Текущее событие

"Что-то надо сделать, что-то надо сделать, что-то…", - барабанной дробью прокатывалось в голове. Дашка (хозяйка головы) уныло курила, сидя на полу в коридоре общежития. Со стороны не было заметно ни джо-уля мыслительной работы. Максимум в чем могли ее заподозрить прохо-дящие по коридору соседи – это в подсчете убытков от очередного набега на магазин игрушек.
Дашка с отвращением жевала фильтр сигареты и ожесточенно сооб-ражала.

Приступы Великого Чтотоделания начались еще в первом классе, когда учительница твердила Дашке и ее родителям, на собрании и тет-а-тет, за глаза и в глаза:
- Исключительно гениальный ребенок, будь моя воля, отдала бы ее в школу для одаренных детей.
Но так как школы для больших умников в Шишковске никогда не было и не предвиделось, Дашка довольствовалась флюидами зависти од-ноклассников и восхищением учителей. Она уразумела, что быть лучше всех куда приятнее, чем быть просто хорошим и послушным ребенком.
Дома-то быть лучшим ребенком не больно получалось – старший брат был, да и родители постоянно долбили "ты такая же, как все, ничем не лучше".
А вот в школе она как раз была лучше. В двенадцать лет Дашка вы-жала из себя романтическое стихотворение по типу "три белых коня, ле-тящие в светлую даль" для того, чтобы увидеть свою фамилию в газете. Увидела. Понравилось. Чтобы видеть это чаще, пришла в Клуб Юных Корреспондентов и стала кропать маленькие заметочки на разные темы.
И вот в это время как раз все разладилось. Дашке, привыкшей выез-жать в лидеры на природном уме, стало не хватать знаний для алгебры, химии и прочего занудства. Потом внезапно в газете напечатали ее рас-сказ о скучающем провинциальном школьнике. Всю неделю учителя встречали ее словами:
- Горобец, говорят, ты школу опозорила…Ничего, вырастешь, по-умнеешь.
А директриса прямо заявила:
- Вместо того чтобы бумагу марать, лучше бы за учебу взялась. Смотри, в экзаменационной комиссии я председатель.
Не сказать, что Дашка была ужасно расстроена, нет, она была удив-лена: какая странная, тупо-ожесточенная реакция на правду у этих взрос-лых.
В тринадцать лет уже понимаешь, что взрослые чаще ошибаются, чем оказываются правы. Просто они взрослые и знают больше способов скрыть ошибки, замести их под ковер.
И все-таки Дашке очень понравилось, что целую неделю о ней вся школа говорила. Она чувствовала себя чуть ли не матерым журналюгой, пострадавшим от боевиков в горячей точке. Дашка гордо проходила по школьным коридором и прислушивалась, о чем говорят окружающие. Ей хотелось чувствовать тайные многозначительные взгляды, брошенные в ее сторону, ей хотелось слышать обрывки фраз вроде "Это гениально… Да, в нашей школе… Со мной в классе… Тише, она идет… Какой талант!" Но ни взглядов, ни разговоров не было. Те немногие одноклассники, чи-тающие газеты, уже лет двести назад забыли о стостроковом рассказике. Дашка откусила гнилую часть славы - недолговечность.
Она поняла, что для более длительной популярности нужны скан-дальные материалы. Ха, да где бы им взяться в неторопливом райцентре, где скандалом считаются даже обыденные известия о том, что главные чины администрации берут взятки. А то этого никто не знает! В Шишков-ске (наверное, как и везде) система взяток поставлена крепко и на широ-кую ногу. Хочешь купить земельный участок – дай, открыть овощную па-латку – дай, отмазать сына от армии – дай, засадить неугодного человека в тюрьму – дай, дай, дай… Дашка даже и не пыталась замахнуться на такой материал: если бы и удалось его грамотно (доказательно и описательно) его составить, черта с два редакция "Шишковских вестей" решилась бы на публикацию. Ведь администрация – учредитель газеты.
