Растяжка

… Небольшой городок на севере Новороссии, затерявшийся в лесах и меловых кручах, был освобожден ополченцами месяц назад. И, хотя выстрелы тяжелых орудий еще бухали где-то за горизонтом, а по ночам вырастало, иногда, над деревьями темно-багровое зарево, жизнь в самом городе стала спокойнее.
Больше не прилетали и не разбивали дома тяжелые воющие болванки, не скрежетали гусеницами по улицам БМП...
Стала даже возвращаться молодежь — в основном, это были парни, которые весной ушли в ополчение. Сейчас, осенью, они приезжали на побывку к своим родителям и родственникам, а многие — к своим женам и семьям.
Вернулись дети и к двум неразлучным давнишним друзьям — Миронычу и Семенычу.
Мироныч и Семеныч — оба — были пенсионерами, ветеранами Великой Отечественной.
Оба — тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, оба — разведчики и оба работали после войны на одном заводе и даже выйдя на пенсию, оказались в одном «клубе по интересам» - оба грибники.
Дети их — Колька и Константин — тоже были друзьями. Оба в один день записались в ополчение, оба воевали в отряде у Гиви и оба одним автобусом на побывку прибыли — к женам, детям и старикам-родителям.
В тот день, который будет здесь описан и который накрепко отложился в памяти у друзей-фронтовиков, Константин поправлял крышу, пробитую снарядом, у Семеныча, а Коля — чинил забор, поломанный боевой машиной, у Мироныча. Труд был им не в тягость и потому они отправили родителей отдохнуть и развеяться.
Только случилось это в разное время дня — Мироныч уже подходил к лесу, а Семеныч еще только шляпу надевал; да еще хотел Семеныч зайти на почту, о пенсии справиться. И потому шагал Мироныч по тенистой лесной дорожке один, вдыхая напоенный ароматом хвои и сосновой смолы воздух и пошевеливая рогатиной прошлогодние опавшие иголки и сухую траву в поисках грибочков.
Шлось легко, тропка, которой часто он хаживал, шла здесь под горочку, а впереди было озерцо, берега которого поросли густой травой и камышом. И вот возле озерца, как знал Мироныч, и надо было держать ухо востро, а точнее — смотреть внимательно под ноги.
Дело в том, что, как помнил Мироныч, стояла здесь на тропке мина-растяжка.
Трогать ее он опасался, а приучился перешагивать спокойно через растяжку да идти дальше. Но вот только место, где тропку перегораживала темно-зеленая проволока, мог запамятовать. И потому, подходя к озерцу, настораживался. И под ноги смотрел куда внимательнее, нежели в поисках опят да лисичек...
Вот и в этот раз похвалил он себя за внимательность, аккуратно перешагнув через растяжку и не зацепив ее рогатиной.
И пошел дальше, слуша, как птички заливаются да как камыш шумит над озерцом...
Шел Мироныч, переворачивал узловатой своей рогатиной прошлогоднюю побуревшую хвою да песок, высматривал грибочки...
Притомился...
Вспомнилось ему, что неподалеку есть полянка, образовавшаяся от вырубки леса в позапрошлом еще году. Свернул в сторону, прошел несколько сот метров — и вышел точно к широкому низкому пню. Не обмануло, сало быть, старого разведчика ывоенное чутье...
Присел он на пенек, отдышался, глянул на небо синее, на сосны в три этажа высотой... Задумался...
Вспомнилось ему другое небо — небо войны, в котором черными крестами рисовались немецкие самолеты, от которых в окопах они вжимались в землю, когда земля та содрогалась и комьями взлетала к небесам от взрывов бомб...
Вспомнился ему флаг над Рейхстагом, который он увидел сквозь прогалину в сплошном пороховом дыму над Берлином. Всего на пару мгновений увидел — а потом и смотреть вверх, вновь, стало некогда и дым снова сгустился так, что флага почти и не видать было... Но он там был, этот флаг, трепетал на тревожном майском ветру — и это такая гордость была, такая вера в свою победу...
Вспомнил Мироныч и эту, новую, нелепую и позорную войну.
В газетах и по телевизору ее почему-то «гражданской» окрестили. Но какая же она «гражданская»? Антигражданская она. Государство против своих недавних граждан воюет...
И конца и края этой войне пока-что не видать. И тишина над городом шаткая, тревожная. Потому, что по соседству тишины нет...
...Повеял ветерок, прошелся по верхушкам сосен, уронил с треском на землю сухую ветку...
Мироныч оборвал раздумья, глянул на кулек, в который он собирал грибы — тот уже на две трети полон.
Встал ветеран-фронтовик с пенька, пошагал неспешно с полянки в лес...
А Семеныч, который только к опушке подходил, думал о пенсии и, в связи с этим — о том, что удачно он только-что на почту сходил и о почтальонше Любочке, при виде которой он. Как-то, и о пенсионном возрасте забывал.
Его жена умерла совей смертью лет пять назад, а Люба — она, конечено, намного моложе была, но чувствовала его симпатию — а он и не разочаровывал — то яблок горсть ей приносил, то грибочками делился, то слово просто доброе говорил...
С такими, хорошими, в общем-то, мыслями, зашел Семеныч под сень вековых сосен — и пошел по той же тропке в лес.
По пути выломал из сухостоя рогатину, не меньшую, чем у Мироныча — и пошел ворошить ею мох и хвою у подножия могучих деревьев....
Вскоре и он подошел к озерцу.
О растяжке на тропинке он, конечно, тоже знал. Но в этот раз — то ли замечтавшись, то ли умиротворившись от вдыхания лесных ароматов, от прислушивания к птичьему щебету — забыл о ней. И подойдя вплотную, едва не сорвал грязную темно-зеленую проволоку. И оторопел на мгновение. Не по себе стало.
