МАШЕНЬКА

«Господи, как томительно-сладка ты любовь,
и как мучительно горька ты бываешь порой!»
Автор.


- «Машенька, вставай! Завтрак на столе… простынет!» - встревожил сознание донёс-шийся из столовой голос Елизаветы Аркадьевны.
Маша, ещё не совсем проснувшись, приоткрыла сонные глаза, и тут же утренний солнечный лучик, найдя щелочку между тяжёлых оконных штор, как мелкий карманный воришка, постарался шаловливо забраться в зрачок. Маша быстро закрыла глаза, но сонное со-стояние встревоженной бабочкой куда-то вмиг улетело.
Она сладко, с постаныванием, потянулась и, прогоняя сон, улыбнулась. На щеках де-вушки, ещё розовых от сна, появились две премиленькие ямочки.
«Господи, как хорошо-то! - продолжая улыбаться, прошептала она. - Слава богу, сегодня последний университетский день: распределение, конец студенчества, ии-и… я свободна, как птица в полёте!».
Маша, чтобы окончательно освободиться от чар Морфея, ещё разочек потянулась, и быстро выпрыгнув из постели, пританцовывая, направилась в ванную комнату.
На столе, прикрытые салфеткой, её ожидали омлет, булочка с яблочным джемом и кружка её любимого кофе – контпана, которое так замечательно умела приготовить только Елизавета Аркадьевна – их бессменная домработница и одновременно её нянька. Сколько помнила себя Маша, Елизавета Аркадьевна была всегда с ними, она была членом их профессорской семьи – её лучший друг и бессменный хранитель её девчоночьих тайн. И сейчас, с улыбкой поглядывая на свою любимицу, она, сноровисто что-то колдуя над плитой, говорила:
- Машенька, сегодня у нас на обед будут голубцы и дядя Коля.
- В каком виде будет дядя Коля – фаршированном… или просто так? – допивая кофе, с шаловливой полуулыбкой поинтересовалась Маша.
- Ну, что ты, деточка. Как может быть дядя Коля в фаршированном виде? – смутилась Елизавета Аркадьевна. Он придёт к нам на обед. – Прости уж меня, старушку, не обучена я красиво и правильно выражаться.
- Ну, что вы такое говорите, Елизавета Аркадьевна. Ну, какая же вы старушка, вы ещё очень даже ничего.
Домработница чуть зарделась от похвалы и обернулась к своей любимице:
- Машенька, ты не опоздаешь в университет?
- Нет… хотя – Маша вскинула глаза на настенные часы, - Ооо! Я действительно ката-строфически опаздываю.
Она быстро встала из-за стола и, со словами: «Спасибо за завтрак, Елизавета Аркадьевна, было всё очень вкусно!» - чуть ли не бегом отправилась переодеваться.
«Ах, егоза, ах, егоза! – донеслось ей вслед ласковое ворчание любимой нянюшки. – Всё бегом, всё бегом… Нет бы пораньше встать и, как взрослой девушке, спокойно позавтракать, переодеться и идти потом по своим неотложным делам… так нет, всё бегом норовит, всё бегом…»
- Нянюшка, не ворчи, я всё слышу! - в ответ на ворчание старушки, крикнула Маша и, скрываясь в своей комнате, добавила: « А то я и, правда, опоздаю!».

* * *
В коридоре университета её кто-то окликнул Иркиным голосом. Обернувшись, Маша встретила встревоженный взгляд своей подруги. Та быстро приблизилась к ней и, взяв под руку, со словами: «Машка, ты, где пропадаешь? Тебя уже спрашивали» - повела её к двери в конференц-зал.
С Иркой их связывала многолетняя дружба, дружба ещё с детсадовских времён. Их в один и тот же день привели в детсад, и они сразу подружились. Потом была школа и парта на двоих, а затем, университет.
Ирка открыла дверь и, подтолкнув подругу в спину, прошептала: «Ни пуха, ни пера!». Маша только успела ответить - «Иди к чёрту!», как тяжёлая дверь у неё за спиной захлопнулась и, отрезав от внешнего мира, оставила её у входа в огромный актовый зал университета, среди гудящей тишины одну… один на один с комиссией по распределению.
Возглавлял комиссию какой-то солидный, вальяжно развалившийся в кресле, мужчина с пышной, бармалеевской, интенсивно чёрной (по-видимому крашеной), бородой, мелькнула мысль у неё в голове и тут же пропала, когда она увидела среди членов комиссии аспиранта хирургического факультета, Олега. Он смотрел на неё и широко улыбался.
Душа Машеньки наполнилась нежностью и любовью, и она чуть не прошептала: «Ми-лый, как я тебя люблю… ах, как я тебя люблю, дорогой мой!» Глаза её от счастья и любви превратились в два драгоценных камня - в два сапфира. И этот свет любви и счастья готов был уже пролиться на других, сидящих за столом, и с некоторым удивлением смотревших на девушку. Но, какая-то подспудная мысль, неожиданно возникшая в её головке, потушила их сияние и она, подойдя ближе к Олегу, прошептала: «Вот человек, не мог вчера предупредить, что тоже будешь здесь…» Она ещё хотела что-то добавить, но уже чуть более возмущённо, но до конца сформировать мысль и превратить её в слова не успела, так как услышала, как председатель комиссии недовольно произнёс:
- Данилова, почему вы заставляете членов комиссии понапрасну терять время. У нас, что, других забот нет?! И, тут же, улыбнувшись, добавил: «А впрочем…» - и приглашающе-простительным жестом показал ей место перед столом, подальше от Олега.
Маша, заробев, сделала несколько шагов и оказалась лицом к лицу с председателем.
А Бармалей, не такой уж и страшный на самом-то деле, как хочет показаться - решила она, увидев его вблизи, и уже более смелым взглядом обвела сидевших за столом членов комиссии. Кроме председателя и улыбающегося Олега за столом ещё сидели: ректор уни-верситета, декан их факультета и незнакомая, но где-то и когда-то виденная ею женщина. Даже беглого взгляда на неё было достаточно, чтобы увидеть и понять: женщина, кроме того, что она холённая, очень тщательно следит за собой, и ещё, она обладает твёрдым, волевым характером. Она, казалось, не обратив на вошедшую девушку никакого внимания, о чём-то, слегка улыбаясь, беседовала с деканом.
- Данилова, - отвлёк её от рассматривания женщины, повернувший голову к Маше, де-кан, - мы оставляем вас в столице и направляем вас для прохождения ординатуры в областную больницу… в распоряжение главного врача, - он кивнул в сторону сидевшей рядом с ним женщины.
Вот почему лицо этой женщины мне показалось знакомым, подумала Маша, и утвердительно кивнула головой в знак того, что поняла, куда её направляют. Это её я видела как-то в кабинете декана… и ещё раз украдкой посмотрела на женщину. Та, ничуть не стесняясь, откровенно-изучающим взглядом рассматривала её. Маша стушевалась и быстро отвела взгляд.
- Спасибо, - тихо поблагодарила она членов комиссии и, получив из рук Олега направ-ление, вышла в коридор.
В коридоре, с лицом, полыхавшим от волнения и скачущим в галопе сердечным рит-мом, она попала в объятия Ирки.
- Ну, что…? Ну, как? – затараторила подруга, - тебя в какую Тмутаракань затолкали?
- Подожди, дай отдышаться. У меня до сих пор ещё коленки дрожат, - пройдя к окну и прижавшись к прохладной стене спиной, постаралась успокоиться Маша… - Никуда меня… ни в какую Тмутаракань не отправили… остаюсь здесь, в областной больнице.
