Сахалинская история

Зима в городе Южном великолепна – настоящее царство снега. Лишь иногда в безветренную погоду воздух застаивается, пропитывается автомобильными выхлопами, но это только в центре на главной улице. На окраинах царит волшебная красота, а воздух чист до умопомрачения. Белоснежные сугробы вырастают до окон второго этажа, а с крыш одноэтажных домов ребятня катается на санках. Дороги пробиваются бульдозерами и выглядят как неприкрытые сверху туннели. Районы индивидуальной застройки напоминают густой сетью глубоких траншей-тропинок передний край глубоко эшелонированной обороны.
Основные события, речь о которых пойдёт ниже, развертывались на фоне нелёгкой борьбы жителей славного города со снежной напастью. Не будем утверждать, что в другой местности, в других условиях ничего подобного произойти не могло, однако отметим, как хороши черный и красный цвета в сочетании с белым и, заодно, вспомним, как привлекателен черноморский, даже слегка уже сошедший, загар в таинственном сумраке холодного зимнего вечера.
Итак, в самый разгар новогодней, ночи крохотный посёлок управления гидрометеослужбы, находящийся на окраине Южного, как и весь город, утопал в снегах. Густая круговерть снежинок носилась в воздухе. Особенно много их виднелось вокруг единственного на весь поселок уличного фонаря, который, как верный часовой, нес бессменную службу по охране общественного порядка.
Совершенно неожиданно в торжественную тишину, прерываемую обычным праздничным шумом – выстрелами ракетниц, криками ряженных ворвался женский крик. Очевидцы утверждали, что ясно слышали следующее:
- Вот тебе, паразит паршивый!
Вслед за этим криком на веранде одного из домов что-то загремело, упало. От резкого пинка распахнулась дверь и на пороге возникла фигура стройной брюнетки в черном вечернем платье. Её длинные волнистые волосы беспорядочно лежали на груди и плечах. Ярко накрашенные губы кривились в гневе, темные глаза ярко сверкали в тусклом свете уличного фонаря.
Брюнетка, не закрывая за собой двери, спрыгнула с крыльца и побежала черной тенью по узкой и глубокой тропинке. Припадая на пятки, так как высокие каблуки проваливались в снежное месиво, женщина на бегу сильно взмахивала руками. Длинные тонкие пальцы её рук с темными ногтями были широко растопырены, и с них что-то капало. Капли падали в снег и двумя пунктирными линиями обозначали дорогу, по которой бежала женщина. Шагов через десять капли иссякли и о том, куда убежала возмутительница спокойствия, можно было догадаться лишь по глубоким следам.
На короткое время воцарилась тишина. Снежинки стали падать реже. В просветах между тучами показались звезды. И тут, через ту же самую дверь на улицу выскочил новый персонаж новогодней сказки. Это был молодой человек лет двадцати пяти одетый в костюм и белую рубашку с распахнутым воротом. На ногах у него кроме носок ничего не было. В одной руке молодой человек держал кочергу и размахивал ею, другой рукою он держался за лицо. Кочерга неистово молотила воздух, молодой человек неистово орал:
-Люська! Стерва! Я тебя сейчас убью!
Вслед за вторым героем нашего рассказа в ту же распахнутую дверь выскочили двое добрых молодцев и одна девица. Молодцы быстро догнали и скрутили беглеца, отобрали кочергу и потащили его обратно в дом. Девица шла сзади и уговаривала:
- Мишенька! Успокойся! Плюнь ты на эту ведьму ненормальную!
- Плюнуть? Да она мне всю жизнь покалечила! Ты это видела? – тот, кого назвали Мишенькой, резко вскинул лицо навстречу свету фонаря. Лоб, щёки и нос его пересекали в разных направлениях кровавые борозды.
Теперь самое время вернуться на некоторое время назад.
Михаил Огурцов с детства мечтал о красивой жизни. Пределом его мечтаний был пост посла или атташе в какой-нибудь экзотической стране, что позволило бы совмещать интересную и не очень трудную работу с дальними путешествиями. Желательно, чтобы эта страна была испаноязычной. Из всех иностранных языков испанский нравился Огурцову больше всего. Коррида…, Гвадалахара…, фламенко…. Эти и другие звучные слова завораживали, предвещали интересные встречи, их хотелось повторять и петь под перезвон гитар и лихую дробь кастаньет.
Любовь к испанскому для Михаила не была случайной прихотью. Дело в том, что дед его по материнской линии был военным лётчиком и погиб в небе революционной Испании, защищая далёкую Гренаду от фашистов. Похоронили деда в далёком испанском городе, и никто из его родственников у него на могиле не был.
