Солнечный свет не всегда пробивается сквозь тучи

Иван с огромным трудом, напрягаясь всем телом, продирался через какие-то розовые хрустящие пласты. При этом ощущал, что не двигается. Как в страшном сне, когда убегаешь — ногами двигаешь, а сам остаёшься на месте. Его накрыла какая-то серая туманная мгла, издалека были слышны два голоса, мужской и женский. Эти голоса спокойно и бесстрастно о чем-то говорили, Ивану казалось, что о нём. Периодически они пропадали, и он оставался наедине с этой хрустящей розовой субстанцией.
Через некоторое время появилось ощущение движения, только как будто двигался не он сам, а его везли. Потом движение прекратилось, Ивана куда-то погрузили, но покой не наступил. Голова бесконечно ввинчивалась в какую-то воронку, создавалось ощущение, что его тело занимает пространство огромного зала. Ивану очень хотелось, чтобы оно опять стало обычным, и главное, послушным.
- У меня температура постоянно выше нормы, ..ля, иногда до 39 градусов, ..ля поднимается, - услышал издалека чей-то незнакомый голос. – Не знаю, будут делать операцию, нет, х.. его знает. Печень у меня, ..ля.
Человек говорил негромко, и хотя находился от Ивана на огромном расстоянии, тот почему-то прекрасно слышал этот голос. И второго, который иногда, тоже с матерком через слово, о чем-нибудь спрашивал первого рассказчика.
- А это кто приходил к тебе?
- Это корефан мой, в одном дворе росли, сколько водки вместе выпили — не переплыть
- Так он вроде мент, а ты, вон, весь расписной. Как ваша раскентовка при таких рамсах?
- А ему по х…Он сказал, что мы, как были кентами, так и останемся, по х.. ему замполиты. Так и сказал: «Геша, я тебя не брошу, не ссы». Да я и не ссу, мне уж теперь че ссать-то, поздно. Андрюха – человек. Я когда откинулся, его баба постоянно рыло воротила, всё кислячила из-за того, что Анрюха со мной кентуется. А он кремень, сказал – пи..ц. А мне тем более не западло, ну и что, что он мент. Это мой братан, лучше родни всякой.
После того, как Иван осознал, что глаза закрыты, попытался открыть. Сделал это с большим трудом и тут же опустил веки — так сильно замутило от быстрого вращения серого потолка над головой. Теперь он понял, что собеседники находятся в нескольких метрах. Попытался задать вопрос, но из этого получилось невнятное мычание:
- Миииихи, аже йооаа?
Как ни странно, его поняли, рассмеявшись, ответили:
- Лежи, мужик, всё нормально, ты там, где надо. Пока, гы-гы.
Через некоторое время он ещё раз попытался открыть глаза, но с тем же успехом. После, прищурив один глаз, стал смотреть вторым, открытым чуть-чуть. Сознание начало постепенно возвращаться, муть в голове рассеивалась. Тошнило уже не так сильно, можно было вдохнуть свободней. Через какое-то время он открыл оба глаза и стал разглядывать щербатый потолок. Вспомнил, что лежит в больнице и ему сделали операцию. Разговор соседей раздражал, потому что их слова перекатывались в голове, как огромные булыжники и били по мозгам. Но сказать ничего не мог, да и что сказать – заткнитесь? Сил не было даже на слабую агрессию. Палата общая, не запретишь же людям разговаривать.
Пришёл человек в белом халате. Иван с хрустом в голове вспомнил, что этот мужик должен был делать ему операцию.
- Ну, как себя чувствуете, Трофимов?
Собственная фамилия для него прозвучала как-то незнакомо, зато сразу вспомнил своё имя.
- Нааано, воохта.
