Про то, как я писал нечто эротическое

– Написал бы что-нибудь эротическое? Для меня… – Ее глаза выражали нечто загадочное, почти феерическое. И правильно. Потому как самые эротичные сюжеты выводят кончиками пальцев на коже возлюбленной. В районе ягодиц.
«А что? – думаю. – Тема злободневная. И главное – новизной подкупает». Собрался. Подошел фундаментально. Обратился к первоисточникам. Вычитал пару романов из серии «He took her». Там каждая любовная сцена – стихийное бедствие.
Сюжет закручивается вокруг слепой служанки, к которой к концу действия должно вернуться зрение, как это обычно бывает в подобных случаях. И прозревшая героиня, конечно же, выходит замуж за того самого – статного, красивого и богатого субъекта – приличного охламона, но перспективного бизнесмена. Потому что только она сумела пленить этого эксцентричного изверга, не смотря на все козни его кузины (бывшей невесты), а также интриги ближних и дальних родственников, а еще – зависть подружек героини и происки всех ее отвергнутых женихов. То, что и ханжа-мамаша в итоге оказывалась милейшим человеком, и даже в молодости была суфражисткой, сомнению не подлежит.
В эпизодах герой-любовник и будущий олигарх закрывает глаза и крепко сжимает веки, чтобы не разрыдаться (потому, как мужчины не плачут) во время признания:
– Любимая, отдайся… Своему чувству… Позволь мне оплатить операцию, которая вернет тебе краски этого мира!
Слепая красавица дрожит, касаясь бедра героя, оттого что боится потерять возлюбленного.
– Я так хочу быть с тобой, милый! Но в твоей жизни уже есть другая…
Он смотрит в ее прекрасные глаза, не видящие света:
– Кузина для меня ничего не значит. Ей нужен не я, а наши деньги, но она зря на это рассчитывает!
В это время в соседней комнате падает стул. Должно быть, у того, кто подслушивает, подкашиваются ноги.
– Никто не сможет, разлучить нас, родная! – продолжает герой, его голос хрипит от восторга. Он склоняется к ней. Все вокруг пахнет страстью. Теплое дыхание касается ее уха. Она вздрагивает, но уже не прячет лица, ощущает его краешком губ и улыбается. А он раздвигает языком ее зубы и проникает внутрь. И она отдается этой нежной ласке, давая читателю понять, что в будущем может произойти все, что угодно. Занавес!

По прочтении в моей голове обозначились два повода для размышления:

1. Либо там, где у женщины все только начинается, мужчина уже готов. И дальнейшее – внимания не заслуживает.

2. Либо коллизия исчерпалась в момент предсвадебного поцелуя. И то, что происходит потом, настолько злободневно и железобетонно, что романтичные ревнители женских сердец просто не рискуют туда соваться, оставляя это на откуп специалистам по гендерным связям.

