из самых «крутых» московских мебельных салонов, немецком «Neuhaus». С дрожью в голосе сообщал шефу о сумме, которую запросили немцы за кухонный комплекс: семьдесят четыре тысячи долларов!!!
Виктор Алексеевич рассмеялся: «Так это даром! Моя самарская кухня забрала девяносто тысяч»…
Таких денег мне хватило бы, чтобы шикарно обеспечить всю свою оставшуюся жизнь.

14.

В августе, предполагалось переселение Кабаковских внучат. Мы подготовили для них две комнаты: жёлтую спальню и салатовую. Первой прилетела мама Маша, чтобы выбрать для детских комнат мебель.
Смотреть мебель поехали Наталья Владимировна, Маша и я. Поход растянулся на четыре дня. Обследовали ЦУМ, «ГРАНД», «ГРОМАДУ», «Три Кита», все самые большие и дорогие магазины. Дамы потерянно бродили вдоль рядов выставленной мебели и ругали отсутствие разнообразия. И вправду, изобилие было мнимым. Если хочешь приобрести спальню, не вообще, а конкретного вида стиля цвета – можешь искать годами. А то, что выходит за пределы перечня массово реализуемых товаров, вообще не купить.
Но у нас проблема была иного рода. Неспособность дам выбрать детскую мебель меня начинала тихо радовать. Маша, которая верховодила, непременно желала купить что-то тяжёлое, тёмное и классическое. Отыскала гарнитур цвета гнилой вишни… Это, под салатовые стены?!.. Когда у меня потребовали оценить сей выбор, я уже иссяк аргументами и молчал. Впрочем, всё было написано на моей физиономии. Вечером Наталья Владимировна проболталась Володе, что Маша возмущалась: «Да он смотрит на нас, как на идиоток!» Дипломат я, конечно, никакой. «Принцесса» Мария невзлюбила меня бесповоротно. Тем более что позже, сама убедилась, как сильно испортили детскую комнату её мрачные стариковские «дрова».
Проблема выбора элементов интерьера стала источником конфликтов и неприятностей. Отправляя меня в конце прошлого сезона домой, Наталья Владимировна заявила, что сама определится с обстановкой новой квартиры. Но, как оказалось, она и не думала напрягаться, считая это дело плёвым. А когда припёрло, спихнула выбор на меня! «Долго не думай!» - поучала хозяйка: «Люблю всё броское и яркое! Такое и заказывай! Всё просто!» Но в моей башке воздушные стены, светильники рассеянного света, кухня «техно» – с «цыганской» пестротой никак не «лепились»!.. Теоретически, таланты и не такое совмещают; при полной свободе выбора, достаточном запасе времени и избытке «гениальности». А мой «гений», как неготовый школьник у доски, краснел, потел и не находил быстрого решения.
Катастрофа! Заполнять квартиру к сроку было нечем. Салоны обещали реализацию заказов только через три – пять месяцев. И затраты астрономические – за две сотни тысяч долларов! Вложить их в явную безвкусицу я не решался. Вначале силился убедить хозяйку, что квартира уже создана; для смены стиля нужно, как минимум, всё перекрасить. Потом, добивался её личного участия в выборе заказов. Подсовывал журналы с лучшими интерьерами, которые она даже не раскрывала. Пытался изложить азы и принципы дизайна. В глазах видел лишь вопрос: «О чём он болтает?! Я же рассказала, чего желаю!».
Наедине с Володей я возмущался и распинался: «Дура! Прежде чем лепить ослу собачьи уши, нужно научить его хотя бы гавкать! Должна же быть какая-то гармония элементов!»
Знакомый менеджер из мебельного салона сетовал: есть клиентка, которая два года приходит, скрупулезно изучает новые поступления, мучительно обсуждает каждую мелочь, и ничего не покупает… Этот пример навёл меня на мысль! Не в силах переубедить хозяйку, а тем более пользоваться её авантюрно-неопределёнными указаниями, я придумал: «Пусть тоже походит ножками! В каждом салоне есть дизайнеры. Помочь клиенту – их функция. Может, они её удовлетворят. По крайней мере, решать придется ей самой, и ответственность с меня будет снята».
Как я был наивен! Захотела «свекровь» сделать так, решила «свекровь» эдак?.. Всё равно – «невестка» во всём виновата!
Шеф тоже не давал мне скучать. Однажды ошарашил! Потребовал перенести всю свою старую кабинетную мебель в новую квартиру. И хотя, чтобы втиснуть шкафы, пришлось даже ломать некоторые стены, мною это волеизъявление воспринималось не столь болезненно. Отсутствовал выбор.


15.

