Греховодник

Греховодник.


Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
Апостол Павел. (К Коринфянам.)


Можно ли сказать лучше?

Попробуйте примерить это на себя.


Любопытная история, произошедшая однажды с одним человеком совершенно невзначай.

1.

Действительно ли все произошло невзначай, как бы само собой?
Тут надо еще подумать, имея в виду вечное сражение между сторонниками детерминизма и ревнителями статистики.
Кто его знает, а если бабка так на картах раскидала?
Мы решительно устраняемся от участия в этом споре, так как это дело темное.
Но что было, то было. Хотя это тоже не факт. Историки и следователи хорошо это знают.
И, вообще-то, все получилось совсем не смешно.
Однажды зимой некая знакомая дама пригласила г. Савкина Михаила Михайловича на некоторый вечер органной музыки, который имел состояться в воскресенье в церкви евангельских христиан баптистов.
Михаил был весьма далек вообще от религии и тем более от почти неведомых ему христиан баптистов. Однако почему не послушать орган, тем более, что много музыки на религиозные темы писал великий Бах, каковой и будет там исполняться.
До церкви от Чистых прудов было ходу минут пятнадцать по морозу, который на тот случай вдруг оказался тут как тут. Но это было не страшно, тем более во имя святого искусства сразу в двух смыслах.
В церкви все было весьма просто и скромно, по сравнению с православным храмом, и это было приятно. На стене молитвенного зала за высоко расположенной кафедрой было написано большими буквами «Бог есть любовь», так, что это сразу бросалось в глаза входящему.
И эта надпись интуитивно казалась понятной.
- А кем же ему еще быть? – невольно подумал Михаил.
На входе же внизу входящих встречала приветливо симпатичная женщина средних лет (куда же вообще без женщин?). Особенно приветливо отмечала она новых посетителей, как бы приглашая их вступить в свое братство евангельских христиан. Вступить в это непорочное общество, связанное любовью к Иисусу и узами взаимного сочувствия, любви и уважения. А ведь именно этого нам часто так не хватает!
- Как тут не поддаться? – подумал Михаил, проходя мимо и мельком взглянув на нее.
Она сразу по его взгляду поняла эти мысли и в ответ улыбнулась и взглянула особенно любезно. И что-то при этом говорила, протягивая приглашение.
Но взгляд ее необычных лучистых глаз показался Михаилу совершенно особенным. Это было чудо! Он выражал столько доброты, привязанности и сочувствия и еще чего-то, что он не мог точно уловить, что и выразить это как следует невозможно! Я дал только приблизительное описание.
Он произвел на нашего джентльмена очень сильное впечатление.
Ему хотелось еще подойти к этой женщине, еще пообщаться, а как и зачем, он и сам не знал! Этот взгляд околдовал и притянул его.
Хотя, может быть, и скорее всего, она сама этого не хотела. Может быть, это была заранее приготовленная форма дежурного приветствия.
Но этот новичок произвел на нее большее впечатление, чем обычно, вот взгляд и получился таким выразительным.
Вот так дьявол плетет свои сети.
Выходя по окончанию концерта, Михаил хотел еще раз обменяться с ней взглядами и снова получить такой восхитительный ответ, но ее в этот момент сменила другая особа, так что ничего не получилось.
Время шло, прошла неделя, другая, а Михаил все не мог забыть этот взгляд.
- Такого взгляда мне не приходилось получать. – Думал он.
И постепенно появилась мысль, что надо снова пойти в эту церковь на следующий концерт (а они бывают примерно через месяц) и сказать ей
- Здравствуйте! Я хочу снова предстать перед Вашим взглядом! Ради Бога, подарите мне его! Я думал и мечтал об этом целый месяц!
Или что-нибудь в этом духе.
Михаил затаил в душе это свое хамство, и ждал следующего раунда целый месяц, так как подобные музыкальные моления во славу Баха и Иисуса Христа, да святится имя Его, евангельские христиане-баптисты устраивали раз в месяц, в один и тот же день.
В этот день с амвона один из пастырей, поэт и писатель, как его к тому же представляли, рассказывал много интересного о Иоганне Себастьяне и не только о нем.
А паства скромно сидела по бокам зала на анфиладах во втором этаже и, в основном, на первом этаже внизу молитвенного зала на длинных простых скамейках, расставленных в два ряда, как это вообще принято у верующих аналогичных конфессий повсюду в Европах.
Простота убранства церкви, некоторая скромность и строгость ее обстановки и минимум украшений являлись своеобразным протестом против роскоши и греховности внешнего мира, особенно в нынешнее время эпохи шопинга, в которое и мы так активно вступили.
И это было особенно приятно. Чувствовалось по позам и поведению пришедших, что все они отдыхали здесь душой от назойливого наружного бытия, из которого они на минутку-другую здесь спрятались.
Хотелось верить и этому пастырю-музыковеду, и тому, который следом за первым провозглашал отдельные тексты из Писания, и многие из пришедших, открывши молитвенники пели те или иные псалмы всем миром, вместе с великолепно слаженным хором певчих.
Но это потом, после исполнения музыки Баха, которая говорит сама за себя в смысле создания соответствующего настроения.
Примерно такие мысли, как и в прошлый раз, даже помимо воли овладели Михаилом, когда он скромно примостился внизу на одной из скамеек.
Но если вернуться в грешный мир на матушку землю, то он был несколько огорчен тем, что при входе в церковь прихожан и посетителей встречала другая особа, приятная впрочем девушка, но не Она, не его Дульцинея.
Оставалось надеяться, что она объявится, быть может, к концу мероприятия.
После окончания действа народ чинно пошел на выход, по возможности особенно соблюдая благопристойность, насколько к этому обязывала обстановка в, так сказать, святом месте. А посетители были, в основном, из простого люда, одетые очень разнокалиберно, и не привыкшие в миру к особенным церемониям, что было очень видно по их чинному поведению.
Да и какая церемонность может сохраниться в нынешней ситуации, когда все в обществе вверх ногами, как это интуитивно воспринимает большинство граждан.
Проходящих приветливо как бы сопровождали расположившиеся по сторонам служители прихода и им содействующие из верующих (из братьев и сестер во Христе, как здесь было принято говорить). Служители, молодые ребята, были почти все одеты в приличные черные пары с белыми рубашками, так что на них было приятно смотреть прихожанам, тем более, что далеко не все из паствы могли позволить себе в наше неухоженное время так одеваться.
Однако Михаил, как и большинство людей, очень чувствительный к фальши, с внутренним неудовольствием скорее не отметил мысленно, а почувствовал некоторую неискренность и обязательность поведения этих братьев.
Было в поведении большинства из них какое-то внутреннее принуждение к церемонии. И это выражалось в том числе в некоторой скованности поведения.
Такое их поведение незаметно, может быть, для многих, дисгармонировало со стремление ревнителей этой религиозной конфессии, создать атмосферу особого спасительного замкнутого круга братьев и сестер, объединенных искренними чувствами веры во Христа и, следовательно, любви и симпатии друг к другу.
Это знание принадлежности к какому-то спасительному сообществу людей, которые сами себе что-то такое особенное между ними знают и сохраняют в душах своих, создающееся само по себе с большим трудом, от этой, казалось бы, маленькой натянутости в поведении пастырей, могло легко разрушиться.
Михаил это особенно остро воспринял, как ту самую мелочь в поведении людей, через которую только и можно проникнуть в душу человека и в тайные его помыслы, которые он обычно очень ревниво и тщательно скрывает. И заметьте, любой человек и на любом уровне.
Да, слаб и лукав человек, и с трудом с собой справляется. Но если бы он не справлялся, каждый, кто как может, то не было бы никакой цивилизации. А только одни дикие олигархи сидели бы на деревьях.
Впрочем, мне следовало бы извиниться за многословие, так как это хорошо известно.
Так вот, хотя Михаил и не смог бы чистосердечно присоединиться к этим братьям и сестрам, он это и чувствовал и знал, но ему так понравилась простота и спокойствие в этой обители, что он хотел хотя бы некоторое время отдохнуть неспокойной душой в этом мире очередной иллюзии. С ее помощью, как говорил О.Хайям,
И цепи разума, хотя б на миг единый,
Тюремщик временный, сними с души своей.
Правда, автор этих строк имел в виду другое средство, но это не так важно.
Но в этом мире иллюзии, в котором он хотел отдохнуть и даже как будто на время поверить во все это, должны быть действительно близкие люди, излучающие доброту и приятие ближнего, и тем более пастыри и служители и ревнители веры.
Именно поэтому некоторая фальш их, скованность и церемонность в поведении и выполнении формальностей, разрушали Михаилову иллюзию.
Он снова понял, что иллюзию можно построить только одному, самому в себе и из самого себя, и смотреть как в перископ из подводной лодки наружу под своим углом зрения, если вам угодно.
Надейтесь только на самого себя. Никакие братья и сестры вам не помогут, думал он. И тут же сам с собой не соглашался.
