И в целом мире одиноки мы.

Жизнь, которую мы проживаем по-разному, заканчивается одинаково.

Наступила весна.
Дни становятся всё длиннее. И с каждым днём всё сильнее
пригревает солнце. Всё громче и веселее поют птицы. Снег тает,
и сугробы, уменьшаясь в размерах, сверху покрываются жёсткой
коркой. Ветерок слегка колышет прошлогоднюю сухую траву.
На проталинах из-под снега пробиваются первые подснежники,
освежая своим видом всё вокруг и вдыхая в окружающую при-
роду энергию жизни, силы и уверенности. Радость переполняет
изнутри. Всё вокруг излучает надежду и веру в будущее. Тепло
и спокойно.
Здесь тепло и спокойно. Но это только здесь так хорошо.

Ирина проживала со своим отцом уже давно. После смерти
матери она так и не смогла принять ни одну из чужих женщин,
с которыми пытался познакомить её отец. Он приводил их в
дом, пытаясь устроить свою собственную жизнь. На этой почве
не раз возникали скандалы, Ирина убегала из дома к подруге.
Родители подруги недолюбливали Ирину и были против её при-
сутствия, поэтому, когда они не пускали её к себе, она пряталась
в подвале. В скором времени отец перестал приводить женщин
в квартиру и знакомить с дочерью. Он знакомился с ними и
встречался вне дома. Почти все из его любовниц пытались при-
вести их отношения к чему-то серьёзному, но Игорь Петрович
старался этого избегать, зная, что из этого ничего не получится.
Дочь никогда бы не приняла ни одну из них. Спустя какое-то
время, отец вовсе перестал встречаться с женщинами, погру-
зился в работу и ушёл в себя.
Работал он руководителем промышленного предприятия,
которое переживало застой и кризис. Работа Игоря Петровича
совсем выматывала его как морально, так и физически. Он стал
нервным, вспыльчивым, часто срывался на дочери. От этого их
отношения вконец испортились. И они практически перестали




- 5 -

общаться. Каждый из них жил собственной жизнью в унылой
малогабаритной двухкомнатной квартирке.
Игорь Петрович рано поседел. В свои пятьдесят два года он
выглядел семидесятилетним стариком. Проблемы на работе, дав-
няя смерть любимой жены, непонимание со стороны дочери – всё
это оставило отпечаток на его внешности, характере, поведении
и образе жизни. Он совсем закрылся от посторонних людей, стал
молчаливым и озлобленным. Он не мог больше в таком состоянии
управлять и так уже разваливающейся на части организацией и
уволился. До пенсии оставалось целых три года, поэтому ему при-
шлось жить только лишь на свои небольшие накопления.
Вскоре он превратился в унылого старика, без повода раздра-
жался по всяким пустякам, почти не выходил из дома и часто
пытался влезть своими маразматическими советами в жизнь
дочери. Отчего в этой двухкомнатной квартирке часто возни-
кали ругань и скандалы. Игорь Петрович при очередных ссорах
с дочерью сильно нервничал и трясся всем телом. Его лицо
покрывалось пурпурными пятнами, глаза наливались кровью,
и, казалось, его вот-вот хватит инсульт. А Ирина, не выдерживая
нападок со стороны своего старого отца, часто уходила из дома,
хлопая дверью. Ей жутко надоедали вопли и придирчивые,
исступленные покушения на её жизнь, и Ирина всерьёз поду-
мывала уйти из дома и начать своё собственное существование.
Но ей некуда было идти. Родители подруги, куда часто прихо-
дила Ирина, убегая от домашних проблем, как-то раз, тактично
попросили больше не приходить и не впутывать их дочь Ксению
в её заботы. Это и послужило причиной разрыва и без того натя-
нутых дружеских отношений с единственной подругой. Ксения
в последнее время и сама пыталась уходить от надоевших ей
разговоров о жизни Ирины и старалась свести их встречи до
минимума. К тому же, социальный статус не уравновешивал их
позиции в обществе. Ирина, простая девушка из бедной семьи,
учившаяся на последнем курсе медицинского факультета, не
могла правильно и красиво вписаться в обеспеченную и полно-
ценную семью своей подруги. В детстве разница в социальном
статусе не так сильно была ощутима, как это наблюдалось теперь,




- 6 -

во взрослой жизни. Дружба прервалась как по взмаху волшеб-
ной палочки. Поначалу Ирина переживала потерю подруги,
потом решила, что это рано или поздно должно было случиться.
И через пару месяцев перестала даже о ней вспоминать.
Положение с финансами было довольно плачевное. Средств,
чтобы купить или снимать квартиру, не было. При очередных
скандалах оставалось лишь уходить на улицу или в подвал.
Там Ирина чувствовала себя хоть немного, но защищённой от
домашней рутины и нападок отца. И всё же… одиночество пре-
следовало её по пятам. Она чувствовала себя угнетённой, разбитой
и подавленной. Она считала свою жизнь бесполезной для себя и
общества. Ей не к кому даже было обратиться за помощью. Не
было никого, кто мог бы её выслушать, помочь, поддержать.
День за днём наматывались в один большой ком нервов.
С утра Ирина училась, а вечером, зарабатывая себе на хлеб,
подрабатывала продавцом в ночном ларьке со жвачками, сига-
ретами, леденцами, чипсами и прочей мелкой ерундой. Времени
на сон и на подготовку к занятиям оставалось мало. Ирина
постоянно чувствовала себя уставшей, недосыпала, от этого ещё
больше раздражалась. Но бросить учёбу или подработку она не
могла. Диплом она должна была получить обязательно, чтобы
устроиться на работу в медицинское учреждение, а подработка
помогала хоть как-то прокормиться.
На учёбе Ирина старалась вникать во всё, слушала препо-
давателей внимательно, выполняла все задания и поручения.
На анатомических практиках без эмоций обследовала и резала
трупы. Она не хотела тратить драгоценное время на ахи и вздохи
и морщиться от вида вскрытых тел, как это делали другие её
сокурсницы. Каждую проведённую минуту в университете она
посвящала именно образованию, обучению и совершенствова-
нию своих навыков.
Сейчас, на последнем курсе, она была одной из лучших студен-
ток и была уверена, что без труда найдёт себе работу в главном
городском морге. О личной жизни Ирина старалась не думать.
Конечно, она видела, как её однокурсницы крутят несерьёзные и
быстропроходящие романы, как тусуются в различных клубах,




- 7 -

ходят в кинотеатры и боулинги, но старалась смотреть на всё
это совершенно безразличным взглядом. Нет, не потому, что ей
этого не хотелось. Ей просто некогда было гулять вечерами под
луной, целоваться на скамеечках и слушать романтические сере-
нады. Поэтому она для себя решила – не обращать ни на кого и
ни на что внимание, пропускать прелести жизни мимо и сосре-
доточиться только на образовании, которое откроет ей путь во
взрослую жизнь и даст возможность достичь успехов.
Учёба, вечерняя подработка и пожилой отец со своими мараз-
матическими взглядами на её жизнь – вот что сопровождало
Ирину на протяжении нескольких лет, лет нудных и однообраз-
ных, наполненных ежедневными склоками, тяжёлым трудом,
натянутыми нервами и монотонным одиночеством.
Ирина думала сейчас только о дипломе. Его она писала сама,
просиживая часами в библиотеках, испытывая жуткий дефицит
времени и сна. В ларёк она брала с собой маленький дешёвенький
ноутбук, который купила на скопленные деньги по объявлению
в газете, и копалась в интернете, ища необходимую информа-
цию для написания диплома в те немногочисленные минуты,
когда в ночном ларьке не было покупателей.
В один из поздних вечеров, когда Ирина заканчивала свою
работу, подошёл один из таких покупателей.
- Пачку «Бонда» синего, - пьяным голосом произнёс этот покупа-
тель и небрежно бросил смятые бумажные деньги в окошко ларька.
Ирина привыкла ко всему, работая здесь в столь позднее
время, и даже не обратила на это внимание. Она взяла смятые
купюры и просунула в окошко пачку сигарет.
- Тупые бабы вы все, - вновь произнёс пьяный покупатель, -
сидишь тут, курица драная. Я тя щас тут, прям в этом ларьке
зажму, поняла меня? – пьянчуга быстро очутился сбоку ларька
и принялся бить с обратной стороны в дверь ногой.
Ирина испугалась. Она закрыла крышку своего дешёвенького
ноутбука, встала со стула и принялась молча смотреть на дверь,
откуда доносились ругань и мат пьяного покупателя. Сердце
Ирины стучало всё громче, всё сильнее с каждым усиливаю-
щимся стуком грязных, тяжёлых, изрядно поношенных ботинок




