Никто не знал его имени, звания и вообще что-либо о его жалкой на вид личности. Ясно было лишь одно: он бомж, и ему из всех жизненных благ всего дороже тепло, еда и, конечно же, водка. Что привело нищенца к такому существованию – никого не интересовало, и не должно было.
Изо дня в день внезапно появившийся из ниоткуда у мусорного контейнера дядя неловко нырял по пояс в мусор, довольно долго и упорно там копошился, потом с трудом разгибался, держа в скользких руках нечто неприятное. Изредка он не удерживался и перекуливался в помои всем своим дряхленьким существом, что сильно портило аппетит всем жильцам близстоящего скворечника, наблюдающим за беднягой из светлых, тёплых и уютных кухонь.
Но бродяге было удивительно безразлично мнение окружающего мира о себе. По крайней мере, он сам так думал обо всём. Любой Тарзан позавидовал бы способности бродяги Ж. так умело выживать в дебрях каменных джунглей, столь однообразных и неживотрепещущих. Город убивал его всеми способами уже три года, а наш герой всё равно жил и жил, назло жутким морозам и нестерпимому голоду, назло самому себе.
Мозг, по каждой жилке которого вместо крови тёк один лишь спирт, напрочь отказался понимать окружающую действительность как она ни есть, но всё же он часто сердечно улыбался всей своей бездольной участью, из-за чего и слыл среди братьев по мусорке примерным оптимистом, готовым к тому же за кусок хлеба сделать что угодно. По привычке всегда врал, да и двух слов связать как следует не мог. Обыкновенный бухарь-бомж, неприятный и отвратительный, каких повсюду множество.
Выдался как-то солнечный зимний денёк, я возвращался домой. По пути ещё издали узнал вышеупомянутый персонаж, окунувшийся наполовину в мусорный контейнер. С каждым моим шагом он успевал переворошить, казалось, тонны отбросов и выбрать из них что-то ему одному полезное. Тут он, наконец, нашёл себе обед. Это была недогрызенная кость, видимо, из борща, бережно добытая заботливыми руками бомжа с самого днища мусорки. Довольный собой, он уселся на асфальт, упёршись спиной в контейнер и принялся жадно и омерзительно вкушать «несъедобную» трапезу.
Широчайшая, беззубейшая и счастливейшая улыбка растеклась по тому месту, где должно быть лицо. Я был уже слишком близко и улыбнулся в ответ, не сдерживая эмоций. Я действительно радовался за него.
Но улыбка бродяги шокировала мой ужас и пробудила жалость. Она, уродливая и отталкивающая, на самом деле, была самой счастливой правдой за всё моё бытьё. Словно яркий луч света, она озарила весь мой дальнейший жизненный путь: «Уж если счастлив он, то чего же мне жаловаться и стонать? И всем вам?» Главное – не сдаваться в плен страху и ужасу.