Перышки в сердце

Веру Сергеевну все считали особой женщиной, хотя была обыкновенной, но с небольшим недостатком - она была самодостаточной. То есть, ей ничего не надо было, или, как говорят другие, – «у неё всё есть». Фирма по закупке и реализации медицинского стоматологического оборудования, взрослая дочь, даже муж имелся, правда, в прошлом. Самодостаточным женщинам чаще всего не нужны такие излишки.
В эту пятницу, просмотрев список дел на вечер и на выходные, она не обнаружила ничего такого, чем бы можно было себя занять. Одна только надпись на пустой странице ежедневника – «позвонить Нестерову».
Нестеров Евгений Михайлович в ее фирме работал по договору переводчиком технической литературы и брал заказы на переводы к инструкциям по эксплуатации импортной медтехники. Этот довольно странный, слегка рассеянный тип вечно задерживал переводы и, когда приходил, смотрел такими кроткими голубыми глазами с длинными ресницами, что у Веры, готовой дать ему хорошую взбучку, вмиг выветривались из головы все приготовленные для него сердитые речи. Она бегло просматривала текст, забирала дискету, потом доставала конверт с деньгами, который он никогда при ней не открывал и, протягивая за ним почему-то всегда левую руку, клал в свою неизменно синюю толстую папочку, полную исписанных листочков.
Что это за писанина на листочках, ей удалось догадаться почти сразу - это были стихи. «Стихоплет», - презрительно подумала она, когда заметила эти аккуратно уложенные, переписанные красивым почерком четверостишия.
За весь день дозвониться к нему так и не удалось. «Вечером позвоню из дома. Сегодня же пятница - можно и пораньше уйти!» - решила Вера Сергеевна. Уходя, прошлась по офису и попрощалась с немногочисленными сотрудниками, которым было завидно, что они не начальники и последний день недели им придется все равно работать до конца.
По пути заехав на авто в ближайший супермаркет, Вера купила своё любимое пиво «Жатеский гусь». Дома, расположившись уютно в кресле, поставила на столик бокал, тарелку и пакеты с сушеными морепродуктами. Включила телевизор. Телевизор смотрела редко и потому теперь без конца перескакивала с канала на канал, всё не могла за какаой-нибудь зацепиться.
На очередной рекламе вспомнила о последней записи в ежедневнике и, приглушив звук телевизора, набрала номер Нестерова.
- Слушаю вас, - раздался в трубке его голос.
- Здравствуйте, Евгений Михайлович! Наконец-то дозвонилась до вас. Неудобно будет напоминать, но вы еще вчера были должны сдать мне работу.
- В понедельник… последний срок, - вздохнул Нестеров. - Я по пятницам не занимаюсь переводами.
Вера со свойственным почти всем женщинам любопытством, да еще усиленным пивом, не сдержалась:
- И чем вы в пятницу занимаетесь? Предполагаю, чем-то банальным… расслабляетесь с помощью спиртного…, - спросила и почувствовала некоторую неловкость из-за того, что лезет в личную жизнь малознакомого ей человека.
- Да, вы совершенно правы, я в этот день всегда покупаю себе коньяк. Но он мне нужен, скажем так… для возбуждения подкорковых процессов в моей голове. Проще говоря, чтобы мозг сегодня лучше работал.
- И почему этот подкорковый процесс мешает вам закончить перевод? – с некоторой иронией осведомилась Вера Сергеевна.
- Да не мешает, наоборот он помогает мне дописать стихи. Некоторые лежат по нескольку дней, и не получается одеть мысли в рифмы. Вот сейчас застрял и не знаю, что писать дальше... а хотите, я вам почитаю?
- Евгений Михайлович, я не романтичная натура, мне они не интересны. Но… хорошо, согласна…прочитайте… Хотя бы одно стихотворение, для того чтобы иметь хоть какое-то представление о вашем творчестве, - сдалась Вера и, налив очередной бокал пива, приготовилась слушать.
- Название еще не придумал. А текст уже почти готов, вот слушайте…
-------------------------------------
Позволь признаться мне, моя душа!
Вчера поспорил с юным Купидоном,
Что без его молитв тебя, влюбленной
Смогу я сделать сам без лишнего труда.

