Ром сеньоры Розы

1

Рано утром, когда серое от городской пыли солнце чуть-чуть осветило кромки красных крыш, потускневших от времени и осадков, Она вышла к двери ждать Его. Коридор отделяла от лестничной площадки только тонкая кисейная тряпочка до пола, через которую снаружи можно было без труда разглядеть все скромное убранство квартиры, никому давно не нужной, по совести сказать. Хозяйка, черт бы ее побрал, сеньора Роза, или в простонародье Скорпионита, к своим шестидесяти с хвостом успела пожить вдоволь с мужем, ныне покойным, пропитать его насквозь своим ядом и овдоветь, нарожать кучу детей, из которых выжило двое – таких же ядовитых и мерзких, как сама Скорпионита, которые, в свою очередь, продолжили дело матушки и наводнили отвратительным потомством с уже показывающимися жальцами город и его окрестности. После этого они с чистой совестью взялись за состояние досточтимой madre*, а оно составляло не так уж и много, если учесть то, что Скорпионита держала на углу своей неприметной улочки, Тухлого закута, мелкий баришко – иначе не назовешь – под названием «Яд скорпиона», из-за которого она частично и получила свое милое прозвище. Это не оговорка – «своей» улочки – ибо кто, как не сеньора Роза заправляла всеми делами этого неприметного закоулка, уже потерявшего всякий более или менее презентабельный вид. Она знала все сплетни и домыслы, всегда была в курсе, кто кому задолжал и с кем путается чья дочка. Ни одно событие владения Скорпиониты не ускользало от ее бдительного взора. Так что, эта пожилая сеньора, к недовольству и страху соседей, была самой, что ни на есть, полноправной хозяйкой Тухлого закута.
Так вот, дети своей достопочтимой madre времени даром не теряли и успели прикарманить половину, если не треть всей, не столь большой, прибыли, что сеньора Роза получала за свой бар, где заправляла она и ее помощник, парень-дегенерат Хосе – здоровенный детина метра под два с пустым взглядом из, как видно, никем не заселенного мозга. Четверть сбереженной прибыли Скорпионита хранила, как зеницу ока, а остаток пыталась отыграть – у своих же детей – в «очко». Вечерами они собирались внизу, перед баром и шумно, приправляя речь живописными ругательствами, бились не на жизнь, а на смерть. Скорпионита попеременно оставалась то в плюсе, то в минусе, и ее это удовлетворяло.
Всего этого Она наслушалась у соседей, которые шепотом перемывали косточки старухи Скорпиониты, при этом боясь ее еще больше, чем самого скорпиона.
Ее звали Магдалена, и Она уже несколько месяцев снимала эту неприметную квартирку у сеньоры Розы, которая рано или поздно все же поняла, что на четверть прибыли жирно не поживешь. Приехала Магдалена издалека и тут же поняла, что жить в этом новом для нее городке совершенно негде: крошечная гостиница городка была до отказа забита всяким-разным людом, который не собирался съезжать через день-два. Напуганная перспективой остаться на ночь на улице, в компании пьяниц и бомжей, девушка попыталась найти ночлег у местых жителей, но встретила лишь вежливый отказ - в этом городке явно недолюбливали чужаков. Отчаявшись, она все же постучалась в еще один дом, как оказалось, к Скорпионите и попросила сдать ей комнатку. Хозяйка – расплывшееся неприятного вида существо в плотном добротном халате, с острым взглядом непонятного цвета глаз – тут же расщедрилась и предложила гостье целую квартиру, утверждая, что с удовольствием поживет в рабочей комнатке над «Ядом скорпиона», таким образом, бдительно карауля свое детище. Плату Скорпионита запросила раза в три выше разумной, но что поделаешь.
- Живи, - отрезала Скорпионита и ушла.
Условия были более, чем божескими – никаких запретов и полная свобода: делай, что хочешь, води, кого хочешь, кричи и бей посуду, только одно «но» - к еженедельному контрольному визиту хозяйки квартира должна обрести прежний вид.

2

Все это Магдалена прокрутила в памяти не раз, наматывая круги по узкому коридору. В конце концов, на лестнице послышались шаги, четко и громко скрипнув на третьей снизу ступеньке, и в полу-дымке кисейного покрова замаячила Его ярко-красная щеголеватая рубаха с пальмами. Вскоре появился и Он, смахнув назойливую матерчатую преграду и подхватив тотчас раскрасневшуюся Магдалену на руки. - Максимус! – вскрикнула, задыхаясь, девушка, когда парень поставил ее на пол.
- Моя детка соскучилась? – развязно жуя жвачку, пробормотал Максимус, рыжий среднего роста паренек, не старше Магдалены, все еще прижимая к себе ее хрупкое тельце под шершавой тканью платья-рубахи.
- Очень, - протянула кокетливо девушка, потянув его в комнату. – Пойдем. Пойдем скорей в комнату и выпьем чего-нибудь. Там такая жара, ух…
Максимус покорно позволил вести себя, с любопытством разглядывая обстановку. Коридор, в котором царил прохладный полумрак, был увешан пожелтевшими, будто залитыми крепким черным кофе, фотографиями когда-то многочисленного семейства сеньоры Розы – натянутые улыбки и псевдо-довольные лица. Он вел в просторную комнату, за которой примостилась крошечная кухонька и такая же крошечная ванная. Войдя внутрь, Максимус тут же ослеп от, бьющего с беспощадностью в окно, солнечного света. По комнате летала оседая на креслах, комковатая пыль. Из меблировки здесь были только два кресла с потемневшей от времени обивкой, узкая кровать под разноцветным лоскутным пледом с чугунными шариками на изголовье и книжный шкафчик, именно шкафчик, наполненный наполовину макулатурой в мягкой обложке. Любовные романчики, пара детективов мелкого пошиба и толстенная энциклопедия, заросшая паутиной – весь комплект необходимой в доме литературы. Окно было распахнуто, и из него доносились запах кофе и вонь сточной канавы. На полу между кресел примостилась бутылка рома, два стакана и пепельница.
Тут же войдя в комнату, Магдалена упала в кресло и положила ногу на ногу, демонстрируя кружевное белье под без меры коротким платьем. Максимус мельком оглядел ее с ног до головы: молодая, почти юная, но уже со скорбными морщинами, бегущими от крыльев носа к уголкам губ, худая, с маленькой, почти девчоночьей, грудью, быстрая, как оса. Черные путаные кудри разметались по спинке кресла. Глаза его встретились с ее влажными, смеющимися, со светлой радужкой на контрасте с черными, как маслины, зрачками. Черт возьми, она была красива в этот момент. Неприлично красива.
- Ну, иди сюда, любовь моя, - промурлыкала Магдалена, подтолкнув бутылку пальцами ноги. – Садись.
Так же молча молодой человек сел в другое кресло и медленно наполнил стаканы янтарно-желтой жидкостью. Они чокнулись и отхлебнули.
- Никогда не бывал у тебя, - начал Максимус, все еще оглядывая комнату жадным взглядом. – Хозяйка против?
- Эта старая мегера, - отмахнулась девушка, - тебе лучше не показываться ей на глаза. Она страсть как любит молоденьких симпатичных мальчиков. Жалит своим жалом и утаскивает в норку, где потихоньку ест и переваривает, ест и переваривает, - Магдалена хихикнула.
- Сеньора Роза?
- Скорпионита, лучше скажи. Ведь так ее называет весь Тухлый закут, правду тебе говорю. Не в лицо, конечно. Для клиентов она – сеньора Роза, богиня и чародейка, которая смешивает свои яды в каморке, а потом продает в баре, сдирая при этом кругленькую сумму за твою личную, индивидуальную порцию яда. Странно, что полиция еще не заинтересовалась ей, а то уже давно бы она сидела себе за решеткой и жалила сокамерниц. Скорпион она настоящий, вот что я тебе скажу.
Несколько минут двое сидели молча, глотая каждый из своего стакана. Потом Магдалена задумчиво взяла тонкую сигарету и жеманно закурила.
- Но ты не бойся, она тебя не тронет. Я не позволю, - девушка многозначно взглянула на Максимуса. – Я ее не боюсь. Ни капельки. Она просто сварливая старуха, которой давно пора в могилу, только даже дьявол ей брезгует.
- У нее есть дети?
- Есть, конечно. Те, кто еще не сдох. Многих уже похоронила, не выдержали ее яда. А остальные до сих пор наживаются с ее деньжат, эти их дурацкие ежевечерние тяжбы на картах. Кто-кого, как говорится.
- А больше нет?
- Чего?
- Детей.
- Да вряд ли… хотя… есть еще у меня подозрение, что это не все ее дети, которые остались в живых. Кто-то еще есть, не знаю: дочь, сын… только она его тщательно прячет. Байки какие-то смутные ходят по этому поводу. Будто где-то существует еще один потомок Скорпиониты, однако никто его и не видел. Что-то вроде жутковатой легенды, бррр… Если это правда, уж, наверное, это форменный монстр, раз уж родимая матушка не показывает его свету, не пускает отравлять наш городок. И к лучшему.
Максимус только хмыкнул под нос и снова разлил ром по стаканам. Снова отхлебнули. Огненная жидкость побежала по горлу, еще больше опаляя его, до жжения разъедая пищевод, в желудок, который на мгновение сжался, а потом вновь расслабился, позволяя себя отравлять.
В это время молодой человек незаметно наблюдал за Магдаленой. Вот она откинулась в изнеможении, шея и грудь ее покрылась испариной, волосы еще больше растрепались. Глаза пьяно заблестели – сколько еще нужно ее организму, чтобы окончательно слететь с катушек? Еще стаканчик?
- Ты меня любишь? – неожиданно спросила Магдалена, а язык ее будто уже заплелся тройным морским узлом. – Вот скажи: любишь?
- Люблю, - ухмыльнулся Максимус, плеснув последний глоток в горло.

