Курсантские байки. Часть II Не забудь покормить Ивана

Тем, кто прочитал предыдущую курсантскую историю, уже известно, какие порядки царили в учебном заведении, именуемом нынче Морской Академией. Поэтому читатель не удивится, когда узнает, что территория такого серьезного вуза вместе с общежитиями, спортзалом, футбольным полем была обнесена железной оградой высотой в человеческий рост. Связь обитателей училища (кстати, сами курсанты называли его по-гоголевски, «бурсой») с цивилизацией осуществлялась через КПП. Существовали, правда, и тайные лазы, но ими пользовались как правило недисциплинированные элементы, которые тайными тропами в нарушение Устава, пренебрегая наказами отцов-командиров, уходили в самоволку. Сознательные же курсанты, которых, я уверена, было большинство, выходили в город только в увольнение и только через одно из КПП, которых было три. К этим маленьким «домикам», денно и нощно охраняемых все теми же курсантами, подтягивались гости с большой земли – родственники кадетов (так обычно называли себя курсанты) и представительницы женского пола – жены и подруги, которые по тем или иным причинам не смогли дождаться выходных, чтобы увидеть своих любимых. На одном из этих КПП, окруженный заботой и вниманием курсантов, проживал свою старость сеттер Иван.
Сразу хочу обратить внимание читателя на то, что старый пес вовсе не был забавой для вчерашних детей, большинство из которых пришло в училище со школьной скамьи. Появившись однажды на КПП2, граничащем с Курсантской рощей, он сразу приступил к своим обязанностям по несению патрульно-постовой службы, невзирая на то, что ему, охотничьей собаке, самой природой была уготована совсем другая «профессия». Но он, видимо, рассудил по-своему, и при приближении чужих или командиров (бог его знает каким образом он отличал их от курсантов) громким лаем будил дежурных. Поскольку за порядок на КПП2 отвечали курсанты Судо-механического факультета, то Иван находился у них в подчинении, состоял на довольствии и как пить дать сам себя считал механиком. На входе в КПП даже была прибита табличка, на которой крупными буквами было написано: «Курсант! Заступая на дежурство, не забудь покормить Ивана!»
Я не знаю, кто и зачем надоумил бабушку, а точнее, прабабушку, приехавшую из станицы с тяжелыми сумарями, чтобы накормить внука, предпочесть уютной центральной проходной стоящее в лесной глуши иваново КП, но знаю точно, что первым, кто встретил пожилую женщину у проходной, был сам Иван. Как и положено постовому, сеттер доложил о появлении на КПП посторонних старшему по званию, а именно дежурному курсанту, который в это время сидел за столом, уронив отяжелевшую от формул голову на журнал.
Ах ты, чудо природы - курсантский сон! Удастся ли кому-нибудь когда-нибудь разгадать тайну твоей могучей всепоглощающей силы? Сколько раз застигал ты своих несчастных жертв в самых неподходящих местах и позах! Курсант мог заснуть везде: на дежурстве, в аудитории, в библиотеке, за столом, под столом, сидя на стуле, на корточках, стоя на двух, на одной ноге, прислонившись к стене, к плечу товарища, на ходу, поговаривают, что находились такие виртуозы в этом деле, что могли вздремнуть даже на бегу, во время изнурительных маршбросков... Сколько судеб разбилось из-за того, что будущий моряк, утонув в пучине твоих сладких объятий, вовремя не явился на дежурство, наполучал нарядов вне очереди и не пришел на свидание к любимой девушке! Сколько получено двоек от мстительных преподавателей, из-за которых курсант вынужден был тратить свои лучшие годы на зубрежку в то время, когда за железной оградой бурлила настоящая жизнь! И принимая во внимание твою могучую силу, разве удивительно, что какой-то дежурный, тем более расслабленный третьекурсник, сидя на мягеньком стульчике, в тепле, положив голову на мягкий вахтенный журнал, спал так крепко, что