Он не поверил мне и, шумно веселясь,
Побился об заклад на лук златой и стрелы,
Что мне с той девой неприступно-смелой
Не совладать – а хоть бы смерклись небеса!

Глупец стрелы своей палящий солнцем луч
В тебя рукой уверенной направил и пустил,
Но тот от стана твоего беззвучно отскочил,
Взор ангельский подернув тенью черных туч.

И Купидон, не признавая пораженья своего,
Все целил той стрелой в тебя еще стократно,
Но солнца луч к нему летел стократ обратно,
Глупцу сиянья жаром обжигая руку и чело.

Но вот я взял тот лук с блестящей тетивой,
И яркую стрелу, что неземной любови полна,
Отпустил, и вдруг она, против желаний Купидона,
Души твоей гранит разбила Света и Любви волной.

И только перышки лебяжьи, что опереньем
Несущему Любовь лучу досель всегда служили,
Вокруг тебя неторопливо-сонно закружили…
--------------------------------------------
- Вот на этом месте я и застрял… Как-то не идет дальше… - чуть расстроено сказал Евгений Михайлович.
- Творческие муки, значит… Ну, вы поэт, вы и думайте, но про переводы всё-таки не забывайте… Удачи вам в творчестве. До свиданья, - сухо попрощалась Вера, не дав никакой оценки прочитанному стихотворению.
Утром пыталась проваляться в кровати хотя бы до одиннадцати. Ничего из этого не вышло – многолетняя привычка вставать рано дала о себе знать. Выпив чашку кофе, вышла на лоджию, потянулась; посмотрев на ясное небо и редкие облака, задумалась: «С этим финансовым кризисом, похоже, скоро часто будет появляться свободное время – а девать его куда? Надо хоть какое-то занятие себе придумать. Вон, и переводчик этот в свободное время стихи сочиняет…».
Еще раз взглянув на облака, вспомнила из уроков природоведения их название: перистые.
«Перистые облака… а вчера ведь Нестеров читал стихи. И про перышки там от стрелы, и про женщину с каменным сердцем. Стихотворение у него так и осталось незаконченным… Любопытно бы узнать, что же будет дальше... хотя дальше он и сам не знает…» - вспоминала вчерашний разговор Вера. – « А я, кажется, поняла, как их надо дописать!» Не удержавшись, взяла телефон и быстро набрала его номер.
- Знаете, Евгений Михайлович, мне ваши стихи очень понравились, не понимаю, почему вы не можете их закончить? Последние четверостишия можно переписать так, чтобы у неё эти перышки всё-таки в сердце остались, и тогда она в него влюбится! Я так думаю…
- Да что вы говорите? – засмеялся Евгений Михайлович.
Краска бросилась в лицо, и Вера в эту секунду почувствовала себя глупой пятнадцатилетней девчонкой. По крайней мере, так показалось ей из-за его иронического смеха. Разозлившись уже на себя, сбросив звонок, кинула трубку на диван.
«Смеется еще надо мной! Тоже мне поэт…» - стало почему-то обидно, в душе вспыхнула злость и, не зная, на ком ее выместить, столкнула на пол ни в чем не повинный телефон.
Настроение было испорчено; она походила бесцельно по квартире из комнаты в комнату, но так и не нашла себе занятие. Решила ехать к себе в офис.
Вышла из дома, завела автомобиль и скоро уже была в своей фирме. Пройдя мимо пустых комнат, вошла в кабинет. Усевшись в кресло, увидела ту злосчастную надпись в ежедневнике и сразу послышался недавний иронический смех Нестерова.
- Слышь, Тань, а этот Евгений, твой протеже, которого ты привела… - спросила Вера, позвонив к подруге.
- Переводчик, что ли?
- Да, я про него говорю. Кто он такой вообще? У него семья-то есть?
- Раньше была, но конкретно не спрашивала, а тебе это зачем?
- Договор с ним прервать хочу… другого возьму… вон, студентов сколько… - голос Веры начал дрожать.
- Верка! Да что с тобой?! Что случилось? Причем тут он? Семья его?
- Да ни при чем… ходит три года в одной той же куртке… бесит он меня…
- Вера, ничего не понимаю – при чём тут куртка?
- При том… все, пока…
Сидеть абсолютно одной в офисе оказалось еще скучнее. Решила ехать опять домой, благо личный автомобиль позволял перемещаться хоть куда и в любое время.