В связи с приездом в Москву молодых, нас с Володей переселили в новую квартиру. Мы должны были её охранять и принимать, размещать, монтировать поступающее оборудование. Работы хватало. Добавил забот и сосед сверху. Решив перепланировать свои кирпичные перегородки, так громил их кувалдой, что наши новенькие стены дали трещины.
Лично я руками работал всё меньше. Некогда было. Ездили с шофёром по Москве, тратили хозяйские деньги. Приобретали всякую всячину: от электрических выключателей до водонагревательных котлов. Понемногу перевозили домашнюю утварь из старой квартиры.
В новое жилище первой впускают кошку. Но запустили «хохлов». Хозяйка не любила «кошаков» в доме. Предпочитала их скульптуры – в камне или в фарфоре. С неживыми забот меньше – не гадят; вытер пыль и отдыхай. Слабость питала к земноводным – к стеклянным, мельхиоровым, фаянсовым лягушкам. Богатую коллекцию, собранную из полусотни «лупоглазых», мы под руководством Натальи Владимировны расставили на специальных полках в ванной – поближе к мокроте. Венцом собрания квакушек была нефритовая жаба, доставленная из тибетского монастыря. Наталья Владимировна уверяла, что муж заплатил за неё шесть тысяч шестьсот долларов. Жаба имела личный паспорт (с чернильными драконами), на котором иероглифами утверждалось, что ей две тысячи лет от роду. Правда, документа, свидетельствовавшего о правильности перевода с китайского, не было. Приходилось слепо верить написанному. Хотя свежесть оттенков жабьей шкуры возбуждала лёгкое подозрение в её «малоарнаутском» месторождении. Но сомнения тут не столь важны. Главное, уверяла хозяйка, все эти жабы несли деньги и богатство в дом. Судя по обстановке в квартире, то была святая правда. Вернусь домой, куплю сачок, пойду в болото!
Кроме жабьего и кошачьего вернисажа, перевезли мы другие предметы искусства. Много картин. Жаль, ни одной интересной. Живопись была абсолютно не в тему и противоречила стилю интерьера. Однако, с распаковкой перевезенных «старых» вещей, о стиле квартиры можно было уже не вспоминать. На стенах повисли непонятные аляповатые расписные тарелки; по углам комнат пнями укоренились древние кресла-«шестидесятники»; над барной стойкой завис облезлый тусклый натюрморт, явно намалёванный для вокзального буфета.
Совсем уничтожил обстановку иконостас! Хозяйка непременно желала видеть его в столовой – на тыльной стороне кирпичной ниши для холодильника! Моё безнадёжное нытьё: у нас не дом молитвы, не крестьянская изба; религия – материя интимная, прячущая свои атрибуты в укромные уголки, – действия не возымело. Наталья Владимировна настаивала, чтобы святые лики во время трапезы взирали на вкушающих.
Проявления истовой набожности Кабаковой удивляло. Она запаслась целым «арсеналом» сакральной атрибутики! Множество икон: больших и маленьких; старинных и дешёвеньких; масса распятий, крестиков, ладанок…
Был у семьи и прямой духовный наставник – «владыко Владимир», у которого она просила Совета; ему же приносила неслабые пожертвования.
В общем, имелось всё для земной и загробной жизни. Полный комплект. Не было лишь Мира в сердце, покоя и смирения. Крайняя полярность настроений; недоверие и ожесточённость в глазах. Казалось, её грызёт постоянный страх смерти. Заколебала предрассудками. Запрещала сажать ёлки на даче; утверждала: хвоя влечёт «покойников». Разбомбила интерьер собственной спальни, чтобы не лежать (как себе придумала) ногами к выходу. (На самом деле, ось кровати смотрела параллельно полотну двери.)
Избыток эмоций и неудовлетворённых желаний порождал непродуманные спонтанные идеи. Однажды предложила оформить зал в охотничьем стиле – с чучелами песцов, сов, кабанов, медведей – с рогами, ружьями, копытами! Эти рога практически должны были соседствовать иконостасу!..
Я мог ещё сдерживать этот напор; мои доводы ещё слушали. Но, видя, во что превращаются комнаты, я часто поддавался унынию. К тому же недоброжелатели интенсивно «подгрызали» остатки моих добрых отношений с хозяйкой.
Зазвали Кабаковы приятелей и свою дочю осмотреть новую квартиру. Маша, молча, крыской пробежалась по всем углам, вынырнула за моей спиной... В это время я демонстрировал на стене гостевого туалета «последний писк» – плитку «морская галька»; нахваливал изумрудные полупрозрачные овальные камешки, из которых она состояла. Присутствовавшие гладили мозаику руками, восхищались и спрашивали: где можно купить такое чудо?
