ПЕЛА НЯНЕЧКА В ХОРЕ

Анатолий Лернер

ПЕЛА НЯНЕЧКА В ХОРЕ

Все же злодейская штука память!.. на каждого щегла у нее по манку имеется… сейчас память неожиданно выпустила из своих глубин то, что, казалось, забыл окончательно… к чему не хотелось возвращаться… в страшных кошмарных снах, да не привидится такое!..
Наш старый двор… сколько песен!.. а сколько стихов я посвятил тебе!.. сколько тепла и любви находил в тебе! и вместе с тем, никогда не забывал холод… страх и ненависть, наполнявшие твои сквозняки…
Наш старый двор составляли два четырехэтажных кирпичных дома в три подъезда… с одной стороны они были огорожены вереницей сараев, с другой - забором от цементного склада… забор обступали ветхие сараи… в одном из таких сараюшек, уставленном снаружи баками для мусора и пищевых отходов, жили странные и вечные, как сами сараи, люди… муж и жена… дворники… татары…
когда взрослые произносили эти слова, было в них что-то пугающее… Но когда Дворник залазил на обветшалую крышу какого-нибудь сарая, чтобы достать оттуда начищенный ваксой тяжеленный, на шнуровке из сыромятной кожи, футбольный мяч… мы смотрели на Татарина с нескрываемым восхищением!.. и благодарностью!..
Крыши этих сараев проваливались даже под весом откормленных Дворничихой котов… потому-то нам, мальчишкам, запрещалось залазить на крыши сараев… запрещалось под угрозой показательной порки… другого языка мы, наверное, тогда не понимали… то и дело, мы нарушали этот запрет… и потому знали, какой опасности подвергал себя Дворник, возвращавший нам с прогнивших крыш не просто мяч…
Трудно сказать, почему наши родители пугали нас этими людьми… я по сей день, помню кисло-сладкий запах их жилища… запах овчины и нафталина… я помню, и то тепло, и какой-то не домашний покой, манивший нас, пацанов, как манит к себе все иное, незнакомое…
Я в сереньком своем пальто с пришитыми к нему настоящими погонами… и с мусорным ведром в руках… я появляюсь во дворе... утро!.. солнце светит!.. из черных тарелок, висевших на каждой кухне, звучит единый слаженный хор.
- «Союз нерушимый…», - старательно вторю я хору!.. а Дворник, завидев меня, машет издали рукой… но я делаю вид, что мне, нынче не до него… и потом, что это значит: махать рукой человеку с офицерскими погонами?..
я прохаживаюсь прогулочным шагом взад-вперед, в надежде, что кто-то из пацанов, случайно выглянет во двор и приметит эти мои полевые погоны с двумя зелеными звездочками…
Мало-помалу я приближаюсь к Дворнику… Татарин смешно суетится… он хватает метлу… забавно так перехватывает ее обеими руками!.. и неожиданно роняет, крича весёлое слово «смирно»!.. и, щёлкнув каблуками, замирает… а тут и вовсе… как прокричит:
- здравия желаю, ваше благородие! – и пока я прислушиваюсь к непонятным словам, тихо добавляет:
- господин лейтенант желает морковку?..
я сижу в дворницкой и, болтая ногами, грызу сладкую морковку… я рассказываю темному Дворнику, отсталому Татарину, человеку из другого мира!.. что лейтенант - вовсе не «благородие»!.. а наоборот - товарищ всем солдатам!.. а дворник кивает головой и докуривает ароматную «козью ножку»… а потом сплёвывает на ладонь и о слюну гасит окурок…
завидев отца, я едва сдерживаю себя, чтобы не помчаться вприпрыжку… и чрезмерно медленно… с достоинством… прощаюсь с Дворником… и только теперь мчусь в детский сад!..