не услышал ни лая Ивана, ни призывов бабушки о помощи? Было утро, и все благопристойные курсанты, за исключением дежурных, были на занятиях. Но старушке повезло. Как раз в это время трое кадетов дышали свежим воздухом в Курсантской роще. Услышав собачий лай и женские крики, ребята, рискуя нарваться на командира или старшину, на ходу пряча в огромные карманы бесформенных штанов бутылку пива и сушеную рыбу, поспешили к КП. То, что они там увидели, позже заставило их от души посмеяться, но это было позже. А в тот момент, когда им пришлось сначала уговаривать бабушку отцепить от забора руки, а затем втроем стаскивать ее с забора, им было не до смеха. Если бы не перепуганные глаза и не открытый от ужаса рот, ее можно было бы принять за гимнастку пенсионного возраста, решившуя тряхнуть стариной. Каким образом восьмидесятилетней женщине с явными признаками лишнего веса удалось взгромоздиться на тоненькую железную перекладину, венчавшую полутораметровую ограду училища, так и осталось загадкой. Поскольку «гимнастка» «работала» без страховки, грузное тело ее опасно покачивалось от прикосновений ивановой морды, которую он предварительно вывозил в грязной луже перед крыльцом, и если бы доблестные кадеты не подоспели вовремя, все могло бы закончиться весьма плачевно для бабушки и для дежурного, который продолжал спать в доверенных ему «покоях». «Бабушка, а как это вам удалось туда забраться?» - продолжая давиться от смеха, спросил один курсант, стараясь, чтобы голос звучал серьезно. «Да вот... собачка здесь...ну такая злющая! Вы бы ее на цепи держали, хлопцы, а то неровен час искусаить кого-нибудь, вам же потом и попадеть», - жалобно ответила старушка, еще не отдышавшись после смертельного трюка, - Во, смотри, как оскалился, того и гляди цапнить. Да еще ходить так... боком и рычить.», - добавила она шепотом и спряталась за спину одного из своих спасителей. Ребята больше не могли сдерживать смех. Они перестали хохотать только тогда, когда Иван, успев попить из грязной лужи, сделал еще одну попытку вытереть грязную морду о бабушкин наряд. Скомандовав ему «Место! », ребята сделались серьезными и рассказали старушке, которая к тому времени уже успела прийти в себя после опасного «выступления на брусьях» историю появления собаки на КП. Здесь я обязана кое-что пояснить. В те времена существовало порядка десяти версий первой встречи Ивана с курсантами. Я выбрала ту из них, которая кажется мне наиболее правдоподобной.
Случилось это за полгода до описываемых событий. Группа курсантов, отбившись во время лекций от «регулярных частей», «партизанила» в роще и наткнулась на истекающую кровью собаку. Пес едва дышал. Рядом с ним валялась окровавленная железная арматура. Курсанты на руках отнесли его в санчасть. Доктор, военный хирург, фанат своего дела и просто хороший человек, без колебаний сделал бедняге несколько операций, но предупредил, что надежды мало, так как пес потерял много крови. К тому же кроме ран и переломов у Ивана была черепно-мозговая травма. Благодаря стараниям доктора и курсантов он выжил, и уже через месяц ковылял по территории училища. Но на этом его мытарства не закончились. Еще месяц курсантам пришлось добиваться от начальства разрешения на проживание его в "бурсе". Все это время курсанты по очереди прятали его в своих кубриках. Не без вмешательства доктора Ивану позволили охранять мало посещаемое начальством и комиссиями КП2. Собака полностью поправилась, но видно мучитель Ивана слишком уж расстарался, ибо вместо присущего всем охотничьим собакам добродушного выражения, на ивановой физиономии навсегда застыл свирепый оскал, который толкнул бедную женщину на экстрим. Кроме этого на память о трагедии в груди Ивана остался хрип, напоминавщий рычание, и слепой глаз, отчего при ходьбе его уносило немного влево. Выслушав до конца эту драматичную историю, бабушка всплеснула руками. « Ой, хлопчики, каки ж вы хорошие! А говорять еще молодежь у нас плохая! А я то...