Матовое. Повесть. Глава 1

Ах, Лёва, Лёва!
Сколько доходных талантов уже незаметно сгнило при твоём стабильном «градусе»?
Лёва-Бабье-Лето!
Да знаю я – знает и твоя Эмилия – что это шутка. Тебе не составляет затруднения не пить неделями. Милли фыркает в сторону, ты улавливаешь и её иронию с этого ленивого полуслова: она притворяется, мол, оборжаться – с МОИХ шуток про выпивку.
А по «зомбоящику» опрятные русские олимпийцы перемётываются через… удобные вопросы интервьюера.
«- Михаил! Что бы Вы посоветовали своим ровесникам?
-Ну-у… прежде всего, доводить начатое дело всегда до конца. Пусть это будет не рекорд. Но для тебя для самого…»
Мальчик-гимнаст. Девочка, правда, тоже, если она спортсменка, не сказала бы – «тебя самой».
Ага, а где-то видано, чтобы спортсмен свою фразу «пусть не рекорд» закончил по-честному: «в рекордах учиться нечему, это всё мои допинги»
Или вот про школьные успехи; парой реплик ранее, выходило, что эти успехи так неумолимы, так важны в жизни. Представляешь, Лёва - штангист: «лучше «двойка» по матике, чем «тройка» по физре! Зачем тебе математика, если ты всё равно не соображаешь, что сильным быть лучше, чем слабым?! Сейчас развелось масса таких бесполезных т.н. интеллектуалов…»
Ну ладно, хотя бы боксёр: «меня блевать тянет, когда однокурсники разводят сопли насчёт несчастной любви, мол, нокаут. Потому что у меня нокаут – был, настоящий – ох, я блевал!»
Эмилия, уловившая мою мысль, даже не хмыкает. Ясно… Зачем публичным людям быть такими честными?! Кому надо, и так поймёт (да промолчит, в отличие от меня). А кто-то вдохновится именно этим интервью и отправится учить уроки! А как их ещё-то с места стронешь?
Хотя можно, конечно, можно по-другому: без бицепсов, рекордов, презрительности.
Расскажем, как работал Пушкин.
(диктант)
По самому Пушкину ведь не было видно. Приходится надиктовывать.
Ни рекордов (по западным меркам), ни спартанских условий, ни – страшно сказать! – здоровой скромности. Одно теловычитание вместо телосложения. А тоже, оказывается, изнурительный кропотливый труд.
Милли перекувыркивается с дивана на пол в «мостик». Не наваливайся целоваться: давно уже не для этого. Ей больше не интересно – часто целоваться.
Тут другое: Гимна-асты…
А у тебя, зато, квартира. Теперь и её дом тоже. Не громко гимнасты, но вполне себе вы хорошисты.
Поздний вечер растягивает на разрыв безлюдный, открытый всем ветрам мытищинский дворик, трёхполосный проспект. Клинья многоэтажек с треском прорывают небо, тучи липнут - не сворачиваются на ссадинах. Круглые грязные деревца ловят редкие валенки из окон, а по утрам чересчур наслышанные детки ищут на ветвях кое-что другое, иногда даже находят.
Если бы Пушкин родился в позднем СССР, он бы до 13 лет писал не на французском, а на рок-н-ролльном английском, как молодой американский негр. И потом бы перешёл всё равно в русский рок, и там продолжал бы всех возмущать. Казалось бы: перестройка, секс-революция, контр-революция, постмодернистская всеядность, этника наступает; саунд атакует, куда ни плюнь – всюду горы текстов, чем ещё можно сэпатировать. И влюблённых товарищей по лицею, очевидно, не переплюнуть. И такие же унылые дворики –стандартные 80% - разливают и гомонят. Где не стихи – там просто срывы. А он бы всё равно плюнул – в другую сторону. Современный человек, обвешанный гаджетами, приправляет свой лютый рессентимент группой «джипси кингс» – а Пушкин бы не стал писать поэму «Цыгане» – он бы всё то же самое… про инопланетян! Прилетят чудики, – не захотят никого забирать; все опыты с постсоветским человеком – излишни. Наоборот, опрокидывайте прилавки, сами ищите среди пластмассовых робокопов и сенсационных кубиков жвачки (ах, лихие девяностые), чем бы приманить дорогих инопланетных гостей. К такому диалогу со стихией никто бы не оказался готов. Одно дело – качественная, профессиональная этника, другое – чокнутые уфологи. И первобытная причёска поверх «очередной петушни». Внеочередной. Пушкин бы не умер в 37 лет, перешагнул бы и 40летний рубеж – готичность прошествовала бы мимо. Но у него бы тоже не было негениальных черновиков – в смысле, не уникальных. И молодые хамы-критики ехидно переспрашивали бы: оригинальность или вчерашние западные хиты в машинном переводе? Да это у вас, братцы, в головах приёмники, в приёмниках – конденсаторы, а на конденсаторах – то резонансы, то отголоски. А у него – неистовая музыка лун, берега тянутся за волнами, Россия куражисто выворачивает карманы, товарные составы грохочут, выползая – с американской маркировкой - в обе стороны, – так что же, утаить?