- Слышь, шалава! Те кто права дал? – молодой парень в черных маленьких квадратных очках крикнул ей из праворульного «Паджерика», стоящего рядом на светофоре. – Скачешь, как коза, из ряда в ряд!
Стало совсем обидно. «Мало того, что этот с утра со своим идиотским смешком, так еще и совсем сопляк шалавой обзывает!» - слезы брызнули из глаз Веры. «Да что за день такой? Сговорились все против меня, что ли? Шалава… я тебе покажу шалаву!»
Тронув с перекрестка свою «Мазду», пристроилась к этому джипу - как говорят, села на хвост. Видно было, как парень обеспокоенно поглядывал в зеркало. Первая мысль была треснуть ему в зад, - а там хоть трава не расти! Но расстроенное женское сердце хотело другой мести.
Наконец-то джип свернул в сторону парковки магазина. Встав неподалеку от него, Вера хотела выскочить и нахлестать этого хамоватого молокососа по темным квадратным очкам складным зонтиком, лежащим на заднем сиденье. Но парень, щелкнув электронным замком, уже стал подниматься по ступенькам в магазин. Уезжать просто так не хотелось, и тут ее взгляд привлек пожилой мужчина, сосредоточенно ковырявшийся в своих стареньких «Жигулях». Он подкручивал длинной тоненькой отверткой карбюратор, настраивая его, как музыкант – на слух.
- Мужчина, дайте, пожалуйста, отвертку на секундочку, - попросила Вера.
Владелец «Жигулей» обернулся и с некоторым удивлением протянул отвертку.
- Ну и женщины пошли… - улыбнулся он. - И машины водят, и ремонтируют сами…
Провожая взглядом хорошо одетую даму, мужчина, наверное, подумал: «Эмансипация…», Он с интересом приготовился смотреть, что та будет делать с его отверткой.
Но у дамы не было намерений починять мотор в своем автомобиле. И хозяин инструмента, вытаращив глаза, в каком-то ступоре наблюдал, как эта приличная на вид дама стала с садистским выражением лица погружать отвертку в боковины шин стоящего неподалеку джипа.
Тихое шипение из дырочек постепенно выпускало пар разгоряченного сознания обиженной Веры. Обойдя джип, она вернулась к ошарашенному владельцу старых «Жигулей», который, не проронив ни слова, наблюдал за ее занятием, сунула отвертку старику в руки и, выдернув из них тряпочку, чтобы вытереть свои, Вера сказала всего одно слово:
- Спасибо.
Настроение стало понемногу подниматься. Вера даже усмехнулась, представляя, как тот парень выйдет из магазина и подойдет к свой машине. «И-и-и-х ! Ничего, теперь-то хоть попотеешь!» - довольно произнесла она вслух, разгоняя свою машину по проспекту.
Включила радио, из динамиков понеслась танцевальная музыка. В паузе между песнями голос молодой девушки стал приглашать посетить магазин на улице Красноармейской: «В нашем магазине имеются одеяла из холлофайбера… подушки пуховые, подушки перьевые…» .
- Ага, перьевые… полные перышек… из чьих-то сердец. Я тебе устрою… и каменное сердце увидишь… рад не будешь… - бормотала Вера. Огонь мести, вырвавшись наружу словно вулкан, уже не хотел затихать.
Влетев в квартиру, не разуваясь, схватила трубку и быстро нащелкала номер.
- Евгений Михайлович?! – высоким фальцетом крикнула Вера.
- Да.
- Я хочу расторгнуть с вами договор, меня не устраивают ни сроки, ни качество вашей работы!
- Хорошо… как скажете…
- Если вы считаете, что вам полагаются какие-то деньги, учтите – с меня вы ничего не получите! Можете жаловаться, судиться… как хотите…
- Я не буду судиться, - спокойно ответил Евгений Михайлович и положил трубку.
Но успокоения этот разговор не принес, хотелось, чтобы он перезвонил ей и просил, даже умолял, не увольнять его. Часа через два раздался звонок. «Я так и думала», - зло обрадовалось Вера.
- Мама! Мы с Андреем поругались с утра… я его выгнала… насовсем, - послышался заплаканный голос дочери.
- Ну, раз так… в понедельник я поищу тебе хорошего адвоката…
- Какого адвоката?! – перебила дочь. – Я же люблю его! Я думала - ты хоть посочувствуешь… - и послышались короткие гудки.