Скандалы следовало искать в других местах. Дашка каждую ночь ложилась спать с мыслью, что день прошел, а весь мир так и не узнал о ней. Жутко хотелось прогреметь. Дашка мечтала, что проснется утром са-мой знаменитой. Но для этого надо что-то делать. Можно пойти босиком по всему миру… Мама не отпустит. Можно стать крутой попсовой певи-цей…Точно, в Шишковском вокальном ансамбле "Созвездие", где выс-шим пилотажем считается спеть под халтурную "фанеру" на городской площади. Можно, как ублюдки-маньяки замочить пару десятков чело-век…Это уже было. Тогда придется стать самым крутым журналистом или писателем…Вполне реально. Надо только писать то, чего еще не бы-ло. Или по крайней мере, убедить публику, что такого еще не было. Лите-ратура – это как политика…или проституция. Какая разница, чем торгуют люди – мозгом или телом?
Дашка терпеливо отсидела выпускной вечер и через месяц стала студенткой первого курса факультета журналистики. Но почему-то весь мир нисколько не жаждал узнать о Великой и Гениальной Дарье Горобец. И хотелось сделать что-то. Что-то, что помогло бы проорать громко и пре-тенциозно.
Но ничего не делалось. В общаге Дашка, естественно, скоро стала известной, но среди таких же "деревенских" девочек и мальчиков. В уни-верситете она была обычной. Средней. Не хуже, не лучше (закон дураков). Лекции посещала достаточно регулярно, но не высовывалась, пока не спросят, поэтому преподы обращали на нее внимание только на зачетах и экзаменах. Да и то фамилию произносили неправильно.
Дашкины стишки, рассказы и прочие серые материалы здесь успеха не имели. Здесь каждый мог высасывать из пальца любой скандал или бо-лее того – умел хорошо работать. Работать журналистом. Дашка поняла, что, если хочешь однажды проснуться знаменитой, надо не делать что-то, а просто(!) быть либо настойчивой, либо талантливой, или (ха-ха) то и другое да без хлеба.
Приступы Великого Чтотоделания случались все реже и реже. Даш-ке очень хотелось снова стать маленькой. Настолько маленькой, чтобы ей не говорили, какой она умный и замечательный ребенок; настолько ма-ленькой, чтобы было неважно, кто тебя знает или не знает. Хотелось снова строить из конструктора Кремль и расставлять возле него пластмассовых ковбоев и индейцев – часовых. Или играть в "классики". Или снова почув-ствовать свое всемогущество, как будто научилась ездить на велосипеде или плавать.
И Дашка влюбилась в игрушки. Они такие яркие, красивые, настоя-щие, что их невозможно было не полюбить. Не все игрушки, конечно. Только те, глядя на которые, Дашка знала, что умрет без них. Детская ло-патка, водяной пистолет, совершенно гениальная уменьшенная копия бле-стящего саксофона, унитаз для Барби (даже сиденье поднимается). Даш-ка желала игрушки с той же страстью, с которой двенадцатилетние девоч-ки мечтают о звездных перестарках. Страсть поглощала всю стипендию и почти все деньги, которые присылали родители. Дашка окостлявилась и бросила курить.
Дашка любила игрушки почти восемь месяцев. Соседки по комнате тихо роптали – игрушками были завалены не только тумбочка и кровать Дашки, но и прочая полезная площадь. Фигурки из киндер-сюрпризов по-падали под босые ноги, кололись и цепляли колготки. Не очень мелодично звякали на сквозняке погремушки. И периодически на кого-нибудь со шкафа падал увесистый резиновый гусь.
А потом появился Олег. "Девушка, а у вас нет еще одного водяного пистолета, а лучше базуки?" Остроумный, да? "Нет у меня ничего, вали отсюда!". На следующий день он пришел с двумя водяными автоматами, и половина общежития оказалась залитой.
Олег стал воздухом. Дашка не замечала его, пока он был рядом, и жутко задыхалась от скуки без него. Игрушки потихоньку попали в трес-нутый тазик и были задвинуты под кровать. Гусь был подарен коменданту общежития.
В тот момент, когда снова начался приступ Великого Чтотоделания, и Дашка мочалила сигаретный фильтр, игрушки снова наводнили комна-ту, а Олег уже полтора месяца топтал эти жуткие чеченские дороги.
