Султан

Последний султан


Первого мая 1981 года старая Слободка оделась в траур. Хоронили Султана.

Настя, с Песок, расписалась с Валей, со Слободы.
Валя был парень серьёзный, а Настя долго ждать не могла. В парке, на скамейке, Валя – аквалангист спел под гитару Высоцкого. Он спросил, и она сказала: да.
Через неделю Валиного отца убили люди в штатском. Молодые не захотели откладывать свадьбу - Настя понесла, 8 недель. Елисеевна – мать, вдова, прокляла сына. За стол с гостями она не села, а посылала за сыном и долго его обнимала, пока мужики не расцепят, со смехом и танцами.
Вдову утешал одноногий еврей, из интеллигенции. При себе имел гитару с алым бантом. Валя отнёс им утку с рисом, фаршированного судака, салат из помидоров. Еврей попросил поросёнка. Настя принесла поросёнка. Потом пришли Настины братья и забрали поросёнка. Молодые вернулись за стол. Так началась свадьба.
Под скамейкой ново заявленной семьи Рвов, грелся тамошний приблуда - дворовой породы, вместо имени имевший несерьёзное: Нах-на. Именно так. Коротко, отрывисто, с маленькой буквы. Кости пошли ему. В течение ночи цуцику напихали полные бока, чаще, общем - то, каблуками. Не смел жаловаться. Глубоко за полночь подожгли будку - ушел спать в сарай. Не гав, не мяв.
Настя танцевала. Счастлива, в свои шестнадцать.
Долго ли, коротко ли, как всё оказалось тяпнуто и закусано. Молодых оставили с добрым напутствием.
Через семь месяцев напутствие заорало беззубым ртом. Акушер заметил:
- Мальчик.
Вдова Елисеевна проявила к ребёнку интерес и заказала столяру деревянных игрушек. К счастью, для мальчонки, мастер аванс пропил и тихо сгинул.
Свекровь, в обществе ущербного еврея, посетила роддом. Осмотрев новорожденного, высказала:
- У нас в роду пожарных не было.
Ребёнок был цвета осеннего солнца. И в профиль – точно Гойко Митич.
Елисеевна ушла, оставив на проходной пачку диетического печения.
- Пускай удавится,- сказала то ли Тэтчер, то ли о петле на Настином вязании.
Раз, Валя, навестил жену – стоял, обняв березу. Оба молчали. Став серьёзным мужчиной, Валентин серьёзно запил. Как человек тихий и спокойный, прослыл опасным вдвойне. Жена ничего и не спрашивала. Курила сигарету с фильтром.

Выписывалась Настя к маме. Родители приняли внука и вопросов не задавали. Ночью Настя научилась выть, по-бабьи. В подушку.

Валентин позвонил через месяц. Спросил, как сын. Настя всё поняла и быстро собралась сама и пацана одела. Рвов признался, что рыжий и, всегда красил усы. Анекдот.
- Тоска вздела, - бубнил в трубку.
На такси с шашечками забрал ребёнка и Настю, в Слободу.

У ворот грелся пёс. Лежал, высунув, гостеприимно, язык.
Елисеевна не оторвалась от побелки.

Уложив малыша, Настя вышла в сад. Валя, нацепив кепку, ушёл не прощаясь. По – серьёзному делу.
Соседка, баба Паша, сгребала листья. Накрапывал дождик. Осень.
- Баба Паша… Валя опять ушёл.… Как жить?
Бабка склонила голову набок и так рассмотрела Настю, будто не в жисть не встречались.
- А ты чья, такая, будешь? Уж не Валина - ли молодка?
- Валина…- вздохнула Настя.
- Это он тебе про мушкетёров поёт?
- Мне…
- Молодец – Рвов! Хороший парень. Женился неудачно. Даст Бог, помрёт…
- Кто? – испугалась Настя.
Баба Паша не ответила. Дохли листья. Деловито сновали грабли.

Все знали, что баба Паша больна. В войну её изнасиловал румынский солдат. Паша простила грех. Да не простил комендант. Приказал расстрелять бойца. Паша родила от фашиста девочку.
Через четырнадцать лет история повторилась. За танцплощадкой, Пашиной дочери, порвали трусики, дрожащие руки советского солдата. Его, тоже, расстреляли. Но уже душманы. И совсем за другое дело.
Баба Паша пила таблетки и научилась принимать сигнал из космоса. Оттого в гости к ней ходили только в крайней нужде. От полного безденежья, или посмеяться.

Настя извинилась, что жива.

Ночью вернулся Валентин. Раздеваясь, перебудил домашних. Ребёнок заплакал. Тогда он хлопнул дверью. Под луной Нах-на выслушивал от Вали Есенина. Пёс хотел спать. Часто зевал намекая.

