Выброшенные пинками пилотов спецфинагенты приземлились удачно, если не считать того, что чуть не утонули в глубоком снегу, а Балбес потерял при падении валенок. Едва выбравшись из снега, они почувствовали, что вместо обещанных им Берией +3 градусов по Цельсию на улице, пожалуй, все -40 по тому же Цельсию.
– А одежонка-то наша в самый раз, – проговорил Бывалый.
– Интересно, в какой стороне Берлин, товарищ полковник финансовой службы? – спросил Бывалого Балбес, укутывавший ногу в кусок парашютной ткани.
– Ты об этом спрашиваешь меня? – ответил Бывалый.
– Так точно, вас, товарищ полковник финансовой службы.
– Берлин на западе, – вступил в разговор Трус. – Нужно выбраться на дорогу и спросить у прохожих в какой стороне у них Запад.
– На каком языке ты у них спросишь? – рявкнул Бывалый. – Нам нужно определиться самим. По солнцу. В которой стороне оно всходило?
– В этой, – указал Трус.
– В этой, – указал Балбес.
Бывалый снял шапку и почесал голову. Оба его спутника указали разные стороны. Самому ему показалось, что солнце взошло не там и не там.
– Не будем спорить, – сказал он. – Определимся в стороне, когда оно будет заходить, а пока перекусим. Трус, доставай наш провиант. Балбес, тащи хворост. Подогреем «второй фронт» и вскипятим чаю.
– А может, ещё по «маленькой»? – с надеждой в глазах спросил Балбес и судорожно сглотнул набежавшую слюну.
Бывалый подумал и согласно кивнул головой:
– По «маленькой» можно. Морозно.
После завтрака они решили отдохнуть и покемарить после бессонной ночи. Балбес, зарывшись по уши в снег вдруг спросил Бывалого:
– Товарищ полковник финансовой службы, а тридцать миллионов долларов то много?
– Было бы мало, нас тогда бы не послали за ними, – ответил ему Бывалый из-под снега.
– А после того, как мы их изымем, что будем с ними делать? – поинтересовался Трус.
– Нам не нужно их изымать. Товарищ Берия дал мне цифры, на которые мы должны заменить немецкие коды. Если те придут за ними, то банкиры им покажут фигу.
– Товарищ полковник финансовой службы, а если мы их поделим между собой, то что вы купили бы на свои десять миллионов? – спросил Балбес.
– Я те поделю, лейтенант! Под трибунал захотел? – зыкнул верный партиец Бывалый.
– А я у самого лучшего московского портного справил бы себе «тройку», жене пару самых модных платьев. Гуляли бы мы с нею по улице Горького… – мечтательно произнёс Трус.
– Ну, если рассуждать теоретически, я купил бы дом в деревне, корову, завёл бы курочек и каждый день пил молоко и гоголь-моголь, – мечтательно проговорил Бывалый.
– А я бы каждый день выпивал бы по бутылке «Особой», а то и по две, – сказал Балбес. – Интересно, на сколько лет бы мне хватило?
– Если бутылка по 2 доллара, то на пятнадцать миллионов лет.
– Хорошо… – вздохнул Балбес.
Разговор их прервало донёсшееся поскрипывание снега. Бывалый приподнял голову и, увидев приближающуюся человеческую фигурку, сказал:
– Кто-то на лыжах идёт в нашу сторону.
– Вот у него и спросим, в какой стороне их проклятый Берлин, – сказал Трус, выбираясь из снега.
Лыжник оказался стариком в кургузом тулупчике и мохнатой шапке. За плечами его висело охотничье ружьё. Спецфинагенты встали у него на пути, и Бывалый, помахивая маузером, громко крикнул:
– Хенде хох!
Старик замер, разглядывая выросших из-под снега людей.
Трус более миролюбивым тоном спросил его:
– Шпрехен зи дойч?
– Курка, яйки, млеко… дай, дай! – потребовал Балбес.
Старичок, вздёрнув кверху покрытую инеем бородку, посмотрел на них и в свою очередь осведомился:
– Кто вы такие, граждане?
– О, старик говорит по-русски, – воскликнул Бывалый и тут же спросил: – Далеко отсюда Берлин? В какой стороне?
– Берлин? – задумчиво переспросил старичок. – Пожалуй, далековато. А в какой стороне? В западной.