- Правда?! – удивлённо вытаращила глаза Ирка. - А меня, представляешь, сунули в какую-то…, - она нервно порылась в сумочке и, достав бланк направления, заглянула в него, - в какую-то Остоженку… в… сейчас… ещё раз полюбуюсь… в Иркутской области. - Счастливая ты, Машка, ох, счастливая… - немного завидуя подруге, продолжала она тараторить…
Её сумбурную речь прервал вышедший из конференц-зала и подошедший к девушкам улыбающийся Олег. «Ну, как, довольна направлением? – поинтересовался он у поднявшей на него глаза, всё ещё не пришедшей в себя от неожиданного решения комиссии, Маши. - Это я постарался! - похвастался он, - можешь сказать мне спасибо дорогая, я разрешаю, - и нотка довольства собой проскользнула в его голосе.
Его тон, его слова задели Машу, и даже немного оскорбили.
Мог бы сказать об этом мне… без присутствия Ирки, всё же постороннего человека…, иии… ведь он знал, чего я хочу…- продолжая сердиться на своего любимого, подумала она с неудовольствием. - Ирка, хоть и подруга, но всё же… И, не сумев скрыть своего недовольства его вмешательством в свою судьбу, сухо произнесла: «Мог бы вначале посоветоваться со мной или, хотя бы заранее поставить в известность… у меня были другие планы, ты же знаешь!»
- Чего ты, малышка, кипятишься, радоваться надо, а ты… - у Олега сползла с лица , будто её и не было там, самодовольная улыбка и он обиженно насупился.
На некоторое время между ними воцарилось напряжённое молчание, затем, Олег, на-рушив его, воскликнул искусственно-бодрым голосом: «Кстати, чуть не запамятовал, мы решили отметить ваше распределение у меня на даче. Будут несколько моих друзей и ваши девчонки с факультета. Тебя, Иришка, я тоже приглашаю… персонально. – И, заглянув в глаза промолчавшей Маши, продолжил: «Малышка, перестань дуться, а то вечером будешь плохо выглядеть».
- Ничего, переживёшь.
- Я-то переживу, а вот как на это посмотрят друзья?
- Ты, что, для друзей смотрины устраиваешь? – всё ещё обижаясь, спросила Маша и повернувшись к Ирине, тихо произнесла: «Пойдём Ира» - и первой направилась к выходу.
- Машка, ты чего взбеленилась? Гульнём, потанцуем, отпразднуем наше распределе-ние… - идя вслед за подругой, весело проговорила Ирина, но в голосе её уже не чувствова-лось такой уж огромной радости.
Они, молча, вышли из здания университета, молча, дошли до метро, и словоохотливая Ирка не выдержала молчания:
- Маш, ты чего? Что-то произошло между вами, а я не знаю? – потянула она за рукав подругу.
Маша не остановилась и всё также, не произнеся ни слова, вошла в здание метро.
- У тебя, что «Прошла любовь, завяли розы? – заволновалась Ирка, - или как?»
- Да не знаю я! Что-то со мной происходит…, да ещё… это распределение… А вот что?.. Какое-то тяжёлое предчувствие нахлынуло на меня… Душа, так болит, так болит - хоть волком вой. – А тут ещё – эта его… медвежья услуга - видите ли, они оставляют меня в областной больнице…
- Да брось ты, Машка! У тебя же всё «Хоккей!». – Смотри, какой парень вокруг тебя увивается: красавец, без пяти минут кандидат наук, к тому же мастер спорта… - Тебя в столице оставили… - Господи, - простонала она, - мне бы так «не везло»… И, не прерываясь, быстро перескочила на другую тему: «Машка, слушай, твой Олег, случайно, тебя замуж не позвал?»
- Позвал, не позвал – причём здесь это?! Я совсем о другом – я о своём распределе-нии… - Как он мог? Как он посмел?! Нет, ты скажи, как он мог так со мной поступить? Теперь все в больнице будут показывать на меня пальцем, и говорить вслух или между собою: «Смотрите, вот эта по блату к нам попала, любовник её расстарался…»
- Ты, что, Машка, правда, с ним уже переспала?! - заинтригованная словами подруги, шёпотом спросила Ирка и постаралась заглянуть ей в глаза. - Вот это любовь, я понимаю! – с восхищённым вздохом прошептала она.
- Окстись ты, Ирка! Белены объелась, что ли?
- А я думала… - протянула Ирка, и вздох облегчения что ли, вырвался из её груди.
Не иначе, как моя подруга тайно влюблена в Олега. Надо же… - настороженно встре-пенулась Маша. - Вот тебе и скромница-тихоня… - Какая скрытная, а? - пожала она плечом и, обернувшись к ней, прямо спросила: «Давно ты в него влюблена, подруга, колись, я оби-жаться не буду и дружбу нашу не разорву? Может вы и переспали уже, пока я, как ты час-тенько говоришь, строила из себя недотрогу?»
- Нет, нет, что ты, - заволновалась Ирка. – Клянусь, я с ним… вообще… я с ним… да-же ни разу не поцеловалась!
- А обжиматься по углам, значит, обжималась? – продолжала иезуитским тоном допрос Мария.
- Машка, отстань! – Не обжималась я – честное, благородное слово, не обжималась! Но хотела, очень хотела, только он не хотел, - на Иркиных глазах заблестели слёзы. - Он же в тебя влюблён, - Ирка всхлипнула.
Маше стало жалко безответно влюблённую подругу и она, остановившись, поверну-лась к ней, вытерла ладошкой слёзы с её лица и мягким, ласковым голосом, произнесла:
- Прости меня, подруга. Не хотела я тебя обидеть, и, знай… я верю тебе… – И, если бы…
Она не договорила, но и так всё было понятно без слов - если бы Олег ответил Ирке взаимностью, она, затаив боль глубоко в душе и спрятав от досужих глаз кровоточащую рану сердца, отпустила бы его к ней, не упрекнув ни в чём.
Ирка, продолжая всхлипывать, прижалась к Маше и сквозь душившие её слёзы, пре-рываясь на каждом слове, прошептала: «Спасибо, подруга. Я бы никогда не посмела… тебя обмануть».
- Я знаю, я знаю, - успокаивающе поглаживая Ирку по светло-рыжей, кудрявой головке, шептала Машенька, и слова её тоже стали прерываться вздохами.
Успокоившись и понавздыхавшись, верные подруги отправились по домам.

* * *
Маша открыла дверь квартиры своим ключом, и окунулась в ласковую тишину и запахи родного дома. По-видимому, няня ушла за покупками, решила она, но на всякий случай, чуть возвысив голос, спросила: «Есть кто-нибудь в доме? Няня, я пришла!» Но никто не ответил ей, лишь, где-то за стеной, а может быть в коридоре, чуть слышно, или это почудилось ей, открылась и закрылась чья-то дверь.
Маша прошла в свою комнату и, не раздеваясь, упала на свою девичью постель. Её душила тоска и слёзы: не доставило ей радости решение комиссии по распределению; не радовало её первое назначение врачом-стажёром в областную больницу и не было желания ехать с Олегом на дачу и отмечать окончание университета…
Как всегда, неожиданно, нахлынули воспоминания, и почему-то сразу вспомнилось, как впервые она познакомилась с Олегом… затем, воспоминания перешли в думы, а подумать было о чём: почему на комиссии она не отказалась от направления в областную больницу? Почему?! Ведь она же подавала заявление-просьбу, чтобы её направили врачом в любое Морское пароходство на одно из круизных судов. Она же мечтала стать судовым врачом или его помощником не только потому, что там сложнее, что там придётся быть не только терапевтом, но и хирургом, и рентгенологом и санитарным врачом. Она надеялась получить на судне не только огромную врачебную практику и знания, но ещё и потому, что там была морская романтика: морские просторы, ураганы, шторма, девятый вал… Ах, как она хотела, чтобы её мечта исполнилась! Она ждала окончания учёбы, как верующие «Манны небесной» и, если бы на комиссии ей предложили пойти в пароходство в качестве простой медсестры, но только на корабль, она бы не задумываясь, согласилась, посчитала бы, что ей крупно повезло… А сегодня… Олег одним своим вмешательством в распределение, своим эгоизмом, своей заботой о себе и, вроде бы о ней… разрушил её заветную мечту.