Таким образом, у Огурцова были основания гордиться своей родословной. Вот только ближайшие родичи никак не выделялись из общей пролетарской массы: мать – бухгалтер, отец – слесарь на заводе. Денег в семье, в общем-то, хватало. На скромную жизнь. Отец и мать постоянно подрабатывали, чтобы появились в доме цветной телевизор, приличная мебель и одежда. Однако ни о каких заграничных турпоездках и мечтать не приходилось. Кроме Михаила в семье было ещё двое детей помладше. Какие тут путешествия! В Москву столицу из далёкого города и то трудно выбраться. Одному страшновато, да и неинтересно, а для того, чтобы выехать всей семьёй, нужна целая куча денег.
Видя такое разительное противоречие между своими желаниями и возможностями Михаил решил, поставив перед собой главную цель- дипломатическую карьеру, начать с малого – поступить в местный университет на отделение океанологии. Профессия океанолога казалась романтичной, довольно престижной в узких кругах молодежи и хотя и не сулила такого высокого, как у дипломатического работника, положения в обществе, но давала возможность посмотреть мир и набраться какого-то опыта международных отношений. Окончив без блеска университет, наш герой прибыл по распределению в славный город Южный, где и приключилась с ним история, кульминацию которой мы уже имели наблюдать и которая сыграла решающую роль в дальнейшей судьбе героя. Однако, кроме кульминации, в этой истории была завязка, а также будет и развязка, но всё по порядку.
Осень – лучшее время года в городе Южном после зимы. Нагретое море вокруг огромного острова, на котором находится город, долго хранит летнее тепло, небо часто бывает безоблачным, нет туманов. Гора Российская, наклонившаяся над городом, одевается в пестрое, желто-красно-зелёное платье с белой эмблемой лыжного комплекса на высокой груди. Над прямыми улицами города свисают грозди ярко-алой рябины. На аллеях парка пахнет грибами и ягодой красникой, которую местные жители очень любят но непочтительно именуют клоповкой.
В такое благословенное природой время года и появился в Южном молодой специалист со старомодным прямоугольным чемоданом в правой руке. Левая рука его была засунута в карман небрежно распахнутого пиджака. Костюм на Михаиле был югославский, вполне приличного вида, башмаки – чешские, лучше не придумаешь. Здесь необходимо уточнить, что материальное положение студента могло быть совсем не плохим независимо от степени родительского достатка. Многие студенты во время учебного года устраивались кочегарами, грузчиками, ночными сторожами. Михаил предпочитал подрабатывать на каникулах. Последние две производственные практики ему посчастливилось провести на севере, на Чукотке, где двойной коэффициент к заработной плате позволял при минимальном окладе получать приличные деньги.
Недолго поплутав по городу, Огурцов отыскал место своей будущей работы – гидрометобсерваторию, которая находилась в старом деревянном, ещё японской постройки, здании. Сонная вахтерша направила его в общежитие, где такая же сонная комендантша, ворча о том, что ей нет покоя и по воскресеньям, выдала комплект белья и указала место в комнате.
Морской отдел, куда Михаила на следующий день приняли на должность инженера, был довольно большим по количественному составу сотрудников. Собственно морской отдел состоял из одних женщин, мужчины имелись в морской гидропартии, которая входила в состав отдела и в которую, собственно говоря, и был принят Михаил.
В распоряжении морской гидропартии имелось крохотное суденышко, бывший рыболовный траулер, на котором местные океанологи ходили в экспедиции вокруг острова и собирали информацию о температуре и химическом составе морской воды в различные сезоны и на различных глубинах.
Женщины из морского отдела не углублялись в толщу морских вод, но имели к морю самое непосредственное отношение. Они круглый год сидели в своём кабинете на обшарпанных стульях и обрабатывали результаты наблюдений, которые поступали с многочисленных станций и наблюдательных постов на побережье. В конце каждого года книжки наблюдений связывались в пачки и укладывались в огромный шкаф, стоящий тут же, в кабинете. В этом шкафу они хранились для нужд науки неопределённо долгое время. Изредка приезжали откуда-то учёные люди, копались в этих книжках, чихая от пыли, затем уезжали писать диссертации. Однажды произошло ЧП, в результате которого науке был нанесён существенный ущерб – в шкафу завелись мыши, которые изгрызли все книжки на нижней полке. Чтобы предотвратить подобные случаи в дальнейшем, женщины завели большого черного кота Леопольда. Теперь за будущее океанологической науки можно было не беспокоиться.
Женщины, работающие в отделе, отличались, друг от друга по возрасту, семейному положению и, естественно, по внешности и темпераменту.
Старшие по возрасту были старшими и по должностям – заведующей отделом и старшим инженером. Этим двум оставалось до пенсии лет пять, не более. Инженеры и техники были помоложе и, проработав не более месяца, на одну из них – старшего техника Люсю Полянскую наш молодой специалист, что называется, положил глаз.
Нельзя сказать, что Михаил был очень сексуально озабоченным молодым человеком. Обладая довольно заурядной внешностью и не очень нахальным характером, он не пользовался особой популярностью у однокурсниц и других знакомых девушек и женщин. Однако, увидев и узнав поближе Люсю, Огурцов, забыв природную робость, бросился в атаку. В Люсе Полянской он увидел свой идеал.