– Ты скажи, где у вас здесь запад? – продолжал Бывалый.
– В той, – старик махнул рукой.
– Ты член нацистской партии? – спросил Бывалый.
– Откуда она у нас? – удивился старичок. – Я беспартийный, но поддерживаю коммунистическую партию.
– Они сейчас все поддерживают коммунистов, – проговорил Трус. – А давно ли кричали «хайль Гитлер!»? Им веру сменить, что два пальца обоссать.
Старик огрел его палкой.
– Я те покажу Гитлера!
– Но, но, потише, – отскочил от него Трус. – Говори, далеко отсюда немцы?
– Есть такие. Их лагерь километрах в десяти отседа.
11. ХОЛТОФФ ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ
Штирлиц в последнее время стал замечать на глупом лице Холтоффа какую-то многозначительность. А штандартенфюрер не любил, когда кто-то начинал темнить. Он старался докопаться до причины. С Холтоффом это не должно было составить труда. Стоило только выбрать удобный момент и пригласить его в «Синюю птичку». Холтофф любил выпить, но только за чужой счёт. Этим и решил воспользоваться Штирлиц. После второго стакана «Толстого Германа» штурмбанфюрер становился болтливым, как старуха из Замоскворечья на скамеечке у подъезда.
Поймав Холтоффа в коридоре Управления, Штирлиц пригласил его выпить и добавил:
– Я плачу. Хочется выпить, но в одиночку пить не люблю.
Холтофф облизнул губы, но ответил, что он сейчас очень занят одним очень важным и крайне секретным делом.
– Любое дело можно отложить, кроме одного, – усмехнулся Штирлиц.
– Какого? – спросил Холтофф.
– Бежать в сортир, когда тебя припрёт понос.
– У меня нет поноса.
– Нет? Так будет. Я тебе гарантирую.
Холтофф увидел на правой руке кастет. Он знал, что за Штирлицем не заржавеет. Один раз ему уже пришлось вставлять четыре выбитых этим кастетом зуба.
– Давайте, штандартенфюрер, отложим до завтра. Мне нужно побывать в двух местах. А через два дня я должен Шелленбергу представить все материалы.
– С каких пор ты, гестаповец, стал работать на наше ведомство? – поинтересовался заинтригованный Штирлиц и подумал: – Шелленберг опять задумал какую-то пакость, – а подумав, спросил: – Что это за места, Холтофф?
– Не скажу, штандартенфюрер. Если вы хотите что-то узнать, обращайтесь к Шелленбергу.
За разговором Холтофф не заметил, как очутился на улице возле «мерседеса» Штирлица. Ещё несколько секунд, и сильный удар кастетом «под ложечку» согнул его пополам, что позволило Штирлицу без труда втолкнуть беднягу в машину.
Пришёл в себя Холтофф уже на подъезде к «Синей птичке». Он позволил извлечь себя на свежий воздух, а затем и в ресторан, пропахший жареными подошвами солдатских сапог, «Толстым Германом» и сортиром. В полупустом зале Штирлиц увидел Мюллера, скучающего за кружкой пива, прозванного берлинцами «ослиной мочой». Оно действительно по вкусу соответствовало своему прозвищу. Но привыкшие ежедневно выпивать кружечку-другую пенящегося напитка, берлинцы были рады и такому.
Холтофф, увидя своего шефа, пришёл в себя, и двинулся было на попятный, но удар кастетом по почкам заставил его пролететь от входных дверей в сторону столика, за которым сидел Мюллер. Едва притормозив перед ним, Холтофф привычно поднял правую руку и гаркнул:
– Хайль Гитлер!
Присутствующие в зале неодобрительно скосили глаза на идиота. Штирлиц долбанул Холтоффа по голове, но не сильно. Штурмбанфюрер опустился на стул. Штирлиц сел рядом и, глядя Мюллеру в глаза, сказал:
– С каких это пор ваши люди, группенфюрер, стали работать на наше ведомство?
Мюллер удивился:
– Я не понял тебя, Штирлиц.
– Пусть Холтофф объяснит вам, чем его подкупил Шелленберг, что он, как собачка, бегает по каким-то делам.
– Холтофф, это правда? Ты работаешь на Шелленберга?
– Поскольку я курирую медицинские учреждения, бригаденфюрер попросил меня об услуге, представить ему медицинские карты сифилитиков, – нехотя ответил Холтофф.
