Анна и Шут

Средневековая сказка о странной любви

- Эй, глухие ли вы? Мы и хотели знать лишь, дома ли госпожа Готтен! - неожиданно громко раздался хриплый голос за высокими окнами замка.
- Пошел прочь, оборванец! Станем мы ради тебя госпожу беспокоить!
- А я не с пустыми руками, и не без дела! У меня подарок для нее!
- Да ты, мужик, видно, не понимаешь! Вот я тебя сейчас одарю! - радостно-злобно захохотал стражник, и вслед за тем раздался крик боли.
- Эй, что там, Томас? – Анна, заинтересовавшись, наконец высунулась в окно. На ярко залитом полуденным солнцем широком дворе рослый страж держал за шиворот оборванного мужика, рядом подскуливала его толстая баба в грубом сером платье. За ее юбку испуганно прятался лохматый ребенок. Все взгляды были обращены на Анну.
- Да вот, госпожа графиня, бродяги какие-то утверждают, что у них есть что-то интересное для вас, мол, вы будете рады!
-Да? Интересно, и что же это? Отпусти их, Томас! Подойди сюда, мужик! - и свесилась в окно, ничуть не стесняясь богатой ночной сорочки и неприбранных волос - чего своих же крестьян стесняться! Мужик робко приблизился к окну, и встал, задрав голову и теребя шапку в руках. Анна с отвращением заметила его грязные, нечесаные лохмы и гадкие пятна на одежде.
- Говори же! А то ты уже все равно имел наглость разбудить меня! - и внушительно нахмурила брови.
- Госпожа... - нерешительно помявшись начал мужик. Посмотрел по сторонам, и вдруг решился:
- Госпожа пресветлая графиня! Я ваш крестьянин, Симон Вертушка, из деревни за озером...
- Короче! - перебила его графиня, и нахмурилась еще сильнее: - Говори прямо, чего ты хочешь, не тяни!
- Да-да, вы уж простите, по глупости ведь я... - заторопился испуганный мужик, окончательно растеряв первоначальную наглость.
- Помилуйте, добрая госпожа! - выпрыгнула вперед его дородная баба, волоча за собой грязного мальчишку - Пропадаем ведь!
- Уйди, дура! - замахнулся на нее муж с перекошенным лицом.
- Нет, пусть говорит! - повелела Анна, неожиданно обнаружив, что мальчишка - не ребенок вовсе, а просто карлик. Он молча уставился на Анну, щуря против солнца большие печальные глаза, и поклонился, забавно приложив ко впалой груди маленькие ручки. Оба - и госпожа, и карлик изучали друг-друга с одинаковым любопытством, в то время как баба слезно заливалась, скрипя и подскуливая:
- Помилуйте, добрая госпожа! Единственная ведь радость у нас была, кормилица наша, доченька Кристина! За долги забрали ее в крепость к вам, виноваты мы, ой, виноваты, сжальтесь над стариками! - и приторно всхлипнула, ожидая реакции госпожи.
- Ну, и чего ты хочешь-то? - Анна не отрывала глаз от забавного человечка.
- Отпустили бы вы ее... - тихо проговорил тот, искоса поглядев на бабу. Та злобно шикнула, и снова завыла: - Добрая госпожа, выкупить бы... вот... нам-то! - и вдруг замолчала, сделав какое-то жабье лицо. Тут вперед выскочил мужик, не забыв дать основательного тычка бабе в бок: - У-у, дура! – и, состряпав кислую рожу, заскулил: - Сын вот наш, от него пользы нам никакой, мелкий он, да умный зато - и чего только не разумеет! Святой отец наш всякому его воспитал! Вы бы посмотрели, он и вертеться по-всякому может! - и суетливо подтолкнул карлика вперед. Тот вдруг как-то сразу опрокинувшись, встал на руки, и описал круг вокруг родителей. Похлопал ногой об ногу, и так, стоя вниз головой, принялся рассуждать о величии и красоте христианской католической церкви. Маленькое личико его залилось краской, но он все стоял и стоял в неудобном своем положении, и продолжал говорить. Анне жаль стало малыша, она повелительно махнула рукой.
- Девку отпустить, карлика ко мне! - бросила она слуге, и повернулась, ожидая своего странного выкупа. Он не замедлил явиться, сопровождаемый слугой. Вошел, семеня коротенькими ножками, и остановился, почтительно опустив лохматую голову.
-Вот какие у меня крестьяне есть - воскликнула Анна, с любопытством обходя новую игрушку. Нетерпеливо махнула рукой, и слуга удалился. Потом, спохватившись, выглянула в коридор и крикнула:
- Пусть придут Готлиб-Ян и Мария-Францина! - "Хорошая забава для детей!", подумала она при этом.
- Как тебя зовут, подданный? - спросила она, опускаясь в высокое кресло.
- Кристиан Вайнеберг Вертушка Енот, Ваше сиятельство! - ответил карлик, отважно глядя в глаза госпоже.
- Ты что, дворянин? - засмеялась Анна, - имя-то какое длинное!
- Позвольте объяснить, - устало вздохнул коротышка: - Кристиан - имя, данное мне при крещении добрейшим падре нашим, воспитателем моим... - но он не успел договорить, в этот момент в комнату матери бесцеремонно влетели двое подростков - хорошенькая светловолосая девочка лет 13, и темненький худой и нескладный мальчик, на год старше. Девочка остановилась, изумленно распахнув небесные глаза и прижав пальчики к пухлым губам. Мальчик же немедля рассмеялся довольно злым смехом:
- Ого, да это еще почище африканской обезьянки, что привозили купцы нам два года назад!
- Ах, какой он хорошенький! Какой миленький! - воскликнула девочка радостно, и захлопала в ладоши:
- Мама, эта новая игрушка - нам?
Анна кивнула, улыбаясь, а малыш картинно отставив одну руку и приложив другую к груди, поклонился юным господам. Чуткая от природы Анна в этот момент уловила какую-то особую тоску обреченности в его больших ореховых глазах, будто тихо сказавших: "Ну вот, я и попался!"
- Кристиан Вайнеберг Вертушка Енот, Ваши сиятельства! - представился он снова своим необычным, мелодичным голосом.
- Ну и имечко! - прыснул со смеху мальчик.
- Готлиб-Ян! - укоризненно одернула его мать: - То, что перед тобой слуга, не дает тебе права быть жестоким! Не тому учит нас христианская мораль!
На это малыш коротко глянул на нее с благодарностью. Сын же обиженно надулся. "Он будет обижать уродца", - пронеслась у Анны мысль, и она покачала головой. Она вовсе не хотела воспитать сына жестоким.
- Продолжай! - кивнула она карлику.
- Кристианом окрещен я при рождении, Вайнеберг- истинная фамилия моего доброго отца, но за некоторую страсть к излишку слов прозван он Вертушкой, что и идет за единственно верную фамилию среди людей. Енот же - я сам, так как имею исключительное счастье пользоваться особым расположением животных сиих, а равно как и всех прочих живых существ, но именно Енотом прозван я из-за истории одной, произошедшей в раннем детстве с вашим презренным слугой. Коль пожелает добрейшая госпожа графиня...
- Да-да, рассказывай! - кивнула завороженная плавным потоком его мягкой речи Анна.
- Едва научившись ходить, оказался я на покосе с добрыми моими родителями. Оставаться под кустом, невзирая на запрет, тяготило меня, и я на слабых ножках забрел в начинавшийся тут же лес. Сам я не помню столь подробно, как хотелось бы, дабы донести до Ваших сиятельств всего богатства красок происшествия, но говорили мне, что когда хватились меня, и разыскали в лесу, сидел я под деревцем, и играл с енотом, довольно упитанным, и таких для меня размеров, как взрослому человеку медведь. И животное это, известное остротой зубов и когтей не сделало меня легкой добычей, а напротив, баюкало и ласкало, и я смеялся так счастливо, как должно быть, никогда более... - грустно вздохнул карлик, и огляделся. Девочка восхищенно засмеялась, мальчик дерзко фыркнул, не решившись, однако, при матери снова унизить ущербное создание. Анна же, заметив усталый жест карлика, велела ему сесть на пол.
- Ну что ж, дети, пора обедать! - позвонила в колокольчик, призывая служанку одеть ее к столу.
