house spirit

Вы верите в домовых? И я тоже не очень, но они есть. Откуда мне это известно? Сейчас расскажу, дело было так:
Однажды я замыслил подтянуть свой английский, подумал начать с азов. Ну то есть совсем у меня с ним плохо, школа где-то мимо прошла. Я отправился в библиотеку и взял там себе книжицу. Это был адаптированный «Том Сойер», собственно, от романа там мало чего, так-общие очертания, страниц на двадцати , формата А4, естественно на английском. И стал я почитывать этот опус со словарем, читал дня два, на третий - пропала книженция, все перерыл- нет нигде. В общем, я к жене, так, мол, и так- ты взяла? Она божится- на кой черт мне такие книги! Однако- мистика…И оставил-то я ее, я точно помню- на столе, на самом видном месте, не мог я ее сам никуда запрятать. Да черт бы с ней, с этой книгой, но ведь надо ж возвращать ее. Искал везде, даже в самых идиотских местах, вроде холодильника- нет книги. Прошла неделя и вот- смотрю, лежит на столе, маленькая такая в желтенькой обложке. Я ошалел! Однако, у кого-то есть чувство юмора. Беру, открываю и что же я там вижу! Вся она исписана карандашиком, убористым таким, мелким почерком, между строк. Стал читать…Короче говоря, вот что там было:

«Наш маленький городок, трудно отыскать на бескрайних просторах Сибири, даже сегодня. В нем почти нет достопримечательностей. Достопримечательности- это ведь нечто такое, что имеет историческую значимость и непременно осязаемо, то есть материально. Так вот в нашем городке такого и нет. Ну, разве что разоренная церковь Параскевы пятницы, да тележный завод, якобы чуть ли не единственный в стране, вот и все, на что можно бы удивиться заезжему человеку, что уж говорить о самих горожанах. Очень это… очень печально…
Впрочем, есть у города еще и богатое историческое прошлое, но повторяю- при отсутствии артефактов, оно даже самому влюбленному в город интеллигенту пренепременно должно казаться уж слишком былинным и легендарным, до эфемерного. Не за что зацепиться даже патриотически прищуренному глазу.
На Руси есть немало городов которым при былой исторической важности, в современности, приходится довольствоваться провинциальною тишиной и отсутствием всяких вредностей в атмосфере, вот и нашему едва ли повезло более прочих- повторяю: при моем рождении, не было в нем ни кремлей и ни красных площадей, а одна лишь расхлябанность, ну… еще несколько старинных деревянных домов с красивыми резными наличниками, деревянные тротуары и … и все. Впрочем, прошло уже очень много лет от момента моего появления на свет, может быть я что-то и путаю. Глядя на все из дня сегодняшнего, пожалуй, вообще очень даже сложно отличить сны, от той далекой теперь уже, реальности. Очень это даже быть может…
Дом в котором должно было где-то , возможно за печкой или в щелях между половицами, сохраниться мое детство, стоял против оврага, перебравшись через который можно было очутиться в городском парке.
Когда-то парк этот был вовсе не парк, а самое что ни на есть настоящее кладбище, поэтому приветливые и веселые днем, сосны, лиственницы и березы, ночью притягивали к себе как магнит только всякий лихой народец, гробокопателей и ищущих уединения девушек легкого поведения со своими ухажерами.
Каждую весну овраг превращался в бурную реку, и тогда из обрывистых ее берегов течением вымывало белые надгробные плиты, а то и еще что-нибудь устрашающе белое, скалящееся на цинично рассматривающих это нечто вездесущих мальчишек.
Сколько себя помню, матери у меня не было, не было и отца, их заменяли мне как могли- немолодые уже люди. Дед вечно щелкал на счетах, или уронив очки на пол спал с книгой в руках , бабушка доила красивую рыжую корову и пекла вкусные шаньги и растягаи. Я находил удовольствие в том чтоб, набивши карманы этими душистыми хлебами потихоньку в тайне от строгого деда забраться на крышу дома, и думать там о разных разностях, осматриваясь окрест.
В такие минуты я делался невидимым и только корова Зорька высунув рогатую голову из своего сарайчика тихо посмеивалась над моими шалостями пожевывая свою колдовскую жвачку. Ох, и огромным же тогда казался мне наш город. Мне думалось, что наш город с вереницами добрых титькастых коров по вечерам и заброшенной церковью, во всякое время суток- все что нужно человеку для счастья. Что, когда я вырасту, тоже буду щелкать на счетах , женюсь, заведу корову и буду читать какую-нибудь умную книгу. О как же я ошибался! Оказалось, что мне захочется чего-то другого и город наш не станет меня удерживать в моих поисках . Но пока я был мал и не отваживался даже представить себе это «что-то другое».