Главным достоинством её была, на его взгляд – масть. Люся была жгучей брюнеткой. Известно, что противоположности взаимно притягивают друг друга. Возможно, и в данном случае не обошлось без проявления этого закона природы. Михаил был пепельно-русым. Глаза у него были какие-то серо-зелёные, кожа бледная, плохо загорающая. Ходил он, слегка сутулясь, хоть и не отличался высоким ростом и как-то не совсем уверенно переставлял ноги.
А Люся, мало того, что была брюнеткой. У неё были черные глаза, правильные черты лица с несколько тяжеловатым подбородком, красивые руки с длинными крепкими пальцами, которыми она ловко стучала по клавишам пишущей машинки. Ёще у неё была очень женственная фигура, все достоинства которой Люся умело подчеркивала ловко и со вкусом подобранной одеждой.
Встреча наших героев произошла ранней осенью. Густой шоколадный загар, приобретённый в отпуске, ещё не сошел, и Михаил увидел Люсю во всём великолепии – отдохнувшую, щеголяющую новыми нарядами.
Рабочее место Огурцова в отделе находилось напротив рабочего места Люси Полянской. Он сидел за своими столом, чего-то там писал, она сидела за своей машинкой и чего-то там стучала.
Одним глазом Михаил смотрел в книжку гидрологических наблюдений, тщетно пытаясь сложить длинную колонку цифр, другой его глаз в это же самое время ухитрялся смотреть вперед и вниз, туда где в проёме между тумбами стола напротив, виднелись загорелые Люсины коленки. Иногда глаз Михаила поднимался выше, оглядывая Люсин бюст, обтянутый тонкой, с глубоким вырезом кофточкой. Постояв некоторое время в районе выреза, осмелевший глаз лез выше, скользил по упрямому подбородку, задерживался на пухлых, ярко накрашенных губах и, в конце концов, упирался в серый занавес дымчатых очков, за которым скрывались тлеющие огоньки глаз, готовые вспыхнуть при первом же свежем порыве в стоячей атмосфере морского отдела.
Завершив обход пограничных владений, блуждающий глаз Михаила возвращался в журнал наблюдений, но там была такая цифровая тоска, что, пробежав странички две, он привычно разворачивался вперёд и вниз.
Люся, бойко стуча на пишущей машинке, успевала, тем не менее, реагировать на всё, что попадало в её поле зрения. Когда за пустующим перед ней столом появился новенький молодой специалист, она сразу отметила несомненную молодость, полное отсутствие интереса к работе, чешские туфли, югославский костюм и, растущий с каждым днём интерес к её, Люсиной персоне, довольно, впрочем, тщательно скрываемый. Будучи женщиной опытной и в данное время свободной – на материке, в Одессе она оставила у матери двоих сыновей среднего школьного возраста и, где-то скрывающегося от алиментов мужа, Люся не спешила форсировать события. Ей нравилось чувствовать, что она кому-то нравится, но ещё больше любила водить за нос своих вздыхателей, а их было великое множество.
Внешность Огурцова с первого взгляда не произвела на Люсю ни малейшего впечатления. Невысок, щупловат, глаза и волосы неопределённого цвета, но, со временем, бросая на него из-за своих очков острые, как лучи лазера, взгляды, Люся почувствовала, что в этом молодом человеке что-то есть и к нему стоит присмотреться повнимательнее.
Главным преимуществом Михаила была, несомненно, молодость, а ещё то, что он всегда был рядом. Стоило ей поднять глаза от стрекочущей машинки, как их взгляды тут же встречались. Михаил смущался и яростно набрасывался на температуру и соленость вод Охотского и Японского морей, зашифрованную в виде бесконечных столбиков многозначащих цифр. Как только Люся склонялась над текстом, разгадывая скоропись своей начальницы в очередном отчёте, глаз Михаила тут же оказывался на своем заветном месте между тумбами Люсиного стола.
Бесконечно долго такое положение вещей не могло оставаться без изменения, необходим был только подходящий случай и вскоре он представился.
Посёлок работников гидрометеослужбы состоял из десятка одно и двухэтажных домиков. Часть квартир занимали семейные, часть – незамужние и неженатые океанологи, гидрологи, метеорологи, работники всяких вспомогательных служб. Жизнь холостой части населения посёлка отличалась от жизни семейных обилием весёлых вечеринок, которые затевались по самым разнообразным поводам и просто без повода. Собирались у многих, но чаще всего у Люси Полянской. Люся, отдадим ей должное, вполне прилично играла на семиструнной гитаре и недурно пела красивым контральто слегка приблатнённые, родные одесские песенки.
Будучи холостяком, соседом и сослуживцем Люси, Михаил Огурцов никак не мог избежать встречи с ней на одной из вечеринок. Надо сказать, что он и не пытался от этого уклоняться, благо, что никакого особого приглашения не требовалось. Если ты хороший человек – приходи, будешь нашим человеком, - таков был неписанный девиз весёлого общества.