За обедом дети не переставая вертелись и баловались, пользуясь добродушным настроением матери. Нового шута Анна то ли из жалости, то ли для забавы посадила за один стол с собой, при этом велев подложить две подушки на высокий стул и подставить скамеечку - иначе б низенькому человечку не справиться. Она следила за неловкими, стесненными движениями ущербного создания, и ей все больше становилось стыдно - зачем она затеяла это издевательство? Но не могла же она показать этого детям, и тем более злым на язык слугам! И скрепясь, продолжала обед. Закончив, подозвала старого слугу Иоганна, и велела ему всюду шута сопровождать и помогать тому в бытовых делах, но не мешать бедняге, если тот попросит.
Анна вышла в цветущий летний сад, сопровождаемая беспокойными детьми, новым шутом и любимой собакой Локи. Это был огромный сильный дог в расцвете лет, и по началу Анна испугалась за шута, но тот топал рядом с пятнистым чудовищем, уже умытый и причесанный, и ничуть не смущался подобного соседства. Анна удивилась, как добродушно отнесся пес к её забавному слуге - обычно он был грозен с новыми людьми. А тут вдруг приветливо завилял хвостом, обнюхал человечка и лизнул в лицо, закрыв своим мокрым языком почти все его.
- Мама, наш Енот настолько мил, что даже Локи признал его! - радостно смеялась Марихен, и малыш кланялся ей.
День медленно истекал, тени удлинялись, а Анна все сидела с книгой на коленях, и наблюдала, как малыш Енот веселит ее детей: катается верхом на Локи, показывает фокусы с розами и куклами Марихен, и стоя на скамеечки, как на сцене выделывает разные гимнастические фигуры и декламирует Вергилия. Готлиб-Ян все пытался задеть его злым словом, но ловкий шут подрезал юного господина деликатно, но метко. Готлиб-Ян сердился, но был вынужден признать проигрыш, чтобы не оказаться вовсе дураком.
После позднего ужина Анна благословила на ночь детей, и велела шуту явиться к ней, но Марихен попросила, чтобы сегодня сказку на ночь ей рассказала не кормилица, а Енот. Тот удалился за девочкой, а Анна отправилась в свои покои, и пока служанка раздевала ее, долго и пристально смотрела на себя в большое зеркало, ловя первые признаки старения. Ее всерьез тревожило то, что ей уже 32 года, и талия имеет уже не те очертания, что хотя бы 5 лет назад - роды и время сделали свое коварное дело. И мелкие морщинки в уголках серых глаз - средство, купленное у заезжего алхимика не дало обещанного чудесного результата. И блеск глаз уже не вовсе не тот, и волосы... Боже, ведь и до первой седины недолго! Но она ведь еще вовсе даже не стара! И по-прежнему нравится мужчинам, даже молодым - этот герцог, что заезжал к ним на прошлой неделе... Но нет, это грех, думать о других мужчинах, когда ее доблестный муж всего 3 года, как в могиле! Ее мальчик, Готлиб-Ян все еще переживает боль потери, оттого и бывает порой так груб и резок... Но ведь он - хозяин этого замка, наследник, единственный мужчина рода Готтен. Он старается быть сильным, достойным с честью принявшего смерть графа. Он добрый мальчик, просто еще страдает по отцу... Пока Анна рассуждала так, в дверь тихонько постучали.
- Да? - откликнулась графиня, оборачиваясь. Дверь неслышно отворилась, и в покои вошел Енот.
- Госпожа желала меня видеть?
- Садись, слуга Енот! - улыбнулась повелительно Анна. - Ну, как тебе мои дети?
- Госпожа изволит, чтобы я выражался прямо? - хитро усмехнулся шут, опускаясь на скамеечку у ног женщины.
- Разумеется. Только не слишком неучтиво, и выбирая выражения! - предупредила она.
- Я буду правдив, Ваше сиятельство, когда стану хвалить 2-х чудесных созданий, мирно спящих сейчас! Ваша дочь, сударыня, чистейшее создание, юный ангел! Сложно представить себе, сколь велика была любовь двоих, давших жизнь подобному мотыльку, столь же прелестному, сколь и резвому!
- И не по годам умному, верно? - добавила польщенная мать.
- Никак нельзя не согласиться! Очаровательное дитя в нежном своем возрасте любопытно до древнеримской поэзии, и пожелало ею заменить сегодняшнюю сказку...
- Так ты и в древнеримской поэзии хват?! - воскликнула очарованная нежной музыкой его голоса Анна.
- Имею честь, Ваше сиятельство!
- И где ж ты ее понабрался? - графине становилось все любопытнее. - Ведь ты ж крестьянский сын!
- А это святой отец наш, человек весьма просвещенный, и наделенный любознательностью и остротой ума, за что и был сослан в отдаленный наш приход. Я не пригоден для крестьянских работ, и отец, не решившись избавиться от меня во младенчестве, отдал священнику на воспитание. Скромную пищу тела я получал от отца родного, а умственную жадно впитывал от отца духовного. И здесь составил предмет огорчения добрейших родителей и особую гордость святого отца!
- Однако ж... - проговорила Анна, и на минуту задумалась. - Да, а каким нашел ты сына моего, Готлиба-Яна?
- Мальчик добр от природы, сударыня, но непосильное душевное страдание толкает его на жестокости.
- И это верно! - Анна опустила глаза. Как сразу и как точно, самую суть уловил этот странный уродец! Она подняла глаза, и снова пристально принялась рассматривать его лицо. Весьма живое и умное, освещенное большими навыкате ореховыми глазами под тонкими бровями, прямой нос, лишь большеватый рот портил довольно правильные черты его. И если бы не ущербность тела, он был бы очень даже интересен!
- Скажи-ка, шут мой, а сколько тебе лет?
- Восемнадцать, сударыня, и три месяца.
- Так мало? А я-то полагала, никак не меньше 20-ти, ведь ты уже столь просвещен! - удивленно подняла брови Анна. - Скажи... А не бывал ли ты влюблен?
- Да ну, бросьте, госпожа! Уж мне ли думать о подобных материях! - несколько ядовито покачал головой карлик.
- Хм, ну что ж, нет так нет! А не знаешь ли ты забавных историй? Я до них большая охотница!
- Странники, сударыня, доносили до слуха всякое! Вот, к примеру, послушайте: имел человек один страсть к часам; собирал в доме диковинную коллекцию. Не доверяя никому дела собирательства, сам лично выискивал где было возможно, путешествуя подолгу по далеким деревням и селениям. Занесла судьба его однажды в жуткий лес, среди которого укрывалась деревенька. Попросился в единственный жилой дом. И представьте себе его удивление, когда дверь ему отворила девица, красивая с виду, какие в глуши не водятся. Страждущий взгляд путника нашел то, что хотел - часы над камином, редкостный экземпляр. Девица не отрывала от них странного взгляда, " Они давно стоят!". Как ни пытался странник завладеть ими, что ни предлагал - хозяйка оставалась неподкупна. Ночевал наш коллекционер в комнате девицы... Дождался, пока выровняется дыхание ее, тихонько пробрался в гостиную, долго разбирал ржавый механизм, и когда дело увенчалось успехом, довольный вернулся к хозяйке в спальню. Но вообразите себе ужас его, когда нашел он девицу с перекошенным лицом, хрипящей и мечущейся. Под зловещий звон часов морщинами лицо ее и седели волосы до тех пор, покуда вовсе не обратилась прахом! - замолчал, выжидающе глядя на Анну, которая задумчиво перебирала длинные свои волосы.
- А что же странник? - наконец очнулась она.
- Один Бог ведает, сударыня! - пожал плечами Енот. - Но будто бы с ума сошел!
- И что же, это все не пустые выдумки?
- Жизнь - самое потрясающее и неизученное явление, сударыня! Кто возьмется точно определить границу реальности и выдумки даже в самой фантастической истории? - загадочно ответил шут.
- А давай-ка еще, ты ведь, и не такое, поди, знаешь?
- Повинуюсь, сударыня! - поклонился шут разведя руки, и завел новую историю, баюкая Анну кристальной песней своего голоса.
