Песчинка в людском море

О чём вы молитесь в Храме Христа Спасителя?
В сердце столицы страны третьего мира?
Баста (feat. Бумбокс) - Солнца не видно

Проводы… давненько я не был на кладбище. Маленьком, но, насколько это слово вообще применимо к кладбищам, уютном. Невысокая, кирпичная ограда, простые, с несколько облупившейся чёрной краской ворота. Перед воротами в этот день местные старушки продают выращенные собственными руками ирисы и гиацинты. Надо не забыть приобрести десяток. Барыги чуть поодаль торгуют купленными задолго до этого дня венками. В карманах по Дмитрия Донского и на тротуарах орда машин. Старые, едва на ходу, «копейки» и «горбатые» запросто соседствуют с «лексусами» и «нисанами». Как же я, всё-таки, люблю эту улицу. Сразу всплывают в памяти мгновения родом из детства.
У ворот уже обосновались наряд милиции и машина скорой помощи. Всё как полагается. Врачи не выходят из машины, пара мордатых ребят в форме коротают время за пластиковым стаканчиком чая из ближайшего автомата. Подхожу к крану у входа. Отстояв небольшую очередь, набираю пару бутылок воды. Не успел вовремя закрыть кран - и меня окатило небольшим фонтанчиком. Забрызгал лицо, попало и на куртку со штанами. Завидев моё мокрое лицо и залитые градом капель очки, счастливо смеётся какой-то малыш. Протираю очки, улыбаюсь ребёнку в ответ.
Подхватываю пакеты с водой и поминальной трапезой и сворачиваю на ближайшую аллейку. Их на кладбище всего пара-тройка – оно ведь очень маленькое. Могилы ютятся близко друг к другу, лишь изредка оставляя пространство для прохода вглубь от первых рядов. Первая могила из тех, что сегодня нужно посетить – бабушкин брат Лёва. Хороший был мужчина, старики говорят. Добрый, отзывчивый. Отличный старший брат. Да вот не сложилась жизнь. Сел по какому-то липовому доносу, да уже живым и не вышел – чахотка доконала. Пусть земля ему пухом будет. Достаю одну из трёх баночек, наливаю туда воду. Подогнал цветы по высоте банки, рядом с ней опустил свёрток с конфетами и пасочкой. Прости, Лёва, пойду к остальным.
Забираюсь по аллейке всё дальше, сворачиваю в ряды оград. Своеобразный лабиринт, направление в котором выбираешь по приметным памятникам. У больших семейных могил чаще всего установлены пара лавочек, столики. За многими уже сидят, наливают горькую, вспоминая только хорошее. Где-то грустно, где-то с шумом и смехом.
Глядя по сторонам, порой возникает вопрос – а кому и зачем они нужны, эти огромные мраморные постаменты с фотографиями? Кто-то сказал: «Дарите внимание живым – мёртвым оно уже не нужно». И я с ним полностью согласен. Дань памяти? Достаточно и аккуратного креста или памятника и ухоженной могилы. Успокоение своей совести? Вот это уже вероятнее. Некоторые глубоко больные люди даже здесь демонстрируют свой достаток, изгаляясь размерами статуй и красотой венков. Ну, и пусть их…
Вот и дед Вася с бабой Верой. Прабабушку я не застал, а прадеда хорошо помню. Крепкий, по житейски мудрый старик, железнодорожником был. Ух, как ограду в прошлый раз забил, с трудом дверцу из земли вытащил. Открыл калитку, полил цветы, положил трапезу. Немного постоял, думая о чём-то своём. А придут ли ко мне на могилу, а вспомнит ли кто-то?
Из мыслей меня вырвали громкие крики и плач. Опрятно одетая, сухонькая старушка лежала на земле, обхватив руками простой, сваренный из пары обрезков труб крест с небольшой табличкой.
- Зачем ты бросил меня? Я уже два года мучаюсь, и уйти не могу, и без тебя не могу. Сашааааааа…
И крик переходит в сдавленные рыдания. Я не могу долго смотреть на это, и не знаю, этично ли бежать, поднимать её и пытаться успокоить. Может просто лучше дать выйти накопившейся горечи? На лицах людей самые разные эмоции. Кто-то с жалостью смотрит на женщину, кто-то скривился в брезгливой гримасе, кто-то молча отвернулся, делая вид, что это его не касается. Какая-то сердобольная уже пытается поднять старушку. Значит, без меня решат.
Третья могила, которую мне осталось посетить, на самой окраине. Пра-прабабка Нюра, даже у бабушки почти нет о ней воспоминаний - но всё же родня. К её ограде пробираюсь долго, могилы расположены беспорядочно, местами непролазные заросли дикой сирени. Отдаю дань памяти и ей. Надо зайти на обратном пути в часовенку.
Церковь, названная в честь Димитрия Солунского, была на самом деле довольно маленькой часовенкой. Даже такие дела уже были поставлены на современную основу. На столике при входе красивые иконы в пластмассовых и деревянных окладах, пластиковые шарики со свечами внутри и выведенным наружу фитилём… Пластик разноцветный – голубой, розовый, зелёный. Какой-то празднично радостный и совсем инородный для истинно верующих. Почему-то мне показалось именно так. Там же привычные свечи разной длины и толщины, стопки бумажечек, распечатанных в эконом-режиме, с надписями «За здравие» и «За упокой». За столиком пономарь с пачкой купюр.
- Четыре свечи. И вот ещё… за здравие и за упокой. Сколько с меня? – спросил я, выбирая свечи поровнее.
- Свечи эти по 2 гривны. А за службу – сколько дадите! – ответил он, разводя руками.
Протягиваю двадцатку. Интересно, почему он заправил крест за отворот рясы? Только цепь торчит. Похож больше на братка родом из девяностых. А пономарь уже подходит к игуменьям, собирающим пожертвования в виде продуктов. О чём-то переговорили, мужчина широко ухмыльнулся, а женщина постарше достала из корзины с подаренным бутылку с соком. Открыла, жадно сделала пару глотков. Забыла видать, что это собирают для нищих и бездомных. Жара всё-таки на улице.
Заполнил бумажки, поставил свечи. Вышел из часовни. Коротко перекрестился на прощание. Снова стою в очереди к крану. Мать всегда говорила, что после кладбища нужно вымыть руки у ворот. Огромный самосвальный кузов, приспособленный под мусор, уже доверху заполнен корнями цветов, пустыми бутылками, объедками и прочим хламом. Вымыв руки, иду к воротам. На выходе оглядываюсь, окидывая последним взглядом галдящую, занятую каждый своим делом толпу. Ощущение лёгкой грусти. Странно…почему? Чувствуешь себя просто песчинкой в людском море. В нём так легко раствориться.