Маша хмыкнула: «А меня от неё тошнит!» и прошмыгнула в сторону. Гости мгновенно сменили настроение и посмотрели на меня с осуждением. Машиному мужу стало неудобно за столь явный навет, и он, извиняясь, соврал: это у жены от мозаичности зарябило в глазах. Мне тоже стало тошно. Глядя, как наморщился хозяйкин лоб, я понял, что гадливая девица способна посеять в голове у своей мамочки любое сомнение. Несмотря на резкий и властный характер, Наталья Владимировна ленилась вникать в существо вопросов и потому не имела собственного мнения почти никогда. Вернее, оно было, но формировалось из совокупности чужих оценок и высказываний – зависело от того, кто ей освещает проблему и насколько ловко излагает. Дочь-интриганка легко могла внушить мамуле, что белое – совсем не белое, а чёрнющее, но в белый горошек.
Менее всего желал я противостоять наследнице. Смешно даже подумать затевать какой-то спор, что-либо доказывать! Семья есть семья. Но уйти от конфликта было некуда…
Имелся ещё один момент, существенно влияющий на расклад симпатий и антипатий. «Помощник» Игорь давно точил на меня «зуб». Считал, что я подпортил его статус в семье, оттеснил от доходного занятия «квартирным вопросом». С приездом Маши, в разговорах со мною он стал раздражительным и позволял себе слегка хамить. Я терпел не очень долго. Однажды дела свели нас в салоне «Neuhaus». Абсолютно без повода, Игорь вновь избрал вызывающе-нагловатую манеру разговора. Мне стало неловко – люди стали на нас, громкоговорящих, оглядываться. Пришлось дать понять, что больше в таком тоне бесед у нас не получится.
Игорь давно служил у Кабаковых – вёл их финансовые и имущественные дела. Это был достаточно умный тонкий прощелыга. Не обременённый способностями к производительной деятельности, он дорожил своим «тёплым» местом, как единственно для него подходящим. И, хотя периодически попадал в «опалу», имел влияние – особенно на женский пол (только не на хозяина). Маша с ним общалась по-приятельски.
Не по своей воле я столкнулся с ненавистной атмосферой закулисной возни. В такой ситуации моя реакция на интриги заведомо ведёт к проигрышу. Мне всё становится противным; замыкаюсь в себе; выражение отвращения и неприязни не сходит с лица. Из глубин сознания выползает тупое «хохляцкое» упрямство. Я внутренне напрягаюсь и, набычась, гну свою линию до конца.
Ко всем нашим негараздам в новую квартиру переселилась ещё и хозяйка. «Яхад»! - говорят евреи; то есть – «снова вместе»! Нервозности прибавилось. Как раз шёл этап размещения заказов на мебель. Процесс проходил достаточно туго. Я заранее посещал мебельный салон, где мы с местным дизайнером Настей, после длительных споров, составляли предварительный проект заказа. Вечером по картинкам и планам я знакомил с ним хозяйку. Затем мы вместе ехали в салон, где дизайнер, демонстрируя на выставленных образцах, в подробностях разъясняла все детали проектируемого интерьера… Потом следовало самое интересное!.. Хозяйка начинала излагать свои замечания и пожелания: «Вот здесь есть место – пристроим комодик; тут мне нужно ящичков побольше; здесь ещё один шкафчик поставим; тумбочку под телевизор не забудьте…»
Мы с Настей оторопело моргали глазами! За две минуты вымученный в дискуссиях проект просторной гармоничной спальни превращался в заваленную «ящиками» убогость. Девушка, которой и не такие особи попадались, протестовала не активно. Её главная задача – продать заказ и получить свой процент. Мой «гундёж» также звучал вяло – защищать было нечего. Пожелания хозяйки убили всю идею и гармонию задуманного… В мыслях я лишь чертыхался: «Да делай что хочешь! Тебе потом в этой спальне уют искать!» Я не «дул губы». Просто понимал невозможность переубедить этого человека. Думать и включать своё воображение она давно устала. Заумные аргументы ею не воспринимались. Впрочем, упрощённые тоже. А пожелания в её мозгу рождались совершенно непредсказуемым образом – как в генераторе случайных событий. Тем и руководствовалась. Заявляла: «На хрена мне твоя композиция!?»
Припомнился эпизод, иллюстрирующий, как она реагировала на непонятное. Единственным развлечением в нашей тюрьме был телевизор. После полуночи я позволял себе смотреть научно-популярные программы Гордона. Сбавлял звук до шёпота, ложился пузом на паркет и, подперев бороду ладонями, погружался в необъятные миры физики, космологии, биологии, истории…
Утром, госпожа «вызверилась»: «Как ты смотришь эту галиматью!? Я вчера, как дура, таращилась до часу ночи, пыталась понять – о чём там речь?!.. Ну, дурррррааак!... Ну и дурак твой Гордон!» Её голос выражал самое крайнее негодование. И неизвестно, кому дольше икалось – мне, или Гордону?..

