Нерекомендованное чтение 4

***
Леша бросился к матери и проследовал за нею до самого директорского кабинета, прыгая вокруг нее козликом. Когда она постучала и приоткрыла дверь, из щели донеслось: «Подождите, пожалуйста, за дверью. Идет совещание». Он обнял матушку и чмокнул ее в щеку, не надеясь на ответную взаимность и даже не мечтая быть обнаруженным.

Алексей вдруг увидел, как изменилась его мать. Вопреки ожиданию, она не выглядела убитой горем. Напротив, ее лицо выражало ожесточенную твердость. Под грозовым сумраком бровей, в остром, как лезвие, взгляде метались стальные отблески. Следы бессонной ночи были с ювелирным тщанием затонированы. Губы язвились пунцом.

Резкими движениями мать сбросила капюшон, встряхнув темное глянцевое каре свежеподстриженных волос, сдернула красные лайковые перчатки, швырнула сумочку в коротколапое тощее кресло. Упав в него, она забросила ногу на ногу и принялась качать носком бордового сапожка с высоким каблуком, барабаня при этом ноготками по подлокотникам.

Лешка таращился на свою мать, словно видел ее впервые. Это была не та вечно озабоченная женщина в сером и с серым же лицом, которую он привык видеть ежедневно. Перед ним предстала элегантная, изысканно пахнущая пришелица из другого мира с воинственным лицом прекрасной амазонки, с точеными ногами под короткой юбкой, с идеальной фигурой в черном облегающем пальто.

Глядя сейчас на нее, мальчик не мог себе представить, что это именно к ней вечно приставали бомжи, бродячие псы и полудохлые котята, выпрашивая милостей. С нею, нынешней, никак не ассоциировались субботние посиделки на кухне в компании очень умной, но зато не очень привлекательной подруги, когда ковыряя пальцем дыру в чулке и ежась под убогим халатом, мама с фальшивой вывеской оптимизма на лице отчаянно шутила: «Поездка в театр, дорогая, предполагает соответствующий для этого вид. Мое «несносное» пальто и «несношаемые» туфли не предназначены для культпоходов».

Сейчас, когда Лоханкин увидел свою матушку в образе светской львицы, он никак не мог взять в толк, как удавалось ей маскировать хорошее телосложение под мешками, называемыми одеждой? По дому она ходила в полосатом пузырчатом халате, который придавал ей сходство с пол-литровой банкой. На работу она одевала всегда один и тот же костюм прямого силуэта серого цвета с оттенком безнадеги. Блузки в количестве пяти, меняющиеся под костюмом, были тусклы и уныло скроены. Из своих блестящих, как мебельная лакировка, каштановых волос маменька ежедневно скручивала на затылке крепкую дулю, воткнув в нее целую жменю шпилек. Юбка стояла колом, имела длину «ни два, ни полтора» и так уродовала красивые женские ножки, что они казались гусиными лапами, торчащими их птичьего брюшка. У Ольги Ивановны были маленькие ступни, которые она и зимой и летом для надежности запихивала в башмаки на шнурках, на низком ходу и на широкой платформе. Такую обувь в народе называли «говнодавами».

Потрясенный фантастическими переменами в имидже матери Лешка почти что в состоянии аффекта принялся прыгать от радости, как воздушный шар, легко и замедленно, источая невесомость. Он прильнул к кормилице с одного, потом с другого бока, обнял ее за шею и поцеловал в маковку без малейшей реакции с ее стороны.

Неожиданно в чахлом освещении коридора возникла гремящая каблуками класснуха Маруська. Она несла на согнутой в локте левой руке журнал успеваемости, как сеятель сито с зерном. Наблюдая, как вихляется нижняя часть ее тела, обтянутая в лосины так, словно была голая, Лоханкину закортило прознать, что происходит за дверями директорского кабинета…