Папа дурачок.

Сказка о папе-дурачке, дочери-студентке и умном главном редакторе.

Папа-дурачок, пишет статейки, а газету. Чтобы заработать немного денег – несколько копеечек. Но главный редактор не хочет платить папе-дурачку и эти несколько копеечек – заворачивая в его свеженаписанные статьи свежеиспечённые пирожки, которые берёт себе на работу. И папочка грустит в свободное от написания статей время, сознавая свою беспомощность – неумение писать так, как надо, как того требует главный редактор.

Глава первая, в которой описывается цепь событий, приведших папочку к столь печальному финалу.
Когда папочка был маленький – а родился он в приличной интеллигентной семье - его, конечно же, отдали в школу по достижении им восьмилетнего возраста. Дотошный читатель сразу же спросит, а почему не с семи лет, как всех нормальных детей. Да потому и не с семи лет, что папочка был не совсем нормален физически. Маленького роста, тщедушного телосложения и необыкновенной застенчивости – в том, прямом смысле этого слова, что часто держался за стенку, чтобы не упасть на пол от слабости. Понятное дело, что все дети во дворе считали своим прямым долгом толкнуть, щипнуть или ещё каким-нибудь действием дать понять ему, когда он выходил на прогулку, что он существо особое, не похожее на остальных детей, и потому требует к своей особе пристального внимания. Вот они и приставали к нему, норовя щипнуть, толкнуть, а то и просто ударить по лицу. Как-то раз папочка, когда ему было семь лет и в школу, понятное дело, он ещё не ходил, попал в гости к своим соседям по этажу. А точнее, к соседу Вовке, который был на полголовы выше папочки, хотя по возрасту на два года моложе, и который тоже часто его обижал. И, вдобавок ко всему, был настолько краснощёк, что создавалось впечатление о применении для этой цели свеклы, хотя, конечно, свеклу в то время применяли по прямому назначению, то есть для пищи. Здесь уместно будет упомянуть, что хотя война давно закончилась, и карточки уже отменили, но продукты питания на улице не валялись, и их надо было добывать. Так вот, когда папочка оказался в Вовкиной квартире, его первым делом усадили на самую высокую табуретку, которую поставили у обеденного стола на кухне. А на столе вдруг оказались такие продукты, которых папочка и в глаза не видывал, хотя и прожил до семилетнего возраста. Теперь, при виде этих продуктов, стало понятно, почему у Вовки такие красные щёки, но не совсем ясно, как это папочка ещё не протянул окончательно ноги, не имея возможности вкушать такую пищу. Не смею более томить нетерпеливого читателя и сообщу: на столе, в большой, глубокой миске лежал свежеотваренный картофель, исходивший тончайшим ароматом здоровой пищи. А рядом…, стояла тарелка с квашеной капустой, изрядно сдобренной подсолнечным маслом и, совершенно необходимым дополнением к вышеозначенным продуктам, чуть в сторонке, нарезанный небрежными, грубыми ломтями, лежал настоящий чёрный хлеб.
Когда папочка понял, что всё это изобилие можно элементарно кушать, то впервые наелся до отвала, то есть набил свой тощий животик до явной выпуклости. Соседка потом долго разнагольствовала во дворе со своими товарками о том, что ребёнок худой вовсе не оттого, что больной, а просто его дома не кормят. И была отчасти права, потому что такой пищей его действительно не кормили, а кормили тем, что мать приносила из магазина. А в магазине в те времена продавали такую гадость, что папочка ел её с большим трудом, и то, только потому, чтобы окончательно не загнуться.
