Изобретение

(к Дню железнодорожника)

Ефим Аронович Шапиро защитил кандидатскую диссертацию в молодом возрасте, работая в заводской лаборатории и мечтал о большой научной карьере. Поэтому, когда его в середине шестидесятых годов пригласили на работу в недавно организованное Уральское отделение ЦНИИ МПС на должность старшего научного сотрудника с предоставлением трёхкомнатной квартиры он, не долго думая, согласился, тем более, что завлабом там уже работал Иосиф Давидович Тарлинский, его бывший научный руководитель в Уральском «политехе».
Занимался он упрочнением пружин грузовых вагонов, деталей достаточно простых, но широко применяемых в различных областях транспортного машиностроения, поэтому при своём таланте, в чём ничуть не сомневался, и амбициозности он рассчитывал защитить на них докторскую диссертацию. Однако Иосиф Давидович через год скоропостижно скончался и лабораторию прочности присоединили к лаборатории сварки, заведующий которой Сергей Иванович Михайлов поручил Ефиму Ароновичу заняться прочностью сварных вагонных конструкций, постепенно сворачивая пружинную тематику. Прикладной характер проблем не устраивал Ефима Ароновича, тем более, что ими занимались в Центральном институте, значительно лучше оснащённом лабораторной базой. Вскоре у него начались трения с заведующим лабораторией, переходящие в конфликты.
В институте Ефим Аронович сидел в одной комнате с Олегом Уманцом, тоже старшим научным сотрудником, но не имевшем учёной степени, который в сорокалетнем возрасте о защите уже не помышлял и занимался фактически рутинной обработкой результатов прочностных испытаний для Уралвагонзавода и по заказам предприятий железных дорог. Будучи кандидатом в мастера спорта по шахматам он всё свободное время отдавал этому увлечению и имел успех за пределами своей организации. Но когда Ефим Аронович предложил провести на литых вагонных деталях вне научной тематики эксперименты по проверке технических решений, полученных им на пружинах, флегматичный Олег возражать не стал. Не ставя в известность «шефа», они упрочнили по предложенной Ефимом Ароновичем методике две боковые рамы. Результаты превзошли ожидания и Шапиро почувствовал себя рыбаком, на удочку которого клюнула большая рыбина и вытянуть её нужно так, чтобы она не сорвалась с крючка.
Олег был в товарищеских отношениях с научным сотрудником лаборатории металловедения Сергеем Славиным, занимающимся экспертизами, с которым несколько раз ездил в служебные командировки. Один раз они были зимой в Кременчуге на комиссионной проверке местного сталелитейного завода, где повздорили с коллегами из Москвы, проживавшими с ними в одной комнате. В те дни там был сильный мороз, а жили они вблизи Кременчугского водохранилища и при большой влажности на окнах быстро нарастал лёд. Уехав на день раньше своих московских «коллег», Олег, детство которого в годы войны прошло на Украине в партизанских краях, помня, как стреляли из рогаток в окна «фашистко-немецких оккупантов», предложил оставить форточку в заводской гостинице открытой настежь, Сергей не стал особо возражать старшему товарищу, хотя представлял, каково будет их «партнёрам» в холодной комнате ночью. Поэтому Олег по секрету попросил Сергея провести металлографические исследования изломов испытанных деталей, не открывая ему «ноу-хау».
Получив от Олега через Сергея положительное заключение, Ефим Аронович, как древнегреческий физик и инженер из Сиракуз Архимед, воскликнувший после погружения в воду: «Эврика!», срочно поехал с Олегом в Москву, найдя какой-то предлог, не раскрывая истинную цель поездки своему начальнику. Ему уже «корячилась Нобелевская премия» и он принимал все меры предосторожности, чтобы раньше времени об изобретении никто не узнал. Там он намеревался заинтересовать тех, от кого зависело принятие решения о финансировании новой работы.
Приехав в Министерство они с Уманцом пришли в приёмную главного инженера вагонного Главка, где, оставив Олега себя подождать, Шапиро зашёл в кабинет. Главного инженера звали Григорием Ивановичем, который выслушав Ефима Ароновича, заинтересовался предложением, сулившим не только значительные выгоды отрасли, но и обещало удовлетворение личных интересов. Ожидаемый экономический эффект от внедрения разработки мог быть получен, по заверениям изобретателя, за счёт использования для отливок более дешёвых марок стали при обеспечении высоких показателей эксплуатационной надёжности. В качестве индивидуального бонуса Григорию Ивановичу было предложено соавторство в изобретении и написание кандидатской диссертации. «Зелёный свет» новой работе был открыт, Ефим Аронович триумфально вернулся в институт и обратился к руководству о возрождении прочностной лаборатории при его заведовании. Началось открытое противостояние с Сергеем Ивановичем.
