ВОЯЖ

К Рукавичке приехал дядька. Рукавичкой её провали в детстве – была она маленькая, кругленькая и казалась мягкой и даже пушистой. Случайно об этом проболтавшись, она уж и сама тому была не рада, так как иначе с тех пор я её не называл.

Дядька был высок, худощав и не намного старше нас. К вечеру, засобиравшись домой, он сказал:
– А поехали в …
Я не расслышал, куда нас приглашают, мне показалось, он сказал – «в вояж». Я, изрядно засидевшийся на одном месте, с радостью согласился – вояж, так вояж…

Ехали последней электричкой. Пассажиров в том направлении было мало, и скоро мы остались в вагоне одни. Меня немного мутило от употреблённого накануне и, достав предусмотрительно купленную по дороге бутылку, я отхлебнул из горлышка. Дядька укоризненно посмотрел на меня.
– Будешь? – я протянул ему бутылку.
– Да как можно, в электричке?!
Я в недоумении воззрился на него – вот ещё нашёлся приверженец норм советского общежития, и продолжил в одиночестве.

От станции долго брели какими-то закоулками, среди огородов, домиков, заборов и плетней. Наконец пришли. Дядька вопросительно глянул на жену, вышедшую к нам на веранду.
– Да есть немного, – ответила та на его немой вопрос.
Вернулась с пузырьком и шприцем, дядька уже закатывал рукав. Болеет, наверное – я сочувственно посмотрел на его заострившиеся скулы.
– Сколько тебе? – спросила Рукавичкина тётка у мужа.
– Давай кубик.
Та, набрав в шприц немного коричневой жидкости, поставила ему укол. Дядька облегчённо вздохнул, морщины на его лице разгладились. Заговорщицки подмигнув мужу, тётка кивнула в мою сторону.
– Нет, нет, ему нельзя, он водку пил!
– Ничего, проблюётся, – и подошла ко мне.
Я посмотрел на Рукавичку.
– Не бойся, всё нормально, – успокаивающим материнским тоном сказала та.
Мне вспомнилось хирургическое отделение Окружной больницы…

Было там три медсестры: молодая, в годах и старая. Лучше всех уколы делала «молодая». После лёгкого шлепка, укол тонкой иглы был легче комариного укуса. Которая «в годах», ставила уколы с чувством усталого профессионализма, но тоже вполне терпимо. Если издать отдельной брошюрой, что с нами вытворяла старуха – её вполне могли бы использовать, для «повышения квалификации», палачи, инквизиторы и вивисекторы! Выбрав иглу потупее и потолще, старуха с какой-то садистской неторопливостью заталкивала её в наши многострадальные задницы, ворочая шприцем из стороны в сторону, словно что-то выискивая внутри. Затем, одним мощным ударом, вгоняла поршень до упора. По ягодицам из разорванной плоти ручьями текла кровь вперемешку с лекарством. После такой «процеДуры», лежишь пластом, до следующего «сеанса терапии».
Как-то, проходя мимо сестринского поста, видел как «старая» брала кровь из вены у одного больного, вернее – пыталась взять. Вся рука мужика была в крови, на полу кровавые кляксы, собирающиеся в лужицу. А в шприце пусто! При этом, «инквизиторша» ещё и покрикивала на бедолагу:
– Ты куда вены дел, паршивец, я никак попасть не могу…

Тётка владела шприцем мастерски, хотя, что удивительно, к медицине не имела ни малейшего касательства. Освободив жгут, занялась Рукавичкой. Я прислушался к своим ощущениям. По позвоночнику снизу вверх катилась горячая волна, словно я сосуд, наполняемый кипятком. Сейчас из ушей хлынет, – мелькнула мысль, когда волна подкатила к затылку.

Голова «взорвалась», и стало тихо. Я вяло огляделся. Какие все-таки приятные они люди, – пришла в голову радостная мысль, – и дядька, и его жена, и Рукавичка. Я если и не любил их ещё, то был готов к этому. Проблемы, непосильным грузом давившие мне на плечи последние дни, месяцы и годы, куда-то исчезли. Жизнь была прекрасна, хотелось тихо сесть в уголочке, по-детски сжавшись в комочек, и заплакать. Заплакать от счастья и умиления…

– Ну что, пойдем, прогуляемся? – весело спросил дядька, – я тут по дороге «кустик» заприметил. К Смотрителю зайдём, мается, поди.
Я готов был идти с ним хоть на край света…

На улице было темно. Низкие чёрные тучи закрывали небо, накрапывал дождик. Фонари в посёлке отсутствовали, дабы не нарушать идиллии захолустья. Как они тут ориентируются, – я держался за руку Рукавички, та за тётку. Дядька, «экскурсовод Сусанин», бодро шагал впереди, отыскивая дорогу по одному ему видимым приметам.

– Постойте тут, я сейчас, – он скользнул куда-то в сторону.
Вернулся минут через пятнадцать с букетом, передал его жене. Я воспылал к нему нежностью, – какой заботливый, видно жену очень любит, коль даже ночью цветы ей дарит…

Смотрителя мы нашли в пристанционной дежурке. Увидев супружескую чету, он очень обрадовался, засуетился, стал вынимать из тумбочки какие-то склянки, зачем-то достал и спиртовку. Может кофе угостит? – хотя кофе мне не хотелось.
– Да вы идите, на крылечке на свежем воздухе покурите, я мигом, – он взял у тётки букет.
Только сейчас, при свете, я его разглядел. Мак! Несколько стеблей венчали зелёные, коронованные гребешками, шары…

– А как вы зимой-то, без мака? – спросил я Рукавичку.
– Да так, перебиваемся с «травы» на водку.

Из дверей дежурки потянуло чем-то тошнотворно-терпким. Смотритель изредка выбегал на крыльцо, его тошнило. Наконец «процесс» подошёл к концу и «алхимик» пригласил нас. «На кофе», – усмехнулся я про себя.

«Сливки» снимал хозяин.
– Давай помогу, – предложила свои медсестринские услуги тётка.
– Нет, я сам, – он пытался найти нетронутый иглой участок вены на тыльной стороне ладони, и не находил, руки тряслись. Разувшись, осмотрел свои опухшие, в лиловых разводах голени и обречённо протянул шприц тётке…

Глаза Смотрителя широко раскрылись, он что-то сдавленно рыкнул, рванулся, пытаясь встать, завалился на стену, сделал ещё одну попытку, не устоял, царапая штукатурку ногтями, сполз на пол и затих, невидящим взором уставившись в одну точку.

Тётка приглашающим взглядом посмотрела на меня. Я отрицательно покачал головой. Краски окружающего меня мира поблёкли. Эти, ещё недавно такие милые, люди вызывали во мне странную смесь жалости и отвращения…

И нестерпимо чесался нос…