Утром измученный и бледный шут вяло ковырялся вилкой в тарелке, вымороченно улыбаясь, то и дело дергающим его юным господам. Анна продержала его до 5 часов утра, бесконечно требуя захватывающие и пугающие истории, покуда не заснула. Беднягу пошатывало, хотя он и держался. Он был мал телом, но сна ему требовалось ничуть не меньше. После завтрака дети потащили его на пруд, где заставили снова ходить на руках и показывать фокусы. Ослабевший карлик сделал неловкое движение и свалился в воду, к жестокой радости Готлиба и слезам Марии. Девочка даже обтерла его своим тонким душистым шарфиком, и велела служанке принести полотенце. Потом тихим шепотом попросила прощения - это у шута-то!
- Только никому не говори, не смей, слышишь? - добавила она и отправила его переодеваться. Енот был удивлен так, как никогда в жизни, и краска смущения залила его щеки. В его жалком положении юная графиня перед ним, смешной игрушкой, извиняется! Глаза его наполнились слезами благодарности.
Так потекли-побежали радостные летние дни в старинном замке Готтен. Чем дольше жил в нем шут, тем больше привязывались к нему добрые его хозяева. Даже сумрачный подросток Готлиб-Ян стал менее жесток с ним, значительно смягчились и слуги, попервоначалу принявшие карлика довольно холодно, и норовившие задеть его или обидеть. Теперь же он приятельствовал со всем двором, раскланиваясь по утрам со слугами, а по воскресеньям, пока неугомонные хозяева на службе в соборе, пропуская стаканчик с конюхами... Он по- прежнему обедал за одним столом, сидел у ног госпожи по ночам и во время дождя, развеивая ее философской беседой и сказками. Веселил детей и гостей графини фокусами и забавными проделками, благо на них был неистощим. Осмелев, стал даже выдавать колкости, граничащие с дерзостью, на что Анна подчас готова была вспылить, но, уловив скрытый смысл, смеялась, и все заканчивалось пустой угрозой наказания, или фразой Готлиба-Яна, вроде:
- Эй, чучело, уж не возомнил ли ты себя королевским шутом, что выдаешь подобное, это ведь только ему позволено молоть откровеннейший вздор под видов полного тупоумия!
- Но господа мои, не забудем при том, - отвечал шут, - что все находящиеся в пределах королевства, являются подданными Его Величества, смиренными и не очень, а стало быть, каждый домашний дурак, вроде вашего негодяя, является собственностью Его Величества короля, да правит он справедливо и мудро долгие годы!
Енота очень полюбила 40-летняя бездетная добродушная кухарка, и при случае перекидывалась с ним парой душевных слов, приглашая малыша на кухню. Но это удавалось ему нечасто, хозяйка ни на шаг его не отпускала, совершенно повсюду таская его за собой.
- Вот уж воистину, храни нас Бог от барской немилости и от любви! - тайком жаловался он толстушке Герде, выпивая в уголке предложенный стаканчик подогретого вина, после чего становился весел, и нравился как Герде, так и хозяйке еще больше.
Быстротечное лето, отплясав свое, заплакало дождями и покинуло благословенную землю графства. Помахав ему вслед алым платочком, во всей благородной красе явилась госпожа Золотая Осень.
- Ах, охотничья пора! Счастливо восклицала Анна, и смеялась смехом 16-летней девушки. Вообще, вся как-то оживилась, и шут с приятным удивлением отмечал ее свежесть и молодость, причем вслух, на что Анна отвечала:
- Ах, друг мой, да ведь жизнь прекрасна! Да был бы жив мой муж, доблестный граф! - поначалу от этих слов она грустнела, но вскоре и это больше не сгоняло улыбку с ее красивого, благородного лица.
Одним тихим и прозрачным утром служанка ворвалась в комнату Енота, и разбудила несчастного бесчеловечно громким криком:
- Собирайся, Енот! Госпожа графиня требует тебя! Поедешь с ней на охоту! - и вывалила на постель целый ворох специально для него сшитого охотничьего костюма, однако же в смешном шутовском стиле - например, охотничья шапочка не черно-зеленая, а черно-красная, и с бубенчиком вместо пера. А он-то думал, и чего это хозяйке понадобилось его измерять? Тяжко вздохнув, не выспавшийся Енот поднялся с постели и принялся торопливо одеваться - госпожа графиня не любит ждать!
- А господ-то, господ собралось во дворе! - поведала напоследок служанка, и исчезла.
Шут, проворно топая ножками, выбежал на широкий графский двор, и остановился в изумлении: столько знатных господ, лошадей и собак одновременно он еще не видел. Лошади беспокойно переступали длинными ногами и прядали ушами, их сдерживали веселые конюхи. Собаки порывались драться, и приставали к псарям играть. Смеялись и кокетничали дамы разных возрастов, с теми, что помоложе, игриво заговаривали молодые графы и князья, более старшие господа учтиво кланялись друг другу. Балом правила Анна - высокая, стройная, в роскошном шитом золотом охотничьем костюме красного бархата, она отдавала приказания направо и налево, подавала руку в алой перчатке для поцелуев, гладила собак, хлопала лошадей по крупу, кормила их сладостями, и то и дело отпивала согревающий пунш из высоких тонких фужеров, разносимых проворными слугами.
- А, Енот явился! Подойди-ка, шут! - повелела она, гордо обратив к нему соколиные глаза свои. Енот покорно подошел, пугливо обходя огромных для него, добродушно фыркающих лошадей.
- Да, чудесная сударыня?
- Господа, полюбуйтесь на моего дурака! Как вы его находите? - смеясь, обратилась прекрасная графиня к гостям. Человечек, привыкший к унизительной роли смешной вещи, поклонился и прошелся на руках, сделал сальто, и прокричал на манер ярмарочного зазывалы:
- Пресветлые господа! Пожалуйте сюда! Замок святой Анны приглашает вас на травлю лисы... Травите же, травите ее, она вся к вашим услугам! Но не забудьте, умоляю вас, об осторожности! Лиса - мелкое, но хитрое животное, опасайтесь ее острых зубов, как бы она, в обход ваших превосходно родовитых как и вы собак, не укусила вас! Ведь лиса не знает о ваших регалиях, и не интересуется, кого из вас принимал король, она просто хочет жить...Ну, а если вы все же избежите ее зубов, а я уверен, так оно и будет, то схороните ее за оградой... - и дерзко посмотрел на нахмурившуюся госпожу.
- Что ты несешь, ошибка Бога! - прикрикнула она, прекрасно разобрав намек - за оградой хоронят бродяг, ведьм, воров, самоубийц, и... шутов!
- Я лишь желаю удачи в Вашем сегодняшнем предприятии, драгоценная госпожа, и стремлюсь предупредить о возможной опасности!
- Доброе утро, господа! - свежий, радостный голосок Марихен снял напряжение момента, и восхищенные взгляды устремились в ее сторону.
- Да здравствует чудесная госпожа моя, да падет низкой смертью дерзкая лиса! - прокричал шут, снимая со звоном шапочку, и кланяясь юной графине. Та нежно улыбнулась ему и чуть заметно порозовев, повела ресницами, догадавшись, что отвела опасность от допустившего двусмысленную вольность шута.
- О, юная графиня, вы столь прекрасны, что мне приходит лишь сравнение со свежей розой, но оно так жалко и бледно по отношению к вам! - завел сладкую песню смущенной Марихен сосед-герцог, и обнаглевший шут неожиданно для себя почувствовал вдруг укол ревности. "Что это со мной?" - удивленно подумал он, и в этот миг резкая боль ожгла его поперек спины - подрастающий господин Готлиб-Ян нещадно прошелся охотничьей плеткой по Енотовым лопаткам.
- Чего стоишь, ворон хватаешь, давай, скажи-ка мне, на что похожа вон та дама, с дурацким фазаньим пером на шляпе! - злорадно указал он глазами.
- На женщину, Ваше сиятельство...- начал Енот, но граф недовольно скривился, снова замахнувшись, - но объевшуюся помидоров, отчего распух ее живот, да так, что и корсет не утянул, а лицо покрылось пятнами!
Тут Готлиб-Ян, не выдержав, захихикал, и отвернулся - лицо почтенной баронессы и вправду имело неровный цвет, и эту досадность она пыталась исправить пудрой, что, однако, только усугубляло положение. Еноту было очень неприятно издеваться над чьей бы то ни было внешностью, но того требовал жестокий маленький хозяин, и он не мог не подчиниться.
- Ну, что ж, господа, отъезжаем! - возгласила Анна, - Енот, поди сюда, шут! Ты непременно должен поучаствовать!