Олега отчислили со второго курса. Когда прощались, сказал:
- Привезу тебе игрушку.
Подумал и добавил:
- Замуж без меня выйдешь, так хоть фотографии пошли. Хочу по-смотреть на того мазохиста, который с тобой свяжется.
- Скажи им, чтобы не посылали тебя в Чечню, - не слушая его, по-вторяла Дашка.
Олега послали именно в Чечню. Письма были короткие и отвлечен-ные.
Дашка выплюнула останки сигареты и прикурила новую. Делать было нечего. Ничего не хотелось. Дашка выволокла в коридор большой портрет-шарж Олега и снова задумалась.

Портрет Олег заказал на последние деньги. Дашка заявила, что хо-чет шарж, но написанный красками. Олег долго упирался: лучше пива вы-пить в последний бабьелетский день. Но Дашка уже подтащила его к аб-солютно лысому ехидному шаржисту и усадила на складной стульчик. Приготовилась было давиться от хохота, глядя из-за плеча художника, но он решительно отодвинул ее от мольберта.
- Вы, молодая девушка, лучше по магазинам пойдите. Мы здесь еще на пару часов засидимся.
- Какие магазины, вы у нас все деньги вытянули! – возмутилась Дашка. И пошла прогуляться по коридорам киосков. Два часа моментом разбились у подножия игрушечного Эвереста.
Дашка вернулась, когда Олег, терпеливо сидя на лавочке, разгляды-вал метровую картину. На секунду показалось, что у него в руках зеркало. Шаржевый Олег оказался очень настоящим. Дашке стало даже обидно: думала, только она имеет право видеть Олега таким; а этот ехидный му-жик тоже увидел широкую ухмылку, детский ("как у щеночка", - обычно говорила Дашка) взгляд, и от шаржа так и несло смесью надежности и беззащитности. Ну ладно, увидел – значит все это видят. Но Дашке-то по-надобилось полгода, чтобы разглядеть Олега, а эта лысина сделала это за пару часов. Обидно.

Дашка поставила портрет у противоположной стены – удобнее раз-говаривать с почти настоящим Олегом.
- Ты его очень любишь, да? – рядом с Дашкой села Янка-Чебурашка, общажная дурочка, которая уже восемь лет штурмовала театральный ин-ститут. – Он у тебя симпатичный…
- Я его не люблю, а просто хорошо отношусь к нему, - отрезала Дашка, поднимаясь с пола и забирая портрет. Уж лучше в комнате валять-ся, чем с Чебурашкой время проводить.
- Можно к тебе в гости? – спросила Янка, первой проходя в комнату.
- Сиди, раз зашла, - Дашка повесила портрет на место.
С Янкой можно беседовать только при хорошем настроении. Но сейчас, в данную минуту, в данную секунду, и прямо здесь Дашка нис-колько не намеревалась выслушивать сценки, пьесы и трагические исто-рии любви времен Янкиной молодости. А Янку, судя по всему, распирало от словопотока.
- А мне ску-учно. Вова пить с друзьями уехал в деревню, деньги за-брал, сигареты забрал. А вечером ко мне два парня придут. Они юристы. Будут через четыре года.
- Ты что с первокурсниками связалась?
- Дашка, они такие молодые, такие милые, интеллигентные. Ах, по-чему моя молодость прошла! – Янка залилась краткими слезами, тут же улыбнулась и с неубедительным жаром начала декламировать, - "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антоние-вой башней… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существо-вал на свете…" Ах, я обожаю Булгакова! Тебе нравится Булгаков? А меня Вова вчера побил…
Не видя сочувствия, Янка тихонько заскулила. Еще вчера Дашке стало бы ее жалко. Да и как не жалеть всем, чем и кем только можно, обиженную Чебурашку, щербатую, рыжую, с торчащими, полуглухими после менингита ушами, глупую и двадцатипятилетнюю. Но сегодня жа-лости в меню нет.
- Дашка, а если твоего Олежку убьют? У меня есть великолепный монолог-реквием, хочешь послушать?
Дашка изумленно, с натугой, распахнула глаза. И рот.
- Ты что, офигела?! Знаешь, катись-ка ты отсюда, пока я тебе второй менингит не сделала! – Дашка немного театрально распахнула перед Ян-кой дверь.
