Скорее всего, они здесь были всегда, но лишь с какого-то времени я стал различать их повсюду. Это не было простым присутствием, фактом, с помощью которого я смог бы обосновать обратимость времени или многообразие жизненных материальных форм – это был уже не мой мир, в котором бытовали совершенно другие нравственные нормы и иная мораль. Внешне они были очень похожи на людей, может быть, какая-то их часть даже принадлежала к отряду homo sapiens, но только это были люди не моего времени, а пришедшие сюда из какого-нибудь раннего средневековья.
С ними ни о чём было невозможно разговаривать, хотя они и знали все человеческие слова и даже их смысл, однако совсем не понимали человеческих чувств и человеческих мыслей. Они тоже о чём-то думали, даже писали книги и снимали фильмы. Я пытался понять их, но я был чужим в их вселенной. Странно, точно бы никогда и не было моей прекрасной голубой планеты, всякий житель которой мог отличать добро от зла, а красоту от уродства. Пришельцы не могли и не умели этого делать.
Однако они пришли сюда по праву. Природа не понимает тех тревог и тех сожалений, которые присущи моему сознанию и сознанию моих исчезнувших братьев по разуму. Природа тоже, подобно Пришельцам, не знает добра и зла и не умеет отличать красоту от уродства. Этот мир, действительно, должен принадлежать им. А я со своими братьями по разуму – лишь слабое, требующее замены звено, случайно оказавшееся в стальной цепи эволюции, упругой и жесткой, способной подчиняться исключительно грубой силе и закону естественного отбора, тоже основанного на праве сильного.