Впрочем, ладно, всё и так свершилось. Те времена уже наступили, да будут ещё почище.
А скажи-ка, Лёва, неужели ты правда уверен, что твоё извращение никак не называется на этом самом американском сленге?!
О-о, ага, забился-завибрировал барабанный моторчик в груди?
Сказано же: не заводи стиралку на две пары трусОв, – даже импортную! Но сейчас это я с тобой сделал.
Всё тебе не то? Конечно, bdsm – узнаваемая аббревиатура, - мимо твоей мании. Тебе не интересно распалять себя играми. Это и не обязательно, чтобы любить насилие, - отмечаешь про себя. Его и так почти все любят. Говорят, здоровому, сытому человеку насилие просто не нужно – но ты не о праведниках. Ты почти обо всех, в режиме полоскания.
А у тебя всё без игр, по-взрослому – тем более проблема. У тебя проблема. А ты, мальчик, покушаешься на приручение современной девушки?
Конечно же, не ново – сравнивать сердце с барабаном! И ты ведь не думаешь, что жутко оригинален?
Но нет, ты завёлся не на шутку, моя встряска не срабатывает. Да чего, да ты вообще о себе лишнего не думаешь! Весь шипишь: шланги. Сейчас, переживёшь, пройдёт, успокойся, отвлекись, вернее, сосредоточься на другом…
Эмилия усаживается прямо, как за партой, приглашая тебя положить голову ей на колени. Только закрой глаза, держись.
Пальцы (рук) – на вискИ. Мозговыми пальцами – катушку проектора; индуцированный глюк, натужный мультик, дрессировка фантазии…
Вот Эми, в своей двуцветной юбке до икр, потирает пальцами свой спичечный mp3-плеер. Мужчине – за тридцать, он в мундире, за столом – как раз для допросов, ещё пока не «дядя Марат», а – «товарищ майор»; глубже борону фантазии, Лёва! Ах, да, он УЖЕ никогда не «дядя Марат»: стажировка-то у Ми кончилась; Эмилия – недавно в штате – не помнишь, кем, – да и ладно. Прорисовываешь: через открытые двери кабинетов в спину Эмилии уставились несколько других ментов. Девушка не может стоять навытяжку – не может в принципе, не может по определению! - и вот мнёт в руках свою личную музыку в кабинете шефа, шею так и не расхомутала из наушников, и – вообще атас – вдруг выдаёт (начальнику!): «а что это Вы на меня орёте?!»
Таким непосредственным тоном – врут в трубку: «нет, Вы ошиблись» – где-нибудь через год после перехода на «ты». И слышат в ответ малахольное: «нет, это Вы ошибаетесь»
Но в кабинете мрачные голые стены и железные шкафы для свирепых бумаг, и тёртый майор молчанием заставляет девицу осечься и взглядом подзывает, например, Капитана с Лейтенантом.
Ты уважаешь милиционеров, Лёва, но ты ненавидишь ментов, не так ли?
Всякий раз, когда всеми нами любимый телевизор «крутит» рыцарей ордена Дукалиса и Ларина, даже в уже третьем перепеве, и домохозяйки взвизгивают на врывающиеся в кадр бамперы, а проверенные, знакомые мастера каратэ не успевают сказать «не верю», как чужеродные громилы валятся на стены, а воронёные стволы палят куда-то вбок…. Это всё же твоя победа; будто ты сам считываешь новое неслыханное слово с экрана сознания – не гортанью, но динамиками телевизора; оно и непроизносимое. Как в популярной анимэ, между твоими горящими глазами и мерцающей перестрелкой на экране возникает уникальный сияющий иероглиф. Это так непохоже на реальные рассказы Эмилии об её практике. Её многодневный иероглиф – тусклый, матовый, и только отхваченные «тумаки» (за т.н. «косяки») метафорически поблёскивают в узоре.