Один из конюших по знаку графини поднял карлика, и ловко посадил на лошадь впереди Анны. Та, захохотав при виде его растерянности, крикнула:
- Вперед! - и вся шумная процессия понеслась вон со двора.
- Он будет охотиться на мышей! - злорадно крикнул Готлиб-Ян, вырываясь вперед, и так глянул на мать, что той стало нехорошо. "Я поговорю с ним вечером решила она, и больше не думала о неприятностях, без остатка отдаваясь счастливому полету скачки.

- Готлиб-Ян, я непременно хочу поговорить с тобой! - начала Анна, пытаясь поймать взгляд юноши, но тот мрачно уставился на трепещущее огненное сердечко свечи, и молчал. Енот, по повелительному жесту хозяйки поклонился и тихо вышел. Сил нет от капризных господ! Ему, при его физической слабости очень нелегко постоянно быть на ногах, а то и на руках, и вертеться без конца, развеивая благородный графский сплин! Да еще изматывающие ночные посиделки с графиней!
- Вечер добрый, Герда! - вошел он на кухню, и устало опустился на сундук в углу.
- Входи, входи, Кристи! Я уж думала, ты больше и вовсе не станешь навещать старуху! - проворчала кухарка, подавая стакан подогретого вина измученному Еноту..
- Старуху - не стану, а вот любезную умницу Герду проведаю! - подольстился шут: - Да ведь ты знаешь, добрая моя, не я тому виной, что не часто бываю в твоей обители душевной! - благодарно принял он угощение.
- Ты видишь и сама, как издерган и истощен я постоянными забавами повелителей! - продолжал он, выпив половину: - Я день-деньской, подобно обезьяне, хожу на руках, стою на голове, жонглирую и читаю стихи...
- Да-да, вот ведь и я так на кухне! Ведь чего только господам не вздумается к столу - рыбы, пирогов, супа такого-сякого, уж и не знаю, чего только не приходится делать! - и они сочувственно чокались глиняными стаканами с терпким господским вином, выпивая за их же здоровье. Старуха подливала себе еще и еще, а бедняжке карлику хватало и одной порции. Постепенно хмелея, они как раз сошлись на том, что не смотря на капризы, таких добрых господ еще поискать, и им редкостно повезло, когда хлопнула дверь, и старый Иоганн передал приказ госпожи явиться к ней шуту незамедлительно. Тот вздохнул, покоряясь, поцеловал на прощание грубую руку кухарки и повлекся через мрачные своды узкого коридора.
- Госпожа желала меня видеть? - привычно спросил карлик, входя в слабо освещенные покои графини.
-Да-да, мой верный слуга, входи! - подняла голову задумчивая Анна: - Садись, и говори со мной как друг, мой мудрый шут!
- Я не посмею, сударыня! - усмехнулся Енот, садясь.
-Ты? Брось! Я в самом деле намерена просить у тебя совета!
- О, что это за времена, когда пресветлая графиня совета просит у шута! - стихотворно воскликнул человечек, подняв в потолок глаза и воздев руки.
- Ах, Енот, Енот! Да ведь я серьезно! А ты даже при добрейшем моем расположении к тебе ни на минуту не забываешь, что ты шут! Но ведь здесь, в моих покоях, ты гораздо больше, чем смешная вещь, годная лишь для развлечений! Ведь вот сколько уже дел, готовых разразиться скандалом, улажены миром только по тихому твоему совету! - горячо проговорила Анна, подаваясь вперед: - Так не смей же и сегодня оставить меня без доброй помощи!
- Не посмею, графинюшка! Так что ж на этот раз? - и шут закинул ногу на ногу и весело глядел на хозяйку блестящими хмельными глазами.
- Я хочу говорить с тобой о сыне... Мальчик сердит на то, что я стала слишком уж весела для вдовы... Э, посмотри-ка на меня, да ты пьян! - воскликнула здесь она, всплеснув руками. На это шут, дурачась, поклонился, едва не свалившись со стула, и развел руками:
- На все воля Божья, ваше сиятельство! Да не хмурьтесь, ведь как скоро наголову нормальных размеров вино оказывает одурманивающее воздействие, столь скоро на мою, неположенно маленькую, оно дает прямо противоположный эффект, просветляя мысль и наставляя на путь истинный!
- Ах ты, богохульник! - только и смогла, что рассмеяться на забавную тираду Анна: - Однако ж, я продолжу! Готлиб-Ян утвердился в мысли о грешности его матери, не соблюдающей положенного вдовства - я собираю балы и охоты, навещаю соседей и даю ужины. Ко всему прочему, охотнее чем, скажем, еще полгода назад окружаю себя мужчинами, бываю весела и бросила плакать по ночам и ходить в отвратительном черном! Ну как ему объяснить, что рана моя кровоточит, но я еще молода, и не умерла тогда с храбрейшим отцом его, и несомненно имею право на дальнейшую жизнь до глубокой старости, в радости и покое, хотя и чтя память мужа! - Анна перевела дыхание, и поймала взгляд шута, щурившегося на свечу со значением, будто что-то замышлявшего.
- Ну, что ты мне посоветуешь? К тому же он сделался болезненно ревнив к сестре своей, прелестной Марихен, ведь девочка расцвела весенней розой, и все охотнее принимает внимание богатых женихов!
При этих словах шут вздрогнул как от мухи, переводя глаза на Анну, и промелькнуло в них что-то темное, что ее насторожило.
- Говори же, что ты там думаешь, ну! - прикрикнула она на шута, тот покачал головой:
- "Дурень думкой богатеет!" Полезней всего, сударыня, здесь будет несколько бесед, исподволь и ненавязчиво.
- Что именно говорить?
- Говорить я буду по ситуации, мягко взывая к чувствам, ведь разум в этом возрасте мятежен!
- Ты?! Ты будешь говорить с ним сам? Но ведь здесь как раз еще одна проблема - он не выносит тебя, разве не заметил? Считает, что ты, подло обольстив меня, завладел моим разумом, и через то осуществляешь реальное правление в землях наших, которые по достижении им совершенных лет перейдут в его законное управление. А ему мерзко будет править там, где пользуясь глупой симпатией его матери, распоряжался шут!
Все это Анна выдала так эмоционально, что Енот откинулся назад, и смотрел на нее с некоторой иронией.
- Я сумею справиться, поверьте мне! - и улыбнулся одной из своих хитрых, интригующих улыбок. Анна поняла - так оно и будет!
- Ах, ну что бы я без тебя делала?

С утра моросил дождь, один из тех неприятных, сеющих как сквозь мелкое сито, серых осадков, что так изматывают душу. Двор раскиселился, сад стоял, понурив листву, хмурый и унылый. Графиня сидела в гостиной, ожидая, когда накроют стол, и дети выйдут к позднему завтраку. Оцепенение сошло на весь замок, и Анна, не имея сил ему сопротивляться, лениво следила, как Енот вяло перебирает в руках цветные веревочки, плетя крестьянские браслетики, по заказу Марихен. Он делал это молча - Анне даже его слышать не хотелось. Скрипнула дверь, графиня, будто проснувшись, подняла голову. Хмурый и дурно причесанный Готлиб-Ян подошел и поцеловал ее руку:
- Доброе утро, матушка!
- Доброе утро, дитя мое! Ты дурно спал? У тебя нездоровый вид!
- Да матушка, я не совсем здоров. Голова что-то кружится! Но лекарь мне не нужен вовсе! - поспешил он опередить готовое вырваться повеление матери. Она отчего-то смешалась и замолчала.
- А чем это так занят наш любезный шут? - неожиданно мягко спросил он, садясь в кресло рядом с матерью.
- Исполняю повеление сестры Вашего сиятельства, плету браслеты из вышивальной нити - мулине.
- А ну, дай-ка посмотреть! - и граф с интересом поднес к глазам разноцветное плетение: - И что, это носят на грубых руках ваши крестьяночки, деревенские красавицы? - лукаво спросил он.
- Брось, Готлиб-Ян, какие же они красавицы? - удивленно подняла брови Анна: - Они грубы и неотесанны, ходят в серых платьях, гадость! - и поморщилась.
- Оттого и стремятся они сделать серую жизнь свою ярче хотя бы на ширину тонких полосочек, тяжким трудом добывая цветное мулине! - резонно ответил шут, и тихо добавил графу: - Они хоть и грубые, да ласковые!