Она с детских лет зачитывалась и грезила о путешествиях, особенно морских: Джек Лондон, Фенимор Купер, О,Генри, Хемингуэй… это же… это же её голубая мечта жизни и вот, «благодаря» Олегу она лишилась своей мечты…
Тогда, почему ты, возмутилось что-то внутри неё, не отказалась от направления пря-мо там же на комиссии - струсила, или всё же побоялась расстаться с Олегом? Почему?! Неужели любовь пересилила мечту… или робость перед солидной комиссией, заставила отказаться от мечты всей твоей жизни… почему?!
А за думами опять потянулись, разматываясь нитью, как нянин клубок с пряжей, вос-поминания.
Слёзы горечи и откуда-то взявшейся обиды застлали её глаза и она не выдержала: уткнувшись носом в подушку, разрыдалась во весь голос.
Вдоволь наплакавшись и насморкавшись в платочек, Маша начала понемногу успокаиваться. А когда слёзы, как светлые горошины, перестали катиться из глаз и мочить подушку, она кулаком вытерла глаза, ещё пару раз судорожно всхлипнула, вздохнула и неожиданно для себя, крепко уснула. А во сне…
Во сне она вновь увидела, как наяву, первую в своей не такой уж долгой и богатой впечатлениями девчоночьей жизни, встречу с НИМ: такую необыкновенную встречу; встречу не похожую на те, о которых втихомолку, таясь и обязательно шёпотом, рассказывали девчонки в школе и сокурсницы по университету; неповторимую встречу с НИМ – единственным на всю оставшуюся жизнь - лучшим из лучших, самым умным и красивым - Принцем на Белом Коне!
Те, прежние, тайные обжимания в тёмных углах и поцелуи украдкой с мальчишками в школе и сокурсниками в Универе, не шли ни в какое сравнение с тем, что она испытала по-сле встречи с Олегом. Те поцелуи украдкой с обжиманиями были всего-навсего прелюдией к настоящей большой любви, она это поняла, как только взглянула на Олега впервые - это был ОН - тот, который предназначался ей самой судьбой и который, не обязательно Олег конечно, должен быть у каждой девушки.
В тот холодный, предновогодний вечер, когда она и другие участники студенческого КВНа, закончили генеральную репетицию, Маша направилась в залу и совершенно случайно запуталась в тяжёлой дверной портьере. Стараясь высвободиться из мягких объятий ткани, она неожиданно почувствовала, как кто-то нежно обнял её за талию, и услышала слова, сказанные мягким баритоном: «Девушка, позвольте, я помогу Вам выпутаться из этой сложной ситуации!»
Почувствовав через обнявшую её ткань тепло и ласковое прикосновение мужских рук, услышав завораживающий голос, она несколько растерялась, а растерявшись - замерла. Руки тут же отпустили её, затем, что-то сотворили с портьерой, и она оказалась лицом к лицу с молодым человеком. Почувствовав, что катастрофически краснеет, Маша лишь разочек бросила на «освободителя» короткий взгляд и, пробормотав: «Благодарю вас, Сэр!» - быстро ретировалась в раздевалку.
Сидя в вагоне электрички Метрополитена, она попыталась вспомнить его лицо… и, не смогла. Его лицо всё время закрывала какая-то туманная дымка. С этой дымкой перед глазами она пришла домой, умылась и поужинала, не почувствовав вкуса поданного ей Елизаветой Аркадьевной, наверное, очень вкусного ужина.
Почти неделя прошла с того приснопамятного дня, а ОН не появлялся. Она совсем из-мучилась от дум и учёба не лезла ей в голову. Она даже… как-то на семинаре так размеч-талась о встрече с НИМ, что не услышала вопроса преподавателя и только, когда Ирка толкнула её в бок, пришла в себя.
Но, на следующий день судьба-злодейка повернулась к ней лицом: она столкнулась с ним на лестнице. Он шёл с двумя или тремя студентками параллельного курса, и они о чём-то разговаривали. Маша, увидев его, покраснела, потом побледнела, а затем, как в ледяную воду головой бухнулась, выпалила: «Здравствуйте, Вы меня не помните?!» - и всё тело её покрылось жаром от ожидания его ответа. Он повернул к ней голову - улыбка недоумения сменилась улыбкой лёгкого узнавания и он, весело, с чуть заметной иронией, воскликнул: «Аа-а… это вы, прекрасная незнакомка, так неудачно запутавшаяся в дверной шторе…?!». Девчонки заулыбались, а Маша, в первое мгновение совершенно растерялась, но потом, словно кто-то дёрнул её за язык, она, в тон ему, так же, весело-добродушно, ответила: «Ах, сэр, вы так добры, что узнали меня!».
После этой, нечаянной и несколько иронической встречи на лестничной площадке университета, они стали регулярно встречаться. Её любовь к Олегу с каждым днём всё крепла и она не мыслила для себя другой жизни, кроме как вместе с ним, с Олегом…
Разбудил её какой-то посторонний шум в квартире. Она прислушалась и поняла - вер-нулась Елизавета Аркадьевна. Сон исчез, как снег в апреле и вновь думы завладели её сознанием: как быть?! Что делать?! Как поступить?! Пойти в деканат, отказаться от практики в Столице и вернуть направление?! Ааа… как же Олег??? Господи, вразуми меня!!!
Любовь боролась в ней с мечтой о путешествиях по морям и океанам, с мечтой, посвятить себя лечению малых народов… Ооо! Господи!!! Вразуми меня, подскажи, как мне быть? Господи, неужели у тебя нет ответа для меня?! – молила она того, кто властен над нашими судьбами и жизнью… и с тревогой в душе ждала ответа. Но ответа не было. Не было ответа…, а она так ждала, так надеялась…
Так и не придя ни к какому решению, не найдя ответа на свой вопрос, она вновь забылась, но теперь уже в исцеляющем от всех болезней - сне.
Сон лечит нервную систему, сон восстанавливает растраченные силы, сон даёт успо-коение и отдых душе и телу человека, а иногда, во сне к человеку приходит озарение. После сна, даже короткого, человек чувствует себя вновь родившимся… Сон - великий целитель физических и душевных ран! Сон – Божий дар для всего сущего на Земле, и не только!
Ей приснилось, или это было на самом деле, но, она должна была успеть куда-то и… она позорно проспала. Проснувшись и быстро собравшись, она схватила дорожную сумку и побежала на автобусную остановку, но увидела только, как сизый дымок выплеснулся из выхлопной трубы отошедшего автобуса. Иии… вдруг оказалось, что это отошёл от остановки вовсе не автобус, а её белоснежный пассажирский лайнер отошёл от пристани. Она опоздала! Она опоз-дааа-лааа!!! Выплеснув на провожающих трубный рёв сирены на прощание, лайнер уходил в плавание без неё. Она опоздала! Она опоздала! Она не успела на теплоход своей судьбы!..