Но это совсем другая песня.
И потом, оставалась же еще одна тоже как бы иллюзия, его Дульцинея, о которой он, сидя на скамейке в этих размышлениях, даже слегка забыл.
Его надежды оправдались. На сей раз именно она сидела за небольшим столиком на пути к выходу и снова раздавала некоторым из выходящих какие-то бумажки. Когда он остановился перед столиком, она мельком взглянула на него и сразу же узнала.
- Запомнила, - подумал он, - но я так и думал.
Он протянул тоже было руку за бумажкой, но она удивленно взглянула на него
- Так Вы же наш?
- Да, - ответил Михаил в некоторой растерянности, - но я еще, наверное, не совсем ваш!
Она не поняла, о чем он, и взглянула с удивлением
- Так Вам же уже не нужно!
По ее виду и по тому, что сзади еще шел народ, Михаил понял, что нужно проходить. В этих случаях торговцы каким-либо товаром при многолюдии обычно говорят «Проходим!».
Он прошел несколько вперед, остановился в сторонке и понял, что совершил ошибку из-за своей вечной торопливости. Михаил был весьма нетерпелив, как и многие современные люди, и даже дал себе прозвище «Человек немедленного действия». Надо было дождаться конца очереди и подойти в числе последних.
- Эх, болван!
Он в сердцах сказал более крепкое слово, и автору не удобно за него перед читателем.
Но надо как-то исправить ситуацию.
Наш герой стоял, стоял в нерешительности и, наконец, решился подойти к столику сбоку.
Дульцинея покосилась на него, так как народ все еще продолжал идти, и весь вид ее выражал некоторое смущение и какое-то внутреннее беспокойство.
Михаил потоптался и не нашел ничего лучшего, как спросить
- А как Вас зовут?
Предмет интереса ничего не ответил, хотя народу у столика уже почти не было. Она сделала вид, что не расслышала вопроса. Наверное, так.
Все это было очень по-детски, Михаил смешался, окончательно смутился и позорно бежал с поля битвы.
Идя в смущении обратно к метро и дефилируя вдоль Чистых прудов, он подумал, что, может, не надо было смываться, а просто спокойно с достоинством молча подождать еще некоторое время, а потом повторить вопрос в несколько другой форме. Например
- Сестра, извините за нескромность, но мог ли бы я узнать Ваше имя?
Все мы хороши махать кулаками после драки. И потом, он как раз не имеет права кривить душой и называть ее сестрой, раз он еще «не их». А ведь он чувствовал, что на сестру она, наверное, откликнулась бы. А, как вы думаете?
По дороге домой Михаил завершил столь неудачный очередной раунд баталии бутылкой пива «Старый мельник».
И все-таки ему совершенно не хотелось отступать, настолько ему понравился облик этой женщины и весь ее имидж, не совсем обычный для сегодняшнего дня, полный какой-то особенной, ныне ушедшей, старинной красоты и благости. Не говоря уже о том чудесном взгляде, который она может дарить, и о котором он не забыл.
- Хорошо, пусть все это отчасти притворство, маскарад на злобу дня, я на все согласен. Я и всего только хочу, пусть она еще пару раз побудет со мной и так посмотрит на меня. Да! И больше, может, ничего!
Увы, человек не ведает своих помыслов и сам себя не понимает. На то он и человек. Он думает одно, говорит другое, а делает третье.
И все-таки ни на какие активные действия наш герой никак не решался, так как по натуре был весьма стеснительным. Глупость, конечно. Зачем это? Но он был таков.
Следовательно, Михаилу ничего не оставалось, как ждать следующего месяца, если бы старушка Судьба не подмогла. Так бывает.
Сестре Галине Сергеевне новый посетитель почему-то сразу заприметился. Хотя у нее вообще была хорошая память на лица, но этот ей приметился особо. Что-то было в его взгляде магическое, притягательное, сразу располагающее к себе. Как будто он много чего понимает.
С другой стороны какое-то внутреннее чувство сразу настораживало. Хотя новичок как будто всем своим видом показывал полное смирение и почтение и никак не выражал ничего особенного, но взгляд его выдавал.
Этот взгляд был очень наивным, доверчивым и в то же время все понимающим. Но самое главное, в нем было много мирского, много затаенного обычного мужского плотского чувства и восхищения ею.
Сестра Галина, конечно, не думала об этом именно в таких выражениях, также, как толком не понимал своего взгляда и сам Михаил.
Но она сразу почувствовала, что это все как-то нехорошо, греховно.
Это нарушало мир и духовное спокойствие того сестринского кокона, в котором так удобно и спокойно ей было. И сильно напрягало.
Сестра Галина, кстати, конечно, знала о волшебной магии своего собственного так умиротворяющего взора. Когда пришелец подошел к ней во второй раз, она всерьез обеспокоилась и пожалела, что так взглянула на него тогда, в первый раз. И она почему-то запомнила этот момент, также, как и он, хотя такие взгляды она дарила многим. Но не получала такого ответа.
Так встретились две магии взглядов, и сошлись в невольном поединке.
Все бы ничего, но самое тревожное было то, что новый «брат» ей понравился. Он так отличался от всего того, с чем ей приходилось иметь дело. Да и собой был недурен.
И когда он, постояв в смущении, ушел тогда в то последнее воскресенье месяца, ей стало жаль. Против воли она вспоминала о нем. Она с ужасом чувствовала, что ее тянет встретиться с этим новым братом.
У евангельских христиан баптистов для борьбы с лукавым аскезы не полагается. Не надо иссушать себя постами и многодневными стояниями или терзаться исповедями у уполномоченного на то церковного чиновника, как принято, скажем, у католиков. Христиане этого толка имеют своим главным пастырем непосредственно самого Иисуса Христа, миную посредников. Что ж, может быть, это и справедливо.
Так что сестре Галине предстояло бороться с искусителем своими силами, обращаясь в молитве прямо к Спасителю. Но слаб человек и что-то это плохо помогало, как она ни старалась.
Единственно, она могла бы попросить свое религиозное братство помолиться Спасителю всем миром. Пастор огласил бы ее записку о помощи, и все помолились бы Иисусу совместно, но просить паству помолиться сообща о помощи в таком случае – это было бы смешно.
Хотя, конечно, говорится в молитве «Избави меня от лукавого».
А тут лукавый сидит в обоих партнерах, хотя, как всегда, с мужской стороны главный проказник. Но если вспомнить, с другой стороны, что во время оно затеяла-то всю эту бодягу именно Ева.
Все так сложно и запутано вокруг! В минувшие времена мужики говорили в таких случаях
- Наливай!
И удивительное дело! Хотя она больше не видела его, и ничего еще не произошло, и даже не знала, кто он и как его зовут, и, может, он вообще больше не придет, но что-то в ней самой и от этого вокруг изменилось. Как будто несколько все краски стали ярче, но неприятнее. И ей было внутренне неловко перед братьями и сестрами, хотя стыдиться было нечему.
Что же произошло? Легким дуновением ветерка было нарушено казалось бы стабильное внутреннее спокойствие ее маленького уютного мирка, основанное на прочном отрицании всякого плотского греха. Насколько это вообще возможно совместить с реальной жизнью. Но человеческая психика – очень тонкий и сложный инструмент и ее, как мне кажется, несмотря на все усилия гигантов мысли, толком не удалось познать никому. Да, может быть, это и невозможно.
И вот пришел новый человек, и увидел в ней сквозь религиозные покровы красивую взрослую женщину в расцвете лет. И пробудил в ней самой понятие об этом. И она как бы проснулась и взглянула на себя со стороны. И ей стало жаль себя с этой точки зрения. Ведь говорит же нам О. Хайям, что
Дни твои, увы,
Без устали бегут!
А она и правда была хороша, эта сестра Галина. Так, во всяком случае, казалось Михаилу. К ее красоте шел любой наряд: и белый платок на голову и простая юбка без фокусов и скромная кофточка с рукавами, пристроченными к плечам по-старинному.
И в результате всего в сестру Галину вселилось внутреннее беспокойство.
Галя понимала и чувствовала это интуитивно и пыталась, сознательно и бессознательно, избавиться от него. Иногда это удавалось и она с удовольствием возвращалась в свой прежний мир братства евангельских христиан баптистов. Этот мир теоретических должен был состоять только из возрожденных людей, как бы «родившихся заново» благодаря искреннему покаянию и обретению через это истинной веры. Практически это мало кому это удавалось и пасторы ограничивались формальными заявлениями братьев и сестер об этом.
Но удавалось отвлечься от мыслей о новичке ненадолго. Возможно, если бы новый «брат» больше не появлялся, все это потихоньку затихло и кончилось ничем, как это часто в жизни бывает.
Но лукавый силен. В своих неустанных молитвах о даровании ей внутреннего покоя именно об этом она не просила. Или просила, но не искренне. И Спаситель мог бы «оттуда» погрозить ей пальчиком. Но Бог не снисходит до этого, как делали древнегреческие небожители в стародавние времена. Справляйся сам, как можешь. А вот когда «отчалишь», тогда мы с тобой разберемся.
В приходе церкви в малом Трехсвятительском переулке соратники ее пока ничего не замечали, но сын старшеклассник сразу что-то уловил. Он не разделял религиозные сны матери, как он это называл, несмотря на все усилия. Но атмосфера в семье была дружная, о чем автору приятно сообщить читателю.