- 8 -

пьяницы о закрытую дверь ларька. Казалось, грязный звук с
обратной стороны вот-вот ворвётся вовнутрь и раскроит её
пополам. Было страшно. Ирина стояла и ждала. Ждала, когда же
дверь поддастся ударам и откроется. Может, тогда наконец-то
прекратятся мучительные дни в её жизни, и она будет безза-
ботно лежать в холодном помещении, без чувств и эмоций, без
сожалений и накопленных обид, под скальпелем какого-нибудь
начинающего студента на практическом занятии одного из
медицинских ВУЗов…
- Стоять! – кто-то закричал снаружи.
- Пошли вы все, уроды! – заорал в ответ сиплым голосом пьяный
покупатель и, прекратив бить ботинками о дверь, побежал прочь.
В маленьком окошке Ирина заметила силуэты двух пробе-
жавших мимо полицейских, которые патрулировали подземный
переход и, заметив нарушителя, погнались вслед за ним.
Ирина молча села на стул. За пределами ларька воцарилась
полуночная тишина. Почти никого. Изредка мог пройти запо-
здалый прохожий, топая своими башмаками о плитку поземного
перехода. Внутренний страх затаился в каждой клетке Ирины,
она чувствовала его, но не знала, что с этим делать. Она ощущала
беспомощность и беззащитность. Еще раз, посмотрев на дверь
и убедившись, что за ней никого нет, Ирина открыла крышку
ноутбука. Но она не смогла сосредоточиться, буквы сливались и
не несли никакой информации, и Ирина закрыла крышку. Она
всё ещё переваривала произошедшую ситуацию. Что, если бы
не было поблизости полицейских? Или дверь не выдержала бы
мощных ударов пьяного человека?
- С вами всё в порядке? – неожиданно услышала Ирина голос
в окошке. Она вздрогнула. Всё те же силуэты полицейских. – Мы
не смогли его догнать. Скрылся, гад. Вам надо быть поосторож-
нее. Дверь цела?
Ирина встала со стула, подошла к двери и подергала её за
ручку. Потом вновь подошла к своему стулу и села.
- Девушка? – ещё раз переспросил удивлённо один из поли-
цейских, наклонился к окошку и глянул внутрь.
- Спасибо, дверь вроде в порядке, - ответила Ирина.




- 9 -

- Мы будем здесь, поблизости, если что. Вдруг вернётся.
Будете уходить, оглядывайтесь по сторонам, - ответил полицей-
ский и положил на прилавок у окошка мелочью шестьдесят пять
рублей. – Будьте добры, пачку «Винстона».
Ирина взяла деньги и протянула в окошко пачку сигарет.
- Спасибо. Удачи, - произнёс один из полицейских, и оба скры-
лись в переходе.
И вновь в этой тишине Ирина задумалась. Об одиночестве.
Она вслушивалась в тишину. И эта тишина сильно давила на неё
и вызывала чувство некоего отчаяния.
Глянув на часы, Ирина увидела, что пора собираться домой
и закрывать ларёк. Она ещё раз посмотрела на дверь. В любом
случае, надо идти. Положив ноутбук в сумку, и закрыв кассу,
она попыталась оглядеть окрестность в окошко ларька. Никого
вокруг. Ирина подошла к двери и повернула ключ. Выглянув
наружу, она увидела всё ту же пустоту и услышала всё ту же
тишину. Быстро провернув ключом уже с обратной стороны,
Ирина убедилась, что ларёк закрыт. И тут же она быстро заша-
гала в сторону дома.
Кроссовки бесшумно ступали по влажному асфальту. Вокруг
свежо и прохладно, дышать легко и свободно, угар и дневную
духоту на время смыли капли только что закончившегося дождя.
Ирина шла быстро, почти бежала, боясь преследования ночного
пьяного покупателя. Но вокруг почти никого не было, лишь
изредка проезжали по дороге такси и запоздалые автобусы.
Ирина почувствовала себя защищённой лишь после того, как
зашла к себе в квартиру и закрыла входную дверь на два замка
и цепочку. Она немного постояла, опершись спиной о дверь.
Она всё ещё боялась преследования, поэтому, закрыв глаза и
затаив дыхание, она вслушивалась в ночную задверную тишину.
Никого. Лишь тиканье кухонных часов и стук ложки по тарелке.
Отец не спал и что-то ел на кухне.
Услышав, что дочь пришла домой, Игорь Петрович попы-
тался быстро встать, неуклюже опираясь на свою клюку. Ирина
услышала приближающееся шорканье его тапок. Ей совсем не
хотелось видеть его именно сейчас.




- 10 -

- Ирина! – старческим голосом и грозно закричал отец. –
Ирина! Я, старый человек, еле хожу, ничего не вижу, - говорил
он, чуть не задыхаясь, - я должен ходить в магазин? Спускаться
по лестницам? Ты, неблагодарная, даже не купила картошки.
Ты хочешь, чтобы я сдох здесь? Как последняя скотина? –
Игорь Петрович покраснел от напряжения, его начало трясти
от напрасно траченных им нервов. – Ты не приготовила мне
еды! Чем мне питаться прикажешь? Чёрствым хлебом? И водой
из-под крана?
- Но ты же сейчас что-то ел?
- Бурду ел! – продолжал хрипеть отец. – Из-за своего давления
я не могу долго стоять! И готовить нормальную пищу!
Ирине совсем не хотелось сейчас разговаривать с отцом.
Вернее, продолжать вступление в диалог в этом назревающем
ночном конфликте. Она настолько устала, к тому же была всё
ещё напугана недавним происшествием, что отец со своими
нескончаемыми претензиями только разозлил ещё больше. Ей
было стыдно за то, что сейчас, в полной ночной тишине соседи
как всегда будут слышать очередную ругань. И потом всю неделю
шептаться всем подъездом о произошедшем и с укором смо-
треть в её сторону. Ирина хотела избежать участия в скандале и
попыталась прошмыгнуть в свою комнату, чтобы закрыться там
и спрятаться под одеяло, накрывшись подушками, и не слышать
больше ни единого слова своего отца.
- Неблагодарная! – продолжал сокрушаться Игорь Петрович.
– Я для тебя всю жизнь прожил! Всё делал для тебя! А ты для
меня даже супа сварить не можешь! – и он попытался даже уда-
рить Ирину своей клюкой.
Ирина закрылась руками. Сумка с дешёвеньким ноутбуком
внутри с грохотом упала на пол. Клюка больно ударила её по
пальцам левой руки. Это была последняя капля.
- Как ты мне надоел! – взорвалась Ирина. – Надоел! Надоел!
Надоел! – кричала она, больше не стесняясь быть услышанной
соседями. – Я хочу к маме! К моей мамочке! – уже плакала Ирина.
– Я не могу больше тебя терпеть, не могу! – и Ирина, увернувшись
от отца и его клюки, повернулась к двери и попыталась быстро




- 11 -

открыть замки. Замешкавшись с цепочкой, она успела принять
на спину ещё пару ударов клюки от своего отца. Сняв цепочку и
открыв дверь, Ирина, захлёбываясь в слезах и рыданиях, утопая
в море обиды и ненависти, понеслась вниз по лестнице и выбе-
жала на улицу.
Тётка Машка, соседка, наблюдала происходящее через щель
полуоткрытой двери. Она, как и все тётки в этом подъезде,
сильно жалела, по их мнению, бедного и несчастного старика,
и они осуждали при каждом удобном случае его самовольную
и неблагодарную дочку. И никто не хотел вдаваться в подроб-
ности жизни Ирины и Игоря Петровича. Всё думали так, как
думали, и не хотели думать иначе.
Ирина шла по пустынной ночной улице, вытирая ладонями
нескончаемо текущие слёзы. Она просто шла. Сама не зная куда,
зачем; и что будет потом – в данный момент её совсем не интере-
совало. Тяжёлый груз давних сложных взаимоотношений давил
на неё, съедал изнутри, грыз её и без того потрёпанную душу.
Ирина увидела автобусную остановку. Начинал накрапывать
дождь, поэтому она спряталась под козырьком. Сев на лавку, она
задумалась. Продолжать жить такой же жизнью ей совсем не
хотелось. Возвращаться домой тоже не было желания. Она чув-
ствовала полнейшую опустошённость. Отчаянье. Одиночество.
Будь мама жива, такого бы с ней не случилось… Да, об этом
Ирина думала постоянно. Она часто смотрела на мамины ста-
рые фотографии. Раз за разом, она перелистывала альбомы и,
прикасаясь пальцами к её изображениям, грустила и мысленно
будто обнимала её. Одну из маминых фотографий она всегда
носила с собой. Маленькая, она всегда лежала в Ирином коше-
лёчке. Вот и сейчас, Ирина достала свой кошелёк, открыла его,
и оттуда на неё, прямо из фотографии, улыбалась мама. Ирина
заплакала ещё сильнее.
Дождь усилился и зашумел, нарушив ночную городскую тишину.
Немного успокоившись, Ирина закрыла кошелёк и положила
его обратно в карман. Потом она, сидя на лавке, несколько минут
смотрела на дорогу, по которой текли ручьи, образовывающиеся
от падающих крупных капель дождя.




- 12 -

Неожиданно начавшись, дождь так же неожиданно закон-
чился, оставив после себя мокрый асфальт, лужи, свежесть и
ночную прохладу. Ирина сидела на этой одинокой пустой оста-
новке, кутаясь в своей ветровке от веявшей прохлады. Она
подняла голову и посмотрела на крышу остановки, с которой
стекали последние дождевые капли.