Ну и я, собственно, тоже. Понял, что так просто не разберусь. Создал антураж. Чтоб не разочароваться в себе преждевременно. В роли субъекта для эротических эскапад.
Хотел еще ноги в таз пристроить. И льда туда накидать. По классике. Но передумал. Не хватало еще менингит себе схлопотать на литературном поприще.
Так вот.
Мой канадский друг прислал мне как-то в подарок семейные трусы – почти карибы – с гордой эмблемой той самой державы и веской надписью на причинном месте: «Подними флаг!» Это, по ходу, юмор у них такой.
В комплекте к ним шла футболка с рекламой пива «Corona extra» при необходимых атрибутах мужского быта: развесистыми рогами под самой крышкой, темными очками и долькой лайма – видимо, для остроты момента. Слоган гласил: «Miles Away From Ordinary».
Нацепил я все это. Глянул на себя в зеркало.
– Молодец! – поразился. – А что? Пойду в актеры. Для домашнего видео. Пусть меня научат.
Понял, что готов на все. Даже смотреть индийские фильмы. Проникся эротикой почти насовсем. И принялся сочинять:
«Бывают дни, когда весь мир превращается в органы чувств. Надо только не пропустить это событие.
Чтобы вовремя отвалить.
То есть осознать, когда наступил момент, что уже пора.
Секретарша – милейшая особа, между прочим – подтвердила, что да! Непременно. И снабдила комментарием: потому как я в настоящее время – генератор всех ее проблем и, одновременно – постоянное динамо.
Я не обиделся. Нормальный мужик ведь, а не анахорет какой-нибудь.
– Не стоит, – думаю, – набивать разными комплексами свой мозг. Там сейчас и так почти как у Вини Пуха.
Согласился отправиться в отпуск. Лукаво не мудрствовал. Знакомый доктор определил у меня нечто среднее между фуникулером и контрабасом. И выписал санаторий на две недели.
Я обозначил диагноз как фарингит на нервной почве. Смирился. Поехал. По деньгам выходило, как в Турцию на целый месяц, то есть получался не один отпуск, а как бы два.
Встретили радушно. Выделили номер с видом на залив. Ностальгическое такое помещение. Все в нем было со времен расцвета соцреализма. Разве что телевизор купили новый и в санузле вроде бы евроремонт. В атмосфере сдержанной роскоши коридора имелась даже вода с кулером и столбом одноразовых стаканов. Уютно, короче.
Обустроился я. Взял маркер. Написал на двери крупными буквами: «Прострация – заходите». Так чтоб вообще никто не мелькал. И двое суток отторгал действительность.
Потом ко мне прибился дух Мормона. Я выбрался из номера. Накупил в ближайшем киоске листов, карандашей и книжку раскрасок. Отдался творчеству.
С середины прошлого века у читающей публики бытует мнение, что достаточно запереться где-нибудь и настрочить нечто сакраментальное – сразу явится Маргарита. С огненной челкой и массой нежности. Романтично. Сил нет.
Я увлекся. Корпел весь день. Выходило так себе – без драматизма. Заскучал. Настрочил историю «Про командировку». Припомнил, как ее героиня просочилась потом в мое сердце, используя косметику и другие женские артефакты. Я и сам просачивался в нее некоторое время. Она соглашалась. Покорно. Жеманно. Волнующе.
Потом перелистал в памяти, чем все закончилось. Размечтался и расстроился одновременно. Так и остался – вырванным из контекста и прочих смысловых реконструкций. С оттенком индифферентности.
То есть поначалу продолжал выносить себе мозг – не хуже чем на работе.
Время шло. Которое лечит.
В один из дней в комнате появилась девушка-медработник в голубом
халатике. Из-под шапочки выбивалось несколько прядей пламенно-рыжих
волос.
Улыбнулась мне. Осмотрелась. Увидела на столе стопку бумаги
– Пишешь книгу? – поинтересовалась.
– Пишу.
– Большую?
– Вроде бы.
– Книга не должна быть слишком толстой. Тяжело будет в руках держать. А она про что?
– Сам не знаю.
– Чего ж тогда пишешь? Это у тебя терапия такая?
– Вполне может быть.
– Жил тут у нас поэт один. Плодовитый – как крыса. Вены себе резал раза три. И сразу орать начинал, чтоб спасли. Не станешь себе вены резать?
– Глупо!
– Конечно! – подтвердила медсестра.
– Глупо, когда жизнь становится лишь поводом для литературы, – представился я – типа умный.
– Это стоит обсудить подробнее! – улыбнулась сестричка и затрепыхала ресницами. – зайду еще вечером после обхода. Не забудь про пилюли! Фекла.
– Я – Сергей, – надул, было, губы.
– Это меня Фекла зовут.
– Сама придумала?
– Бабушка обозвала. Не самое худшее, между прочим. Из тех, что изначально предполагались.
И вышла из номера.

