У слонов большие уши

Всю свою долгую и нелегкую жизнь Виктор Сергеевич Никишин ненавидел зеркала. Впрочем, как и любые другие предметы, поверхность которых способна отражать или хуже того - искажать находящиеся поблизости с ними вещи.
Он никогда не знавал волшебного блеска елочных игрушек, его воротило от кристальных озер, он даже брился наощупь и очень жалел о невозможности предоставить своей лицевой растительности полную свободу произрастания. Аккуратная борода требует постоянного ухода, а это отнимает даже больше сил и внимания, чем ежедневное и ужасно нудное скобление своего подбородка. Виктор Сергеевич боялся. Ему противно и страшно было попадать в зону отражения зеркал, ибо голова его была украшена нестерпимо смешными даже для него самого ушами. С самого раннего детства эти несуразно выведенные наружу органы слуха привлекали людские взгляды и вызывали нескромную улыбку даже у совсем пасмурных личностей.
В детском саду, в школе и в институте над ним нещадно смеялись, о его ушах слагались анекдоты и даже писались стихи. Близкие люди в причинах любых его неудач видели уши, знакомые музыканты постоянно интересовались влиянием такой необычной их формы и размеров на восприятие звука, а один инженер приставал даже с наглой просьбой позволить снять с ушей чертежи. Он надевал теплую шапку и всюду расхаживал в ней чуть только с деревьев слетал первый пожелтевший листок, а оголял свои уши только с приходом настоящего, безразличного и безжалостного к его страшной беде тепла летнего времени. Для девушек он всегда был всего лишь ходячим источником смеха и с этой, природой навязанной ролью, он даже против обратных своих стараний справлялся получше любого специально обученного клоуна. Он был не глуп и даже умнее прочих, но вся его жизнь фатально неладилась. Она пролетела в чужих смешках, в обиде и одиночестве.
Однажды он ходил в зоопарк. Общество зверей подарило ему на несколько недолгих часов спокойствие, о каком он и не смел мечтать, находясь по ту сторону ограждений. Только глупые обезьяны из-за решетки вольера строили ему мерзкие рожи, но он достойно их проучил, швырнув в самую наглую кожурой банана. Около огороженной глубоким рвом поляны, на которой умиротворенно гуляло семейство слонов он почувствовал какое-то сладкое томление и что-то очень теплое и родное. Он вцепился в решетку и в онемении глядел сквозь стальные ромбики, отделявшие его от своих родичей. Гиганты будто тоже потянулись к нему навстречу, своими чувствительными носами и безмолвно говорили: "да, он один из нас, только он очень маленький". Они смотрели друг на друга и не могли наговориться, но это впервые случившееся за долгие годы единение с живым существом бесцеремонно прервала уборщица, сказавшая, что с такими ушами и в зоопарк не нужно ходить и вообще: "показ окончен, давай-ка на выход".
Никишин умчался к себе и спрятал свою голову под большую подушку. Он долго и бесслезно плакал, а когда заснул, ему снилось, что он пасется на африканских просторах в своем родном стаде и ему хорошо и спокойно.
Так и пролетела вся его жизнь в чужом и враждебном ему стаде.
Его всегда влекла мамематика, он жил миром формул и схем. Одно время он даже подумывал о серьезной научной работе, но вдохновения и сил так в себе и не нашел. Влачил свое одинокое существование в старой квартире, довольствовался крохами и дорабатывал свои предпенсионные годы в каком-то ПТУ, преподавая глупым бездарям математику. Его и здесь норовили больно ранить, не коллеги преподаватели, так ученики. Выработать душевную черствость и смириться с насмешками он так и не смог. Все так же, как и в далеком детстве он стоял перед доской с указкой и мелом и руки его обидно потели, когда он чувствовал спиной, как потешается класс над его огромными ушами, тонкими ломтиками розоватой ветчины просвечивающими густую сетку прожилок. Подонки-, думал Виктор Сергеевич и всегда надеялся отомстить хотя бы раз в жизни хотя бы одному из них за все перенесенные им бесчетные страдания. Ученики потехались над ним и нежелали постигать математику, выкрикивали оскорбления и рисовали на партах и последних листах своих тетрадей обидные рисунки, а к его фотографии на стенде с лучшими преподавателями ПТУ подрисовали фломастером совсем уж небывалые уши.
Особой забавой для них было во время ответа перед доской вставить фразу: "у слона большие уши", что безумно злило Никишина и доводило до бешенства. Глупые подростки в порядке правопреемства передавали вновь поступающим ученикам багаж обидных оскорблений и даже на самом первом занятии всегда находился недоумок, во время знакомства как бы случайно и вскользь говоривший про слонов и их большие уши.