Время шло, но никто больше не звонил. Как назло, к вечеру начала мучить совесть.
«Ладно, этому придурку шины проколола, а с Евгением за что я так? С другой стороны – незачем так над начальницей смеяться, возомнил себя неизвестно кем… Хотя какая я ему начальница… Он ведь на вольных хлебах – пришел, отдал, получил. Да и смеялся наверно из-за того, что удивился, когда я позвонила. Но ведь должен понимать, что нельзя смеяться над женщинами… судиться, видите ли, он не будет - какие мы благородные и гордые…» - в Вере без конца боролись обида и разум.
Стремясь как-то развеяться, включила ноутбук и решила заняться просмотром просторов интернета. Первым попался сайт с изображением Семенович. «Её титьки популярней в десять раз, чем она сама», - Вера с раздражением закрыла страницу.
«Интересно, а Нестеров есть здесь где-нибудь?» - подумалось Вере. Набрав в поисковике имя и фамилию, она с удивлением нашла его авторскую страничку. С экрана монитора смотрел на неё все тем же проницательным взглядом Нестеров, но гораздо моложе. В небольшой аннотации сообщал о себе, что пишет и стихи, и прозу.
- И стихи твои легкомысленные, и прозу наверно такую же пишем… - с некоторой издёвкой произнесла вслух Вера и открыла первый же попавшийся рассказ «Бурьян в огороде». - И в голове у тебя, похоже, один сплошной бурьян и перья…
Начав читать, постепенно полностью погрузилась в рассказ…
----------------
За столом, неспешно уминая завтрак, сидели отец и сын. Жили они уже давно вдвоем, и, как чаще всего бывает в таких семьях, завтрак представлял собой обычную спартанскую трапезу в виде колбасы, хлеба и чая.
- Папа, я хочу мать увидеть, - произнес сын.
Отец удивился, долго смотрел на сына и ответил не сразу.
- А зачем тебе? Столько лет прошло уже. Я думал, ты давно забыл её.
- Не знаю, как объяснить. Через две недели в армию заберут и сердце подсказывает, что надо увидеть ее. Снилась она. Все пытался лицо ее разглядеть, но так и не получилось. Попытался поближе подойти - и проснулся. Я совсем забыл, как она выглядит.
Отец вздохнул, недовольно покачал головой.
- Как хочешь, Гена. Я бы еще ее столько же не видел. Даже адреса не знаю, знаю только, в какую она деревню уехала. А жива или нет, кто знает… больше десяти лет прошло, ни разу о себе знать не давала.
- А может, и жива? Как ты не можешь понять, все равно мать, и я хочу встретиться с ней… - продолжил сын уже более упрямо.
Отец опять тяжко вздохнул, почесывая бровь.
- Мать… хотя есть в этом резон какой-то… пусть посмотрит… пусть…
Отъехав от томского автовокзала, старенький «пазик» устремился в одну из деревень района. Генка, сжимая пакет с продуктами и подарками, смотрел в окно. Мать он вспоминал редко и почти забыл ее. Все воспоминания почему-то были связаны с клопами и с каким-то волосатым парнем. Когда он приходил к матери, Генку все время выгоняли на улицу, хотя он и сам порой, извертевшись ночью на кровати, выходил и ложился спать на скамейку.
Остальное в памяти сохранилось слабо, он даже тот пожар не помнил. Хорошо отпечаталась только больница и боли в руке от ожога. Потом появился отец, приехавший из Свердловска. Привыкал к нему долго, хотя тот и был добрым, но только через несколько лет перестал казаться Генке чужим. А мать он больше никогда не видел. Отец не любил о ней рассказывать, сказал только, что познакомился с ней в Прибалтике, а потом привез сюда; и только единственная мятая фотография напоминала Генке о родившей его женщине.
Автобус уже подъезжал, и его начал трясти нервный тик, стало немного зябко, хотя на улице было жарко. Появился страх, что не найдет матери, а как встретит - в эту минуту его не волновало.
Дом он нашел без труда: местные жители, охотно показывали направление, куда надо было идти, и фамилию ее почему-то все знали.
Галина жила в бревенчатом домишке, покосившемся и почерневшем от времени. Огород, поросший бурьяном, резко контрастировал с соседскими аккуратными грядками.
