Не спите жены в Новогоднюю ночь

1991 г. Не спите, жены, в Новогоднюю ночь
Первые два года нашей супружеской жизни, моя последняя жена, несмотря на свой юный возраст, постоянно жаловалась на хроническое недосыпание. И обвиняла в этом меня. «Ты не даешь мне спать» – было ее расхожей фразой.

С какой-то стороны ее можно понять. Девушку, воспитывающуюся в семье, где с нее сдували пылинки, кормили до девятнадцати лет с ложечки, не имевщую никаких забот, кроме как играть с любимым котом и учиться, поставили перед фактом, что надо, просто необходимо, кому-то ежедневно, ежечасно, уделять внимание, о чем-то думать, заботится, разрешать какие-то вопросы. Для слабой психики это была непосильная задача и усталость наваливалась на нее сверхтяжелым грузом. Но главное – с привычкой засыпать в девять-десять часов вечера пришлось проститься по вполне понятным причинам.

Буквально через месяц после свадьбы, Наталья, стала валиться буквально на ходу. Двигалась она, зачастую, пошатываясь, как пьяная и говорила только о том, как хочет спать. Стоило ей, не дай бог, прилечь среди бела дня или даже просто присесть на стул, как ее тут же охватывал крепкий, глубокий сон. А еще спустя пару месяцев она уже засыпала стоя, сидя, лежа – в любых положениях, удобных и неудобных, и в любой обстановке. Ни стук вагонных колес, ни уличный шум, ни включенное радио не мешали ей спать. Когда мы ездили куда-либо отдыхать, то мне, привыкшему к активному образу жизни, приходилось проводить почти все время в одиночестве. Поскольку она – то с утра никак не могла проснуться, то вечером – засыпала еще засветло.

Учебу ей пришлось бросить практически немедленно, но на желании спать это почти не отразилось.

Вначале я предположил, что она, попросту, таким способом, избегает меня, но с течением времени, я все больше и больше убеждался, что это не так. Моя жена действительно спала как сурок. Тринадцать-четырнадцать часов в сутки – было ее нормой. Почему и отчего я выяснять не стал. Раз так – пусть будет так. Я понял, что ей безразлично чем я занимаюсь и где бываю – лишь бы я не мешал ей спать. Мне как-то даже приглянулась такое положение, поскольку оно давало мне, как женатому человеку, большие удобства и довольно широкие возможности, которыми я и пользовался, и не скажу, чтобы это мне не нравилось.



И вот однажды, в Новогоднюю Ночь Наступающего 1992 года, мы, сев за праздничный стол, с боем курантов выпили по бокалу шампанского, после чего, со словами: «спать хочу», Наталья легла и мгновенно заснула.

Оставшись в положении «одиночества вдвоем», я попытался допить шампанское, которое, к сожалению, не полезло в глотку, поскольку, на фоне всеобщего веселья, мое положение было достаточно мерзким и, как говорится, сердце ни к чему не лежало. Тогда я решил выйти на улицу, чтобы посмотреть на Новогоднюю Ночь, в которую, по установившейся традиции, всегда происходят какие-либо чудеса…

И чудо свершилось! Походив взад-вперед несколько минут, я вдруг вспомнил, что в соседнем доме живет школьная подруга жены, Даша, бывшая, в свое время, свидетельницей на нашей свадьбе. Ноги как-то сами привели меня к ее двери. Она, как нарочно, была дома и сидела, скучая, в одиночестве перед телевизором. Мы сели смотреть его вместе, а через минуту уже поцеловались и наша Новогодняя ночь пролетела как одно мгновение.

Домой я вернулся к восьми утра. Жена спала, как убитая, и не заметила моего отсутствия…

Правда теща, от которой что-либо скрыть было очень сложно – сказывались двадцать лет проведенные на оперативной работе, доглядела откуда я возвращаюсь в столь ранний (или поздний) час. Но шуметь не стала…

А зачем?