- Мам, скоро бабушка приедет? – Спросил он как-то, отлипнув от компьютера.
- А что, ты уже соскучился?
- Конечно. У нее такие вкусные сырники получаются. – Сказал он мечтательно.
- А у меня что? – Обиделась мать.
- Не сердись, маман, у тебя не то. А вчера утром я их вообще не нашел.
- Да, сынок, это я спешила.
- А позавчера каша подгорела!
- Ну, полно, хватит тебе. Я исправлюсь.
У Галины и правда было много хлопот, так как она, помимо забот в приходе, подрабатывала еще и курьером в одной конторе, что не удивительно в наше трудное нестабильное время. (Правда, о каких временах прошлого не почитаешь, все употребляют эту фразу «о наших трудных временах».)
Поэтому вполне и каша могла подгореть, но раньше Вадик этого за мамой не замечал, так как вообще она аккуратистка, чего ему самому очень недоставало. Мы здесь не будем углубляться в тайны генетики, почему так получилось. Так же как не будем размышлять, располагает или нет увлечение компьютером к аккуратности.
Михаил как-то заезжал по делам в один офис вблизи Китай города. Освободившись рано в пятом часу, он решил не спеша прогуляться вниз по Солянке, перекусил там в одном магазинчике крошкой-картошкой, каковой он неизменно отдавал предпочтение перед гамбургерами, сопроводив это бутылочкой «Старого мельника», и отправился прогуляться до Чистых прудов к метро.
Это был один из его любимых маршрутов среди старинных переулков и чистых, аккуратных и ухоженных зданий. Часть из них уже начинала сдавать позиции и терять свой старинный аромат ввиду ветхости, требуя ремонта. Время никого не щадит. Но в целом кварталы этого микрорайона доставляли прохожему неизменное удовольствие своей чистотой и спокойствием. Время словно бы немного замедлялось, запутавшись среди переулков прошлого.
Побродив несколько среди них, Михаил прошел через известную некогда Хитровскую площадь, раньше называвшуюся «Хитровка» или «Хитров рынок», в знаменитых ночлежках которого ораторствовал знаменитый Сатин из Горьковского «На дне». Еще в начале прошлого века он с пафосом восклицал
- Человек – это звучит гордо!
И в 1900 году это производило сильное впечатление на тогдашнюю интеллигенцию. Но кто знает будущее? Через полвека этому же человеку, который звучит гордо, в лагерях Гулага говорили
- Ты никто и зовут тебе никак!
От Хитровки наш пешеход поднялся немного в горку по Хитрову переулку и вышел к малому Трехсвятительскому переулку, о котором мы уже слышали.
Кстати, хитровские названия не были даны оттого, что тут проживали особенно хитрые ребята. Просто рынок здесь когда-то основал меценат генерал Хитрово, дабы помочь прожить местным беднякам. Свет не без добрых людей, хоть бы и генералов.
Когда Михаил проходил вдоль переулка Трех святителей, он вдруг услышал, что из окон здания доносится какое-то приятное пение. Он поднял голову и увидел и осознал, что это же из церкви христиан баптистов. Наверное, в это время у них богослужение, подумал Михаил и попробовал зайти. Никто ему не препятствовал, как он почему-то опасался, привыкнув к всяческим запретам. Он зашел в известное нам молитвенное помещение и тихонько уселся на одну из скамеек.
В этот момент хор наверху запел чистыми голосами один из псалмов. И снова все это вместе – и вся обстановка, и великолепная мелодичность напева, сочетавшего в себе и простоту доступности и глубину религиозного чувства, покорили его. Это было словно какое-то мимолетное откровение. Снова хотелось отрешиться от этого назойливого внешнего шума жизни там, снаружи. И вообще хотелось ни о чем не думать и ничего не переоценивать и сравнивать, а просто пребывать так в спокойствии души. Вот что делает музыка!
Он снова подумал вдохновенно
- Ох, если бы я мог, я поверил бы, и стал настоящим братом, как и все они, рядом здесь сидящие!
Обыватель по этому поводу сказал бы, что у него слегка поехала крыша, а ревнитель религии – что он на мгновение достиг просветления.
Такое однажды уже было с Михаилом несколько лет назад, когда умерла его жена. Она была для него всем, как это часто с мужчинами бывает: и женой и матерью и единственным близким человеком после матери. У них получалось как бы по писанию – одна семья и одна душа на двоих.
Хотя, конечно, в такой оценке прошлого Михаил ностальгически сильно преувеличивал, но это не меняет дела. Она заботилась о нем (как мать в свое время) вечно хлопотала, отсчитывая бегущие недели и месяцы: то износилось, это надо купить, а это отнести в ремонт. Муж только глазами хлопал и воспринимал все как должное. Этакий баловень судьбы!
Когда она ушла, он на некоторое время уподобился старосветскому помещику Афанасию Ивановичу. Все для него померкло. Он часто приходил на могилку, поскольку это случилось летом, и сидел там подолгу в полной тишине и спокойствии, отрешившись от мира. И также как и сейчас, ничего ему не хотелось ни слушать, ни знать и понимать, и никакие доводы ему были не нужны. Ему казалось иногда, что он толкует с ней, хотя не с помощью слов. Ему не хотелось уходить. Он мог так сидеть до позднего вечера.
И вот теперь он снова оказался в подобном расположении духа.
Псалом следовал за псалмом, одна мелодия прекраснее другой, как ему казалось.
Когда богослужение закончилось, Михаил в растерянности и слегка не в себе медленно пошел к выходу.
И тут вблизи знакомого нам столика он вдруг увидел свою Дульцинею. Она была занята разговором с подошедшей женщиной, видимо о каких-то текущих нуждах прихода, судя по выражению лиц беседующих женщин, и не заметила его.
Он не колеблясь подошел к ней и сказал с улыбкой
- Здравствуйте, сестра Галина! Я так рад на Вас посмотреть!
(Он успел услышать, что в разговоре собеседница назвала ее Галиной Сергеевной.)
- Здравствуйте, брат…
- Меня зовут Михаил. Извините, но я так ждал возможности подойти к вам и чтобы вы взглянули на меня!
Она слегка смутилась.
- А что такого вы нашли во мне?
- У вас такой взгляд, и такой вид, …я не смогу выразить…
- ???
- От вас как бы исходит какой-то свет и доброта.
- Ну, это Вы загнули!
- А разве Вам об этом никто не говорил?
- Это на Вас наша обстановка так повлияла. Лучше заходите почаще на наши службы. Приобщайтесь к Господу.
- Да я не всегда после работы успеваю. – Это он отчасти солгал в ответ.
- Приходите, когда сможете, брат Михаил. Мы будем рады Вам!
Их беседа несколько затянулась, а ее необычное содержание стало привлекать внимание окружающих кумушек, которых всегда и всюду хватает. Отчасти поэтому они распрощались.
«Брат» Михаил покинул гостеприимную церковь евангельских христиан баптистов, оставив сестру Галину в сильном смущении чувств.
Он не спеша шел вдоль бульваров по направлению к метро.
И размышлял о том замкнутом о внешних житейских бурь спасительном мирке некоторого особого братства, которое пытаются создать многие ветви религиозных конфессий. Тебе не надо своей человеческой, вечно злой и неуспокоенной воли, никак не способной решить извечные проблемы. Положись на Высшую силу, на Спасителя, отрешись от своего Я, возлюби Его всемерно и будь слугой Его и он спасет тебя и укажет дорогу. Примерно так, думал Михаил.
И тут ему пришла в голову такая ясная мысль, что ведь это же иллюзия, а точнее – утопия. Религиозная утопия. Безумная надежа Человека так вырваться из безнадежности реального существования, так приукрасить его обыденность. То есть, это своего рода вид искусства!
И он вдруг заметил, что этому же парадоксальным образом отвечают и антиутопии! Он вспомнил бесподобный «1984» Оруэлла. Он тогда еще, когда читал его, с удивлением заметил, что помимо протеста, на который рассчитывал автор, у него возникает невольное, и чем дальше тем больше по мере чтения, желание попасть туда, в этот мир!
Там хорошо, там спокойно душе, там все расписано и ничего дурного тебя не ожидает. Плевать на либеральные принципы! Там все знает Старший Брат, там у тебя и жилье, и пища в избытке и удобная антиистория. Так хотелось отдохнуть от всего и укрыться у Старшего Брата.
Человечество любым способом старается укрыться от суровой реальности.
А ведь сравнительно недавно, в начале прошлого века наша интеллигенция устами Блока вещала
Узнаю тебя жизнь, принимаю
И приветствую звоном щита!
Если бы я писал сценарий, то на этом месте я написал бы -
Конец Атто Примо. Конец первого действия, полного светлых иллюзий ожидания, полного Началом. Действия, в котором сам воздух был наполнен чувством Начала.
А если это переложить в либретто, то какую музыку надо бы подобрать? Может быть, Мендельсона? Нет, Россини здесь не подходит, хотя он и гений. А, может быть, Пуччини или Римский-Корсаков?
Нет, если не писать нового в духе гармонии диссонанса (а то и вовсе атональных звучаний), то больше всего подходит великий Шарль Гуно с его «Фаустом». Удивительная музыка, в которой великолепные мелодии вальсов сопровождают фатальные события и тем самым создают небывалый трагический контраст. Да и история эта вечна, как вечны все человеческие коллизии, столь давно прозорливо высвеченные гигантами искусства.
Думается, что так будет всегда, если люди не превратятся, в конце концов, в кибер Панков. У них будут, вероятно, уже другие истории.