Тот усмехнулся:
- А не скажите, матушка, среди этих грубых девок, как вы изволили выразиться, попадаются очень даже отесанные и прехорошенькие! - кошачьим огоньком блеснули глаза юного графа.
- Фи, Готлиб-Ян, как не гадко!- нарочито скривилась Анна и махнула рукой: - Не будем об этом!
- А что, много в деревне твоей хорошеньких крестьяночек, Енотская морда? - не унимался подрастающий господин.
-Да, есть, есть, как же без них! - криво усмехнулся шут, не отрываясь от рукоделия и покосился на подростка. Достаточно и юных невест, только и ждущих сеньора, готового воспользоваться своим исключительным правом...
- Енот! - очнувшись, крикнула Анна: - Ты перегибаешь палку! Мой сын еще слишком юн для подобных богопротивных разговоров!
- Матушка, он не сказал ничего особенного! Разве же он говорит не о законом закрепленном праве сеньора...
- Доброе утро, матушка! – чудесный голосок остановил слишком далеко зашедших в словоблудии шута и господина. Все головы обернулись к Марихен.
- Доброе утро, дочь моя! Что-то ты бледна, моя маленькая графиня!
- Я не очень хорошо спала! Доброе утро, любезный братец!
- Доброе утро, любезная сестрица! – и дети поцеловались, под довольным взглядом матери.
- А, Енот, и ты здесь… - как-то вдруг смутилась, порозовев, девочка, и мать с неприятным удивлением отметила это смущение: “Что бы вдруг такое с ней?”
- Осанна Вашей красоте! – вскочил карлик и с поклоном протянул Марихен цветные веревочки: - Я исполнил Ваше желание, а любое из них свято для меня!
1 Ах ты моя радость! Есть ли что-то, чем ты не владеешь!
И внимательный взор матери поймал, какими затаенно нежными взглядами они обменялись.
“Что за чушь?” - пронеслось в ее голове, но она списала все на чуткость души обоих – ведь как не отозваться сердцу на красоту и кротость ее дочери, и доброту и понимание шута! “Они же оба просто дети!” - успокоила она себя мыслью, и встала:
1 Ну что ж, друзья мои, к столу!

Со времени ночных сетований Анны прошло уже больше двух месяцев, близилось 15-летие Готлиба-Яна, и, значит, его отъезд в университет. Благодаря стараниям ученых преподавателей, он был вполне к этому готов, но сердце матери болело – готова ли душа расстаться с родным гнездом, с родовым замком и поместьем, с матушкой и сестрой, без которых он не прожил и дня в короткой своей жизни! И пуще того, беспокойно присматривалась она, не увезет ли ее мальчик злобы в сердце, затаенной обиды на мать за следование советам шута и легкомысленное вдовство? И чем дальше, тем с большим облегчением отмечала она, что проныра Енот не обманул, пообещав исправить дело, излечив страдание и злобу в сердце мальчика. Она не знала, что и как сделал мудрый скоморох, но вся исполнилась благодарностью к нему, видя, как любимое дитя ее переменилось. Маленький граф и в самом деле стал спокоен и мечтателен, гордыня его и злословие растворились в добрых беседах с шутом. Он больше не бил безответного Локи, и не отдавал бессмысленно жестоких приказаний слугам, охотнее участвовал в забавах матери и даже почти уже признал ее право на повторное замужество. Но особенно ласков стал юный граф с Енотом, и воскликнул однажды:
- Он обижен природой, но то весьма щедро компенсировал ему наш добрый Господь, наделив удивительным умом и чутким сердцем! - Счастливая мать нарадоваться не могла таким переменам в единственном наследнике, и всячески обхаживала Енота: выделила ему особую превосходную комнату, где все было специально по его росту обустроено, позволила в любое время находиться где угодно (кроме, конечно, господских покоев, куда он был обязан являться по приказанию), и говорить едва ли не все, что заблагорассудится, и даже пить не скрываясь, отчего Енот, порой теряя чувство меры, становился и вовсе развязен. Но восторженная хозяйка этого будто не замечала, и на редкие робкие замечания слуг о поведении шута, горячо отвечала: “Я даровала ему право быть самим собой в этом замке! Он наставил на путь истинный сына моего лучше любого пастора, и за это пусть делает, что заблагорассудится, а возможно и больше!”.
Однако ж, шута за незлобивый нрав и неистощимость на выдумки любила вся челядь, и жалобы поступали нечасто.
Так и протекала спокойная, с яркими вспышками развлечений и балов, жизнь в прекрасном замке Готтен, и уж развеселое Рождество было позади, и пятнадцатилетие Готлиба-Яна отпраздновано как подобает – пышно и с размахом. Естественное течение жизни принесло их к весен. Замок будто проснулся, и огромный сад у стен его распахнул глаза, умытый безудержно счастливыми ливнями. Слуги резво сновали туда-сюда по всем комнатам, собирая молодого хозяина в большую жизнь… Увы, дороги подсохли, и университет готов был раскрыть объятия новым птенцам родовитых и знатных гнезд. Весь двор печалился с графинями, а граф держался как и положено истинному наследнику благородного имени Готтен – сурово и мужественно, лишь иногда тайком вздыхая, когда, как он считал, никто не видел. Но зоркие глаза вездесущего шута подмечали и это. Однако ж, он ничем не выдавал, что поймал секундные слабости юного господина, и он только деликатно отворачивался, опуская печальные ореховые глаза.
- Ах, Ваше сиятельство, не забывайте только свою драгоценную матушку, терзающую сердце свое беспрестанной тревогой за Вас! – говорил он, и Его сиятельство лишь сурово кивал головой, устремляя взгляд вперед. Будто непосредственно в свое славное будущее.
Печальный день прощания все же настиг обитателей замка. Несчастные графини тайком утирали слезы, служанки откровенно плакали, слуги вздыхали – все любили мальчика. Он был капризен, порою жесток, но временами как-то неуклюже добр, и все помнили, каким ласковым и нежным ребенком был их маленький граф, и понимали, что он просто переживает гибель отца, защищавшего их же, свою чернь.
А шут вытворял свои шутки, прыгал и кричал так, что даже решивший быть суровым, граф не мог сдержать хохота.
- Ты просто невыносим, мой ужасный jester! – кричал он, и его била то ли дрожь, то ли смех.
Огромное поместье, оставшись без любимого наследника, словно вздохнуло и замерло в недоумении. Слуги толклись взад-вперед, будто не понимая, что им делать и как ходить. Графини утешали друг друга, договаривались не плакать, но тут же обе этот договор и нарушали, заливаясь слезами.
- Право же, - удивленно восклицал шут, - сезон дождей позади, все живы, а два прекрасных лица так мокры, что я, пожалуй, поищу зонт, как бы меня не залило!
И обернувшись к дверям, звонил в бубенчики на своем колпаке:
2 Эй, слуги, несите тряпки, и зовите каменщиков! Здесь так сыро, что придется перестилать полы!
Графини грустно улыбались стараниям Енота, но плакать не переставали.
Вечером они уселись друг против друга в саду, и тихо вздыхая, слушали грустные любовные баллады шута Кристиана. Он выводил их сладким, кристально-мелодичным голосом не похожим ни на мужской, ни на женский.
- Должно быть, так поют святые бесполые ангелы! – шептала маленькая графиня, нежно улыбаясь.

Некоторое время спустя дамам Готтен гонец доставил письмо от сына и брата, в котором Готлиб-Ян умолял их не беспокоиться понапрасну о нем, уверяя двух дорогих существ в своей сохранности и довольстве. Это развеяло тоску графинь, они повеселели, и госпожа Анна решила собрать пышный бал в честь святого Иоганна, и хотела всенепременно видеть на нем заезжего князя – поляка Вацлава Ксешинского, о котором уже была наслышана от знатных соседок, как об отменном красавце и кавалере самой благородной крови.
- А это должно быть очень интересным! Я еще никогда не видала польских князей! – говорила Анна дочери, и та как-то вяло соглашалась.
- Да что с тобой, дитя мое? – вопрошала мать, заглядывая Марии в глаза.
- Ах, сударыня, у барышни модная юношеская меланхолия! – закатывал к потолку глаза Кристиан, на что Анна сердито взмахивала белой холеной рукой:
3 Пошел прочь, гадкий шут!