Она стояла, затерявшись среди провожающего теплоход народа и слёзы, крупными горошинами – одна за другой – скатывались по её щекам. Она вытирала их рукой, слизывала языком, а они всё текли и текли, бежали и бежали, и было ей горько и обидно, что вот, она так торопилась, так спешила, но ничего уже поделать не могла. Теплоход уходил и ухо-дил, а потом и вовсе скрылся за горизонтом, и ничего уже изменить было невозможно…
А, затем, как-то совершенно неожиданно, она увидела себя теперь уже в каком-то по-сёлке. Она стояла на автобусной остановке, рядом с ней стоял её маленький сын и её подруга Ирка. Они вместе кого-то высматривали в подошедшем автобусе. Затем, она увидела его, своего мужа, выходящим из автобуса и приветливо машущего им рукой, но он не был похож на Олега - это был совершенно другой человек.
Она видела и понимала - этот человек, этот среднего роста мужчина… не похож на Олега… да это и вовсе был не Олег. Этот, совершенно незнакомый ей мужчина, не может быть её мужем, никак не может! Господиии! – застонала она, - как же так?! Но, это был её муж. Сын, с криком: «Папка приехал, папка!» - бросился к вышедшему из автобуса мужчине. А, тот, подхватив её сына на руки, стал целовать его в щёки. Разволновавшись так, что в груди закололо, она прижала руку к груди, пытаясь унять биение сердца, и… проснулась.
Сердце, пытаясь вырваться на свободу, так громко и сильно колотилось в груди, что Маша сразу сообразила – это из-за него она проснулась, это из-за него у неё такая боль. Это боль сердца.

* * *
Из коридора доносились приглушённые голоса – бу-бу-бу, бу-бу-бу. Маша прислуша-лась: оба голоса были ей знакомы – один был голосом Елизаветы Аркадьевны, а другой - она ошибиться не могла – другой принадлежал Олегу. Они о чём-то оживлённо разговаривали. Затем, оба голоса стихли и послышались осторожные шаги. Они приблизились к её комнате и остановились. На некоторое время стихнувший разговор, вновь продолжился, но теперь он был похож на тихий, приглушённый спор. Затем, опять разговор стих и послыша-лись удаляющиеся, чуть шаркающие шаги - Елизавета Аркадьевна пошла на кухню, догадалась Маша. Она ждала, что предпримет Олег.
Послышалось лёгкое постукивание в дверь её каюты, как она называла свою комнату, затем, дверь, чуть скрипнув петлями, приоткрылась, и в дверном проёме показался Олег.
- Машенька, ты не спишь?
Маша хотела притвориться спящей и не ответить на вопрос Олега, но любопытство, бичь всех слабых женщин (так считала Маша) одолело её, и она ответила:
- Не сплю. Ты иди в залу, посиди… я, через минуту, приду… только приведу себя в порядок.
Олег скрылся за дверью, а она, встав, направилась в ванную комнату. Поплескавшись, смыв с себя остатки сна, она вышла к гостю.
Олег, стоя у стеллажа, листал какую-то книгу. Маша узнала её по обложке – это был «Источник вечного наслаждения».
- Наслаждаешься?
- Нет, просто листаю, - Олег закрыл книгу и, повернув голову к вошедшей Маше, спро-сил:
- Ну, как, ты готова?
- Готова…? К чему?
- Ну, ты даёшь! Мы же договорились поехать ко мне на дачу и отпраздновать твоё распределение… забыла? – Скоро ребята туда подтянутся, так что, если готова, то поехали.
Маша недовольно поморщилась: «Олег, может… ну её… эту дачу. Посидим у нас, Елизавета Аркадьевна чем-нибудь вкусненьким попотчует…
- Шутишь? – перебил её Олег. Там же ребята будут, я же обещал.
- Извинишься.
- Нет, так нельзя. Это, знаешь ли, будет выглядеть очень по-свински по отношению к ним. Давай, собирайся, мы и так опаздываем.
Маша, вздохнув, отправилась к себе. Перебрав гардероб, она покачала головой, вновь вздохнула и, не переодеваясь, предстала перед Олегом.
- Ты, что, так в джинсах и поедешь? – удивился он.
- Да, а что? Чем джинсы хуже платья или юбки… в них очень удобно, - пожала она плечом и направилась в кухню, где чем-то гремела Елизавета Аркадьевна.
- Ну, ладно, тогда поехали. Нам ещё за твоей подругой заехать надо.
В кухне стоял чад коромыслом. Няня мыла посуду, а на плите, что-то, похожее на ку-сочки мяса, шкворча, жарилось.
- Няня, я ухожу с Олегом. Маме скажешь, мы с друзьями на его даче будем отмечать моё первое трудовое назначение.
- Аа-а… как же? – всполошилась старушка. Я вам перекусить готовлю…
- Не беспокойся, нянечка, мы всё купим по пути, в супермаркете, - и Маша вышла в коридор, где её уже ждал Олег.
- Машенька, на дворе, кажется, дождь собирается, - донеслось до неё из кухни. Вы бы лучше дома посидели.
- Ничего, Елизавета Аркадьевна, мы на машине, а потом на даче, - ответил Олег на предупреждение старушки, - на Машеньку я не позволю и капле дождя упасть.
Маша благодарно прижалась к любимому и тихонько, на ушко, прошептала: « Я люблю тебя». – «Я тебя тоже люблю» - ответил он и они, взявшись за руки, вышли из квартиры.

* * *
Веселье было в полном разгаре. Маша танцевала со своим однокурсником. Случайно поведя глазами по комнате, она не обнаружила Олега. Странно, забеспокоилась она, только что сидел за столом и… Ревность и беспокойство вползли в сердце ядовитой змеёй и стали безжалостно жалить. Сказав партнёру: «Прости, я устала», она ещё раз обвела взглядом комнату – Олега не было. Маша направилась в коридор, к лестнице во второй этаж. Пытавшегося увязаться за ней партнёра по танцу, она вежливо «отшила», сказав: «Прости, я устала и хочу побыть одна».
В коридоре было темно, сюда не проникал свет из комнаты и Мария, уже хотела, на-щупав выключатель, зажечь лампочку, как неожиданно услышала горячий шёпот, доносившийся из-под лестницы.
- Ирка, ты чего кочевряжишься. Можно подумать, что мы в первый раз…
- Не в первый, но ты же с Машкой своей приехал. Вдруг она застукает нас?
- Да, ну… Она, дурёха, верит мне безоглядно. Не бойся!
Маша обомлела. Голоса были знакомы, очень знакомы. Она ошибиться не могла. Один из них принадлежал её Олегу (уж его-то голос она знала до малейшего нюанса), а вот второй… вроде знакомый, неужели с Олегом разговаривала её вернейшая, как она всё время твердила, подруга? У Маши что-то оборвалось внутри и ухнуло вниз. Голова закружилась и она, чуть не упав, схватилась за ручку двери. Под лестницей притихли, а затем, вновь горячим шёпотом, лихорадочно, заговорил девчоночий голосок: «Олежка, любимый, я так соскучилась по тебе, так соскучилась. Я хочу тебя сейчас… прямо сейчас! Возьми меня!».
Маша услышала, как под лестницей зашуршали одеждой. Потом тишину наполнило тяжёлое дыхание и – «Ах, ах, ах!» повторенное несколько раз. Нервы её не выдержали и она, застонав, метнулась назад, в комнату с уставленным бутылками и закуской, столом. Продолжала звучать музыка, несколько пар танцевали. Расстроенная предательством Олега и своей подруги, она метнулась в другую комнату, чтобы через неё и веранду, навсегда покинуть этот дом – дом, где её так жестоко и цинично предали - любимый и лучшая подруга, Ирка.