Взаправду говорят, что как Новогоднюю ночь проведешь, так и пройдет у тебя целый год. Я когда-то встретил Новый 1985 год с друзьями-аспирантами в общежитии, и потом целый год болтался в общаге, поскольку встретил там Ирину.

Весь следующий год я жил на две семьи – и с Дашей, и с Наташей. То туда зайду, то сюда – вернусь. Чем-то похожие, но, в тоже время, и абсолютно разные, они вместе составляли неплохой образ идеальной супруги и терять ни одну из них мне совершенно не хотелось.

Нет!

Недаром многоженство существовало и существует по сей день во многих культурах. Рабско-аскетичное Христианство искоренило его законодательно, но не смогло изменить людскую сущность - посмотрите вокруг - сколько мужчин имеют любовниц! И, порою, не одну. А, что самое главное, при всем при этом, не собираются покидать своих законных жен. Полигамия неистребима, поскольку в одной женщине не могут сочетаться все те качества, которые желает в ней видеть мужчина. Как нельзя найти в одном человеке идеального работника, точно также нельзя найти идеальную супругу. Бог сделал так, что в каждом из нас, что-нибудь, либо плохо, либо отсутствует совсем. Поэтому коллектив, бригада, жизненно необходимы во всех сферах нашей жизни. Но, мне кажется, очень много жен – также плохо – они начинают повторятся по многим качествам и к ним пропадает интерес. Что одна, что другая – какая разница? А три-четыре – видимо самый оптимум. Недаром многие мусульмане предпочитают именно троеженство.

Даша была довольно оригинальной фигурой.

Одноклассницы считали ее набитой дурой и, не стесняясь, говорили ей это в лицо. Прозвище «Даша – дура» тянулось за ней с детского сада. И было отчего!

Хотя бы с того, что всем своим видом Даша напоминала фарфоровую куклу. К сожалению, не ту длинноногую Барби, а обыкновенную фарфоровую куклешку, которыми пестрят магазины Франции. Лучший пример - украденная в Италии Алексеем Толстым Мальвина. Даже завитые в кудри ее соломенные волосы и те были больше схожи с кукольными. Но еще большую кукольность придавали ей, доставшиеся от еврейских предков, огромные, с поволокою темные глаза, белки которых отливали голубизной. Глаза навыкате со странными полуопущенными веками (как у закрывающей глаза куклы моего детства), придававшие ее взгляду некую сладострастную томность, подобную той, что у обычных женщин бывает только в определенные моменты, да и то не с каждым мужчиной. А когда она, в какие-то моменты, подкидывала (не поднимала, а именно - подкидывала) веки вверх, то одаряла ТАКИМ взглядом! На тебя смотрели ТАКИЕ глаза, что дрожь пробегала по всему телу.

Несчастные одноклассницы, естественно, не могли ей не завидовать, а зависть, как известно, всегда порождает ненависть. Тем более, что смеяться над Дашей им было проще простого, ибо она была совершенно беззлобна и незлопамятна.

Ни осиной талией, ни большим бюстом, ни длинными ногами, в общем, всем выпирающе-женским, она похвастаться не могла, зато была субтильна, с каким-то нежно-подростковым неоформившимся телом, что меня, лично, очень будоражило и говорило о том, что она на долгие годы сохранит свой образ милого ребенка. К тому же она была блондинка! Блондинка натуральная – во всех местах, что, по своему опыту, скажу, большая редкость в нашем мире. Так что ее товаркам было чему позавидовать и выразить свою зависть в злобном прозвище. Обзываться по внешности – никто не решался – не к чему было придраться.

А вот в умственном плане, Даша не блистала совсем, особенно в его школьном понимании. Ее не интересовала, ни математика, ни физика, ни даже литература, и по этим предметам она всегда сильно отставала. Хотя говорила всегда правильно, достаточно ясным слогом, без всякого «мыканья-быканья», цельными предложениями и писала без ошибок, но любви к писанию не проявляла, потому что со школьной скамьи не выработала почерк, как и я. Читать, она читала мало - ей нравились женские романы, полные страстей и приключений. Помню какой фурор на нее произвел «Любовник Леди Чатерлей». Но в те, советские, годы, подобной литературы у нас практически не было. Зато ее страстью были фильмы, все такого же авантюрно-приключенческого плана, среди которых она выделяла «Гардемарины, вперед». Можно сказать, что инфантильность ее была не только внешней, но и внутренней.