Но однако, несмотря на неблагоприятные условия жизнеобеспечения, папочка всё-таки не загнулся, а вырос, хотя и не дотягивал немного до среднего роста. Но зато был весьма начитан, как и всякий интеллигент, что и подвинуло его в дальнейшем встать на кривую дорожку журналистики. И мало того, он ещё начал делать первые литературные опыты – да, наивный человечек, не знающий, что и в этой стране и далеко за её пределами всё давно схвачено в этой сфере человеческой деятельности, и никто не подвинется у стола и не отдаст пришлому человеку свой кусок пирога. Лучше бы было папочке выучиться на хорошую, хлебную специальность, например: бухгалтера, или, ещё лучше, кладовщика. Но папочка был всегда идеалист по натуре – почему-то думал, что своими статьями сможет искоренять многие человеческие недостатки и, даже, пороки. Ах, какое заблуждение – не только многие, но даже некоторые ему искоренить не удалось, как он не старался. Статьи на подобные – как считал папочка – весьма актуальные темы, если и допускались главным редактором к публикации, то в таком искореженном виде, что папочка свои статьи не узнавал, хотя внизу и стояла его фамилия. А в большинстве случаем, как об этом уже было написано выше, «просто заворачивал в них пирожки», то есть заворачивал их назад, прямо в руки папочке, к его прямой обиде и огорчению.
Только не надо думать, что папочка был совершенно лишён предприимчивости. Нет, он пытался обойти своего главного редактора, высившегося над ним совершенно непреодолимой скалой. С этой целью, как-то раз, по совету своего приятеля, тоже литератора, которому, при наличии спонсоров, даже удалось издать небольшую книжечку, он поехал в другой город, где было гораздо больше всякого рода печатных изданий. После долгих мытарств, получив отказ в большинстве газет и журналов, в которые он стучался, он добрался, в конце концов, до издания, где главный редактор (женщина) милостиво согласилась печатать его статьи и статейки, если они будут соответствовать тематике её издания – так она выразилась. И действительно, вскоре, папочкина статья красовалась в этом, довольно приличном, по тем временам, издании без всякой переделки. Конечно, это не прошло незамеченным для его коллег и приятелей, и папочка немножко понежился в лучах этой, как потом оказалось, мимолётной славы, весьма скудно подкреплённой денежным эквивалентом – гонораром из нескольких копеечек. Но вскоре и здесь грянул гром с, казалось бы, ясного неба. Одну из своих статеек, где папочка особенно бичевал пороки учителей средней школы, растлевающих подрастающее поколение, он опять, как не вглядывался, не узнал, по причине явной искорёженности. И здесь, наконец-то, ему стал понятен смысл поговорки, что плетью обуха не перешибёшь. И поскольку папочка никак не мог изменить своим принципам – сказывалось воспитание – то ему только и оставалось, что грустить и сожалеть о погибающем в пороках человечестве, спрятав свои письменные принадлежности до лучших времён.
Глава вторая, в которой я познакомлю вас, уважаемый читатель, с самым близким папочке существом – дочерью-студенткой.
Так уж получилось в жизни дочери, что в семилетнем возрасте она осталась одна у своего папочки. Нет, её мама не погибла в автомобильной катастрофе, а просто папочка, не желая изменять своим нравственным принципам, развёлся с женщиной, которая лишь называлась женой, но никак не соответствовала этому ёмкому понятию. К счастью для папочки и дочери, она согласилась оставить дочь у бывшего супруга, и начала устраивать свою жизнь по своим понятиям. А папа с дочерью жили вдвоём, заботясь друг о друге. Когда дочь без особых последствий для своего нравственного и физического здоровья – благодаря своему папочке, постоянно вводившему ей «противоядие» – окончила среднюю общеобразовательную школу, папочка сказал ей: «Милая дочь, у меня нет денег, чтобы платить за твоё обучение в университете. Придётся тебе постараться и поступить на бюджет». И дочь постаралась. Мало того, вскоре она стала учиться на отлично и получать повышенную стипендию, что хоть как-то облегчало бремя материальных забот, взваленное на папочку. Конечно, она поступала на факультет, который никак нельзя назвать престижным по современным понятиям, но важность её будущей профессии была настолько несомненна в цивилизованном мире, что наличие на кафедре преподавателей, живущих не только материальными потребностями, было предопределено. Мало того, эти люди обладали нравственными качествами и, как следствие, принципами. Только не надо думать, что так уж всё было хорошо и безоблачно за всё время обучения дочери. Скорей наоборот. К сожалению, ей довольно часто приходилось сталкиваться с проявлениями социальных пороков, унаследованных российским народом с языческих времён, да ещё помноженных на уродливый гибрид «развитого социализма» и «волчьего капитализма». Но эти столкновения с носителями негативных проявлений российского общества, как ни странно, дали положительный результат в формировании личностных качеств дочери, в формировании её характера. Фактически она была «белой вороной», но в положительном, лучшем смысле этого выражения. С ней считались, к её мнению прислушивались, не только сокурсники, но, в некоторых случаях, и преподаватели.
