Алька

Встречать свое двенадцатое лето Альку отправили в летний лагерь. Тут совсем не то, что родное село. В лагере все по-другому. Два ряда одинаковых дощатых домиков выстроены по обе стороны просторной поляны между лесом и отвесным очень древним обрывом. Образовался он, наверное, с сотворения Земли. От соленых ветров и солнца красная глина его потемнела, и вся побуревшая стена избита черными оспинами дыр. В этих норках каждое лето поселяются юркие стрижи и оживляют довольно скучную картину.

Одна беспредельность лимана радует глаз. Широта разлива напоминает родную степь с той лишь разницей, что нет на ней цветов и травы, и в тихую погоду она блестит так, что глазам больно смотреть.

Безветрие держалось уже много дней. Ни один, даже самый крохотный листик не шелохнется. Вечером и ночью тоже ни малейшего вздоха. Духота и сухость кажутся нескончаемыми. И никому уже не верилось, что бывают летние спорые дожди, пахнущая пылью сырость, бодрящая прохлада.

Сегодня Альку освободили от лагерных обязанностей. У него день рождения. Он сидел в тени вековых акаций, поджидая почту и удивлялся, почему до сих пор нет машины.

- "Ох, и пекучий выдался нынче июнь," - басил седой рыбак и совал черный указательный палец в рот, слюнявил его и поднимал высоко над головой, пытаясь уловить хоть малейшее дуновение. Но напрасно: воздух был неподвижен.

Обычно рыбаки от зари до зари промышляли далеко от берега. Они на рассвете уходили к проливу на своих просмоленных баркасах с моторами и до заката пропадали там: вытряхивали из сетей пойманную рыбу, заменяли порванные и запутанные снасти. Возвращались в сумерки, а иногда и затемно. На другой день всё повторялось. Но мучительное безветрие переиначило привычный уклад жизни. Рыба в сети не идет. Волны не путают снасти. И в море делать нечего.
Сегодня рыбаки взялись выкашивать траву на территории лагеря .
Всегда этим занимались подростки из рыбачьего поселка, а нынче - мужчины. Они трудились и проклинали всё на свете. От непомерного зноя трава загрубела, спуталась, точно проволока, и косить ее не было никакой возможности. Рубахи на косарях взмокли, пот выедал глаза, руки быстро уставали. Мужчины часто усаживались в жидкой тени акации, отбивали косы и жаловались на тяжелое лето.

- Во, печет!.. во, шпарит!.. точно беду напечет, - пыхтя чубуком, басил седой рыбак, и опять слюнявил свой черный палец и задирал повыше.

- Да, припекает!.. Ка бы бурю не нашпарило... - поддакивал, улыбаясь, долговязый парень в тельняшке. - Такое уже было раз! Как дунуло, все крыши в один миг снесло.

- Ох, не дай ни приведи!.. Сохрани и помилуй... - размашисто крестясь, запричитал седой рыбак.

Алька слушал их разговор и тоже задирал лицо вверх, вертел своей вихрастой головой, и очень волновался, чтоб погода не испортилась. Но в небе ни облачка. Одни белоснежные чайки. Они кружатся, прижимая красные лапки к белому брюшку, кого-то жалобно кличут, а к вечеру улетают на свой Птичий остров, что тонкой полоской темнеет напротив мола.
"Эх, добраться бы туда, посмотреть, как там птицы живут..." - размечтался Алька.

Машина с почтой приехала поздно. Для Альки письма не оказалось. Поселковый почтальон Татьяна Павловна, разбирая газеты, журналы и письма, поминутно смахивала ребром ладони с раскрасневшегося лица пот и жаловалась водителю:
- Жарынь такая, а тут телеграмма срочная от военкома нашему бакенщику Платону. Как в такую спеку тащиться на маяк?..
Хотя Платон Афанасьевич был смотрителем маяка, его почему-то все называли бакенщиком.

У Альки сердце сжалось от жалобы Татьяны Павловны. Он вспомнил свою маму и, не раздумывая долго, вызвался доставить телеграмму. Он аккуратно сложил ее, завернул в полиэтиленовый мешочек, сунул в свою линялую кепку, натянул ее козырьком назад, и с благословения воспитателя и благодарной Татьяны Павловны помчался на маяк.