Дура старая! Калечку горемычного напугалася! Вот дура-то! » Один из ребят перебил ее: «Да что, вы, бабушка! Вы ж не знали, что он покалеченный... Тут недавно девушка одна жениха ждала на проходной, так ее потом часа два по роще пришлось искать. Кстати, Иван ее и нашел. Да вы сами-то к кому-то пришли? К внуку? Давайте мы его вызовем. Вадик, буди дежурного! » Но они не успели его разбудить. Увидев в далеке крупную, похожую на огромный квадрат фигуру славившегося строгостью заместителя начальника Строевого отдела, один из курсантов, который в течение всего разговора опасливо озирался, дернул товарища за рукав и со словами «Пацаны, васар, кажется, Шкаф идет! » увлек товарищей в рощу. Махнув на прощанье рукой, они ушли. А бабушка, погладив сеттера по искалеченной голове, порылась в сумке, достала оттуда пирожок, разломила его пополам и сунула Ивану в уже приготовленную для этого пасть. «На, скушай пирожочек, Иванушка, песик мой хороший, инвалидушка. Ох, не догадалась, дура старая, хлопцев угостить. Кушай, кушай, сердешный. И у какого ж фашиста окаянного рука поднялась мучить такого ангела?Ироды поганые! И как только эдаких земля носить? Он же... он же... как дитятко безвинное! На, на еще пирожок, » - приговаривала старушка, запихивая в пасть «безвинного дитятка» вторую половинку угощения. Наверное, в слове «пирожок» есть что-то магически-бодрящее, ибо услышав его, дежурный моментально проснулся и пулей выскочил из проходной. завистливо глядя на Ивана, уплетающего пирожки, он не выдержал и строгим голосом приказал: « Вы это бросьте... женщина. Собакам тесто вредно. Мы за этим строго следим». «Да это вкусные, домашненькие. Сама пекла. Да ты попробуй, сыночек», - виновато улыбаясь, ответила бабушка, протягивая ему пирожок. Проглотив кусочек, паренек заулыбался, но тут же сдвинул брови и вынес вердикт «Да. Пирожок действительно хорошего качества. Но все равно. Ивану больше не давайте». Он уже приготовился съесть последний кусок, но Иван нетерпеливо ткнул его носом в колено. «Ну ладно, ладно, так и быть, попрошайка несчастный. Изо рта последний кусок выдерешь!», - сердито пробормотал курсант, грустным взглядом провожая остатки ароматного чуда, исчезающие в оскаленной пасти.
Когда бабушка наконец-то получила то, за чем пришла – своего розовощекого кровь с молоком внука, когда после объятий и причитаний типа Ой, исхудал-то как! », после жутких рассказов новоиспеченного курсанта об оргпериодах, маршбросках и строевой подготовке внук пошел провожать бабушку до автобусной остановки, про себя с удовольствием констатируя, что бабушкины сумки – предмет недельного вожделения всего курсантского кубрика – приятно оттягивают ему руки. Иван, хромая на все четыре лапы, поплелся за ними. «Коленька, ты уж косточки от гусочки отдай Ванечке, » - попросила бабушка. Коля молча кивнул. «И сальцом его копчененьким угости», - не унималась станичница. С сальцом вышел явный перебор, а потому вызвал в Коле приступ негодования: «Ба, ну какое сальцо? Да Иван здесь, как на курорте! Лучше нас живет! Мы тут кашу с кусками жира в столовой едим, а ему сотрудники из дому деликатесы носят! » «Ах ты бедненький мой внучек! Я так и знала, что вас тут голодом морють. Надо было еще молоденькой картошечки принести. Ты, Миколка с хлопцами поделиться не забудь. И паренька на проходной угости. Такой хлопчик худенький и такой сурьезный – видать отличник!» Услыхав ее последние умозаключения, внук недоуменно поднял брови, пожал плечами, и, досадливо покачав головой , глубоко вздохнул. А бабушка, не обращая внимания на этот немой монолог, продолжала: « Но Ванюше все равно что-нибудь дай. От меня. А я тебе в следующую субботу опять принесу Вареньица принесу... твоего любимого, абрикосового. Аййййй....» - вдруг