Выздоровление

«Страх – дело хлопотное, - думал Иван Кузьмич, лёжа в постели с цепким вирусом гриппа в организме. – Это ж не испуг какой, когда ойкнул, икнул – и на свободу с чистой совестью. Страху, ему срок нужен, чтоб корни пустить, и, чтоб всё время в уши – ду-ду-ду,… ду-ду-ду… Или, чтоб постоянно рядом какая аномалия была. К примеру, жена – ведьма-экстрасенс. Тут уж, как говорится, не до горячего – хочешь плюй через плечо, хочешь крестись, а всё одно каждую секунду настороже, как бы она там чего не удумала….»

«Ну, ведьма – это, конечно, крайний случай, - здраво рассудил Кузьмич, проверяя настораживающие цифры термометра, - Но ведь и от земных талантов тоже пострадать можно. Возьми хоть вон, каких актрисок, что по ночам во сне роль бубнят… Или же, не дай Бог, балерин….

Вот ты, положим, спишь ночью с такой балериной, лежишь себе, похрапываешь, вовсе не замечая, что супруга твоя на пять минут «по коридору налево» удалилась… И вдруг! Как гром небесный – цок-цок-цок… Тишина… И опять – цок-цок-цок… У тебя враз испарина на лбу… А это, всего на всего, твоя половина возвращается… По паркету… Без пуантов… На ногтях…

И чем длинней твой коридор, тем больше вероятность, что из невинного испуга, этот самый, что ни на есть страх и народится. А если благоверная твоя туда-сюда до утра цокать будет, то от такого па-де-буре и поседеть можно».

Приведённые самому себе примеры утвердили Ивана Кузьмича в мысли, что страх он вовсе не в одиночестве обитает, а преспокойненько и в ячейках присутствует. А в одиночестве, как ни прискорбно, скука хозяйничает. И если все одинёшенько-одинокие к кучкованию стремятся, то и выходит, что скука, она потяжелее самого страха будет, а её тяжелей лишь страх этой самой скуки.

Поразмыслив над своими умозаключениями, Иван Кузьмич пошёл дальше, решив добраться до истоков распоясавшейся страхоскуки. И вскоре выяснил, что страшнее её может быть только её же возможность – это всепобеждающее и вездесущее – «А вдруг», что торчит в любых мозгах потаённой занозой, и при каждом удобном случае начинает свербеть и покалывать. И никакого спасу от этого нет… Ну, может за исключением истинно божественного, а значит и малоизученного – «Авось пронесёт».

Но так как ценность этого мистического «Авося» неизменно принижается (честно говоря, не понятно почему, потому как, чаще всего и проносит), то создаётся видимость, будто с коварным «А вдруг» вовсе и сладу никакого нет.

И поживает себе эта сволочь эдаким паразитом, и каждый день на обед у него ассортимент деликатесов – вот, пожалте вам, нервишки перчёно-верчёные, вот «дрожь коленная» под соусом «у-у-у… забодаю-забодаю», а на сладкое – карьерная падучая в глазури.

При таком положении дел, на эту бы заразу в самый раз бесшабашного «Авося» напустить, но из-за недостаточной веры в его могущество, «Авось Пронесётович», как правило, капризничает, биться-рубиться не желает, да хлебным вином тешится. А когда всё ж таки вступается, то устаёт быстро, так как от физкультурника в нём лишь вбитые нормы ГТО и твёрдое намерение «с понедельника начну».

Проведя анализ окружающего безобразия, Иван Кузьмич вздохнул, приподнявшись на локте, хлебнул чайку с малиной, что стоял рядом на стульчике и, вытерев ладонью горячий лоб, вновь улёгся на подушку, ожидать приглашённого врача.

А так как врач всё не шёл, блуждая в лабиринтах домов, то Кузьмич решил додумать про страшное. И как вскоре выяснилось, додумывать ему оставалось совсем немного, потому как при полном попустительстве «Авося», увиделось Ивану Кузьмичу всего лишь два варианта развития событий. Первый, - гроб от уеденной психики, и второй, - отупение и безразличие к происходящему, выраженное в душевном манифесте «А гори оно всё огнём».

Вывод же из всего этого напрашивался сам собой, что жить ему, Кузьмичу, надобно с окружающей действительностью «вместе-порознь». Причём это «вместе-порознь» должно быть органично единым, как пространство-время, или же, как серо-буро-малиновость, без всякого намёка на какие-либо градации и разделения. Вот тогда страхоскука и…

Что тогда сделается со страхоскукой, Иван Кузьмич додумать не успел, так как в дверь позвонили. Он вновь приподнялся на локте и, откашлявшись, крикнул: «Входите! Дверь открыта…»

Через секунду он услышал женский голос,
- Врача вызывали?
- Да-да… Проходите пожалуйста…

Из прихожей послышался шорох снимаемого плаща, мгновение тишины, уделённое зеркалу, и вслед за этим вопрос,
- Где у Вас можно помыть руки?
Иван Кузьмич вытянул руку, указывая направление, и ответил,
- По коридору налево…

А услышав бодрое «цок-цок-цок» по паркету, улыбнулся и, предчувствуя своё скорое выздоровление, просмаковал,
- Ба-ле-рина…