И пришла. Вечером. Уж кто-кто, а Фекла точно знала, что ей делать. И не томилась поисками осмысленного существования.
Я попытался организовать нечто вроде вечернего чаепития.
– Снимай трусы, тормоз, – услышал. И не стал кочевряжиться.
Иногда полезно удовлетворять свои потребности, что мы, собственно, и сделали. А дальше был секс – бессмысленный и беспощадный. Без прелюдий и уговоров. Фекла орала так, что соседка за стеной перебрала воспоминания за всю свою жизнь, включая групповое изнасилование, и решила, что этого все равно не достаточно.
– Уходишь?! – спросил я, когда после короткой паузы гостья снова завозилась под одеялом. Истома из нижней части живота расползалась по каждой клеточке организма. Было впечатление, что по мне только что проехался средний танк. Три раза. Современные медсестры бывают очень выносливы.
Она отворила окно. Только что кончился дождь. Пахло сырым бетоном.
– Это у меня терапия такая? – припомнил я, что русские не сдаются.
– Я вчера посмотрела твою карточку, – сказала она, потягиваясь. Прихватила заколкой свою огненную шевелюру. Поправила грудь и начала одеваться.
– И какой был диагноз?
– Недотрах! – вздохнула. – Это не депрессия. Контузия на всю черепугу! – и выпорхнула из палаты.
Остаток ночи пролетел как черная дыра.

– Ну, йопт! – выразил свое отношение афрорусский мужик, из номера напротив. По дороге на завтрак. Пришлось согласиться.

На обратном пути я встретил Феклу в коридоре и спросил со всем возможным высокомерием:
– Тебя кто для меня заказал?
– Вот еще! – она даже не обиделась.
– Ты что – со всеми так?
– На твоем месте я была бы осторожнее в выражениях.
– Воспринимай это как плановый геморрой. Я же псих.
– Да ладно! – она улыбнулась. – Неврастеник. Что тоже неплохо. – Она сделала паузу. – Просто я привыкла все делать сама. В том числе и выбирать партнера.
– Партнера?
– А кем ты хочешь быть? Суженым-ряженым? Не горячись. Мне нравится, что ты в себе не уверен. Значит, все еще можно исправить.
Я обрадовался. Авось, еще на перевоспитание сгожусь.
– Так что кому сестра-сиделка положена. А тебе лежалка – это точно. Знаешь, – Фекла мечтательно посмотрела в окно. – Мне нужно такое, что меня по-настоящему взбудоражит. Вот как бы тебе привести еще кого?
– Не знаю, есть ли у меня этот кто-то, – сказал я и надолго задумался.
– Тогда займемся игрушками, – решила Фекла и на следующий день приволокла целую сумку. Она называла их: «волшебные палочки». Впрочем нет. Этот термин обозначал у нее нечто другое.
Мне нравилось, как она себя ласкала. У Феклы это здорово получалось. Я присоединялся. Нежно прикусывал кончики сосков. Потом опускался и обводил губами рельеф бедер. Тело ее начинало вибрировать. По нарастающей. До исступления. Стон переходил в хрип, который обыгрывался. Фекла замирала на несколько секунд. И начинала новый цикл. До следующей кульминации.
– Скажи, я вульгарна? – спрашивала Фекла, перебирая рыжий чубчик внизу живота, и глаза ее блестели. – Я похожа на шлюху?
– Ты похожа на женщину.
– Конечно. На кого же еще…

Дня через три мы притерлись друг к другу. Я осознал, какой ей нужен разгон, когда она возьмет паузу, и сколько будет длиться ее фермата.
Потом мы общались минут пятнадцать. Фекла несла всякую белиберду. И смеялась так заразительно, что я не выдерживал и начинал хохотать вслед.
Соседка за стенкой смирилась. И решила начать новую жизнь. Афрорусский сосед переехал в другое здание.
Фекла двигалась томно. Улыбалась мечтательно. Глаза лучились. «Как у счастливой дуры», – ее определение.
– Ты помнишь про счастливую дуру? – говорила. – Так вот – она уже здесь!
Но я все время чувствовал себя недотепой. Даже при том, что был с ней мил и необуздан.
«Должна быть цель!» – думал я.

