Липкие игры

Ну, что тут поделаешь, - так уж они устроены. У них у всех есть хитрая железа, выделяющая дурманящую липкость. Липкость эта, как правило, действуют безотказно на рамоликов, что не в силах сами себя занять чтением былин или поиском бозона Хиггса. Основным ингредиентом манящего липкого вещества, вне всякого сомнения, является одна вербально активная составляющая, что с певучей латыни может быть переведена, как «мы - не говно, говно - не мы».

Вдохнув этой пьянящей субстанции, скучающий индивид проникается чувством глубокого уважения к латыни и прочно прилипает к хитрецу, открывшему ему глаза на окружающую действительность. В связи с этим былины так и остаются пылиться на книжной полке, а бозон Хиггса беспризорно летать по галактике, так как воодушевлённому герою уже не до них, и он полностью поглощён доказательством мирозданию, что «он не оно».

Сам же хитрец с липкой железой ставит напротив фамилии очередного «прозревшего» крестик, довольно потирает ладони и принимается подсчитывать барыши. При этом то, что прилипло, он называет - «Бог дал», свои клейкие выделения - искренностью, а возбуждение ротозея – благом.

***
Андриан Севастьянович был лукавцем среднего масштаба. Питался он исключительно за счёт взращенных в себе умений: участливо слушать, гневно таращить глаза на несправедливость, а в кульминационные минуты изрекать сакральное: «Вы должны возлюбить себя!»
Тот, кто был должен возлюбить обычно умолкал, стекленел взором и в его голове проносилось разящее: «А-а-а… Сукины дети! Ну, я Вам покажу!» Если глазами стекленела ранимая дама, то и у неё наблюдался мысленный ураган с тем же «покажу», но без «сукиных детей».

Являясь детонатором и движителем таких ярких проявлений чувств, Андриан Севастьянович в заключительном акте распахивал свою коварную душу и так стоял нараспашку, демонстрируя силу иммунитета к социальным вирусам. Стоял вплоть до появления у «себя полюбившего» слёз восхищения. При истечении первой слезы, двуличная душа тут же запахивалась и из уст прохиндея заклинанием гремела переведённая латынь. После чего жертва обильно орошалась струёй из хитрой железы, намертво прилипая к своему кумиру.

По окончании процедуры, Андриан Севастьянович, как правило, хвалил себя за профессионализм знатока слабостей человеческих и принимался за сбор добровольных пожертвований, что преподносились «пробужденными» в знак великой обоюдной дружбы. В качестве пожертвований принимались, как безделушки прогресса, так и связи-завязи, ведущие к властным верхам.

И всё у Андриана Севастьяновича шло исключительно замечательно. Так замечательно, что он уже примерялся к приобретению длиннополого домашнего халата, в котором так чудно сидеть по вечерам за старинным столом с гнутыми ножками и вкушать цейлонскую амброзию из чашки костяного фарфора, элегантно держа её ручку двумя пальчиками.

Прихлёбывать себе чаёк и думать о большом – о перспективах учинения какой тайной секты, а то и партии. Потому как прилипших с каждым днём становилось всё больше, и их надо было срочно увлечь целью. Любой. Хоть стремлением к полёту в чёрную дыру, хоть организацией паломничества к чёрту на кулички. Иначе «прозревшие» могли и разбрестись, перепутаться и ненароком оборвать клейкие нити.

И вот, когда подобающий статусу халат был выбран и даже упакован в спецпакет, Андриан Севастьянович и встретил того странного человека. Человек этот без устали примерял всевозможные шляпы, кепки и картузы. Доставал с полки, надевал, подходил к зеркалу, с минуту оценивал своё отражение, снимал с головы не удовлетворивший экземпляр и, вернув его на место, брал следующий.

Увидев такую нерешительность в выборе пустой вещицы, Андриан Севастьянович определил покупателя в свои клиенты и решил с ним познакомиться. И вовсе не из-за какой-то производственной необходимости, а из-за вдруг возникшего каприза блеснуть своим липким мастерством. Он подошёл к сомневающемуся гражданину, чуть поклонился и, улыбаясь, представился.

- Панамкин, - ответил нерешительный, - Семён Петрович .
«Ну, ясное дело, что не Папахин, - подумал Андриан Севастьянович, а вслух произнёс, - Очень приятно. Я, как вижу, Вы не очень довольны представленным здесь ассортиментом. Так я могу Вам показать очень неплохой магазинчик головных уборов».