3

...Они познакомились месяц назад. В крошечном кафе, прилегающем к железнодорожному вокзалу. В этот день оно пустовало - рейс отменили, ждать следующего стоило только на следующий день. Магдалена расположилась у окна, чтобы иногда посматривать за перроном и взяла пинту рома. Глаза ее, как тогда, увидели каждый блик, каждую пылинку в разгоряченном, пропахшем смолой воздухе. Кафе, сравнительно светлое и чистое, встречало зазевавшихся клиентов блестящими пустыми столиками с миниатюрными солоночками и перечничками, салфетками и карточками "Забронировано", хотя в зале не было ни души, не считая лениво обмахивающегося пластиковой тарелкой официанта. Откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу в рваных голубых джинсах и туфлях на шпильке, Магдалена неспешно курила. Под потолком лениво вертел лопастями вентилятор. Тут и появился он... Девушка не без интереса отметила, что вошедший в кафе парень - очень даже ничего. Эффектно проведя рукой по рыжим, выгоревшим на ярком солнце волосам, он поправил солнечные очки. Потертые джинсы, намекающие, но не афиширующие, рубашка навыпуск - обычный, ничем не примечательный парень. Опустив очки, он окинул внимательным взглядом кафе.
Магдалена приосанилась и поправила декольте, чтобы оно выглядело эффектней, продолжая сверлить молодого человека завороженными глазами. Прямой намек ударил в цель - несмотря на уйму пустых столиков, парень направился к Магдалене, при этом совершая такие движения, что у девушки поплыло перед глазами.
- Я присяду? - парень решил не ходить вокруг да около.
- Эм... да, - Магдалена рывком отхлебнула рома и закашлялась.
- Максимус.
- Интересное имя..., - то ли от алкоголя, то ли от жары, девушка покраснела. - Магдалена.
Знакомство завязалось слишком быстро. Уже спустя полчаса они болтали, как закадычные друзья, а Магдалена бросала на нового знакомца все более и более горячие взгляды.
- Ты, значит, путешествуешь? – с интересом спросил Максимус.
- Ага, - девушка затянулась и выпустила струйку дыма.
- Что, денег куры не клюют? – подмигнул парень. – Везучая какая.
- Ну, везучая, - рассмеялась Магдалена. – Могу себе позволить. А что такое? Ты, случаем, не маньяк?
Девушка коротко хихикнула. Парень не растерялся:
- А что, похож?
- Ну…, - Магдалена прищурилась и внимательно взглянула на собеседника, а потом покачала головой. – Нет, не маньяк. Ну, какой из тебя маньяк, а? Они же все – больные люди.
- Больные? Или принципиальные? – уточнил Максимус.
- Фи, - сморщила носик Магдалена. – Какой тут принцип.
- Самый банальный – как, помнишь, у Джека Потрошителя.
- Бррр, - только сказала девушка. – Ну и сравнения у тебя. Ты хочешь сказать, у свихнувшегося врача-мясника был принцип? У больных нет принципов.
- Принцип Джека Потрошителя очень прост, - покачал головой Максимус. – Он всего лишь хотел уничтожить гниль лондонского общества – проституцию. Как хороший врач, между прочим. Удалить и зашить.
- Бррр, омерзительно, - Магдалену передернуло от отвращения. – Давай не будем об этом. Меня сейчас вырвет.
- Как хочешь, - отмахнулся парень. – Просто хотел тебе доказать, что у любого убийцы, настоящего убийцы, должен быть принцип, которого он следует, ну, как идея. Что-то вроде «вырезать гниль из общества», например.
- Что такое «гниль»?
- Тебе объяснить с биологической точки зрения? – улыбнулся Максимус. – Или с социальной?
- Что такое «гниль в обществе»?
- Ну, в основном, это люди, которые приводят к загниванию остальных. То есть, носят в себе болезнетворную бактерию – загнивание души. Пустые и никчемные. Алкоголики и наркоманы, убийцы и извращенцы, а еще пустышки – люди абсолютно бесполезные для общества. Они тянут его вниз.
- А кто же небесполезный?
- Люди, которые заняты делом. Например, тот же врач – он спасает жизни больных. Или художник – он дарит людям прекрасное. Учитель – учит, а повар – готовит. Они что-то приносят обществу, пусть даже крохи – но приносят.
- Не уверена, - нахмурилась Магдалена. – Почему нельзя просто жить и радоваться жизни?
- Потреблять?
- Ну, если финансы позволяют…
- А тебе, значит, позволяют?
- Да, - Магдалена с досадой потушила сигарету. – Мне позволяют, и я счастлива.
- Счастье в деньгах?
- Знаешь, да, - кивнула девушка. – Ведь можно позволить себе все, что угодно. И не просить подаяния.
- Жить и радоваться жизни – замечательно, - заметил Максимус. – Поставим вопрос по-другому: что ты любишь делать? Что ты умеешь делать? Кроме того, как радоваться жизни и путешествовать.
- Это допрос? – усмехнулась Магдалена.
- С пристрастием, - в ответ улыбнулся парень. – На самом деле, просто интересно.
- Ммм…, - девушка задумалась. – Знаешь, скажу по секрету – в детстве я очень любила танцевать.
- Танцевать?
- Ну да, каждую среду и субботу бегала в танцевальную студию, тайком от родителей. Они хотели, чтобы я больше времени уделяла школе. А потом они умерли.
- Соболезную…, - начал, было, Максимус.
- Неважно, - отмахнулась Магдалена. - Это было давно, и глупо вспоминать и плакать. Я больше стараюсь не вспоминать. Лучше будет. Обычное дело - автокатастрофа, сразу двое и насмерть. Не мучались почти. Но наследство оставили...
- Большое? – лишь спросил Максимус.
- Ишь ты, какой любопытный, - девушка развязно хохотнула. - Думаешь, обхаживать меня дальше или нет? Дело твое, но не совру - на жизнь не жалуюсь, денег предостаточно, чтобы, как я, мотаться по стране и загранкам, развлечения ради. Я здесь проездом, и слава богу, такая дыра...
- Богатенькая наследница, значит..., - протянул парень.
- Можно сказать и так, - кокетливо подмигнула Магдалена.
Они все болтали, пока солнце, наконец, не скрылось за горизонтом. В полутемном кафе все тот же официант расставлял стулья. Перрон был пуст и безжизнен. Новые знакомцы сидели совсем близко друг к другу, не замечая ничего, а на столе не убывали ром и сигареты. В конце концов, сонный официант подал голос:
- Господа, мы закрываемся.
Магдалена лишь презрительно смерила его взглядом. Тогда Максимус вдруг быстро спросил:
- Твой поезд завтра?
- Да...
- Пошли, - Максимус рывком поднялся, потянув за собой девушку. Она засмеялась:
- Куда мы идем?... А деньги?..
- А деньги?! - подхватил официант, неспешно выплывая из-за стойки.
Максимусу хватило доли секунды, чтобы решиться. Он покрепче сжал руку Магдалены:
- Бежим!
Дальше они слышали только далекие окрики официанта и свист ветра в ушах. Магдалена часто перебирала каблуками и пыталась не упасть. Улицы мелькали перед глазами, бежали в бешеном круговороте. Кто-то окликнул их, но они не остановились, и, подогреваемые, страхом и возбуждением, неслись, как сумасшедшие, так, что камни мостовой гулко звучали эхом под их ногами. Квартал за кварталом они бежали, не чуя под собой земли. Потом, отбежав на значительное расстояние, они остановились. Девушку душил смех. Она прислонилась к стене и почти плакала от смеха:
- Ну ты даешь! Никогда так не веселилась.
- Никогда не уходила, не заплатив? - серо-зеленые глаза Максимуса блестели.
- Ну, незачем было… что-то мне нехорошо..., - девушка сползла по стене…
...В следующее мгновенье Магдалена прикрыла глаза от резкого солнечного света. А потом снова ошарашенно открыла. В распахнутое окно билось еще рассеянное, но уже по-испански жаркое, утро. Скосив глаза, Магдалена встретилась взглядом с Максимусом, который задумчиво лежал рядом и курил.
- Где я? - голос девушки показался ей чужим.
- В гостинице, - улыбнулся парень. - Детка, уже утро. Ты проспала полночи.
- А...
- Было, было, - подмигнул Максимус. - Через полчаса уходит твой поезд. Не хотелось тебя будить, но я подумал, что так будет лучше...
...Стоя на перроне, они почти не разговаривали. «Я найду тебя, я найду», - только сказал он. Когда поезд отходил, она высунула руку, чтобы помахать парню, но того уже не было на платформе...