- Смотри, ты лишаешь себя радости общения со мной, - пригрозила Янка, стоя на пороге комнаты. – А сигарета у тебя есть?
Дашка молча достала из чехла на стуле водяной автомат, прошла по коридору на кухню, набрала холодной воды и вернулась. Янка, улыбаясь, ждала сигарету.
- А теперь я тебя замочу, - Дашка нажала курок-насос. Полутора литров хватило, чтобы вымочить на Янке старую розовую поросшую рюшками блузку и пыльные музейные шлепки.
Вернувшись в комнату, Дашка закрыла на три оборота оба замка и привалилась спиной к двери. Немного дрожали руки. В голове звенела пустота. Скуки больше не было. Дашка благодарно погладила автомат и зачехлила его. Автомат… Стреляла в Янку… Кто-то сейчас стреляет в Олега. Но Янка сама виновата. А в чем виноват Олег? Из-за каких-то уб-людков…
Содрогаясь от ярости, Дашка собрала по комнате грязную посуду. Мытье тарелок настраивает на нужную волну мыслительного процесса и успокаивает. Посуды было мало, на успокоение не хватило, пришлось взять чистую.
- Нервная ты стала, старуха, - недовольно сказала себе Дашка.
Будешь тут нервной. Она и раньше спокойной не была. Загораясь из-за пустяков, Дашка, не слушая голоса Разума и Резона, выдавала по упаковке гадостей всем попавшим под руку. Справляться с ней мог только Олег. Он хватал ее в охапку и повторял, как он ее любит, до тех пор, пока Дашка не приходила в себя.
Ночью Дашка не спала. Злость и тоска, видимо, решили ее сожрать. С трудом дождалась утра и на первом утреннем автобусе поехала домой. Впервые за полгода.
Родители были почти рады. Во всяком случае, они спокойно отне-слись к опустошению холодильника.
- Как там студент-солдат твой, пишет? – полюбопытствовала мать. – Даже хорошо, что он в армию пошел. Я все боялась, как бы он тебе ребен-ка не заделал.
Дашка слепила из губ улыбку и молча продолжила выковыривать изюм из сырка. Хорошо, что обратно автобус идет через полтора часа. За это время можно успеть многое, а Дашке нужно было только спрятать деньги в карман и взять из своей комнаты пару вещей.
- До свидания, - прохрипела Дашка родителям, с трудом натягивая кроссовки.
- Когда соберешься приехать в следующий раз – звони. Мы тебя встретим, - как всегда сообщила мать и ушла в кухню – там, в духовке, пыталась шипеть жиром курица в фольге.
- И все-таки я не понимаю, зачем эту бандуру в такую даль тащить. Это ж какая тяжесть, - сказал отец, кивая на стоящий в углу сверток.
- Ничего, не вам нести. Пока, - Дашка подхватила "бандуру" и вы-шла. Тоска и злость жрали снова. За что?
Автобус был как раз такой, в котором Дашке постоянно хотелось блевать. Чтобы брюки соседа по креслу остались чистыми, она закрыла глаза и включила плейер. Надо думать дальше. Думать не получалось. В голове проскакивали картинки из старой доброй жизни, из эпохи "с Оле-гом". Дашка помотала головой – не до слюней и соплей сейчас. Спасибо хоть за то, что приступ Великого Чтотоделания станцевал свой лебединый танец и ушел.
В общаге Дашку ждало письмо от Олега. Как всегда там была бук-вально пара строк: "Все в порядке. Будет еще лучше. Нашел тебе игрушку. Жду встречи. Олег". Дашка запихала письмо в рюкзак и в обнимку со свертком протиснулась мимо вахты в вертушку.
Быстрей, быстрей, пока соседки не вернулись с учебы, Дашка распа-ковала "бандуру". Ей оказался пневматический карабин с длинной обой-мой на десять патронов. Дашка сунула его под кровать и заложила тигря-тами, зайчиками и мишками. Подумав, достала из кармана коробочку свинцовых шариков и поставила ее в тумбочку за упаковку прокладок. Вот теперь можно покурить. Дашка вышла в коридор.
