Пашкина территория

Собравшись во дворе дома, друзья старшего брата, а друзей у брата было много, шумно беседовали, и громко смеялись. Наблюдая за ними, маленький Пашка не понимал над чем, эти парни так громко смеются? Но глядя на них, он тоже улыбался: «Все хохочут, значит и мне можно»- думал маленький Пашка.
Вскоре ему это всё надоело, и он стал злиться, что на него никто не обращает внимания. Подойдя к одному из друзей брата, пока все были заняты смехом, Павлик, не раздумывая, достал из латаных штанов своих, маленький «писюлёк», и, опорожнив его в ботинок гостя, подняв, голову довольный засмеялся.
Почувствовав теплую жидкость в своей обуви и, увидев проделки Пашки, друг брата воскликнул: «Павлык! Ты шо робышь?»

-Та, пысаю, ты чё, нэ бачишь чи шо?- тут же, не отрываясь, сказал Павел.

-Та, пысай пид тын - прокричал друг брата.

-Так ты и видийды к тыну сам - проговорил Пашка и, подтянув свои латанные штаны, отвернувшись, быстро пошагал к себе домой.

Пашка был в семье шестым ребёнком и не последним. За ним шла ещё сестрёнка Лидочка,- ангельской красоты ребёнок.
Пашка рос сорванцом. Отличался среди своих сверстников храбростью и задиристостью.
Семья была большой. В то послевоенное время все такие семьи были: большими и бедными. Страна с трудом приходила в себя от пятилетней войны. Прошло всего девять лет тишины.
Сказать, что семья Пашки была бедной, было бы несправедливо. Родители держали, в обязательном порядке, двух свиней в сарае. Куда же без свиньи в селе?! Была корова, телёнок, куры, гуси, индюки.
Сало было лакомым куском для всей семьи, поэтому мать не баловала больно им всех, а держала его только к праздникам. Пашка же, один из всех, всегда умудрялся съедать его каждый день, хотя бы маленький кусочек. Он забирался в погреб, когда за ним никто не наблюдал, и отрезал себе лакомый кусочек этого вкуснейшего продукта.
Сколько себя помнил Пашка, без сала он не мог жить. Как рассказывала ему мать: будучи ещё грудным ребёнком, она давала ему, вместо грудного молока, кусочек сала, и он, чмокая своим беззубым ртом, замолкал, засыпая.

В семье царствовал патриархат. Отец был намного старше матери, её часто ревновал, и порою устраивал разборки. Правда, мать не бил никогда, любил её.
Перед ним все трепетали и боялись его.
Отец был настоящим хозяином в своём, построенным своими руками, доме.
В нём никогда не было сломанных дверей, ни окон, ни другой утвари.
Всё он делал своими руками, даже мебель, что стояла в доме, и та была сделана им самим.
Детей, которых было семеро, держал отец в строгости. Если приходили гости в дом, то за стол сажать детей было не велено. За провинность получали ремня, даже маленькой Лидочке доставалось. Пашку же отец лупил очень редко. Наверное, потому, что нравилось отцу Пашкин настырный характер, его боевитость.
В селе много было детей, рождённых во время войны, в то время, когда многие мужья были на фронте. От кого эти дети были рождёны никто и не знал. Взрослые догадывались от кого эти дети, и между собою таких детей называли "Байструки", или "Солдатками".
Вот и Пашка, слыша, как его дальнюю родственницу Марийку, которая жила напротив его дома звали пацаны «Солдаткой», услышав от своих родителей, не отставал от сверстников, и тоже кричал ей вдогонку: «Эй, солдатка!»
Однажды Марийка, проходя мимо его двора, остановилась. Задрав, вверх голову, стала разглядывать грушу, которая росла в центре двора. Увидев её у себя во дворе, Пашка выскочил на улицу и, не дав той сказать не единого слова, как начал кричать: «Солдатка», «Солдатка»,- не понимая значения, сказанного им, слова.
Назвав её один раз «Солдатка», оскорбительным для Марийки прозвищем, она промолчала, но, когда он повторил, то же самое вновь, то терпению её пришёл конец, и она, схватив, рядом лежащую острую «каменюку», запустила Пашке по голове. Кровь хлынула ручьём из рассеченной раны. А Марийка, повернувшись, спокойно пошла к своему дому.
Пашка, пуская слёзы и сопли, прибежав домой, жаловался матери:
«За что это она меня ударила, за что?! Она вон, какая «дылда»!
Я бы ей тоже врезал, как следует. Ещё больше бы врезал, только я ниже её».