2.

Читатель не поверит, но мне не хочется продолжать. И не потому, что не о чем рассказать. Рассказать, конечно, есть о чем, хотя, конечно, часто автор и сам не знает, как оно будет дальше. Если, конечно, не иметь в виду хронистов. Как говорил Крылов -
Но мы истории не пишем.
Трудность в том, что мы ушли от Начала и вступаем в вечное и довольно нудное Потом. И всякий бывалый человек настораживается при слове Потом. Он знает, что Потом может ощетиниться иголками уколов и вообще принести неприятности.
Но мы, собственно, уже в Потом. Если хотите, не в Потом, а в После.

Зачем, зачем, о люди злые,
Вы мой нарушили покой!
Как поется в старой народной песне.
Но песни эти давно забыты и их давно уж никто не поет. А если кто по большой пьянке и пытается петь, то так фальшиво, так не вдохновенно, что лучше бы и не пел. Кстати, специалисты по фольклору говорят, что и эти-то песни были не совсем старинные и народные. Но все-таки их пел народ.
Но теперь он и это не поет. Душа ушла из него.
Михаил в унисон с такой песней нарушил покой сестры Галины.
Она теряла наивный дух веры, который до поры по непонятным причинам так прочно в ней удерживался. Когда она слушала теперь проповедь пастора на ту или иную тему, то многое вдруг становилось непонятным. Но оно и не могло быть понятным, но раньше не надо даже было и думать на эту тему, поскольку она относила себя к «возрожденным» верующим братства согласно терминологии вероучения евангельских христиан баптистов.
Особенно удивляли наивные примеры «из жизни». Как один человек в отчаянии попросил Христа помочь, очень искренне помолился и получил искомое. Но каждый может сказать, что он ведает о тысяче таких случаев, в том числе и из личного опыта, и никакого ответа «оттуда» ни словами, ни делом не следовало. Пастыри веры в ответ объясняли, что нужна особая, очень проникновенная, и я уж не знаю какая, молитва, чтобы Господь услышал тебя. И если раньше этот ответ удовлетворял ее, то теперь он казался странным.
Все это вселяло дух беспокойства. Безмятежность исчезала, на смену ей постепенно приползали сомнения и раздражительность.
Дома мать обеспокоилась.
- Что с тобой, доченька, сталось? – Спросила она как-то.
- Ничего, мама, а что такое?
- Ты что-то ходишь грустная, на меня не глядишь. Может, приболела?
- Нет, мама, нет, отстань! Все в порядке. Просто на работе в конторе небольшие неприятности. Но это пустяки.
- Отстань? А я к тебе и не пристаю. Ничего спросить нельзя!
- Не обижайся, мамуля. Извини, ради Бога!
А ведь в поэтическом аспекте Гале следовало бы ответить
- Ах мама, мама, я не больна.
Я, знаешь, мама, влюблена!
И это, скажу я вам, хоть, может быть, и греховно, но прекрасно!
Сестру Галину удручало, что брат Михаил что-то не приходит на богослужения, которые бывали дважды в неделю вечером. Такое его поведение после того разговора казалось неожиданным.
Это было следствием недоразумения. Михаил как раз приходил на каждое богослужение. Никого не заставая возле знакомого столика, он огорчался и терпеливо ждал следующего раза.
Нечего и говорить, что он, вообще человек влюбчивый, просто грезил о ней и в мыслях своих как-то невольно всячески приукрашивал ее достоинства. Она в его воображении являлась этакой вообще суперкрасавицей, которых и свет не видывал, и от этого его нетерпение еще более возрастало.
Вообще, говорят, мужчина существо полигамное. Может быть, оно и так. Но в данном случае ему не надо было никого и он не хотел даже смотреть ни на кого, кроме нее, в этом смысле. Вот до какой степени это сумасшествие бывает с человеками!
Справедливости ради надо сказать, что наш влюбленный сильно преувеличивал достоинства своей Дульцинеи. Выше мы описали именно то, как он ее видел и воспринимал. В действительности эта женщина имела, выражаясь старинным языком, лицо, не лишенное приятности, с не совсем правильными чертами, но очень доброжелательным выражением, и плюс к тому оно несло на себе печать высокой порядочности.
Она была среднего роста нормальной полноты с несколько коротковатыми ногами. Когда она стояла в полный рост этот факт несколько портил общее впечатление. Но так ведь можно расписать и раскритиковать любого человека, так что читатель вслед за Михаилом может вполне не обращать на это внимание.
Что же касается упоминавшейся выше магии ее необычного взгляда, которой она обладала, то здесь не было никаких преувеличений.
Упомянутое нами недоразумение оказалось в том, что во время молитвы сестра Галина обычно располагалась вверху на хорах рядом с певчими, и ей оттуда сверху не были видны крайние, ближние ко входу, скамейки внизу молитвенного зала, на одну из которых обычно с краешку скромно усаживался Михаил. Ей это не пришло в голову. Она почему-то была уверена, что он сядет где-то в середине зала, или поднимется вверх, на хоры.
Неизвестно, сколько это могло продолжаться, если бы однажды Сестра Галина не прошла по второму этажу вперед по направлению к амвону, и взглянув вниз в проем, не углядела там к своей радости на одной из задних скамеек нашего героя.
Она так обрадовалась, что спустя время, не дожидаясь конца проповеди, спустилась вниз и села рядом с «братом».
Некоторое время они сидели молча в радости встречи, которая получалась как бы инкогнито, поскольку шла служба.
Потом она шепнула ему
- Вы сегодня только пришли?
- Нет, я каждый раз прихожу.
- Что же Вы не сообразили подняться наверх?
- А я думал, что Вы всегда сидите внизу у столика или где-то рядом.
- Какой глупый! Рада Вас видеть!
В это время к ней, наклонясь, подошел служитель церкви с какими-то бумажками, и что-то прошептал. Она поднялась с места и, уходя, шепнула ему
- Я не прощаюсь.
Он получил индульгенцию на встречу и радовался и волновался, поскольку, как обычно в таких случаях, не знал, как себя вести и что именно делать дальше после встречи.
Конечно, записные ловеласы в этих случаях, по-видимому, не колеблются. У них курс всегда выверен. Но наш Миша к ним не принадлежал и я думаю, что читатель давно это заметил.
Но что значит ее «Я не прощаюсь»? После некоторого размышления он догадался, что удобнее всего будет подождать ее на выходе из церкви после службы, чтобы суетой внутри не возбуждать никаких кривотолков.
Служение закончилось, все потихоньку разошлись, а Дульцинея все не появлялась. Разошлись и близкие к церкви, помогавшие ей братья и сестры, и пасторы, кто на машинах, кто пешком, а ее все не было. Михаил начал терять терпение, да и неудобно было все время торчать вблизи входа. Но он по житейскому опыту знал, что почему-то при подобных встречах часто бывают подобные казусы, и особенно не расстраивался. Что-то, видимо, ей помешало.
- Ну, что ж, встретимся в следующий вторник, - подумал было он, и собрался совсем уходить, как вдруг, приглядевшись, увидел женскую фигуру с другой стороны малого Трехсвятительского переулка, обращенной в сторону Китай города. Эта фигура знаками приглашала его подойти, что он и сделал.
И они, наконец, встретились и неожиданно для себя обнялись, как давние добрые знакомые. Если разделять известное мнение об ищущих друг друга по жизни душах, которые в конце концов встретились, то это как раз тот случай.
Михаил не стал спрашивать и уточнять, почему она так задержалась и вышла к нему совсем с другой стороны. Значит, так ей было удобнее. И она была благодарна ему за это.
Они не спеша пошли в сторону Китай города, к Солянке и далее вверх по направлению к Лубянке, не задумываясь о маршруте.
Поначалу они шли молча, но это их не стесняло. Первым нарушил молчание Михаил
- Мне так легко с Вами.
- И мне. У Вас такой добрый взгляд. Кажется, что вы все видите и понимаете. Я даже боюсь Вас.
Сестра Галина обладала редкой способностью вести себя просто и естественно в любой обстановке. Мне кажется, это природный дар, хотя в высшем свете старой Британии удавалось его привить с воспитанием (почитайте у С.Моэма).
- Ну, знаете, насчет взгляда Вы бы уж молчали. То, как вы можете посмотреть, и тот Ваш взгляд я не забыл и никогда не позабуду. А то Вы сами не знаете!
- Михаил, а как Вас занесло к нам?
- Одна знакомая еще зимой притащила меня к вам на органный концерт в воскресенье.
- Я так и думала. А что же потом, вы покинули свою знакомую? И теперь предпочитаете ходить один?
«Брат» Михаил слегка смутился. Женщины таки умеют поставить вопрос ребром.
- Вы знаете, Галя, Вы позволите Вас так называть?
- Конечно.
- Это был случайный эпизод. Мы просто знакомы, некогда вместе работали в одном офисе. И она теперь иногда привлекает меня на разные зрелища, чтобы я совсем не замшел.
- А что же жена, как она на все это смотрит?
- Я не женат.
- Знаем мы Вас, мужиков, все вы так поете.
- Галя, Я не стал бы Вам лгать! Солгать Вам язык не поворачивается.
- Ладно, не обижайтесь, я просто шучу иногда так жестоко. Естественно, я догадалась, что Вы не женаты. Это было видно по всему.
- А Вы-то, Галя, простите, замужем?
Она вдруг потемнела ликом и сказала жестко
- Сейчас у меня нет мужа!
И лицо ее при этом окрасилось невольной гримасой горечи, так что Михаил даже слегка испугался, что задел эту тему.
- А не зайти ли нам, посидеть в кафе? – Спросил он, отчасти для того, чтобы разрядить обстановку, а отчасти потому, что так принято и что уже становилось прохладно. Был конец мая.
- Пожалуй! Давно не бывала в приличном кафе! – Со вздохом сказала Галина. – Не помню уж и когда. Боже мой, еще девчонкой!
Когда они зашли в одно из кафе на Мясницкой, Галя оробела и с улыбкой сказала
- Я от всего этого совсем отвыкла.
Они расположились за столиком в углу. Народу было немного. Михаил спросил
- Может быть, пива?
- Пива я не пью и Вас прошу при мне, по крайней мере, спиртного не пить.
Они взяли по чашечке кофе с пирожными и завели долгую неспешную беседу, какие обычно бывают в таких случаях. Каждый кое-что говорил о себе. Но сестра Галина умело поворачивала штурвал так, что большей частью разговаривал и рассказывал о себе партнер.
Она узнала о нем много и кое что из этого мы уже знаем. Он был вообще Питерцем и там давно познакомился с Московской студенткой, которая потом стала его женой и они поселились в однушке, оставленной молодоженам ее родителями.
Как болезнь унесла жену, и как он долго не мог опомниться.
- Так Вы, Миша, живете теперь вдвоем с дочерью?
- Да, время летит быстро. Скоро уж года три минет.
- А сколько лет ей?
- Скоро двадцать пять стукнет. А мне сорок шесть, если Вам интересно.
- И все эти годы Вы были один? И никого не нашли
- Я специально не искал. И как-то не получается. Бывали случайные знакомые, но все как-то не то. Душа не лежит. Не знаю, я не могу объяснить.
- Да, я Вас понимаю. Кто что здесь может объяснить?
Они проговорили до поздна и Михаил пошел ее проводить. Он уже знал, что она живет с сыном и матерью здесь недалеко в одном из многочисленных переулков, в старинном пятиэтажном многоквартирном доме из тех, которые в начале прошлого века хозяева называли доходными домами, специально построенными для сдачи в наем для бедноты.
Интересно, что за все время разговора они ни разу не коснулись религиозных вопросов и ничего не оценивали с этой точки зрения.
По дороге домой вдоль темных узких переулков, поглядывающих на прохожего черными прямоугольниками окон, он осторожно обнял ее за талию. Она не воспротивилась, а, наоборот, теснее прижалась к нему. Но у нее, как я уже говорил, все получалось так естественно.
У подъезда, когда они остановились прощаться, он обнял ее и поцеловал. И она ответила ему еще более горячим поцелуем. Они были счастливы, словно два юнца. Обнимая его и целуя, она испытывала невыразимое наслаждение, порожденное и долгим одиночеством и воздержанием и религиозным отречением от мирских благ и вообще неизвестно чем. Может быть, что такой высокой степени удовольствия больше никогда и не будет. Кто это знает, кроме Господа Бога?
Он испытывал нечто аналогичное. И он тоже не помнил, что когда-нибудь получал такое удовольствие от простых поцелуев.
Главная прелесть момента была все же, как мне кажется, в замечательном чувстве взаимной любви и близости, которое они подсознательно испытывали и которое уже не надеялись обрести. Ибо нет ничего тяжелее для человека, как одиночество и отсутствие близкого любимого человека, как бы он ни храбрился. Потому, что человек – существо социальное.
Правда, есть альтернатива – любовь нашего Спасителя Иисуса, которая заменит вам все, как и уверяют евангельские христиане баптисты. Как сестра Галина могла об этом забыть?
Но странно, когда они так прильнули друг к другу и долго стояли в невыразимом удовольствии молчания близости, ей вдруг на миг показались такими наивными и даже смешными все эти проповеди братьев-евангелистов. Они казались огоньком маленькой лучинки по сравнению со светом прожектора. Она как-то внезапно поняла, что нет ничего сильнее, ничего прекраснее и ничего ужаснее реальной жизни. Для живого ее нечем заменить. А кто приходил оттуда?
- Господи Иисусе Христе, какой грех, спаси и помилуй, что это я думаю? – Воскликнула вдруг внутри уголков своей души сестра Галина.
Эта мысль, о которой Михаил догадался по изменившемуся выражению ее лица, все вмиг изменила.
Они стали прощаться.