Надо сказать, что амбициозность Шапиро насторожила директора института, у Михаила Михайловича уже были скандальные отношения с двумя сотрудниками, евреями по национальности, эмигрировашим в Израиль, поэтому согласившись на организацию лаборатории, назначил её заведующим недавно принятого по авторитетной рекомендации Николая Васильевича Федоренко, работавшего до этого в Академии наук, но ещё не остепенённого.
Ефим Аронович воспринял это, как личный вызов и «закусил удила». Чтобы поднять значимость своей работы, он принял предложение от Григория Ивановича рассчитать ожидаемый экономический расчёт при отказе от использования для изготовления литых деталей ванадийсодержащей стали, за внедрение которой недавно была присуждена Государственная премия большому коллективу специалистов из различных организаций. Ефим Аронович, хоть и еврей, «клюнул» на эту авантюру, не предвидя всех последствий. Он представил в Министерство доклад, в котором на основании анализа результатов исследований, выполненых Центральным институтом, показал «что легирование малоуглеродистой стали ванадием не обеспечивает повышение усталостной прочности литых вагонных деталей», предложив взамен внедрение своей разработки.
Ответная реакция москвичей не заставила себя долго ждать и через месяц было назначено проведение во ВНИИЖТе Учёного совета по рассмотрению разработки Шапиро и Уманца. С их места работы приехали с неблагоприятным отзывом Федоренко и Михайлов, а при обсуждении зачитаны отрицательные рецензии, присланные из ведущих институтов. В завершение обструкции прозвучало обвинение разработчиков в низкой научной квалификации и поставлен целый ряд вопросов, которые должны быть исследованы при продолжении работы, но под контролем москвичей.
Ефим Аронович из Москвы вернулся подавленным. Беспокоило ещё то, что он не выполнил обещание, данное Григорию Ивановичу о включении его в авторы изобретения, а тот поинтересовался этим при телефонном разговоре. Между тем, из ВНИИГПЭ уже пришёл повторный отказ в признании материалов заявки изобретением. Шапиро, вместо того, чтобы написать новое с учётом замечаний экспертизы, стал это обжаловать. Одновременно он написал жалобы в вышестоящие инстанции за его преследования, наносящие «вред народному хозяйству», дойдя до Председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Я.Д. Пельше.
Не сумев преодолеть существующую «бюрократическую машину», он вынужден был устроиться доцентом в сельскохозяйственный институт, чтобы завершить докторскую диссертацию по тракторным пружинам. Однако, при защите её в Институте машиноведения он провалился, а на вопрос, «когда можно будет повторно защищаться?», получил ответ: «лет через двадцать».
Он постоянно интересовался тем, как продвигается без него «родное дитя», при смене руководства пытался вернуться на прежнее место работы, но получил отказ. Разработкой после него занимались ещё два научных сотрудника, которые, однако, не желали на себя брать возможные последствия в случае аварийных отказов упрочнённых деталей в эксплуатации. Только Григорий Иванович продолжал ещё в неё верить, но ему нужен был, в случае чего, «козёл отпущения». И он нашёлся.
Им стал Сергей Славин, у которого были и вера в работу, и амбициозные планы. Через год, доложив работу в Москве, он получил «добро» на проведение эксплуатационных испытаний упрочнённых деталей, которые прошли успешно. В Главке ему напомнили об обещанни Шапиро насчёт авторства изобретения, о котором Сергей ничего не знал, поскольку Ефим Аронович взял и не вернул при увольнении в патентный отдел переписку с ВНИИГПЭ. Пришлось оперативно писать новое, в котором «с паровозом» шёл состав влиятельных авторов. Но Сергей-то был первым! Когда пришло положительное решение он успешно доложил работу на научно-техническом совещании в отраслевом Министерстве, где она была рекомендована к внедрению.
По «еврейским каналам» это стало известно Шапиро. В адрес созданной комиссии по подготовке XXVII съезда КПСС он направил анонимное письмо, в котором обвинял прежнее руководство института в его выживании и что изобретение было присвоено теми, кто его шельмовал. Делался упрёк и в адрес нового директора, отказавшего ему в приёме на работу. Директор, вызвав Сергея по присланной из Москвы для ответа «анонимке» и получив удовлетворившее его объяснение, выбросил её в корзину, предварительно порвав.
В это время завершались работы по пуску опытного участка упрочнения деталей на Канашском вагоноремонтном заводе, тогда как Ефим Аронович готовился к эмиграции в Израиль и вознамерился дать «последний бой». В стране вовсю шла затеянная Генеральным секретарём ЦК КПСС М.С. Горбачёвым пресловутая «перестройка» и Шапиро решил, что появился подходящий момент, чтобы восстановить справедливость в судебном порядке. Он подал в транспортную прокуратуру иск по обвинению авторов изобретения в «плагиате», куда вызвали Сергея Славина, как главного автора.