«А что же ты ей такого обидного сказал, что она тебя ударила?»- допытывалась мать, промывая Пашкину рану.

«Да я её только назвал всего два раза «Солдатка», а она, как сбесилась»- Пашка злился на свои сопли, которые текли из носа совместно со слезами.

«Ну, сынок, я же тебе неоднократно говорила, что «Солдаткой» дразнить нельзя, так как это обидное слово для девочки.- Слушая сына, объяснила ему мать.- Завтра, сынок, пойдёшь с сестрёнкой в детский садик. Я вас уже оформила. Так мне будет спокойнее за вас. А то я целый день в поле, дома из взрослых никого нет, вы одни с Лидой остаётесь, волнуюсь я за вас, а там, будете под присмотром».
Пашка не знал, что это за детский садик такой, поэтому согласился с доводами матери.

Попав, в детский сад, Пашка оказался, как в клетке. Этого он не ожидал и не хотел терпеть. Ему больше нравилась свобода, нравилось одному бродить по своему двору, охранять его, чтобы никто не зашёл во двор, особенно такие же малыши, как и он сам.
И, как - только всех детей, а их было всего две группы в детском саду, вывели на улицу гулять, увидев свою сестрёнку Лидочку, он подбежал к ней и, взяв ту за руку, пока воспитатели на них не обращали внимания, потянул её к дыре в заборе, которую он давно приметил.

«Пошли домой, Лидочка - прошептал он ей, - дома лучше, чем здесь». - И прошмыгнув в дыру забора, потащив за собою сестрёнку, побежал с нею по дороге.
Пашка бежал без оглядки в направлении своего дома, а сестрёнка, кое-как успевала за ним, семеня своими маленькими ножками.
Добежав, до развалины старой мельницы, Пашка сообразил, что надо спрятаться здесь, так как могут догнать. Вскоре так и вышло. Воспитательница, добежав до мельницы, обошла её кругом, покричала- покричала, но никого не найдя, вернулась вновь в детский сад.
Пашка же, выскочив с Лидочкой из засады, вновь побежали к дому.
Прибежав домой, Пашка никого там не обнаружил. Калитка была заперта, хорошо, что не на замок. Забравшись на сплетённую из прутьев изгородь, Пашка перемахнул через ограду, открыл защёлку, и завёл сестрёнку.
В дом входить не стал,тот был закрыт на замок. Где прячет ключ мать Пашка знал, но он не стал входить туда, так как вновь сообразил, что если будут искать,то только в доме.
Спрятавшись с сестрёнкою на огороде, под большими кустами смородины, найдя старую подстилку, которую Лидочке мать подстилала, когда та играла, прячась от солнца, Пашка, обняв сестрёнку, тут же уснул на свежем воздухе, после перенесённого стресса. За ним уснула и Лидочка. Они не слышали, как их искали, как кричали, звали. Проснулись они, когда их обнаружила уже мать, которую вызвали с работы.
После побега из детского садика Пашка с сестрой в детский сад больше не ходили. Мать была расстроена тем, что детей не досмотрели воспитатели, и больше их в детский сад не отпустила. Она вновь стала оставлять их дома одних, договорившись, правда, с соседкою, чтобы та приглядывала за детьми.
Старшие дети разъехались по городам, кто поступил в институт, а кто устроился на работу на заводе. В доме остались Пашка, да сестрёнка Лидочка.
Оставшись одни дома, Лидочка играла с игрушками целый день на улице, сидя в песочнице. Игрушки ей делал сам отец, выпиливая на станке из дерева. Пашка же ходил по двору и смотрел по сторонам, выглядывая в щелочки забора, не идёт ли кто к его двору. А то залазал на дерево и созерцал оттуда на все близлежащие дворы. Дома он находил себе разное занятие, не сидел, сложа руки.
В селе существовала такая традиция, среди малой детворы, защищать свой двор от «посягательства» на свою территорию.
Эта традиция действовала только между такими малыми сорванцами, как был сам Пашка.
Однажды, когда все взрослые ушли на работу, сестрёнка Лидочка ещё спала в кроватке - качалке, тоже сделанная руками отца, Пашка, по каким-то причинам, проснувшись, задержался ещё дома.
В это самое время на его территорию посягнул сосед Славик. Он шёл в магазин за растительным маслом, которое продавали в сельпо, на разлив.
В руке Славик держал стеклянный двухлитровый бутыль.
Посмотрев, что во дворе друга нет, Славик пошёл дворами, через Пашкину территорию.
Увидев Славика, сквозь открытое окно, Пашка выскочил из дома, как ужаленный, в одних трусах по колено, и как всегда босой.
Подбежав к Славику, он схватил того за рубашку и рывком прижав к себе, громко закричал: «Куда идёшь? Почему ты идёшь по моей территории без разрешения?!»
Славик не стал оправдываться, а недолго думая, размахнулся своим стеклянным бутылём и врезал Пашку по голове.
К большому удивлению Пашки, да и самого Славика, бутыль разлетелся вдребезги на голове. Пока Пашка морщился от боли и щупал свою голову, не идёт ли кровь, да и соображал, что же сейчас произошло, Славик пустился от него наутёк к своему дому.
Пашка не стал ничего рассказывать матери об этом случае, хотя в голове у него гудело, да и побаливало. Славику же простить этого случая Пашка не мог, и искал момент, как другу отомстить.
Однажды, высмотрев, как тот пошёл в магазин, на этот раз без бутыля, что обрадовало Пашку, а только с авоськой в руке, Пашка, перебежав улицу, встретил друга-соседа на центральной дороге, правда, не относящейся к Пашкиной территории, но он всё-таки решился, и Славика «отмутузил».
После, прибежав, к себе домой, как ни в чём не бывало, залез на дерево и стал наблюдать, не идёт ли Славика мать, которая могла Пашке надрать уши.
Но, всё обошлось. И вскоре Пашка померился с другом.
«Давай вместе охранять будем наши дворы» -предложил Пашка Славику и первый протянул тому руку.