- Ну и хорошо. Речь скоро восстановится, как наркоз отойдёт. Сегодня есть нельзя, завтра диетический стол. Вставать осторожно, далеко не ходить. Шов будет тянуть, старайтесь не выпрямляться, а то разойдётся. Не курить… хотя, курить вы и так не сможете. Используйте возможность отказаться от курения. Результаты биопсии будут известны не ранее, чем через две недели. Завтра образцы отправим в областную лабораторию.
- Ааашиввва, вооохта.
- Спасибо скажете позже. Чугайкин, вы опять без полиса прибыли? – уже к «расписному».
- Доктор, мать завтра принесет, старый потерял, новый должны оформить.
- Я вас в стационар направлять не имею права. Тем более у нас очередь сюда, из района люди по два месяца ждут.
- Ништо, доктор, долго не задержусь, чем вы мне поможете, - безнадёжно махнул рукой Чугайкин. - Чего уж там.
Иван скосил глаза на прикроватную тумбочку. Там лежала библия, которую он купил совсем недавно. Закладка торчала уже из середины книги. От того, что ворочал глазные яблоки, опять замутило, он закрыл глаза. Поплыла картинка недавних событий.
Лето, черноморское побережье, бескрайняя равнина, заполненная водой до горизонта. Впервые за последние несколько лет получилось отдохнуть не в радиусе 100 километров от дома. Раньше на это не было то времени, то денег, то желания. А то и всего сразу. Три недели на побережье пролетели как один день. Море, прибрежные кафешки, поездки вдоль берега – дольмены, аквапарки, экскурсии на водопады. Даже сама дорога из дома к морю была увлекательной. Впервые решили съездить на автомобиле. Посчитали – и дешевле, и не привязаны ни к билетам, ни к вагонной полке, ни к аэропортам и нелётным погодам. Когда захотели, тогда и снялись с места.
Ивану приходилось ездить по стране и раньше. До армии на практику и к морю, в армию, из армии, потом по работе почти всю страну изъездил. Но те поездки были связаны с железной дорогой или самолётами. Когда пересекаешь пространство на автомобиле, не спеша, с толком и расстановкой, останавливаясь в понравившихся местах – вот где красота и романтика! Тут они и поняли, как огромна до бескрайности Россия. Правда, дочь большую часть пути провела во сне на заднем сидении, ну, то ладно, ребёнок, ещё успеет посмотреть.
«Еееея, ееееея, От Волги до Енисея!» - под залихватскую песню шоссе вынесло машину из холмов, и перед глазами открылась величественная панорама той самой Волги. Аж, дух захватило, ееея, Россия!
Когда вернулись домой, Иван заметил на животе то ли бородавку, то ли угорь. Жена посоветовала не трогать, пока не назреет. А он и не назревал, так и торчал малиновой своей спичечной головкой, раздражаясь от любого прикосновения, как не вынутая из пальца мелкая заноза. Отдыхая с компанией на озере, показал знакомому врачу, думая, что тот скажет: «Не обращай внимания, это …., пройдёт скоро». Но Витя так не сказал, потрогал её, растянул кожу в этом месте и озабоченно сказал:
- Ты покажись онкологу, так, на всякий случай, мало ли…
От этих слов Ивану стало неуютно. Слово «онкология» у тех, кто лично с ней не пересекался, но провожал пострадавших в последний путь, всегда вызывает лёгкую оторопь.
Сидя в длинной очереди в кабинет, наблюдал за окружающими. Каждый из них ему казался обречённым, которому скоро покидать этот мир. Но сам он надеялся, что чаша сия минует, так, какая-то ошибка. Соседи дожидались своей очереди кто с обречённо-скорбным, а кто и с беззаботным лицом. Женщина средних лет читала книгу, дед с палочкой качал головой то ли от тика, то ли каким-то своим мыслям, мужчина средних лет, упершись локтями в колени, мрачно смотрел в бетонный пол.