- 13 -

2

В соседней деревушке, в часе езды от города проживала баба
Люба. Жила она одна.
Муж бабы Любы, ветеран Великой отечественной, умер
четыре года назад. Похоронив его, она долго переживала, пла-
кала. Но слезами горю не поможешь, человека не воскресишь.
Она продолжила вести хозяйство, как и раньше. А как иначе?
Иначе не прокормиться. Без Пал Иваныча, конечно, ей было
тяжело. Помочь было некому.
Дочка Надя жила в городе, с семьёй, навещала мать довольно
редко. Баба Люба свыклась с мыслью, что у дочери есть самая
важная работа, где она была просто незаменима, будто без неё
вся работа встанет, и организация развалится на части. Надя
никак не могла выкроить в своём напряжённом графике хоть
немного времени, чтобы потратить час-другой на дорогу к
матери в деревню и навестить её.
Внуки почти не видели свою бабушку и даже иногда забывали,
как её зовут. А мужу Нади, Степану, вовсе были не интересны
ни деревня с её бездорожьем, ни эта бабулька, являющаяся его
тёщей. Степан вообще был супер занятым человеком. В его адво-
катской деятельности не было ни минуты свободного времени.




- 14 -

Домой приходил поздно, постоянно по работе кто-то названи-
вал, на столе росли нескончаемые кипы бумаг из дел клиентов…
Всё это было неотъемлемой частью жизни Степана. На детей и
жену не хватало ни сил, ни того же времени.
Надя часто обижалась, высказывала ему по ночам или ран-
ними утрами, когда он торопился на работу, о том, что ей не
хватает мужского тепла и ласки, а детям заботы отца. В ответ
она лишь слышала, что такому кормильцу в семье, как он, она
могла бы делать поблажки и довольствоваться тем, что есть. Он
постоянно твердил о том, что она тратит его, не без большого
труда заработанные деньги, и может позволить себе сходить в
кинотеатр или кафе в то время, как он пашет на поприще пра-
восудия. Надя, конечно же, отвечала ему, что она тоже много
работает, к тому же ещё и занимается детьми и нескончаемыми
домашними хлопотами. Но Степан был уверен в своей правоте
и не придавал никакого значения словам жены, утверждая, что
Надя сильно преувеличивает свою роль в жизни семьи и пыта-
ется вызвать у него жалость. Из-за всего этого Надя постоянно
находилась в унылом и подавленном состоянии. Частые скан-
далы, сексуальная неудовлетворённость, одиночество – всё это
вызывало упадок сил и пребывание в плохом настроении, что
сказывалось на детях. Бывало, она на них беспричинно кричала,
взрывалась, частенько шлёпала и наказывала.
В этой суматохе монотонно проходивших серых дней, в тече-
ние которых не было ни намёка на просвет, у Нади не возникало
ни малейшего желания ехать в какую-то, богом забытую деревню.
День бабы Любы начинался в пять утра. Надо было успеть и
коровок подоить, а потом отогнать их в стадо к пастуху, и свин-
кам корма насыпать, и водички свежей подлить, и курочкам
принести травки зелёной да пшенца побольше, чтобы яички
сносили покрупнее да почаще. Да, хлопот с утра хватало.
Ближе к полудню баба Люба сажала рассаду, поливала рас-
тения, полола сорняки. Делала она это потихоньку, не спеша.
Здоровье уже было не то, что прежде. Нагибаться было тяжело,
кружилась голова. Ещё и давление мучило, и кашель, и глаза
плохо видели. Бывало, поработает старушка немного, ан нет-нет,




- 15 -

да и сядет под грушу раскидистую в теньке отдыхать, отды-
шаться не может, пот со лба тряпочкой вытирает. А как жажда
замучает, так зайдет в сарай и из бидона наберёт помятым от
времени алюминиевым ковшиком прохладной водички и жадно
пьёт, прицмакивая почти беззубым ртом.
Днём, когда солнышко совсем уж начинало пригревать, баба
Люба шла отдыхать. Домик её покосился от времени, имел
накренившуюся крышу, крытую потрескавшимся шифером,
поросшую жёлто-зелёным мхом. За долгие годы на эту крышу
ветра надули немного песка, который спрессовался и навсегда
застыл между волнами шифера. В этот спрессованный песок
попали семена различных сорняков, надуваемые тем же ветром.
Смачиваемые частыми моросившими дождями, семена про-
растали прямо на крыше, образовывая некрасивые клочки
бесполезного сухостоя. Стекла не некоторых окнах треснули,
рамы состарились, краска на рамах выцвела и растрескалась.
Рядом с домиком стояла такая же покосившаяся и состарив-
шаяся от времени летняя кухонька с обугленной газовой плитой.
Здесь-то и пряталась от полуденного солнца баба Люба. Она
ложилась на свою засаленную старую кресло-кровать, включала
старенький вентилятор и дремала. Часов около пяти вечера, когда
дневная жара начинала спадать, баба Люба пила чай с мятой
вприкуску с простым печеньем, макая это самое печенье в чай.
Оно размягчалось и свободно таяло в её полу беззубом рту.
Вечером утренние хлопоты повторялись в обратном порядке.
Баба Люба собирала в курятнике снесённые за день курами яйца,
наливала всей живности свежей воды, сыпала корм, встречала
коров, которые сами знали дорогу домой, к своему двору. Баба
Люба отворяла дряхлые, скрипящие ворота на заднем дворе
и впускала своих любимых коровушек. При этом она с ними
ласково разговаривала, спрашивала у них, как они провели день
на пастбище, хорошо ли кушали, вкусна ли была травка. Коровы
будто понимали её и мычали в ответ. И баба Люба, посме-
иваясь, чесала им лоб, а коровы лизали её пальцы и ладони
своими длинными шершавыми языками, радуясь встрече со
своей хозяйкой. К тому же, вымя их за весь день наполнялось




- 16 -

молоком, и это приносило коровам неудобство и болезненные
ощущения. И коровы знали, что баба Люба сейчас, как и каждый
вечер, начисто вымоет руки, начисто вымоет их вымя, возьмёт
ведро и сдоит всё молоко, тем самым принесёт коровам большое
облегчение. А молоко-то какое! Парное, свежее, тёплое, пени-
стое, пахнет свежим лугом и зелёной травой. Процедив молоко
через марлю, баба Люба разливала его в трёхлитровые банки,
закрывала пластиковыми крышками и ставила банки в прохлад-
ный сарай.
Каждое утро, в семь часов, после того, как она покормит птицу
и домашний скот и отгонит коров пастуху, она ставила банки в
самодельную тележку и везла на местный рынок. Из соседней
деревни, той, что покрупнее, приезжал мужчина, предприни-
матель. Он скупал у местных старожил свежее молоко почти за
бесценок и возил его продавать в город, на чём неплохо зараба-
тывал. Бабе Любе, как и остальным жителям, отдающим своё,
тяжким трудом полученное молоко почти даром, не оставалось
другого выхода. На местном рынке всё равно никто, кроме этого
предпринимателя, их молоко не покупал, так как почти в каж-
дом дворе были свои и коровы, и козы. Поэтому все трудяги
довольствовались тем, что есть. Полученные от продажи молока
деньги, эти жалкие копейки, баба Люба копила и бережно хра-
нила в старинном серванте в жестяной банке от растворимого
кофе. Кладя денежки в банку, она приговаривала:
- Доченьке моей, да внучкам в помощь. А как же, помочь же
надо. Им там совсем, наверное, туго.
Кое-какие средства она также выручала от продажи на мест-
ном рынке яиц, курятины, поросят. Всё это также забирали, в
основном, перекупщики в три-четыре раза дешевле, чем сто-
или эти продукты на рынках больших городов. И почти все
эти деньги она тратила на покупку корма для скота и птицы.
С каждым годом корм всё дорожал, поэтому становилось всё
невыгоднее держать скотину. Да и тяжел был этот труд для ста-
ренькой, совсем одинокой бабушки. Она понимала, что здоровье
уже далеко не то, что раньше. И баба Люба решила продать почти
всю скотину и оставить несколько курочек-несушек, да одну




- 17 -

коровку, чтобы хоть яички были свои и молочко свежее. Жалко
бабе Любе было, конечно, коров, свиней да петухов. А что делать
оставалось? Не потянуть ей сейчас это большое хозяйство.
Через неделю двор почти опустел. Хлопот поубавилось. Но
почему-то так тяжко было на душе у бабы Любы. Такой одино-
кой она себя почувствовала.
День за днём тянулись однообразно и медленно. Но куда
старушке было торопиться? Рассада на её огородах взошла
крепкими зелёными растениями, обещая хороший урожай. Его
баба Люба так же, как и в предыдущие года, соберёт и отнесёт
за бесценок скупщикам, А вырученные копейки так же бережно
положит в жестяную коробку.
Как-то вечером баба Люба вышла во двор. Смеркалось, пели
сверчки, небо было усыпано мелкими алмазами сверкающих
звёзд, тихо дул прохладный ветерок, шурша листьями в таких
же, как и баба Люба, древних груше и двух яблонях. Старушка
надела носки, штопанные раз двадцать, галоши и зашаркала
к курятнику. Своим курочкам она включила ночную лампу
с тусклым светом, ещё раз проверила во всех углах и мягких
подстилках - нет ли в них яиц, и закрыла дряхлую дверцу
курятника на щеколду. Курочки немного покудахтали и вскоре
замолкли. Затем старушка подошла к коровнику. Марта стояла
около корыта с водой, смотрела в пол, лениво обмахивалась
хвостом и медленно пережёвывала какую-то былинку. Завидев
хозяйку, Марта так же медленно повернула к ней голову, про-
тяжно замычала и опять продолжила жевать свою былинку и
смотреть в пол.
- Засыпай, Мартушка, засыпай, - бормотала баба Люба. – Зав-
тра ранёхонько вставать.
Но корова продолжала стоять около корыта с водой, жевать и
обмахиваться хвостом.
– А я вот пойду, положу голову на подушку, - продолжила
бормотать баба Люба. – Совсем уж я устала. Ох, устала, - и она
зашаркала своими галошами обратно в дом.
Неожиданно из покосившегося сарая донёсся странный
звук. Будто что-то упало.