4

Магдалена расплылась в улыбке. Потом вся подорвалась, подскочила с кресла, отчего последнее жалобно скрипнуло, и убежала (насколько ее состояние позволяло бежать) в соседствующую с комнатой кухню. Оттуда она вытащила старый, почти допотопный магнитофон, покрытый густым слоем пыли, и такие же колонки. - Смотри, что я откопала у Скорпиониты – дряхлый магнитофон. Сейчас послушаем, что любит наш достопочтимый «скорпион».
Нажав на кнопку, Магдалена присела у аппарата, вслушиваясь в шорохи, доносившиеся из колонок. В конце концов, послышался далекий, шершавый, когда-то записанный на пленку, голос диктора:
- А теперь предлагаем вам послушать концерт по заявкам. А вот и первый звонок. Здравствуйте.
- Здравствуйте, - прощебетал молодой женский голосок.
- Как вас зовут? – продолжал диктор таким же равнодушным тоном.
- Меня зовут Роза. Я бы хотела послушать девятый ноктюрн Шопена. Это такой – па-пам, па-па-па-пам…
- Прекрасно, - перебил диктор. – Давайте же послушаем замечательный ноктюрн №9 Фредерика Шопена…
Из старых колонок донеслись тихие, с легкой хрипотцой, звуки рояля. Они поплыли по комнате, смешиваясь с парящей пылью, в затхлом, но таком завораживающем водовороте прошлого.
- Это шестидесятые? – подал голос Максимус, приподняв голову из-за спинки кресла.
- Что?
- Запись шестидесятых годов?
- Черт его разберет, - отозвалась Магдалена, вслушиваясь в рояльные трели. – Но я хочу танцевать.
Она, пошатываясь, поднялась с пола. Едва не наступив на стаканы, побрела к окну.
- Давай закроем окно, - предложила девушка.
Максимус не отозвался. Тогда Магдалена с силой закрыла трухлявые ставни с облупившейся темно-зеленой краской, отчего содрогнулись старые рамы. Обернувшись, плавно задвигалась, слишком плавно для пьяной. На губах ее играла загадочная, чересчур уж кокетливая, граничащая с похотливой, улыбка. Тонкое шуршащее платье взлетало и опадало в такт движениям и мелодии, обнажая все больше тела. Из-за ставней пробивался рассеянный свет, отчего по фигуре и платью Магдалены бегали солнечные полоски.
Завороженный, Максимус застыл в кресле, не в силах оторвать взгляда от танцующей девушки. Все ее тело, такое расслабленное, кружилось по комнате. Раза два она даже чуть не опрокинула бутылку. В это время молодой человек лишь сидел и смотрел, раз за разом берясь за сигарету. Магдалена танцевала, а в сигарета тихо тлела в руках Максимуса.
- Не знал, что ты настолько хорошо танцуешь.
- А? А..., - Магдалена сделала новый круг, почти задев Максимуса. – Годы в танцевальной студии не пропьешь.
- И теперь занимаешься?
- Зачем? - сделав грациозное па, девушка подхватила бутылку и отхлебнула.
- Ну..., - замялся молодой человек. – Профессионально. Благо время и деньги позволяют...
- А смысл? У меня есть еще много интересных дел.
- Так и подумал, - помрачнел Максимус. – Интересная закономерность. Если у человека нет денег и времени – он из кожи вон лезет, чтобы заняться своим делом, которое ему нравится. А как только деньги и время появляются – будет ли он так же заниматься этим? Ни черта! Люди вообще ленивые. Если их не подстегивать – они с места не сдвинутся. Они потребляют, и потребляют, и потребляют… Не смотрят вперед, живут одним днем. Они не осознают, что когда-то все может кончиться.
- Они всего лишь не боятся смерти!
- Знаешь, а ты права… Они не боятся смерти, потому что им нечего терять. Смертники, да и только. А твои – твои родители боялись смерти?
- Понятия не имею… уф…
- А надо бы иметь.
- Зачем? Поздно ломать мозги.
- Лучше поздно, чем никогда.
- Ха, смешно, - Магдалена фыркнула, снова сделав грациозный поворот.
- Все заканчивается, если его пустить на самотек.
- Плевать! Здесь и сейчас!
Потом мелодия оборвалась. Запыхавшись, девушка остановилась. Она согнулась, пытаясь отдышаться, схватив колени руками.
- Ты меня любишь? - ее голос прозвучал хрипло и резко. Максимус поднял глаза и они встретились с затуманившимися глазами Магдалены.
- Люблю.
- Сильно любишь?
- До смерти, - признался Максимус, с усилием выдохнув струйку горячего воздуха.
- Максимус…
В следующее мгновение на пол, шурша, упало платье. Переступив через него, Магдалена сделала еще шаг, и на нее, как одержимый, набросился солнечный свет, полосами бьющий из щелей в створках ставен. Тело было белым, а волосы, ниспадающие на плечи – невыносимо, неприлично черными, чернее самой черной ночи.
- Черт, - только произнес Максимус и сделал шаг к девушке.

