ВЫБОР

Старик сидел и бездумно смотрел в небо. Справа внизу, в кипени буйно цветущих садов, голубела извилистая лента Дона, а где-то, на том берегу, в синей дубовой балке, грустно считала года кукушка.

Старое хуторское кладбище, окруженное низкой кладкой из песчаника, густо зеленело травой, душно пахло цветом акаций и диких груш.

Там и сям, среди покосившихся надгробий и крестов, стояли металлические пирамидки со звездами, у одной из которых, на скамеечке и сидел старик.

С выцветшей от времени фотографии, на него глядели два военных парня.

Были они в фуражках, с артиллерийскими петлицами на воротниках гимнастерок и значками «Ворошиловский стрелок» на груди.

На поросшем мхом каменном основании пирамидки, стоял граненый стаканчик водки, с сахарной головкой кулич и лежали два пасхальных яичка.

Но всего этого старик не видел. Он был далеко в прошлом.

Снова кипел от бомбовых взрывов Дон, внизу, над горящей переправой, вились пикировщики, а на противоположном берегу, в степи, гудела артиллерийская канонада.

Ночью через опустевшую станицу прошли последние отступающие части, а утром по ее улицам покатили мотоциклисты и грузовики с немцами.

Вечером, когда багровое солнце клонилось к западу, к Павлу, так звали деда, прибежала перепуганная соседка.

- Кум, кум! - вопила она. - Иди скорей к церкви, там понагнали пленных и меж ими твои Петька с Васькой!
- Как Петька? - поперхнулся тот дымом и уронил изо рта самокрутку.
- Не знаю, - плакала баба и тянула его за рукав старенькой рубахи.

Тяжело припадая на ступку протеза и чувствуя как в груди что-то сжимается, Павло почти бегом заковылял вслед за соседкой.

У старой, давно не работающей церкви, в окружении солдат в касках и мышиного цвета мундирах, понуро стояли несколько десятков красноармейцев в пыльном и рваном обмундировании.

Чуть дальше, у сельсовета, жалась молчаливая стайка женщин и детей, испуганно взиравших на чужих солдат.

- Вон, вон, - за тем длинным, что с перевязанной головой, - запалено прошептала соседка, когда, тяжело дыша, они остановились рядом с женщинами. Те стали перешептываться и жалостливо поглядывать на Павла.

А он, подавшись вперед и смахнув с глаз соленый пот, впился взглядом в бойцов.

- Х-хлопцы мои, - через секунду прошептали побелевшие губы и, оттолкнув вцепившуюся ему в руку куму, Павло заковылял через неширокую площадь к церкви.

А во втором ряду к нему качнулись два молодых бойца, один из которых поддерживал второго, раненого.

- Хальт! - рявкнул ближайший солдат и, передернул затвор, уткнул в грудь старика ствол автомата.
- Там сыны мои, понимаешь, нехристь?! - прохрипел Павло и указал дрожащей рукой на парней.

Сзади послышался шум мотора, из близлежащей улицы на площадь выкатил длинный пятнистый автомобиль и, скрипнув тормозами, остановился рядом.

Раздался лай команды, хлопнули дверцы, и на землю ступила нога в черном лакированном сапоге.

Выйдя из машины, пожилой очкастый немец в сером мундире, фуражке с черепом и крестом на шее, высоко вскинув голову, прозрачно оглядел пленных и остановил свой взгляд на Павле.

Потом он вскинул обтянутую лайкой руку и что-то буркнул подбежавшему к нему адъютанту.

- Кто такой? - на чистом русском спросил тот и ткнул в старика пальцем.
- Отец, а там мои сыны, - кивнул тот в сторону пленных.
- Вот как? - высоко вскинул брови офицер и что-то залопотал своему шефу.
- Ты был солдатом? - перевел он очередной вопрос и покосился на ступку.
- Был, в империалистическую - ответил Павло.

Адъютант снова залопотал, очкастый удовлетворенно качнул головой и что-то ответил.

- Господин штандартенфюрер спрашивает, чего ты хочешь?
- Отпустите моих сынов, - подался вперед Павло. А меня возьмите.
- Покажи их.

Павло указал рукой на Петьку с Васькой.

Адъютант перевел, очкастый повернул голову в сторону пленных и небрежно махнул рукой. - Ком!

Поддерживая за плечи Ваську, перебинтованного поперек груди, Петька сделал несколько неверных шагов, и они встали перед отцом.

- Как же так, сынки? - шевельнулись побелевшие губы.
- Так получилось, батя, - просипел Васька, а Петька шмыгнул носом и тяжело уставился в землю.

Между тем очкастый пришел к какому-то решению и снова что-то пролаял.

- Господин штандартенфюрер уважает старых солдат, и готов отпустить одного, по твоему выбору, - перевел адъютант.

- Как одного? - растеряно переспросил Павло. - Их же двое!
- Думай старик, - заложил руки за спину офицер. - На размышление минута.

Отцовские глаза заметались по сыновьим лицам, а впалые щеки побледнели.

- Забирай Ваську, бать, - прогудел Петька и чуток подтолкнул вперед брата.
- Не, - упрямо мотнул тот головой. - Не пойду.

А в голове Павла все смешалось. Впервые в жизни он не знал, как быть. Петька с Васькой родились в один день, вместе росли, бегали в школу и ушли служить.

- Что ж мне делать, хлопчики? - с болью прошептал отец и внезапно перехватил взгляд очкастого. Он был презрительный и торжествующий.

- Ах ты ж сука! - сжал Павло костистые кулаки, сделал шаг вперед и в голове у него блеснула ослепительная вспышка.

Когда воющие бабы подняли лежащего в пыли старика, хвост колонны исчезал за поворотом дороги, что вела в балку, к старому глинищу. А потом оттуда ударили залпы и затрещали автоматные очереди…

Закатное солнце клонилось за далекие леса за Доном, высоко над степью одиноко парил коршун, и в цветущих травах оглушительно звенели кузнечики.

А старик все сидел и беседовал с сынами. Они его не винили.