16.

С переездом Натальи Владимировны мы и вправду стали жить, как одна семья. Сами того не желая, посвящались в семейные тайны, невольно делались свидетелями споров и скандалов. А без разборок с женой не обходился ни один приезд хозяина. Виктор Алексеевич относился к наскокам на удивление терпимо. Когда звонкие монологи «суженной» срывались на режущий ультразвук, вице-губернатор отходил от супруги подальше, растопыривал пальцы, прикрывал глаза и, покачивая головой, ожидал – пока супруга утомится. Знал, что спорить с «единственной» бессмысленно, да и небезопасно. Однажды, она залепила ему в ухо, в момент ковыряния в нём зубочисткой! «Фурия» пробила мужу барабанную перепонку и сделала мучительным для него каждый полёт на самолёте. По-моему, он ещё любил свою жену.
А я всё больше тяготился её обществом. Улетучились последние остатки «хохлиной незалежности». Она желала контролировать не только каждый шаг, но и мысли, мнения, вкусы близких ей людей. Это относилось не только к «крепостным». В своих ежедневных телефонных разговорах с дочерью, мать требовала отчёта по каждому ничтожному событию, которое непременно рецензировала, оценивала, и излагала свои приказы-наставления.
Вознамерилась меня вылечить… Науськала этой блажью Виктора Алексеевича. Посыпались предложения, и даже требование: показаться «эскулапам»! Про своего «паркинсона» я никому не рассказывал – терпеть не люблю охающего сочувствия! Сам капитально изучил болезнь по книгам. В поставленном диагнозе не сомневался – симптомы совпадали до мелочей. Знал о неизлечимости. Лекарства помогают мало. Таблетки лишь растягивают финал и приводят к массе осложнений. Это меня не устраивало. Кроме этого, я не видел возможности совместить длительное лечение с массой мероприятий по сдаче квартиры. Поэтому, ничего не объясняя, поблагодарив, я отказался от обследования у докторов.
Казалось бы: нет – значит, нет! Вопрос закрыт. Но хозяйка лучше знала, что для меня «правильно». Она привезла ко мне их семейного врача Серёжу, жившего в Лондоне. Это было уж слишком! Я почувствовал себя, перезрелого дядьку, глупой дворнягой, которую силком тащат к ветеринару!
Меня заклинило! Встретил «благодетельницу» с лекарем жёстким взглядом и решительным отказом от любого осмотра. Отвечал резко, односложно! Со стороны моё поведение выглядело неучтивым. Умный лекарь быстро ощутил неловкость положения, но продолжал неуверенно подыгрывать «маме». Он опасался ей перечить. Наверное, было что терять.
Меня потери уже не страшили. Хотелось лишь «приличного развода». Но «повелительница», наоборот, укоротила вожжи. Стала возить меня при себе, неотлучно. Да ещё и Машу подключала в компанию, хотя девица смотреть в мою сторону не желала. Втроём ездили покупать массу всякой ерунды. Тратили деньги без счёта. Однажды на кассе в магазине «IKEA» нам выбили счёт длиною два метра! Я сохранил его для «Гинесса». Обедали вместе – о чём-то вяло односложно болтали; я давился ненавистными перетёртыми супами. Маша, явно по настоянию родителей, пыталась подбить меня на проектирование интерьера офиса – затевала свою фирму. Можно было обмануться и поверить в потепление отношений. Но при рабочих посещениях Машиной квартиры ни мне, ни Володе "молодица" не предлагала даже чаю.
Уничтожали остатки былой «любви» и внешние неурядицы. Придержала фирма-изготовитель заказ на мебель для гардеробной – виноват «хохол»; итальянцы просрочили изготовление дверей, я – сволочь, не тех итальянцев нашёл!
Окончательно мою карьеру добили шторы. Я сразу признался Наталье Владимировне, что в «тряпках» не разбираюсь и при составлении заказа консультировать смогу лишь по цвету. Она согласилась, что тюль и шторы – «бабье» дело. В салоне, как лучшего специалиста, рекомендовали Лену – маленькую суперэмоциональную девушку. До салона Лена работала диктором на FM-станции и, по привычке, многовато разговаривала. Но за дело переживала и знала его в тонкостях.