Неподалеку болталась Янка. Дашка рывком поднялась с пола и по-шла извиняться.

Она терпеть не могла извиняться. Лучше уж не делать плохого, чем потом с трудом давить из себя (как из пустого тюбика зубную пасту) просьбы о прощении. Но Дашка давно заметила, что многим людям про-сто в кайф, когда перед ними извиняются. Ублюдки…

На следующий день Дашка долго изучала расписание лекций, загля-нула в каждую аудиторию на факультете журналистики. На завтра пообе-щали зачет по стилистике. Дашка ушла с двух последних пар - готовиться.
- На фиг тебе мой тубус? – пожала плечами соседка Лида. – Дам, ко-нечно. Только не сломай.
Лида училась на физфаке, но в тубусе держала не чертежи, а огром-ную подзорную трубу, чтобы по вечерам смотреть в окна мужской душе-вой в общежитии напротив.
Утром Дашка встала раньше уборщиц и долго чистила зубы в умы-валке. Потом, нервничая, пила кофе и курила на кухне. Соседки никак не могли убраться в университет. Они долго готовили завтрак, долго ели, долго одевались, красились и дурачились.
- Дашка, ну что ты такой занудой стала? – глядя на Дашкино уныло-лимонное лицо, поинтересовалась вторая соседка Юлька.
- Лучше быть занудой, чем шлюхой, - неожиданно для себя заявила Дашка. В голове опять звенела пустота. Руки задрожали.
- Так, да? Ладно, - Юлька так хлопнула дверью, что притолочные тараканы с беспокойством выползли из-под обоев.
- Зря ты так с ней, - Лида тоже собиралась уходить. – Она же не ви-новата.
- Да что ты говоришь, - ехидно пропела Дашка. – А я виновата, что у нас почти каждую ночь грязные, небритые придурки ночуют?
- Олег тоже иногда оставался. Раньше ты и правда была другой. Скучаешь по нему?
- Олег у меня был один. Мужики оптом – это по Юлькиной части.
- Ладно, пока. Тубус не сломай. Ты сегодня когда вернешься?
- Думаю, поздно. У меня зачет сегодня, по стилистике.
- Которую ты безумно любишь, да? Короче, если надумаешь, спус-кайся к раздевалке после четвертой пары, сходим в гриль. Мне сегодня отец деньги привезет, - Лида подмигнула и ушла. Наконец-то.
Дашка щелкнула обоими замками и достала из-под кровати карабин. Зарядила обоймы – основную и запасную. Первую толкнула в карабин, вторую сунула в карман куртки. Остальные шарики разложила по карма-нам джинсов. Карабин аккуратно втиснула в тубус. Да, тяжеловато для чертежей. Ну, ничего. Можно рюкзак пустым оставить.
Вышла в коридор. В общежитии было тихо: отличники уже ушур-шали на первую пару, любители пива валялись в постелях до третьей. Провожать ее некому. И не надо.
- На учебу, Дашенька? – улыбнулся ей вахтер, общий дедушка. – За-ходи вечерком, чай пить, мне тут пряник тульский принесли.
- Обязательно, деда! – Дашка вышагнула на улицу. Чертов карабин! В такую погоду лучше пешком ходить. С пивом. Курить на пыльном мос-ту над рекой. Только обязательно, чтоб листья на деревьях были оранже-вые. Сверху выглядит, как море необычной расцветки. А в середине "мо-ре" дерзко прошито старой башней. И становилось тоскливо и спокойно. Немножко мазохистское удовольствие. Дашка всегда приходила на мост одна. Если рядом был еще кто-то, вся сладкая тоска превращалась в треп и плеванье в реку. Олег пытался понять, что тут такого – поскулить от гру-сти над замусоренными берегами и мутной водой, но так и не понял, про-сто стал отпускать Дашку одну на ее редкие паломничества.
Троллейбус ревматично-медленно раскрыл двери. Час пик прошел, пустых мест – навалом. Дашка с облегчением положила тубус к себе на колени и откинулась на спинку сиденья.
Нет, все-таки было бы замечательно, Олег возвращается, а Дашка – знаменитее всех знаменитых. Хотя фигня, сам бы вернулся "живее всех живых".