Врач, осмотрев бородавку, оптимизма не добавил. Ожидание того, что он махнёт беззаботно рукой: «Ерунда, это …., скоро пройдёт, натирайте мазью», не оправдалось. Доктор выписал направление к хирургу. Тот после осмотра сказал:
- Пока ничего страшного, похоже на меланому, но не факт, не факт. Ну, чтобы не рисковать, давайте-ка её вырежем, лазером здесь не прижечь, слишком большая. В понедельник приходите в стационар с мыльно-брильным и больничной одеждой, мы вас быстро и не больно зарежем, - хохотнул румяный, высокий, пышущий здоровьем хирург.
В белом халате с закатанными рукавами он напоминал больше мясника на рынке, не хватало только огромного топора и колоды, посыпанной солью. Как ни странно, эта шутка и добродушный смех эскулапа успокоили Ивана.
В понедельник он входил в отделение, одно название которого впечатлительных людей пугало до жути. Когда сдавал одежду в гардероб и оформлял документы, ожидал увидеть в глазах принимавших его людей жалость или приговор обречённого. Погрузившись в свой страх, не понимал, что у тех своя жизнь и по большому счёту им безразлично — сдохнет он прямо сейчас или это случится позже. Но и здесь Иван ошибался, никто и так не думал. На его несчастный счёт вообще никто, наверное, ничего не думал, полное равнодушие.
Представив, сколько людей проходит мимо персонала ежегодно, кто на выписку, кто на тот свет, Иван поразился собственной наивности — тут никакой жалелки не хватит, за год от жалости помрёшь. Поэтому только равнодушие, ледяное равнодушие как средство самозащиты.
Поздоровавшись с соседями по палате, разложил свой скарб в тумбочку. Библию, ещё пахнущую типографской краской, положил сверху. Ему было трудно разобраться в себе, по какой причине он вдруг вспомнил о Боге и религии. На всякий случай, вдруг зачтётся? Вряд ли, было бы глупо на это надеяться. О душе вспомнил? Может быть — кто его знает, что там впереди. Захотелось понять, для чего и не зря ли жил? Вот это ближе.
Соседей было трое, хотя палата рассчитана на семерых. Один мрачно двинул головой по подушке в ответ на приветствие, буркнул: «Володя» и опять мрачно уставился в потолок. Как выяснилось позже, ему недавно сделали операцию на желудок и пока неизвестно, с какими последствиями, опухоль была злокачественная. Второй назвался Серёгой, хотя Серёге было на вид лет 50. Он лёг в стационар на курс химиотерапии, операция была полгода назад, сейчас врачи глушили остатки болезни. Тот был настроен оптимистично, часто со смехом проводил по совершенно лысой, блестящей голове: «Скоро отрастут, если не «крякну».
Гуляя по коридору, Иван заглядывал в глаза товарищей по несчастью. В некоторых стояли полная безнадёга, тоска и страх, в некоторых уверенность: это все они здесь больные, я случайно, скоро всё выяснится, и уйду отсюда. Иван поймал себя на мысли, что рассуждает также. «А как же иначе», - усмехнулся он своим мыслям. Если не так, то под ногами развёрстывается ужасная бездна, за которой нет ничего. Все остаются на этом берегу, а ты отчаливаешь в темноту. Ужас! Всё на месте — леса, горы, моря, люди, которых ты любил, люди которых ты ненавидел, даже те, кого ты и не видел никогда — на месте! А тебя нет! Есть могила, постепенно зарастающая травой, есть фотографии в альбоме, видеозаписи, где ты ходишь, говоришь, смеёшься. А тебя нет!
Да не, всё нормально будет, это так, бородавка какая-то, не может быть, что это серьёзно. И так постоянно, пока не отвлечёшься на другие мысли. В этом плане библия Ивану помогала, сильно помогала.
