Старинный орган.

Старенький грузовик был заполнен до отказа. Люди торопливо покидали деревню. Дети рыдали на руках у матерей. Потерявшие ко всему интерес старики безучастно смотрели в серое зимнее небо, грозившее стальными немецкими птицами.
Последним в кузов поднялся бородатый старец в широкополой черной шляпе. Он укоризненно посмотрел на мужчину, одиноко стоявшего на дороге.
- Шмуэль, вы с ума сошли!
Мужчина невесело улыбнулся.
- Если бы я вздумал сделать это, то не попал бы и в сотню миллионов. Весь мир сошел с ума.
Мотор грузовика заурчал.
- Бросьте философствовать, Шмуэль Через два часа прибудет айнзац - команда. Вы понимаете, что это означает?!
- Да, ребе, отлично понимаю.
Грузовик развернулся, и поравнялся с проселочной дорогой. Ребе дал отмашку.
- Дело ваше, храни вас господь.
Спустя минуту автомобиль скрылся на пыльной дороге, и деревня опустела. Бездонная, звенящая тишина накрыла всё вокруг. Он шел по опустевшей улице, и смотрел по сторонам. Сквозняк хлопал дверью булочной. На её окнах еще белели следы муки. Это старый Миша Живкович по обыкновению открывал их становилось жарко от пекущихся куличей. И тогда сладкий мучной запах приглашал односельчан в его лавку. Теперь, хочется думать, он с семьей уже далеко. Они уехали с первой волной еще неделю назад.
Так он мысленно перебирал каждый дом. Знакомый, родной, вместе с тем страшно пустой.
Он дошел до маленькой кирхи, огражденной ржавым забором. Прикрыв за собой дверь, Шмуэль проследовал на кафедру, за которой стоял старинный орган. Как наладчик, мужчина знал его вдоль и поперек. Каждую нанесенную временем паутинку на пожелтевших клавишах. Ловко открыв крышку, он принялся за работу. Заботливо натягивал, и ослаблял струны. Проверял маленькие пружинки, спрятанные в молоточках. Это были единственные звуки в мрачном великолепии зала.
Заходящее солнце отражалось на полировке инструмента. Скользило по резным сидениям.
И когда работа была почти закончена, за окном раздался нарастающий гул мотора, звучавший как набат, под испуганный стук сердца. Естественный порыв страха умолял убежать через черный ход, и в сумерках спасать свою жизнь. Однако он взял себя в руки.
Наконец, достигнув апогея, гул мотора стих, сменившись глухим топотом десятков ног, и стальным лязганьем затворов. Шмуэль стоически продолжал наладку инструмента. Пытаясь совладать со страхом, он вспоминал несчастных музыкантов с «Титаника». Продолжавших играть до самого конца.
Заглянувший в кирху немец остолбенел, увидев настройщика за работой. Не долго думая нацелил на него автомат.
Наконец Шмуэль обернулся, и умоляюще произнес по-немецки:
- Господин солдат, дайте мне еще пять минут, чтоб я закончил работу.
Немец был еще раз шокирован происходящим. «Приговоренный» еврей, казалось, ни капли не боится смерти. Он преспокойно склонился над органом, время от времени нажимая на клавиши и педали.
- Кто ты такой?
- Простите, забыл представится.
Он снял с головы смешную черную кипу.
- Меня зовут Шмуэль Ранович. Я настраиваю этот орган, и играю на нем уже двадцать лет. Он был привезен сюда вашими земляками, в более спокойные времена.
Тем временем в зале собирались остальные солдаты из карательного отряда. Это были рослые, светловолосые немцы. Они были одеты в землисто-зеленые шинели, перетянутые кожаными портупеями.
- Какого черта ты не спасался с остальными жидами? Мы никого тут больше не нашли.
- Уверяю вас, тут больше никого и нет. А не уехал я только потому, что в этом безумстве хоть кто-то должен выполнить свою работу до конца. Остаться при своем деле. Ваше дело – зачистить деревню, и убить меня, что ж. А мое дело играть на органе. Небеса видят нас, и они посильнее тел.
Говоря это он закончил работу, и с тихим стуком закрыл крышку органа.
Солдаты смотрели на него, как на святого мученика, и переминались с ноги на ногу. Всем было жутко от осознания того, что должно произойти очень скоро. Все постулаты, источаемые пропагандой Геббельса, проигрывали при виде этого плохо одетого человечка, поправлявшего старые круглые очки на горбатом носу.
- Ну вот, господа, я закончил своё дело. Пусть исполнится должное.
Он сделал два уверенных шага по направлению к немцам. Из толпы раздался голос:
- Сыграйте нам что-то.
Остальные поддержали голос. В их глазах читалось желание на время уйти от своей постыдной и страшной обязанности, придуманной в больных войной головах.
Рассевшись на скамьях, они слушали музыку.
Грянули первые аккорды, похожие на отголоски грома где-то очень далеко. Человеческий гений, облаченный в музыкальную грамоту, летел, подгоняемый акустикой старого зала. Шмуэль самозабвенно играл органные фантазии Баха. На зло своей незавидной участи, и на радость предстоящей вечности. Тонкие пальцы гладили старинные клавиши. Солдаты затаили дыхание, боясь пропустить малейший оттенок ноты.
Наконец музыка стихла. Еще несколько секунд все прибывали в немом оцепенении. Затем они встали со своих мест, и долго аплодировали маленькому еврею, неуклюже стоявшему перед ними.
Он снова невесело улыбнулся.
- Моё время пришло, господа солдаты. Пусть всё произойдет. Я и так прожил на свете лишних пол часа. Не будем портить знаменитую немецкую пунктуальность.
- Кто готов сделать это?
Все молчали потупив взоры.
Шмуэль обвел их взглядом.
- Я вижу, что в вас еще осталась капля человечности. Но я не желаю на коленях вымаливать у вас жизнь. Так как я ничего не сделал. А по сему, позвольте мне сохранить мою гордость перед смертью. Пусть, по-вашему, жидовскую, но всё же гордость. Дайте мне оружие. Ну, смелее.
Один из солдат медленно протянул ему черный «Вальтер».
- Тяжелый пистолет. Вы смогли бы мне помочь? Я никогда не обращался с огнестрельным оружием.
Сжав зубы солдат проверил магазин, и снял пистолет с предохранителя.
Шмуэль повернулся к ним спиной, и вышел на улицу. Поджидавший снаружи ветер ворвался в серое от сумерек помещение.
Вошедший первым солдат прислонился к стене, и в отчаянии смотрел на распятие, возвышавшейся над кафедрой. Он зажмурил глаза, и перед ним пролетели образы скрипачей, и банкиров, булочников, и портных, которых он приговорил к смерти. Каждая слеза, текшая по небритым щекам умоляла простить душу за всё что натворил он, и его земляки.
Глухой хлопок во дворе, растревожил стаю ворон. Из кармана жилетки со звоном выпал настроечный ключ.