Всё-таки неизвестно как бы сложилась судьба дочери, если бы не добрый волшебник, который обитал на кафедре и, даже, был её заведующим. Он заметил «белую ворону» и слегка «прикрыл её своим плащом», чтобы защитить на первых порах, пока она не «станет твёрдо на ноги». И студентка относилась к доброму волшебнику с обожанием, как к личности незаурядной, каковой он, собственно, и был – волшебник всё-таки.
Но за всё время её обучения ей не удалось встретиться с человеком, который бы поразил её девичье воображение, покорил и увлёк за собой. Только не надо думать, что она не пользовалась успехом у сильной половины человечества. Ещё как! Да, что толку. Стоило ей пообщаться немного времени с очередным претендентом на пока свободное место «её парня», как примитивизм суждений и скудость нравственных качеств делали невозможными дальнейшие встречи с очередным соискателем. Вот и оставалась она пока одна у своего папочки, который утешал свою дочь добрыми словами, что всё у неё ещё впереди, и она вскоре встретит «свою половину».
В третьей главе, как нетрудно догадаться, я познакомлю читателя с главным действующим лицом, с главным редактором той самой газеты, где папочка имел несчастье иметь аккредитацию.
Главный редактор районной газеты был личностью замечательной, в том, прямом смысле этого слова, что вовремя замечал, откуда «ветер дует» и вовремя перестраивался, чтобы всегда быть «на плаву». Некоторая часть моих читателей, в этот момент, наверное, думают, что всегда плавает нечто нехорошее, дурно пахнущее и утопить его почти невозможно – вскоре опять всплывёт. Вполне возможно. Сидя в своём кабинете, в котором была специальная кладовочка, где редактор хранил горячительные напитки, без причащения к которым он уже давно не мог осуществлять свою столь важную редакторскую деятельность, он проверял – все ли статьи являются жалким подобием журналисткой работы. И как только какой-то сотрудник, в забывчивости, вылезал своим «пером» за пределы трафарета, установленного редактором, он получал такой разнос за своё своеволие, что полностью обрызганный начальственной слюной и ополоумевший от слов нецензурной лексики, на которую главный редактор был большой мастак, находил утешение лишь в поговорке – кто сильнее, тот и прав. По этой причине, понятное дело, в редакции обитали существа «бесхребетные», просто зарабатывающие себе на хлеб насущный. Да, да, лишь только на хлеб и хватало жалкой зарплаты корреспондента районной газетёнки. Именно газетёнки, так как газетой, тот жалкий листок с написанными по трафарету статейками, назвать, даже с огромной натяжкой, совершенно невозможно.
Но, как это не покажется странным нормальному, здравомыслящему читателю, газетёнка продолжала издаваться, а главный редактор продолжал получать звания и награды от вышестоящих начальников и власть имущих, как явный поборник их интересов, которые сводились лишь к стяжательству, ибо ничего другого их мозги, заплывшие жиром, осознать не могли. Понятное дело, и тела их, округлённые излишним питанием, могли передвигаться лишь посредством огромных, затемнённых от постороннего взгляда автомобилей, в коих, наверняка, были постоянно возобновляемые запасы пищи и горячительных напитков. Эти автомобили двигались по особым правилам, а точнее, почти без правил, так как перевозимые в них начальники и власть имущие «прочие» всегда куда-то торопились, но куда? – сие угадать было совершенно невозможно.
- Ну а простой народ, читал ли он, в своей массе, эту газетёнку? – Задаю я вполне резонный вопрос. И сам же отвечаю: «В массе, как-то нет, а единичные случаи были». Несмотря на все недостатки, у этой газетёнки, выхоленной главным редактором, было одно явное, я бы даже сказал, несомненное достоинство – она очень быстро читалась. По той простой причине, что читать-то в ней было абсолютно нечего. Я так думаю, что такое мог сотворить лишь человек выдающийся, в том, прямом смысле этого слова, что выдал вроде бы газету, а газеты то и нет. Да, был редактор не юнец, тут и сказочке конец.