Поднявшись в свою квартиру на четвертом этаже (в доме был лифт, но он не работал), она привычно взглянула на часы, расположенные на стенке в прихожей прямо напротив входной двери. Они словно специально были расположены так, чтобы напоминать грешному жильцу о быстротекущем времени. Был час ночи.
- Как же он доберется? А, может, успел на метро?
Домашние не спали. И не потому, что слишком волновались. Вадиму, как и большинству подростков, это было вообще несвойственно. Просто он готовился к последнему экзамену, с трудом оторвавшись от компа. Не получать же пару! А маму она предупредила по мобильнику, когда увидела, как они загулялись.
Можно, живя в Москве в наше время, догадаться, что Настасья Петрова просто засмотрелась на кухне очередного сериала. Это ведь бывает тем более долгое зрелище, что оно без конца прерывается бесконечной рекламой. Кстати, если вы тоже западаете на сериалы, то что вы делаете во время рекламы? Тупо смотрите в пространство, читаете «Метро», или без конца негодуете на рекламщиков?
- Попей кефиру, он в холодильнике.
Мать не задала дочери никаких вопросов, только взглянула на нее с некоторой укоризной.
- Спасибо, мама, что-то не хочется!
Она нырнула в свою комнату. Они с мамой спали в большой комнате, а Вадим царствовал в маленькой. И, конечно, он всю ее изукрасил дурацкими постерами разного формата и содержания.
Галина, не раздеваясь, легла на кровать во всю спину, закинув на подушке руки за голову, и задумалась. Она была в полном смятении.
Подсознательно она чувствовала, что вера ее не слишком крепка. Вот она зашаталась от легкого ветерка. Многолетние усилия по общению напрямую со Спасителем готовы были показаться тщетными.
Она изменила позу, присела на кровати, свесив с нее ноги, и попробовала помолиться. Неудобно же была обращаться к Спасителю, развалясь на ложе.
Но удивительно было, что слова молитвы не шли к ней. А если при некотором усилии она и находила их, то они не складывались во фразы.
Она встала, наконец, посреди комнаты на колени, молитвенно сложив руки. Но и это не помогло. Вдохновенной беседы с Ним, как обычно, когда, как ей казалось, он как будто отвечал ей, навевая те или иные мысли, не получалось.
Было от чего придти в уныние. Хотя читатель смог уже, наверное, заметить, что уныние, вообще-то, было не в ее натуре.
Так сестра Галина промаялась часть ночи и под утро заснула.

Читатель без труда догадается, что после этого они стали часто видеться и их взаимная привязанность все более крепла на зависть окружающим, так как в приходе братья и сестры (и особенно, конечно, сестры) не могли не замечать шила в мешке. А человек, братья и сестры, лукав и завистлив, и злоязычен часто к тому же, как об этом все апостолы говорят, и все проповедники слова их повторяют с амвона. Да и сами пасторы тоже не без греха. Кто кинет камень?
Михаил водил ее и на музыкальные концерты, хотя она сначала противилась, как верная слуга церкви. Но он убедил ее без труда.
- Ведь слушаете же вы Баха и Генделя и Букстехуде. А на концертах ты услышишь и Моцарта и Чайковского и Рахманинова. Кстати, многие из них тоже писали музыку во славу Господню. Я думаю, ты слышала знаменитый Реквием Моцарта? Нет? Не может быть! Короче, Галя, это не может считаться грехом!
Сопротивляться такой аргументации было невозможно, тем более, что Гале и самой очень понравилась атмосфера концертного зала, которая возвышала ее в собственных глазах и позволяла смотреть на мир более широко, чем это было возможного из молитвенного зала в малом Трехсвятительском переулке.
Но самое поразительное для Михаила было то, что у сестры Галины оказался довольно хороший музыкальный слух, который, если можно так сказать, пропадал зря. Она воспринимала прелесть мелодии буквально с двух раз и получала от великолепной музыки удовольствие почти сразу, тогда как Михаилу требовалось на это, по меньшей мере, четыре-пять прослушиваний. Она казалась ему просто самородком! Отчасти, его такая восторженная оценка провоцировалась его чувствами и была несколько преувеличена, но в целом он был прав и ходил пораженный.
- Тебе надо было учиться музыке! – Восклицал он.
Они часто теперь бывали у него дома и слушали много музыку разного толка. Иногда вдвоем, иногда втроем с его дочерью Олей. Это была сухопарая особа двадцати пяти лет, весьма замкнутая и холодная в обращении, в том числе и с отцом, что его все время травмировало. И в этих чертах характера совсем не походила на отца.
Но сестру Галину это не удручало. Она словно не замечала этого. И некоторого высокомерия и колких замечаний, на которые иногда умела ответить весьма кротко и этим обезоружить агрессора. Словом, вышло так, что вскоре они подружились. Вероятно потому, что были одиноки.
Михаил очень любил оперу, особенно композиторов девятнадцатого века, и быстро приучил к этому свою новую знакомую. Тут для нее был открыт целый мир и ей можно только позавидовать!
Словом, так или иначе, но она постепенно становилась совсем другим человеком. Ибо, испив этого яда, ты уже отравлен навсегда!
- Что ж, силен лукавый в своих кознях! – Скажет ревнитель баптисткой религии.
Однажды они смотрели на DVD видеозапись «Дон Карлоса» Верди с самим Карояном в качестве дирижера и молодым Кареросом в расцвете таланта в роли инфанта испанской короны (запись 1991 г.).
Почему-то эта опера, столь мрачная, сколь и путанная по содержанию, и с непонятным концом, произвела на нее очень сильное впечатление. Особенно поразил ее Великий Инквизитор. Когда король Испании спросил у него, найдется ли закон, чтобы казнить непокорного сына, Великий Инквизитор ответил
- Закон найдется всегда, если он был даже на Голгофе!
Эти слова поразили ее.
И столь же поразил финал с восставшим из гроба королем Филиппом пятым.