5

Красно-золотое закатное солнце робко прокралось в приоткрытые ставни и осветило узкую постель. Там, среди сбитых простынь, лежала Магдалена. В руке ее дымилась сигарета, а второй рукой она задумчиво подпирала голову. Под глазами девушки залегли тени, отчего все лицо ее казалось осунувшимся, нездоровым и каким-то совсем некрасивым. Осматривая комнату рассеянным взглядом, Магдалена курила и о чем-то неспешно думала. В пододвинутом к окну кресле восседал Максимус, уже одевшийся, и тоже курил. В руках его покоилась бутылка, почти допитая – на дне мерцала янтарная жидкость, на глоток максимум.
- Дай, - каким-то не своим, низким голосом попросила Магдалена, протянув руку к бутылке.
Максимус молча передал бутыль и уставился в окно. Из него доносилась едва ощутимая, но бьющаяся, как пульс бегуна, вибрация разгоряченного за жаркий день городка. Запах кофе, такой явственный поутру, сменился запахами пота и мяты, настойчиво лезущими в ноздри. Иногда под окном проскальзывал редкий прохожий, спешивший по делам, либо за добрым стаканчиком мохито. Обычный провинциальный городок, медленно пробуждающийся от убийственной полуденной сиесты, потихоньку начинал жить.
Тут внимание Максимуса что-то привлекло. Он указал девушке за окно:
- Кто это?
Магдалена с трудом поднялась на ноги – каждое движение отзывалось по телу болью, несильной, но ужасно докучливой. Подойдя к окну, она почти высунулась в него, как была – то есть, в чем мать родила.
- А, это Хосе, - рассмеялась резким смехом девушка. – Слуга сеньоры Скорпиониты. Мальчишка-дегенерат, такой дурак смешной. Двухметровый балбес, как дитя малое. Тупой, как пробка, если не хуже. И где только Скорпионита его откопала… Дурище…
Она вся высунулась в окно:
- Эй, Хосе!
Слабоумный парень поднял голову, обращаясь за звук своего имени. На лице его блуждала рассеянная, какая-то беззлобная детская ухмылка. Здоровяк Хосе производил довольно странное двойственное впечатление. Чересчур большой и неуклюжий, он казался почти угрожающим в протертых штанах, майке, пропитавшейся потом, и необъятном фартуке. Однако рассеянный взгляд выпуклых глаз оставался при этом таким же блаженным. Не зная, куда деть большие, неуклюжие ладони, Хосе спрятал их за спиной и обратил взгляд к раскрытому окну. Сверкая белой, как снег, грудью, Магдалена помахала ему рукой:
- Как поживаешь, Хосе?
- Спасибо, сеньора, - неловко ухмыльнулся Хосе, пряча глаза. Но мельком можно было заметить странный огонек, промелькнувший в них. - Хорошо.
- Не правда ли замечательный вечер? – продолжала пытку Магдалена.
- Да, сеньора, - ответил Хосе еще тише.
Девушка обернулась к Максимусу с хитрющей усмешкой: «Вот дурень…», потом закричала:
- Эй, идиот! Ты любишь меня?
- Любишь? - почти шепотом отозвался дегенерат, но вперил жадный, сверкающий взгляд в окно. – Люблю, сеньора.
- Сильно любишь?
Парень задумался, соображая, насколько сильно он любит молодую сеньору. Затем поднял огромные ладони ко рту, как рупор, и закричал:
- Больше жизни!!!
Сгибаясь от смеха, плача и трясясь в истерике, Магдалена захлопнула ставни. Все тело ее дергалось в мелких судорогах. Упав на постель, она продолжала смеяться. Раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза – она была убийственно красива в этот момент.
- Нет, ну ты слышал? – девушка посмотрела на Максимуса, поправляя сбившиеся от смеха пряди волос. - Этот идиот, этот чертов дегенерат меня любит, да еще как! Лучше бы он умер, ей богу. Так и лопнуть со смеху можно. Ох, этот Хосе…
- Ты говоришь, это работник из бара сеньоры Розы? - Максимус задумчиво почесал подбородок.
- А то, - хмыкнула Магдалена. – Он самый. Такой же троглодит, как и хозяйка. Работает у нее уже давно, по сплетням соседей, он будто бы и всегда работал на Скорпиониту. Такой тупоголовый, вечно он что-нибудь уронит и разобьет. От него убытки одни, как только Скорпионита его не вышвырнет ко всем чертям. Он и сам, как черт. Здоровенный и жуткий, ох, эта его ухмылка дурацкая, меня от нее в дрожь бросает, - девушку передернуло.
Магдалена откинулась на подушки и снова сунула в зубы сигарету. Она какое-то время молча курила, наблюдая, как разгорается и потухает крошечная звездочка на конце сигареты. Даже не смущаясь, она расслабленно возлежала на простынях, уставившись в потолок.
- Любопытный экземпляр…, - протянул рассеянно Максимус. – А ты не допускаешь мысли, что он действительно может быть в тебя влюбленным?
- Хосе? – поперхнулась от смеха Магдалена. – Это слюнявое чудовище? Кто угодно, только не он. Ты с ума сошел, милый? По мне, лучше переспать со всем городком, чем с ним одним. Ну ты только глянь на него!
- Ну почему сразу переспать…, - начал, было, молодой человек.
- А что, ты думаешь, еще нужно мужику? - хохотнула Магдалена. – Сам разве не такой?
Максимус внимательно взглянул на девушку, прищурив глаза и вертя в руках пустой бокал. Потом подошел ближе.
- Нет. Не такой, - потом он добавил:
- Как ты думаешь, какой?
- Ну…, - Магдалена задумчиво поджала губы, разглядывая парня. – Нормальный.
- А это какой? – продолжал Максимус.
- Ну… у которого все причиндалы на месте, - девушка издала нервный смешок. – И который точно знает, что ими делать.
- Все мужчины такие? Самцы без мозгов?
- Многие. Почти все, я думаю, - Магдалена жадно затянулась и выпустила струйку дыма.
- А Хосе?
- Да что ты заладил? – девушка рассердилась. – Мне абсолютно, слышишь, абсолютно наплевать, что надо этому дуралею! Как таких только земля носит?