– Слушай! – Фекла перехватила меня в коридоре. – Ты должен мне помочь разобраться тут с одним вопросом, раз уж ты не псих.
– Не псих?
– А что, очень хочется?
– Не очень. А делать что?
– «Что делать?» Это по-русски! Короче. Доктор у нас уж больно загадочный. Живет при клинике и что-то в своих апартаментах скрывает. Даже уборщицу не пускает. И шторы всегда задернуты. Я специально смотрела. Поможешь?
– Конечно! – я тут же согласился, даже не зная, на что подписываюсь. – А что искать то будем? – задал резонный вопрос.
– Зайдешь. Посмотрим. А там обоснуем.

На следующий день я примостился на подоконник напротив двери в комнаты доктора. Размышлял, как лучше пробраться в его апартаменты. Фекла умудрилась заранее заполучить ключи и изготовить дубликаты. Оставалось только улучить момент.
Я уже несколько раз подбирался к двери, но в коридоре все время толклись какие-то личности. Проблема заключалась еще и в том, что вход находился рядом с сестринский постом. И Фекла должна была сначала непременно отвлечь дежурную по отделению.
Вот она с озабоченным видом появилась на этаже. Остановилась у столика. Подбоченилась. Заговорила, загородив собой весь обзор.
«Досчитаю до пяти и пойду, – решил. – Раз, два...» Отлепился от окна и...
– Как делишки? – услышал за спиной вкрадчивый голос и испугался так, что подкосились ноги. – Что-то Вы мне сегодня совсем не нравитесь. – Озаботился доктор, разглядывая мои пальцы, вцепившиеся в подоконник. – Какой курс я Вам прописал?
– Слабительный, – выпалил я, разглядывая щели на паркете.
– То, что нужно! – подтвердил эскулап и направился вдоль по коридору. Остановился у своей двери. Взялся за ручку. Передумал. Проходя мимо поста потрепал Феклу по плечу, отчего та чуть не подпрыгнула. Ухмыльнулся. Оглянулся и подмигнул мне. Ушел.