Как-то раз, сидя на крыше и подкрепляясь ароматной шаньгой, я начал потихоньку напевать. В песне не было слов, как мне казалось- я просто выпускал из себя просившиеся наружу бессмысленные звуки. Мои завывания сливались со свистом осеннего ветра, и это получалось довольно красиво. Я играл с ветром до тех пор, пока из меня не вылетели все звуки, последний же из них не успел ухватиться за ветер, стукнулся о крышу, покатился по ней и потерялся где-то внизу среди бурой травы в палисаднике. Тогда и я не задумываясь полетел вслед за ним. Нет, я не упал, нет. Я именно полетел. Это произошло как–то само собой: легко и свободно, чуть напрягши живот, даже не взмахнув как может кому-то представиться руками, я слетел вниз как сокол преследующий добычу. Приземлившись немного покорчился от боли, так как правильно приземляться я тогда еще не умел, и в связи с тем больно стукнулся головою о старую липу, росшую в палисаднике.
После этого, ночью, когда в доме все спали, я забрался на стол и попробовал повторить свой новый опыт: со стола я вполне удачно перелетел на комод, а с комода упорхнул на подоконник. Так я научился летать.
Поначалу я поднимался не слишком высоко, я парил над землей на высоте не более двух метров, но по мере того как наступала зима ,появлялось все больше снега, и я уже не боялся ушибиться в случае неудачного приземления, поэтому забирался все выше.
Однако территориально мои полеты все еще ограничивались нашим домом с прилежащими к нему огородами, уставленными стогами сена с заснеженными макушками. Я просто не знал ни одного подходящего маршрута, а потому перелетал только с крыши на крышу, или с горы сена на другую белую гору. Мне нравилась эта открывшаяся вдруг у меня новая способность, но я держал ее в тайне от окружающих. Лишь один раз я проговорился об этом , но конечно же мне никто не поверил, и осмеянный я никогда уже больше не смел затевать разговоров на эту тему. Хотя сказанное мною явно имело какие-то непонятные для меня последствия: до меня поносились обрывки странных фраз, вроде: «… да… как же ….не наш …черт его знает…», или «…чего удумал, такой маленький, а не наш уж… да… пусть его…».
Весною, когда по оврагу потекли мутные потоки и вспыхнули ярким пламенем его берега, обрастая черной травой, из под которой вдруг как чудо появилась зеленая, тогда, как и во все предыдущие годы, по всему оврагу тотчас же обнажились могильные плиты и кости предков нашего города.
Кажется, я запускал тогда, с приятелями, сделанные из древесной коры кораблики. Их несло и крутило быстрым течением, они то скрывались под воду, то вновь выныривали на вспененную поверхность.
Вскоре эта забава всем нам наскучила, кто-то из ребят нашел на берегу половину черепа и несколько промокших желто-белых костей. Находка не являлась для нас чем-то ценным, однако вызывала у всех какой-то странный жутковатый интерес, и вместе с тем казалась- чем-то совершенно обыденным и привычным, заслуживающим уважения не более, чем старая вышедшая из употребления и ни на что негодная вещь.
Изучив находку, череп пинком отправили обратно в воду, после чего, шумная компания перепрыгивая с плиты на плиту перебралась на противоположный берег.
Сам не знаю для чего, я прихватил с собой одну из найденных гнутых костей, она напоминала мне ручку от какого-нибудь кухонного инструмента.
Выйдя на просторную поляну посреди зарослей молодых лиственниц, как будто специально устроенную для разного рода народных скоплений, мы долго играли в чехарду и еще в какие-то игры, названия которых мне теперь уже трудно вспомнить.
Потом кто-то достал пачку папирос, и все принялись учиться курить. Я тоже курил, стараясь как можно быстрее научиться этому взрослому делу. Кружилась голова и душил кашель, меня, кажется, даже тошнило, впрочем, это не помешало мне в совершенстве обучиться глотанию дыма, так что эта забава перешла в привычку на долгие годы, но речь пойдет совсем не об этом.
