"Мамины слёзы не забываются". Рассказ Владимира Кушнира.

Странно, но иногда вспоминаются картины детства такого периода, когда вроде бы возраст ребенка не должен был бы позволить запомнить какие-то обстоятельства его жизни. Но это было у меня, я помню отчетливо... Как мы потом с мамой посчитали - мне было 3 года, когда произошло это, казалось бы, совершенно незначительное событие.
Был солнечный день, я гулял около своего дома, а если быть точным, гулял около барака, в котором была наша малюсенькая комната для семерых человек, для мамы с папой и пятерых их детей.
Может быть, кто-нибудь, прочитав в этом рассказе о бараке моего детства, подумает, какой несчастный был этот мальчик, сколько горя он испытал, и вот теперь, дожив до пенсионного возраста, живописует эти ужасные картины, чтобы все знали, какая была несчастная жизнь у него в детстве. Ничего подобного, в моих воспоминаниях о детских годах, именно жизнь в бараке была очень счастливой, в этой жизни было много любви и заботы, много интересного и удивительного. Для меня в бараке было все необходимое для жизни ребенка: горшок для туалета, тазик для купания, теплая вода из ведра - и, пожалуй, самое главное - это радостные, улыбчивые лица вокруг.
Много было интересного в этой моей жизни в бараке... Особенно мне вспоминаются наши купания, мытье по очереди всех детей. К этому готовились заранее, нас все-таки было пятеро у папы с мамой. Родители выбирали день, когда они могли быть с утра до вечера дома, и с самого утра начиналась подготовка. Убирали с пола все лишнее, чтобы было посвободнее, стулья и табуретки выставлялись в коридор. Приносили воду, грели ее, доставали простыни, укутывать нас, чтобы не простыли, полотенца, чистую одежду. Самых маленьких мыли вечером, чтобы сразу уложить спать до утра.
Суеты было много, и в этом все принимали участие, это было очень приятно. Мы целый день были вместе, вся семья. Если у нас оставалось время от купания, то приходили и соседи со своими детьми. Раз у нас все было подготовлено для мытья, они приносили и своих малышей для купания. Мыли их сами, а мы сидели на кровати и смотрели на них. После мытья, конечно, каждому - чай, для здоровья полезно и маленькому, и большому.
В хорошую погоду нас, маленьких детей мыли на улице - это вообще был восторг, для мытья в таких обстоятельствах использовались большие посудины, тазы, корыта и баки для кипячения белья. Мы могли в этих больших емкостях даже плавать, с удовольствием разбрызгивая воду вокруг. Нам очень нравилось это делать, потому что рядом с нами было много людей: одни мыли нас, другие просто стояли и с веселыми улыбками наблюдали за нашим коллективным купанием. Иногда мы с громким визгом выскакивали из этих тазов на землю и голышом бегали друг за другом, потом нас ловили, обмывали нам ноги и снова засовывали в воду и уже придерживали нас, чтобы мы снова не выпрыгнули из нее. Было очень весело.
Но некоторые стороны моей жизни в бараке удивляют меня до сих пор. Представьте себе, я не знал, что наша семья жила в одной маленькой комнате. Думал, что там мы только спим, а в остальное время все 14 комнат барака были нашими общими. Я не мог думать иначе. Днем двери всех комнат не закрывались, можно было свободно войти к любым соседям.
Например, если мне нужно было срочно в туалет, а это было всегда срочным, потому что игры были важнее всего, и не хотелось от них отрываться, но, когда я понимал, что мне уже приспичило, то забегал в любую комнату, которая была в этот момент рядом с моими играми. Забегал, быстро ориентировался, то есть искал металлическую кровать - у всех были металлические кровати на колесиках, под кроватью доставал горшок и садился на него с полной уверенностью, что я всё делаю правильно.