Наступало лето. Невзирая на свой скепсис, Михаил регулярно посещал богослужения дважды в неделю вечером по вторникам и четвергам.
Во-первых, это давало ему возможность чаще видеться с сестрой Галиной, а во-вторых, это стало входить в привычку. Он с интересом выслушивал проповеди пасторов по тем или иным пунктам Евангелия, мысленно выключая голос протеста. Ему, в общем, нравилось, как проповедник наивно рассказывал о том или ином поучительном случае со святым или прохожим, и он поневоле проникался тем старинным духом веры, которого у нынешних людей нет. Ему нравилось, когда ведущий службу пастор после проповеди говорил
- А теперь хор восславит Господа.
И сверху с хоров слышалось столь прекрасное пение. (Он по-прежнему предпочитал сидеть внизу, примостившись на задней скамейке. Так ему было удобнее.)
Словом, в этом что-то было.
Некоторые пасторы и служители прихода стали его узнавать и приветливо с ним здоровались и называли иногда братом, что было приятно, но несколько неловко, словно он их в чем-то предавал.
Никто из паствы не упрекал сестру Галину за их знакомство, здесь это не было принято. И на себе он не чувствовал косых взглядов. Во всяком случае, он этого не замечал. Каждый, кто хочет, приходи себе и сиди себе.
Они с Галей теперь при случае часто ходили гулять в Сокольники, тем более, что от Чистых прудов это близко. Михаилу было проще: он в свое время окончил юрфак, работал помошником юристконсульта в одной маленькой конторе и время у него не было слишком жестко нормировано, а у Галины было, конечно, больше хлопот по дому, и особенно в этом смысле связывала работа курьером в интернет-магазине.
Они гуляли по парку, болтались туда и сюда, покупали мороженное и угощались пончиками. В этом был аромат молодости. Кроме того, они стали уже как-то обмениваться информацией о том и о сем и советоваться по разным поводам, то есть становились все более близки.
Однажды они зашли погулять в великолепный летний розарий. Есть такой в Сокольниках. Михаил, к сожалению, плохо воспринимал флористику и красоту мира цветов, как и многие мужчины.
- Миша, посмотри как красиво! Как чудны творения Господа во всем!
Она взглянула на него.
- Как же ты не чувствуешь? Посмотри сюда, вот на эту клумбу.
- Нет, я чувствую.
- Не лги, Миша, я вижу, что ты плохо это понимаешь. Не обижайся. Удивительно! Ты вроде так любишь музыку. А ведь это тоже музыка! Господь несет нам свои блага по-разному. И через музыку, и через цветы.
Михаил промолчал в ответ. Хотя тут же подумал, что она права. Он как-то никогда об этом не думал. Подумаешь, цветы, думал высокомерно Тоже мне эстет и любитель изящных искусств! Но он на самом деле не то, чтобы он об этом раньше не думал, а просто извинял эгоистично себя за этот провал в восприятии мира.
Когда они спустя время сели на скамеечку возле роскошной центральной благоухающей клумбы, она, посмотрев на него и уловив его взгляд, догадалась о его мыслях.
- Зря ты печалишься! Ты, как грешный человек, хочешь ухватить всего и не упустить всего. Вот говорит же Апостол Иоанн – вот она гордость житейская.
- Я об этом читал. Но в том же стихе он говорит: похоть плоти и похоть очей. И еще он ведь говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей». Но я не понимаю, сестра моя Галина и любовь моя Галина, я не понимаю, как же тогда нам быть?
- Миша, я и сама не понимаю. И это все меня очень мучает. Но цветы здесь подобраны очень красиво!
- Галя, действительно, как же тогда супружеская любовь? Ведь она не отвергается церковью. Но она, любовь, не может быть без похоти плоти и похоти очей!
- Это, Миша, неизбежный грех в нашей земной жизни. Но я никогда не хотела об этом всем думать! Верила, и все.
Они помолчали. Она, наслаждаясь красотой розария, а он, пытаясь к этому приобщиться. Но с ходу это, увы, невозможно. Ни в какой области Святого Искусства, и в том числе, во флористике. После паузы она вдруг сказала
- Кстати, важно, чтобы супруги были единоверцами. А то, говорят, сам царь Соломон под влиянием своих языческих жен стал идолопоклонником.
Она после паузы с некоторой надеждой, но и не без юмора, взглянула на него.
- Вот если бы ты не ломал голову умными мыслями, как и я, а просто уверовал! Все равно ведь, никто на свете, кроме Спасителя, не знает, что к чему!
- Галя, я не могу! Мне кажется, что не могу.
- А меня все это очень беспокоит. Когда мы с тобой, я обо всем забываю! А дома – казнюсь. Миша, я не могу молиться Ему. Я теряю веру.
В глазах ее как два драгоценных камешка блеснули слезы.
- Я не знаю, как мне ходить на службы. Мне неловко перед всеми.
- Знаешь, Галя, ты очень искренняя. А ведь я заметил, что некоторые ваши пасторы думают не совсем так, как говорят.
- Почему ты так думаешь?
- Я вижу иногда фальш и неискренность в их лицах.
- Замолчи, Миша, ты настоящий змей-искуситель. (После паузы.) Хотя мне иногда и самой так казалось, но я не смела допускать такие мысли. Они от лукавого.
Вечерами Михаил часто после прогулок провожал ее домой до подъезда. Хотел зайти как-нибудь в гости, но она почему-то сопротивлялась.
- Рано еще, Миша. – Говорила она с прощальным поцелуем.
А почему рано? Непонятно. И когда будет не рано. Может, ей было почему-то неловко перед матерью?
Однажды, когда вечером весьма поздно он, как обычно, провожал ее, недалеко от ее дома, в одном из переулков, они услышали за собой скорые шаги.
Галя вдруг встревожилась и вся как-то съежилась. Он догнал их как раз возле одиноко светившей лампочки на одном из подъездов. Они обернулись, и в свете ее увидели, что их догоняет рослый мужчина, почему-то в плаще, хотя сегодня был сухой солнечный день, с небритой хмурой физиономией.
- Галина, стой! – Крикнул он хрипло. - Привет!
От него за версту несло спиртным. Галя послушно остановилась и вслед за ней Михаил.
- Настоящий Билли-Бомс! – Подумал он, прежде, чем успел испугаться.
- Чего тебе? Опять нажрался! Я же сказала, чтобы приходил только трезвым. Уходи! Пойдем, Миша! – Она сделала движение уходить.
- Нет, постой! Что это еще за Миша?
Незнакомец грубо схватил ее за руку, чтобы остановить, и дернул к себе. Михаил пытался этому воспрепятствовать.
- Перестаньте! Перестаньте же! – Крикнул он и попытался оттолкнуть пришельца, одновременно отрывая от нее его руку.
- Я тебе перестану, гнида! Я тебе перестану так, что родных позабудешь!
И он с силой оттолкнул Михаила, который был несколько полегче и ниже ростом, так что отлетел в сторону. И крикнул
- Как Вы смеете?
И подошел обратно к обидчику в угрожающей позе, хотя сам не знал, что он сейчас должен сделать. Он хотел было ударить нахала по лицу, и поднял даже руку, но пришелец мгновенно оценил нерешительность в действиях противника.
- Я тебе ударю, я тебе ударю, зараза! – Гаркнул он и поднял ручищу с таким выразительным жестом, что можно было подумать, что он сейчас обрушит кувалду на его голову и буквально расплющит ее.
Как тут не испугаться! Михаил испугался и даже против своей воли слегка присел и закрыл голову руками. Honor дорог, но своя шкура дороже.
Галина опешила и все это время молчала, наблюдая за рыцарским поединком или за боем петухов (как кому угодно). Да и происходило все очень быстро.
Михаилу показалось, что прошло только мгновение, пока он отнял от головы руки, поднял ее и огляделся.
И он с удивлением увидел, что нападавший, схватив Галину за руку, быстро уходит с ней в другую сторону к соседнему переулку.
Михаил нашел в себе мужество вскочить, быстро догнал и обогнал их и остановился прямо против них лицом к лицу. Они поневоле тоже остановились. Возникала короткая пауза. И Михаил снова крикнул в возмущении
- Что Вы делаете? Как Вы смеете? Какое Вы имеете право?
Сестра Галина не произнесла ни слова, а преследователь сказал
- Хочешь действительно получить по мордам? У меня рука тяжелая. А кто, собственно, ты такой? Иди отсюда, пока цел! А со своей женой я сам как ни будь разберусь!
- Со своей женой? – Механически повторил Михаил.
- Не с твоей же!
Он движением руки устранил противника с дороги и они ушли, а Михаил остался стоять столбом.
Он побрел домой, когда пришел в себя. Во-первых, ему было стыдно за свое поведение. И, во-вторых, он никак не мог понять, почему она все время молчала.

3.