И если Милли – «за наших», то кто такие эти, «фальшивые», в блистании?
Майора, после многозначительной паузы, снова будто бы прорывает:
-Ах, «что кричите»?! Я тебе, с-сука, покажу, как с тобой надо разговаривать! Я ещё не так с тобой поговорю!
Он хватает с дубового стола маркер.
- Вот это - что такое?
- Маркер! - пищит присмиревшая девушка, причём повторяет раз этак в третий.
- Нет, ты не знаешь, что это такое. Это твои тридцать суток в обезьяннике, бля! Ты ими что себе впрыскивала, а? Ты знаешь, что твоих хождений по крышам с музычкой и с дыркой в носу, по нынешним временам, на дело хватает? Знаешь, а?
- Да…
- «Дыа»… А это твоё «дыа» - психоделическая практика, месяц назад к наркоте приравняли! Это тоже знала? А про 30 суток административного ареста и запрет работать в силовых структурах – слышала?
У Эмилии, действительно, пирсинг в левом крыле носа – дырочка, с золотистой окантовкой, как будто для обувного шнурочка. Сделано собственноручно.
Эмилия – нежная, пушистая, пластичная, жизнерадостная - волнующе пахнет кроличьим загривком.
И… сигаретами?!
Ты – в смысле, ты-Лёва – ухватываешь боковым зрением ядовитую дымовую палочку в телесно и строго наманикюренных пальцах. Не поворачивая головы, вскидываешь локоть и тигриным движением кисти стукаешь по девичьему запястью – звонко, но не больно; сигарета выпадает на огнеупорный ковёр. Что упало, то пропало! Твоя красотка зверски фыркает и скидывает твою голову со своих колен - следом, - и голова катится куда-то следом по ковру, и сердится …
Вроде, трезвый же? Собираешься, строго окликаешь:
- Эмилия! Вот что ты сейчас делаешь?
И водворяешься на её коленях, а она бесстыже усмехается: «ну извини. Это чисто инстинктивно!»
Прогресс – хотя бы в том, что на заре ваших отношений она бы непременно сразу зажгла следующую сигарету – ради одного эксперимента. А она сейчас же уставилась обратно на экран, дипломатично пропустив мимо ушей твоё «щас точно схлопочешь!»
ARGHH!
- … Они не разобрались! Это совершенно безопасно, я вам точно говорю!
- Это ты на суде будешь уверять, поняла? Мне ничего не надо объяснять: я – лысый мудак, я ничего не понимаю, ваших модных книжек не читаю – как там у вас? «не просите разрешения, лучше просите прощения»? А я тебя тут не буду прощать. У меня есть инструкция для внутреннего пользования…
Юный лейтенант моментально краснеет и опускает глаза – ещё бы, ведь это от него утечка – про американскую книжку, с разрешениями и прощениями. Не успел: лизнул взглядом по лицу девушки, та ошпарила строгостью.
ARGHH!
Майор холост, и в нём умирает домомучитель.
Но про лысого мудака ведь никто-никто не говорил!
(это слышал только сам Лёва).
Мат в речи майора Ф-ева густеет и выкристаллизовывается; теперь его можно вырезАть из кадра без ущерба для понимания. Всё равно – мерзкие. Всё равно Эмилии некуда деваться.
Девушка потеет.
-… двоих пацанов нашли – белых, как штукатурка в том подъезде – откачать не успели: глаза в точку, портки все мокрые и примёрзли, остановка сердца – вот что такое ваше «безопасно»! Вот какие у вас забавы на ночь. У нас во дворе кто взб**днёт – весь двор знал, пальцем показывали, а вы что? То клофелин, то мистика эта сраная, «дожиг»… Двадцать трупов в неделю! Ты вообще, что умеешь делать, кроме трупов, со-труд-ница? За что мне тебя укрывать? Кому ты тут нужна?
Про клофелин – бред полный, ни при чём он, просто у начальства крыша течёт от абстрактности работы. «Дожигалочки» проститутками-то не бывают. И про трупы тех молодых людей – уже ближе, но – миф; Эмилия, например, никого не пожирала. Но отчего-то сломалась, замялась, позволяет себя «закошмарить» - наставнику, который так и не заставил себя уважать. Его подъездная мудрость. Его давнишние расспросы о планах на замужество…
Опыт работы с людьми – ценится, как чутьё на моменты, когда стОит заткнуться.