– Интересно, зачем это они ему понадобились? – спросил Мюллер.
– Он мне не объяснял, группенфюрер.
– Зато я всё понял, Холтофф, – ухмыльнулся Мюллер. – Ты больше на этого мошенника не работаешь. Или ты хочешь отправиться на Восточный фронт защищать Родину?
– Никак нет, группенфюрер! Не хочу! – Холтофф вскочил со стула. – Я лучше буду с вами. Простите меня. Это больше не повторится.
2. КОММУНИСТЫ ПОГИБАЮТ, НО НЕ СДАЮТСЯ!
Бывалый, словно трактор расчищал дорогу в снегу и поторапливал подчинённых:
– Давай, ширше шаг!
Однако, как ни старались спецфинагенты поскорее выбраться из леса, за два часа они смогли одолеть не более двух километров.
– Привал, – скомандовал Бывалый. – Можно перекусить.
– И выпить, – подал голос Балбес.
Бывалый грозно посмотрел на него, но охотно согласился:
– И выпить. По стакану.
– Один без пары не живёт, – просипел простужено Трус.
– Бог троицу любит, – добавил Балбес, ловко вытаскивая пробку из канистры со спиртом. – Да и полегче идти будет.
– Я те дам троицу! – Бывалый замахнулся на Балбеса, но не ударил. – Не на пикнике.
Они выпили. Первый стакан за товарища Сталина. Второй за товарища Берию. Подумав, Бывалый наполнил и по третьему. Выпили за Родину. Четвёртый – за успешное возвращение. На этом Бывалый, сказал: «хорошо!» и завернул пробку на ополовиненной канистре.
– Очень хорошо, – пискнул Трус.
Бывалый и Балбес тоже собирались, закопавшись в снег, малость вздремнуть на сытый желудок, как вдруг раздалось неожиданное:
– Вы окружены! Сдавайтесь! Хенде хох и выходьте по одному без оружия!
– Немцы! – воскликнул испуганно Трус, и хотел было встать с поднятыми руками, но не смог.
– Будем биться до последнего патрона, – сказал он.
– А последний оставим себе на счастье? – спросил Трус.
– Последний патрон мы оставим для себя, – ответил Бывалый. – Живыми мы врагу не сдадимся.
– А как мы втроём застрелимся одним патроном? – поинтересовался Балбес.
Бывалый не ответил. Он выстрелил из парабеллума в кусты, откуда им кричали. В ответ раздались автоматные очереди. Над головами спецфинагентов прожужжал рой пуль. И снова послышалось:
– Сдавайтесь, вражьи морды!
– Хрен вам в нос, фашистские морды! – крикнул в ответ Бывалый, раздевшись до майки. За ним последовали Балбес и Трус. – Коммунисты погибают, но не сдаются!
– Это вы-то коммунисты?
– Да, мы!
– И мы коммунисты. Так что ж вы по нашим пермским лесам шастаете?
– Интересно, где вы в Германии видели пермские леса?
– А где ты тут увидел Германию? Это Советский Союз! Пермская область.
Бывалый обалдело посмотрел на Балбеса, тот – на канистру.
– Мы не в Германии, – сказал Бывалый.
– За это надо выпить, – сказал Балбес.
– Может быть, то и к лучшему, – сказал Трус.
– Наливай, – сказал Бывалый, подставляя свой стакан.
Балбес разлил спирт по стаканам.
– С возвращением на Родину, самую лучшую Родину в мире! – воскликнул Трус, выпил и сунулся носом в снег.
Когда группа смершевцев добралась до спецфинагентов, те были вдрабадан пьяны и пытались петь «Широка страна моя родная…», но дальше первой строчки не могли продвинуться. Их погрузили на сани и доставили в ближайший райцентр отсыпаться.
13. У ШЕЛЛЕНБЕРГА ЗАБОЛЕЛ ЖИВОТ
У Шелленберга болел живот. Он третью неделю не мог сходить «по большому». Ни пурген, ни клизмы ему не помогали.
– Это от картонных сосисок, которые я съел в «Синей птичке», – думал он, с тоской вспоминая прежнее время, когда он мог есть сосиски из отборного мяса и запивать их баварским пивом. Но это всё было в прошлом.