Признаться, автор сам обескуражен. Кто мог этого ожидать? Все так славно катилось, если не считать греховности такого поведения с точки зрения Апостола Иоанна.
И вдруг, на тебе!
- Жизнь – сложная комбинация! – Как говорил один герой в очень давнишнем фильме.
Сестра Галина пришла домой под утро.
Настасья Петровна изрядно взволновалась. Она уже привыкла к поздним возвращениям дочери, но не до такой же степени. И ничего не позвонила. Это было на нее не похоже.
- Хотя, всякое бывает. – Успокаивала она себя.
Вадик тоже лег в середине ночи. Он долго собирался на завтрашний вояж на матушку природу, таскал по квартире туда сюда рюкзак и без конца приставал к бабушке: где то лежит, а где другое, пока, наконец, не угомонился.
Петровна уже и помолилась с надеждой
- Господи, помоги!
Хотя и не разделяла религиозных воззрений дочери, и вообще не очень верила.
Так часто мы делаем в тяжелых ситуациях. И сам Иисус прозорливо отмечал это в одной из своих речей. Есть такие люди, как зерна при дороге, обращаются к нему только в трудную минуту, а потом отпадают. Отпадают – меткое слово.
И Настасья Петровна, как и большинство слабых человеков, обратилась к Господу с очень искренней молитвой и с большим чувством.
Да, в такой момент мы всему верим, всего надеемся.
И Господь услышал ее молитвы. В пятом часу щелкнул дверной замок входной двери. Слава тебе, Господи!
Через минуту Галя вошла на кухню. Вид ее привел матушку в ужас.
Она была непохожа на себя. Волосы растрепаны, на лице ни кровинки, глаза потухли. Статная, крепкая женщина стала вдруг выглядеть как привидение. И вся она была какая-то помятая, если можно привести такое сравнение.
- Опять Николай? – Спросила Настасья Петровна.
- Опять.
Она села у кухонного стола подле матери, уронила голову на стол, и беззвучно заплакала.
Мать гладила ее успокающими движениями по голове, по растрепанной прическе, по понуро поникшим плечам и ни о чем не спрашивала.
- Сейчас, Галюшка, я тебе чаю. Успокойся!
Она знала, что ласка поможет, и терпеливо ждала.
Сестра Галина глотнула чаю. Несколько раз рывками тяжело вздохнула, как бывает при большом расстройстве и обиде, и пришла в себя настолько, что смогла говорить.
- Я его ненавижу, мама! Я его ненавижу! Такой здоровый, вонючий, вечно пьяный!
И она вдруг зарыдала, и сдерживаемые до этого слезы хлынули потоком.
Мать знала по жизненному опыту, что так иногда душа высвобождается от мрака и оцепенения, и человек возвращается обратно к себе. Она тем более любовно гладила и обнимала дочь и несколько раз прижимала ее к себе.
- Все еще любишь его?
Галя заплакала еще пуще.
- Люблю, мама!
- Вот наказание за грехи наши. Ладно, дочка, все перемелется. Что делать, в каждом дому по кому!
- Что-то на меня находит. Иногда он имеет какую-то власть надо мной. И я не могу ему противится! (После паузы.) Я уже успела забыть о нем. Ну, думаю, все!... И вот, вдруг, как буря налетела.
Видя, что дочка несколько успокоилась, Настасья Петровна, несмотря на драматичность момента, осторожно спросила
- Галюшка, а как же Михаил?
Тут сестра Галина снова заплакала, и так горько-горько. Кажется, так много она никогда не плакала, Она ведь вообще не была плаксива.
Настасья Петровна терпеливо ждала ответа.
- Знаешь, мама, Миша совсем другой. Он из другого мира. Таких прекрасных людей я вообще не встречала.
- И что же теперь?
Галя сама смутилась неожиданным мыслям и путанице в себе.
- Мама, он такой, такой…Когда еще такого встретишь… Я его тоже люблю!
Настасья Петровна промолчала в ответ, так как не знала, как и реагировать на это. Но мысленно всплеснула руками.
- Что же это получается? Гарем наоборот! – Подумала она не без юмора.
Правда, она вспомнила, что в далекой юности и с ней было тоже что-то похожее. Может, это у них в роду по женской линии – усмехнулась она.
Но, вообще говоря, такой любовный треугольник имеет место в жизни, и читатель, без сомнения, знает множество подобных историй, обыгрываемых обычно в комедийном плане.
Для маленькой семьи Сенцовых бывший муж Галины Николай был настоящим бедствием. В свое время он был отличным парнем. Они с Галей вместе учились еще в школе и там приглянулись друг другу, как это часто бывает. Он, также как и жена, не был особым интеллектуалом, но руки у него были хорошие. О таких говорят: «Человек с руками». В свое время он окончил училище строительной индустрии и городского хозяйства, что-то вроде нынешнего колледжа, как теперь это громко называется.
Там он получил основы плотницкого и столярного мастерства, а потом удачно попал на работу в одну из мастерских, и работал подмастерьем у краснодеревщика. А это нынче вообще редкая профессия. Парень он был смышленый и рукастый. Они отлично сработались со старшим мастером. Работа по дереву, особенно по уникальным изделиям, очень ценилась. И сегодня такие мастера – на вес золота.
Так что Николай быстро начал хорошо зарабатывать, подрастал сын, и их молодая семья жила дружно и безбедно.
Галина тоже получила среднее образование в педагогическом училище и некоторое время работала в детском саду воспитателем.
Однако довольно быстро хорошие заработки, богатая клиентура, пронырливые посредники, и принятый у «рабочего класса» обычай в те времена все и по разным поводам «обмывать», быстро сгубили парня.
По-видимому, Николай к тому же относился к людям, предрасположенным к алкоголизму (может быть, даже генетически). В результате он довольно быстро спился.
Не стоит даже тратить лишних слов, чтобы описывать эту ужасную беду, свалившуюся на Галину. Тем более, поскольку, как говорят, «Веселие Руси есть питие», каждый может видеть перед собой и сейчас множество тому примеров. Процесс этот исхода человека из семьи и постепенного изменения личности пьющего, очень тяжелый и мучительный. И для всех: и для него самого и для окружающих он кажется нескончаемой пыткой, совершенно отравляющей существование.
Отчасти именно поэтому она и примкнула к евангельским братьям и сестрам, пытаясь спастись от этого ужаса.
В конце концов, отчасти с помощью общины братьев во Христе, им с матерью удалось, приложив невероятные усилия, несколько лет тому назад избавиться от такого отца и мужа, развестись с ним и выписать его из квартиры. Сначала он вернулся к родителям, но и у них не задержался по тем же причинам.
Он пил запойно – неделями. Потом отходил и как редкий мастер где-то что-то зарабатывал. Потом снова запивал. На эти деньги он снимал маленькую комнатушку у одной старушенции. И это устраивало обе стороны. Бабка терпеливо ждала конца запоя, чтобы снова получить свои деньги. И даже немного помогала в самое тяжелое время. Приносила в похмелье соленых огурчиков в банке с рассолом. Получался своеобразный симбиоз, каковые жизнь нам демонстрирует на каждом шагу, если только уметь видеть.
Но, как читатель смог убедиться, иногда им случалось свидеться. Но он не всегда бывал столь агрессивным и грубым. Просто в этот раз он был не сильно пьян и совершенно без денег. Хотел попросить немного взаймы. А тут вдруг – какой-то соперник.
Когда Николай, наконец, полностью отстал от них и перестал беспокоить, то есть в его пьяном ли, трезвом ли мозгу прочно утвердилось, что старая квартира для него «табу», и он туда больше и не рыпался ни в каком виде, наладились некоторые неформальные отношения. Она жалела его, давала немного денег. Все-таки отец Вадика, как-никак.
Но иногда бывало и большее у него в каморке. Ведь у нее теперь ничего этого не было. (Да и у него тоже.) И не нужно бы ничего по вере ее. Но враг-искуситель силен.
А тут она чувствовала раньше так хорошо знакомую ей грубую мужскую силу и зов плоти. Примерно в том духе, как это описано у Золя.
Многие последние месяцы, предшествовавшие описываемым событиям, все это как-то затухло и погасло. И она и думать-то о нем забыла, об этом бедной и по-своему несчастной жертве алкогольной зависимости.
Но судьба вертит нами, как хочет, а человек слаб и непостоянен.
Галина и сама не понимал, как все получилось, и почему она не вступилась за Михаила. Она тогда словно остолбенела. Словно, ее действительно околдовали.
- Это, наверное, от страха. – Думала она. - Но почему я так испугалась?
В общем, все было непонятно. Я думаю, что истинная причина была гораздо глубже, и она, сама не осознавая этого, не хотела в ней признаться. Причина, вероятно, была в том, что она как бы изменяла своему Николаю без его ведома, и на этом неожиданно попалась с поличным. Это было глупо, ведь они в разводе и он не имел никаких формальных прав. Но все же тайно они сходились иногда! Этим же был вызвана и его такая грубая реакция.
Вот так все тайное становится явным и ничто даром не дается.