- И всё-то от них тоска смертная, вечно-то они все в чёрном, - бурчит капитан, - от современная молодёжь! Трахаться – скучно, в мозг трахаться – не научились, в универ идти лень, все валят в Школу Милиции, хотят попроще. И сердаки глодать по подъездам…
- Скучно – не воспитывали как следует в детстве, - резюмирует майор (спрямление, Лёва! осторожно), – Небось, пальцем не трогали, когда надо было драть, как сидорову козу. Чё молчим-то, а?
А она раскраснелась, прикидывает, какой ответ меньше распалит начальство: «да меня порол отец!», - что правда, - или…
- Так вы меня будете пороть?
- Вопросом на вопрос будешь? Волчий билет, по суду, хочешь?
- Не хочу! – с обезоруживающей решительностью отвечает твоя девчонка.
- Тогда… вот что. Ставь эту свою любимую музыку. Афтербёрнер свой. Фролов, - это лейтенанту, - закрой дверь снаружи. БегОм! Нет, таарищ капитан, ты – останься; помалкивай, Эмилия: у него жена и дети.
Майор расстёгивает брючный ремень и добавляет: - Сейчас ты у меня по-другому запоёшь! «Что орёте…»
Чернявый усатый капитан запирает дверь за белобрысым лейтенантом на ключ. Эмилия мысленно предполагает, что про «бритого мудака» этот парень сам от себя добавил.
А что же движет капитаном?
Капитан сердился на себя, что проморгал важный звонок, теперь нашёл виноватого: Эмилия, раздосадованная пикировкой о разрушительных вибрациях рок-н-ролла, с утра убежала и не напомнила.
Капитан жаждет прилива сил и смыслов бороться с собственными слабостями. Если порка состоится, он даже не выпьет назавтра. В нём возникнет столько неисповедимого энтузиазма, что он снова примется за бредовый труд своей юности – чтение книг Кивинова или Маркса, с выписками в отдельный блокнотик.
Он, в отличие от майора, мог бы третировать домочадцев, но для подобных духовных практик это представляется ему столь же нелепым, как, например, питаться супами из кусков собственных ног и левой руки.
Для достоверности картины, следует добавить, что у офицеров было чему накопиться к Эми, независимо от «дожига»:
Например, она сообщила личный телефон капитана одному безумному заявителю – социальному прожектёру из населения.
Например, она опрометчиво рассказывала о своей однокласснице, которую недавно повстречала на панели (Эмилия – не на панели, но это так и прозвучало).
Например, она эстетически не приемлет татарскую хилую бородёнку майора, при гладко сбритых усах.
Например, она заступается за уличных музыкантов, хотя и не любит их игру.
Например, выроненная фраза «В жизни надо попробовать всё» – и только Лёва верит, как есть: лично его Эмилия – не подразумевала ничего, кроме разных видов спорта.
И так далее.
Что сейчас будет…
- А можно мне юбку не снимать?
- Значит так, за каждое «можно», за каждую задержку будет штраф – ещё десять ударов, усекла?
Абсурд. Он не требует содрать пирсинг, даже не приказывает одеться по-нормальному на следующую смену. На самом деле, одежда на сотруднице вовсе не вся черна – вдвойне абсурд. Но вслух Эмилия этого как бы не понимает, а мысленно – начальники сами ДАЮТ ПОНЯТЬ, что может быть и абсурд. Это жизнь.
Лёва бы сделал понятнее. Например, вслух – что-то вроде «управление планирования охраны общественного порядка – это тебе не для романтиков», а в подтексте – «сбереги в себе романтику, не уверуй в карьеризм».
Но закошмарить – не объяснить, майор – не Лёва, и вот вся аргументация, которой он позволяет просочиться из себя:
«Пусть тебе ремень объясняет, что у тебя в облике не так»
Ты – в смысле, ты, Эмилия, - стаскиваешь с себя каблуки, чулки, юбку «дожигалочки» (чёрную сзади, белоснежную спереди, как и кофточка), - трусики можешь оставить, - складываешь снятую одежду конвертиком на привинченный стул, обувь – в угол, убираешь в «конвертик» свои пирсинговые вещдоки со стола, укладываешься на освободившееся место животом, свесив коленки.