Сидя в курилке, точнее, в туалете, он наблюдал, как дед на коляске заезжает за фанерную перегородку, где были установлены старые, пожелтевшие от железистой воды фаянсовые унитазы. Как он там управляется? Может помочь? Хотя, для этого есть медсестры, да и как ты ему там поможешь, штаны снимать будешь, что ли? Не родственник же, не отец, не дед, чужой человек. Да и ему самому, небось, не очень приятно чужое участие в этом месте.
Оглядел помещение. Стены покрашены в жёлто-коричневый цвет, слоёв краски, наверное, 10, начиная с первого, после сдачи в эксплуатацию году так в 1920-м. Пол, выстеленный метлахской плиткой, скользящей под больничными тапками из динозавровой кожи. Окна немыты, наверное, с того же 1920 года. И под потолком, до которого метра 4, тусклая лампочка в патроне. В такой обстановке жить-то тоскливо, не то что умирать!
Тут от деятельности деда за фанерной перегородкой пошёл сильный звук и ещё более сильный запах. Иван погасил окурок под струей умывальника и быстро ретировался в палату. Ближе к вечеру коллеги привезли ему маленький телевизор, появилась возможность отвлечься от невесёлых мыслей. Соседи, кто был в состоянии, жевали домашнюю еду, рассуждали о политике и жизни, Серёга постоянно шутил. Иван, чтобы перебить желание есть, часто курил. После восьми вечера ему уже нельзя было и пить, поэтому курить он тоже прекратил, чтобы не было сухо во рту.
А утром ему дали смешную операционную одежду и увезли на каталке, хотя он мог идти и сам. На что санитары пошутили — вот оттуда, если захочешь, можешь идти сам.
И вот он здесь, в том положении, какое есть. От воспоминаний отвлекло ощущение, что тошнота наконец отступила. Попросил новых соседей помочь подняться. Опираясь спиной на стену, стал смотреть на этот серый больничный мир уже из горизонтального положения — так он выглядел гораздо приятней. Попробовал выпрямить спину и дёрнулся обратно от сильной боли в животе, под бинтами. Решил выйти в коридор. Ноги не слушались, но он потихоньку, мелкими шажками не разгибаясь, всё-таки сделал это.
Перед тем, как лечь в больницу, он попросил жену первые дни не навещать — во-первых, езда на другой конец города. У неё водительские права хоть и были, но за рулём она так и не освоилась. Во-вторых — а что тут делать? От подобных операций не умирают, есть ещё нельзя и не хочется, выходить из палаты тоже ни возможности, ни желания. А больше никто из родни и не знал, что его положили в больницу, сам попросил Любу не извещать никого.
Когда вернулся, один из «сокамерников», Василий (так он сам представился, хотя ему было 80 лет) рассказывал какую-то смешную историю. Судя по каменным лицам остальных, история была смешной только с точки зрения рассказчика, он смеялся от души. Когда знакомились, Василий сказал, что у него всё в порядке, скоро выпишут, операция прошла удачно. Только похудел сильно, так это уже давно. Раньше весил 97 килограммов, сейчас 55.
Когда Василий вышел из палаты, Серёга сказал:
- Ему желудок вскрыли, увидели, какая там блямба, и зашили назад — уже поздно, последняя стадия.
Неведение для Василия больше подходило, он был настроен оптимистично. Только и сожалел, что выпить нельзя, желудок не принимает. Желудок пока ничего вообще не принимает, но, то ладно, скоро пройдёт. Наверное.
Когда Иван оставался наедине со своими мыслями, сразу начиналась тяжёлая борьба. Одна часть сознания убеждала его, что всё это ерунда, холостой выстрел и кончится благополучно. Вторая половина спотыкалась: а вдруг? И тогда под ногами разверзалась тёмная бездна, от которой становилось пусто и страшно. Он вдруг поймал себя на мысли, что ищет в своей жизни добрые дела. Не приятные воспоминания, не большие победы, которые могли примирить с преждевременным уходом из жизни, а именно добрые дела.