Две женщины-антипода уселись за столом и пытались договориться. Лена быстро утопила глаза хозяйки в море ассортимента. Такого разнообразия тканей я не встречал нигде. От изобилия и Наталья Владимировна притихла. А «балаболка» «сыпала бисер» без остановки: «Посмотрите то… Посмотрите это…» Через двадцать минут словесного «гипнария» хозяйка сделалась вялой, как пластилин – готовой на всё… Я был восхищён! Лена, заболтав клиента, с нотками победителя в голосе милостиво предложила Наталье Владимировне высказать свои суждения… Но когда она внимала пожеланиям хозяйки, взгляд её становился непонимающе-тревожным, – предложения были за гранью!.. Вдвоём мы еле отговорили «пациентку» от неуместных буйных цветосочетаний.
Но одной беседой процесс не ограничился. Лена приезжала посмотреть интерьер «живьём». Представление, какой должна стать квартира, у меня с ней совпадало. Мы легко общались и находили согласие.
А Наталья Владимировна на вторую встречу с «тряпичницей» ехала уже неохотно. Предложенная дизайнером мягкая «симфония» полутонов и света воспринималась ею с трудом, не хватало простых и понятных «бубенцов с балалайками». Видя такое настроение, я настоял на втором и третьем обсуждении – комплект «тряпочек» обходился в четырнадцать тысяч долларов!
После уточнения всех деталей заказ согласовали, оплатили, разместили и, для себя, я эту страницу закрыл.
Но не тут-то было! Не зря у художников популярна пословица: «Дуракам и жёнам неоконченную работу не показывают!»
Почти месяц спустя хозяйка стала выказывать сомнения в правильности последнего выбора. Этим претензиям предшествовали длительные телефонные обсуждения квартирной темы с доченькой и с неведомыми мне «кумушками». Разговоры велись громко, в открытую, с разворотами в мою сторону – явно в расчёте меня зацепить. В них я фигурировал как: «он», «этот», «гад»… Нетрудно догадаться, что таким образом приобреталась заочная моральная поддержка «наскокам» на «гада». И, конечно же, находилась. На другом конце провода в унисон «охали» да «поддакивали». Хозяйке мало кто рисковал высказывать в глаза свои истинные оценки.
После такого демарша я сразу заявил, что если моя персона перестала устраивать, прошу лишь полчаса на сборы!
Ничего подобного! Я по-прежнему вёл дела, и мне доверяли значительные суммы денег. С деньгами случались и приключения. На перекрёстке Цветного бульвара с Садовым кольцом я однажды вышел из магазина. При себе имел около двух тысяч долларов хозяйских денег. Стал спускаться по безлюдной каменной лестнице. На площадке ждали двое – по виду наркоманы. Высокий и агрессивный предводитель потребовал «бабки»! Моё и так паршивое настроение переросло в ожесточение: «И ты, «говнюк», от меня чего-то хочешь!» Я прижался к стене и раскрыл свой смешной перочинный ножик. «Длинный» долго шипел, прыгал, пугал, но так ни на что и не осмелился. Я стоял и молчал. Поцарапать эту сволочь был вполне готов. Видя, что «чистой» победы не получится, парочка удалилась, обещая мне встречу в будущем… Все уверены, что имеют будущее?!

17.

После непродолжительного затишья, «пани» предъявила мне новые претензии. Возмутилась, что за два года я намотал на её «пассате» сорок тысяч километров. Боже правый! Да допроси ты своего шофёра?! Когда я вскипел от такой постановки вопроса, получил встречный «иск»: «Что ты так реагируешь на критику? Мне не всё нравится, что ты делаешь! Я же молчу!.. Например – твои картины! Соседка Соня вчера мне сказала: «Что за ужас ты повесила в бильярдной!?»»…
Вот так «открытие»! И, одновременно, зная о моих сложностях с правыми конечностями, хозяева поочерёдно спрашивали меня: «Почему ты не продолжишь триптих, который мы тебе заказывали?!»
Я отказался от машины и стал ездить в метро. Учитывая те деньги, которые всегда были при мне, передвижение в общественном транспорте могло стоить очень дорого. Однажды, добрался до Ленинского проспекта, имея в кармане восемь тысяч долларов – предстояло заплатить за мебель. В магазине попросили внести плату в рублях. Я пошёл менять доллары в банк. Там, глянув на мой украинский паспорт, отказались иметь дело с иностранцем. Я сунулся в пару обменных пунктов. Тоже облом. Большие суммы без российского паспорта не брали. Шаркал, вымокший, под проливным холодным дождём, с кучей денег в целлофановом пакете. Возможно, тот осенний дождь спас меня, разогнал всех лиходеев – некому было увязаться за «засвеченной» пачкой зелёных и дать мне по голове.
Проклинал всё на свете! Зачем терплю эту дуру!? Почему я ещё не дома!?