- Нет-нет, мама, он останется! – вскидывалась Марихен, но тут же смущалась.
4 Нет, он уйдет! – настаивала, сердясь, Анна.
- Как изволит сударыня! – кланялся карлик, нехорошо улыбаясь – Поеду на охоту, травить крыс! Эй, конь мой верный! – щелкал он пальцами, и Локи, весело виляя хвостом, подбегал к нему, лизал в лицо, подгибал мосластые ноги, и шут уезжал на доге, крича:
5 Ату его, ату!!!
Анна провожала его взглядом и восклицала:
- Как же он стал дерзок и непочтителен! Бесспорно, шут должен быть остер на язык, но ведь не настолько!
- Мама, он же ничего не сделал! – тихо качала головой Марихен и грустно смотрела вслед карлику на собаке.
- Не пойму, что ты его защищаешь! – говорила Анна, внимательно присматриваясь к дочери – Это же просто игрушка, шут!
- Но ведь он живой! Он не может быть игрушкой! – возражала дочь, и графиня все больше хмурилась.
- Что ты имеешь в виду? И что с тобой творится, в конце концов?! Отвечай, почему ты вся вскидываешься и краснеешь, когда этот маленький негодяй появляется в этом зале по утрам? – на возвышенных тонах спросила Анна, и девочка неожиданно всхлипнула и залилась слезами:
6 Я люблю его, мама! – и закрыла лицо руками.
- Что?.. – только и смогла прошептать Анна. Ее словно громом поразило. Она подозревала что-то, но чтобы так!!!
- Да как ты смеешь?!! – не выдержав, крикнула она. – Ты, графиня крови, носящая фамилию Готтен! О чем ты говоришь? Я велю казнить мерзавца! Что он тебе наплел, чем опоил?!
Девочка безудержно рыдала, сердце матери размякло от ее слез, и она опустилась в кресло.
- Но как же так, дочка? – тихо проговорила она. – Да ведь он карлик, ущербное создание, урод! Он шут, просто вещь! – Анна обхватила голову руками и надолго замолчала. Тишину нарушали только жалкие всхлипывания виноватой Марихен.
- Но он добрый и умный, мама, а поет словно ангел! – подняла припухшее лицо девочка, но наткнулась на такой болезненно-сердитый взгляд, что снова разрыдалась, низко опустив голову.
- Я велю высечь это маленькое чудовище, и отошлю в монастырь! – решительно поднялась Анна – А ты отправляйся в свою комнату, и до бала не показывайся!
- Мама, не надо! Не бей его, он этого не выдержит! – с криком побежала за ней Марихен, но та решительно шла вперед, и даже не обернулась:
7 Я велела тебе удалиться, разве непонятно!
8 Мама, умоляю тебя!
- Томас, закрой юную госпожу в ее комнате! – бросила графиня стражнику на ходу, и тот почтительно, но сильно взял Марию за локоть:
9 Извольте, сударыня!
Марию это очень сильно задело, и она резко выпрямилась:
10 Пошел прочь, болван! Не смей касаться графини Готтен!
Гордо повернувшись, почти бегом удалилась в спальню. За ее спиной в замке повернулся ключ.
- Она убьет его! – простонала девушка, и упав лицом на роскошную кровать, залилась бессильными слезами. Так горько ей приходилось плакать лишь однажды – когда гонец принес известие с поля сражения о гибели ее благородного отца, графа Фридриха-Анжея Готтен…
- Госпожа Мария-Францина! Сударыня! – тихо трясла ее за плечи служанка, и Марихен резко открыла глаза.
- Ах, я спала? – удивленно посмотрела она на девушку – Что ты здесь делаешь?
- Ваша матушка прислала маня одеть вас, приготовить к балу!
- А где шут? – беспокойно воскликнула Марихен, вспомнив все, и страшно испугавшись за малыша.
- С ним все в порядке, сударыня, мы, слуги, спрятали его в кухонном шкафу, и гнев вашей матушки уже прошел! – лукаво прощебетала девушка, раскладывая роскошное лиловое платье на кровати – А можно ли узнать, что так рассердило госпожу Анну-Гертруду? Она хотела немедленно отправить в монастырь бедняжку Енота, и называла мерзким вероломным змеем, вползающим в святыню!
- Это не твое дело! – строго оборвала ее Мария – Исполняй свои обязанности – “С ним все в порядке, ах, благодарю тебя, Господи!”

В тот вечер Анна-Гертруда Готтен задала воистину великолепный бал! Столы ломились от великолепных яств и угощений – дичь из благословенных графских лесов, оленина на вертелах, невиданные заморские фрукты, превосходные французские вина, восточные сладости и прочие лакомства удивляли взор и услаждали желудок. Множество госте, один знатнее другого, восхищались гостеприимством и щедрость прекрасной хозяйки, ее красотой и богатством. Благородных господ развлекали развеселые акробаты и трубадуры в пестрых лохмотьях, ведь что такое наряд акробата рядом с пышным платьем господина? Лохмотья, только и всего!
Марихен беспокойно выискивала глазами среди стройных ловкачей маленького Енота, но его нигде не было… “Боже мой, неужели же мать нашла его!” - обдало холодом молодую графиню, и она глубоко вздохнула, набираясь храбрости спросить о нем у матери, но ее опередила соседка-герцогиня, часто бывавшая на светских вечерах Готтен:
- А где же ваша крошка-шут, моя дорогая графиня? Он был так забавен и остер на язычок!
- Он нездоров, милая Энастази! Такая жалость, и ведь именно сейчас, когда был бы так кстати!
Мария вздрогнула от этих слов, и пристально всмотрелась в беззаботное лицо матери, пытаясь понять, правду ли та говорит, или просто отговаривается.
Сидя за пиршественным столом, Мария совсем не могла есть, напряженно держалась и невидящими глазами следила за ловкими движениями акробатов. Ей хотелось как можно скорее уйти, обежать весь огромный замок, найти шута и убедиться самой, что с ним действительно все в порядке, и он жив. “Нет, мама не может его казнить! Он ведь ничего не сделал!” - и резко вздрогнув, уронила вилку – ее будто кто-то тронул за колено маленькой рукой. Она поспешно наклонилась, заглянув под стол – у ее ног радостно улыбался Енот.
- Ты здесь! – ахнула Марихен, торопливо обняв шута, и дабы не привлекать внимания, выпрямилась с вилкой в руке. Радостные мысли роем закружились в ее голове – ах, сумасшедший, он пробрался в пиршественный зал, нашел способ дать ей знать, что он цел и невредим! Минут десять она сидела как на горячих иголках, не зная, что предпринять.
- Госпожа, вы так чудесны, что я не могу смотреть только на кончики ваших ножек, я выхожу! – наконец услышала она громкий шепот из-под стола, и в следующий миг раздался визг – дама, сидевшая рядом с Марихен подпрыгнула на месте, а за ее спиной возникло маленькое чудовище – выбеленное личико, кроваво-алые губы, разлохмаченные длинные волосы и какое-то странное рубище заставили всех забыть о еде и разговорах – гости во главе с хозяйкой застыли с открытыми ртами. Даже трубадуры и акробаты остекленели, тишина установилась кристальная.
- Призрак замка Готтен приветствует вас, господа! – прокричал гадкий шут, и развязно потянувшись, взял яблоко со стола, прямо через локоть Анны. Первой не выдержала Марихен, дико расхохотавшись. Это было весьма непристойно для девушки ее положения, но напряжение последних дней дало о себе знать таким неожиданным образом.
- Мария-Францина! – одернула ее мать, строго глянув, и она притихла.
- Довольно мило! – заявил шут, и уселся прямо на пол у ног Анны – продолжайте, или господа заскучают! – хозяйски махнул он акробатам, и бросил недогрызенный плод на паркет.
- Боже, Анна, дорогая, продайте мне это гадкое создание! Я дам вам хорошую цену! – воскликнула дама, что была напугана первой.
- Дорогая Джеральдина, я бы и сама рада избавиться от него, но ведь призраки не продаются, тут скорее нужно послать за священником! – невинно развела руками графиня и рассмеялась.