чему-то обрадовалась бабушка и широко улыбнулась, качая головой из стороны в сторону. Внук насторожился, словно ожидая какого-то подвоха. Интуиция, выросшая вместе с ним на бабушкиных борщах, его не подвела. Игриво, по-девичьи задорно подмигнув внуку, подбоченясь, как это принято у бойких, острых на язык казачек, она продолжила « А помнишь, Миколка, как ты зеленых абрикосок-то обкушалси и как.... целую неделю с горшка не вставал!» при этих словах внучок Николай встал как вкопанный, побагровел и... заныл тоненьким детским голоском: «Баааааа! Да сколько ты будешь это вспоминать! Сил у меня нет это слушать! Хорошо, рядом нет никого!» При этих словав он обернулся, как будто хотел убедиться в правоте своих слов. За его спиной сидел, оскалившись, Иван. Коля вздохнул и глядя псу в преданные глаза, обиженно поджал губы и придал бровям горестное выражение, как будто приготовился жаловаться. Он покосился на бабушку, словно указывая Ивану на свою обидчицу и опять вздохнул. «Вот, мол, брат Иван, посмотри, что мне приходится терпеть!» Иван как будто понял, о чем вздыхал Николай, встал и потерся мордой о его ноги. Бабушка, скорее всего, погрузившись в воспоминания, смотрела перед собой, улыбаясь и кивая головой какому-то незримому собеседнику, и только тогда, когда Иван толкнул ее в колено большим черным носом, она заметила присутствие третьего лица. И незамедлила этим воспользоваться. Присев на корточки с необычной для ее солидного возраста легкостью, она принялась гладить Ивана, одновременно жалуясь на внука: «Иванушка! Ну, чего, скажи, Миколка твой на бабушку злится? Что ему бабушка плохого сделала? Одно только хорошее всю жизнь и делала! А благодарности – сам видишь. А горячий какой! Весь в прадеда своего! Тот тоже такой был. Порох, а не мужик! А как мы с ним...» Внук, кажется, пришел в себя после бабушкиных откровений, приосанился, снова стал важным и громко кашлянув, сказал ей внушительно: «Ба! Ну, ты еще ему про войну расскажи, про то, как вы партизанам помогали.... Хватит! А то все сейчас выложишь – в следующий раз нечего будет рассказывать! Ты не забыла, что у тебя автобус через час? А нам до троллейбусной остановки как минимум, минуть десять пилять!» Бабушка послушно поднялась с корточек с той же прытью, с какой и опустилась и, взяв внука под руку, бодренько зашагала к остановке. Некоторое время они шли молча. Вдруг бабушка обернулась и радостно воскликнула:«Ты глянь, Миколка, а Иванка-то за нами бигить! » Смахнув навернувшиеся на глаза слезы, она осторожно предложила: «Миколка, а може я его к себе возьму? В станицу! А шо? Будить бегать по травке...Вон и будка от Дружка осталася. И мне веселей. Он старенький - и я старенькая...» Внук не дал ей договорить. Раскрасневшись от возмущения и раздувая без того крупные щеки, он гаркнул: «Ба! Какая станица? Какая травка? Какая будка? Ты что, моей смерти хочешь? Иван – это сын Судо-механического факультета, понимаешь? Ну, как в войну, помнишь, были сыны полка! Да меня за Ивана...» Он не закончил. Увидев слезы на глазах бабушки, он растерялся, потом обмяк, обнял ее плечи и чувствуя, что сам вот-вот расплачется, зашептал ей на ухо: «Ба, ну не надо. Ну все же хорошо? Все живы, здоровы...Ну какая ж ты у меня добрая... бабуууулечка моя! »
Не думаю, чтобы старый сеттер понимал значение слов «сын полка», но по каким-то своим собачьим приметам он усек, что пора возвращаться в свой «полк». Он резко развернулся, и, подставив ветру изуродованную морду, придав ускорение искалеченным лапам, зигзагами, издавая хрип при каждом вдохе, заторопился обратно в училище, нести свою службу - охранять покой хозяев, впрочем, почему хозяев? – друзей, ведь только настоящей дружбе под силу вернуть то, что однажды кто-то выколотил из него железной арматурой, то, без чего на земле очень тяжко и зверю и человеку – доверие.