В это время в комнате могло не находиться ни одного человека, или она могла быть полна людей - это не меняло моей решимости. Я спокойно сидел на горшке, поглядывал по сторонам, ждал окончания процесса. Если рядом были игрушки, то я не терял времени даром, начинал в них играть и даже ездить на горшке, если игрушки были далеко.
Когда понимал, что дальше мне высиживать нечего, я подавал голос: "Мама, тетя, баба, дядя", - кого видел, того и звал, тянул к ним руки и шевелил пальчиками, чтобы поторопились. Эти протянутые руки настолько были выразительны, что иногда ко мне подскакивали по два-три человека. Я не заставлял их долго ждать в моем выборе, тут же хватался за того, кто мне нравился, в ком был больше уверен. Счастливчик, облеченный моим доверием, совершал необходимые при этом действия и ставил меня на ноги.
После этого я понимал, что сразу покинуть компанию неприлично, и внимательно смотрел во все стороны. Если меня что-нибудь заинтересовывало, к примеру, еда на столе, булочка или конфета, говорил совсем коротко: "Дай". Получал это или в руку, или в широко открытый рот, и после этого спокойно убегал на улицу продолжать играть в свои игрушки, постоянно ощущая, что нахожусь в родном доме среди родных и близких мне людей.
Интересно было и кормление детей, в дверях барака появляется чья-нибудь мама и зовет своего ребенка, к примеру, Колю: "Ко-лень-ка, и-ди ку-шать". Коленька берет меня за руку, и мы идем вместе к его маме. Мама, совершенно не удивляясь, приводит нас в комнату, Коля и я садимся за стол. Колина мама дает нам еды, вытирает нам по очереди носы, щеки, руки - все, что мы испачкаем при нашей трапезе, потом мы пьем чай. Затем Колина мама целует нас обоих по очереди, мы беремся за руки и уходим на улицу продолжать свои игры.
Иногда мы попадали к чьей-нибудь маме и в большем количестве - все было то же самое, еда для всех и вытирание всего, что мы испачкаем. Но нам при этом было веселее, потому что, когда много детей за столом, то всем хочется поиграть: строить рожицы, бросать друг в друга чем-либо со стола и из тарелок, особенно интересно бросаться гречкой, она легко рассыпается в разные стороны. Хорошо еще залезть под стол и мяукать, гавкать или развязывать там шнурки от ботиночек... Мамы смотрели на все это с добродушными улыбками и без устали наводили порядок за столом, следили, чтобы все наелись досыта и были не испачканы.
Иногда наши мамы, приходя вечером с работы, искали своих детей по всем комнатам, где-то мы еще играли, а где-то уже спали на чужих постелях.
Когда наша семья переехала в коммунальную квартиру со всеми удобствами, я долгое время подходил к закрытым дверям соседей и пытался зайти туда, посмотреть, что там происходит - как я делал это раньше в бараке. Но закрытые двери не открывались и пугали меня этим. Мне было плохо жить, когда рядом были закрытые на замок двери. И даже, когда они были открыты, и я заходил туда, не всегда, живущие в этих комнатах соседи, были мне рады, а иногда даже и просили выйти, а затем щелкали ключом, закрывая дверь на замок. Это очень меня расстраивало, и я часто спрашивал у мамы: "Когда мы вернемся домой, в барак?" Мама смотрела на меня грустными глазами и говорила: "Привыкнешь, сынок".
Но вернемся к моим счастливым годам в бараке моего детства...
Был солнечный день, я гулял около своего дома, около барака. Недалеко от него была лужа, которая из-за большой своей протяженности, редко когда высыхала от одного дождя до другого. Конечно, для меня - 3-летнего малыша эта лужа была большим морем, "Черным морем", потому что вода там была черного цвета с синими отливами от бензина, масла, ржавого железа и старой обуви, торчавшими оттуда в изобилии.
