Иван Безуглов и латиняне.

Иван Безуглов, облокотившись на бревна, сложенные около восточной стороны своего дома, созерцал.А созерцали его очи гумно подворья своего, сереющий вдалеке огород, прошлогодние не потравленные копна сена, ветлу, которая поселилась с незапамятных времен по берегам речки. Ветла была уже не та, что зимой, наполнилась соком, зеленеть собиралась.

В общем, душа Ивана апрель встречала, торжествовала...Под стареньким тулупом, наброшенным на плечи, билось его неравнодушное сердце, клокотало радостию, радостию, известной только сердцу крестьянскому.

И так его потянуло пофилософствовать, так захотелось объявить восторг свой всему окружающему: и вредной соседке, да, пусть- баба, что с нее взять то, и собакам своим и кошкам, дожившим до весны- всему и вся захотелось изъявить свой восторг.

Вздохнул. Затем начал излагать(мысленно):"Да что они, латиняне?.Что они есть без нас!? Вот вращается планета наша, летает в космосе по- своему,Богом установленному маршруту, и идет от планеты сей молитовка, тихая такая, то еле теплится, то пламенеет сильно, но, главное, есть она, есть! Ибо молится Россиюшка! А что латиняне?Суета, все суета, да алчность непомерная. Да! Видать, закат наступает их царству, не иначе, сердцем чую!"

Так подумал Иван Безуглов, улыбнулся, обернулся и долго-долго смотрел на церковь, белеющую в центре деревни. Молилась душа, не говоря ни слова, молилась.

Потом, запахнув свой обветшалый тулупчик, заглянул в глубины сердца своего. Оно клокотало, билось уже не один десяток лет, но все было юным и поющим песнь хвалы жизни чудесной, неповторимой, единственной.

"И что там творится,"-подумал крестьянин,-"и что деется", То вихри смущения затмевают радость апрельскую, то светлые зори, отблески горнего озаряют все естество, отгоняя всю боль прошлой жизни.

Встрепенулся Иван от раздумий, вздохнул, подумал:"Пойду ка огород посмотрю, не пора ли боронить." И пошагал к клочку распаханного, родимого чернозема, улыбаясь мыслям своим и озаренный радостию.