Пашка рос, но оставался таким же задиристым. Мать часто ему внушала: «Пора тебе сынок взрослеть уже».
Но Пашке взрослеть и быть солидным мешал его собственный нос.
Своего носа он всегда стеснялся.
От природы Пашка был курносым. Нос даже был не то что, курнос, он у него был, как картошка.
Но, как говорится: «не было бы счастья, да несчастье помогло», так вот, Пашке, несчастье помогло.
Как – то, в очередной раз, сидя на дереве, он вдруг увидел, что у соседей стоит лестница, приставленная к стене, которая ведёт на чердак сарая. Тут же сообразив, он спрыгнул с дерева. Прошмыгнув к соседям во двор, благо изгороди между соседями не было, в то время ставили изгородь только от центральной улицы, где ходили машины, подводы, между домами же разделяли межу фруктовые деревья, Пашка подбежал к лестнице и мгновенно по ней взобрался вверх. Лазать у него была любимая забава.
Часто, забираясь на деревья, которых было множество в его дворе и, сбрасывая сверху яблоки, сливы, а то и собирая в таз вишню, он от удовольствия, сидя наверху: визжал, свистел, улюлюкал. Деревья были мощные, старые, и стояли во дворе, как великаны.
В тот день, взобравшись по лестнице до чердака сарая, дверца которого была приоткрыта, Пашка вцепился за неё руками.
Петли у двери оказались не исправны, и когда он потянулся, чтобы взобраться на чердак, как дверь вдруг отвалилась, ударив, всей своей массой, Пашку, по носу. Нос к вечеру раздулся, стал, как две крупные картошины, скрещённые вместе, да ещё ко всему и посинел.
Пашка двое суток из дома не показывался. Когда же стухла отечность, то, к удивлению всех, да и самого Пашки, нос выровнялся, и в дальнейшем, чем старше становился он, тем больше тот его радовал, своим профилем.

Детство быстро пролетело.
Встав, взрослым, Пашка покинул свой чудесный отчий дом, который со временем опустел, в нём не стало не милой мамы, ни строгого отца.
Никто о доме больше не заботился, и никто его больше не охранял, как это делал ранее маленький Пашка.
А позже его попросту продали старшие братья, за ненадобностью, не предупредив даже Пашку об этом.
У самого же Пашки теперь была своя семья и свой родной дом, который он так же оберегал, как ранее оберегал свой отчий дом, от посягательств извне.

22 февраля 2016г.