Сквозь застилавшие глаза слёзы, ничего не видя перед собой, и не соображая, что делает, она выскочила на веранду и чуть не столкнулась с Иркой, своей лучшей подругой. Та стояла на веранде и весело болтала с парнем из параллельного курса. Значит, это с ним была не она, лихорадочная мысль, словно электрическая искра, проскочила в её мозгу, это была другая Ирка – Ирка из отделения рентгенологов…
Не останавливаясь и не объясняя ничего подруге, она опрометью проскочила двор и вылетела за калитку. И всё также, не останавливаясь и не отвечая на Иркин недоумённый крик: «Машка, ты куда?», помчалась на станцию.
Она успела на предпоследнюю или последнюю электричку. Забившись в уголок по-следнего сидения в почти пустом вагоне, с подпухшими от слёз мешками под глазами, она, смахивая рукой вновь и вновь бегущие по щекам слёзы, переживала предательство Олега и своё унижение.
Она бы ещё долго переживала и проливала слёзы, но её одиночество прервал нагло-вато-фамильярный голос:
- Малышка, давай я тебя успокою, приголублю и пожалею, слёзки вытру. Чего одной-то сидеть? Можем вместе… в обнимочку. – Тебе будет хорошо и мне приятно.
Ещё не увидев, кто с ней заговорил, она уже испугалась. Она слышала от девчонок, что в электричке можно нарваться на пару-тройку приставучих наглых парней. Раньше она одна не ездила, а сегодня…
Она открыла глаза. Рядом с ней на сиденье примостился нахально-ухмыляющийся, рыжеволосый парень. Из его рта, при каждом сказанном им слове, на Машу наносило во-дочным перегаром, перемешанным с табачным дымом. Это было так противно и гадко, что она, непроизвольно брезгливо скривив губы, произнесла: «Фуу… отодвинься!», и мгновенно услышала издевательский, похожий на лошадиное ржание, смех ещё двоих или троих парней.
Повернув голову, она увидела - на соседней скамье примостилось ещё несколько молодых, по всей видимости, подвыпивших, людей и они, нагло ухмыляясь, смотрели на неё. А тот, что подсел к ней, грубо схватив её за плечо, всё так же, нагло, издевательски-насмешливым тоном, продолжал: «Ну, чего ты крошка выпендриваешься, пошли с нами, мы тебя все любить будем. - И, повернувшись в сторону своих друзей, спросил: «Правда, ребя?»
В ответ на столь циничный, скабрезный вопрос, его друзья вновь громко, на весь ва-гон, «заржали». Маша поняла, она здорово влипла – распоясавшиеся, привычные к безответным издевательствам и насилию над девчонками и молодыми женщинами, хулиганы чувствовали себя вольготно, и если никто из присутствующих в вагоне пассажиров не укротит этих диких зверей в человеческом облике, то…
Маша со страхом смотрела на распоясавшихся, прилично одетых, хулиганов и уже ни на что не надеясь, сдавленным голосом попросила: «Ребята, отстаньте от меня, я вас прошу… Я же вас не трогала, сидела тихонечко…»
В ответ раздался откровенный, циничный смех. Один из парней, который, она так и не поняла, иронически проговорил: «Колян, тащи эту сучку в тамбур, там продолжим разговор!»
Маша с надеждой повела взглядом по вагону: может кто-нибудь заступится за неё, даст укорот распоясавшимся, подвыпившим хулиганам, но вагон молчал, можно было подумать, что в вагоне кроме неё и этих парней никого не было - не было в вагоне сильных, крепких мужчин… а они ведь были, мужчины! Они могли, особо не напрягаясь, укротить распоясавшихся хулиганов, поставить их на место, или просто вышвырнуть их из вагона…
Она видела их – здоровых, с накачанными бицепсами, мужчин - молодых и в более зрелом возрасте. Они могли (с надеждой глядя на них - равнодушных и трусливых - мелькнула у неё мысль) в мгновение ока дать укорот хулиганам, могли, взяв их за шиворот, как напроказивших щенков, вышвырнуть их из вагона или сдать полиции…. Но они сидели себе тихонечко, отвернувшись, словно не на их глазах хулиганьё издевалось над девушкой...
Сопротивляясь, хватаясь за спинки сидений и сидевших, молчаливо наблюдавших за происходящим, пассажиров, она всеми своими девчоночьими силами сопротивлялась насильникам, а те лишь реготали во всё горло и продолжали тащить её из вагона в сторону тамбура. Силы покидали её, но она ещё сопротивлялась!
Уже находясь в тамбуре, она изловчилась и укусила рыжего амбала за руку, тот взвыв, на мгновение ослабил хватку и она, крутнувшись юлой, вырвалась из державших её цепких объятий и вскочила в переходный тамбур между вагонами. Лихорадочно задёргав ручку двери, она сумела её открыть, и с криком: «Помогите!!!» - влетела в следующий вагон.
Некоторые пассажиры повернули головы на её вопль, но остальные, как сидели, так и продолжали сидеть - кто молча, притворившись спящими, а кто, ведя между собою свой, только им понятный разговор. Вероятно, зрение обострилось у Маши многократно: она успевала видеть всё, что происходило возле и вокруг неё (говорят, такое случается с человеком в минуту опасности).
Она успела пробежать половину вагона, когда в дверях из тамбура, следом за ней появились трое разъярённых хулиганов. У них был вид охотничьих собак загоняющих ослабевшую жертву. Их лица выражали ярость, азарт погони, и ещё что-то такое дикое, животное, но никак не человеческое.
Маша совсем выбилась из сил: она тяжело, хватая пересохшим ртом воздух, дышала; руки и ноги её мелко дрожали, а глаза от слабости и страха застилал туман. Она уже не могла сделать и шага, и если кто-нибудь не поможет ей, мелькнула мысль в её голове – она пропала… окончательно и бесповоротно пропала, и ещё она успела подумать: как жаль, что я так мало прожила...
Но, помощь, на которую Маша уже совсем не надеялась, всё же пришла. Навстречу хулиганам, загородив своей спиной Машу, со скамьи поднялся среднего роста, сухощавый мужчина, по виду совсем не силач и уж никак не мастер спорта по самбо или джиу-джитсу. Он спокойно, то ли обратился, то ли попросил следовавшим в охотничьем азарте парням:
- Ребята, оставьте девушку в покое.
- А то, что? – не сбавляя шага, спросил один из Машиных преследователей и нагло ухмыльнулся.
- Ничего. Я просто прошу вас оставить девушку в покое.
Парень молниеносно достал откуда-то нож и взмахнул им перед лицом Машиного за-ступника: «Мужик, а это ты видел?» – ощеряясь, спросил он.
Маша не успела заметить, что сделал мужчина, но нож хулигана оказался на полу, а хозяин его, согнувшись пополам в пояснице, хрипя, шептал: «Вот сволочь… ты это как, а?.. Ты это…» - и, не закончив говорить, ткнулся носом в пол. Двое других остановились и при-готовились расправиться с мужчиной. Тот сделал шаг им навстречу, и они… попятились.
В вагоне поднялся шум и гвалт. Маша сквозь шум в ушах различала, как кто-то говорил - «Правильно, так им и надо», а другой голос, наоборот, возражал - «Бедные мальчики, этот мордоворот мог убить их, ишь, справился с малолетками!» Кто-то, зачем-то дёрнул стоп-кран и поезд, скрежеща тормозами и колёсами, стал резко останавливаться.
Маша, не ожидая резкой остановки поезда, мелко перебирая ногами и пытаясь схва-титься руками за скамьи, чтобы удержаться на ногах и не упасть, понеслась к двери вагона и. стукнувшись об неё, остановилась. Мужчина, заступившийся за неё, успел ухватиться за спинки двух противоположных сидений и устоял на ногах, а некоторые пассажиры повали-лись, кто куда - образовалась «куча мала».