Ты – в смысле, ты, Лев, - смирно лежишь на коленях у реальной, умиротворённой Милли. Не отшатываешься и не кидаешься целоваться, никак не выказываешь половое возбуждение. Ведь ЭТО – вовсе не то, чего тебе хотелось бы. Вернее, главное – не что, а как. ТАК – омерзительно; даже у тебя сжимаются кулаки. Ну, а в чём же разница? Ты или не-ты поднимаешь на НЕЁ руку?
Да уж, двое вонючих безобразных мужиков, ради её карьеры… Ради её паранойи… А-вот-не-на-до! Разницы – никакой! Возбуждённый ты, - внушаешь себе, - это тоже не-ты. Это ты беса как-то случайно послал на хер, - бес и пошёл! Помнишь же – «ослепление страсти»?
И Ми становится такой нестерпимой нахалкой – со своими – ишь ты! – «даже в подростковые годы ни одного прИвода»…НЕ ДЛЯ ТЕБЯ, пойми. Не надо, никакого доктора! Встрепенутся психологи, отмежуются от психиатров, поведут по кабинетам, и заведут, как пулемётную ленту, свои камлания, наукообразную тарабарщину, заговоры от садизма… «фиксация, очевидно, на идее, насилия»…
Рикошет-рикошет, с девушки – на Якова, с Якова – на всякого?!…
Тебе на самом деле не хочется; сомни лист, когда уже «на всякого».
Ну, а что вот означает – «хочется»? Может ли хотеться импульса, но не хотеться реакции? Вот ты идёшь в ресторан и заказываешь самое дорогое, бессмысленное, блюдо, а официанткой – Милли. Ещё ничего не предвещает разгрома, но её смущает контраст между роскошеством заказа и твоим потрёпанным внешним видом. Она бы, однако, тебе принесла – не извлеки ты из кармана совершенно пустой кошелёк и не начни в нём копаться, позволив ей заглянуть тебе через плечо. Дальше – при любом раскладе, неизбежная сирена, участок… Так и что же, - подсознательно, или, может быть, «по природе» - ты не хотел этого деликатеса? Тебе ни к чему роскошь? А, умники?!
Тебе вовсе не важно знать, что ты не виноват – зачем же доктор?
Эмилочка, солнышко, не позволяет себе нормально покурить при тебе, а хочется, и ты понимаешь, вот что важно: зачем её ещё по-другому? Всё почти в порядке, выгребай из себя… Выкидывай незаметно пустые кошельки на дорогу. У тебя ведь есть и с деньгами.
Потягиваешься, изворачиваешься, обдаёт запахом кроличьего загривка и аппетитного парфюма, - может даже быть, это простое туалетное мыло, - хватаешь чашку с туалетного столика, делаешь один глоток и ставишь обратно: чай простыл.

Сложенный вдвое ремень рассекает воздух. Хлесть!
- А-а, больно!
Капитан, держащий её за ноги, комментирует:
- А ты что думала, будет приятно?!
Но она ведь не слышит, из-за наушников. Она даже сама себя не слышит, вот полюбуйтесь:
- А-а! Очень! А-а! Простите меня, пожалуйста! Ай-й!! Дядя Маратик! У-у!! Я больше не буду «дожигать»! А-о!! Простите меня-аа!! Пожалуйста! А! Я больше не буду…Уу!! Я не хотела – плохо…
Это ты, бесовская харя, жаждешь услышать, да, это? Так и где здесь важна причина?
…Левой рукой заломил своей жертве руку за спину, а правой производит неумолимо равномерные взмахи, - слышится неправдоподобный свист, как будто капитан озвучивает посвистом в усы, - но потом каждый раз – треск, как фанерку ломают, - вот тебе и «дядя Маратик»! У кромки трусиков взбухают красные засосы.

Стоп! Ты слышал это?.. Как губами – звуки, как засосы – следы, - ты понял, чьё рогатое вмешательство? У-у!! Прочь! Сцена – мерзкая, противная, отвратительная, отвратительная!
…как будто ты уже перешёл высшую точку…
Или, может, всё-таки к доктору, Лёв? Понятно, что копаться в себе – обман; даже если вдруг что-то накопаешь – это как поганые менты подбрасывают пакетик… Но ты сейчас с кем разговариваешь? Тебе ни один батюшка не позволил бы на них столько смотреть. Не борись с ними, соблазн это, отвернись! Отвлекись!