Дашка вышла около университета; не торопясь, покурила на высо-ком крыльце. До второй пары оставалось еще полчаса. Чего ради так ра-но? Эта вечная боязнь опоздать… Дашка тщательно растоптала окурок и вошла. Сразу за раздевалкой сидел охранник, в обязанность которого вхо-дило спрашивать у всех подряд студенческие или паспорта, а также про-верять подозрительные предметы. Охранника звали Саша, и жил он через комнату от Дашки.
- Привет! Решила поучиться?
- Точно, жрать нечего, так хоть гранит науки пососу.
- А что это у тебя за хреновина? Чертежи, что ли?
- А-а, стенгазета! – махнула рукой Дашка. – Заходи вечером к де-душке, у него тульский пряник есть.
- Да знаю, он уже полобщаги пригласил, может, лучше мы с тобой вечером пивка выпьем, в кино сходим…
- В постель ляжем, - в том же тоне продолжила Дашка.
Саша нахмурился. Нахальные девчонки его настораживали.
- Да я вовсе… - начал он.
- Помнишь, как вы с Олегом напились, как два поросенка?
- Поросята не пьют.
- Какая разница. Вы напились, а потом взяли тупой нож и полчаса пилили себе руки – братались кровью. Помнишь?
- И что?
- И ничего. Привет тебе от Олега. Он скоро придет.
Дашка взяла тубус в другую руку. До зачета пятнадцать минут. Надо успеть покурить и занять последнюю парту. Дашка торопливо, насколько позволяла ноша, взбиралась к самой вершине семиэтажного здания. На факультете заканчивалась перемена, и все усердно толпились и пихались локтями у расписания.
- Что это у тебя здесь? – по меньшей мере пятнадцать человек горе-ли желанием распотрошить тубус.
- Карабин, - равнодушно ответила Дашка.
- А-а, - с угасшим интересом пожимали плечами одни, давая понять, что шутка детсадовская.
- А на фиг он тебе? Он же такой тяжелый, наверное, - сочувственно говорили другие.
- Группу в заложники возьму, - улыбалась Дашка.
- Зачем? Из универа выгонят, посадят, штраф наложат. Пойдем лучше курнем.
Звонок разогнал всех по аудиториям. Дашка с боем ворвалась пер-вой, пользуясь увесистостью тубуса, и заняла последнюю парту в самом дальнем и наиболее затененном углу класса.
Через пару минут в класс вошла преподавательница. Звали ее Кари-на Александровна, она недавно закончила аспирантуру, обращалась ко всем на "вы", краснела, когда видела, что студенты пользуются шпаргал-ками, и, говорят (Дашка очень сомневалась в этом), что, она, когда была студенткой, увела мужа у пожилой, погрязшей в науках профессорше из соседнего вуза.
- Здравствуйте, господа студенты! Сегодня у нас зачет.
- Не у вас, а у нас! – крикнул кто-то впереди.

Дашка терпеть не могла этих, как она их называла, "выскочек пер-вых парт". Что в школе, что здесь. Первых учеников, которых просто ох-ватывает радостная дрожь, когда можно подловить учителя. Причем не точности и справедливости ради. А так, типа смотрите, какой я у мамы молодец, возьму с полки пирожок! Ублюдки…

Дашка тихо вытянула из тубуса карабин, положила на колени, ощу-пью проверила, все ли шарики в обойме. Почувствовала эту до счастья знакомую звенящую пустоту в голове и дрожь в руках. Улыбнулась. По телу разошлось что-то вроде холодной воды в жаркий день. Такое же со-стояние было у Дашки, когда она получала дипломы хорошего юного журналиста, нарывалась на драку с толпой пьяных гопниц, грубила дирек-тору школы, увидела себя в списке зачисленных на первый курс, обливала Янку водой и назвала Юльку шлюхой. Замечательное состояние. Ломает куски настоящего, чтобы собрать другое настоящее. Лего.