- 18 -

- Ой, да что же это, - заволновалась баба Люба и зашагала в
сарай. Включив свет, она увидела, что алюминиевый ковш упал
с бидона и лежит на грязном полу. Кряхтя, старушка нагну-
лась и подняла его. Тут она услышала какое-то шуршание
совсем рядом. Баба Люба подняла глаза и увидела кошку. Это
была совсем чужая кошка. Видимо, она пробралась через при-
открытую дверь сарая, прыгнула на бидон с водой, тем самым
опрокинув ковшик, и взобралась на пустые мешки, лежащие
поверх пустых самодельных ёмкостей для корма скота.
- Вот те раз, - удивилась баба Люба. – Кошка. Ты отколь
пришла-то?
Но кошка испуганно прижалась к мешкам и неподвижно смо-
трела на старушку большими жёлтыми глазами.
- Кысь, кысь, кысь, - позвала кошку баба Люба, но та продол-
жала лишь испуганно и неподвижно на неё смотреть.
- Ну, раз пришла, я тебе молочка сейчас налью, - сказала баба
Люба и вышла из сарая. Она отлила в глубокое блюдце из ведра
немного молока, приготовленного на утреннюю продажу, отло-
мила небольшой ломоть хлеба и понесла всё это в сарай. Кошка
всё ещё сидела на мешках и настороженно смотрела.
- Вот тебе молочка, - сказал баба Люба, ставя блюдце на пол. -
А вот хлебушек, - и она накрошила хлеб в молоко.
Кошка не двигалась.
- Боишься меня что ль? Ну, ладно, ладно. Спи здесь, ежели
негде больше. Вот, покушай. А я уж пойду. Пойду, голову положу
на подушку. Устала больно за весь день, - говорила баба Люба
кошке. А кошка внимательно следила за каждым её движением
и не шевелилась.
Баба Люба поняла, что от кошки ей не добиться ответа, поэ-
тому она оставила её в покое своими расспросами, повернулась
и ушла в дом спать.
Ранним утром, отогнав корову пастуху, напоив и накормив
курочек, баба Люба решила заглянуть в сарай. Блюдце оказа-
лось пустое. Кошка начисто его вылизала. Она вылакала всё
молоко и съела весь хлеб, до последней крошки. Казалось, что
кошка совсем не спала, потому что она так же настороженно,




- 19 -

вытаращив большие жёлтые глаза, смотрела на старушку, как и
прошлым вечером.
- Вот те раз, - воскликнула баба Люба. – Отколь ты пришла,
заблудшая? – баба Люба осторожно приблизилась к кошке. А
та в ответ взъерошила шерсть на спине, ещё больше выпучила
глаза и легонько зашипела.
- Полноте, - сказала баба Люба, - полно. Пришла ко мне, ещё
и шипишь? Ай-яй, деловая! – и баба Люба приблизила руку к
кошке, чтобы погладить. Кошка пристально следила за рукой, но
позволила себя погладить. Баба Люба гладила кошку по голове
и спине, водя руку медленно, бережно по короткой, но густой
шерсти. Шерсть от испуга всё ещё была взъерошена, и кошка
была похожа на мягкий округлый одуванчик.
- Хорошая, - приговаривала баба Люба, - хорошая кошка. Ну,
как звать тебя, как величать?
Кошка уже успокоилась, шерсть пригладилась, жёлтые глаза
прикрылись от удовольствия.
- Буду тебя Марфой звать. Марфа, Марфа, - и старушка заулы-
балась, гладя доселе ей незнакомое животное.
С тех пор кошка Марфа прижилась в этом дряхлом, убогом
дворе. Баба Люба рада была этому комку шерсти, который встре-
чал её каждое раннее утро, провожал со двора, когда она прогоняла
корову на пастбище, вбегал в курятник и глядел, как она ухажи-
вает за курами, сидел в теньке старой груши рядышком, когда она
отдыхала в перерывах между прополкой и поливкой грядок.
Так и начали жить вместе Марфа да баба Люба. Кошка скра-
шивала одинокие дни старой женщины.
Раньше, когда ещё Пал Иваныч был жив, во дворе жило много
разных кошек и котов в разные периоды времени. Но они были
не ручные, почти дикие, всегда бегали там, где им вздумается,
пропадали в чужих дворах. Поэтому жили они обычно недолго.
То наедались в соседних сараях какой-нибудь еды, перемешан-
ной с отравой, предназначенной для крыс, и умирали, то крали
белоснежных голубей на крошечной голубятне дядьки Васьки -
и за это дядька Васька ловил их и душил собственными руками,
то коты сами гибли от неизвестных болезней.




- 20 -

Вот теперь, когда баба Люба приютила у себя такую ласко-
вую замечательную кошечку, она уже боялась, что и Марфа
исчезнет в каком-нибудь чужом дворе или отравится при-
манкой для крыс в каком-нибудь чужом сарае. Поэтому баба
Люба всегда пускала кошку в дом, где та спала на приготов-
ленном специально для неё пуховом одеяльце на соседней
кровати. На той кровати, где спал раньше Пал Иваныч,
царствие ему небесное… Часто кошка переходила ночью со
своего одеяла и ложилась клубочком в ногах своей хозяйки.
Ещё она очень любила ластиться, любила, когда старушка
чесала её мягкий живот, гладила по голове и спине своими
морщинистыми и шершавыми ладонями. И Марфе было
абсолютно всё равно, какими ладонями гладила её хозяйка.
Самое важное было то, что эти ладони были для неё самими
добрыми и ласковыми ладонями самой добродушной и род-
ной хозяйки на свете.
Около печки всегда стояли две железные миски для еды и
ещё одна, поглубже, для молока с хлебом. А воду кошка пила
из железного ведра, всегда стоявшего около той же печки. Баба
Люба тоже пила оттуда воду, черпая её железной кружкой, и
всегда следила за тем, чтобы ведро было полное.
Прошёл год. Баба Люба уже не могла представить себе жизни
без своей Марфы. В тёплые дни кошка радовала её своей игриво-
стью и любознательностью, а зимой согревала своим кошачьим
теплом и намурлыкивала кошачьи песни. Баба Люба уже не
чувствовала себя одинокой и брошенной всеми, напротив, она
ощущала свою значимость и свою важность в жизни своего
животного друга. И ни разу она не задумалась, да и не хотела
думать, откуда же пришла к ней Марфа, как он появилась в её
сарае. Откуда бы ни пришла, откуда бы ни появилась – Марфа
оставалась рядом и не собиралась никуда уходить.
На следующий год, весной, баба Люба, как и всегда, высадила
рассаду, поливала грядки и полола сорняки. Ей стало совсем
плохо, и она присела под старой грушей отдохнуть. Марфа тут
как тут прибежала и начала тереться около её ног, подняв вверх
хвост и тихонько урча, будто спрашивала: «Что случилось?».