И почему-то в этот ряд не вставало то, что делал на взаимовыгодной основе. Да, дела добрые, да, и в ответ такие же добрые, по взаимообмену. Но всё равно не то, не то! Искал именно те, которые сделал просто так, не ожидая ничего в ответ, просто помог и пошёл дальше. И ни разу после этого не вспомнил — а благодарны ли тебе были, а помнят ли? Просто сделал и пошёл, особенно если незнакомому — ведь тогда точно не ожидал мзды за содеянное. «Хах! Даже слова старославянские, как из библии. Как припекло-то тебя, Ваня!» - поддел он себя.
А дел таких смог вспомнить мало, до обидного мало. Что же, зря прожил, так что ли? Добрые дела, сделанные для близких он не считал, это само собой разумеющееся, как воздух, в зачёт не идёт. Опять одёрнул себя — какие зачёты, если на то пошло? С Богом не сочтёшься, что есть в активе, то и есть. Вспомнил походы в церковь, «быков» с уголовными физиономиями. Они ставили свечки толщиной с руку. Выходя, смачно крестились на купола. Наверное, думали, что «порешали» свои дела с Богом, можно «работать» дальше. Иван усмехнулся своим мыслям.
- Ваня не унывает вон, щерится сам с собой, улыбу давит, - заметил его смешок Геша. - Молодца, паря, правильно, пошли они все на х..., живи и радуйся. Смерть придёт, не сможешь.
Когда главврач делал обход, Иван внимательно наблюдал за ним и докторами из свиты. Наблюдал, как они разговаривают с обречённым Василием. И пришёл к неутешительным выводам — и с Василием, и с Иваном они разговаривали одинаково, не было даже малейшего нюанса разницы. Значит, они оба одинаковы по степени обречённости? Или врачи умеют так прятать отношение к больному, что невозможно заметить разницы? Потом махнул рукой — им одинаково безразличны оба, даже если один будет здоров, а второй скоро умрёт. Сколько их проходит мимо длинной вереницей, все на одно лицо. Профессиональная деформация психики, понял Иван, иначе не выжить, психика не выдержит.
Послышался невнятный шум из коридора, в палату вкатили носилки, на которых лежал крупный мужчина средних лет. Вокруг него суетились молодые парни:
- Батя, давай мы тебя аккуратненько, аккуратненько...
Бережно взяли его за конечности и переложили на свободную кровать. Из многочисленных сумок и пакетов переложили снедь и больничное имущество в тумбочку. Один из них присел на свободный стул у кровати, остальные встали вокруг. Поговорили о том, когда приедут проведать, что надо держаться и прочие необходимые в таких случаях вещи. Через некоторое время родственники ушли, а мужик стал знакомиться с новыми соседями. Выяснилось, что у Михаила какая-то сложная форма болезни, что-то вроде рака костей. Измождённым или безнадёжным он не выглядел, на мир смотрел добродушно и без обиды. Много рассказывал о детях, о работе на железной дороге. Потом вздыхал — какая уж теперь работа...
Через несколько дней Ивана выписали, потянулись томительные дни ожидания. Прошла неделя, вторая, ответа не было. Врач обещал результаты через две недели, прошла уже третья – тишина. И самому звонить страшно: пока нет никакого ответа, есть надежда, придёт положительный, надежда умрёт. Начнётся борьба, как пишут в таких случаях. Только вот живым из этой борьбы мало кто выходил. Но хотелось верить, и он верил. Ведь описывают случаи, когда человек, верящий в Бога, в себя, в исцеление, выкарабкивался из 4-й стадии.
За это время Иван научился ценить каждый миг жизни, солнце в небе, облака, улыбку ребёнка, весь этот мир. Мир, раньше часто казавшийся недружелюбным и даже враждебным. Пока сидел на больничном, заращивая операционный шов, с наслаждением гулял по весенним улицам, кормил голубей, переводил бабушек через дорогу. Нет, не отрабатывая место в раю, это смешно. Просто так, потому, что никуда не торопился.