– Нужно проконсультироваться у доктора – подумал он и послал адъютанта на поиски эскулапа. Дело это было сложное. Почти все берлинские врачи давно уже были отправлены на Восточный фронт, с которого никто из них до сих пор не вернулся.
Но адъютанту Шелленберга повезло. Он нашёл-таки доктора для шефа. Им оказался некий еврей Плейшнер. Но адъютанту плевать было на еврейскую фамилию доктора и на его семитскую морду. Когда начальнику плохо, у врача фамилию не спрашивают. Расовый вопрос можно решить и потом.
– Я доктор исторических наук, – пытался доказать адъютанту Плейшнер. – Я занимаюсь историей Древнего Египта.
– Тебе же будет хуже, если откажешься помочь бригаденфюреру, – ответил адъютант. – Тебя расстреляют сейчас, а не потом.
Плейшнер не хотел, чтобы его расстреливали сейчас. Он решил расстрел отложить «на потом» и согласился «попользовать» Шелленберга. Осмотрев бригаденфюрера, он многозначительно задумался и сделал заключение:
– Вы беременны, герр. На четвёртом месяце. Матка давит на прямую кишку и мешает прохождению каловых масс.
У Шелленберга от такого диагноза чуть не выскочили глаза из орбит: он, бригаденфюрер СД, беременнен?!
– Что же теперь делать? – спросил он.
– Рожать, – ответил Плейшнер. – С абортом вы припозднились.
От последних слов доктора Шелленберг впал в транс. Плейшнер поспешил незаметно ускользнуть из Управления и, уходя дворами и переулками, скрылся в неизвестном направлении и поэтому не встретился со Штирлицем, который появился минуту спустя после его исчезновения. Штирлиц увидел своего шефа. Шелленберг сидел с выпученными глазами на диване.
– Что с вами, бригаденфюрер? – спросил Штирлиц.
– Я, оказывается женщина Штирлиц, – ответил Шелленберг загробным голосом. – Я беременна. Мне об этом сказал доктор Плейшнер. Матка давит на прямую кишку, поэтому я третью неделю не могу сходить «по большому».
– Плейшнер? – удивился Штирлиц. – Вам нужно лечиться у психиатра, бригаденфюрер. Но я помогу вам.
Штирлиц вышел из кабинета, чтобы через полчаса вернуться назад с бутылкой в руке.
– Сейчас я буду вас лечить, бригаденфюрер, – сказала Штирлиц. Он налил из бутылки полный стакан маслянистой жидкости.
– Что это? Ликёр? – больным голосом спросил Шелленберг.
– Пейте, бригаденфюрер, не спрашивайте, – ответил Штирлиц.
Шелленберг сделал большой глоток и его выпученные глаза совсем вывалились из орбит.
– Какая гадость! – прохрипел он. – Ты хочешь меня отравить, Штирлиц.
– Никак нет, бригаденфюрер. Пейте! Вы снова станете мужчиной и избавитесь от нежелательной беременности.
Шелленберг был готов на всё, даже дать дуба или отдать концы, и сделал второй глоток. Вскоре в его животе что-то забурлило, словно в большом котле. Бригаденфюрер вскочил с дивана и, держась за брюхо, ринулся прочь из кабинета. Вскоре по всему Управлению разнёсся грохот пушечных залпов, перемежаемый пулемётной дробью. Перепуганные стенографистки и секретарши с визгом «русские в городе» понеслись по коридору, сметая со своего пути генералов СС, полковников СС и более мелких эсэсовцев. Только Штирлиц никуда не побежал. В ожидании возвращения Шелленберга он сел в кресло и закурил «беломор».
14. ПОДЛЫЙ ПЛАН ШЕЛЛЕНБЕРГА
Бригаденфюрер не спешил. Прошёл час, второй… Только к исходу третьего он появился в кабинете. На лице его блуждала блудливая улыбка кота, укравшего на кухне куриную ножку.
– Штирлиц! Я снова воспрял! – воскликнул он. – Жизнь прекрасна и удивительна!
– Унитаз не раздолбали, бригаденфюрер? – поинтересовался Штирлиц, закуривая очередную папиросу.
– Штирлиц, вы неплохой человек, но пошляк, – ответил Шелленберг. – Откуда только вы такой взялись?
– Из мамы, бригаденфюрер. А вы?