Хотя в житейском плане она была совсем неглупа – решала личные проблемы легко, стараясь и людей не обидеть, да и себя не обделить. А в некоторых случаях проявляла недюжинную хитрость, чем, порою, восхищала и удивляла меня. От ее эфемерной внешности трудно было ожидать таких талантов, но они были.

Вот всего лишь один пример, демонстрирующий ум и изворотливость моей Даши.

Работающие в МАДИ (а она служила там в технической библиотеке, да и наверное, служит по сей день), всегда имел отпуск исключительно в летние месяцы. В отличие, от НИИ и прочих присутствий, получить отпуск зимой в учебном вузе было неимоверно сложно, что заставляло любителей горных лыж (которых тогда было совсем немного) искать другую работу или договариваться исключительно на личных основах. Отпуск предоставляли всего на четыре недели, но, поскольку летом институт, так или иначе, не работал, то реально отпуск длился месяца два, а то, порою, и почти три. Но была и расплата за привольное житье - все сотрудники, время от времени, должны были работать все лето в Приемной Комиссии и тогда их отпуск автоматически переносился на сентябрь. Что, конечно, не сулило большой радости, несмотря даже на пресловутый «бархатный сезон», который, в условиях сорок пятой широты черноморского побережья, выглядел скорее «дубовым». Дашу, как всех новичков, сразу же, в первое лето, определили писарем в Приемную комиссию, но продержали там только три дня и выгнали, удивляясь, как такую дуру, не умеющую правильно заполнять бланки, держат в библиотеке. Дура пошла в отпуск, а умные просидели все лето в душном помещении без солнца...

Говорила она без умолку – рассказывала о том, что слышала, про то, что видела, при этом буйно фантазируя. Фантазии ее были настолько естественны и настолько складны, что не только заставляли поверить в это других, но и сама Даша, в конце концов, начинала забывать, что врет и свято верила в собственные выдумки. Закончив рассказ о своем прожитом дне, она начинала его заново, но уже иначе расставляя акценты, с новыми фантазиями. Поэтому слушать ее, и по второму, и по третьему разу не было скучно. Речь ее журчала как вода и завораживала своим звуком. Обладая каким-то нежным, немного наивным, чем-то похожим на детский, но без противной пискливости, голосом слушать ее всегда было нетягостно, а, наоборот, приятно. Не помню случая, когда мне бы хотелось, чтобы она замолчала. Да она была глупа, но милой женской глупостью – она не умела вкручивать лампочки и не могла настроить пульт для телевизора, зато во всем, что касалось человеческих отношений была далеко не дура, а в любви – умна и изобретательна. Ее, редкостной для женщин особенностью, было желание не только наслаждаться самой, а доставлять удовольствие мужчине и находить в этом удовольствие.

К моменту моего знакомства с Дашей, было ясно, что моя жена абсолютно бездетна. Причем в этом направлении она не предпринимала никаких действий. Я надеялся, что Даша сможет мне дать то, на что оказалась неспособна Наталья, но... Видимо вирус бесплодия поразил весь их класс, ибо шесть одноклассниц оказались бездетными. Седьмая долго лечилась и к тридцати пяти, наконец, родила. Но... Стоило ли? Девочка родилась слабая и начала разговаривать только к пяти годам, к тому же у нее были больные почки. Дарья очутилась среди этих шестерых. Правда к маю месяцу она объявила мне, что беременна и я, обрадовавшись, даже предложил ей объединить наши семьи и жить втроем. Ведь - одна мать - хорошо, а две - все-таки лучше. Но, к несчастью, дальше слов у нее дело не пошло. Я ненавязчиво спросил. Она ответила, что ошиблась и больше к этому вопросу не возвращалась.