Терпел я из-за шефа. Он, приезжая в Москву на выходные, чувствовал тягостную атмосферу в доме. Да и «благоверная» его «информировала». Спросил меня: «Что будем делать? Может, поедешь со мною в Самару?» Я только хмыкнул: мадам и в Йошкар-Але достанет…
А «госпожа» распалялась всё сильнее. Видно, её бесило молчаливое, но упорное сопротивление. Эта «баба» желала управлять даже чужим взглядом.
Как-то, возвратилась с Виктором Алексеевичем с вечеринки. Весёленькая, пела песенки... Подскочила ко мне, и давай трусить в цыганском танце вместительным декольте – под самым моим носом: «Вот как надо жить! А ты ходишь мрачный, как монах!» Алексеевич стоял рядом... Я смотрел на гарцующую от безделья госпожу и думал про себя: «А ведь – уже старуха! Что за бестией была ты в молодости!?»
Чуя близкий мой конец, в квартире чаще показывался весёленький Игорёк. Он привёл ещё одну «жизнерадостность» – молоденького мастера по монтажу сигнализации. Наталья Владимировна в нём души не чаяла. Тот болтал языком без остановки и не отходил от неё ни на шаг. Рассказывал о своей трудной жизни, неустанной борьбе с начальством и маленькой зарплате... Самэ-то!.. Именно темы, которые по душе Наталье Владимировне. С этим мальчиком она отдыхала душою.
А «хохлов» поубавилось. Володю отпустили раньше. Мне нужно было проторчать ещё недели две – проконтролировать исполнение последних заказов. Чтобы не мозолить глаза, я пораньше уходил из дома «дожимать» фирмы-исполнители, либо находил другую работу, по возможности в уединении. Например, в подземном гараже. С неприязнью смотрел на «жирные» лоснящиеся джипы, гудящие избытком энергии (как электровозы), и понимал – не для меня всё это...
Хуже всего было вечерами, когда оставался наедине с «любимой». Нападки так меня «завели», что я не мог спокойно дышать в её присутствии. Слышал, как она возмущалась по телефону: «…Ты бы видела… как глядит на меня! После него попа звать нужно! Квартиру освятить придется!»
Я грыз себя в самоанализе, пытался оценить, сделанное мною со стороны. Больших грехов не накопал. Конечно, опыта не хватало; многое теперь придумал бы иначе. Но все умны задним числом. По крайней мере, недобросовестности и халатности не допускал точно. Да и весь сотворённый мною продукт выглядел вполне прилично. Не находил я причин для столь скверного финала.
Но «пани» находила к чему придраться. Под «раздачу» попала «тряпичница». Вешала шторы Лена с бригадой, целый день. Подшивала, гладила – аккуратно и тщательно. Мне понравилось.
Вечером девушка мне звонит, спрашивает шёпотом: «Ну, как?..»
Отвечаю: «Чёрт её поймёт! Пришла злая. Прошлась по периметру и пошла в свою спальню. Оценок не ставила...»
На следующий день Лена опять меня тормошит.
Я говорю: «Не знаю… Молчит»
Бедная девица испереживалась и решилась добиться ответа через «мобильник». Хозяйка была дома, и я услышал из её комнаты: «Леночка! Всё хорошо! Не волнуйтесь!..» Потом вышла ко мне и говорит: «Для этой «сучки» меня нет дома! Такого «говна», что она мне настрочила, я могла заказать в любом ателье! Голос её слышать не могу!» И она, ёрзая задницей, передразнила Лену: «…Наталья Владимировна… Сю-сю-сю… Сю-сю-сю!..»
При очередном моём посещении салона я намекнул Лене о не вполне восторженной оценке её творения. Та – зарделась; мне не поверила; стала показывать дорогой сервиз, которым её одарил последний восхищённый клиент; говорила: не было случая, чтобы ею остались недовольны… Сгоряча решила добиться ясности у первоисточника… Набрала номер «ставки»…
Я её предупреждал – не звонить больше хозяйке! Недоверие «хохлам» дорого обходится!.. Девушка получила такой заряд «лошадиной ясности», что долго сидела немая, с мокрыми очками… Потом спросила меня: «Как это назвать?!»
Я захохотал: «Как?.. Назовём это ВЛАСТЬ КАПИТАЛА!»
Вечером и я получил свою порцию истерики: «Я же тебе говорила, чтобы эта п…а!..» Такая была у нас обстановочка…
В чём крылась причина столь бурной реакции на новые шторы, я так себе и не уяснил. Ткани шикарные. Шитьё качественное. Дизайн мягкий, воздушный. Смысл претензий был, по меньшей мере, странным. Например: «римскую штору» на кухне обозвала «жалюзями», и возмущённо вопрошала: «Скажи... на хрена мне на окне вторые жалюзи!?» В руганине всплыло, что и кухня хозяйке разонравилась, и холодильник недостаточно вместителен… Орала, что её обманули! Что пойдёт к мэру! Что разгонит этот салон!… В общем, всему Миру «капец»!