Как ни было Маше плохо, но возникшая перед её глазами, как по мановению волшеб-ной палочки, картина, рассмешила её, она улыбнулась, и тут же, ещё большая радость осветила её лицо - в дверях вагона показались два работника транспортной полиции. Как во-время, подумала Маша и, мгновенно, другая мысль мелькнула в её голове – а, где же вы раньше-то были, блюстители порядка? Прятались, а теперь вот нарисовались?
Полицейский, с погонами сержанта и вооружённый автоматом, пытаясь перекричать гвалт, строго спросил: «Что случилось?! Кто остановил поезд?!» Пассажиры скучившись, заговорили все разом, но громче всех выделялся голос какой-то женщины. Маша поискала глазами и нашла.
Интеллигентно поводя руками и закатывая подкрашенные глазки, прилично одетая женщина пыталась переговорить остальных, и это у неё получилось. Гвалт постепенно сошёл на нет, и в вагоне слышался только возмущённый голос этой женщины: «Понимаете, офицер, этот, - она показала пальцем на заступившегося за Машу мужчину, - этот, повторила она негодующе, избил бедного мальчика до смерти, он хулиган, как его земля на себе держит… - Я всё видела собственными глазами, я свидетельница…в тюрьме таким зверям место!»
Маша опешила! Как так, ведь мужчина заступился за неё, и не он первый ударил, ему угрожали ножом, он защищался…. Кто-то из пассажиров попытался что-то сказать в оправдание её заступника, но интеллигентная дама не дала им такой возможности: «Помолчите! - оборвала она человека, пытавшегося заступиться за мужчину, - вы из одной компании, я вижу это по вас, вы такой же уголовник». И заступник, сконфуженно замолчал.
А трое хулиганов, в этом шуме и гаме, воспользовавшись обличительным выступлением интеллигентной дамы, потихоньку ретировались из вагона и исчезли, словно их и не было здесь, и не по их вине всё произошло.
Полицейские забрали с собой мужчину и куда-то повели. Поезд свистнул сиреной, буфера клацнули и вскоре он уже мчался в сторону города. А через полчаса Маша сидела в полицейском участке железнодорожной станции и пыталась доказать дежурному, что она пострадавшая, а мужчина, которого забрали с собой полицейские, никакой не хулиган и уго-ловник, а совсем наоборот, он защитил её от хулиганов…
Её заставили написать заявление, потом, привели в какой-то кабинет, и опять ей пришлось повторить свой рассказ о происшествии и, не один раз. Полицейские всё пытались уличить её во лжи. Часа через два, её перестали донимать глупыми вопросами, так она решила, и отпустили восвояси.
Выйдя на крыльцо, она увидела своего заступника. Он сидел на лавочке и курил сигарету. Увидев её, он поднялся и, подойдя к ней, как-то по-отцовски улыбаясь, спросил:
- Ну, как вы? – Я вот, подумал…
Маша только сейчас, при свете уличных фонарей рассмотрела его: среднего возраста – она, как будущий врач, быстро определила - лет тридцати-тридцати пяти; среднего роста; тёмноволосый, с небольшой, чуть выделявшейся на висках сединой и голубыми, ласковыми глазами – он не был красавцем, но что-то в нём было привлекающее, мужественное что ли, решила она, и доброе.
… подумал, простите за мою, может быть, совершенно ненужную Вам заботу, продол-жил он мягко и как-то неназойливо, но… негоже девушке, одной, в такое время возвращаться домой. Если позволите, я провожу вас. Идти придётся пешком, потому как, Метрополитен ещё не работает, а такси… - Такси в это время очень трудно поймать…
Маша внимательно посмотрела на мужчину – нет, не похоже, что он ловелас, решила она, с такими чистыми глазами в голове дурные мысли не держат и, согласно кивнула головой.
… Только давайте познакомимся: меня зовут Игорь Степанович, и вопросительно по-смотрел на Машу. – «Маша» - сказала она и протянула ему руку.
Они шли по улицам просыпающегося города. Изредка, но всё чаще и чаще им встре-чались спешащие по своим делам, ранние пешеходы. А вот показался и первый троллейбус, но он шёл не туда, куда они шли. А они шли и разговаривали. И как-то так получилось, что говорила одна Маша, а он молчал и внимательно слушал. Она рассказала ему о своём детстве и об учёбе в университете и слегка похвасталась, что закончила его и получила направление в областную больницу. Он поздравил её и даже похвалил, сказав, что она молодец!
Подойдя к её дому, он вежливо пожелал ей удачи, пожал протянутую руку и, попро-щавшись, отправился в обратную сторону. Маша обернулась и немного огорчилась, увидев, что он не обернулся и не посмотрел, как она войдёт в дом.
Дверь открыла ей заспанная Елизавета Аркадьевна. Проворчав: «Уважающие себя девушки до рассвета не гуляют» - ушла досматривать сон, а Маша ушла в свою комнату и, быстро раздевшись, юркнула под одеяло. Но сразу сон не пришёл к ней.
Она попереживала о случившемся на даче, и обидчиво надулась на Олега. Потом, вспомнила неприятный эпизод в вагоне и вновь испугалась, а потом, вспомнила своего не-чаянного заступника и провожатого и спохватилась – как же так получилось, что она, взрослая девушка, достаточно умная и по своему красивая, так смогла опростоволоситься – вы-ложить незнакомому человеку всё о себе, а о нём ничего не узнать? Кто он, её нечаянный заступник, чем занимается по жизни, женат или холост, и здешний ли он, столичный, или приезжий откуда-нибудь с периферии, житель?
А ещё она подумала, что он ничего себе… был бы чуть помоложе, она бы…. С этой, несколько вульгарной и недостойной для девушки, на её взгляд, мыслью, она забылась в тревожном сне.

* * *
Родителям о случившейся с ней неприятности в электричке она ничего не рассказала, а имя Олега вообще запретила упоминать при ней. На попытку матери дознаться о таком её категорическом, как она выразилась, решении, она только ответила, что разлюбила Олега. Мать в сомнении покачала головой, но выяснять причину неожиданного запрета на имя Олега, не стала. Хотя и рассчитывала на скорую свадьбу дочери – пара была замечательная.
А отец, узнав о её решении, лишь пробурчал: «Рано ей ещё замуж выскакивать… пусть ещё погуляет, разберётся в своих чувствах. – Не приставай к ней и не торопи, мать».
Машенька вышла на работу, и её новая больничная жизнь полностью захватила все её мысли и время: больные, анализы, анамнезы и кардиограммы, пятиминутки и кончина нескольких тяжёлых больных – отнимала всё её время. Но в глубине души она продолжала любить Олега и всё время помнила о нём.
А он? Он тоже не оставлял её в покое – регулярно, как по расписанию, приходил к ним домой, приносил цветы и билеты то в концерт, то в кинотеатр, то на вернисаж.
Она не выходила к нему и подарков не принимала. Через Елизавету Аркадьевну она передала ему, что видеть его больше никогда не желает, и пусть он уберётся из её жизни, предательство она не намерена прощать.
Олег просил прощения и однажды, поймав её как-то на улице, упал на колени и при всех попросил её смилостивиться над ним, простить. Он говорил, что полностью осознал свою ошибку, и что он никогда-никогда не даст ей повода сомневаться в нём, и он очень любит её и жить без неё не может.
Но Маша, продолжая любить Олега, не верила ему и постоянно отвечала - «Нет!»
Через полгода она стала страшиться встречи с ним и старалась менять время выхода на работу и возвращения домой. Но Олег везде находил её. Он даже к ней в больницу несколько раз наведывался и через медсестёр и санитарок передавал ей цветы.