Максимус задумчиво посмотрел на закрытые ставни, потом на Магдалену. Медленно подошел к старинному магнитофону, любовно погладил его. Перемотал пленку, а из колонок вновь донеслось: «Меня зовут Роза. Я бы хотела…» а потом - девятый ноктюрн Шопена, все такой же свежий и прекрасный, как и до этого. Молча Максимус слушал ноктюрн, он прикрыл глаза, чтобы назойливый свет не отвлекал его от музыки. Потом тихо, но твердо заговорил, в унисон с льющимися из колонок звуками:
- Почему-то большинство людей считает, что пути Господа неисповедимы, и что никто не имеет права вмешиваться в предначертанное.
- Так и есть…, - вмешалась Магдалена.
- Подожди, не перебивай, - Максимус снова щелкнул переключателем, и заиграла музыка. – Так вот, даже ты думаешь, что пути Господа неисповедимы. А ведь бывает так, что смотришь на человека – и видишь его насквозь, и думаешь: «Как таких земля носит…». Накручиваешь себя, накручиваешь, зол на весь свет, а все из-за чего? Из-за одной, но очень назойливой мысли: этот человек, здесь и сейчас, не должен жить. Он не имеет права жить. Почему? Какой дурацкий вопрос… потому что не должен. Он отвратителен, жуток, бесчестен и туп, он вообще не человек в полном смысле этого слова. Кажется, что вот, сейчас, его не станет – и мир станет чище, лучше, правильней, что ли... Ты носишь эту мысль в себе, а она тихонько тебя разъедает, как кислота, капля за каплей.
Максимус тяжело сглотнул. Из окна сквозь ставни послышался звонок проезжающего велосипеда.
- Из нашей жизни, я имею ввиду, из жизни общества уходят лучшие. Они поднимаются высоко и сгорают, как тот Икар, помнишь? Падают – и на земле становится одним холмом больше. А тебя все гложет и гложет мысль: они умирают, а это совершенно ненужное человечеству существо, клеточка-ячейка, живет и жиреет, отравляя жизнь тебе и окружающим своим гнилостным испарением. Что оно делает? Я скажу – ни черта оно не делает! Оно – живой труп, и пропитывает все своим трупным ядом. Пути Господа неисповедимы… что же делать?
- Убить, - процедила Магдалена, залихватски затянувшись – всю сигарету зараз.
- В точку! Так и появляются те люди, которые занимаются полезным делом – чистят мир от заведомо гнилых ячеек. Нет, это не убийцы, не психи, кто-то вообще в них не верит, считает их плодом своего воображения. Но они есть. Они могут дать человеку выбор – заметь, это не «джеки потрошители», они, в первую очередь, предлагают мирное разрешение конфликта человека и Вселенной.
- А дальше уж все зависит только от выбора, - продолжил Максимус. - Выбора пустой ячейки. Пути два, всего два, просто, не правда ли? Ячейка (то бишь, ненужный человек) может оставить все, как есть – и отправиться на свалку, где будет гнить до скончания веков. А может, превозмогая себя, свою лень и слабость, попробовать что-то изменить – тогда она отправится на маленький перерабатывающий заводик, где из нее сотворят новую функционабильную ячейку (то бишь, нужного человека), готовую к своей почетной работе.
С улицы было слышно, как где-то под окнами сцепились собаки. Утробное рычание и сдавленный скулеж, а потом – быстрые шаги и последний угрожающий лай. Звук собачьей перепалки вывел молодого человека из состояния задумчивости.
- Самое сложное – определить нужную ячейку, - голос Максимуса окреп. – Как узнать, какая из ячеек требует удаления, а какая еще послужит какое-то время, пока не определится с выбором? Говорят, что слова могут солгать, а сердце никогда не лжет… Как ты думаешь, сеньора Роза – та самая гнилая ячейка?
Магдалена поскребла затылок, размышляя. В конце концов, она ответила:
- Да.
- Хорошо. А Хосе?
- Уж он точно, - Магдалена вздрогнула от отвращения.
- А ты сама?
Во внезапно воцарившейся тишине было слышно, как по проржавевшим водопроводным трубам медленно и лениво течет вода. В конце концов, девушка подала голос:
- Да.
- Вот все и разрешилось само собой, - улыбнулся Максимус, сцепив пальцы в «замок». – Ты рассудила сердцем. Именно оно честнее всего судит самого себя. А разум – измышляет причины и оправдания.
Магдалена смотрела на молодого человека, а в руках ее тлела забытая сигарета. Краска сошла с ее лица, тени, залегшие под глазами, стали еще гуще. Наконец, она очнулась и нервно засмеялась:
- Не пугай так, дурачок. Я уж, было, поверила… ячейки эти, нужные-ненужные… насмешил…
Они смеялись вместе: Магдалена – нервно, Максимус – мягко и непринужденно. Устав смеяться, они долго смотрели друг на друга, разглядывая каждую черточку, каждый изгиб лиц. Девушка, кокетливо улыбаясь, прошептала:
- Милый… ты меня любишь?
- Люблю, - ответил молодой человек.
- Сильно любишь?
- До смерти, - ответил Максимус, поднимаясь.
- Чьей смерти? – глаза Магдалены игриво сверкнули.
- Твоей.
Хватило одного выстрела – в голову. Девушка даже не успела вскрикнуть. Тело ее подбросило, будто воланчик – гигантской ракеткой, а потом оно мягко осело на постели. Простыни тут же окрасились неземным оттенком красного, таким, какого не отыщет ни один художник. Во лбу зияла аккуратная дырочка, от которой шел тонкий дымок. Глаза остекленели. Красивая, белокожая и черноволосая, она лежала на постели, не двигаясь.
Сунув пистолет в карман брюк, Максимус вышел в коридор. Остановившись у высокого, покрытого патиной, зеркала, он долго рассматривал себя. Пригладил рыжие – совсем золотые – волосы. Молодой человек подмигнул своему отражению: рыжей копне, веснушкам на носу и шеках, спокойной улыбке - зелено-серым глазом и вышел за дверь, отстранив тонкие кисейные оборки. С удовлетворением Максимус прислушался, как скрипнула под ногой третья снизу ступенька, и погрузился в жар залитого вечерним солнцем Тухлого закута.