- 21 -

- Ох, Марфушка, что-то дурно мне, кабы уж не помереть, а то
и не заметит никто. Одна ты будешь знать, да только никому и
сказать не сможешь о бедной бабке, - будто отвечая на вопрос,
тяжело дыша, сказала баба Люба. – И внучков-то жалко как. Не
дозволяют им родители ездить ко мне. А может, и некогда им.
Господь их знает… - продолжала говорить старушка. – Хотелось
бы повидаться с внучками. Да денежек им отдать. Скопила чуток
бабка. Молочко продавала, яички да мяско. Может, у них вело-
сипеда нет или сапожек резиновых, или ещё чего.
Тут баба Люба с трудом поднялась и побрела к сараю попить
воды. Дело шло к полудню. Становилось душно. Марфа побежала
за хозяйкой, выпрашивая водички. Баба Люба зачерпнула из
бидона прохладной воды мятым старым ковшом, налила кошке
в миску. Марфа жадно залакала воду своим розовым языком.
И сама старушка прямо из ковша долго пила прохладную воду
небольшими глотками, часто останавливаясь и тяжело дыша.
Совсем уж плохо себя чувствовала баба Люба в последнее время.
Прошла весна, наступило лето. День становился всё длин-
нее, солнце припекало всё жарче. Старушка всё чаще отдыхала
в доме. Ставни дома всегда были закрыты, чтобы хоть как-то
сохранить прохладу. Бросив на пол сюртук, она лежала на нём.
Так было прохладнее, чем на кровати. Марфа в последнее время
зачастила убегать из дома, оставляя в одиночестве и без того
одинокую хозяйку. Баба Люба даже начала делать ей замечания,
когда та прибегала откуда-то вся пыльная или даже с паутиной
на усах.
- Марфушка, не к женихам ли ты бегаешь? – спрашивала баба
Люба у кошки. – Ох уж эти женихи. Замучили тебя, наверно.
Всё тебе дома не сидится, неймётся, - на что кошка смотрела
на хозяйку своими большими желтыми глазами и тёрлась всем
телом о её ноги, при этом мурлыча, будто заглаживая свою вину.
В начале лета у бабы Любы был день рождения. Но она его
уже давно не праздновала. Не с кем было праздновать. Дочь с
семьёй её редко поздравляли, а в последние годы и вовсе об этом
забывали. Вот и сейчас. Баба Люба сидела в тени своей старой
раскидистой груши и вспоминала былые годы, когда дочка с




- 22 -

внуками приезжали и привозили ей вкусный торт и свежую кол-
басу к празднику. Но это было так давно… Всё ещё надеясь на
внимание к себе, она, кряхтя, встала со своей старенькой табу-
реточки с облупившейся краской и подошла, шаркая тапками,
к почтовому ящику. Она заглянула в него, но увидела лишь
паутину и бегавшего по паутине маленького паучка. Старушка
надеялась увидеть в этом ящике хотя бы красочную открытку ко
дню своего рождения. Но, увы, как и в прошлом, и позапрошлом
году там было пусто.
- Забыли, наверно, дети. Ну, ничего. Это ничего, у них дела
и поважнее есть. Ничего страшного, - и старушка, так же охая
от жары и усталости и шаркая тапками, вернулась в тень ста-
рой груши.
Вечером баба Люба достала из старого серванта поблёкший
от времени альбом со старыми чёрно-белыми фотографиями.
Лист за листом она переворачивала страницы и глядела на эти,
приклеенные к страницам фотографии.
- Марфа, иди-ка сюда, кысь-кысь, - позвала кошку баба Люба.
Марфа спрыгнула со своего пухового одеяла и подбежала к
хозяйке, не понимая, для чего она её позвала и нарушила её
вечерний отдых.
- Глянь-ка, Марфа! Вишь, это я, - и баба Люба заулыбалась
своим почти беззубым ртом. – Какая молодая была, - со старой
блёклой фотографии на бабу Любу смотрела молодая красивая
девушка. Такой она была в молодости. Жизнерадостная, весёлая,
активная. - А это дочка моя, - ткнула пальцем старушка в другую
фотографию, на которой стояла девочка, одетая в искусственную
шубку, шапку-ушанку, держащая санки и угрюмо смотрящая на
снег. – Не любила Наденька в детстве фотографироваться, всегда
была недовольная, - и баба Люба рассмеялась. – А вот мой Пал
Иваныч. Как тебе там живётся-то. Уж скоро и я к тебе поспею,
- взгрустнула старушка. – Марфа, иди же посмотри, - говорила
кошке баба Люба, на что Марфа лишь обнюхала альбом, легла
рядом с хозяйкой, перевернувшись на спину, и заурчала, при-
крыв глаза. Ей было совсем не интересно смотреть на то, что
было в альбоме. Да и не понимала она, что говорит ей баба Люба,




- 23 -

она лишь знала, что если перевернётся на спину, то ей почешут
живот и это доставит ей приятное удовольствие.
Вот так и прошёл вечер старой одинокой женщины: в вос-
поминаниях о былом, о прошлом, о том, что не возвратится
никогда. А кошка лежала рядом, перевернувшись на спину и
задрав лапы вверх, закрыв глаза, урчала от приятных почёсыва-
ний живота свои песенки.
Тут баба Люба заметила, что у Марфы округлился живот.
- Ах ты, распутница такая, - играючи укоряла кошку старушка.
– И кого ты мне хочешь в подоле принести? Стара уж я, Марфа,
кабы не померла я раньше времени, а то кому же за твоими дет-
ками ухаживать? – и баба Люба гладила и гладила свою Марфу.
Теперь она ещё больше стала заботиться о своей любимице, мыла
её блюдца и миски, клала еду и наливала молочко только в чистую
посудину, следила, чтобы Марфа всегда была у неё на виду.
Вскоре Марфа родила пятерых котят. Кошка окотилась в том
самом сарае, где старушка её впервые нашла. На старых меш-
ках. Марфа бережно вылизывала каждого из своих детёнышей.
На что те беззвучно открывали свои крошечные рты и тыкали
носом в живот матери, ища сосок.
Этому событию баба Люба, конечно, обрадовалась. Она
постоянно в течение дня заходила в сарай и приглядывала за
кошкой и её потомством. Котята через две недели окрепли, у них
открылись глазки. Далеко от матери они не отходили. Когда баба
Люба подходила навестить кошачью семью, она всегда говорила:
- Марфуша, можно ли мне твоих котяточек погладить? – на
что Марфа совсем не возражала и лишь мурчала как трактор и
лежала, щуря глаза от удовольствия. И старушка бережно погла-
живала пушистые, ещё не окрепшие комочки шерсти, неустанно
теребящие и мусолившие матерны соски, полные молока.
Баба Люба хотела забрать котят вместе с кошкой в дом. Она поло-
жила пушистые комки в корзинку и понесла. Котята жалобно и
тонко мяукали, на что кошка с волнением побежала рядом с хозяй-
кой, путаясь в её ногах и громко мявкая. Баба Люба остановилась.
- Неужто не хочешь в дом? – спросила она кошку. Марфа
беспокойно глядела на старушку и громко мяукала. Баба Люба




- 24 -

поставила корзину на землю. Пушистые комочки лезли друг на
друга, пытаясь вылезти из корзины и найти мать. Кошка быстро
встала лапами на корзину и, взяв одного котёнка зубами за шею,
понесла обратно в сарай.
- Ладно, Марфа, ладно, - кряхтела старушка, улыбаясь, -
хочешь быть в сарае, будь. Буду там за вами ухаживать. И кошка
по очереди, одного за другим, перенесла всех котят обратно в
сарай на старые мешки, где она опять разлеглась, давая возмож-
ность своим детёнышам добраться до её живота.
Недалеко от её полуразвалившегося дома жила баба Груша со
своим нерадивым сыном Борисом. Боря в школе-то был вечным
двоечником, еле-еле закончил девять классов, так и во взрослой
жизни особым умом или какими-нибудь заслугами не отли-
чался. Много пил, курил по две-три пачки сигарет в день - самых
крепких и самых дешёвых. От постоянных запоев, да и вообще
от своей никчёмной и бесцельной жизни Борис стал сухим,
немного скрюченным человеком; обрюзгший, с корявыми паль-
цами и вечно грязными ногтями, не по годам морщинистым
лицом и проплешиной на голове. Работал трактористом у мест-
ного фермера Валентина Гаврилыча, единственного человека в
этой деревне, имевшего какой-никакой, но доход от продажи
урожая. А выращивал он арбузы и дыни. Дело это довольно
тяжёлое, да и рисковое. На полив много воды надо, а если солн-
цепёк всё лето, да ещё и с водой напряжёнка, так вообще можно
и прогореть. Арбузы воду любят. А без воды – какой урожай?
Да ещё и этот пьяница, Борька. Часто напивался он по вечерам.
А с утра на работу не выходил. И заменить его особо некем. В
деревне почти одни старики живут. Один Борис умел тракто-
ром управлять. Но вот не повезло-то, нерадивый он работник.
От этого Гаврилычу приходилось частенько свои дела бросать и
самому в трактор залезать. А если совсем некогда ему было, так
он во двор к бабе Груше заходил и руганью да матами Борьку
на работу гнал. Бывало - получалось, а бывало - и нет. Смотря,
сколько Борька выпивал самогонки накануне.
Баба Груша вот так с ним всю жизнь и мучается. Да что подела-
ешь, не изменится он никогда. На упрёки со стороны Валентина