Михаил первые дни после этих событий был в длительной депрессии. Ни о чем не хотел он думать и ничего не рассуждать. Всякое воспоминание приносило душевную боль. Он договорился с шефом об отпуске на несколько дней, сидел дома, не брился и смотрел в потолок. Без конца заводил почему-то «Фауста». Отчаянная музыка увертюры и мрачные напевы солиста о бренности бытия почему-то казались ему созвучными его состоянию. Во всяком случае, ему делалось легче. Попробовал пропустить рюмку-другую коньяка, но это не приносило облегчения.
Как-то его холодная дочь вдруг соизволила проявить внимание.
- Что-то, отец, ты все время дома?
- У нас в конторе перерыв, локальную сеть переустанавливают. – Соврал он.
На службы в церковь в малом Трехсвятительском переулке он тоже перестал ходить, не видя в этом смысла.
В конце концов, Михаил немного отошел, пришел в себя и пошел на работу. И правильно сделал, поскольку повседневные хлопоты и текучка – самое верное средство в таких случаях. А то ведь и крыша может съехать.
- И потом, - думал он позже, уже сидя в офисе, - что, в конце концов, произошло, чтобы так печалиться? Я еще не так стар, хотя и это не так важно. Ведь не последний день Помпеи!
Тут он вдруг подумал, что на дворе лето. Вон Ольга собирается махнуть на Юг. Ему тоже не мешает что-то предпринять. Кое-какие деньги у него есть.
Он стал смотреть разные сайты об отдыхе и прикидывать цены на самолет.
Но это была показная бодрость. На самом деле ему никуда не хотелось и ни к чему душа не лежала. Так прошла неделя-другая. Время бежит быстро.
И вдруг однажды сестра Галина позвонила по мобильнику.
- Привет! – Сказала она, как ни в чем не бывало. Женщины это умеют.
- Здравтвуй, Галя!
Она услышала, что голос его дрогнул.
- Что ж ты, брат Михаил, не приходишь на службы? – Она говорила бодро и с некоторым юмором, словно ничего не произошло.
- Да вот, дела заели!
- Миша, не сердись! Я тебе все объясню. Давай встретимся!
- А когда?
- Да хоть сейчас! Я соскучилась и очень хочу тебя видеть.
Кто устоит против такой непосредственности?
Они встретились спустя пару часов возле метро «Чистые пруды». Пошли по бульвару и сели на свободную скамеечку.
Он сидел надутый, пока она не посмотрела на него своим волшебным взглядом, под влиянием которого он начал таять.
- Миша, дорогой! Несмотря ни на что, прости меня. Надо уметь прощать. Я долго не решалась позвонить тебе. Но как мы можем быть друг без друга? Я не представляю… Не представляю. Лишиться всего из-за этой ужасной истории. Нет, это невозможно!
- Так что же, – ответил он в нерешительности, - ты все же замужем?
- Да нет, конечно, мы развелись давно. Миша, извини его, ты, наверное, понял, что он больной человек, алкоголик. Он когда-то довел нас до ручки и мы с мамой еле отделались от него. Но, Мишенька, пойми, мне жалко его. Все же он отец Вадика. Иногда я ему помогаю деньгами. И тут он, как на грех, нам попался!
- Но почему же ты молчала, когда он так грубо себя вел? Ни слова!
Он вдруг вспомнил все и закрыл лицо руками. Она молчала.
- И ты все время молчала, и даже тогда, когда я вас догнал и встал перед вами! Он оттолкнул меня, помнишь? И ты молчала. И ушла с ним. Как это понимать?
Она опустила голову.
- Миша, я не могу этого объяснить. Иногда он словно имеет надо мною тайную власть. Я в это время боюсь его и не могу даже пикнуть. Хотя он меня никогда не бил.
- Но как же тогда мы можем быть с тобой? Я, конечно, очень тобой увлечен и без тебя мне плохо…Но вдруг мы помиримся, а он снова придет? (После паузы.) Нет, боюсь, у нас ничего не получится! Жить в вечном опасении, что вот, придет второй… Да и непонятно, кто тут второй, кто первый!
- Но когда он будет знать, что мы с тобой…Он ведь этого не знал. Может, он не будет больше приходить… Или давай уедем куда-нибудь. Михаил, я душой чувствую, если ты меня отринешь – это будет твоя очень большая ошибка. Ты будешь жалеть! Ты, поверь, такой пары…и, может, никакой пары больше никогда не найдешь!
Она потихоньку заплакала. И продолжала
- Ты даже не представляешь, как мы нужны друг другу. Я это чувствую.
- Не знаю. – Михаила сильно смутили ее доводы. – Не знаю. Получается, что ты как бы слуга двух господ? Может быть, слышала, есть такая пьеса.
- Слышала, Миша, была такая передача. Но тебя я люблю больше! –Воскликнула она неожиданно для себя, и тем выдала свою тайну.
- Любишь больше? Значит, ты и его…- Он не договорил.
- Но, Миша, Михаил мой дорогой, неужели это так важно?
Через некоторое время они расстались. Михаил соврал, что у него сегодня вечером в офисе деловая встреча. И она догадалась, что он солгал.
Она шла домой одна в унынии. А он отбыл на метро якобы в офис, а сам, конечно, пошел домой. По дороге зашел в кафе и сел задумчиво над бутылкой своего любимого «Старого мельника».
Поначалу он был возмущен. Она любит обоих. Каково! Хотя он и думал, что не ревнив, но тут, помимо его воли, в нем взыграло ретивое. Ему вспомнилась фраза из древнегреческой комедии
- Вдвоем делить мы будем ложе!
Разве можно с этим согласиться. Все в нем внутренне восставало против этого по началу.
Хотя позже, поразмыслив, он согласился, что женщины всегда были мудрее мужчин, и, может, в этом и нет ничего особенного.
И все же внутреннее сопротивление было очень велико.
Время между тем шло. Они не перезванивались и не виделись после этой встречи довольно долго.
Хотя наш герой был и против многомужества, но его по привычке все еще тянуло гулять и болтаться в районе Чистых прудов. Иногда он гулял-гулял, и вдруг оказывался возле ее дома как бы совсем невзначай.
Однажды вечером он брел обратно от ее дома и вдруг наткнулся на высокую фигуру в плаще. Они столкнулись нос к носу. Хотя было темно, но они сразу узнали друг друга.
- Николай!
- Михаил! Ну, привет!
- Здравствуйте! А Вы запомнили, как меня зовут.
- Как не запомнить. Что, были у нее?
- Что Вы, Николай, я у нее дома вообще ни разу не был. Только провожал до подъезда. Так, проходил мимо… А Вы куда?
- Я то домой иду. Я же здесь недалеко живу. Вон в том переулке. Вы уж извините, что я на Вас тогда накинулся. С похмелюги был, злой, как черт!
Да и какое мое дело! Мы же в разводе.
- Да ладно, что уж тут.
- Надо бы нам по русскому обычаю выпить мировую. Зайдем ко мне? У меня сейчас трезвая неделя идет. Я вот тут подработал немного. Но деньги только завтра дадут.
- Нет вопроса, у меня есть кое что
- Хоп! Пошли вмагазин. Здесь есть ночной недалеко.
- Пошли! Действительно, надо выпить!
Они побежали в магазин, но Михаил вдруг остановился.
- Вы чего?
- Николай, но Вы же опять запьете!
Тот засмеялся.
- Спасибо за заботу! Да я не сразу круто начинаю. Постепенно. И потом – завтра ведь деньги получу, часть бабке отдам, и снова запью, все одно.
Мужики накупили спиртного и закуски, и в каморке у Николая состоялось маленькое пиршество. Угостили и бабку Андревну, которая пришла «на огонек», а точнее на звон стаканов. Она и сама попивала, но в меру.
Поскольку ситуация была необычная, мужчины были возбуждены и довольно быстро опьянели. Особенно Михаил, который не привык к водке, хотя в конторе часто бывали «фуршеты», но не в таких объемах.
К счастью, у Николая не было дурной привычки без конца наполнять стаканы и форсировать процесс. Не имел он также зловредного обычая то и дело «повторять» и принуждать к этому собутыльника. Он любил выпить со вкусом и не торопясь, по крайней мере, по началу. Он терял контроль постепенно, к концу запоя. А в первые дни с ним даже приятно было посидеть.
Это спасло Михаила от водочного отравления, которого он в душе опасался.
Во время знакомства они, как и полагается настоящим мужчинам, мало говорили о Галине, а обменивались общей информацией, какая была, по их мнению, доступна обоим собеседникам.
Но к утру оба изрядно захмелели и каждый рассказывал собеседнику о своем, полагая, что тому это интересно и он поймет, о чем идет речь.
Так часто бывает.
Под влиянием спиртного у собеседников возникло, к счастью, взаимное приятие, своего рода эмпатия. Рушились обычные барьеры взаимной неприязни и зависти, так часто бытующие у нас в России. Люди как бы вновь узнавали друг друга. К счастью, потому что иногда бывает наоборот.
Николай стал рассказывать собеседнику о своих столярных работах, и особенно о работе по красному дереву, о том, какая это редкое умение, которого и не каждый сможет. Иногда ему удается работать даже по ремонту антикварной мебели!
Михаил слушал с большим интересом, так как эта профессия всегда его интересовала. Он расспрашивал об инструментах и о клеях, которые при этом применяются.
Видя такого необычного слушателя, каких у него никогда не бывало, поскольку большинство собутыльников вечно перебивают друг друга и галдят каждый о своем, Николай очень воодушевился. И неожиданно оказался превосходным рассказчиком. Михаил слушал, раскрывши рот. А Николай в таком увлечении вдруг неожиданно в ходе рассказа взглянул сам на себя со стороны и чуть не заплакал от наплыва целого хоровода неожиданных чувств.
- Что ты? – Спросил Михаил, невольно переходя на «ты».
У того перехватило горло.
- Эх, если б мне бросить пить.
- Коля, тебе бы цены не было!
И они оба заплакали под наплывом чувств и винных паров.
- Давай, может все-таки еще раз попробуешь? Я тебе помогу!
Николай безнадежно махнул рукой и критически оглядел свою каморку.
- Давай, лучше махнем еще по одной!
Они выпили. Михаил уже не хотел закусывать, но опытный Михаил настоял
- Закуси, закуси Миша.
Михаил заплакал в унисон хозяину не только от сочувствия его горю. Рассказ мастера сильно задел его. Он всегда уважал мастеров и людей труда, и особенно талантливых. Он с уважением называл их мысленно «делателями», и ему внутри себя всегда было стыдно перед ними, что вот он бездельник, вообще говоря, который вечно сидит среди бесполезных бумажек.
Пол влиянием алкоголя эти чувства усилились. Ему вдруг так захотелось бросить все, наплюнуть на этих белых воротничков, и перейти в подмастерья и работать у какого-нибудь мастера. В трезвом настроении у него также бывали такие мысли, но он говорил себе, усмехаясь
- За пивом будешь ему бегать, как в старой Голландии.
Но блаженное опьянение этот скепсис на время устранило.
Михаил и сам, уже под утро, стал рассказывать собутыльнику о своем увлечении музыкой, о Моцарте и Россини, и ему в этом состоянии казалось, что тот сможет его понять. Кое-что Николай и в самом деле понял, так как был не лишен слуха.
Они проснулись на следующий день часов в одиннадцать. Потягиваясь, охая и кряхтя, особенно последнее относится к Михаилу, как человеку мало опытному в таких делах.
Придя в себя, они доели и допили все, что оставалось с вечера. Это называется, как мы знаем, «похмелиться».
Потолковали немного, и расстались, если не друзьями, то, по крайней мере, добрыми знакомыми.
Известно, что если люди хоть немного симпатизируют друг другу, выпивка сильно их сближает. У них возникает сознание, что их объединяет что-то особенное, какое-то особое приятельство.

Неделю после этого Михаил толком не мог оправиться, так как не привык к таким крутым выпивкам. В любом деле нужна тренировка!
От всех вообще событий последних месяцев его жизнь как-то сбилась с привычного ритма.
Никуда идти не хотелось. Он побыл некоторое время на работе и ушел домой. Сославшись на плохое самочувствие.
- Что-то, Мишка, ты последнее время закис. – Сказал ему на прощание шеф.
Дома он не знал, чем заняться и куда себя девать. Ольга уехала на юг. Надо бы прибраться в квартире, а то такой бардак. Но не хотелось. И пойти никуда не хотелось. Включил телевизор. Там теперь стало больше тридцати программ. Но смотреть все равно нечего.
Вот по «Спорту» легкая атлетика. Стометровка. Ну что ж, на безрыбье и рак рыба. Посмотрим.
Раздался звонок от входной двери.
- Кого там еще несет?
Он открыл.
На пороге стояла сестра Галина.
- Здравствуй, брат Михаил!
Он опешил и стоял молча.
- Что же не приглашаешь гостью?
- Ах, конечно. Галя! Конечно, проходи!
Он совсем растерялся. Но и обрадовался, так как в душе тайно надеялся на что-то подобное.
Будь он истинный адепт церкви, сказал бы себе
- Господь услышал мои молитвы!
Но где там!
Гостья с хозяином прошли на кухню и встали около стола, занимавшего ее середину. Они стояли молча и смотрели друг на друга.
Взгляды обоих были сильны и выразительны и говорили о многом, так что слов и не нужно было. Но ее взгляд был сильнее. Это был волшебный взгляд матери, так как он был все еще большой ребенок, как многие мужчины, и взгляд любящей женщины, взгляд любовницы и взгляд жены, взгляд послушной ученицы и взгляд мудрого учителя. И еще там было много такого, что не поддается описанию.
Михаил был совершенно поражен. Вот именно такого взгляда он всегда алкал, и о таком взгляд он все время мечтал!
- Галя, как хорошо, что ты пришла! Как хорошо! (После паузы.) А знаешь, мне тут родители из Питера звонили, приглашали не недельку отдохнуть. Лето кончается. Поедем?
- Конечно! Конечно, мой любимый и мой ненаглядный! Конечно. С удовольствием!
Она обняла его крепко, они стали обниматься и целоваться. После всего пережитого оба были в большом эмоциональном напряжении и поэтому чувства их были сильно обострены.
Они и целовались и обнимались и миловались, забыв обо всем, пока не упали на стоящую рядом тахту.
И там, в конце концов, между ними случилось то, что собственно давно должно было произойти. Они познали друг друга, как то суждено человекам самим Господом от века. И они провели в этих безумствах всю ночь, и до утра время промчалось незаметно.
Скажу только в качестве комментария, что с Михаилом у Гали получалось прекрасно и совсем по-другому, чем это было с Николаем.
Как любила говорить Настасья Петровна: «Другой компот!». А других мужчин в этом смысле она вообще не знала.
Через неделю наша дружная пара действительно укатила в Питер.
На этом автор решается поставить точку.
А то так можно докатиться и до романа, а это не входит в его планы.
Как говорят итальянцы
- Аддио!