Проходя в глубоком раздумьи мимо большой лужи, я почувствовал привычное желание - пускать корабли в это "Черное море". Для кораблей подходили любые деревяшки, в том числе и спички, окурки и консервные банки. Я был счастлив от такого интересного занятия, а известно, что счастливые совершенно не наблюдают времени. Но в какой-то момент мне стало тоскливо, со мной не было мамы, которая могла бы видеть мои успешные занятия с кораблями, и я стал часто посматривать на противоположный берег этой лужи, потому что точно знал, что там скоро должна появиться мама.
Так было всегда в моей маленькой жизни в этом бараке, и я часто, завидев издалека маму, быстро огибал это "Черное море" с левой стороны и бежал ей навстречу, где она меня подхватывала на руки и несла счастливого в наш скромный дом, где для меня все было чудесно, а особенно гостинцы, которые мама сразу начинала доставать из сумки. Гостинцы всегда были вкусные, и я, глотая слюнки, помогал маме побыстрее доставать их, чтобы не терять время и начать есть всякую вкуснятину: пряники, сухарики или конфеты.
И вот в тот момент, когда мне уже наскучили запуски кораблей, я стал чувствовать во рту вкус маминых гостинцев, и мое внимание сосредоточилось в пространстве за противоположным берегом "Черного моря", откуда должна была появиться моя самая лучшая мамочка с угощением для меня, для двух моих братиков и двух сестер, и, конечно, для всех моих друзей в нашем большом доме.
Хочется сказать, что мои братья в это время еще играли в футбол, а сестры во встречах мамы не участвовали, потому что одна из них еле ползала самостоятельно. Ее, когда у меня было время, даже нужно было подпихивать, чтобы она хотя бы чувствовала какое-то одно направление, в котором надо ползти. Вторая сестра вообще лежала в коляске и все время, когда не спала, с интересом смотрела на дырки в потолке, откуда в дождливую погоду текли ручьи, которые весело барабанили о подставляемые тазики. А когда взрослые не успевали вовремя поменять эти тазики, ручьи разливались по всему полу, и я с братьями весело бегали по ним босиком, радуясь этому кусочку природы в нашей маленькой комнате.
Продолжая ощущать во рту вкус пряников, сухариков и конфеток, я очень внимательно смотрел в ту сторону, где должна была появиться мама. Я был уверен, что увижу ее еще издалека, потому что в этот день она была в красивой белой кофточке, которая утром, когда мама уходила на работу, ярко отражала лучи солнца. Мне даже пришлось закрывать глаза от блестков этой кофты, когда мама подошла ко мне, чтобы поцеловать перед уходом на работу. Мне подумалось тогда, что эти блестки от кофты мешают мне жить.
Я смотрел вдаль и даже немного щурился, потому что думал, когда увижу блестки от маминой кофты, мне придется опять закрывать глаза, как утром. Не знаю, сколько прошло времени, кажется, целая вечность. Мне уже даже захотелось спать и есть, когда я увидел, наконец, яркую, белую мамину кофточку. В этот момент я испытал такое большое волнение, которое не позволило мне вспомнить - чтобы добежать до мамы, надо обязательно обогнуть "Черное море" слева, а потом уже изо всех сил бежать по прямой линии и там уже прыгнуть в мамины руки. Она всегда подставляла их и ловила меня в полете. И вместо того, чтобы проявить благоразумие и воспользоваться сухой частью берега этой большой и грязной лужи, я побежал сразу напрямую к маме с того места, где стоял. И конечно, я смог пробежать по этой луже только несколько шагов, а потом уже илистое дно стало затруднять движение моих маленьких ножек, и скорость моя поубавилась. Но я продолжал двигаться вперед и увидел, что мама ускорила свой шаг и почти сразу же побежала мне навстречу. Меня даже удивило, что мама так быстро бегает. Я решил когда-нибудь расспросить ее об этом.