Поднявшись на крыльцо, Генка толкнул дверь. Дверь оказалась незапертой, стукнув по ней два раза, свободно вошел в дом. Комнату обволакивала синеватая темень и едкий запах. Лежащая на кровати женщина, укрытая старым ватным одеялом, подняла голову.
- Галина Миронова? - спросил Генка с дрожью в голосе. Между единственной фотографией, оставшейся у отца, где он еще грудничком сидит на руках у красивой белокурой девушки и этой женщиной с растрепанными волосами и следами неблагополучной жизни на лице, ничего общего не было.
- Да, это я…
- Я Гена… Миронов Гена, сын ваш…
- Гена? Откуда? – откинув одеяло, вскочила и села на кровати. В глазах мелькнули испуг и удивление.
- Из дому приехал.
- Ты приехал? Зачем?… Даже не знаю…. Ты проходи… такой большой уже вырос… - засуетилась она, приглашая сесть.
Генка сел на табуретку, Галина бросилась раскрывать шкафчики, явно соображая, чем бы его угостить. Видел, как она нервничала, старалась не смотреть ему в глаза. Не так он представлял себе эту встречу. Казалось, будет много эмоций, слез, но… ничего кроме чувства неловкости от явления неожиданного гостя.
- Мам! – впервые за много лет сказал ей это слово. - Не ищи ничего. Я попрощаться заехал и повидаться с тобой. Я не хочу есть. Я сам привез тебе продукты, да гостинцы тоже не забыл.
Мать, сложив руки на коленях, села за стол и, рассматривая внимательно сына, не решалась заговорить.
Генка не собирался ее стыдить, не хотел ничего расспрашивать о прошлом. Господь сам осудит. Не нужно было ему ни слов раскаяния, ни слез прощения. Он давно ее простил. Ничего в его помыслах не было, кроме стремления ребенка увидеть мать. Только оглядывался да осматривал грязную комнату и некрашеные полы.
- Тебе помочь можно чем-то? Может, воды натаскать? Ну, дров там нарубить, я вечером уеду. А через две недели мне в армию уходить, - Генка нарушил, наконец, возникшее молчание.
- Дров бы, Ген, маленько…. Ты такой взрослый стал, я-то последний раз тебя видела, когда годков пять всего было, - стесняясь, согласилась мать.
На улице он разделся. Взял топор. Парень он был крепкий и разрубал если уж не с первого удара, то со второго точно.
- Рука не болит? – обеспокоено спросила, увидев на правой руке стянутую рубцами кожу, тянущуюся от кисти до предплечья.
- Да, давно уже не болит, я ее разработал, когда еще в школе учился, - он не обратил внимания на какой-то особый материнский взгляд.
- Ты уже, сынок, школу закончил, работаешь наверно или учишься? – спросила Галина и села неподалеку на скамейку.
- Только училище закончил в этом году. Я в нашем местном училище на повара учился. С красным дипломом закончил! Как повестка пришла, мы даже с другом экзамены не сдавали, нам сразу вручили дипломы и поздравили,– похвастался он.
- Ой! Да там же одни девки! И с чего ты решил поступить туда?! Они же, поди, проходу не давали там? – воскликнула мать.
Откинув очередную чурку, Гена посмотрел на мать с улыбкой.
- Проходу?.. Есть такое немного, нас там всего семь парней в училище. Я туда с другом Эдиком поступил, это его идея была. Мы хотели в мореходку поступать. Так это ехать куда-то надо. Он и придумал выход: окончим училище, пойдем коками на флот, нас туда с руками и ногами возьмут. Даже в военкомате нас обещали во флот отправить. Мы же за всю жизнь так моря и не видели…. Эдик почему-то все Австралией бредит.
- Ну, вы молодцы, сынок… - не сводя с него восхищенных глаз, тихонечко проговорила мать.
Генка все рубил и рубил, иногда останавливался, откидывал затекшую спину назад и начинал снова.
- Мам, а ты все одна живешь? Что, у тебя никого нет? Вообще непонятно, на что ты живешь-то здесь?
Мать не смутил этот вопрос, к этому времени ее уже ничего не смущало.