6

Этим жарким, непомерно жарким вечером в баре «Яд скорпиона», что в Тухлом закуте, был полный аншлаг. У барной стойки толпился люд, требующий прохладительного. Ледяной мохито – райское блаженство, особенно когда мозги начинают плавиться от нагретого воздуха. «Яд скорпиона» - типичное питейное заведение, таких тысячи могут встретиться на пути. Днем там обычно пустовато – только завсегдатаи, рискуя получить сильнейший солнечный удар, заходят в заведение Скорпиониты. А вот к вечеру разгоряченная публика подтягивается сюда, чтобы как следует выпить и почесать языками о том, о сем. Скорпионита – всегда за стойкой, лично мешает и разливает напитки, оттого у соседей и сложилось впечатление, что она, как колдунья, варит свои затейливые яды прямо на месте, каждый раз по-новому, чтобы запутать полицию, быть может. Хосе обычно прислуживает, мечется по крохотному залу, норовя сбить всех с ног. С ним стараются не связываться и не заговаривать, из осторожности: что может выкинуть этот малый? Поэтому лишь посматривают искоса и презрительно сжимают губы.
В этот вечер все шло по намеченному давно сценарию: публика, – то есть, взлохмаченные пьяницы, опустившаяся молодежь, женщины, странно похожие на мужчин, мужчины, вообще ни на что не похожие – сбилась в однородную массу, звенящую стаканами и кружками, завертелась, как нечисть на шабаше. В таком антураже Скорпионита действительно имела облик совсем уж нечеловеческий: залихватски обернутый вокруг пышных бедер, фартук, взлохмаченное подобие волос, затянутое ярко-оранжевой банданой, а еще тяжеленные сапоги, превращали ее больше в бандита, чем в хозяйку питейного заведения. Завсегдатаи уже привыкли к такому виду Скорпиониты, поэтому лишь посмеивались. Из разных частей зала слышались крики:
- Сеньора Роза!
- Знаю, мерзкий ты прохвост, что тебе надо, - отзывалась хозяйка, и по барной стойке скользила очередная тара, наполненная подозрительного вида жидкостью.
- Благодарю, сеньора Роза!
- Лопни, троглодит, - уже мягче желала Скорпионита.
В разгар этого пиршества желудка в «Яде скорпиона» появился еще один человек. Раньше никто его не видел, поэтому все тут же скосили глаза на новоприбывшего выскочку.
Человек этот был молод, среднего роста и рыж, приятно рыж. Волосы его отливали золотом, как и лицо, все – в мелких и крупных веснушках. В светлых брюках и красной, как кровь, рубахе, он появился внезапно и тут же завладел всеобщим вниманием.
- Чего желаете, сеньор? – настороженно поинтересовалась из-за стойки Скорпионита.
- Вашего лучшего фирменного яда, - улыбнулся молодой человек, усаживаясь за стойку.
- Шутки шутите, сеньор…
- Ну почему же…, - возразил гость. – Здесь на каждом углу кричат, что в вашем «Яде скорпиона» действительно лучшие яды. Дайте-ка и мне попробовать.
Окинув клиента внимательным взглядом, хозяйка, наконец, изрекла:
- Рома вам надо, сеньор.
В руки молодого человека мягко лег стакан с желтовато-янтарной жидкостью. Поблагодарив сеньору Розу, гость отхлебнул глоток и осмотрелся. Взгляды тут же были обращены на все, что угодно, только не на него самого.
В «Яде скорпиона» было неожиданно чисто и уютно. Лампы под пожелтевшими от времени абажурами цедили робкий свет в зал, как и щели в захлопнутых ставнях. Столики и стулья, на барной стойке – стеллаж из стаканов, рюмок, кружек, бокалов…
- Откуда будете, сеньор? – Скорпионита обратилась к гостю. – Вижу, вы не из местных.
- Да, вы правы, - вновь улыбнулся молодой человек. – Издалека, а у вас проездом. Вот, решил зайти, попробовать ваших знаменитых ядов.
Сеньора Роза подозрительно взглянула на гостя и начала лихорадочно тереть стакан, который только и мог издавать жалобный сухой скрип.
- Кто вам такое наболтал?
- О, важно ли это…, - лишь улыбнулся посетитель.
- Так вот, сеньор, по-хорошему вам говорю, бывают такие люди – ну прямо с рождения с гнильцой. А здесь таких – тьма тьмущая. Поэтому, что бы вам ни болтали в Тухлом закуте – вранье это все. И что зовут меня не иначе, как Скорпионита, и что в ядах я смыслю…. Так, досужие домыслы. Вы ведь из полиции, да? – хозяйка пытливым взглядом уставилась на молодого человека.
- Ну, допустим…
- Так и знала! – всплеснула руками сеньора Роза. – Так и знала, что вы клюнете на эту беспочвенную болтовню! Это все вранье!
Молодой человек спокойно закурил. Выпустив несколько ровных колечек и вальяжно положив ногу на ногу, он произнес:
- Ну что вы так беспокоитесь… И вовсе я не по поводу вас. Мешайте ради бога все, что угодно, раз уж любите это дело, а главное – умеете это делать разумно. И на домыслы не обращайте внимания.
- А кто вам нужен? – в Скорпионите неожиданно проснулось женское любопытство. – Кто-то из наших, из закута?
- Ну, приблизительно, - поморщился гость. – Я по поводу вашего работника – Хосе.
- А что с ним? – женщина застыла от неожиданности.
- Да дело не в том, что с ним уже произошло или происходит сейчас. А в том, что вскоре может произойти – если он выберет правильный путь.
- Не понимаю, - захлопала глазами сеньора Роза.
- И не нужно, - лишь улыбнулся странный посетитель. – Вам только нужно не упускать его из поля зрения, мало ли что. Договорились?
Рядом с пустым стаканом из-под рома, мягко шурша, легла внушительная пачка денег. Расширенными от ужаса и алчности глазами, Скорпионита смотрела на эту близкую и такую далекую пачку, считая в уме, как много можно было бы купить на эти деньги. Не в силах совладать с невыносимым желанием, женщина схватила хрустящий сверток и как можно быстрей погрузила в бездонный карман своего рабочего фартука.
- Сеньор…
Гость уже направлялся к дверям и обернулся. В лучах золотого закатного солнца огненно-алым сверкнула его гавайская рубаха, а волосы – ослепительным золотом.
- Сеньор, что же мне делать?
- О, на ваш выбор. Только на ваш выбор, - ответил молодой человек, и, уже исчезая за дверью, добавил:
- Вы всегда предлагаете ром незнакомцам, или мне просто везет?
- Хосе! – вскричала Скорпионита на весь зал, как только за гостем захлопнулась тяжелая дверь. – Хосе!

7

- Ну куда подевался этот дурачок? - ворчала Скорпионита, идя семимильными шагами по проседающей под сапогами мостовой. Она тяжело дышала, и багровое от перенапряжения и раздражения лицо было искажено гримасой. Фартук развевался на ветру, а бандана развязалась, отчего хозяйка бара "Яд скорпиона" выглядела устрашающе. К счастью, на улицах в этот вечер было немного прохожих, поэтому ни один из горожан не подвергнулся риску получить инфаркт от страха. Сеньора Роза мчалась по улице и выискивала взглядом нерадивого работника.
По пути она чувствовала, как в живот ей упирается пачка купюр, и от этого ощущения ей становилось еще гаже. "Взятка? Подкуп? Подстава?" - Скорпионита была уже не рада, что взяла эти подозрительно манящие хрусткие деньги. Но, к сожалению, деньги ей сейчас были нужны позарез, а совесть... что ж, совесть может и потерпеть. К тому же, с набитым брюхом, о совести как-то и мыслишки не приходит. А брюхо в любом случае надобно набить, потому что умереть с голоду - не лучшая смерть. Да и совесть тогда уже не понадобится.
С такими мыслями сеньора Роза металась по Тухлому закуту. Она бы так и кружила по нему, а потом вернулась в бар, но вдруг хлопнула себя по лбу, да так сильно, что у нее зазвенело в ушах: "Как я могла не додуматься!". Женщина уже целенаправленно двинулась по улице, бросая взгляды во все закоулки и щели.
Спустя несколько минут она остановилась перед небольшим двухэтажным домом. Красная черепица на нем облупилась, а стены, когда-то нежного желтовато-персикового цвета, побледнели и приобрели нездоровый белесый окрас. Ставни окна на втором этаже были плотно закрыты, что уже показалось сеньоре Розе непривычным и подозрительным. Квартирантка любила распахивать окна на улицу... Стоп, почему любила? Хозяйка бара вздрогнула, будто, вдруг откуда ни возьмись, на нее повеяло холодным мистралем, и поспешила войти.
Ступеньки (третья снизу - скрипнула) она почти пролетела. Отдернув с чувством досады тонкую кисейную занавесь, Скорпионита шагнула в узкий коридор, затянутый полумраком. Пространство вдруг сжалось вокруг нее, как корсет на китовом усе, так, что женщине почудилось, что она задыхается. Переборов в себе дикое желание развернуться, уйти и никогда не возвращаться в эту квартиру, сеньора Роза сделала несколько шагов. А потом лихорадочно вздохнула и закрыла глаза. На нее со стен набросились десятки лиц, слишком знакомых, чтобы оставить ее равнодушной.
Вот лицо мужа... они только поженились и впервые въехали в эту крошечную квартирку. Шупленький низкорослый парнишка - на фоне ее самой, пышной девицы в накрахмаленном белом платьишке. Он просто не выдержал ее силы, ее амбиций, он просто сник и тихо умер, оставив после себя лишь пару фотокарточек и миллион слухов.
Вот ее сын Хорхе... Такой маленький и крикливый младенец, после - школьник, а теперь - ее погибель и боль. Вот дочь - укатившая заграницу с каким-то прохвостом, и вернувшаяся с брюхом и без денег. Многочисленные чада - части из них уже нет в живых, они были болезненными детьми. Вот фото, где вся семья вместе. Натянутые улыбки? - чушь, улыбки искренние - это первый день, когда они с мужем не ругались и сводили детей в парк с каруселями. Везде у сеньоры Розы - язвительная усмешка женщины, которая чувствует свою власть. И где эта власть теперь? Муж в могиле, дети ненавидят мать, а все, что у нее осталось - это "Яд скорпиона"... и Хосе. Хосе!