Однажды вечером, на всякий случай, поужинав в железнодорожной столовой, Михаил взошел на высокое крыльцо Люсиного дома. Изнутри доносились гитарные переборы, довольно слаженный хор пел какую-то незнакомую песню, в окнах мелькали тени. Не очень уверенно Михаил постучал.
Дверь открыли, он переступил высокий порог.
В квартире царил полумрак, было сильно накурено. На фоне весьма скромного интерьера яркими пятнами розовели, голубели, и желтели наряды женщин. Мужчины не выделялись нарядами, но выглядели колоритно. Михаил отметил вокруг знакомые лица, его также узнали.
- Миша! Проходи, посиди с нами. Выпей чайку, можно чего покрепче. У нас свобода выбора. Будь, как дома, – всё это торжественно проговорила Тамарочка – аэролог, которая уже успела примелькаться Огурцову на узких улочках посёлка. Работала она в аэропорту и была, как заметил Михаил, близкой приятельницей Люси.
- Извините, пожалуйста. Я без приглашения. Уж больно хорошо вы поёте. Разрешите, я посижу тихонько, послушаю?
- Какой может быть разговор! Миша, дорогой, проходи! Садись, куда хочешь, места у нас много. Садись, слушай ради бога, а то может и сам что-нибудь споёшь?
- Что вы, что вы! – Замахал обеими руками Огурцов. – Какой из меня певец – ни голоса, ни слуха! Медведь, а может и слон, как говорится, на ухо наступил. Говоря эти слова, он пробирался, переступая через вытянутые ноги и обходя стулья, к свободному месту на диване. Усевшись и получив в руки стакан какого-то зелья, незваный, но тепло принятый гость, стал присматриваться к публике и к обстановке.
В центре довольно большой комнаты стоял низенький столик, посреди которого красовались два высоких керамических кувшина кавказского типа. Вокруг кувшинов на блюдах и вазах из дешевого хрусталя размещались закуска и десерт. Кроме кувшинов Михаил заметил большой электрический самовар, стоящий на бездействующей по причине тёплой погоды кирпичной печке. В стакане у Михаила, несмотря на объявленную свободу выбора, плескалось нечто, судя по цвету и запаху, налитое отнюдь не из самовара. Подобное же содержимое просвечивало сквозь граненые стенки стаканов в руках у всех присутствующих, а было в комнате человек восемь или десять, причем женщин в некотором избытке. Сидели все вокруг стола, но на некотором отдалении. Сидели на диване, на стульях и низких скамеечках. Люся, как хозяйка квартиры, занимала почетное место. Она сидела в широком, мягком, довольно уже обшарпанном кресле. На коленях её уютно покоилась блестящая тёмным лаком гитара.
Дождавшись, когда Михаил устроится на предложенном месте, Люся подняла свой стакан, кивнула гостю и провозгласила:
- Выпьем друзья, за нового члена нашей компании! Надеюсь, ему у нас понравится.
Вместе со всеми Михаил выпил. В стакане оказалось кисловатое сухое вино.
- Теперь споём, - сказала Люся и взглянула на Михаила. Дымчатых очков не было, и глаза её сверкали среди густо накрашенных ресниц. Быстро пробежав по струнам лакированными ногтями, Люся взяла верный аккорд и запела:
- Расцвели над речкой те берёза, клён,
В белую берёзу был тот клён влюблён…
Михаилу случалось слышать эту песню и раньше, но Люся пела её как-то по своему, с другими интонациями, акцентами и песня от этого не становилась хуже, как часто бывает, а наоборот, стали заметны новые нюансы в многострадальной судьбе одиноких берёзы и клёна. Люся пела не одна, кое-кто подпевал. Особенно хорошо сливался низковатый её голос с хрипловатым тенорком незнакомого Огурцову мужчины, сидящего на не скамеечке рядом с Люсиным креслом.
Песня была незамысловатой, но певцы вкладывали в пение столько неподдельного чувства, так самозабвенно отдавались во власть словам и музыке, что Михаил невольно стал подпевать, но только так, чтобы никто не слышал.
Песня закончилась. Начался неспешный разговор, Говорили о прошедшем лете, об отпусках. Вспоминали, кто, где был, что видели, с кем встречались. Через некоторое время выпили ещё раз. Предложили потанцевать. Хриплый тенорок, сидевший рядом с Люсей, вышел покурить на улицу, а Михаил под предлогом, что в этой компании больше никого не знает, пригласил Люсю.
Танцевали танго. Милое старое танго. Танцевали так, как уже давно не танцуют на танцплощадках – вдвоём, взявшись, как полагается, друг за друга.
- Люся, я за вами давно наблюдаю. У вас есть что-то испанское и во внешности и в характере, и в манере одеваться. Я уже не говорю про гитару.
Михаил впервые так близко увидел жгучие Люсины глаза, и сердце его забилось, как перед прыжком в пропасть.