Его назойливое ухаживание наконец-то совершенно надоело ей, а потом она ещё и поняла, что разлюбила его. Возможно, тогда подумала она, если бы он не был так назойливо-навязчив со своей любовью, она бы постепенно простила его и у них, вероятно, сложились бы отношения, но сейчас он был противен ей.
Она всё чаще стала вспоминать своего невольного заступника, того мужчину, который спас её от хулиганов в электричке: как же его звать? – постаралась она вспомнить его имя и, память, или подсознание, мгновенно подсказали – его зовут Игорь Степанович. Да, Игорь Степанович никогда бы так не поступил, подумала она. У него есть чувство гордости и собственного достоинства, он настоящий… она чуть не сказала - «настоящий полковник», как поёт в своем знаменитом шлягере Алла Пугачёва. Он бы не стал так унижаться, он бы…. Что было бы потом, она не додумывала, она обрывала себя.

* * *
Маша и Ирка продолжали дружбу, но теперь уже письменную. Ирка, как она сообщила Маше в первом же письме, работала терапевтом в районной поликлинике Остоженки. Работа ей очень нравится. И природа здесь – закачаешься! – сообщала она. Вокруг Остоженки тайга, ягод и грибов завались, а воздух… Маша представила, как Ирка при этих словах закатила глаза под лоб, и улыбка легла ей на лицо.
Читая и перечитывая письмо, она подумала: как же я соскучилась по тебе, подруга, как же я соскучилась! Дадут отпуск, обязательно приеду к тебе.
А в ответном письме однажды спросила, не сможет ли Ирка вырваться хоть на не-сколько дней в Москву. В следующем письме Ирка написала, что приехать никак не может, и слегка пожаловалась – работы - невпроворот, медицинского персонала катастрофически не хватает – не только среднего или младшего, но и врачей, и хорошо бы, если бы ты, Маша, написала она, перевелась сюда – здесь красота, покой и люди очень добрые и чистые душой.
Потом, чуть ли не два месяца подруга молчала – не писала и не звонила. Машенька уж было совсем извелась от беспокойства, а позвонить она не могла – подруга не дала ей номера своего телефона - или забыла, или его у неё не было: не случилось ли чего с Иркой, она такая непоседа, взволнованно думала она, переживая.
Машенька отправила ей уже два письма и собиралась писать третье, как вечером, ко-гда вся семья сидела за столом, раздался звонок в их квартире и, когда Елизавета Аркадьевна вышла к двери и крикнула, ни к кому конкретно не обращаясь: «Тут нам телеграмму принесли!». Маша быстро встала из-за стола и помчалась на восклицание няни.
Телеграмма была от Ирки. Машенька встревожилась. Быстро надорвав контрольную полоску, бегло пробежала текст, затем, не поверив, ещё раз прочла медленно, вдумываясь в каждое слово.
То, что она увидела в телеграмме, заставило широко открыть глаза от удивления. Ирка сообщала, что выходит замуж за очень хорошего, слово «очень» было написано дважды, парня и приглашает Машу на свадьбу, и даже указала какого числа будет свадьба.
Маша прикинула, если её отпустят завтра же, то послезавтра она сможет вылететь в Иркутск, а там уж доберётся до Остоженки. Время ещё было с запасом в два дня.
Не послезавтра, а после, послезавтра Маша сидела в самолёте и любовалась про-плывающей под идущим на посадку самолётом, тайгой. На аэродроме её встретила Улыбающаяся Ирка и её будущий муж. Маша оценивающе оглядела его и решила: парень ничего, хоть и несколько мужиковат, но видно с добрым и мягким сердцем. А то, как он обращался к Ирке, привело её в восторг. Вот это любовь! – чуть с завистью подумала она, взглянув на откровенно счастливую подругу.
Остоженка ей понравилась сразу. А квартира в трёхэтажном доме, не совсем новая и не очень богато меблированная, на удивление, тоже понравилась ей.
Ирка познакомила её со своей новой роднёй - свёкром, свекровью и старшим, женатым и имеющим двух детей, братом будущего мужа.
Её жених, то есть, будущий муж, работал в больнице, в отделении кардиологии, вра-чом. Ирка гордилась им и часто в разговоре Маша слышала от неё - «Мой». Вот ты, какой собственницей оказалась! – как-то сказала ей Маша и хлопнула подругу по спине, на что подруга нахально ответила: «Вот заведёшь своего мужа, и тоже будешь везде и всем говорить – «мой»». Маша посмеялась над Иркиными словами, но в душе её поселилась грусть.
За свадебным столом среди приглашённых гостей она неожиданно увидела как-будто знакомое лицо. Оно кого-то напоминало ей из прошлой, не очень-то длинной и богатой приключениями жизни. Из той жизни, когда она…. И она вспомнила. Она… вспомнила! – это же Игорь Степанович, её спаситель, человек… о котором она часто вспоминала и думала, ноо, как… какими такими путями он оказался на свадьбе её лучшей подруги? Разве так бы-вает, чтобы два человека, неизвестно где живущие, вдруг встретились, да ещё где? Встре-тились на свадьбе её лучшей подруги…
Машенька больше не выпускала его из виду, а когда объявили танцы, смело подошла к нему и со словами: «Вы помните меня?» - взяла его за рукав.
Он посмотрел на неё, и лицо его осветилось ласковой улыбкой:
- Машенька, я сразу, как только увидел, узнал вас. Вы…, как вы здесь оказались?
- Я прилетела на свадьбу подруги, а вы, вы-то, как?
- Женится мой племянник, и женится, оказывается, на вашей подруге.
- Вот здорово, что мы встретились! – не сдержалась Машенька. – Я уж не чаяла вас когда-либо увидеть. Я так рада встрече с Вами, так рада, что…
Она не договорила, лицо её вдруг заалело и она, чуть отвернувшись от его, казалось, нежно обнимающего и притягивающего, словно магнит, взгляда, сделала вид, что что-то увидела интересное в стороне, и так, смотря не на него, а на это что-то интересное, про-шептала: «Если бы вы только знали…»
- Машенька, - шепнул он, - я тоже всё время… думаю… о вас… я словно околдован.
Маша взглянула на него искоса, а затем, повернувшись, заглянула ему в глаза и… утонула в их тёплой, всеобъемлющей любви.
С этого момента они уже надолго не расставались. Он постепенно рассказал ей, что он родился и вырос в Остоженке, здесь же окончил школу с серебряной медалью и, следуя своей мечте, поступил в Ейское Высшее Военно-морское лётное училище. И ещё Машенька узнала, что он… она при его словах чуть ли не невежливо рассмеялась от такого невероятного известия, но вовремя зажала рот ладошкой – он полковник полярной авиации, и живёт и служит…, тут уж Маша не сдержалась и удивлённо ойкнула, на Тикси.
Любовь, безграничная, без конца и края, заполонила её душу. Она даже не представ-ляла себе раньше, что можно так любить. Она ни минуты, ни одного мгновения не могла быть без Игоря. Видеть его ежесекундно, слушать его, а он оказался очень хорошим рассказчиком, наслаждаться близостью с ним – она раньше даже не представляла, что существует такое счастье в жизни!
За несколько дней, что они были вместе, Машенька расцвела, словно роза под ласковыми лучами солнца, и всюду её глаза излучали свет Великой Любви.
Ирка, смотря на неё, часто повторяла: «Машка, ну, ты даёшь! Разве можно так откровенно и безоглядно-бесстыдно быть счастливой?»
«Можно, - отвечала Машенька, и глаза её светились лаской, теплом и безграничным счастьем».