пацаны обступили меня со всех сторон… еще бы!.. на моих плечах самые настоящие погоны!..
- офицерские, - говорит Сашка…
- ага, офицерские! - со вздохом восторга подтверждаю я… - товарища лейтенанта…
- Ты что ли, товарищ лейтенанта?.. - смотрит на меня обиженно Сашка… и все почему-то смеются… и я смеюсь… мне весело!.. и всем нам весело! и даже Сашка смеётся!.. и вот мы уже играем… Мы играем в войну, потому что хор из репродуктора поет «вставай, страна огромная»… и мы – встаём!.. на Священную войну!.. хотя и не знаем, что это такое… но у меня настоящие погоны!.. и у Сашки – настоящая полевая пилотка!.. мне очень хочется поиграть в этой пилотке!.. но я вовремя вспомнил, что на моих плечах офицерские погоны...

мы играли в войну и, как положено, побеждали… мы боялись нашего невидимого врага и широко раскрыв глаза безбожно врали друг дружке о его силе и коварстве! а когда выходило, что такого-то и победить невозможно, мы придумывали в себе волшебные качества, которые, - и мы были в том уверены, - помогут справиться с нашим общим врагом… ведь наша война – «народная», «священная война»…
…Тойка стоял на часах… в кино про войну он видел, как нападают на часовых… но он - товарищ лейтенанта, он не проспит врага…
из кино он научился вглядываться куда-то вдаль, выискивая далекого врага; из кино он знал, как нужно себя вести, если фашисты появится рядом… но фашисты ни разу не появлялись… играть становилось все трудней, потому что появилась скука... и тогда Тойка прогнал ее веселой песней!.. подхваченной из репродуктора… теперь стоять на часах, ему стало намного веселее…
«Край родной на век любимый» - пели детские голоса, и Тойка с восторгом подхватывал:
«где найдешь еще такой!
где найдешь еще такой?» – спрашивал он… и вместо ответа на него накатывалась волна восторга и гордости за край березок и рябины… за куст ракиты над рекой… и за то, что он, пацан, стоит на страже этого так горячо любимого края, о котором поет далекий хор детей… быть может даже, из самой Москвы!..
- Ты что тут делаешь один? – ухнуло в сердце у Тойки… проходившая мимо калитки сада женщина, наморщив лоб, сурово разглядывает его…
– небось, мёртвый час прогуливаешь?
- что?! – гулко оборвалось сердце… а с ним и радостный детский хор… Тойка почувствовал себя покинутым… игра уступила место страху… и был он с этим страхом один на один… он стоял одиноко во дворе, где не сложилась игра… он был один в мире!.. и почему-то ему было совсем не весело…
Теперь, как опоздавший, он должен будет предстать перед нянечкой… воспитательницей… перед детьми… предстать для экзекуции… так положено: провинился – снимай штаны… а снимать штаны стыдно… а не снимать нельзя, потому что ты же все-таки провинился…
с другой стороны… попробуй тут не провиниться, когда столько вокруг всего интересного!.. но он знал, что объяснять это будет некому… знал и то, что во время экзекуции уже никто ему не поможет… нечего и неоткуда будет ждать помощи… и Тойка, маленький пацан, вдруг понял, что один на один с большой Бедой… и в целом мире нет никого!.. все исчезли!.. все!.. есть только он… и его вина!.. И еще – страх!.. Страх, назначивший себя главным в совсем недетской игре…
и, как-то по-взрослому охнув, кинулся Тойка бежать… предчувствуя что-то нехорошее... он боялся, трусил, но бежал… бежал навстречу страху… бежал на встречу с ним!.. Тойка несся напропалую! стремглав к небольшому особняку, в котором и располагался злополучный детский сад!..
он бежал, шлёпая ботинками по лужам… он видел как взрывались черные брызги!!! как, прежде чем шлёпнуться на что-то кляксой… прежде чем стать грязью… чёрные брызги подолгу зависали в воздухе…
его промокшие ботинки пропали… озябшие ноги, в, приспущенных чулках, пестиками болтались в огромных солдатских сапогах…а заколдованные сапоги несли в настоящую атаку… не игрушечного боя… неизвестной войны…
и Тойка бежал… и сердечко его билось тревогой… но ощущение игры пока еще не отпускало пацана… игра все еще не отдавала мальчишку в распростертые лапы страха… и тогда страх вполз в саму игру…