- Как знать, сударыня, возможно, я бы и перешел к вам, но – увы – призраки, как и крестьяне, не выбирают, какой силе им подчиняться! И тоже бывают голодны! – при этом карлик стянул со стола целую куропатку, отошел на шаг, сел как на диван на подбежавшего Локи, и не забывая делиться, быстро приговорил ее всю. Гости веселились, наблюдая за шутовско-собачьей трапезой. Доев, Енот встал, на руках пробежал в круг танцующих акробаток, и принялся ловко отплясывать и метаться среди них, размахивая рваными рукавами, чем удвоил сходство с ночным кошмаром, к тому же завывающим дурным голосом. Веселье возобновилось, набирая обороты – посуда звенела, гости смеялись, вино лилось рекой. Сердце Анны потеплело, и она благосклонно приняла настойчивые ухаживания молодого польского князя, ее знатного гостя Вацлава Ксешинского. Князю едва минуло тридцать пять, он был элегантен, острословен и редкостно хорош собой. Он, не уставая, весь вечер восхищался красотой и умом графини, и даже дошел до намеков об объединении их фамилий… Но практичная и расчетливая Анна-Гертруда не растаяла, и мысли ее выстроились стройной цепочкой несколько в ином направлении:
- Ах, мой милый князь, в своей красоте я не сомневаюсь. Но ведь были времена, когда я блистала юностью, подобно утренней росе на райских лепестках, и стоит вам обратить взор на прелестный цветочек – мою дочь, и вы сами поймете, насколько хороша была я!
Князь Вацлав с интересом перевел взгляд в указанном направлении, и Анна довольно улыбнулась – скорее отдать девочку замуж, отправить хозяйкой в польское княжество с молодым и полным сил красавцем – мужем, и выбить вон из ее светлой головки этот бред с шутом!
- Да, невозможно не признать, ваша дочь хороша как ангел! – не отрывая жадного взгляда, произнес князь, и Анна довольно улыбнулась – все будет так, как она задумала! Не будь она Анна-Гертруда Вершбен, графиня Готтен!

- Дочка, как ты находишь нашего милого князя Вацлава? – словно невзначай обронила Анна, болтая по-женски после очередного его посещения.
- Он как будто бы очень мил… но бывает у нас слишком часто, - тихо ответила Марихен, отведя взгляд. Она догадывалась о “коварных” замыслах матери.
- Пришел барон пешком с мешком, - вполголоса заел сидевший в кресле енот, и Анна вспылила:
- Ты снова забываешься, шут! – воскликнула она – Что это за намек? С каким еще мешком? Князь Ксешинский очень богат и знатен, не в пример тебе!
- О чем вы, сударыня? Я вас решительно не понимаю! – поднял невинные ореховые глаза шут – Это просто дурацкая песенка слабоумного! А князь и верно диковинно хорош! – изломал гордое лицо, подражая князю. Марихен прыснула в платочек и обменялась с Енотом ласковым взглядом.
- Пошел вон, - спокойно махнула рукой графиня, точно зная, что карлик не послушается. Тот и правда, только встал и прошел в угол, насвистывая, будто сам решил прогуляться – дочь моя, я должна сообщить тебе весьма радостную новость, - начала Анна, перестав замечать несносного человечка – я намерена объявить о вашей с князем помолвке через неделю, на праздновании твоего пятнадцатилетия.
При этих словах девушка смертельно побледнела и сжала губы, а шут перестал свистеть. И с отчаяньем посмотрел на хозяйку. Однако же оба быстро взяли себя в руки, Марихен встала и поклонилась матери, не поднимая глаз:
- На все ваша святая воля, матушка! Позвольте мне удалиться!
- Иди… и хорошенько подумай, это ведь превосходная партия, князь делает нам честь!
- Да-да матушка, я понимаю! Прошу меня извинить! – и девочка почти бегом выскочила из комнаты.
- Побежала оплакивать свою радость! – воскликнул Енот, хлопнув в ладошки – Ах, как она счастлива Вашему мудрому решению.
- Я, кажется, велела тебе пойти прочь! – страдальчески сморщилась Анна.
Только его поганых замечаний ей сейчас не хватает! Она и без мерзавца-шута отлично понимает, что заставляет девочку страдать, но как же по-другому. Дурочка не понимает своего счастья. А в объятиях молодого красавца-мужа она вмиг забудет о несчастном уродце-шуте! Анна покачала головой, глядя вслед удаляющемуся карлику. Господи, да что же можно было найти в этом ущербном создании? В четырнадцать лет, когда должны были бы грезиться романтические рыцари, ее глупая дочь влюбилась в это… это… да просто определения не подобрать! Бред, нечеловеческий бред! Нет, с этим нужно покончить, и как можно скорее! Ах, знал бы Готлиб-Ян, что бы он на это сказал? Как там ее бедный мальчик, один без единого родного существа вокруг? Анна тяжело вздохнула, поднимаясь – сколько всего сразу свалилось на ее хрупкие плечи! Перекрестилась, глядя на распятие над камином – ничего, все образуется!
- Ах, муж мой, ну почему ты оставил меня так рано! Наши дети выросли, и скоро мне ждать внуков, а тебя… А ты смотришь на нас с небес, так посмотри же, что натворила твоя недостойная дочь! Прости ей, она такой ребенок. Дурочка сама не понимает, что делает! Помоги мне, ох, помоги же мне… - и тяжкие слезы покатились по ее щекам.
- Госпожа… - испуганно прошептала служанка, пробравшись на цыпочках в зал.
- Что тебе, негодная? – резко повернулась графиня, даже не думая прятать слезы.
- Ваше сиятельство велели мне, если что-нибудь замечу, сразу бежать и докладывать…
- Что? Говори быстро!
- В саду ваш шут и ваша дочь… Они шептались под кустами роз! – и девушка сделала такие испуганные глаза, будто сообщила вовсе Бог знает что.
11 Да? Ты свободна! Заметишь еще что-нибудь, доложишь!
12 Слушаюсь, ваше сиятельство! – и вмиг исчезла.
“Так-так, как это ни некрасиво, но я должна пойти и вспугнуть несносную парочку! Господи, на что мне приходится идти!” - и Анна, перекрестившись, накинула шаль, утерла слезы и вышла.
- … она это придумала! – донеслось до ушей тихо подошедшей графини всхлипывание Марихен – Она видит, как он мне неприятен, я его ненавижу! Но почему, почему она не вышла за него сама? Бережет священную память отца, а я должна за это страдать!
- Ангел мой, но ведь она права! – нежно возражал шут, и Анна уловила, что он взял ее дочь за руку. “Каков подлец”, - подумала она, но как-то сочувственно, а не гневно.
- О чем ты Кристианхен! – неосторожно воскликнула Мария, забыв прятаться – Я ведь люблю тебя, только тебя, слышишь?
На это шут как-то грустно вздохнул и поцеловал ее пальцы. “Ах вы, дети глупые!” - Анна решила выждать еще немного.
- Какой ты дурак! – почти крикнула Марихен – Дурак, раз не понимаешь, какую невозможную, неприличную честь я тебе оказала! Это невероятно, я и сама никак не могу взять в толк, как же я до этого опустилась, я, графиня крови Мария-Францина Готтен влюбилась в тебя, в тебя, ничтожного карлика, шута, игрушку! – И вдруг замолчала. Потом всхлипнула пуще прежнего и простонав – Прости меня, Кристианхен, прости безголовую! – порывисто обняла маленькое создание.
- Ну не плач же, солнце мое, единственное мое счастье! Я умру в день твоей свадьбы! – прошептал Енот, гладя девочку по светлым локонам, и по глазастому лицу его побежали ответные слезы.
Такими, дрожащими и всхлипывающими в объятиях друг друга и оставила их Анна, не решившаяся открыться и разбить столь трогательный момент. “Что же я делаю, зачем же позволяю им впадать в эту непотребную глупость?” - смущенно думала она, поспешно ретируясь. “А может, это правда любовь? Мне непонятная, но все-таки любовь?” - ожгла ее эта мысль так, что она даже остановилась. “Боже мой, ну и чушь. Мне видно пора к священнику, исповедаться, раз я допускаю подобное себе в голову!”, снова перекрестилась графиня, и пошла дальше. “Ничего, пусть поиграют, им недолго осталось! Слишком далеко они все равно не зайдут, куда им при внешней несостоятельности Енота…” - и еще раз перекрестившись, почти вбежала в дом с криком:
13 Луиза, подавай ужин!