- Лего, - шепнула Дашка. Мельком подумала, что переставить буквы – получится Олег. Встала, вскинула карабин. Никто не обратил внимания. Зачет был в разгаре. Карина Александровна задумчиво листала блокнот и мелко, по-кроличьи, что-то жевала. Нет, вряд ли она утащила профессор-шиного мужа…
- Минуту внимания, - негромко сказала Дашка и выстрелила в цве-точный горшок, висевший под потолком. Горшок родил много черепков от свинцового шарика. Земля, слежавшаяся и пыльная, коротко стукнув и прокатившись по полу, замерла под столом Карины Александровны.
Все почему-то сначала посмотрели под стол, потом на стену с гвоз-дем и петелькой от горшка. И уже потом как-то нехотя стали оборачивать-ся на Дашкину просьбу. Казалось, никто не связывает между собой вы-стрел, черепки и Дашку с карабином.
- Зачет отменяется, - тихо сказала Дашка. – Я показала, что можно сделать с помощью моей стрелялки. Не думаю, что ваши черепные коро-бочки крепче цветочного горшка.
- А че ты тогда хочешь, Горобец? – перебил Дашку выскочка первой парты.
- Во-первых, я хочу, чтобы ты заткнулся, иначе я прострелю тебе самое драгоценное, - Дашка спокойно переждала всеобщее нервное хихи-канье. – Нет, не то, о чем все подумали. Я тебе рот свинцовыми шариками набью. Ты же подохнешь, когда выеживаться вслух не сможешь, да, уб-людок? Во-вторых, Карина Александровна сейчас встанет из-за стола, бы-стро дожует…что вы жуете, Карина Александровна?
Преподавательница опустила руку в карман пиджака и достала горсть сухих апельсиновых корочек.
- Помогает, когда волнуюсь…
- Ну, так дожуйте скорее. Сейчас вы встанете, подойдете к двери, выйдете в коридор и зайдете в кабинет декана. Передайте ему, что сума-сшедшая студентка взяла в заложники целую группу, сорвав зачет, и тре-бует немедленного вывода всех сопляков-новобранцев из всех горячих то-чек. Ясно? Мне наплевать, с кем свяжется Денис Борисович, но как только войска выведут, все будут свободны. Понятно?
- Да, - довольно спокойно кивнула Карина Александровна. – Повто-рить?
- Да, пожалуйста.
- Передать декану, что студентка Горобец захватила в заложники группу студентов и вместо зачета требует вывода новобранцев из горячих точек.
- Правильно. Вперед.
Карина Александровна метнулась к двери. Вышла.
Дашка, нервно ухмыльнувшись, посмотрела на притихших одно-курсников. Что-то перестали выпендриваться детки.
- Занимайтесь, кто чем хочет. Не сходя со своих мест. И одна ма-ленькая деталь… Всем молчать!
Дашка села. Карабин мелко дрожал. Оказывается, попасть в цветоч-ный горшок по-настоящему также легко, как в компьютере. Здесь вообще все как в компьютере, только сохраниться нельзя.
Продвинутые однокурсники времени не теряли. Пять или шесть че-ловек усиленно строчили "записки очевидцев" для желтых газеток, в ко-торых они работали. Четверо щелкали "мыльницами". Трое судорожно сдували ответы на вопросы зачета из конспектов Карины Александровны. Некоторые курили. Один умник, штатник с ОблТВ, достал портативную видеокамеру и "снимал сливки".
Дашка незаметно распрямилась, поправила волосы и повернулась к камере слегка в профиль.
С улицы донеслись унылые вопли ментовских и скоропомощных машин. Все начали вытягивать шеи, пытаясь увидеть, что происходит у подножия университета. Дашка резким криком осадила стаю доморощен-ных жирафов. Неторопливо повела карабином.
- Ты, - ствол уперся в самую безобидную девчонку их группы. Она тоже что-то тихонько выскрипывала карандашом. Но Дашка знала, что заметочку свою она понесет не в попсовые журналы, а в благотворитель-ную христианскую газету "Бог с тобой". – Иди открой окно и посмотри, кто приехал в гости.
Ленка почему-то неодобрительно покосилась на камеру и подошла к подоконнику. Чтобы увидеть, что делается у подножия университета, ей пришлось широко распахнуть окно и лечь животом на подоконник.