Следующая попытка отложилась на пару дней. Мы подгадали час, когда доктор отправился в город. И на этот раз все удалось. Я вошел в помещение и попытался сориентироваться. Окна в комнате были задернуты. Обстановка напоминала спиритический сеанс.
Я почувствовал, что за мной кто-то наблюдает и замер. Хотел дать деру.
– Привет, как делишки? – сказал человек, примостившийся в углу дивана, и ничего не услышав в ответ, продолжил, – Заходи – гостем будешь.
В глазах полыхнуло. Я думал – озарение. А это он на меня фонариком посветил.
Я сделал несколько шагов и сел на стул. Глаза привыкли к полумраку. Напротив себя различил доктора, который теребил бородку и внимательно меня разглядывал.
– Присаживайся. Фекла подослала.
– Почему? – я удивился.
– Где предпосылки? Нужен компромат. Но у меня ничего нет. – Док развел руками. – Я отдал ей все, чтоб не прослыть фетишистом.
– А было, что отдавать?
– Руку и сердце…
– Эвона как!
– Она развела меня. Как хомяка домашнего. Стыдно признаться. Но это вселяет надежду.
– В смысле?
– В смысле коммуникабельности, – доктор вздохнул. Откашлялся. – Ситуация заслуживает по меньшей мере шести томов по-немецки. Или одной фразы: «Она меня бросила и желает насладиться».
– Зачем?
– Чтобы насладиться.
– А Вы?
– А я нет.
– Не верю! – проникся я Станиславским. Порадовался. Продолжил. – Есть тысяча грустных историй, когда он над ней трудится, а она семечки грызет (яблоки жует, в носу ковыряет) и дальше по списку. И почему-то ни разу наоборот.
– Темперамент – он темперамент и есть. Мой как раз для семечек. Кстати, – вставил доктор, решив сменить тематику разговора. – У Вашей подружки тоже ведь своя предыстория. Да, да. У Феклы, – продолжил он после того, как я попытался сделать круглые глаза. – Ей было лет шестнадцать, когда она влюбилась в первый раз. Как положено в этом возрасте – безоглядно и навсегда. Предметом ее воздыханий был механик из ближайшего автосалона – блондинистый, высокий, голубоглазый, уверенный. Он сразу просек ситуацию. Благо отношение к девицам имел легкое – менял не задумываясь. И особой проблемы в этом не видел. Короче, пригласил парень девушку в кино, а потом к себе – в мастерскую после работы. Подпоил. Целовал долго и со вкусом. Фекла пустила сок, как спелый овощ, но в первый раз все-таки не далась. Не из вредности. Скорее традиционно. Тот, собственно, особенно и не настаивал. Не вышло сегодня – получится завтра. Не с голодного острова – цену себе знаем! Он запер за ней двери, допил вино, уснул и сгорел. Мастерская выгорела почти дотла. И как ни странно – ее туда пустили. Пожарные уже закончили свое дело. Ждали судмедэкспертизу. Вот тогда-то Фекла его и углядела.
Тот, кто только вчера целовал ее, доводя до исступления, лежал в углу у остатков стола. Плоть, не полностью истребленная огнем, перемешалась с водой и пеплом и превратилась в комья грязи, из которых торчали огарки костей и какие-то железяки. Рядом белел череп с пустыми глазницами. Она заорала и лишилась чувств... Следующей ночью ей приснился кошмар. Фекла снова оказалась в сгоревшей мастерской. Людей не было. Обгоревший труп автомеханика лежал на том же месте и пялился на нее вытекающими глазами. Девчонку затрясло. И в это время тот же парень – реальный и жуткий – схватил ее сзади и бросил на четвереньки: «Ведь это ты меня, сука», – хихикнул блондин и содрал с нее трусики. А дальше насиловал – долго, тяжко, со злым упоением. И она, не смея всхлипнуть, упиралась руками в пол, чтобы не ткнуться лицом в обгорелое мясо. И видела только пустые глазницы своей отполыхавшей любви. Кошмары повторялись ночь за ночью и были до того реальны, что у нее припухала вульва и синяки на ягодицах становились все синей и отчетливей. Через неделю мать притащила ее в клинику. А оттуда переправили на курорт. Пришлось поработать, скажу я Вам. А Вы говорите: гиперсексуальность! А? Нет – невралгия. Только я пока и сам не знаю, куда от нее бежать, а главное – как.
– Да, – говорю, – бывает. Я тоже какое-то время верил в Деда Мороза. А вы на семечки налегайте. Авось, поможет.
– Поначалу я ее очень хотел, – он пожал плечами. – Как будто должен был увидеть в ее недрах нечто невообразимо прекрасное. Меня до сих пор он преследует. Этот образ.
– Меня преследует отсутствие туалетной бумаги, – я продолжал пытаться сохранять независимость.
– Не забыть вломить завхозу, – пробурчал док, и сделал пометку в свой ежедневник. На этом мы с ним выпили и смирились.
– Ничего, – сказал он мне на прощанье. – Рад, что пристрою ее в хорошие руки. Хотите, инструкцию по пользованию приложу? И карту эрогенных зон.
Я пожал плечами. В том смысле. Что сам разберусь.

Вечером я пересказал Фекле историю дока.
– И только-то! То же мне – Андерсен, – изрекла Фекла и мечтательно завела глаза. – А к нам тут двух новых мальчиков привезли. Один очень забавный – дикий и хриплый... – и я понял, что сам ей больше совершенно не интересен».