Одна собака на всю усадьбу. Все пинки собирал дворовой. Кости, чего греха таить, тоже. Жизнь – серединка на половинку. Сегодня – шмат сала. Завтра – собака от палки удирала… Шерсть, вследствие этого повылезла без остатка, а натянутый живот резонировал, как полковой барабан. Глаза у собаки смотрели в разные стороны и, всегда настороженно – отмечая общие настроения.
Настя подкармливала его, чем могла, да и соседи не зажимали объедки. Однако, глаже Нах-на не становился.
Баба Паша заявила, что всё дело в глистах. Валентин считал:
- Он и есть, глист.
А Елисеевна чхать хотела на него, внуков, невестку и весь мир иже с ними. Тяжело заболел еврей с гитарой, и заранее было куплено тенистое место на старо-еврейском кладбище.

Настя запахнула халат. Осень студила груди.

Валентина пристроили грузчиком, в порт. Вчера принес ананас. Вечером бегал в сарай за топором. Соседи оценили его синие плавки. Топором Рвов крошил фрукт и притом громко кричал – Настя ананас не поняла, а у малого вообще приключилась аллергия.

Подошёл пёс, толкнул холодным носом. Оставил след на бедре.
- Сейчас, сейчас…- Настя нарезала черствый хлеб.
Цуцик ухватил поданный ломоть и, припадая на все четыре лапы, поспешил в сад.
- Да не отберут, сирый!
Животное никак не среагировало. Утоптанным маршрутом проследовало к сараю.
Настя нашарила в кармане сигарету.
За деревьями укрылась частная, собачья жизнь. Рвова не видела принципиальной разницы, где оставаться. Где теплее и где дым слаще. Во тьме сада и ревелось слаще.
Провожала невестку Елисеевна взглядом. Поджав губы, прилипла к окну носом.

Старая Рвова кликнула сына:
- Валя, скажи Насте, мне что – то нужно!
Валентин читал. Ему было не досуг.
- Уймись! Что? Что ты хочешь от меня?!
Елисеевна вошла в спальню, с кружкой компота.
- Когда твой отец строил этот дом – мы были молоды. Я стояла вот так…
Мать встала на четвереньки. Кружку поставила на Валины тапочки.
- … и он подавал мне доски.… Да. Это было в той комнате. Нашей комнате. Где живёт Настин ребёнок.
Рвов отвернулся к стене. Книга приземлилась в опасной близости с компотом. Елисеевна поправила под сыном покрывало.
- Как мы работали! – напомнила она стенам.- Как твой отец любил меня! Валя! Пришёл час открыть тебе тайну. Папа завещал – никогда не брать в дом женщин с именем…
Валя вскочил с топчана.
- Что тебе надо… найду её.… Слышишь?
Елисеевна поднялась с пола.
- И иди пить компот!

- Нах-на! Нах-на!
Пёс укрылся за сараем, сознательно избегая общества Насти.

- Баба Паша! Настю не видели? – адресовался Валентин.
- А… Валенька.… Здравствуй!
- Здравствуйте. Вы Настю не видели?
- Настю? Видела. Во-он там…
- Где?
- А?
- Настя где?
- А! Валенька.… Здравствуй! Как мама?
- Компот сварила.
Баба Паша дёрнулась лицом, посмотрела вглубь сада.
- Руки твои высохнут…- зашептала бегло.
Валентин присмотрелся к соседке.
- В саду, значит, Настя.

Он нашёл её скоро. Но не сказал ни слова. Она тихо плакала за сараем, а у ног её шевелилось, толклось и грызлось - живое поле щенков – делили куски хлеба. То тут, то там разлеглись жирные, холёные суки с растянутыми сосками. Идиллия свободной любви под пристальным вниманием единственного кобеля – нах-на.
- Султан… – протянул Валентин.
- Гляди Валенька. Учись, как жить надо, – шепнула жена.
- Да, бля.… Вот тебе и животное.
- Настоящий султан.
Султан смотрел на хозяев, не понимая, что собственно особенного они нашли в его поведении. Ну, кормит всех своих женщин, воспитывает щенков. Неужели надо рот раскрывать и глотать слёзы?
К вечеру Слобода вся без исключения проведала гарем. Бабы вздыхали, мужики смеялись, детишки визжали. Молодые клялись в вечной любви.… И только Валентин тихо пил, терзаясь чем-то неясным.

Султан погиб через полгода. Кто – то забил его палкой насмерть. Гарем разогнали, подросших щенков раздали на руки.
Той же весной утонул Валентин. Настя забрала ребёнка на Пески, к матери. Елисеевна не держала.
Слобода стоит. Ей всё нипочём.

Султана запомнили – мужиком, а Валю – кобелём.