Неимоверная злость и усталость заполнила все никишинское существо и он страстно мечтал уйти из этой жизни, дабы поскорее переродиться и жить другой, долгой, счастливой и беззлобной жизнью настоящего африканского слона...
...однажды Виктор Сергеевич все же дождался покоя и вышел на пенсию. Жил своей одинокой и чудной жизнью, занимался математикой и читал про слонов. С людьми он почти не общался, утихли наконец и насмешки. На него будто бы даже снизошло успокоение и он уже почти совсем ощущал себя слоном: питался исключительно бананами и видел свое располневшее тело уже сильно похожим на серые глыбы тел его исполинских родственников.
Теплым вечером он как-то вышел в парк на прогулку и очень долго любовался густой зеленью листвы и неописуемым душевным спокойствием. Он уже возвращался домой с авоськой свежих бананов, как вдруг услышал детские голоса рядом с игровой площадкой. Малыши,-подумал Никишин и почему-то улыбнулся. Теперь они казались какими-то неопасными и совсем не злыми. Все так же улыбаясь внезапно открывшейся возможности жить без насмешек, он прошел через площадку и доживал бы свои дни в счастливом спокойствии, кабы уши его не уловили голосок совсем крохотной девочки: уши, да, у слонов большие уши - говорила она светловолосому мальчику и показывала на себе насколько большие у слонов уши. Виктор Сергеевич побледнел, у него заскрипели зубы от внезапно захватившей его нечеловеческой злости, на губах выступила пена, он бросил бананы и побежал к песочнице, в которой маленькая девочка рассказывала свеловолосому мальчику уже о чем-то совсем другом.
Одной рукой он толкнул мальчика, а другой схватил за волосы девочку. "Ах ты гадина, мерзкая сволочь, тварь!",- почти визжал Никишин, тыкая девочку лицом в песок. "Утоплю в песке, сволочь!"- орал математик впечатывая в песочную кучу кукольное тельце девочки. Дети бросились врассыпную, ревя и созывая взрослых, а озверевший Никишин продолжал бить ребенка, наматывая волосы поубодней на кулак и с силой тыкая носом и зубами малышку в деревянные бортики песочницы. Девочка хрипела и задыхалась в песке, а Никишин все рвал локоны ее волос и своим грузным телом сжимал ее крохотную грудь, выдавливая из легких последние глотки воздуха. В лучах заходящего солнца его уши мерзко светились, а с уголков губ стекала серая сколькая пена. Она смешивалась с кровью и слезами девочки и капала на песок.
Вскоре прибежали взрослые, оттащили старика от ребенка и обездвижили. Слетевшиеся зеваки растоптали божественные бананы и плотным кольцом обступили вырывающегося и безумного Никишина. На шум подоспел толстый милиционер, первым делом схватившийся за свою дубинку. Он орал на толпу и требовал отдать старика правосудию, но толпа его плохо слушала и норовила учинить самосуд. Наконец милиционер навел порядок и людская страсть поутихла, затих и Никишин.
"Ты что устроил, старый?"- очень громко закричал потеющий лбом, щеками и вообще всем своим телом толстый милиционер. "Чего молчишь? Отвечай!" - требовали люди.
Виктор Сергеевич оглядел собравшихся, моргнул пару раз, словно толпа была наваждением и как-то жалобно, по-старчески прохрипел: "а пусть она свой язык поганый за зубами держит,- и зачем-то добавил- потная мразь".
"Потная мразь?", "потная мразь ты сказал?!" - заверещал побагровевший страж порядка. Он выхватил дубинку и стал вкладывая в удары всю свою мощь бить старика.
Народ расступился и тупо смотрел на происходящее, а милиционер обрушивал на Никишина все новые удары и в безумном гневе кричал: "Ах ты гадина, мерзкая сволочь, тварь!". Наконец он схватил старика за одежду и поволок куда-то в кусты, наказав всем остальным расходиться по домам. Люди пожимали плечами расходились в разные стороны, а из-за кустов еще долго доносились звуки ударов и слова: "Потная мразь?", "гадина, мерзкая сволочь, тварь!". Очень скоро Виктор Сергеевич Никишин обрел настоящее освобождение от всего бренного и тусклым лучом понесся к небу, а взмокший милиционер заливал все вокруг ручьями своего пота и продолжал месить старое рыхлое тело...

Кстати, в новой жизни Никишин не стал слоном. Он снова прожил ее человеком. Человеком с неестественно большим и очень смешным носом...