“Только бы никто не узнал, и эти проклятые слуги не разболтали. Я лично сниму голову с того, ко первый хоть намекнет об этом за пределами замка! О Дева Мария, скорее бы уж свадьба!”.
И вот, день помолвки настал. Анна не могла спать всю ночь, вскочила едва забрезжил рассвет, и подняв на ноги весь замок, переходила из помещения в помещение, стараясь ничего не упустить, за всем проследить лично. У нее мелькнула было мысль, что надо бы заглянуть к дочери, посидеть, успокоить – девочка наверняка переживает, но мысль как мелькнула, так и утонула в водовороте дел. Шут ни разу не попался ей на глаза, и графиня о нем просто забыла.
Слуги сновали во все стороны, Анна едва успевала следить за ними т направлять в положенном направлении. Особенно трудно было разобраться, кто и в самом деле старается на совесть, а кто, лелеяв свою лень, бестолково тычется по углам, лишь бы видимость работы создать, пустить пыли в глаза госпоже графине.
Не имея опыта по части устройств событий подобного значения, Анна остро нуждалась в советчике, и потому послала за семейным духовником преподобным Филиппом, надеясь найти в нем если не идейного организатора, то душевного утешителя. А большую и важнейшую часть дел поручила двум управляющим, положившись на их доброе имя (по крайней мере, воровали они не сверх допустимого, а значит, их можно было считать честными людьми). Себе же она оставила мелкие заботы вроде украшения помещений цветами, гирляндами и забавными китайскими фонариками да покрикивала на служанок, чтобы двигались живее.
Когда наконец показался святой отец, Анна просто-таки кинулась ему навстречу и горячо поцеловала его сухую благородную старческую руку.
- Ах, отец мой, ну наконец-то! Я так нуждаюсь в Вашей помощи, ведь именно сегодня я лишена душевных сил, а должна крепиться.
- Да дочь моя! Уже сегодня твое дитя можно будет с полным правом причислить к племени Евы, ведь она будет законной невестой, а значит Отец Небесный получит еще одну честную продолжательницу рода человеческого… Э-э дочь моя, что я вижу? – прервал свою тираду любивший пофилософствовать отец Филипп, протягивая руку и привлекая к себе разрыдавшуюся Анну – Что же будет, когда увидишь ты маленькую Марихен у алтаря, с лицом закрытым фатой, свидетельствующей о ее невинности и совершенной чистоте? – и узкие ладони ласково пробегали по волосам и дрожащей спине бедной женщины. Она пыталась что-то сказать, но слезы душили ее.
- Пойдем-ка лучше в сад, Анхен! – и добрый отец Филипп бережно повел растерявшую величие графиню мимо удивленных слуг. Мудрые и ласковые глаза его о многом говорили в тот момент, они видели сейчас давно прошедшие годы и Анну-невесту, вот также залившуюся слезами во время венчания. Только намокло еще молоденькое нежное личико под густым дымом фаты… как недавно это было, а вот уже несчастная вдова рыдает в день помолвки дочери. И будто вовсе не было этих лет…
Продолжительная беседа со святым отцом имела большой утешительный эффект и Анна-Гертруда, успокоенная и уверенная в себе, вновь вышла к челяди и задвигала ей как пешками на шахматной доске. Где она, бесспорно была гроссмейстером!

…А вечер удался на славу! Знатные гости, благородный красавец-жених, золотой свет сотен свечей, ломящиеся яствами столы, специально приглашенные скоморохи и акробаты, заставляющие родовитую публику забыть приличия и хохотать до упаду! Проныра Енот сновал между ними, отпуская фривольные шуточки и едкие комментарии, смысл многих из которых понимали далеко не все, и от того они казались не совсем уместными. Но Анна Готтен хорошо знала своего подлого карлика, и с трудом удерживалась от излишней жестокости, а порой и истерического смеха.
…Одна лишь невеста, бедняжка Марихен, сидела подле веселого жениха, бледная и безучастная до всего, будто неживая, опустив глаза. Был момент, мать поймала ее мимолетный взгляд, брошенный на Енота, и ее испугал нервный, выразительный огонь, слишком явно горящий решительностью… на что? “В тихом омуте черти водятся!” - подумала Анна, и быстро обернувшись, успела уловить какое-то скрытое движение шута, что-то вроде непонятного знака. “Да что же снова задумали мои маленькие негодяи? Они разорвут мне сердце! Поженить, скорее поженить Марию и князя, только это меня и успокоит!”.

Весь период от помолвки до свадьбы Мария и Енот вели себя тихо, будто даже и не виделись. Внешне все было так спокойно и мирно, Анна поговорила с дочерью, та вроде бы смирилась с участью, весьма завидной по мнению матери. Енот же, как и прежде являлся каждый раз к столу верхом на Локи, беззлобно поддевал слуг и госпожу, беседовал со святым отцом – тот тоже не смог остаться равнодушным к образованному и остроумному малышу. Постепенно графиня Анна успокоилась, и тревожило ее теперь только одно – предстоящая свадьба.

- Боже, как я измучена всеми этими хлопотами! – воскликнула графиня, всплеснув руками и устало опускаясь на стул. – А ведь венчание уже завтра, слава Господу нашему и Деве Марие, пресвятой покровительнице моей дочери. Да, где она, позови-ка мне ее Эльза! – махнула она служанке не глядя. Кажется, она снова загрустила, дурочка! Какое ее ждет счастье, князь так мил, так обходителен, просто мечта любой порядочной девушки!
Анна дробно постучала пальцами по подлокотнику кресла, нервно походила по комнате, ожидая дочь. Ее все не было. Устав ждать, графиня позвонила в колокольчик. На зов явилась Эльза, и доложила, что госпожи Марии нигде нет… Удивленная Анна глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки и не подумать Бог знает что.
14 Я пойду сама посмотрю! – и решительно вышла из покоев.
Позвать ко мне шута! – крикнула она в гулкий коридор, надеясь, что он-то должен знать, где Мария-Францина. Если они еще не вместе… Какое мучение!
Полчаса гнетущих поисков не дали никаких результатов. Анна чувствовала, что ей все труднее становится подавить растущую болезненную тревогу. Она старалась ничего не думать и не строить никаких догадок, боясь добраться до истины… но она уже почти знала, что произошло на самом деле, и одна лишь надежда, что это не так не давала ей окончательно сломаться.
Графиня была одна в небольшой комнатке, назначение которой и самой ей не было понятно, когда вдруг прошуршали робкие шаги, и тихий голос Эльзы почти шепнул за спиной
15 Госпожа графиня…
Что тебе? – резко обернулась Анна, и глаза ее с ужасом уставились на сложенный вчетверо гербовый лист в руках служанки. Та смотрела огромными испуганными глазами на свою госпожу, ставшей вдруг похожей на привидение. Анна медленно взяла из рук девушки лист, развернула его, поднесла к глазам и прочла: “мама, умоляю, не проклинай меня, ради всего святого, только прости! Я знаю, ты никогда не позволишь, и единственно потому решилась, ведь это будет позор…”. И дальше размазанные, закапанные слезами чернильные пятна. Превосходный почерк шута каждым словом припечатывал страшную правду: “Добрейшая моя повелительница! Ни для кого не осталось секретом, что я и Ваша чудесная дочь, достойная своей святой матери, полюбили друг друга. Это трудно понять, ведь я ущербен, но и ваше сиятельство ценили меня как доброго друга. Тем более низок мой поступок, но всецело полагаясь на доброе понимание Вашего сердца, умоляем простить и не держать зла, омрачая светлые дни Вашего сердца, умоляем простить и не держать зла, омрачая светлые дни Ваши. С любовью бороться невозможно, по крайней мере, дочь Ваша счастлива. Мы обвенчаемся в дальней церквушке, чужом приходе, там, где никто не будет знать о принадлежности Марихен к фамилии Готтен. Поверьте, святая госпожа моя, невыносимая боль разлуки с Вами терзает сердца наши, но видно, такова воля Божья. Плачем, покидая Вас. Ваши неверные дочь Мария-Францина Готтен и презренный шут Ваш, Кристиан Вайнберг-Енот.”
Анна прочла это все быстро и нервно, глаза ее бегали по строчкам, будто не понимая. Дочитав, бессильные руки уронили листок на пол. Жизнь ее была кончена. Несчастная женщина обратила пустой взор в окно. За ним собиралась гроза…