- 25 -

Гаврилыча и другого недовольного люда из этой деревни, кому
успевал насолить Борька, она либо отмалчивалась и ничего не
говорила, либо, если уж совсем доставали, пыталась и огрыз-
нуться, сынок ведь всё-таки. По дому и во дворе Борис почти
ничего не делал. Матери всё приходилось делать самой. И воду
носить, и сажать, и огород поливать, и за скотиной ухаживать. А
про готовку и уборку и говорить уж нечего. Всё сама.
Повадился Борька у соседей воровать. У кого яблок натаскает,
у кого помидоров да огурцов насобирает, у кого курей наворует.
А иногда и поросят крал, и даже коров уводил. И всё это он делал
глубокой ночью, и ночью же почти за бесценок продавал приез-
жим спекулянтам. Были у него такие постоянные покупатели.
Спекулянты эти специально заезжали по темноте в эту дере-
вушку за украденным товаром. И так каждый раз с четверга на
пятницу. Как раз перед выходными: и народу на рынках полно,
и можно было приобретённое за копейки мясо продать на рынке
за более высокую цену и получить немалый доход. Борьке же
выручки от продажи ворованного хватало только на алкоголь и
сигареты. А вот куска хлеба в дом ни разу не купил. Всё ложилось
на материны плечи. Ту небольшую зарплату, которую платил
ему Гаврилыч, и то умудрялся всю оставлять на дне бутылки,
распивая самогонку со своими друзьями-алкоголиками.
И никто в деревне никак не мог разузнать, кто же это воров-
ством занимается. Да и кто мог узнать, одни старики кругом.
Ни полиции, ни колхоза, ни молодёжи. Нет никого, кто бы мог
защитить старый люд.
В ту самую ночь, с четверга на пятницу, баба Люба плохо
спала. Ворочалась с боку на бок. Наутро, не выспавшись, и
совсем плохо себя чувствуя, баба Люба вышла во двор.
- Ой, что же это? – крикнула баба Люба. Старые ворота на
заднем дворе были приоткрыты. Старушка засеменила сво-
ими неуклюжими шажками к коровнику и ахнула. Коровник
был пуст.
- Ой, украли, украли! – закричала баба Люба, а сердце у самой
так и выпрыгивало из груди. – Помогите, люди добрые! – и баба
Люба выбежала со двора через приоткрытые ворота.




- 26 -

Соседка, баба Пелагея, гнавшая свою корову на пастбище к
пастуху, остановилась.
- Чего случилось, Люба? Чего кричишь?
А баба Люба, еле бежала, задыхалась от горя и слёз и кричала:
- Украли! Украли коровушку мою! Да за что мне это!
- Ой, Люба, Люба! Да не может быть?
- Да как же я без коровы, как без молочка-то! Мартушка моя!
Да что ж за злыдень это сделал!
Долго причитала баба Люба. Многие соседи, деды да бабульки,
гнавшие своих коров к пастуху, останавливались, слушали её
причитания, сочувственно опускали голову перед бедной ста-
рушкой, но ничего поделать не могли. И гнали своих коров
дальше. А баба Люба так и осталась стоять посреди узкого
проезда в грязных галошах, корить вора и утирать краем зата-
сканного платка, которым она всегда покрывала голову, градом
лившиеся слёзы из тусклых глаз.
Баба Люба медленно, тяжело шаркая галошами, дошла до своих
полуразвалившихся ворот на заднем дворе, ещё раз зашла в пустой
коровник и, глядя на эту пугающую, бесконечную пустоту, там, где
никто не попьёт водички из корытца, не съест сена со стоящего
неподалёку стога, не взглянет на неё своими большими влажными
глазами, жуя былинку, и не замычит в ответ на доброе слово.
- На кого ж ты меня покинула, Марта, - совсем тихонько
запричитала баба Люба, утирая слёзы краем платка.
Она вышла из коровника. Совсем уж тихо было в курятнике.
Старушка отворила дверцу курятника, вошла туда и ахнула. Ни
одной курицы не сидело на насесте. И тишина кругом. Баба Люба
схватилась за сердце, заохала, кое-как вышла из курятника, опи-
раясь за его гнилые доски. Ей показалось, что она перестала
дышать и даже готова была прямо тут умереть. Дойдя по узень-
кой тропке к сараю и держась за сердце, баба Люба начала звать
кошку тихим, прерывающимся голосом:
- Кысь-кысь… Кысь-кысь… Марфа, Марфушка, кошечка моя.
Поди ко мне, милая, где ты, не вижу тебя…
На мешках лежала кошка, неподвижно, высунув язык. Жёлтые
глаза потускнели и остекленели. Рядом, в ведре с водой, откуда




- 27 -

любила пить кошка, на дне лежали утопленные котята. Они все
вместе были связаны вокруг животов тонкой верёвкой, к кото-
рой был ещё привязан булыжник. Два беленьких с тёмными
пятнышками, и два сереньких мёртвых пушистых комочка про-
глядывались сквозь водную гладь.
Баба Люба, увидев всё это, почувствовала сильную резь в
груди и невыносимую тяжесть на душе.
И умерла.
Она упала прямо на ведро с водой. Вода из ведра вылилась,
и котят вынесло бы вместе с водой на земляной пол рядом со
старушкой, но булыжник крепко держал их на привязи подле
себя, на дне ведра.
Неизвестно, сколько бы так пролежала баба Люба, но сосед,
дед Арсений, услышав про кражу, решил навестить одинокую
старушку и посочувствовать. Да и просто поговорить. Около
месяца назад его тоже обокрали, только свинью увели. И он
решил развить эту тему с соседкой. Дед несколько минут око-
лачивался около калитки, звал бабу Любу, глядел через забор,
но никто не отзывался, и никого во дворе не было видно. Тогда
дед Арсений решил сам войти, без приглашения. Он вообще
был сам по себе странный. Ходил с палочкой, прихрамывая на
левую ногу, в вытянутых льняных штанах и светлой поношен-
ной рубахе. На голове его осталось совсем мало седых волос, но
они смешно торчали в разные стороны и были вечно нечёса-
ные. Этот дед вообще любил поговорить. Частенько хаживал он
по дворам и заходил в калитки без спроса. Но к этому жители
деревушки давно привыкли и не обращали на это внимания.
Наоборот, многие были рады скоротать однообразно тянущи-
еся трудовые дни за разговорами с дедом Арсением, у которого
всегда было о чём поговорить или что спросить.
Вот и сейчас дед, шагая мелкими шажками и опираясь на
палочку, вошёл во двор и направился прямиком во двор.
- Аркадьевна? – крикнул он своим старческим голосом. – Арка-
дьевна? Ты где? Иди, поговори со мной, Аркадьевна. У тебя, я
слышал, тоже животину покрали? – но ему никто не отвечал. Дед
дошоркал своими сильно поношенными ботинками до сарая.




- 28 -

- Люба! – ахнул дед, и сам чуть было не упал. Он увидел ста-
рушку, бездыханную, лежащую на мокрой земле полупустого
тёмного сарая.
Из последних сил, опираясь на палочку трясущимися от жут-
кого волнения морщинистыми руками, он подошёл ближе и с
большим трудом опустился на колени, склоняясь над телом. Он
поднёс руку к лежащей старушке и осторожно потормошил её
за локоть.
- Люба? Любава? Ты чего-то разлеглась?
Но баба Люба не двигалась.
Дед Арсений повернул голову и медленно, с опаской, присло-
нился ухом к её лицу.
- Неужто померла? Люба? Ты померла что ли?
Тут дед увидел мокрые комки утопленных котят, перевязан-
ных верёвкой, лежащих в ведре около булыжника.
- Матерь божья! - воскликнул дед. – И животину увели, и
котят потопили. Изверги!
Дед попытался подняться. Так тяжело ему было, дряхлому.
- Изверги! – не уставал повторять дед Арсений, дрожа всем
телом от страха от увиденной смерти и покраснев от усилий.
– Проклятые!
Дед хотел было выйти из сарая, но услышал непонятное
шуршание в глубине сарая. Он уж, было, подумал, что крысы
сбегаются, чуя мертвечину. Дед попытался разглядеть в темноте
того, кто шуршит, и уже было приготовился отгонять крыс своей
палочкой. Но ничего не было видно. Но что-то всё же продол-
жало шуршать. Дед решил сам подойти и посмотреть. Опираясь
дрожащей рукой на свою палку, он с усилием сделал несколько
дряхлых шагов в своих до безобразия поношенных ботинках
по направлению к доносящимся звукам. Дед почти вплотную
подошёл к противоположной стене, остановился и стал при-
слушиваться. Шуршание доносилось из стоящей рядом, давно
пустующей самодельной ёмкости для корма скота. Дед Арсений
с опаской глянул внутрь её.
- Господь всемогущий! – воскликнул дед. На дне ёмкости
копошился пушистый маленький комочек. Пятый котёнок