– А почему в Управлении пусто? – продолжал Шелленберг. – Сейчас шёл по коридору, в кабинетах двери нараспашку, охраны нет.
– Народ подумал, что англо-американцы начали бомбить наше здание, и разбежался.
– Почему же я ничего не слышал?
– Это вопрос не ко мне, бригаденфюрер, а к оторинолярингологу.
– К кому?
– К ушному врачу.
– Так и говорите, не материтесь, Штирлиц. Не портите матом наш прекрасный немецкий язык, на котором говорили Гёте, Шиллер, Бисмарк…
– А также Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс, – добавил Штирлиц.
– Не опошляйте мои слова, Штирлиц, – поморщился Шелленберг. – Кстати, вы зачем ко мне пришли?
– Холтофф просил меня передать вам, что он отказывается на вас работать, – ответил Штирлиц.
– Идиот! – рявкнул Шелленберг. – Это проделки Мюллера. Такое дело на корню подрубать я не позволю! Штирлиц, вместо Холтоффа придётся вам заняться сбором медицинских карт сифилитиков. Мне нужно их не менее сотни.
– Медицинских карт или сифилитиков, бригаденфюрер?
– Сначала карт, потом по ним вы разыщете этих тварей.
– И куда их потом девать?
– Я скажу тебе, Штирлиц. Но это сверхсекретная информация, – Шелленберг сверлящим взглядом попытался заглянуть в душу Штирлица, но сверло его быстро притупилось. Бригаденфюрер не знал, что у старого чекиста Максима Максимовича Исаева, как и у любого кристально чистого большевика-ленинца нет души.
– Очень внимательно слушаю вас, бригаденфюрер, – навострил уши Штирлиц.
– Этих тварей мы поместим в одну из наших казарм и будем туда доставлять женщин. После того, как они переспят с сифилитиками, мы будем отсылать их в те прифронтовые зоны, где намечается отход наших войск. Русские солдаты, конечно, не обойдут наших красоток вниманием. Сотня таких дам заразит сифилисом дивизию, а тысяча – армию. Русский фронт развалится. Представляешь, Штирлиц?
– Вы – гений, – похвалили Штирлиц Шелленберга. – Фюрер должен отметить вас самой высокой наградой рейха.
– Штирлиц, я служу Германии не ради наград и чинов, – скромно потупив глаза, ответил Шелленберг. – Приступайте к работе. Я жду результатов через неделю. Время не терпит.
Штирлиц вышел из Управления. Вдоль пустынной улицы дул холодный ветер. С чёрного неба сыпалась снежная крупа. Штирлиц вспомнил, что сегодня наступает Новый, сорок пятый, год. Он хотел было поехать в «Синюю птичку», но после разговора с Шелленбергом у него пропало настроение. Увидев на углу Унтер-ден-Линден и Нихтштрассе старушку возле небольшой груды ёлок, он остановился и, выйдя из машины, купил небольшую ёлочку, чтобы порадовать скучающую дома Кэт.
Но Кэт не скучала. Её в который раз развлекал в постели Мюллер. Штирлицу это не понравилось, но прогонять гестаповца, ставшего товарищем по оружию, было невежливо. Он внёс в дом ёлочку и, закрепив в перевёрнутой табуретке, поставил деревце в угол.
– Нужно повесить игрушки, – подумал Штирлиц. Но ёлочных игрушек у него в доме не было. Тогда он повесил на ветки несколько найденных бутылок из-под «Толстого Германа». На вершину ёлочки он прикрепил вырезанную из картона красную звезду.
– Красиво, – сказала Кэт. – Как дома.
Она пошла на кухню, чтобы соорудить закуску на стол. Ящик «Толстого Германа» стоял в холодной кладовой.
Штирлиц посмотрел ей вслед и сказал:
– Кэт, ты для приличия хоть трусики надела бы.
15. РАДИОГРАММА В МОСКВУ
«Юстас Алексу.
Шелленберг готовит диверсию против войск Красной армии. Он намеревается помещать в прифронтовой зоне женщин, заражённых сифилисом, и тем самым за короткое вывести из строя не менее одной армии и помешать нашему наступлению. Принимаю меры по предотвращению этой диверсии. Прошу дать положительный ответ по Мюллеру по зачислению его в штат нашей разведки. Он активно помогает мне в борьбе с нацистской Германией».