Бежать по берегу мелководной лагуны - сплошное удовольствие. Жемчужные брызги, искрясь и переливаясь всеми цветами радуги, осыпают приятной прохладой. И жары, как не бывало.
Добежал он быстро, но невольно задержался у крутой тропинки, поднимающейся к маяку. Перед ним красовался одноместный катамаран с красной надписью – «стрим».

Надписи были везде: на серебристых понтонах, на спинке сидения и даже на спасательном круге. Они были яркими и еще пахли свежей краской. «Стрим» очень отличался от лагерных двухместных катамаранов на черных пластиковых понтонах с двумя сидениями и неудобными педалями.

Здесь все по-другому: продолговатые баки из-под самолетного горючего скреплены прочной рамой с одноместным сидением, настоящим штурвалом от самолета и удобными педалями. За сидением ящик для инструментов, чалочной веревки и якоря. Якорь по-заводскому надежно закреплен к раме капроновым канатом. Одним словом все, как надо.

"На такой штуке можно запросто на остров сходить", - прикинул Алька и побежал к дому бакенщика.

Он вручил Платону Афанасьевичу телеграмму и попросил разрешения покататься на "стриме".
- У меня сегодня день рождения - негромко добавил он.

Платон Афанасьевич, улыбаясь, окинул добрым взглядом крепко сбитого мальчишку, поблагодарил за телеграмму, пожал Альке руку, и сипловатым голосом добавил:
- Ты, хоть и крепкий малый, но далеко не ходи. Вода не спросит, кто за рулем. Вдоль мола катайся. Там нет глубины. Случай чего, якорь бросишь. Ишь как восток насупился?.. - и, чтоб добраться засветло, заторопился на попутную машину к городу.

Терпеливо выслушав наставления, Алька в один миг слетел по тропинке вниз и забрался в удобное сидение «стрима». К причальному канату привязал спасательный круг, бросил его на воду и резко крутанул педали. Гребные колеса, вспенивая воду, весело зашлепали лопастями, осеребряя брызгами круг на буксире. "Стрим", набирая скорость, послушно пошел вдоль мола в сторону острова.

А вот и пролив. Около одной морской мили отделяли Альку от мечты.

Запад по-прежнему припекал раскаленным добела солнцем, а с востока бесшумно надвигалась чернота. Незаметно для себя Алька одолел половину пути. Под ним синела глубина пролива, над ним еще сияла безмятежность неба. Теперь остров был совсем близко. Уже было хорошо видно, как суетятся птицы. Их было много: одни кружились над водой, стремительно падали, ныряли и снова взлетали, другие плавали у берега, затем выходили и, важно покачиваясь, расхаживали по мелководью.

Ослепительный зигзаг молнии одним росчерком раскроил черноту востока. Алька вздрогнул. До него докатился угрюмый грохот грома. Гром катился долго, будто обегал всю водную равнину, запутавшись в камышах, затих, а когда выбрался на волю, угрожающе загремел с новой силой. В один миг птицы исчезли.

Первый порыв холодного ветра сморщил глянец воды. За ним последовал второй, но крепче и холоднее. А следующий хватил так, что Алька едва не задохнулся. Вместе с порывами ветра заскользили по лиману темные полосы ряби. С острова в воду тучами полетели перья, сухие листья и всякий другой сор. Катамаран остановился. Испуганный Алька поспешно развернул "стрим" и, что было духу, завращал педали. Грузная туча с огненным краем быстро наползала на солнце. Сизый шипящий туман бежал вдогонку и уже висел над островом. Алька старался изо всех сил успеть до грозы к мелководью, но до мола было еще далеко.

Попутный ветер помогал парнишке удирать от взбесившейся стихии. Внезапно воздух закрутился, резко сменил направление и завыл с удвоенной силой. С неистовым гулом он несся в пролив с моря и неумолимо тащил «стрим» в открытый лиман. Вода закачалась, покрылась бегучими буграми. Белые буруны заплясали по всему простору. В лицо полетели клочья пены и соленые брызги. Теперь «стрим» совершенно не слушался ни руля, ни педалей. Алька бросил якорь, но канат оказался коротким и «стрим» с каждой волной уходил все дальше и дальше от спасительной суши.

