Истории нашего двора

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
Михалыч жил на шестом этаже, Марьванна под ним, на пятом, и каждый день они встречались то во дворе, то в магазине, прозванным «Избушкой». И не было случая, чтобы Михалыч при виде соседки мысленно не матюкнулся, а Марьванна тайком не плюнула ему вслед.
Причиной вражды стал «Большой Потоп», протёкший с шестого по второй этажи, разукрасив сырыми пятнами потолки, вспучив обои, оставив ржавые разводы на стенах и глубокий осадок в душе пострадавших жильцов. Больше всех досталось Марьванне, превыше всего ценившей чистоту и домашний уют. Это потом, когда уже стало ясно, что Михалыч не виноват, что ночью прорвало стояк с горячей водой, и ремонт будет сделан за счёт ЖКХ все успокоились, но не она. Припоминая народную мудрость, что все соседи сволочи, но те, что сверху— хуже всех, Марьванна взяла Михалыча под бдительный надзор. За глаза она называла его Харьком. Высохший и сутулый, он и правда походил на какого-то грызуна, да вечно помятое лицо напоминало харю животного. Михалыч же вычурно величал соседку Скалопендра, когда злился, и ядрёна Матрёна— пребывая в хорошем расположении духа.
Эту вражду давно уже подметили и бабки на лавочках, прозванные Жилсоветом, и дворовые мужики, выходящие перекинуться в дурака под старой дворовой липой, процветающей между помойкой и гаражами. И те, и другие только подсмеивались над неуживчивой парочкой.
—Захожу я ночью в туалет, только села, как вдруг с потолка мне страшным голосом: Чё-оо-рный во-о-рон!.. Это он, окаянный, специально поджидал!— уверяла Марьванна хохочущих соседок.
—Да откуда ж он знал?
—Следил, стало быть, я же свет включаю, когда встаю...
—Ага, ночь не спал, всё караулил!— заливались бабки.
А в это время под липкой Михалыч с деланным ехидством в голосе перевирал собутыльникам недавний разговор. «Я ей: Опять ты мне с пустым ведром, раскудрит-тя! А она: что тебе моё ведро, ты за своим смотри! А я: утухни, швабра!»— с каждой репликой он выкидывал вперёд ладонь, как козырного туза. Мужики одобрительно кивали Михалычу, мол, так с ней и надо, ишь, чего вздумала: мусор среди бела дня выносить!
Сказать по правде, для Михалыча, хоть он и жил сверху, соседство тоже было беспокойным. Каждый раз заходя в туалет он потягивал носом и, благодаря халтурному перекрытию, сразу определял, что готовится на кухне Марьванны: кислые щи или жареная картошечка, тушёная капуста или рыбные котлеты. Но больше всего он любил запах блинчиков, которые соседка могла испечь в любое время дня и ночи. Иногда одинокий Михалыч лишний раз заглядывал в кабинку— не по нужде, а так, из кулинарных пристрастий. Случалось, у Марьванны что-то подгорало, и тогда Михалыч, искренне досадуя, что дух в его кабинке испорчен, приговаривал: «Опять у Маши сгорела каша»— и расстроенный шёл смотреть что-нибудь по ящику, а в хорошую погоду во двор, резаться в подкидного.
Когда Михалыч выпивал, что за ним часто водилось, то весёлый и пьяный, он поудобнее устраивался на кухонном табурете и, растянув меха баяна, начинал шпарить свои любимые песни. Через некоторое время раздавался резкий стук по батарее, что вызывало ещё больший прилив счастья,— это значило, что у Михалыча были слушатели. И ради них он старался играть ещё громче и орать ещё бодрее. Не имея ни слуха, ни голоса, баянист-любитель, как свойственно самоучкам, искренне верил, что «коль поёт душа, то и песня хороша».
Однажды Михалыч привычно потянул носом и учуял запах гари. «Опять-у-Маши-сгорела-каша»,— скороговоркой пробормотал он. Ещё раз шумно втянул воздух— носоглотку заполнил маслянистый прогорклый смрад. Михалыч взволновался. Резко захлопнув дверь в туалет, он почесал за ухом— так ему лучше думалось. Выйдя на балкон курнуть и всё обмыслить, он вдруг заметил, как из кухонной форточки соседки тянется тонкая струйка дыма. Михалыч привычно матюкнулся. Он побежал вниз, стал названивать, а затем дубасить в дверь кулаками. Марьванна не отзывалась. Михалыч всё никак не мог поверить, что начался пожар. Он прибежал обратно, снова выскочил на балкон: струйки становились темнее и толще. Пора было звать на помощь. И тут он увидел, что внизу на лавочке собрался Жилсовет с Марьванной в составе.
—Маш-ка,— заорал он радостно,— беги домой, у тя кухня горит!
Марьванна крупно вздрогнула, задрала голову и, увидев, как щупальца дыма расползаются из форточки, резво соскочила с насиженного. Жилсовет тоже поднялся, заверещал и помчался следом: кто-то из солидарности, кто-то из любопытства. Пока ждали лифт, Марьванна испуганно твердила: «Восподи, как так?»
От волнения не сразу попав в замочную скважину, хозяйка распахнула дверь— едкий дым защипал глаза. Она рванулась к плите, и пока мельтешила, размахивая раскалённой дымящей сковородкой, не соображая, куда ту девать, Михалыч открыл кран с водой. Пытаясь потушить горящее из ковшика, он попадал то на Марьванну, то на мебель, то на бабок Жилсовета. Они кричали: «хватит нас поливать!» или «холодная, зараза!» И всё-таки среди суматохи, Михалыч извернулся и разок плеснул на сковородку: она страшно зашипела и выпустила до потолка гейзер горячего пара. Все замерли и затихли. Сковородка была испорчена, подоконник закопчён, пол облит, и казалось чудом, что синтетическая занавеска, кокетливо задранная вбок, не вспыхнула и не спалила всю квартиру. Вспомнилось потом, что увидев из окна товарок, Марьванна поспешила к ним «на минутку», забыв про плиту, на которой подогревались вчерашние сырники. Впервые в жизни ей приходилось благодарить Михалыча, да ещё прилюдно.
—Витя, я тебе пирожков напеку, хочешь?
—Хочу.
—Тебе с капустой или с повидлом?
—С повидлом, и с капустой,— повелевал Харёк.
—Ну, приходи завтра вечером,— ворковала Скалопендра.
А застрявшая в дверном проёме Вредная Старушка с первого этажа втихаря толкала локтем в бок Наталью: мол, видела, чего творится-то?

Продолжение можно прочесть здесь: http://www.litres.ru/klara-kalashnikova/istorii-nashego-dvora/