Стал он, отошел на негнущихся ногах на пару шагов, подумал: «Вот так да... Это ладно — я. Я знаю, что она, змея подколодная, здесь стоит... А вдруг — другой кто? Тоже — замечтается вот так — и напорется? Беда выйдет... Надо место Константину показать. Может, снимет, или минеров хоть вызовет...».
Но Константин был дома, а возвращаться не хотелось. Подумав, сам сел у того места, где проволока растяжки уходила в траву, раздвинул траву руками...
Увидел Семеныч два колышка деревянных. К одному из них примотан был конец проволоки, а к другому — такой же проволокой — граната-»лимонка». Проволока привязана была к чеке. Натягиваешь проволоку — чека вылетает — и... Просто и бесхитростно. Но сколько людей от таких растяжек погибло...
И потянулась рука фронтовика к колышку, к которому была проволока привязана...
А Мироныч, в это время, приближался к тому же месту. И издали уже увидел спину товарища в его неизменном сером в желтую клетку пиджаке.
Свистнул другу — издали, чтоб не пугать — негромким, знакомым тому свистом.
Тот голову на мгновение поднял, махнул рукой — иди, мол, сюда.
Мироныч, который сразу понял, что тот возле растяжки находится, подошел — осторожно, ступая мягко, будто растяжка была с ушами и услышать его могла. Присел тоже рядом и спросил негромко: «Что, сапером решил побыть на старости лет?».
Тот ответил: «Да, понимаешь, задумался и чуть не сорвал ее. А тут-то не один я такой задумчивый хожу... Надо б снять...».
Мироныч хмыкнул. Но по-доброму, понимающе. Сказал: «И она тут не одна стоит. Потому и ходим тут только мы. Да и то ополченцы не велят, вычитывают, когда узнают...».
Затем взялся за узел на проволоке, помогая распутывать его Семенычу...
Тут оба и услышали характерное позванивание невдалеке. Ясно было, что катит под горочку велосипед.
Подняли обап головы, осмотрелись...
Действительно, катил на велосипеде мальчишка в яркой красной с синим куртке, в желтых штанах... Откуда только он взялся тут — на новеньком своем велосипеде, беззаботный, будто приехавший из другого — мирного — мира?
И оба заорали ему, напрягая глотки: «Стой!! Тормози!! Опасно здесь!!».
Но то ли у велосипедиста наушники были в ушах, то ли просто не слышал их — продолжал он нестись вперед, прямо сюда, скорости не сбавляя...
И, вновь, сработала у стариков фронтовая привычка — бросились оба наземь, в стороны, прикрыли головы... Надо было б молиться — да вместо малитв один мат на языке был... Им и крыли в голос, пока мальчишка на велике мимо не пронесся...
Пролетел, как вихрь, мальчишка на спортивном велосипеде, тенькнула, лопаясь, стальная тоненькая проволока... И — тишина.
Подкочсила эта тишина сильнее, чем взрыв, которого ждали.
Пролежали фронтовики на земле еще несколько минут.
Затем поднялись.
Перешли тропку, подошли к тому месту, где ко второму колышку привязана была граната.
Посмотрели.
Висит на колышке граната. Чека с обрывколм проволоки рядом валяется. Запал не шипит.
И снова выматерились оба в голос, свободно, в три этажа. И рассмеялись — сначала нервно, затем уже — от души.
Граната-то на растяжке, такая-сякая, бракованная оказалась!!
Вот уж никто не ожидал!!
Поняли оба, что опасность им не грозит.
Но перетрясло их, надо сказать, здорово. И еще бы...
Вздохнули оба — все еще с дрожью — и направились в лес, грибочков добрать «до полной»...
А пару часов спустя вернулись оба ветерана домой.
Зашли оба к Семенычу и сели за общий стол.
Семеныч накрыл, поставил на стол консервированных грибочков, картошку сготовил, достал из морозильника запотевшую пол-литру...
Налили уже по первой, приготовились «стресс залить»... А тут как раз Константин с Николаем, оба, с улицы вошли. И с порога: «О, деды!! А по поводу чего возлияние? Может, и мы поучаствуем?».
За обоих ответил Семеныч: «Мы, Константин, сегодня едва доброе дело не сделали... И едва смерть свою не встретили.».
Тот сказал: «Ого! И как это случилось?».
Семеныч рассказал сыну. А затем, помолчав, добавил: «Я тебя свожу на место. Может, тебе та «лимонка» еще пригодится...».
Константин, подумав, сказал: «Надо, конечно, сходить и гранату снять. Она ведь, даже бракованная, опасна. Да и вдруг еще такие же саперы, как вы, на нее набредут? Вам повезло, а другим может не повезти...».
Подсели сыновья к столу, налили по стопке и себе...
На следующий день утром Семеныч и оба ополченца — и Николай и Константин — пошли в лес.
Подвел их старый разведчик к тому месту, где растяжка стояла, показал гранату.
Для ополченцев снять гранату оказалось делом привычным и простым.
Затем Николай осторожно взял гранату в руки, отошел подальше, и там только осторожно выкрутил из нее запал.
Посмотрел на него, повертел в руках — и запустил в камыши подальше.
А саму «лимонку» сунул в карман.
Сказал: «Граната гожая. Запал можно новый ввернуть — и еще сослужит. Боеприпас ведь не лишний...».
И еще несколько растяжек обезвредили в тот день Константин, Николай и их товарищи, которых те вызвали из города.
Стало безопасно ходить к лесному озерцу.
А благодарить за то нужно было и стариков-фронтовиков и мальчишку на велосипеде и ополченцев, конечно.
По той лесной тропке в лес из города тоже пришел мир...