Вскоре огненный край черной тучи погас, и ясный день померк без просветления. В наступившем сумраке небо сделалось седым. Оно опустилось до самой воды и разразилось звенящим ливнем. Стрелы молний с шипением пронзали гудящую кутерьму. Грома слились в единый гул и сотрясали все на свете. Дождь ледяными каплями безжалостно хлестал мальчишку, а пронизывающий ветер пронимал до костей.

" Как выбраться?.. " - терзала сознание мысль. Уже ни острова, ни мола не видать. Клокочущие волны поднимаются все выше. Черные пропасти между ними углубляются. «Стрим» то взлетает до самого неба, то стремительно падает в темную пропасть. Горячие слезы потекли по настывшим щекам крепыша. Он уже искренне сожалел, что спасательный круг болтается на привязи за гребным колесом катамарана, а "стрим", как назло, все сильнее, все опаснее кренится и раскачивается.

"Только бы не сорваться!.." - тревожился Алька. Доходя до изнеможения от липкого холода и усталости, он крепко держал скользкий руль и отчаянно сопротивлялся.

Вдруг невиданной силы рывок поставил «стрим» вертикально. Руль будто вырвали из рук и, кувыркнувшись, Алька полетел в темноту между волнами. С губительным шелестом вода сомкнулась над ним.

"Все!.. Конец!.." - пронзила сознание ужасающая мысль.

Какое-то время он погружался в теплую воду лимана. Она показалась ему даже горячей после студеного ливня.

Погружение длилось. Воздуха в легких оставалось всё меньше. Тяжелый спазм сжал горло. В ушах зазвенело. Все существо крепыша горело жаждой воздуха. Сквозь плотно стиснутые губы настойчиво вырывались пузырьки последних запасов воздуха. Помутненное сознание явило радужные блики. Алька инстинктивно взмахнул руками. Потом еще и еще. Силы таяли с каждым взмахом. Но случайности в жизни бывают всякие, только люди редко их замечают.

Словно пробка, почти по пояс вылетел Алька из воды, как раз там, где якорный канат был туго натянут. Холодный ветер отрезвил мгновенно. Алька успел ухватиться за канат. Руки стыли, немели, но держали. Это была первая победа.

С большим трудом забрался он на пляшущий "стрим". Рискуя быть сброшенным в бурлящую пучину, Алька все же вытащил из воды спасательный круг, надел его на себя, привязался к спинке сидения веревкой и только после этого чуть успокоился. Это была еще одна победа.

По рывкам он догадался, что якорь за что-то зацепился. «Стрим» больше не дрейфовал. Он нырял в набегающие волны, дергался, подпрыгивал, раскачивался из стороны в сторону, как поплавок, и создавал впечатление, будто плывет навстречу волнам.

Неожиданно ветер замолчал так же внезапно, как налетел. Ливень отошел куда-то. Сполохи зарниц сверкали далеко и все реже озаряли растрепанную черноту неба. Водяные валы округлились и покатились широко и спокойно. Они больше не пенились и не швырялись солеными брызгами.

Тревогу в лагере забили еще до шторма. Воспитатели с фонарями и запасной плащ-палаткой, отправились по берегу лагуны к маяку. Но лишь промокли зря. Альки не было нигде.

Смирившись со своим бедственным положением, он задрал ноги на сидение, прижал их к груди и обхватил колени руками. Покачиваясь на убаюкивающих волнах мертвой зыби, Алька забылся тревожным сном.

На рассвете рыбаки пошли на своих баркасах к проливу спасать сети. Это была их привычная работа, и косить ненавистную траву им сегодня не придется.

На том месте, где стояла первая сеть, они еще издали заметили что-то серебристое, а когда приблизились - нашли пропажу.

Алька все еще был в забытьи, когда крепкие руки седого рыбака распутали веревку и, наконец, сняли мальчишку с холодного сидения.

Альку уложили на ватник, расстеленный на дне баркаса, растерли крепким горячительным напитком, и хорошенько укутали.

Проснулся Алька от жары и мягкого толчка с тихим шорохом. Баркас нехотя ткнулся черным носом в белый песок лагерного пляжа.

После тревожной ночи лагерь зажил радостью нового дня.