- 29 -

Марфы, беленький, с тёмным пятнышком на боку. Он случайно
упал в ёмкость.
В ночь кражи Борька был подвыпивший, впрочем, как и
всегда. Никто и не помнил его ни маленьким, ни трезвым, даже
его собственная мать. Ему хотелось не то веселья, не то просто
от безделья - он решил что-нибудь продать. А чтобы что-нибудь
продать, нужно что-нибудь украсть. У него не было ни гроша
за душой, и вообще ничего у него не было. Лишь старая хата,
построенная ещё его прадедом да несколько плодовых деревьев
в саду, которые наполовину высохли и почти не плодоносили. Он
знал, что с четверга на пятницу ему нужно хоть что-то украсть,
чтобы подзаработать на пузырь бодяги. С вечера, заправившись
самогонной дрянью, дождавшись, пока мать-старушка уснёт, он
в ночной темноте по-тихому прокрался во двор к бабе Любе.
Он тихонько приоткрыл старые ворота заднего двора. Ржавые
петли на мгновение скрипнули и тут же замолкли. Борька от
испуга быть замеченным приостановился, но этот скрип никто
из полу глухих пожилых соседей услышать всё равно не мог. Тут
Борька почему-то сразу ринулся в сарай. Неизвестно, что он
хотел там найти у бедной старой одинокой женщины. Но на вся-
кий случай он всё же хотел заглянуть вовнутрь.
На такие ночные похождения Борис всегда брал с собой
фонарик. Старенький, сколотый во многих местах, маленький
фонарик легко помещался в кармане его грязных трико с вытя-
нутыми коленками. Борька зашёл в сарай, прикрыв за собой
дверь. Он включил фонарик и обвёл им вокруг. Было ясно, что
ничего ценного здесь нет и быть не могло. Лишь обветшалые
дощатые стены, густая паутина во всех углах с насмерть запу-
танными в них многочисленными насекомыми, лежащий по
краям сарая всякий ненужный хлам. Вдруг Борис испугался.
- Ах, ты ж, сатана окаянная! – выругался он и отшатнулся в сто-
рону, чуть было не разлив стоящее около дверей ведро с водой,
откуда пила кошка. В темноте, в глубине сарая, куда был направ-
лен свет от фонарика, Борису причудился чёрт со светящимися
глазами, который ещё и двигался, и издавал странные, как ему
казалось, угрожающие звуки. Борьке давно стали являться во




- 30 -

снах демоны, чудиться в тёмных углах привидения, черти и вся-
кая иная нечисть. И это происходило всё чаще и чаще. Видимо
самогон, который варила Андрияна Тимофеевна, был совсем
плохого качества. В целях самоэкономии та клала в своё варево
всё, что попадалось под руку: даже старые просроченные, уже
пожелтевшие таблетки, навоз из коровника, сухостой со двора,
гнилые фрукты из сада и подпорченные овощи из огорода, и ещё
много всякого, ненужного в хозяйстве очень даже пригождалось
для изготовления этого адского напитка. Вот это и послужило
причиной частых видений Бориса, от которых он открещивался
как мог, водя рукой по груди, рисуя крест и шепча что-то с выпу-
ченными глазами.
Привидевшийся сейчас этому пропойце чёрт двигался в
тёмном углу, и вместе с ним двигались его светящиеся глаза. А
рядом с демоническим существом хаотично двигались другие
чертенята и издавали жалобные звуки. Борька испугался ещё
сильнее. Он решил, что это черти начинают плодиться. Не долго
думая, он, с бешеными глазами и искажённым лицом, не хуже
самого демона, ринулся по направлению к чертям и одного за
другим принялся их душить, да с такой силой и пышущей зло-
бой, что справился с нечистью за считанные секунды. Борька
разжал руки. Черти умерли, и вместе с ними навсегда погасли
их устрашающие, горящие во тьме глаза. Но Борису почему-то
этого оказалось недостаточно. Всё ещё под действием своего
страха, вызванного галлюциногенным самогонным варевом,
которое изо дня в день иссушало его мозг, он схватил лежащую
на полу какую-то верёвку и обмотал ею маленьких чертенят
вместе, туго-натуго. На другой конец верёвки привязал булыж-
ник и, увидев ведро с водой у входа в сарай, то самое, об которое
он чуть, было, не споткнулся, бросил булыжник и привязанных
чертенят в воду. Камень упал на дно. Он крепко держал на при-
вязи четыре пушистых бездыханных тельца.
Борька, жалкий этот пропойца, не смог в своём паниче-
ском страхе разглядеть в темноте кошку и её котят. Горящие в
темноте глаза животных показались ему взглядами самих демо-
нов. А голоса мяукающих животных напоминали ему звуки,




- 31 -

исходящие из недр ада. А ведь было всё совсем не так, как при-
чудилось этому местному вору - завидев чужака и мелькающий
свет, Марфа заволновалась и вскочила, замяукав и потрево-
жив своих спящих котят. Те в свою очередь переполошились
от ночных неожиданных движений своей матери, и в суматохе
замяукали своими жалобными тонюсенькими голосочками…
Один котёнок, беленький, с тёмным пятнышком на боку, в
момент неожиданно возникшей возни спокойно спал на старых
мешках с остальными своими братьями и сёстрами у самого
края пустой ёмкости. И в возникшей смертельной суматохе он
нечаянно соскользнул с края мешка и упал на дно этой ёмкости.
Именно эта случайность и стала его спасением той ночью, но
навсегда разлучила с его кошачьей семьёй.
Борька был уверен, что уничтожил чертей и демонов, и теперь
мог спокойно продолжить своё привычное дело. Он положил
свой фонарик обратно в карман, взял пустой мешок с пыльной
полки, прибитой огромными, давно заржавевшими гвоздями,
проскользнул сквозь дверь сарая и направился к курятнику,
где на скорую руку напихал курей в мешок. Потом он вошёл
в коровник и туго обвязал корове морду, чтобы та не мычала.
Взвалив мешок с курами на спину, он вывел корову за ворота.
Борька знал, что по пути ему никто не встретиться в такое позд-
нее время, ведь не раз он занимался воровством и был уверен во
всех своих передвижениях.
Недалеко от бабкиного двора через несколько домов, в низине,
где пересыхающий пруд густо порос камышом, Борька и повёл
корову, неся за спиной мешок с курами. Рядом с прудом рос
негустой лесок из сорных деревьев, около которого и проходила
деревенская пыльная дорога. Борьку уже ждали спекулянты.
Два брата двоюродных из города занимались скупкой сырья по
дешёвке. Они кое-как затолкали корову в кузов своего грузо-
вика, положили туда же мешок с курами, дали Борьке тысячу
рублей и уехали.
Борька в этот раз хотел осмелиться и попросить больше, но
братья даже не дали сказать ему ни слова. Они заметили, как
выражение лица Бориса поменялось, когда они всучили ему




- 32 -

тысячу – какое оно стало жалобное и просящее хоть немно-
жечко больше. Поэтому они сразу пресекли его готовящиеся к
высказыванию просьбы выражениями своих лиц – надменными
и равнодушными. Братья даже и не думали платить больше.
Борька лишь вопросительно, взглядом, полным безысходности
и ничтожности, посмотрел вслед уезжающего грузовика, остав-
ляющего за собой клубы вздымающейся вверх пыли. Потом он
взглянул на свою тысячу, вздохнул, сжал её в грязной ладони и
также, украдкой, через жиденькие деревца, сухой камыш и тём-
ные безлюдные улочки вернулся домой. Он положил купюру
под засаленный матрас своей кровати и лёг спать.
Дед Арсений достал котёнка из ёмкости, прижал его к груди,
к своей поношенной рубахе и, опираясь на палочку, хотел,
было, выйти из сарая. Перед ним лежала баба Люба. Возле неё –
полувысохшие котята, привязанные к булыжнику, а на мешках
лежала задушенная кошка, окоченевшая и бездыханная. Среди
этой смерти стоял дряхлый старик, на груди которого почти без-
звучно мяукал пушистый котёнок, который тщетно искал своим
влажным носом на его поношенной рубахе хоть какое-то при-
сутствие соска своей матери.
- Ну, буде, буде тебе, - сказал дед котёнку и, осторожно шагая,
чтобы не задеть бабу Любу, вышел из сарая.
Деду Арсению пришлось идти почти на край деревни, к местному
фермеру Валентину Гавриловичу. Только он был в здравом уме и
свежей памяти среди всех безнадёжно стареющих в этой деревне.
Поэтому зачастую старики шли за помощью именно к нему.
Запыхавшись, дед еле доковылял ко двору фермера. Калитка
была закрыта, поэтому дед несколько минут посидел рядом на
лавочке. Уж больно устал он, пока шёл. Котёнок всё норовил
вырваться из рук, и дед выпустил его на землю. Но он даже не
попытался убежать, а только от испуга выпучил глаза, жалобно
замяукал своим пронзительным тоненьким голоском, распушил
шерсть и забился под лавку.
- Чего это ты испужался? – спросил дед у котёнка. – Неужто
боишься чего? Или со вчерашнего тебе ещё страшно? – но котё-
нок даже не смотрел на деда Арсения. Он перестал мяукать.