- А ваши предки, случайно, не с Пиренейского полуострова?
Люся, отдадим ей должное, немного разбиралась в географии, а также и в истории.
- Разумеется, - не моргнув глазом, соврала она. - Пра-пра-пра-дедушка прибыл в Россию вместе с Наполеоном. Наполеон удрал, а дед попал в плен, влюбился, женился и в конце концов, остался. Ужасно романтичная история.
- Люся! Я в вас не ошибся. А по-испански вы разговариваете?
- А как же! Каррамба! Муча бамба! – Люся громко захохотала, запрокинув голову и показав два ряда великолепных зубов.
- А родственников у вас в Испании не осталось?
- Родственников тьма! Все ужасно богатые и постоянно зовут меня в гости. Я уже и ума не приложу к кому ехать в первую очередь, чтобы других не обидеть.
Насчёт родственников Люся была права в одном – их было действительно много, но жили они не в Испании, а в славном городе Одессе. И текла в их жилах не испанская, а еврейская, греческая, армянская, украинская и ещё, кажется, турецкая кровь. Тем не менее, по паспорту Люся значилась русской.
Танго закончилось. Зазвучала ритмическая музыка. Отодвинув стол в угол комнаты, все встали в круг и запрыгали, кто во что горазд, каждый сам по себе. Михаил с большой неохотой отпустил Люсю и занял место между двумя разноцветными дамами. Танцевал он неважно, однако очень старательно. Люся же так лихо и красиво действовала в такт музыке руками, ногами и всеми частями своего красивого тела, что вскоре заняла почетное место в центре круга танцующих.
Механически переставляя ноги, Михаил не сводил глаз с Люси. Красный цвет её кофточки действовал на него двояко – с одной стороны подобно запрещающему сигналу уличного семафора, а с другой – как красный плащ тореадора действует на быка. Второе чувство брало верх и про себя Огурцов решил – сегодня или никогда.
Быстрый танец закончился, все в изнеможении бросились на свои места. Налили из кувшинчика, выпили, курящие закурили. Люся вновь взяла гитару.
- Пара гнедых, запряженных зарёю,
Тощих усталых, и жалких на вид…
Песня вновь завладела сидящими в темной комнате людьми. Высоко взлетал тенорок Люсиного соседа. Хрипотцы, столь заметной вначале, уже не было. То ли она исчезла под влиянием волшебного эликсира из кувшинчика, то ли слух Михаила сталь менее привередлив, кто знает.
Расходились далеко за полночь. Кроме Огурцова и, естественно, хозяйки дома, ушли все.
Огурцов сидел на полу у Люсиных ног. Люся тихо перебирала струны гитары.
- Ну что, мой печальный рыцарь? Каковы наши планы на ближайшее будущее?
Михаил приподнялся и осторожно положил руку на гладкое и теплое Люсино колено.
- Смелее, Мишенька! Мы, испанцы, народ ух какой нетерпеливый. Нам подавай всё сразу и в неограниченном количестве. Люся запустила руку в пегую Михаилову шевелюру и, сильно нагнувшись, притянула его голову поближе к себе.
В глубоком вырезе Михаил увидел два смуглых полушария, потянулся к ним губами, но его встретили Люсины губы. Поцелуй был долгим, горячим. В голове у Огурцова зашумело. Ничего не соображая, он вскочил на ноги, обнял Люсю и потащил её из кресла на диван. Люся засмеялась и легко вырвалась.
- Не спеши, мой рыцарь! Всё должно быть красиво, а любовь – в тысячу раз красивее всего!
С этими словами она распахнула дверь, которая вела куда-то вглубь квартиры и до сих пор оставалась закрытой. За дверью оказалась спальня – небольшая комната, освещённая ярким лунным светом, который без труда проникал сквозь тюлевые занавески. Увидев главную достопримечательность спальни – широченную кровать, полностью снаряжённую для употребления, Михаил упал на колени и пополз к ней, цепляясь за Люсины ноги и целуя их.
- Миша, милый, не надо, встань! Будь мужчиной! – Мягко отстранялась Люся, сбрасывая с постели лёгкое покрывало. На мгновение вырвавшись, она выскочила из спальни, проверила замки на двери и вернулась. Михаил встретил её, не совсем ловко обхватил и, потеряв равновесие, они рухнули на белоснежные простыни.
В это самое время большая туча, давно охотившаяся на небе за Луной, наконец-то настигла её и накрыла полой своего черного плаща. Над землёй воцарился мрак и о том, что происходило в эту ночь в Люсиной спальне, мы можем только догадываться.
На следующий день Огурцов опоздал на работу на целый час. Пробормотав что-то насчёт неправильного хода часов и извинившись, он проскочил на своё место и уткнулся в бумажки. Люся спокойно сидела напротив и стучала по клавишам машинки с обычной скоростью.
После обеда Михаил откровенно заснул, шумно уронив голову на стопку гидрологических книжек.