- Я после пожара в больнице долго лежала. Думала, все брошу… но вышла и не удержалась… со мной никто общаться не захотел… а когда прав лишили, я и уехала. Моложе была, красавицей здесь считалась, мужики ко мне бегали, даже жил со мной один, потом другой. Да и сейчас бывает, заходят… придут, выпьем, вроде жизнь идет дальше. Да что там у меня может быть интересного? Вот у тебя - да… девчонка, наверно, есть?
- Есть, мам, мы с Эдиком на курсы английского ходили три года подряд, там и познакомился. Настей зовут.
- Красивая?! – вдруг строго спросила мать.
- Красивая, но это не главное… хорошая девчонка. Сейчас в институте учится. Песни английские на слух переводит, не то, что я…
- Нет, я хочу, чтобы у тебя была красивая жена, чтобы у тебя все красиво в жизни было! – твердо заявила мать.
Геннадий поднял на мать улыбающиеся глаза.
- Хорошо, мам, постараюсь…. Ну что, затопим баню?
Генка посмотрел назад, почувствовав на себе чей-то взгляд. Соседка, стоящая на крыльце соседнего дома, встретилась с его глазами, покачала головой и, повернувшись, пошла в свой коровник.
- Да ну ее, баню...
- Мам, а почему ты не приезжала ко мне ни разу?
- Потому что я гадина… так отец твой сказал… - вытащив из кармана пачку «Примы», закурила и, отмахнув дым от лица, добавила: - Зачем гадине жить с тобой рядом…
Генка посмотрел на мать и в этот момент не мог понять, что это - злость, обида или стыд?
- Ладно, не буду об этом больше… ты только скажи - рада, что я к тебе приехал?
- Рада… обнимать мне ведь тебя надо, а руки не поднимаются… все думала, никогда тебя не увижу. Честно говоря, я забывать начала, что у меня когда-то ты был. Даже и в голову прийти не могло, что ты приедешь.
Генка сел рядом с ней. «А ведь ей и сорока еще нет, а так выглядит…» - грустно подумал он.
- Отец не обижает тебя?
- Нет. За всю жизнь один раз выпорол, да и то за дело: пришел в два часа ночи, а он искал по улицам. Мне тогда лет десять было.
- Васька - добряк, что говорить. Был бы жестче, ничего бы наверно такого не случилось...
- А ты завязать пробовала?
- Толку-то: два раза лежала, мне и самой уже неохота. Пусть так… Да не надо думать, что я все время такая… вчера выпили - и все… бывает, вообще в рот не беру…
Любопытная соседка, все это время ходившая взад-вперед по своему двору, подошла к забору.
- День добрый, - поздоровалась, облокотившись на плетень. - Я вижу, Галя, гости у тебя?
- Это сын мой, вот в армию забирают его. Приехал мать повидать, - с гордостью ответила Галина.
- Ну, такого и в рядовые не надо - сразу в офицеры! Как зовут-то?
- Геной меня зовут, - ответил приветливо Генка.
- Меня Надеждой Петровной кличут, отслужишь, приезжай к нам, работу найдем… невесту подыщем…
- Не надо ему невест наших, он и в городе у себя найдет, - заводясь, ответила Генкина мать. - А что ты все время нос свой суешь?!
Генка, смеясь над обычной беззлобной деревенской перебранкой, пошел складывать дрова в поленницу.
- Гена! – окликнула соседка, - скосил бы бурьян в огороде, пока трава не выросла ещё, а то летят сорняки с её огорода.
Пришлось Генке и огород заодно косить, а после покоса все-таки растопил баню. Уже собрался мыться, как подошла мать и, пряча глаза, спросила:
- У тебя деньги есть?
Геннадий достал кошелек и отдал всё, что у него было. В его голубых, ясных глазах засветилась печаль. Деньги явно предназначались не на хлеб.
- Я сейчас сбегаю, а ты мойся и отцу ничего не говори, что мне деньги давал.
Вернулась через полчаса и не одна. Вместе с ней была еще какая-то женщина. Мать почему-то пришла уже в другом - нарядном, ярком и пестром ситцевом платье.
- А вот и мы! - воскликнула она, улыбаясь. – Вот, знакомься - моя подруга Люба.
Материна подруга затараторила:
- Здравствуй, Гена! Прибежала ко мне, зовет – пошли, посмотри, сын ко мне приехал. Я ее и заставила в свое платье одеться - праздник ведь. А ты-то как на мать похож, и глаза такие же, и волосы светлые, только выше намного. Мы с ней в магазин зашли. Раз такое событие - посидим маленько? Ты не против?