Неожиданно для всех , включая и себя самого, я вдруг достал из кармана кость, взмахнул ею как магическим жезлом и запел свою странную заунывную песню. Звуки вылетали из моего рта и прыгали по траве как маленькие разноцветные мячики, я ударял по ним костью, и они рассыпались по всей поляне яркими обжигающими брызгами. В безотчетном исступлении я бросился отплясывать что-то дико веселое, крутиться волчком и размахивать зажатой в руке костью, не переставая при этом расплевывать по поляне разноцветные звуки. Кажется, даже лиственницы обступившие поляну сделались иссиня черными от удивления, и поднялся ветер. Я выл и катался по траве, то и дело срываясь на странный не на что не похожий хохот, а иногда поднимался в воздух , не высоко, метр-полтора. Мне было смешно смотреть на удивленные лица товарищей, они замерли в оцепенении, выронив из рук папироски.
-Бей его!- вдруг крикнул кто-то из мальчишек,- Бей его гада, черта, не нашего! Ишь напустил жути! Нечего тут, выпендриваться!
И вся ватага набросилась на меня, угощая пинками и колотушками.
Я не успел никого ударить, так как даже почувствовать боли, и не переставая петь полетел куда-то вниз сквозь плотный и вязкий как студень мрак, или через что-то похожее на темно-лиловую паутину из мягких растягивающихся словно резина костей.
Опустившись на дно темно-лилового колодца, я замолчал и огляделся.
До самого горизонта объятого бледно-лиловым заревом, по всей будто выжженной, темно-бурой траве, тут и там видны были разноцветные всполохи, переходящие в небольшие синевато-белые молнии. В воздухе разливался запах озона, какой бывает перед большой грозой. Слышалось тихое потрескивание и шипение, как если бы кто-то непрерывно откупоривал множество бутылок с газированной водой.
Страха не было, мне почему-то все это казалось уже знакомым, и даже когда из травы появился целый лес из извивающихся словно змеи рук, а затем и прочих частей двигающихся тел, меня охватил восторг, я не чувствовал никакой опасности.
Я знал что сейчас должно произойти что-то для меня важное , что-то такое, чего мне все равно не удалось бы избежать, потому что от меня ничего не зависело.
Вскоре меня уже окружила толпа из полупрозрачных, но все же как мне казалось вполне осязаемых мертвецов. Они взялись за руки, образовав вокруг меня плотное кольцо, и принялись водить чудовищный, но странным образом ни чуть не пугающий меня хоровод.
Эти существа были скилетообразны, и все же, они имели поверх костей еще некое подобие синевато прозрачной плоти, так что у некоторых из них при желании можно было даже различить индивидуальные черты лица.
Там были мужчины и женщины, старые и молодые, но были среди них и существа с головами зверей и птиц. Рты растягивались в улыбках , обнажались клыки и судорожно дергались открытые клювы. Вот темп танца усилился, и стало уже невозможно разглядеть лиц, вся эта странная компания слилась у меня на глазах в единую массу. Сплошной синевато-белый вихрь кружил и бесновался вокруг меня , иногда кто-нибудь из танцующих словно озорства ради задевал меня - не больно щипал за руки, дергал за волосы. Они как будто приглашали меня подняться на ноги.
Я встал, и сам не знаю для чего, запел, тогда танцующий вихрь набросился на меня и начал рвать на части. Я чувствовал, как чьи-то клыки вонзаются мне в шею, а когти и клювы отрывают от меня куски плоти и выклевывают мне глаза, но боли не было.
В какой-то момент я как будто увидел всю сцену сверху. Теперь хоровод из ужасных существ распался на группы, они продолжали рвать мое уже и без того растерзанное тело.
Потом монстры исчезли, и внизу осталась лежать лишь темная кровавая масса некогда бывшая моим телом. Послышалось карканье, я заметил большого черного ворона. Он сделал в воздухе три широких круга, после опустился на землю и принялся важно расхаживать вперед и назад по тому месту, где должно было находиться мое окровавленное тело. Через некоторое время он остановился, запрокинул голову вверх, сверкнул иссиня черным глазом, снова закаркал.
Он каркал долго, будто даже старательно, перемежая свое пение короткими паузами, словно произносил некое заклинание. Внезапно, он встряхнулся, захлопал крыльями, начал подбирать клювом кровавые куски. Он аккуратно складывал их в кучу, время от времени останавливаясь и хлопая крыльями…»
На этом повествование обрывалось, по всей видимости не хватило места, так как вся книга была уже исписана, от корки, до корки. Что он хотел этим сказать?Непонятно.Я аккуратно скопировал текст, потом стер оригинал ластиком и сдал книгу в библиотеку. С тех пор я верю в домовых.