К концу года Даша стала умолять меня, чтобы я переехал к ней, но я все оттягивал и оттягивал этот серьезный поступок, пока, по какой-то мелочи поругавшись с женой, не ушел к Даше с мыслью больше никогда от нее не возвращаться. И может быть так оно и вышло, если бы в тот момент Даша не перегнула палку. Не знаю, наверное такое заключено в характере каждой женщины, но в Даше это проявлялось особенно ярко – до безумия любила она, когда ею восхищаются, именно, в превосходной степени. «Ты – лучшая», ее не устраивало, ей надо было быть «самой лучшей», «лучшей из лучших» и, как большинство людей, она любила возвышаться уничижая других.

Надо же было такому случится, что в такой решающий, в нашей судьбе, момент, моя Наташка, прошла под Дашиными окнами и Даша это заметила, начав потешаться над ней. Ну, естественно, заочно, поскольку та ничего, через закрытые окна пятого этажа, услышать не могла.

Зато слышал я! И меня покоробило!

Если бы она хотя бы на этом остановилась, вероятнее всего, мы с ней прожили бы всю жизнь вместе, но Дашка совсем потеряла голову от счастья. Она уже потешалась не над Наташкиной внешностью, а над ее глупостью и неосмотрительностью, позволившей ей, Даше, без труда, увести у нее мужа.

«Вот теперь посмотрим, кто из нас дура!» - с глупым хохотом, выдала она.

И на этом месте я сломался.

Мне стало противно, от сознания того, что меня использовали, как средство отмщения по старым, еще детским, счетам. Что мною играют, как игрушкой. Я выругался, сказав Даше, что она могла бы выбрать какой-нибудь другой способ сведения счетов, чем увод мужа, то есть, меня. И, что теперь понятно откуда у нее такая страсть и такая любовь ко мне.

Повернулся и ушел, плотно закрыв за собой дверь.

Услышав за собой, как дико орет на Дашу ее мать: «Дура! Дура! Дура!...» - слышалось даже на лестничной площадке.

Не знаю, что у нее было на самом деле на уме - чужая душа потемки, женская - тем паче, а такой женщины, как Даша, - уж тем более. Может она и впрямь использовала меня, а может быть радость первой женской победы настолько вскружила ей голову... Кто теперь скажет?



С той поры, почти уже тридцать лет, Даша избегает меня. Случайно столкнувшись со мною на улице, делая непроницаемое лицо, пытается не встречаться взглядами, а на мои попытки, заговорить, отвечает глухим молчанием. Лет двадцать назад я увидел ее на разломанной остановке троллейбуса, по проливным дождем, укрывающуюся небольшим журнальчиком. Вода текла по ней, вид ее был ужасен, но... Она не села ко мне в машину, несмотря на все мои уговоры. Стоявшие вокруг люди, сжалившись над бедной женщиной, говорили ей «садись, не кобенься», но она была непоколебима. А на мою попытку подхватить ее на руки, чтобы утащить, она врезала мне по лицу насквозь промоченным журналом.

- Ну и подыхай тут - в сердцах выкрикнул я и уехал.

Потом я видел ее с каким-то юношей, заметно моложе нее, затем она попадалась мне исключительно одна, лет десять назад я видел ее пару раз с каким-то мужчиной, наверное, моим ровесником. Но только пару раз. И опять видел ее исключительно одну, то с сумками, то без сумок, но - одну.

Хотя добрые люди, наверное, чтобы подцепить меня, уверяли, что она все-таки вышла замуж и показывала им обручальное кольцо, но я, по-прежнему встречаю ее только одну, детей у нее нет. А ведь ей уже пятьдесят.

Все эти годы, вспоминая Дашу, я сожалел о том, что наши судьбы не сложились воедино, но боюсь, что мне, все-таки, не хватило бы ее одной. Мое предложение жить втроем было самое правильное, даже, несмотря на их обоюдную бездетность.