- Нет, - ответил Геннадий и пошел с ними в дом.
Достали продукты, открыли портвейн. Плеснули до половины в граненые стаканы. Генка выпил первую порцию, пить потом отказался. Немного еще расспрашивали его о житье-бытье, затем переключились на местные сплетни, а Генка просто сидел и слушал их разговор. Без конца вглядывался в лицо матери, пытался выудить из памяти кусочки детских воспоминаний и склеить их с настоящим. Только никак ему это не удавалось, память наотрез отказывалась выдавать яркие события детства. Люба говорила все громче, мать ее слушала, и через какое-то время Генке показалось, что она полностью забыла, что он к ней приехал.
- Мам, времени уже много, - прервал их беседу. - Мне ехать пора.
- Мы же проводим его, Галя? – спросила у матери подруга.
- Конечно… конечно, - засобиралась мать.
Автобус стоял и ждал, когда накопятся пассажиры. Уставший от духоты шофер отдыхал, лежа на траве под деревом. Народ кучковался в сторонке, не желая сидеть в раскалённом автобусе.
- Ты ещё приедешь? – спросила мать, когда подошли к остановке. Люба отошла от них, увидев каких-то знакомых.
- Приеду… отслужу - приеду. А если Настёна дождётся - с ней приеду, - с улыбкой ответил Гена.
- Правда? – неожиданно всхлипнула мать. - Прости меня…
- За что, мам? Я не держу никакой обиды… иначе бы я не приехал.
- Ведь это я сама твою кроватку подожгла. Не помню, что на меня тогда нашло, захотелось тогда покончить со всем, и тебя с собой забрать, - разревевшись, она закрыла лицо ладонями.
Генка прижал её к себе, а она так и не смогла его обнять, без конца шмыгала носом и говорила что-то про Витьку, с которым тогда жила, бросившего её потом…
… Генка вернулся через три года. Морская служба несколько разочаровала его, в отличие от беспокойного Эдика, изъявившего желание уехать в Находку. Настя его дождалась. Отец, поставленный в известность о предстоящей свадьбе, время от времени брюзжал по этому поводу: «Вечно вы, молодежь, торопитесь…».
Через две недели Геннадий попросил Настю съездить с ним к матери: «Как же без родительского благословления?».
…Местные жители с восхищением оборачивались: молодой моряк в форменке, клешах, с развевающимися лентами на бескозырке и красивая девушка будто сошли с картинки.
И вот опять тот же дом. Все тот же обширный, но довольно унылый двор. Подойдя к нему и увидев закрытые ставни, Генка забеспокоился.
- Что-то не так? - спросила Настя.
Генка, высвободив руку из Настиной, почти вбежал на крыльцо. Дверь была забита доской.
- Эй, вы! Что там делаете?! – послышался женский крик.
Обернувшись, Генка увидел соседку Надежду Петровну. Она его узнала.
- А-а… это ты… забыла, как тебя звать-то?
- Геннадий.
- А я слышу, кто-то доски отрывает …а вон оно что… а ты вон какой стал! Приехал дом забирать?
- Какой дом? При чем тут дом?
- Как… ты ничего не знаешь?
- Нет…
Соседка, глядя удивленно то на Настю, то на него, сказала:
- Пропала она, давно уже… никто ее так и не видел больше.
Генка от неожиданного известия вздрогнул и замолчал, а соседка после некоторой паузы стала сбивчиво объяснять, как бы оправдываясь.
- Да, пропала… ты знаешь, Ген, устали мы от нее … все боялись, напьется - пожар устроит, сам понимаешь – наши дома рядом… да никто ее толком и не искал. Родственников у неё нет …
- Как нет, я же… - к горлу Генки подступил комок. Настя, взглянув на жениха, сжала его локоть ладонями.
- Здесь нет. Исчезла и все, а заявление на поиски подавать некому, - вздохнула соседка.
- Давно пропала?
- А примерно через неделю как ты уехал. Пила всё это время беспробудно, никто поначалу не заметил, если бы не Любка, ее подружка, неизвестно когда вообще бы спохватились. Они с мужем побегали да успокоились. Поначалу думали, уехала куда-нибудь… да за столько времени давно бы вернулась.