- 33 -

Казалось, он совсем выбился из сил, к тому же ещё был голо-
ден. Со вчерашней ночи, после смерти кошки-матери он совсем
ничего не ел.
Дед, кряхтя и опираясь на свою палочку, встал с лавки и подо-
шёл к калитке. Он пытался разглядеть поверх неё Гаврилыча во
дворе.
- Валентин! – крикнул дед. – Валентин Гаврилыч! Это я! Арсе-
ний! Ну, где ты там?
Позади послышался звук мотора. На старенькой «Ниве»
подъехал Валентин Гаврилович, оставляя за собой клубы
дорожной пыли.
- Зачем пожаловал, дед? – спросил фермер, выходя из машины.
- О, Гаврилыч, вот ты где, а я смотрю-смотрю и не вижу тебя
во дворе, - ответил дед Арсений.
- Да где же мне прохлаждаться, дед! Жара вон какая, поливом
надо заниматься, да ворон гонять, а не то арбузы с дынями не
уродятся. Тогда совсем разорюсь.
- Это хорошо, что тебя застал. Хотел рассказать, что у нас тут
твориться-то в деревне.
- Эх, дед. У нас много чего творится в деревне. На все рассказы
ушей не хватит. Да и времени у меня нет. Приехал пообедать да
за работу опять.
- Да я немного скажу тебе, Гаврилыч. А кому ещё рассказывать
как не тебе.
- Дед, может, до вечера потерпят рассказы твои? Люди у меня
наёмные на поле сейчас обедают и отдыхают. Если задержусь, то
и работа вся встанет. Они ведь без меня не начнут.
- Валентин, да постой ты, - просил дед. – Пять минут, выслушай.
- Эх, дед, что ж с тобой поделаешь, давай свой рассказ, да
побыстрей. Не затягивай, - и фермер сел на лавку. И дед, опять
же кряхтя, уселся рядом.
- Слышал уж, наверно, про кражи-то в деревне, скот воруют.
- Да, слышал. Частенько уж стали воровать. Я в своём дворе
и собак завёл, у каждого забора по будке. И фонари во дворе
у меня по ночам горят. Ежели что случится, то собаки почуют,
загавкают. И по свету воры не полезут, я думаю.




- 34 -

- Это хорошо ты придумал, Гаврилыч. К тебе, може, и не поле-
зут воры, а вот к пожилым людям лезут.
- Опять шо ли у кого чего украли?
- Да, опять украли. На сей раз у бабы Любавы покрали всё.
И корову увели, и курей своровали. Оставили бабку помирать
голодной смертью. Вот и не выдержала старая, - вздохнул дед
Арсений.
- А ты почём знаешь, что украли? И как это не выдержала?
Померла что ль?
- Да с утра слух по деревне пошёл, что у Любы украли живо-
тину. Вот я и решил навестить старую, поговорить с нею. У меня
у самого свинью мою, Фроську, месяц назад своровали. Так я
чуть было сердцем не тронулся. Два дня лежал, да переживал
сильно, да давлением мучился. А у неё вон чего! Почти всю
животинушку увели. Да чего там! Коровы, куры… Даже кошку с
котятами, и то убили! Вот, окаянные!
- Да с чего ты взял-то, дед? Что кошку убили? Она тебе рас-
сказала? Может, у них мор кошачий?
- Да не, Гаврилыч. Правду тебе говорю. Истинную. Зашёл к ней
во двор, а она мёртвая лежит. В сарае своём. И кошка мёртвая, и
котята привязаны к булыжнику да в ведре потоплены.
- Да ты что, Арсений! Неужто правду говоришь?
- Истинную, Гаврилыч, истинную правду говорю. Баба
Люба лежит там, окоченела уж вся. Надо бы похоронить её
по-человечьи. Не как же скотину её оставлять-то, крысам на
съеденье.
Валентин Гаврилович нахмурился.
- Непорядок творится у нас в деревне, ой непорядок. И как
вора-то вычислить? А вычислив, руки-то поотрубать надо.
А с бабой Любой надо что-то делать. Нехорошо старую так
оставлять.
- Да уж, нехорошо. И никому дела до неё нет. Если бы я не при-
шёл к ней, так и лежала бы она там одна, грызунам на съеденье.
- Да, дела… - вздохнул фермер. – И дочка-то у неё совсем обна-
глела. Слышал, что мать она совсем забыла. Не навещала совсем.
Надо бы её вызвать сюда. Чтобы приехала, хоть мать похоронила.




- 35 -

- Да как же её вызвать-то сюда? Она вроде как в городе живёт?
- Есть у меня телефончик её городской. Люба давала пару лет
назад. Говорила, мол, на всякий случай, если помру, чтобы я
дочке сообщил. Как в воду, старая, глядела. Ладно, дед, иди-ка
ты домой, отдыхай, жара вон какая полуденная наступила.
Я позвоню сейчас дочке её. Пусть едет к матери. Проводит в
последний путь, - и Валентин Гаврилович встал с лавки.
- Гаврилыч, а как же Люба. Она же лежит там.
- Сейчас дочке её позвоню, и там видно будет, что с ней делать.
- Может, и котёнка её возьмешь? А? Гаврилыч?
- Какого ещё котёнка?
- Да вот этого, - и дед постучал палкой по скамье.
Валентин Гаврилович чуть наклонился и увидел котёнка,
испуганно глядевшего на него из-под лавки.
- Это ещё откуда?
- Бабкин он, Любин, - ответил дед. – Нашёл его в сарае. На дне
ёмкости копошился. Видимо, случайно упал туда, вот и избежал
потопления.
- Ну, это ты дед даёшь! – засомневался фермер. – Ещё и кота
мне не хватало.
- Возьми его, Гаврилыч. Куда его теперь девать? Кошку, мать
его убили. Кто его теперь кормить будет? Издохнет да и всё тут.
Я не смогу его кормить. Ему молока надо, да еды какой. А у меня
у самого и хлеба-то иногда не бывает. Сам еле доживаю век свой.
И свинью украли. Жаль мою Фроську. Хотел её сдать на мясо.
Хоть какую копейку бы выручил. А то совсем уж теперь без
денег. Пенсия мала, еле хватает.
- Ох, уж ты Арсений, Арсений, - вздохнул фермер и потянулся
за котёнком. Тот от испуга хотел уж, было, бежать, да только не
мог он быстро двигаться. С ночи ничего не ел, не пил, совсем
ослаб. Валентин Гаврилович взял в свои большие натруженные
руки маленький пушистый комочек.
- Красивый кот выродился. Да больно вялый он какой-то. Не
больного ли ты мне подсовываешь?
- Так не кормленый он, Гаврилыч! И жара, вон, какая, пить,
наверно, хочет.




- 36 -

- Столько ты мне забот подкинул, Арсений! – воскликнул
фермер. – Баба Люба померла, да ещё кот этот, на кой он мне
сдался. У меня бахча сохнет, а ты мне тут трупы да котов под-
совываешь… Эх, ладно, Арсений. Пойду, позвоню этой Надьке,
будь она не ладна.
- Ой, спасибо тебе, Гаврилыч, поди, позвони. Да про бабку не
забудь. А то крысы уже по ней, наверно, бегают.
Валентин Гаврилович поморщился от таких слов деда, одной
рукой махнул, другой придерживая котёнка, зашёл в калитку.
Дед с минуту посидел, потом, опираясь на свою палочку, с тру-
дом встал и побрёл потихоньку к себе домой.
Гаврилыч отнёс котёнка в летнюю кухню, посадил его возле
дверей, достал из шкафчика блюдце и налил молока. Потом взял
белый хлеб и накрошил его в молоко. Котёнок, ослабший от
голода, забыв про страх, подбежал к блюдечку и начал жадно
лакать молоко. А Гаврилыч поспешил в дом, чтобы найти в
записной книжке номер телефона Нади, который давно дала
ему помершая баба Люба. Он несколько раз пытался набрать
номер, но в телефоне были слышны лишь длинные гудки. Так
и не дозвонившись, Гаврилыч вернулся в летнюю кухню. Котё-
нок уже выпил всё молоко и доедал размякший хлеб. Гаврилыч
наскоро похлебал борща и вернулся на бахчу, чтобы предупре-
дить работников о том, чтобы они продолжили работу сами. И
потом сразу же поехал ко двору бабы Любы.
Она всё так же лежала в сарае. Над ней и дохлыми котятами
летали мухи. Гаврилыч посмотрел на всё это серьёзным взгля-
дом, вздохнул, развернулся и поехал к своему приятелю Валерке.
Валерка, мужичонка лет пятидесяти пяти, проживал со своей
женой Варварой. Жили они на кое-какую выручку от домаш-
него хозяйства.
Вот и в это утро, накормив, напоив с утра скотину, прополов
грядки и выполнив другую мелкую домашнюю работу, семей-
ство улеглось на полуденный сон в прохладном предбаннике. Их
потревожил стук в дверь.
- Кто там в такую жару? – всполошилась Варвара, услышав
стук и привстав с пола.




- 37 -

- Да кто ж его знает, кого принесло, - ответил Валерка и,
кряхтя, встал и направился к двери.
- Господь с тобой, Валентин! – воскликнул он недовольно,
увидев в дверях Гаврилыча. – Ты чего это не на бахче своей?
- Бабка померла. Опять нужна твоя помощь.
- Какая бабка?
- Люба. Померла ночью. Дед Арсений нашёл её в сарае. Лежит
там, уже мухи летают.
- Вот те раз! – удивился Валерка. – А ведь дочка-то у неё есть.
Может, дочке сообщить?
- Да звонил я ей, не отвечает, зараза. А бабку одну, гнить там,
в сарае - жалко оставлять.





Продолжение Вы сможете прочитать, купив электронную книгу в интернет-магазинах в сети Интернет.