Когда же привезли заказанную в спальню мебель, к ней вернулась паранойя предрассудков. Велела развернуть вектор монтажа на сто восемьдесят градусов. Где была голова – стали ноги; бра убежали от изголовья; розетки – от потребителя. Вид – вне всякой критики!
Мне пришлось это нагромождение как-то ужимать. Пилил, строгал, долбал. И думал: «А не свалить ли мне на Киевский вокзал? Почти все дела я завершил? Терпение кончилось!»
Но стар уже бегать. Да и ключи от квартиры оставить некому. Ну – как разграбят?
И я придумал тактику. Стал ходить по ночам. Как зверь в клетке; кругами – по паркету. До трёх часов ночи. У нас с хозяйкой стенка общая; стук босых пят прослушивался…
…Сработало! Поутру «императрица» вышла вялая и разбитая; круги под глазами. Видимо, «курок палец свёл».
Говорит: «Собирайся домой. Не буду мучить больного?»
Мой финансовый отчёт не приняла: «Зачем он мне? Я знаю, что ты копейки не украдёшь!» Cтиснув губы и опустив глаза, всунула мне на дорогу двести долларов. Я не сопротивлялся – бесполезно. Когда она отлучилась, вернул деньги в её комод.
Прощание выглядело, будто ничего не произошло. Меня официально приглашали приехать на следующий год; отвезли на вокзал…
Сел я в купе, будто тонну с горба скинул!.. Молча, сидел в полутьме, наслаждался одиночеством. Тихо, тепло и сухо. Ждал отправления поезда в состоянии блаженного покоя, почти нирваны.
«Я больше никому ничего не должен делать! Я, наконец, главный управляющий самим собою! Я буду сам выбирать себе знакомых и улыбаться, кому я захочу! Я властелин своего времени!»…
Надолго ли?..
Прощай, столица! Что-то устал я от твоего «гостеприимства»…

ВОПЛЬ:

Сижу я в своём долбаном Львове, перечитываю написанное и сам себе удивляюсь: почему все мои истории так плохо заканчиваются? Почему сплошь «разводы по-итальянски», скандалы, мошенничество, неудовольствие. Мой приятель по этому поводу родил бессмертную фразу: «В России – нет хорошего конца!» Может, это и так? Но почему так? И вовсе не только в России. Будто в межлюдские отношения вступают исключительно антагонисты, враги, имеющие главную цель: унизить, обобрать, обдурить партнёра... Звери какие-то!.. Или так оно и есть?!!
«Это – жизнь… Александр!» - растолковывал на ломаном русском, мой многоопытный австрийский начальник Гаузер: «Так быль всегда!»
Да, было так всегда, «хер» Гаузер. Но, в гораздо меньшей степени. Такого разнузданного массового хамства, представить в советской жизни просто невозможно. Мы стали забывать, что именуемся людьми. Собачимся даже с родственниками. Доверчивого именуем «лохом». Великодушного и честного – дураком. Принципиальность, щедрость, доброта, бесхитростность стали качествами, подверженными осмеянию и начисто блокирующими их обладателю дорогу к успеху. Общественные отношения стали напоминать волчью грызню за лидерство.
От всего, что происходит вокруг, просто воротит. Ни за что не хочется браться, ни к кому присоединяться, ни в чём принимать участия. Ни в воровстве, ни в брехливой болтовне, ни в гонке за деньгами.
И я в этой апатии не одинок. Множество моих знакомых, далеко не безвольных нытиков, в безучастной молчаливой тоске наблюдают за происходящей алчной вознёй. Это не наш праздник! По нашим критериям, то вообще не праздник! Скорее, дикий шабаш на похоронах. Пиршество шакалов-индивидуалистов, рвущих на куски труп поверженного коллективистского мира.
Такие настроения лишь вызовут оскал злорадства у тех, кто «распух» в новейшее время. Но с ними дискутировать бесполезно. Мы для них инопланетяне, не знающие элементарных законов природы. То есть животных законов дикого рынка, где борьба, соперничество, господство силы провозглашаются непреложными, естественными категориями существования. Любая попытка волевой модификации этого «лесного кодекса» объявляется неприродным и богопротивным покушением на священные устои «большой дороги». Эти освободители «сущности» от пут общественной опеки, в своё время органически не приняли идеи коммуны и "куклились" в её недрах чуждым эгоистическим элементом… Дождались!.. Высвободили личного дикого зверя.