- Милиция приехала. "Скорая". Много людей перед входом. Похоже, занятия отменили. Дениса Борисовича вижу. Он с ментами разговаривает. Подъезжают телевизионщики. С…раз…два…три…с трех каналов. Уже с четырех, - Ленка добросовестно комментировала, что видит. – Дашка, за-чем ты это устроила? Ты же никому не сможешь ничего сделать…
Стоп! Ленка превысила полномочия наблюдателя.
- Отойди от окна, сядь на место и молчи, дура! Ну! – Дашка разма-хивала карабином.
Ленка широко раскрыла глаза, кажущиеся еще более широкими из-за дешевых очков с толстыми стеклами. Ленка решила плакать. Дашка со-всем забыла об ее больном сердце. Совсем забыла. Потому что внезапно выстрелила Ленке под ноги. Та подпрыгнула и как-то некрасиво упала. Мешок с песком да и только. Стали видны зашитые между ног красными нитками черные колготки. А в фильмах-то показывают падение совсем по-другому. Там человек грациозно прикладывает руки к груди, откидывает голову назад и плавно оседает… Вот они – грубые швы жизни.
- Посмотрите, что с ней. Кто здесь самый крутой медик?
Ленку похлопали по щекам, привели обратно в мерзкую действи-тельность.
- Воды, - довольно естественно прохрипела Ленка.
- Я принесу! – рванулся разговорчивый умник с первой парты.
- Стой, ублюдок! – Дашка прицелилась. – Никто никуда не пойдет! Откуда я знаю, что там тебе вместе с водой подсунут. Может, небольшую стрелялку? Нет, мне такой фигни не надо.
- Воды, - вспискнула Ленка и снова отключилась.

Ленка жила этажом ниже. Самая тихая девчонка на самом шумном этаже. Похоже, ей одной никто не завидовал. С ней никто не ссорился. Никто не любил. Никто не дружил. Даже соседки по комнате. Но о ней первой вспоминали, когда никто не хотел идти в магазин, когда нужны были самые полные конспекты или немного денег. Но за деньгами к ней обращались реже: Ленка была третьим ребенком из семи детей в семье. Дашка никогда не пользовалась услугами Ленки, но старалась сводить общение с ней до минимума. Когда живешь на другом этаже, это легко. Однажды Дашка нарушила границу, забрела ночью на Ленкин этаж поку-рить в тишине. Ленка сидела в темной кухне. С порога было видно, даже в темноте, как из Ленкиных глаз течет тоскливый холод.
- Эй, кто здесь? – на всякий случай спросила Дашка, и так поняв - кто.
- Почему я никому не нужна? – вопросом на вопрос ответила Ленка.
Дашка мысленно пожала плечами и пошла искать другую пустую кухню. Потому как меньше всего в эту ночь ей нужны были слезливые от-кровения.

Ленка всхрапнула и завалилась набок.
- Инфаркт, - определил "самый крутой медик". – Ей нужно срочно в больницу. Пусть кто-нибудь сходит за врачом. Она умирает, Горобец, по-нимаешь, нет?
Дашка молча смотрела на мушку карабина. Где-то она облажалась. Где? Да хотя бы в выборе места захвата. Как поддерживать связь с миром? Чем ей смогут доказать, что требование выполнено? Что делать с Ленкой?

Казалось-то все будет просто – вспышки фотоаппаратов, красные лампочки камер, микрофоны по носом, войска стройными рядами возвра-щаются в Россию. Имя и фото на первых полосах газет. Ура! Ура!
На самом деле – скука, умирающая сердечница, полная неизвест-ность, позже (скорее всего) – СИЗО и тюрьма. А Олег дослужит свое и, может быть, вернется. Или нет.

Дашка встала, упаковала карабин в тубус. Прошла к двери. Оберну-лась – страшно уходить, когда за спиной нет опоры. Еще страшнее, когда не видишь финиш. Почему-то никто не рванулся из-за парт.
- Все свободны. Зачет окончен. Не забудьте сдать свои работы, - Дашка толкнула дверь…

К концу этого же дня событие себя исчерпало. Дашка уныло курила, сидя в камере СИЗО. Но делать уже ничего не хотелось.