Но свадебные дни пролетели, и настала пора возвращаться домой - её ждала работа, ждали родители и няня. Прощаясь с Игорем в Иркутске она, не скрываясь и никого не стесняясь, плакала по-бабьи, чуть ли не навзрыд, а Игорь, утешая её, целовал её заплаканное лицо, глаза, мокрый носик, и повторял: « Родная, любимая, не плачь. Ты же обещала прие-хать ко мне навсегда… - Приедешь, мы поженимся, и заживём мы с тобою душа в душу, а там глядишь, ты мне сына или дочку родишь…»
Слушая слова любимого, Машенька улыбалась сквозь бежавшие по щекам слёзы, чуть успокаивалась, а затем слёзы вновь туманили её глаза. Так, с глазами на «мокром месте» и шмыгая носом, она прошла к самолёту. А утром следующего дня, она прилетела домой, в Москву.
Елизавета Аркадьевна, увидев Машеньку, всплеснула руками: «Доченька, аль чего-то случилось с тобою? Никак заболела, а? – Давай, я тебя чаем с малиновым вареньицем на-пою. Попьёшь чайку, согреешься и болячку, как рукой снимет».
Машенька отрицательно покачала головой:
- Нет няня, я не больна… вернее, больна… от любви»
- Милая моя девочка, - заохала верная нянюшка, - где же это тебя так сподобило-то влюбиться? – Откуда напасть такая навалилась на нашу голову?
- Что ты, няня, какая же это напасть – это счастье!
- И то верно, совсем я от старости из ума выжила, - следуя за Машей, опять запричи-тала старушка.
Маша поцеловала старую няню в щеку, и усаживая её на диван, сказала:
- Я, няня, завтра подам заявление о переводе меня к Игорю. Он меня ждёт.
- Аа-а… как же мать и отец? – спросила, любящая Машеньку, как родную дочь, Елиза-вета Аркадьевна, - и я…
- Няня, я вам буду писать каждую неделю. Я же вас люблю, - Маша положила голову на грудь старушке.
Та, расчувствовавшись, завздыхала, а затем и вовсе расплакалась.
- Нянечка, успокойся, я ещё каждый год приезжать к вам буду… в отпуск, вместе с Игорьком.
- Игорь – это кто?
- Муж мой.
- Так ты, замуж вышла? – любопытство одолело старушку.
- Нет ещё, но, как только я приеду к нему, так мы сразу и поженимся.
- Так бы и сказала, что с женихом, а то я уж испугалась совсем. Как это, думаю, вышла замуж без родительского благословения и без свадьбы… так нельзя, - Елизавета Аркадьевна скорбно поджала губы.
- Будет тебе, няня, убиваться. Мы всё правильно сделаем, как положено: и ЗАГС будет, и, я надеюсь, свадьба тоже будет.
А вечером состоялся трудный разговор с родителями. Как только мать услышала о Тикси и о переезде туда дочери «насовсем», она чуть в обморок не упала. Только отец, покачав головой, по всегдашней своей профессорской привычке разговаривать со строптивы-ми студентами, мягко произнёс:
- Клара, не нужно так переживать за дочь. Она совсем взрослый человек, видишь, да-же замуж собралась. И она вольна строить свою судьбу сама. Пусть попробует Заполярье, узнает почём фунт лиха, а вот с будущим зятем, ты меня, доча, удивила…
Мать тут же ухватилась за последние слова мужа и запричитала:
- Доченька, как же это, он настолько старше тебя, он же в отцы тебе годится…
- Мама, я люблю его… очень люблю, и хочу выйти за него замуж…. И он меня очень любит…. Причём здесь возраст?
- Машенька, ну, как же ты не понимаешь… - О, Господи! Отец, ну, скажи ты ей. - Запрети, в конце-концов!
Но тот лишь пожал плечами, а затем, подойдя к дочери, обнял её и раздумчиво проговорил:
- Машенька, если ты действительно любишь этого человека, то… я даю тебе своё благословение.
- Спасибо папочка! Маша поцеловала отца в щеку. – «Мам, а ты? – повернулась она к матери.
- Господи, доченька, ну, как я могу противиться твоему выбору. - И, глубоко вздохнув, продолжила, - что ж, благословляю тебя доча… только…, - и она заплакала.
Маша не выдержала и тоже пустила слезу, а отец, словно поперхнувшись дымом из трубки, закашлялся, а потом и вовсе скрылся в своём кабинете.
На этой слезливой ноте и закончился семейный разговор о судьбе дочери, о судьбе, которую она выбрала сама!

* * *
Маша почти ежедневно перезванивалась с Игорем, а через полтора месяца, закончив все свои дела в столице и попрощавшись с родителями и няней, она уже сидела в самолёте следовавшим в Якутск. Она летела на крыльях любви, и в ожидании встречи с любимым лицо её нет-нет да озарялось улыбкой счастья. Встречающиеся с её взглядом пассажиры, не без зависти, шептали про себя: «Вот кому горе неведомо, смотри, как улыбается - счастливая!».
Перед вылетом Машенька, поговорила с Игорем, и он пообещал встретить её в Якутске. Но в Якутске Игорь её не встретил. Диспетчер аэровокзала несколько раз объявляла его фамилию, но Маша так и не дождалась его.
Просидев почти сутки в Якутске в ожидании рейса на Тикси, она совсем изнервнича-лась и у неё разболелась голова. А в самолёте, попавшем в несколько воздушных ям, ей совсем стало плохо. К тому же неотвязная мысль об Игоре, о причине, почему он её не встретил, не давала ей ни на минуту расслабиться.
Она ни на миг не усомнилась, что Игорь любит её и, если бы он мог, он бы на крыльях полетел к ней. Значит, была очень уважительная причина, решила она и немного успокоилась.
Через несколько часов самолёт приземлился на местном аэродроме.
Маша, сходя по трапу, с надеждой всматривалась в лица встречающих, но Игоря среди них не было. Уже находясь в полупустом здании аэровокзала, она услышала объявление по радио – кто-то, мужским, совершенно ей незнакомым голосом, повторяя её фамилию и имя, просил пройти в служебное помещение на втором этаже.
Обрадовавшись – может это Игорёк её разыскивает, она почти бегом, шагая через ступеньку, поднялась на второй этаж и, найдя дверь с табличкой «Только для работников аэропорта», постучалась. В ответ на её стук, дверь отворилась, и перед ней предстал офицер в чине полковника.
- Меня пригласили, - чуть запыхавшись от быстрого подъёма по лестнице, сказала Маша. – Я Мария Данилова, я жена… будущая жена… Игоря…, - она, стушевавшись, не договорила.
В комнате повисла напряжённая тишина.
Офицер взял её под локоть и ввёл в комнату. За столом сидел какой-то лётчик и ещё несколько офицеров на скамье у стены. Они, при виде её, поднялись со скамьи и вытянувшись, как при команде «Смирно», повернули в её сторону головы.
Машенька, быстро окинула присутствующих взглядом с надеждой, что среди них ока-жется Игорь, но его не было. Она совсем растерялась и смогла лишь произнести:
- Игорь обещал меня встретить… в Якутске… но, почему-то не встретил, - и выжида-тельно-тревожно замолчала.
Полковник подвёл её к стоящему у стола стулу и, попросив присесть, каким-то отеческим что ли голосом, по всей видимости с трудом подбирая слова, произнёс: «Машенька, я с прискорбием должен сообщить Вам, что полковник… что Игорь, выполняя плановый полёт… его самолёт разбился… Игорь погиб…»
Не успели последние слова дойти до её сознания, как что-то огромное, каменно-тяжёлое обрушилось на Машеньку. Она успела лишь с надрывом, как раненая птица, вскрикнуть: «Нее-етт!!!». В глазах её помутилось и она, проваливаясь в тёмный, глубокий омут тоски и печали, потеряла сознание.

---<<<>>>---