Вышел на работу и будни растопили страх. Некогда стало, мысли отвлеклись. Страху оставались только метры от стоянки до дома и минуты от перехода в горизонтальное состояние до сна. И ещё они самые, эти сны. Очень часто умершие родственники и прочие мрачные видения — химеры, преследователи и старые не отмоленные грехи.
В один из выходных друзья попросили свозить за инвалидной коляской. Глава семьи обезножел в результате производственной травмы, его жена Маша присмотрела коляску, более комфортабельную по сравнению с той, что выделило государство. На обратном пути по радио звучала песня из передачи «Пока все дома».
Прошу вас к нам, пока все дома,
Пока все дома, мы вас ждём.
Жена Ивана, Люба, при этих словах заревела навзрыд, напугав и супруга за рулём, и подружку Машу на заднем сидении. Та, не зная настоящей причины, начала успокаивать:
- Да ладно, Любаша, чего ты, это же давно уж случилось, мы привыкли, да и Вовка уже наловчился всё по дому делать. Переживём, не плачь подруга, - сказала тронутая таким искренним сочувствием Мария.
- Ничего, ничего, Маш, это я так, слабость какая-то навалилась, - оправдывалась Люба, вытирая слёзы.
Постепенно страх и тревога легли куда-то на дно сознания, так, что постоянно не помнишь, зато помнишь, что это есть. Только по вечерам щупал лоб — температура? Совал под мышку градусник, проверял — 37, самая плохая температура, идёт воспалительный процесс! Люба махала рукой — да что ты такой паникёр, у человека в течение дня температура меняется туда-сюда на один градус.
К Ивану пришло понимание, что жил неправильно, расходовал драгоценное время на суету, завидовал, ненавидел, унывал и просто бездельничал, и телом, и душой. Вспомнил вдруг, что в детстве неплохо рисовал. Купил масляные краски, кисти. Писал миниатюры и дарил их друзьям, на память. Получалось неплохо, так, что и самому нравилось.
Стал чаще заходить к пожилым родителям. Те о проблеме не подозревали, но были рады его визитам, ведь раньше Ванятка не часто их баловал. Вдруг нашлось время для занятий с дочерью и пришло сожаление, что не смог скопить необходимой суммы на расходы до её совершеннолетия. Успокаивал себя — а какая нужна сумма, кто знает? Да время ещё есть. Наверное. Наверное, ещё есть время. Да точно есть, куда оно денется! А может, и нет? Да хватит уже...
В поисках редкой фрезы заехал в промышленный район, где сосредоточились все базы и склады. Ждать, когда придут из Турции заказанные, некогда, производство стоит. А заранее все заказать невозможно. Разгоняя воду в лужах, ехал не спеша — что там под водой, можно и всем колесом сесть. За автомобилем неслась свора одичавших дворняжек, одна, самая дерзкая, норовила зубами вцепиться в колесо. Но оно, такое-сякое крутилось и никак не давалось отважному псу. Зазвонил мобильный.
Иван глянул на незнакомый номер телефона, высветившийся на экране, сердце тревожно застукало где-то в голове. Остановился, собаки окружили автомобиль, от лая заложило уши. Иван выдохнул и нажал на зелёную кнопочку. Из мембраны зазвенел радостный голос Любы:
- Ваня, звонили из больницы, диагноз не подтвердился, опухоль доброкачественная!!!
Собаки врассыпную кинулись от машины и с недоумением смотрели вслед человеку, бежавшему прямо по лужам. Он подбрасывал шапку в небо, и смешно взбрыкивая ногами, орал что есть мочи что-то нечленораздельное. Свора ещё секунду постояла у машины и отправилась дальше, даже не подняв задних ног на колёса вражеской техники. Странные эти люди, одно слово – примерно так пролаял вожак, уводя стаю на поиски пропитания.
Сентябрь 2016