Благо

Ответ на вопрос, - Почему археологи так настойчиво копают землю? – крайне прост. Потому что копать небеса нам не представляется никакой возможности. Хотя тайных кладов в облегчённой заоблачной среде наверняка не меньше, чем в песках и глинозёмах.

В связи с вышесказанным, скорее всего и было принято вполне разумное решение – копать там, где копается, потому как «не копать» означает пойти против своей природы и обречь себя на философский аскетизм, который не каждому по плечу. Гораздо веселее быть ищущим землекопом, добывающим из почвы сенсации и земляные депозиты.

Разделение же копателей на археологов, геологов, нефтяников и т.п., с точки зрения стратегической цели копания весьма условно. Так как все они ищут в недрах ценность, будь она исторической, минеральной или же углеводородной.

Вот именно в связи с этим и возникает весьма чёткое разграничение возможных жизненных приобретений. То, что, так или иначе, сваливается с лопаты и требует присесть пред ним на корточки, зачисляется в разряд ценностей. То, что понуждает оставить в покое шанцевый инструмент и задрать голову в небеса – определяется, как благо.

Попытки же овладеть недоступным для экскаватора благом, а вместе с тем его и «заземлить», приводят к засилью подделок и суррогатов. Тут тебе и шуба с барского плеча, и талоны на похлёбку от местной управы, и бесплатный салют по случаю случая. В том, что всё это суррогаты можно легко убедиться, получив, в конце концов, счёт за великодушное внимание и заботу. При выставлении счёта карета тут же становится тыквой, добряк-барин – лукавцем, а внимание – ценностью.

Само же благо вновь ускользает и остаётся тем единственным, что не имеет цены, а вместе с тем и уникальным исключением из правила «за всё надо платить».

***
Егор Тихонович смерти не боялся. Жил он, если и не стопроцентным праведником, то уж точно добропорядочным гражданином. Из чужого кармана грош не тянул, тёток не лупил, детишек малых полицейскими не стращал. Бражничал в меру, а если и валился пьяным в беспамятстве, то это всего три раза за всю жизнь.. Ну, четыре раза… Ну… Ну не более восьми-девяти – это уж точно. И в любом своём состоянии, что в трезвом уме и твёрдой памяти, что во время своих двух десятков лихих перепоев, никогда не богохульствовал. А потому и считал, что проутюжить его проутюжат, а так, чтобы коптить по горячему – это вроде как бы и не за что.

А так как ценности земные его более не интересовали, по причине отсутствия в них для него новизны и таинственности, то Егор Тихонович перекрестился, плюнул от души на всю мировую экономику, а плюнув, взял, да и помер. Вот тут на него благо-то и снизошло. Пыхнуло ярким светом и потащило к себе на скорости.

В полёте Егор Тихонович обернулся, увидел своё бездыханное туловище, а представив, как туловище это вскоре закопают на радость будущим археологам, вздохнул и дальше уже полетел, глядя только вперёд. Так и летел, петляя по неизвестным коридорам, на перекрёстках не останавливался и даже не сигналил. И, в конце концов, выскочил из последнего тоннеля, дал по тормозам и остановился.

В первую минуту было ничего не разглядеть – свет благостный слепил и даже слегка щекотался. А попривыкнув к чистейшей светимости, Егор Тихонович огляделся вокруг и слегка озадачился. Ни чистилища, ни тем более Врат Петровых с райской вывеской в окружающем пространстве не наблюдалось. Стояла в сторонке какая-то очередь в халабуду странных форм и пропорций, и очередь та вся сплошь была чёрная. Ну, Егор Тихонович к той очереди и направился. А как стал к ней приближаться сам себе и сказал: «Э-э-э… Да это ж видать какие-то эфиопы приёма ждут. Вот издалека и показалось, что души-то их сплошняком чёрные».

Добравшись до хвоста колонны, Егор Тихонович откашлялся и спросил у последнего черномазенького: «Товарищ, Вы крайний?»
Товарищ обернулся и кивнул. Отметив про себя нервозность впередистоящего, Егор Тихонович вздохнул и стал ждать молча.

Стоял, поглядывал по сторонам, а как только зевнул разок от скуки, тут из чудного строения и вышел господин высокого роста с посохом. Егор Тихонович пригляделся к нему и охнул. У странно одетого господина над широченными плечами гордо сидела пёсья голова. И тут вся очередь, рухнув ниц, начала причитать  : «Слава Анубису… Слава Анубису…». А как только на пороге вслед за собакоголовым показалась тётка с пером в тонких пальцах, чёренькие горемыки набрали воздуха и вновь забубнили: «Слава Маат… Слава Маат…»

Вот здесь Егор Тихонович и прозрел. Он хлопнул себя по лбу и тихо прошептал; «Итит твою мать… Да это ж ведь души египетские в ожидании своего взвешивания». Поняв, в какое неудобное положение, он попал, Егор Тихонович собрался с духом и, выскочив из очереди, подлетел к собакоголовому, плюхнулся перед ним в песок и затараторил: «Товарищ Анубис… Я извиняюсь… Я, видать, пока летел, в коридорчиках заплутал… Я, видите ли, не Вашего, так сказать, вероисповедания. Я ж, как видите сами, никакой не эфи... э-э-э… египтянин. Мне бы, товарищ Анубис, как-нибудь бы к своим пробраться… Ну, там где Матерь Божья, Святой товарищ Пётр с ключами, где Адам с Евой у яблоньки… А то ж ведь это не по правилам, чтоб меня православного на Вашем собрании прорабатывать. Я, товарищ Анубис, светлая Вам память, очень Вас прошу решить мой вопрос положительно. Потому как, ежели мне уготовано благо пресветлое, то пусть оно будет родным, христианским. А то ж ведь…»

Договорить Егор Тихонович не смог, так как тот, которого звали Анубис, включил в своих глазах рентгеновское зрение, всмотрелся в просителя и на чистом собачьем языке громогласно пролаял: «Дареному Благу в зубы не смотрят! – и, добавив, - И не тебе, пьянь, из двух Благ лучшее выбирать! – взял, да и шмякнул Егора Тихоновича посохом по темечку.

Егор Тихонович ойкнул, содрогнулся... и открыл глаза…
Над ним в шапочке и в повязке стоял обыкновенный белый человек. Человек этот тут же выпрямился и сказал кому-то кого Егор Тихонович не видел: «Пациент открыл глаза. Проверьте пульс и давление…»

Егор Тихонович вдохнул больничные запахи, насколько хватило сил, зажмурился и с каким-то щемящим сожалением подумал о своём бескорыстном, пусть и перепутанном благе. Благо вспыхнуло напоследок колючей звёздочкой, свернулось в точку и исчезло. А в белой операционной остались - Егор Тихонович, бригада хирургов и, вновь вернувшаяся, ценность жизни…