Страх вполз змеиным шипением деревенской бабы, подвязывавшей челюсти цветастым платком… она сидела на детском стульчике, широко расставив свои сморщенные колени, и ее шипение… это зловещее заклинание!.. превращало детей в безвольных… напуганных жмущихся друг к дружке зверьков… с кроликов уже содрали их стыдливые мягкие шкурки… и те пели страшным и разлаженным хором: «Не надо, нянечка, прости…»
Кто-то из раздетого донага хора, соскочил со скамеечки… он хочет спрятаться за спинами других детей… но воспитательница, молодая копия нянечки, тихим и вкрадчивым голосом ведьмы объяснила, почему это делать не нужно…
- Сейчас, - одинаково округляя рот и глаза, сообщала она, - перед нами пройдут нарушители режима… для порядка их облили бензином… если не хотите сгореть вместе с ними, - хохочет она, - стойте так, чтоб не замазаться… бензином... оставайтесь на своих местах, дети!.. всем будет видно!..
- Т-ссссссс! – устрашало нянечкино заклинание… и, словно по команде дирижерской палочки, детский хор захлебнулся криком!.. все плакали, мелко дрожа… от холода, от страха, оттого, что видели, как плачут другие… но громче и искренней дети плакали, когда перед ними нескончаемыми кругами проходили провинившиеся мальчик и девочка… от них пахло бензином… Тойка почувствовал как покрывается «гусиной кожей»…
наверное, тогда он и вспомнил, что когда-то умел летать!.. он подумал, что был ангелом… и что теперь у него только и осталась «гусиная кожа» от ангельских крылышек…
А дети плакали… дети кричали!.. дети боялись!!! боялись что эти, «замазанные», запачкают их чем-то… что это «что-то» обязательно их убьет!.. дети плакали… выли!!.. дети не хотели умирать! они не желали никому смерти!.. и прежде всего – себе самим!..
Страх торжествовал над миром…Тойка вжался спиной в дверной проем, когда мимо него проходили «замазанные»… ему казалось, что они, невиновные, сейчас обнаружат его!.. истинного нарушителя!.. и вопьются в него своими перепуганными глазами!.. и всё их страдание укажет на него!.. опоздавшего на обед… и на мёртвый час… не раздетого… не облитого бензином!.. И горящий факел в руке нянечки повернётся в его сторону!!!
Но никто не замечал его… а он всё не сводили глаз с провинившихся… вот они... худенькая, ссутулившаяся девочка… она устала плакать и теперь страшно выла, выдувая носом большой зеленый пузырь…
Он вспомнил ее на новогоднем представлении… она была в костюме зайчика… и ему почему-то стало неловко, что сейчас он видит ее голой… и что в носу у нее этот зеленый пузырь… поэтому Тойка перевел взгляд на мальчика… тот чесался и кричал дурным голосом: «больно! больно! печёт!!».. несколько раз он пытался бежать… вырваться из круга…но дети, окружавшие его со всех сторон, сами затолкали беглеца обратно… никто не хотел вспыхнуть вместе с ним… и когда Тойка увидел в глазах этого раздетого, обезумевшего от страха ребенка, отражение горящего факела!... он понял, что не боится ведьмы нянечки!.. ведь он даже не был раздет!.. а значит – был защищен!.. и не только одеждой… на его плечах топорщились настоящие полевые погоны офицера!.. а на них – зеленые звездочки!.. и он почувствовал, как звездочки взметнули его вверх! погоны стали крыльями!.. а когда он приземлился… солдатские сапоги снова понесли его в атаку!..

…когда Тойку выписали из больницы, мать зачем-то повезла его на кладбище… на свежей могиле, рядом с кустом сирени, за наскоро спиленным столом, сидели какие-то мужики и выпивали… Тойка долго смотрел на них… смотрел, как они молча пьют… молча закусывают… как рассматривают его и мать… среди мужиков узнал Тойка Дворника.
- Кто знает, - жуя сказал Татарин, когда мать взяла Тойку за руку, и они направились к выходу, - не взорви малец канистру, быть может, еще пела бы нянечка в хоре… Царствие ей небесное…