У помощницы прокурора он ознакомился с иском, а также со статьёй уголовного кодекса, по которому грозило до двух лет лишения свободы. У Сергея к этому времени уже были другие патенты на изобретения, выполненные по собственным техническим решениям, но отказаться от оспариваемого Шапиро патента он не мог, поскольку на это нужно было получить согласие других авторов, в частности Григория Ивановича и бывшего генерального директора Уралвагонзавода, Героя Социалистического труда, который работал уже на руковадящей должности в Ленинграде. Сергей попытался было уладить вопрос с исцами, придя к Ефиму Ароновичу домой, но в присутствии своей жены Ефим Аронович не пошёл на предложенный компромисс, а та, адвокат по профессии, его подзуживала: «Не соглашайся Фима! Они тебе столько крови попортили?!». В итоге Ефим Аронович объяснил причину отказа: «Будь ты, Серёжа, единственным автором, я бы слова не возразил. А ты включил в изобретение моих злейших врагов. Извини».
Обратившись после встречи с Шапиро к транспортному прокурору, Сергей попросил направить изобретение на независимую экспертизу. Одновременно он обратился во ВНИИГПЭ с тем, чобы его патент был аннулирован в связи с предшествовашим его подаче раскрытием сущности изобретения в опубликованных трудах института, кстати со ссылкой на фамилии Шапиро и Уманца. Но оттуда поступил отказ по формальным признакам.
Когда его в следующий раз вызвали в транспортную прокуратуру, он увидел в кабинете у прокурора Шапиро с Уманцом. Помощница прокурора показала Сергею полученное из Центрального института машиноведения экспертное заключение, согласно которому речь идёт о разных технических решениях, в связи с чем оснований для судебного рассмотрения не было. Сергей собрался уже уходить, как Ефим Аронович воскликнул: «Серёжа, но ты же обещал отказаться от изобретения!». На это Сергей ответил: «Я Вам ничего не обещал».
Буквально на следующий день вечером домой к Сергею заявился заведующий отделом Виктор Ильич Гамиров с извещением, что завтра утром надо выезжать во ВНИИЖТ, не говоря зачем, мол «там всё узнаешь». Сергей, даже не успев оформить командировки, поехал за свой счёт проходящим поездом и прибыл с двухчасовым опозданием. Не успев, как следует обсудить причину вызова, он пошёл вместе с заведующим вагонным отделением к заместителю Министра. Там рассматривали вопрос об увеличении загрузки вагонов на пять тонн, а в качестве обеспечивающего мероприятия предлагалось внедрение на сети железных дорог технологии упрочнения, недавно апробированной Славиным на Канашском вагоноремонтном заводе. При этом изготовление надёжных средств дефектоскопии ещё не было налажено и Сергей возражал против аврального внедрения.
Он вспомнил о недавнем взрыве на станции Свердловск Сортировочная вагонов со взрывчаткой, направленных диспетчером Татьяной Хамовой из-за «размытости» пунктов служебной инструкции на занятый путь и её слова перед ЧП: «Там же разрядный груз! А это тюрьма!». Так с ней всё и произошло – виновной оказалась стрелочница, которая освободилась, став уже инвалидом. Несмотря на оказанный прессинг, Сергей категорически отказался завизировать уже заготовленный документ, тем более, что он не являлся должностным лицом, а его руководители струсили прибыть на ковёр. Возвратившись, он нашёл среди газет в почтовом ящике уведомление из транспортной прокуратуры об отказе в возбуждении уголовного дела «в связи с отсутствием состава преступления». Омрачило только известие, что на работе его обвинили в неудачном выступлении у заместителя министра и отвели при награждении медалью «Ветеран труда».
Но, что такое медаль, по сравнению со спокойной жизнью на свободе, когда слыша в новостях об очередном крушении железнодорожного состава, знаешь, что ты к этому не имеешь никакого отношения?
Тем не менее, решение о повышении загрузки вагонов было принято на коллегии Министерства без назначения «стрелочников», но когда участились изломы деталей, оно было тихо отменено. Потом с наступившим в начале 90-х годов разрывом в стране хозяйственных связей и снижением объёма грузоперевозок, потребность в подвижном составе резко сократилась, началось списание грузовых вагонов и необходимость в упрочнении старогодних деталей отпала, так как возникли уже трудности со сбытом новой продукции. Сергей занялся вопросами металлургии и, когда появлялся повод, с увлечением рассказывал о перспективе использования его работы в будущем. Но для этого нужен порядок в стране.
А Ефим Аронович в декабре 1989 года оформил документы на эмиграцию в Израиль и перед самым отъездом они с Сергеем встретились на улице, но прошли мимо, не здороваясь.