Женщины в отделе хихикали и подносили пальцы к накрашенным губам. В конце концов, заведующая отделом постучала металлической авторучкой по пустому графину и строго сказала:
- Миша! Проснитесь!
Михаил вскочил, покраснел до ушей и выскочил на улицу глотнуть свежего воздуха.
- Что непонятное творится сегодня с нашим молодям специалистом, - ехидно усмехнувшись, старший инженер обратилась к Люсе:
- Люся! А вы, случайно, не в курсе дела, что случилось с вашим соседом?
- Ну, что вы, Нона Петровна? А, может, он сам расскажет?
Прошло некоторое время. Месяц, а может и два. Наш герой каждый вечер поднимался на высокое Люсино крыльцо и стучал в хорошо знакомую дверь. По уторам лёгкой трусцой он сбегал с крыльца, пробирался за домами посёлка и появлялся на улице, ведущей к обсерватории со стороны общежития. Зачем ему это было нужно, не мог сказать никто. Про их роман в посёлке и на работе знали уже все и относились к нему, как к очередному Люсиному всплеску. Кое-кто жалел Огурцова, ведь Люся была старше его на целых двенадцать лет, и это обстоятельство сыграло не последнюю роль в дальнейших событиях.
После ноябрьских праздников Михаил решил вырваться из ласкового и опасного Люсиного плена.
Ему хотелось продвигаться по службе, его вовсе не устраивало вечное сидение на весьма скромном окладе среди скучающих женщин. Связь с Люсей его сильно связывала и роняла, как он считал, в глазах начальства. К тому же Люся собиралась привезти своих детей – двоих сыновей, старший из которых был всего лет на восемь младше Михаила. Встреча с такими добрыми молодцами отнюдь не входила в планы Огурцова и он решил уйти. Уйти красиво, тем более что, как выяснилось, Люся никакого отношения не имела к мечте Михаила – Испании.
Как раз в середине ноября его отправляли в инспекционную командировку по прибрежным гидропостам. На три недели. Перед отъездом он встретился с Люсей и прямо всё ей рассказал.
Люся, как женщина с опытом, особых иллюзий относительно Михаила и не питала. Она лишь пожалела, что всё так быстро закончилось, но при этом не без основания заметила, что каждое расставание является предпосылкой для новой встречи.
Расставание затянулось на всю ночь и под утро они, наконец, договорились, что если после командировки Михаил не вернётся к Люсе, то у неё к нему не будет никаких претензий. Если же он возвращается, то этого разговора не было.
Прошло три недели. Огурцов приехал из командировки. К Люсе он не вернулся.
Приближался январь, а вместе с ним и встреча нового года. Улицы и улочки города занесло снегом. Казалось, что холодное белое покрывало охладило человеческие страсти, заморозило их проявление до первых весенних цветов, но вскоре выяснилось, что это только казалось.
Новый год – праздник семейный, но, если нет семьи, вполне естественно встречать его в хорошей компании, в кругу друзей. В поселке кроме Люсиной квартиры местом постоянных вечерних сборищ была еще одна квартира, принадлежавшая Нине Комовой, - молодой аэрологине, недавно проводившей мужа в армию. Компания у неё собиралась помоложе, чем у Люси, и неудивительно, что встречать новый год Огурцова пригласили именно туда.
Люся, после возвращения Михаила из командировки, внешне никак не обнаруживала своего душевного состояния. Она всё также лихо стучала на своей «Оптиме», изредка пронизывая его прямыми, как удар кинжала, взглядами.
Наступило тридцать первое декабря. День рабочий, но укороченный. Поздравив друг друга с наступающим, сотрудники управления гидрометеослужбы разошлись по домам.
Поздним вечером на квартире у Люси собралась её обычная компания. Развлечения, несмотря на торжественность момента, остались без изменения. Выпили, правда на этот раз не из глиняных кувшинчиков, а из бутылок с фирменными наклейками. Выпили, поговорили, потом запели. Пели, как всегда, хорошо.
Ударили часы. Подняли бокалы с шампанским. Встретили новый год. Снова посидели, поговорили, стало скучновато.
- Гришка! Наряжайся! Пойдём народ веселить! – Неожиданно созрела у Люси идея.
Гришка, старый Люсин приятель, так хорошо дополняющий её контральто своим тенорком, идею сразу подхватил. Решили нарядиться цыганами.
На лысоватую голову Гришки водрузили чёрный курчавый парик, на грудь, под матросскую тельняшку с растянутым воротом засунули такой же курчавый шиньон. На ухо ему прицепили огромную клипсу, губы ярко накрасили. Получилось что-то страшноватое, одновременно похожее и на мужчину и на женщину. Дополнял картину овчинный тулуп, вывернутый шерстью наружу.
Люся и без камуфляжа походила на цыганку. Себе она позволила только алую розу, выдернутую из праздничного букета и вставленную в волосы.
Нужно сказать, что остиальные друзья Люси, охотно принимая участие в обряжении Гришки, сами не торопились наряжаться. Они хорошо разбились на пары и не хотели никуда уходить из уютного полумрака Люсиной квартиры.