Генка повернулся, глядя на нее с растерянностью и отчаянием. «Как же так? Три года вспоминал о ней, а тут… я же еще и не уехал тогда», - мысли в голове метались, никак не могли за что-то зацепиться.
Зашел в дом, похожий внутри на пыльный склад антикварной лавки. Пыль покрывала стол и шкафы, было видно, что ничего будто и не изменилось с того времени, как он уехал. Даже покореженная алюминиевая миска стояла на подоконнике на своем месте. Поставив сумку с продуктами на стол, Генка начал открывать все ящики во всех столах, старых комодах, сам не понимая, что ищет там.
- Паспорт участковый забрал, а так ничего там нет особенного, - произнесла вошедшая за ним и стоящая в дверях соседка.
Генка остановился, достал сигареты и закурил.
- Хоть какие-то фотографии, может, остались? – с надеждой спросил он.
- А зачем они ей нужны? – удивилась соседка.
Генка стукнул легонько по столу кулаком и направился к двери, перед ней остановился, взгляд его упал на платок, висящий на вешалке.
- Это ее? – спросил он.
- Да…
Свернув старый поношенный платок, Гена отдал его Насте.
- Ну, всё… - не сказав больше ни слова, прошли мимо посторонившейся соседки, вышли из дому и направились в сторону остановки.
- Геннадий, подожди! - крикнула соседка.
Забежав домой, выскочила через минуту.
- Вот это твои… - подала она ему сверток в полиэтиленовом пакете. - Почтальонша в мой ящик совала.
Геннадий узнал свои письма. Может десятка два он написал за все время. Письма, которые мать так и не прочитала. Взяв сверток, вернулся в дом и положил эту стопку конвертов на стол. Проходя мимо сарая, Генка заметил косу: и коса висела на том же месте; глянул мельком на соседку и, скинув с себя фланелевку и тельняшку, начал косить бурьян…
- Спасибо тебе, Гена, - поблагодарила Надежда Петровна, когда он закончил.
- Дверь не забивайте, - попросил Гена, обернувшись еще раз на покосившуюся избушку, и, держа Настю под руку, зашагал по дороге. Соседка еще что-то кричала про этот дом, но они не оборачивались...
«Пазик» без конца подпрыгивал на ухабах. Летний березовый лес пестрой зелено-белой пеленой проносился мимо окон автобуса. Настя, положив голову на Генкино плечо, думала о чем-то своем. Сам Геннадий смотрел через стекло и вспоминал тот сон, из-за которого он приехал, ведь кто-то подсказывал ему, что он увидит ее в последний раз, но это он понял только сейчас...
-----------------------

Закончилась последняя строчка. Вера, переключившись опять на страницу с его фотографией, долго сидела с опущенной головой, упершись рукой в висок.
«Я все поняла…поняла, почему ты приходишь и сидишь всегда одинаково: закрыв левой ладонью правую и положив их на синюю папочку с несколькими белыми полосками… поняла, почему ты всегда забираешь конверт левой рукой. Как будто прячешь правую. Генка - это ты…» - Вере стало нестерпимо стыдно за свой звонок.
Поднялась и вышла на лоджию. Летнее солнце, красное и уже не злое, лениво садилось за горизонт. Во дворе бегали ребятишки, какая-то такса с громким лаем носилась за ними. Бабульки сидели на скамейках, изредка, покрикивая на внуков. Еще раз окинув взглядом панораму вечернего двора, Вера вернулась за монитор.

«Интересно, а какой ты был тогда, молодой? В форме моряка… в тельняшке…» - опять усевшись за экран монитора, Вера беспрестанно всматривалась в фотографию. Рука сама потянулась к телефону.
- Евгений Михайлович? – виноватым голосом спросила она.
- Да, Вера Сергеевна…слушаю вас. Никак я еще и должен вам остался?! - неунывающим тоном ответил Евгений.
Вера не обратила на это внимания
- Я хотела бы извиниться за сегодняшнее. Я вас очень уважаю и хотела бы, чтобы наш договор остался в силе... И… - тут она слегка запнулась, -… и еще… Мне даже кажется… что я в вас… - закусив палец и не сказав последнего слова, Вера выключила телефон.
Самодостаточные женщины редко говорят такие слова…