Мы оба старались приблизиться друг к другу и оказались вместе уже в центре лужи. Посередине лужи было больше ила, и для меня это место уже было глубоким, ремень мой от брючек уже был под водой. Мне хотелось немного поплавать, но я понимал, что сейчас встреча с мамой важнее, чем плескаться в приятной, теплой воде. И тут, как всегда, я прыгнул в протянутые ко мне мамины руки. Моего полета в этот раз не получилось, маме вообще нужно было меня вытаскивать из грязной воды.
Когда я оказался у мамы на руках, мне стало от этого гораздо легче, потому что мои ножки уже достаточно устали двигаться по дну "Черного моря", а тут, у мамы на руках я мог спокойно ими болтать и прижиматься к маме, подставляя ей щеки для поцелуев. Солнца уже к этому времени не было, блестков от белой кофточки тоже не было, и мои глаза были широко открыты, чтобы я мог смотреть на маму и на мои ботинки, с которых весело струились в лужу черные с темной синевой ручейки.
Хоть я был еще очень маленький, но уже знал многое в жизни, знал и то, что маленькие дети очень часто плачут, и сам плакал, как потом очень часто оказывалось - совсем без причины. Но я еще ни разу не видел и даже не мог подумать, что взрослые тоже умеют плакать. И, когда я в очередной раз оторвал взгляд от своих ботинок, посмотрел на маму, вдруг увидел у нее на щеках такие же слезы, как у нас, у детей. Мне это было очень удивительно, и я спросил: "Мама, почему ты плачешь?" Мама весело засмеялась, и я тут же забыл, что удивлялся маминым слезам. Мне уже было интересно, что у мамы находится в сумке. Я точно знал, что там будут или пряники, или сухарики, или конфеты, но мне все равно хотелось побыстрее дойти домой, достать гостинцы и начать угощать ими всех в доме.
Этого пришлось ждать гораздо дольше, чем мне хотелось. Когда мы пришли в нашу комнату, все сразу стали снимать с меня одежду, она оказалась вся черной, такого же цвета, как и "Черное море". Я тоже был черный, местами даже синий, всем было от этого весело. Потом меня стали мыть, и говорили, что, наверное, не смогут отмыть до утра, что меня очень расстроило. Я вспомнил, что хотел есть еще тогда, когда стоял на берегу "Черного моря" в ожидании мамы, а теперь, вместо долгожданного обеда, мне придется неизвестно сколько времени мыться и даже, может быть, не спать из-за этого.
Мама тоже испачкалась немного, ее белая кофточка наполовину была тоже черной, как и моя одежда вместе со мной, но ее кофточку не стали стирать, завернули в газету и отнесли на помойку. Я даже подумал, что хорошо теперь будет без этой кофты, от которой были блестки, и мне приходилось закрывать глаза из-за этого.
Когда, наконец, закончилось мое купанье, я почувствовал, что очень проголодался. И меня не надо было уговаривать, как обычно, сначала есть суп, а уже потом пряники с чаем. И вот, когда я наелся и набил свой маленький рот вкусным пряником, тут-то и вспомнил, что видел слезы у мамы на глазах во время нашей встречи посередине лужи. Я снова очень удивился и спросил: "Мама, почему ты плакала, когда поймала меня из лужи?" Мама достала еще пряник и сунула мне его в рот. Пряник был очень вкусный, и я забыл, о чем спрашивал. Я ел пряник, смотрел на братиков, на папу, на маму, на сестричек - одна ползала в разные стороны, другая смотрела в потолок. Мне было очень хорошо, и, конечно, трудно было мне представить, что ровно через 60 лет, я поделюсь этим рассказом с вами.

Когда я вырос, время от времени вспоминал этот случай из моего детства и спрашивал маму: "Ты действительно плакала, когда прижимала меня - грязнульку к своей новой белой кофте, стоя посреди лужи?" Мама смеялась и отвечала: "Ты не можешь этого помнить, ты же был такой маленький". Но я помнил, мамины слезы не забываются...
P.S. На фотографии - мои родители: Борис Давыдович и Елизавета Максимовна - Кушниры.

© Copyright: Владимир Кушнир, 2006