- Ну и сидите, а мы пойдём! Да, Грихаман? – Без особого сожаления отреагировала Люся.
- Конечно, моя королева! – Выкрикнул Гришка и лихо подмигнул. Он уже вошёл в образ. В одной руке у него была гитара, другой он обнял Люсю и увлек её в холодную и сверкающую таинственность праздничной ночи.
На квартире у Комовой шла обычная новогодняя кутерьма. Пели, танцевали, поднимали тосты за Новый год, за любовь, за мир во всём мире.
В дверь постучали. Комова сбегала, открыла, ойкнула:
- Ряженные! – И стремглав вернулась назад. Вслед за ней ввалился Гришка в своём наряде и Люся, вся закутанная в чёрную шаль.
- Привет, чавалы! А мы из соседнего табора! К вам на огонёк. Сейчас мы вас развлечем немножко, а потом вы нас угощать будете! Грихаман, встав в картинную позу, взял аккорд и запел своим знаменитым тенорком нестареющее:
- Две гитары за стеной…
Покуда песня набирала силу, и убыстрялся ритм, Люся расправляла на плечах шаль, медленно прохаживалась по гругу и независимо, как и подобает настоящей цыганке, поглядывала на присутствующих.
- Милый, это ты ли? – После этих слов Гришка на мгновение замер, как бы аккумулируя набранный темп в энергию, необходимую для того, чтобы резко выдохнуть:
- Ээх… Раз! Ещё раз! – И заставить Люсю топнуть, наконец-то, своей красивой ногой, взмахнуть словно крыльями, руками с шалью над головой и пуститься в зажигательный круговорот цыганской пляски.
Люся куражилась среди восторженных зрителей, а Михаил, который был там, во все глаза смотрел на неё, и ему вдруг привиделась далёкая и солнечная страна, приём в посольстве и Люся в качестве жены посла, танцующая испанский танец фламенко. Послом был, конечно же, он, Михаил Огурцов.
Исполнив свой номер, Люся с Гришкой получили по чарке коньяку и отправились дальше, как они сказали, повеселить соседей.
Едва отойдя от дома, Люся встрепенулась:
- Стой, Гришка! Я шаль забыла, Я сейчас.
Гришка остался один под новогодними звёздами, а Люся, побежала обратно, в квартиру, из которой их только что так торжественно проводили.
Там уже звучали степенно-страстные звуки танго. Томные, тесно обнявшиеся пары меланхолически покачивались, едва различимые в колеблющемся свете двух свечей. Михаил танцевал с Людмилой – холостячкой своего возраста, приятельницей Нины Комовой.
Входная дверь была не заперта и на пороге неожиданно возникла Люся. Не сразу разглядев в полумраке свою жертву, черной стрелой пересекла она комнату и положила руку на плечо Огурцова.
- Танцуешь, гад!? С Людкой! Забыл, как клялся в вечной любви, дрянь паршивая? Забыл? Так я тебе сейчас напомню.
С этими словами Люся развернула съёжившегося, ничего не соображающего Михаила лицом к себе и вцепилась обеими руками в его физиономию.
Михаил в свой время восхищался красотой Люсиных рук. Продолговатые, сильные ладони, удлинённые пальцы с хорошо ухоженными в меру длинными ногтями приводили его в восторг. Теперь же эти самые ногти безжалостно калечили его и так не слишком привлекательное лицо.
Прежде чем Михаил пришел в себя, Люся, совершив давно задуманное, так же неожиданно и стремительно выскочила из квартиры оцепеневшей Комовой.
Огурцов некоторое время стоял, закрыв лицо руками. Затем, оторвав одну руку от лица, бросился к печке, схватил стоящую около дверцы кочергу и ринулся на улицу. Всё остальное мы с вами уже имели возможность созерцать в начале рассказа.
Что же было потом? А потом случилось нечто неожиданное в этой, в, общем-то, вполне банальной истории.
Далеко за полночь, уже почти под утро, в дверь Люсиной квартиры раздался стук. Люся спала на кухне, в кресле, свернувшись калачиком. В спальне, вдоль и поперек роскошной кровати, спали гости. Где в это время находился лирический тенор Гришка, история умалчивает.
Стучали настойчиво, так, что, в конце концов, Люся проснулась, накинула шаль и пошла открывать.
- Кто здесь барабанит? Спать не даёте, чёрт бы вас побрал совсем. – Ворчала она, поёживаясь от холода. – Ну, кто там?
- Открой, Люся. Это я, Михаил. – Голос Огурцова звучал глухо и невнятно.
- Ага, любовничек пожаловал! Что, Нинка из дома выгнала? Иди в свою общагу!
- Меня никто не выгонял. Я сам. Я убивать тебя пришел, Люся. Пусти, ради бога!
- Убивать? Это уже интересно. По такому случаю – заходи! – Люся широко распахнула наружную дверь.