«Назад – к природе!?» - призывал Ж.Руссо. Многим сегодня этот лозунг так понравился, что они немедленно стали модернизировать действительность по дарвиновским принципам естественного отбора. Не пора ли посмотреть результаты?
Все мои ровесники родились «совками». Зрелыми людьми вкусили прелестей эпохи перемен и, ещё не старыми, приплелись со всеми в «капиталистический рай». Они могут сравнивать. И когда наблюдают, как промывальщики мозгов с энтузиазмом плюют в прошлое, не спешат присоединиться к охайникам. Не всё так однозначно.
Конечно, натворили бед большевики немало. Незапятнаным идеалом Стране Советов не служить. Но многие увидели и оценили возникавшие тогда ростки бескорыстия в людских отношениях. Поверили в возможность жизни без клыков, когтей и злобы; в целесообразность существования атмосферы приветливости искренности и открытого взгляда. А по многим примерам и в большую эффективность коллективного труда.
Всем хорош капитализм. Мобильное общество, с большими степенями свободы. Приватное хозяйство мгновенно реагирует на рыночные запросы, оптимально перераспределяет капитал и ресурсы. Производство, основанное на стремлении к прибыли, быстро и качественно удовлетворяет потребности общества в любых товарах. Всё прекрасно, кроме одного момента: капитализм не изменяет людей, он им потакает. Любым их прихотям. Если не сразу, то со временем неумолимо ублажит любой запрос, за который хорошо заплатят. Больше всего платят за порок. И ничто порок не сдержит там, где деньги мерило всего; ни закон, ни мораль, ни религия!
В Европе правит Libera!.. Свобода!!!... Делай, что хочешь, если сосед косо не глянет. Прекрасная философия! Живи и радуйся! И ведь живут! Хорошо живут – нам до них копать да копать. Каждый встречный – джентльмен, любая юбка – леди. Всякому сущему – «all right», даже кошке с собакой! Детей обучают либеральные педагоги; деньгами «ворочают» либеральные бизнесмены; законы пишет либеральный парламент; и молитву гундосит либеральный «патер». Торжество свободы! Гуляй на все четыре стороны, пока в чужой забор не упрёшься.
А изобилие какое! Как говорил Райкин: «Всюду – всё есть, бери – не хочу»!
Как не злись, как не хай, всяк сбежал бы в этот «Рай»!
Идеальная картинка – срисовывай, клонируй и попадёшь в золотой «миллиард» – то есть, в …опу (не подумайте плохое, – я имел в виду Европу).
И мы рисуем. Лепим – по образу и подобию. Передираем чужое мироустройство, до малейших деталей. Обезьянничаем как дети малые – даже «заВАУкали» и вместо родной «дули» палец показываем. Футы, фунты, дюймы, имиджи, рейтинги – есть где реформироваться…
Но тормознём в своём «либеральном» замахе; поубавим, поостынем и голову включим. Поворотимся очами внутрь – произведём инвентаризацию заимствований и приобретений. Оставим политику и экономику крутолобым. Как изменился наш человек – вот вопрос?
Наши детки стали примерно воспитаны? Нет – сосут пиво в подворотнях; мат – перемат!
Они блещут знаниями, умением, эрудицией? Да уж, – говорить не о чём!
Они добры, приветливы, помогают слабым?
Они моральны, справедливы, чтут законы?
Работящи, трудолюбивы?
Они – наше будущее???!.. Вот тут я крикну: ДАААА!!!..
Дети – наше будущее. Какие они – такое и будущее. И не нужно «лохматить дедушку» – «лепить» о выживших из ума престарелых брюзгах, которые во все времена обхаивают и поносят молодых и продвинутых. Слишком наглядны, очевидны тенденции и результаты. Мы деградируем!
Недавно наблюдал, как компания "крутых" хозяев жизни смотрела по телику последнюю экранизацию "Идиота". Нужно было видеть эти лица! Четверть часа они тужились: о чём во-още кино?! Потом заскучали, обозвали князя Мышкина идиотом и потушили телевизор... Не поняли... Нечем... Засохла понималка...
Спустились в винный погребок…
Чем мы были? Какими мы стали? Пора оглянуться, сравнить и призадуматься. Набив глотку улиц крутым железом, стали мы лучше? Не прикрыли ли мы витринами ненасытного массового фетишизма близкий горизонт людской деградации? Десяток лет назад я был абсолютно уверен – нет.
Не пришлось бы нам спасаться от самих себя, на ветвях и сучьях.

Львов – Москва – Львов


© Супрун А.П., 2009. Все права защищены
Произведения публикуются с разрешения автора