Панамкин замялся, что-то продудел сквозь губу, но, в конце концов, совладал с собой, подхватил свой портфель и утвердительно кивнул. А по дороге к магазину Андриан Севастьянович предложил зайти в кафе и выпить по чашке кофе, так сказать, за приятное знакомство, имея при этом тайный умысел разговорить нового знакомца и прилепить его к своей яркой личности.

Уже сидя за столиком и потягивая ароматный напиток, Андриан Севастьянович для завязки беседы поинтересовался у сидящего напротив Панамкина,
- Семён Петрович, а зачем Вам собственно нужна эта шляпа? Погоды нынче стоят превосходные. Или же Вы желаете иметь респектабельный внешний вид?

На что собеседник его лишь махнул рукой, тем самым показывая, что плевать он хотел и на вид и на грядущие циклоны. А поставив чашку, посмотрел хитрецу в глаза - неприятно так посмотрел, твёрдо. И как бы нехотя, промямлил,
- Да какая там, к чертям собачьим, респектабельность, уважаемый Андриан Севастьянович. Тут дело совсем в другом. Видите ли… Имею я некую отличительную особенность, которую не хотел бы выставлять наружу.

И при этих словах нескладный, мрачный человек взял, да и наклонил голову в сторону собеседника. От увиденного Андриан Севастьянович отпрянул назад и поперхнулся глотком кофе. Когда он откашлялся, его визави сидел так же со склонённой головой, а над его макушкой медленно вращалось белёсое кольцо, такое же, что рисуют вкруг святых ликов, но только совсем малого диаметра.

Произведя должный эффект, Панамкин достал из своего портфеля старую бейсболку и натянул её на голову. Затем он снова посмотрел на Андриана Севастьяновича и, ухмыльнувшись, сказал,
- Вот такие вот дела, дорогой Вы мой Андриан, - а допив кофе, продолжил, - Кто Вы такой – это я понял сразу… Странное ведь дело, но у Вас у всех, я имею в виду прохиндеев-мазуриков, есть эта идиотская тяга к богатым халатам. В падишахи, что ли себя готовите?

Андриан Севастьянович робко пожал плечами, а человек с недоразвитым нимбом продолжил,
- Да Вы не волнуйтесь. Не сделаю я Вам никакого ущерба, потому как пока на это неспособен. Отторгнут я от Вас Высокими Товарищами… Будто воском намазан… А потому касаться Вас не могу, но и прилипнуть к Вам не имею никакой возможности. А от этого скука и мрачное настроение. Вроде, как бы и не у дел. Не повеселиться с Вами – подлецами, не вздуть Вас по первое число. Одним словом – сплошное полуправедное существование.

Когда Панамкин умолк, Андриан Севастьянович поёрзал на стуле и, решившись, спросил,
- Извините, а откуда у Вас это, - и покрутил пальцем над своей головой.
- За заслуги, - буркнул его собеседник и, вздохнув, пояснил, - Это вроде, как награда за один случай. Вроде, как бы уже и не медаль, но ещё и не орден, а что-то между… А с этим «между» ты всё насквозь видишь, а по ушам дать, таким вот Андрианам не в праве. Тоска, да и только…

После этих слов Панамкин положил деньги за свой кофе, взял портфель и, кивнув на прощанье, пошёл к выходу. Однако на полпути он остановился и, обернувшись, сказал,
- А Вы там давайте с Вашей латынью поаккуратней… Совесть-то, хоть какую надо же иметь… А я, как орден заслужу – враз к Вам наведаюсь. Будем железу регулировать!

Вот после этой памятной встречи, с Андрианом Севастьяновичем и произошли невесёлые перемены. Резвости в нём поубавилось, а в глазах появилось печальное уныние. И не то, чтобы он испугался обещаний Панамкина, вовсе нет. Потому как этому Панамкину до ордена, как кукурузнику до Луны.

Печальным было то, что его, Андриана Севастьяновича, тайна – лихая и азартная, вовсе никакой тайно-то оказывается и не была. А сам он, в таком случае, и никакой ни магистр липких наук, а так заигравшийся охламон. Прощелыга. Хоть и при богатом халате…