В дверном проёме на фоне белеющего снега возник тёмный силуэт. Михаила трясло, как в лихорадке, но на ногах он держался твёрдо.
Пропустив опасного гостя вперёд, Люся вошла следом и зажгла настольную лампу.
- Ну, говори, зачем пришёл? – Бросила она Михаилу, усаживаясь в кресло и направляя ему в лицо свет лампы.
Огурцов стоял посреди комнаты в своём фирменном костюме, но без галстука.
Ворот рубашки широко распахнулся и обнажил покрасневшую от мороза не загоревшую кожу далеко не богатырской груди. Одной рукой он держался за теплый обогреватель печки, другой прикрывал лицо.
- Люся, я вполне серьёзно пришёл тебя убивать. Ты только посмотри, что ты со мной сделала. Ведь мне теперь на улице будет стыдно показаться, а я мечтал о карьере дипломата. Да меня с такой вывеской на пушечный выстрел к МГИМО не подпустят! Что ж ты натворила? Я тебе этого не могу простить! – Говоря это, Михаил распалялся и в конце концов, стал приближаться к Люсе, вытянув перед собой руки с растопыренными окровавленными пальцами.
Люся подскочила из кресла и встала перед противником, уперев руки в крутые бедра. Роста они были одинакового и, в случае физического единоборства, за исход схватки нельзя было ручаться. В данном же случае, очевидно, предстояла схватка характеров, а здесь Люся выигрывала за явным преимуществом, даже когда Огурцов не был пьяным.
- Ты, сопля недоношенная, собрался на дипломатическую службу? Да ты посмотри на себя внимательно – ни кожи, ни рожи, ни мозгов в голове. Да ты же двух слов связать не можешь, Да кто твои папа с мамой? Папа слесарь, а мама, полагаю, тоже не член правительства. Да ты знаешь, кого берут в этот самый институт? Уж будь уверен, ни одного сына слесаря там нет и близко!
- Ты не права, Люся. Ну, как ты можешь такое говорить?
- Я знаю Мишенька, что говорю. Слава богу, прожила немного поболее твоего.
- Ты отлично выглядишь. Ты лучше всех и ты вовсе не старая.
- Так какого же чёрта ты променял меня на эту дуру толстозадую, Людку?
- Я устал, Люся. У тебя темперамент слишком бурный.
- Устал, а на других сразу потянуло! Знаешь, как это называется? У, противная морда, все вы, мужики, одним миром мазаны. Убирайся к чертовой матери. Видеть тебя не хочу!
Желание Огурцова убить Люсю с продолжением переговоров постепенно угасало и перерастало в другое желание, более естественное для молодого мужчины, когда он видит перед собой хорошенькую, да ещё едва одетую женщину. А Люся в этот момент была хороша!
Глаза её горели, ноздри раздувались, как у породистой лошади. Даже бранные слова с удивительной лёгкостью срывающиеся с с прекрасных уст, не портили общего впечатления.
Услыхав, что она готова его прогнать, Михаил хлопнулся перед Люсей на колени и взмолился:
- Люся! Не выгоняй! Куда же я теперь такой? Кому я нужен? Я люблю тебя! Никого мне кроме тебя не надо, никакой Испании, а мне за моё предательство ещё и не такое нужно было сотворить, так мне и надо. Прости меня, Люся!
Люся какое-то время сопротивлялась, но не очень долго.
Проснувшиеся утром гости застали их спящими в одном кресле. Физиономия Огурцова была заклеена во всех направлениях полосками пластыря.
На работе Михаил появился только через три дня. Увидев его, все ахнули.
Молва быстро разнесла подробности новогодней ночи по посёлку и люди ожидали увидеть страшное, обезображенное лицо, но ничего этого не было.
Вероятно, у Люси уже имелся опыт по врачеванию подобных травм, так как на лице Михаила остались лишь неглубокие борозды, да и то, не красные, кровавые, а розовые, уже покрытые молодой кожицей. Со временем розовая кожица загрубела, потемнела и полосы стали не розовыми, а светло коричневыми, хорошо выделяющимися на бледных щеках. С таким лицом не могло быть и речи о поступлении в институт международных отношений. Михаил ужасно переживал крушение своей голубой мечты. Прожив года два с Люсей, и всё-таки расставшись с ней, он уехал в другой город и поступил на бухгалтерские курсы.
Прошли годы и теперь, сидя за солидным столом главбуха, Михаил Иванович Огурцов, иногда, забывшись, бросит взгляд между тумбами стола напротив, ожидая увидеть там жгуче манящее, смуглое колено прекрасной испанки, но каждый раз натыкается на лоснящиеся брюки и стоптанные штиблеты своего зама – старенького сухопарого пенсионера в круглых очках, синих нарукавниках и клочками ваты в растопыренных ушах.
Огурцов вздыхает, грызёт кончик шариковой ручки в форме рыцарского копья и заверяет своей затейливой росписью полугодовой финансовый отчет.