8

Все завертелось иначе, когда в ее жизни появился тот человек. Она только похоронила мужа, и, как подобает цивильной испанской матроне, носила траур. Но это не мешало ей сидеть в теплый весенний вечер в полутемном и полупустом кабаке (начался сезон корриды) и пить ром, стакан за стаканом. Сеньора Роза, пышная дама в черном коротком платье, лихо задрала ногу на ногу и пила также лихо, как редкий мужичок. Мимо проплывали непонятные очертания людей и нелюдей, изредка появлявшихся в кабаке, чтобы плеснуть в горло рома, и снова отправиться на праздник смерти. Тогда и появился он... Он был мал ростом и худ, в пиджаке с заплатами, в интеллигентных очках на носу. Роза так и не донесла стакан до губ и уставилась на вошедшего испуганным взглядом. Последний был немолод, суховат и сдержан.
- Рамон! - вырвалось у Розы против воли.
- Что? - мужчина обернулся к ней, прищурившись через толстые линзы очков. - Как вы меня назвали?
- Извините, обозналась, - с досадой ответила сеньора Роза. - Я уж подумала, что хватит пить - муж покойный привиделся. Уж очень вы на него похожи, сеньор.
- Мне от этого не так уж и весело, - проворчал незнакомец, поправляя очки.
- Ладно уж, с меня стакан рома, - уже добродушно отозвалась Роза. - Присаживайтесь, если не спешите.
- Благодарю, сеньора, - пробормотал мужчина и осторожно сел рядом.
Какое-то время они сидели молча, каждый опустив взгляд в свой стакан. Потом сеньора Роза подала голос:
- Отчего же вы не на корриде? Весь город там.
- Не люблю кровопролития, - поморщился мужчина. - Это даже не бой - это настоящая бойня.
- Вы не испанец, - отметила сеньора Роза, прищурившись подозрительно.
- Да, вы правы, я не испанец. И не люблю, когда убивают животных.
- А когда убивают людей?
- Это другой случай, - незнакомец досадливо отмахнулся и снова отхлебнул.- А вот животных убивать - совсем не дело.
- Но ведь, чем больше бык, тем больше мяса, - хохотнула сеньора Роза.
Мужчина поморщился:
- А вы быку это говорили? И он согласился? Вот, что я вам скажу: пусть вам это совсем не понравится, пусть это будет совсем не по-испански, но я до зубовного скрежета не люблю бойню, будь она между животными или между людьми. Ведь бык - не дурак, он прекрасно понимает, чем заканчивается праздник, только сделать ничего не может. Слишком много вокруг огней и шума, слишком мало сил у него, чтобы сопротивляться. Бык умирает не от пики, бык просто сникает и тихо умирает, потому что поздно. Просто поздно бороться. И это вы называете праздником?
- Но...
- Так и у людей, когда один человек заживо съедает другого, отравляет потихоньку, один только раз вонзив в него свое жало, как скорпион. Но человек изначально обречен, как обречен всякий, кто встретился со скорпионом и позволил ему вонзить жало. В этом есть какое-то сходство с безысходностью быка на корриде. Я против бойни живых существ, поэтому я - не испанец.
- Но это же совсем разные вещи!
- Вот как? - незнакомец насупился. - Спросите об этом у покойного мужа, сеньора Роза, спросите у сына, лишенного материнской ласки.
В повисшей над столом зловещей тишине стало слышно, как чуть позвякивают стаканы в соединенной с залом кухне, а за окном раздался пьяный окрик: "Oye! Mi el toro**!" и гогот. Сеньора Роза задумчиво опустила голову над стаканом, в котором на дне, как янтарное сокровище, сверкал ром, а потом посмотрела прямо в лицо незнакомцу. По ее щекам медленно потекла единственная большая слеза, похожая на дорожку, ведущую от уголка глаза к морщинке у губ. Сеньора Роза беззвучно плакала, не закатывая истерик, просто тихо выливая из себя, слезинка за слезинкой, горе. Незнакомец молчал, позволяя вдове спокойно выплакаться, а потом вынул из кармана платок и неуклюже, по-мужски, отер слезы с ее щек.
- Поплакали - и будет, - неожиданно тепло сказал мужчина. - Теперь вы знаете, что делать?
- Да, - только кивнула Роза.
- У меня не будет необходимости проверять?
Сеньора Роза покачала головой и всхлипнула.
- Вот и замечательно, - улыбнулся мужчина. - Я вас оставлю.
Незнакомец медленно и вальяжно прошествовал к выходу из кабака. Приподняв шляпу, он подмигнул из-за стекол очков. Уже приоткрывая дверь, он будто вспомнил что-то и обернулся:
- Ром... интересный напиток. Вы так не думаете?
Сеньора Роза задумчиво посмотрела на стакан, в котором все так же бездвижимо искрилась желтовато-янтарная жидкость с характерным запахом трав и деревянных бочонков. А потом улыбнулась сама себе.