Врач научил бы тебя не мучиться, не тяготиться законными рамками. Он расскажет, как обратить твою манию себе во благо… Но после лечения, где ты возьмёшь столько неравнодушия – к ней, своей Милли? Ни взаимовыгодностью, ни квартирой её ведь не удержишь. Разве что, сперва в брак, потом по врачам? А она всё равно будет ходить пришибленная, будто её – кнутом при подружках.

Стук кулаком в дверь заставляет обоих палачей встрепенуться.
Лейтенант вопит через замочную скважину (ему с Эмилией детей не крестить, даже не напарница, как в голливудском кино бы): «Я не подсматривал, честно! ОТБЕРИТЕ У НЕЁ ПЛЕЕР: В НЁМ ДИКТОФОН, СЛЫШИТЕ?
Ошалевшая Эмилия не успевает понять, что происходит – до тех пор, пока порка не возобновляется, без музыки.
- А мы же с тобой и правда мудаки, - бросает обескураженный, но не ослабивший хватку, майор, - То-то ты, сволочь, такая смирная была!
Переход от покорности – к бешеной ярости, поистине, потрясающ у таких девушек. Лишившаяся неопровержимых улик, шанса на искупление своих страданий и унижений, барышня уже не вскрикивает, а злобно хрипит, захлёбываясь слюнями и рискуя ещё быстрее «сорвать» себе глотку. Но это всего лишь значит, что все удары попадают в цель. Теперь её и нельзя отпускать, на таком адреналине: либо покалечит, либо покалечится,- пока снова не придёт в себя. Наконец, это происходит. Девушка обмякает, как ---. Всю мокрую – от кровоподтёков тоже, – её отпускают, а плеер убирают под замок.
Выпоротая Эмилия курит прямо в соседней кабинете, но сейчас никто её не одёргивает, даже не приглядывается – к особым образом скрученным кончикам её сигарет, не принюхивается – к странноватому запаху…
- Что – «стой»? – удивляется настоящая, умиротворённая, Эмилия окрику и резкому жесту.
А это у Лёвы вырвалось, когда воображаемая Эмилия подскочила к массивному цветочному горшку в углу комнаты, схватила и перевернула, чтобы тут же расколотить его об голову ненавистного жениха. Или у неё кухонный нож… двое милиционеров ещё способны справиться с разбушевавшейся девушкой, но Лёве-то никто не помощник. Всё, что можно успеть – это занести руку с плеером над чашкой чая и выкрикнуть, сбить.

- Извини, показалось, что ты опять взяла сигарету, - соврал Лёва.
- Дорогой, ну перестань!
Да, чуть не сорвалось. Но теперь – всё, отжим… а трусы-то так и остались сухими! конец цикла, в терминах «Эврики»?!
Нет, ему не до гордости этой маленькой незаметной победой над собой. Юноша впивается в податливые губы своей возлюбленной: очень важно убедиться, что сытее не стало.
«Киска моя… Ммм! Мягкая моя, неженка, капризулька, хорошая моя, самая лучшая, Эми…» - вот так же капитан, у которого жена и дети, наверное, сюсюкает с любовницей?..
Передача про олимпийцев только-только закончилась. Чашка, в порыве страсти, опрокинута на тот же многострадальный ковёр.
…ворошит разные ласковые прозвища…
Она говорила, что от такого у неё остаются засосы – он, правда, не видел ни разу.
-…Эми, любимка, но на тебе ведь есть крестик-то? Так пойдём в Церковь сходим вместе, ну хоть раз?
- Я согласна, мне всё равно. Когда ты хочешь?
- Давай прям в ближайшее воскресенье, а? Я сам не могу полгода собраться, больше уже некрасиво откладывать…
- В воскресенье мы идём в фитнесс -клуб, ты забыл?
- Да я помню, - снова соврал Лёва, причём со враждебной ноткой. – Но в Церкви есть не только Обедня, есть Всенощная и Утреня. Давай до одиннадцати отстоим службу, а потом в зал, ну что мы теряем?
- Мне – не трудно.
Я вздыхаю облегчённо.
Ты уговариваешь свою любимку не сердится из-за одной бутылочки пива и достаёшь из холодильника сразу две.
По части слэнга: обдумай “the putter”. The everlasting putter...