9

- Хосе! - позвала Скорпионита, еле передвигаясь на негнущихся ногах. Из комнаты донеслось сдавленное рыдание.- Хосе, это ты? - от страха женщина похолодела, но продолжала двигаться вперед, навстречу неизвестности. Она уже ждала удара из полумрака, царящего в комнате, ждала неведомого убийцу-маньяка, а, может, - самого Хосе, вдруг впавшего в ярость и безумие. Но удара не последовало, и Скорпионита робко и неловко, насколько ей позволяла ее комплекция, шагнула в арочный проем. И застыла в нерешительности, все ее тело будто сковало северным холодом...
Она не ошиблась. Хосе был здесь. Увидев силуэт его неуклюжей, большой фигуры, она вздрогнула. Парня колотила крупная дрожь. До сознания сеньоры Розы донесся такой близкий и такой далекий стон - стон раненного зверя. Женщина никогда не думала, что такой звук может издать ее, всегда по-детски улыбчивый, работник. А сейчас он лишь издавал бессвязные горестные стоны и всхлипывания, склоняясь над постелью. Осмелившись подойти ближе, сеньора Роза едва сдержала крик ужаса.
Она не была нервной женщиной. Просто внезапно мир невозможно сжался, до размеров маленькой комнатки, даже уже, до размеров плоскости постели. На смятых простынях, бережно укрытая лоскутным одеялом, лежала ее квартирантка, Магдалена. С края постели лишь свешивалась ее тонкая босая нога, безжизненно замершая, как ножка фарфоровой куклы. Пальцы ноги упирались в дощатый пол, будто девушка хотела оттолкнуться и встать. Ее черные кудри разметались на подушке. Белое, такое белое лицо было спокойно и умиротворенно, но что-то сразу встало не на свои места - во лбу Магдалены зияла дыра, окаймленная темно-бордовой с синевой корочкой запекшейся крови. Эта рана, как цветок, нежно распустилась на ее лбу, придавая все больше красоты и трагичности молодому еще лицу. Смерть была красива – или же девушке она была к лицу. Скорпионита не могла оторвать взгляда от такой невообразимо безжизненной и холодной картины, из которой ушла жизнь. Кто бы не сотворил это - он определенно был профессионалом.
- Хосе! - звук его имени вырвался у сеньоры Розы сам.
- Прости, мама, - Хосе вздрогнул, и обернулся на голос Скорпиониты. На нее взглянули совершенно разумные глаза. - Магдалена мертва.

10

Еще мальчиком Хосе услышал историю об этих людях - каждый раз их называли по-своему, но одно слово въелось в его память: чистильщики - los limpiadores. Чистильщики наводили в мире порядок, убирая, уничтожая ненужных людей, как использованные одноразовые носовые платки или фантики от конфет, как мусорщики опустошают контейнеры и отправляют отходы на переработку. Сложно было предсказать, кто будет следующим - у чистильщиков были уж очень длинные руки, они могли достать человека даже на краю света. Тогда Хосе представлялось, что за миром наблюдает тайный орден, знающий каждого человека и следящий за ним и днем, и ночью. Среди взрослых редко упоминались таинственные los limpiadores - взрослые обычно мало верят в такие невероятные штуки, как тайные общества и мистические существа, наблюдающие за человечеством. Люди боятся маньяков и несчастных случаев, болезней и предательства со стороны друзей и врагов, темноты и высоты, старости и нищеты - но совершенно не боятся чистильщиков. Да и кто они такие? Преступная группа, маниакально убивающая каких-то определенных, нужных им людей, общество фанатиков, преследующее какую-то туманную цель, или - плод воображения расшалившегося ребенка?
Хосе видел, как уходят из его жизни, из жизней других людей, окружавших его, те или иные люди. Тогда, плача, он закрывал глаза руками, он мысленно проклинал чистильщиков, потому как был уверен, что это было дело именно их рук.
Когда они появились? С этим было сложней. Никто не знал. Да и смысл был не в том, что внезапно появилось это мистическое общество карателей, нет, смысл был в том, когда люди сами начали их замечать и задумываться. Да и этот вопрос оставался открытым: кто же по доброй воле сознается в своем сумасшествии? Люди продолжали делать вид, что ничего этого нет, они снова начали бояться маньяков и несчастных случаев, болезней и предательства, темноты и высоты, старости и нищеты, а еще змей и скорпионов, бешеных собак и пожаров, суровых начальников и строгих преподавателей, и многое, многое, многое... А чистильщиков - не боялись.
Однажды на глазах Хосе застрелили человека. Он вскрикнул, будто от боли, хотя уже был мертв - пуля попала в сердце и сразу прервала все ниточки, связывавшие человека с жизнью. Это был молодой матадор по имени Эспада, которому мальчуганом всегда так отчаянно рукоплескал Хосе. Эспада был сильным и смелым, он всегда с гордостью и легкой долей азарта двигался по арене, почти танцуя во всполохах алой мулеты, и Хосе знал, прекрасно знал, что под красивой огненной мулетой спрятана шпага, что бык обречен. Но он все же почти до слез болел за Эспаду, будто тот находился на волоске от смерти.
И вот волосок оборвался. Мальчик стоял, спрятавшись за углом, и смотрел расширенными от ужаса и осознания несправедливости глазами, не в силах шевельнуться. Как? Как может быть, что красивый, храбрый, гордый Эспада, который так изящно скользил перед самой мордой быка, лежит здесь на мостовой, и никто, никто не может поднять его, никто не видит, как последний герой корриды лежит мертвый на пыльной мостовой, так и не дойдя до арены. Хосе побежал - он сам не понимал куда - и только в голове его крутилась одна навязчивая мысль: "Это неправильно! Это несправедливо!".
Крошечный ребенок, едва носивший на тонкой шее слишком большую голову, ребенок, мозг которого навсегда останется неизменным, объявил войну самому таинственному и самому непредсказуемому явлению мира - los limpiadores, чистильщикам.

11

Хосе поднялся с колен и смахнул слезы, залившие все его широкое лицо. Он шагнул к сеньоре Розе, а она отступила и тихо вскрикнула. Парень только успел подхватить ее - иначе она бы упала. Уже лежа в его объятиях, она очнулась и посмотрела в его лицо диким непонимающим взглядом. А потом прошептала:- Хосе... мой сынок...
- Да, мама, это я, - Хосе, сам чуть не плача, обнял мать. - Мама, это не я... не я убил ее.
- Хосе, полиция...
- Это не я. Я нашел ее мертвой.
- Тебя будут искать. И меня тоже, - от осознания всего ужаса свершившегося сеньора Роза будто окаменела.
Она зарыдала в голос. Хосе какое-то время испуганно вглядывался в ее лицо, а после потряс за плечи. Сеньора Роза очнулась и долго смотрела на накрытое одеялом тело молодой квартирантки. А потом уставилась на сына, не узнавая, не веря своим глазам.
- Хосе, что происходит? - слабым голосом спросила женщина, а сердце ее ликовало. Вот он, ее сын, он здоров!
- Мама... я люблю ее, - лишь тихо отозвался Хосе, бросив взгляд на Магдалену. - Я люблю ее...
- Сынок, ты его видел? Видел того, кто это сделал?
- Нет. Но я найду. Я его из-под земли достану.
Обнявшись в полумраке комнаты, под неусыпным оком мертвой Магдалены, мать и сын плакали, кто-то - от счастья, а кто-то - от горя...

12

Смеркалось. За городом туманным силуэтом вставала роща, сквозь которую, как сквозь тонкое ажурное кружево, проблескивало закатное солнце, почти скрывшееся за горизонтом. Крыши и часовенки уходящего все дальше городка еще были освещены мягким, благословляющим светом. По тропинке, окаймленной желтой сухой травой, шел человек. Он шел налегке, и шаг его был легок и непринужден. Поднимая глаза к небу, где то и дело проносились редкие косяки птиц, он блаженно улыбался. Свежеющий ветерок взъерошил его золотисто-рыжие волосы, а алая рубашка, освещенная последними лучами заходящего солнца, приятно шуршала. Потом человек остановился и закурил.
Он долго всматривался в оставленный им городок, откуда ветер приносил запах хлеба и звон часовен. Какое-то время он задумчиво изучал тлеющую в руке сигарету, и, потушив ее, направился дальше.
Впереди, в далеких сумерках, его ждал другой город, похожий на этот, как близнец...

*мать (исп.)
**Эй! Я бык! (исп.)

30 октября 2009 - 8 февраля 2010